Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь
запрыгала у нее на ключице.
- Зина, как вам не стыдно? Кто же может подумать?
Фу, какой срам!
Заговорил Борменталь растерянно.
- Ну, Зина, ты - дура, прости господи, - начал бы-
ло Филипп Филиппович.
Но тут зинин плач прекратился сам собой и все
умолкли. Шарикову стало нехорошо. Стукнувшись головой
об стену он издал звук - не то "и", не то "е" - вроде
"эээ"! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась че-
люсть.
- Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!
И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым.
Когда его отводили спать, он, пошатываясь в руках Бор-
менталя, очень нежно и мелодически ругался скверными
словами, выговаривая их с трудом.
Вся эта история произошла около часу, а теперь бы-
ло часа 3 пополуночи, но двое в кабинете бодрствовали,
взвинченные коньяком с лимоном. Накурили они до того,
что дым двигался густыми медленными плоскостями, даже
не колыхаясь.
Доктор Борменталь, бледный, с очень решительными
глазами, поднял рюмку с стрекозиной талией.
- Филипп Филиппович, - прочувственно воскликнул
он, - я никогда не забуду, как я полуголодным студентом
явился к вам, и вы приютили меня
при кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы для
меня гораздо больше, чем профессор, учитель... Мое без-
мерное уважение к вам... Позвольте вас поцеловать, до-
рогой Филипп Филиппович.
- Да, голубчик, мой... - Растерянно промычал Фи-
липп Филиппович и поднялся навстречу. Борменталь его
обнял и поцеловал в пушистые, сильно прокуренные усы.
- Ей-богу, Филипп фили...
- Так растрогали, так растрогали... Спасибо вам, -
говорил Филипп Филиппович, - голубчик, я иногда на вас
ору на операциях. Уж простите стариковскую вспыльчи-
вость. В сущности ведь я так одинок... "От севильи до
гренады..."
- Филипп Филиппович, не стыдно ли вам?.. - Искрен-
но воскликнул пламенны Борменталь, - если вы не хотите
меня обижать, не говорите мне больше таким образом...
- Ну, спасибо вам... "К берегам священным Нила..."
Спасибо... И я вас полюбил как способного врача.
- Филипп Филиппович, я вам говорю!.. - Страстно
воскликнул Борменталь, сорвался с места, плотнее прик-
рыл дверь, ведущую в коридор и, вернувшись, продолжал
шепотом, - ведь это - единственный исход. Я не смею
вам, конечно, давать советы, но, Филипп Филиппович,
посмотрите на себя, вы совершенно замучились, ведь так
нельзя же больше работать!
- Абсолютно невозможно, - вздохнув, подтвердил Фи-
липп Филиппович.
- Ну, вот, это же немыслимо, - шептал Борменталь,
- в прошлый раз вы говорили, что боитесь за меня, если
бы вы знали, дорогой профессор, как вы меня этим трону-
ли. Но ведь я же не мальчик и сам соображаю, насколько
это может получиться ужасная шутка. Но по моему глубо-
кому убеждению, другого выхода нет.
Филипп Филиппович встал, замахал на него руками и
воскликнул:
- И не соблазняйте, даже и не говорите, - профес-
сор заходил по комнате, закачав дымные волны, - и слу-
шать не буду. Понимаете, что получиться, если нас нак-
роют. Нам ведь с вами "принимая во внимание происхожде-
ние" - отъехать не придется, невзирая на нашу первую
судимость. Ведь у нас нет подходящего происхождения,
мой дорогой?
- Какой там черт! Отец был судебным следователем в
вильно, - горестно ответил Борменталь, допивая коньяк.
- Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная нас-
ледственность. Пакостнее и представить себе ничего
нельзя. Впрочем, виноват, у меня еще хуже. Отец - ка-
федральный протоиерей. Мерси. "От севильи до гренады...
В тихом сумраке ночей..." Вот, черт ее возьми.
- Филипп Филиппович, вы - величина мирового значе-
ния, и из-за какого-то извините за выражение, сукиного
сына... Да разве они могут вас тронуть, помилуйте!
- Тем более, не пойду на это, - задумчиво возразил
Филипп Филиппович, останавливаясь и озираясь на стек-
лянный шкаф.
- Да почему?
- Потому что вы-то ведь не величина мирового зна-
чения.
- Где уж...
- Ну вот-с. А бросать коллегу в случае катастрофы,
самому же выскочить на мировом значении, простите... Я
- московский студент, а не Шариков.
Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделал-
ся похож на французского древнего короля.
- Филипп Филиппович, эх... - Горестно воскликнул
Борменталь, - значит, что же? Теперь вы будете ждать,
пока удастся из этого хулигана сделать человека?
Филипп Филиппович жестом руки остановил его, налил
себе коньяку, хлебнул, пососал лимон и заговорил:
- Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю
что-либо в анатомии и физиологии, ну скажем, человечес-
кого мозгового аппарата? Как ваше мнение?
- Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! - С боль-
шим чувством ответил Борменталь и развел руками.
- Ну, хорошо. Без ложной скромности. Я тоже пола-
гаю, что в этом я не самый последний человек в Москве.
- А я полагаю, что вы - первый не только в Москве,
а и в Лондоне и в Оксфорде! - яростно перебил Бормен-
таль.
- Ну, ладно, пусть будет так. Ну так вот-с, буду-
щий профессор Борменталь: это никому не удастся. Конеч-
но. Можете и не спрашивать. Так и сошлитесь на меня,
скажите, Преображенский сказал. Финита, клим! - Вдруг
торжественно воскликнул Филипп Филиппович и шкаф отве-
тил ему звоном, - клим, - повторил он. - Вот что, Бор-
менталь, вы первый ученик моей школы и, кроме того, мой
друг, как я убедился сегодня. Так вот вам как другу,
сообщу по секрету, - конечно, я знаю, вы не будете сра-
мить меня - старый осел Преображенский нарвался на этой
операции как третьекурсник. Правда, открытие получи-
лось, вы сами знаете - какое, тут Филипп Филиппович го-
рестно указал обеими руками на оконную штору, очевидно,
намекая на Москву, - Но только имейте в виду, Иван Ар-
нольдович, что единственным результатом этого открытия
будет то, что все мы теперь будем иметь этого Шарикова
вот где, - здесь, Преображенский похлопал себя по кру-
той и склонной к параличу шее, будьте спокойны! Если бы
кто-нибудь, - сладострастно продолжал Филипп Филиппо-
вич, - разложил меня здесь и выпорол, - я бы, клянусь,
заплатил бы червонцев пять! "От севильи до гренады..."
Черт меня возьми... Ведь я пять лет сидел, выковыривал
придатки из мозгов... Вы знаете, какую я работу проде-
лал - уму непостижимо. И вот теперь, спрашивается - за-
чем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превра-
тить в такую мразь, что волосы дыбом встают.
- Исключительное что-то.
- Совершенно с вами согласен. Вот, доктор, что по-
лучается, когда исследователь вместо того, чтобы идти
параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и
приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с
кашей.
- Филипп Филиппович, а если бы мозг Спинозы?
- Да! - Рявкнул Филипп Филиппович. - Да! Если
только злосчастная собака не помрет у меня под ножом, а
вы видели - какого сорта эта операция. Одним словом, я
- Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в сво-
ей жизни. Можно привить гипофиз Спинозы или еще како-
го-нибудь такого лешего и соорудить из собаки чрезвы-
чайно высокостоящего. Но на какого дьявола? - Спрашива-
ется. Обьясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусс-
твенно фабриковать спиноз, когда любая баба может его
родить когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам
Ломоносова этого своего знаменитого. Доктор, челове-
чество само заботится об этом и в эволюционном порядке
каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, соз-
дает десятками выдающихся гениев, украшающих земной
шар. Теперь вам понятно, доктор, почему я опорочил ваш
вывод в истории Шариковской болезни. Мое открытие, чер-
ти б его сьели, с которым вы носитесь, стоит ровно один
ломаный грош... Да, не спорьте, Иван Арнольдович, я
ведь уж понял. Я же никогда не говорю на ветер, вы это
отлично знаете. Теоретически это интересно. Ну, ладно!
Физиологи будут в восторге. Москва беснуется... Ну, а
практически что? Кто
теперь перед вами? Преображенский указал пальцем в
сторону смотровой, где почивал Шариков:
- Исключительный прохвост.
- Но кто он - клим, клим, - крикнул профессор, -
клим чугунов (Борменталь открыл рот) - вот что-с: две
судимости, алкоголизм, "все поделить", шапка и два чер-
вонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил юбилейную
палку и побагровел) - хам и свинья... Ну, эту палку я
найду. Одним словом, гипофиз - закрытая камера, опреде-
ляющая человеческое данное лицо. Данное! "От Севильи до
Гренады..." - Свирепо вращая глазами, кричал Филипп Фи-
липпович, - а не общечеловеческое. Это - в миниатюре -
сам мозг. И мне он совершенно не нужен, ну его ко всем
свиньям. Я заботился совсем о другом, об евгенике, об
улучшении человеческой породы. И вот на омоложении нар-
вался. Неужели вы думаете, что из-за денег произвожу
их? Ведь я же все-таки ученый.
- Вы великий ученый, вот что! - Молвил Борменталь,
глотая коньяк. Глаза его налились кровью.
- Я хотел проделать маленький опыт, после того,
как два года тому назад впервые получил из гипофиза вы-
тяжку полового гормона. И вместо этого что же получи-
лось? Боже ты мой! Этих гормонов в гипофизе, о госпо-
ди... Доктор, передо мной - тупая безнадежность, я кля-
нусь, потерялся.
Борменталь вдруг засучил рукава и произнес, кося
глазами к носу:
- Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не жела-
ете, я сам на свой риск накормлю его мышьяком. Черт с
ним, что папа судебный следователь. Ведь в конце концов
- это ваше собственное экспериментальное существо.
Филипп Филиппович потух, обмяк, завалился в кресло
и сказал:
- Нет, я не позволю вам этого, милый мальчик. Мне
60 лет, я вам могу давать советы. На преступление не
идите никогда, против кого бы оно ни было направлено.
Доживите до старости с чистыми руками.
- Помилуйте, Филипп Филиппович, да ежели его еще
обработает этот Швондер, что ж из него получится?! Боже
мой, я только теперь начинаю понимать, что может выйти
из этого Шарикова!
- Ага! Теперь поняли? А я понял через десять дней
после операции. Ну так вот, Швондер и есть самый глав-
ный дурак. Он не понимает, что Шариков для него более
грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески
старается натравить его на меня, не соображая, что если
кто-нибудь в свою очередь натравит Шарикова на самого
Швондера, то от него останутся только рожки да ножки.
- Еще бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим
сердцем.
- О нет, нет, - протяжно ответил Филипп Филиппо-
вич, - вы, доктор, делаете крупнейшую ошибку, ради бога
не клевещите на пса. Коты - это временно... Это вопрос
дисциплины и двух-трех недель. Уверяю вас. Еще ка-
кой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться.
- А почему не теперь?
- Иван Арнольдович, это элементарно... Что вы на
самом деле спрашиваете да ведь гипофиз не повиснет же в
воздухе. Ведь он все-таки привит на собачий мозг, дайте
же ему прижиться. Сейчас Шариков проявляет уже только
остатки собачьего, и поймите, что коты - это лучшее из
всего, что он делает. Сообразите, что весь ужас в том,
что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце.
И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!
До последней степени взвинченный Борменталь сжал
сильные худые руки в кулаки, повел плечами, твердо мол-
вил:
- Кончено. Я его убью!
- Запрещаю это! - Категорически ответил Филипп Фи-
липпович.
- Да помилуйт...
Филипп Филиппович вдруг насторожился, поднял па-
лец.
- Погодите-ка... Мне шаги послышались.
Оба прислушались, но в коридоре было тихо.
- Показалось, - молвил Филипп Филиппович и с жаром
заговорил по-немецки в его словах несколько раз звучало
русское слово "уголовщина".
- Минуточку, - вдруг насторожился Борменталь и
шагнул к двери. Шаги слышались явственно и приблизились
к кабинету. Кроме того, бубнил голос Борменталь распах-
нул двери и отпрянул в изумлении. Совершенно пораженный
Филипп Филиппович застыл в кресле.
В освещенном четырехугольнике коридора предстала в
одной ночной сорочке Дарья Петровна с боевым и пылающим
лицом. И врача и профессора ослепило обилие мощного и,
как от страху показалось обоим, совершенно голого тела.
В могучих руках Дарья Петровна волокла что-то, и это
"что-то", упираясь, садилось на зад и небольшие его но-
ги, крытые черным пухом, заплетались по паркету.
"Что-то", конечно, оказалось Шариковым, совершенно по-
терянным, все еще пьяненьким, разлохмаченным и в одной
рубашке.
Дарья Петровна, грандиозная и нагая, тряхнула Ша-
рикова, как мешок с картофелем, и произнесла такие сло-
ва:
- Полюбуйтесь, господин профессор, на нашего визи-
тера Телеграфа Телеграфовича. Я замужем была, а Зина -
невинная девушка. Хорошо, что я проснулась.
Окончив эту речь, Дарья Петровна впала в состояние
стыда, вскрикнула, закрыла грудь руками и унеслась.
- Дарья Петровна, извините ради бога, - опомнив-
шись, крикнул ей вслед красный Филипп Филиппович.
Борменталь повыше засучил рукава рубашки и двинул-
ся к Шарикову.
Филипп Филиппович заглянул ему в глаза и ужаснулся.
- Что вы, доктор! Я запрещаю...
Борменталь правой рукой взял Шарикова за шиворот и
тряхнул его так, что полотно на сорочке спереди тресну-
ло.
Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выди-
рать щуплого Шарикова из цепких хирургических рук.
- Вы не имеете права биться! - Полузадушенный кри-
чал Шариков, садясь наземь и трезвея.
- Доктор! - вопил Филипп Филиппович.
Борменталь несколько пришел в себя и выпустил Ша-
рикова, после чего тот сейчас же захныкал.
- Ну, ладно, - прошипел Борменталь, - подождем до
утра. Я ему устрою бенефис, когда он протрезвится.
Тут он ухватил Шарикова подмышки и поволок его в
приемную спать.
При этом Шариков сделал попытку брыкаться, но ноги
его не слушались.
Филипп Филиппович растопырил ноги, отчего лазоре-
вые полы разошлись, возвел руки и глаза к потолочной
лампе в коридоре и молвил:
- Ну-ну..
Бенефис Шарикова, обещанный доктором Борменталем,
не состоялся, однако, на следующее утро по той причине,
что Полиграф Полиграфович исчез из дома. Борменталь
пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то,
что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это
непростительно, и кончил пожеланием, чтобы Шариков по-
пал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете,
запустив пальцы в волосы, и говорил:
- Воображаю, что будет твориться на улице... Вооб-
ража-а-ю. "От севильи до гренады", боже мой.
- Он в домкоме еще может быть, - бесновался Бор-
менталь и куда-то бегал.
В домкоме он поругался с председателем Швондером
до того, что тот сел писать заяление в народный суд ха-
мовнического района, крича при этом, что он не сторож
питомца профессора Преображенского, тем более, что этот
питомец Полиграф не далее, как вчера, оказался прохвос-
том, взяв в домкоме якобы на покупку учебников в коопе-
ративе 7 рублей.
Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыс-
кал весь дом сверху до низу. Нигде никаких следов Шари-
кова не было.
Выяснилось только одно - что Полиграф отбыл на
рассвете в кепке, в шарфе и пальто, захватив с собой
бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя
и все свои документы. Дарья Петровна и Зина, не скры-
вая, выразили свою бурную радость и надежду, что Шари-
ков больше не вернется. У Дарьи Петровны Шариков занял
накануне три рубля пятьдесят копеек.
- Так вам и надо! - Рычал Филипп Филиппович, пот-
рясая кулаками. Целый день звенел телефон, звенел теле-
фон на другой день. Врачи принимали необыкновенное ко-
личество пациентов, а на третий день вплотную встал в
кабинете вопрос о том, что нужно дать знать в милицию,
каковая должна разыскать Шарикова в Московском омуте.
И только что было произнесено слово "милиция", как
благоговейшую тишину обухова переулка прорезал лай гру-
зовика и окна в доме дрогнули. Затем прозвучал уверен-
ный звонок, и Полиграф Полиграфович вошел с необычайным
достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто по-
весил на рога и оказался в новом виде. На нем была ко-
жаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны
и английские высокие сапожки со шнуровкой до колен. Не-
имоверный запах котов сейчас расплылся по всей перед-
ней. Преображенский и Борменталь точно по команде
скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали
первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Он пригла-
дил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так, что вид-
но было: смущение Полиграф желает скрыть при помощи
развязности.
- Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец гово-
рить, - на должность поступил.
Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом
и шевельнулись. Преображенский опомнился первый, руку
протянул и молвил:
- Бумагу дайте.
Было напечатано: "предьявитель сего товарищ Полиг-
раф Полиграфович Шариков действительно состоит заведую-
щим подотделом очистки города Москвы от бродячих живот-
ных (котов и пр.) В отделе МКХ".
- Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же
вас устроил?
Ах, впрочем я и сам догадываюсь.
- Ну, да, Швондер, - ответил Шариков.
- Позвольте вас спросить - почему от вас так отв-
ратительно пахнет?
Шариков понюхал куртку озабоченно.
- Ну, что ж, пахнет... Известно: по специальности.
Вчера котов душили, душили...
Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Бормен-
таля. Глаза у того напоминали два черных дула, направ-
ленных на Шарикова в упор. Без всяких предисловий он
двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за
глотку.
- Караул!- Пискнул Шариков, бледнея.
- Доктор!
- Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппо-
вич, - не беспокойтесь, - железным голосом отозвался
Борменталь и завопил: - Зина и Дарья Петровна!
Те появились в передней.
- Ну, повторяйте, - сказал Борменталь и чуть-чуть
при нул горло Шарикова к шубе, - извините меня...
- Ну хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответил
совершенно пораженный Шариков, вдруг набрал воздуху,
дернулся и попытался крикнуть "караул", но крик не вы-
шел и голова его совсем погрузилась в шубу.
- Доктор, умоляю вас.
Шариков закивал головой, давая знать, что он поко-
ряется и будет повторять.
- ...Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна
и Зинаида?..
- Прокофьевна, - шепнула испуганно Зина.
- Уф, Прокофьевна... - Говорил, перехватывая воз-
дух, охрипший Шариков, - ...Что я позволил себе...
- Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьяне-
ния.
- Опьянения...
- Никогда больше не буду...
- Не бу...
- Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, - взмо-
лились одновременно обе женщины, - вы его задушите.
Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал:
- Грузовик вас ждет?
- Нет, - почтительно ответил Полиграф, - он только
меня привез.
- Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду
следующее: вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филип-
повича?
- Куда же мне еще? - Робко ответил Шариков, блуж-
дая глазами.
- Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В против-
ном случае за каждую безобразную выходку будете иметь
со мною дело. Понятно?
- Понятно, - ответил Шариков.
Филипп Филиппович во все время насилия над Шарико-
вым хранил молчание. Как-то жалко он сьежился у прито-
локи и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг
поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически:
- Что же вы делаете с этими... С убитыми котами?
- На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них
белок будут делать на рабочий кредит.
Засим в квартире настала тишина и продолжалась
двое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на гру-
зовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Фи-
липпа Филипповича и Борменталя.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в
одной комнате приемной, они не разговаривали друг с
другом, так что Борменталь соскучился первый.
Дня через два в квартире появилась худенькая с
подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и
очень смутилась при виде великолепия квартиры. В потер-
том пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней
столкнулась с профессором.
Тот оторопелый остановился, прищурился и спросил:
- Позвольте узнать?
- Я с ней расписываюсь, это - наша машинистка,
жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из
приемной. У него своя квартира есть, - крайне неприяз-
ненно и хмуро пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя
на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил ее.
- Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет.
- И я с ней пойду, - быстро и подозрительно молвил
Шариков.
И тут моментально вынырнул как из-под земли Бор-
менталь.
- Извините, - сказал он, - профессор побеседует с
дамой, а мы уж с вами побудем здесь.
- Я не хочу, - злобно отозвался Шариков, пытаясь
устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Фи-
липпом Филипповичем.
- Нет, простите, - Борменталь взял Шарикова за
кисть руки и они пошли в смотровую.
Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а по-
том вдруг глухо донеслись рыдания барышни.
Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала
в грязный кружевной платочек.
- Он сказал, негодяй, что ранен в боях, - рыдала
барышня.
- Лжет, - непреклонно отвечал Филипп Филиппович.
Он покачал головой и продолжал. - Мне вас искренне
жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за
служебного положения... Детка, ведь это безобразие. Вот
что... - Он открыл ящик письменного стола и вынул три
бумажки по три червонца.
- Я отравлюсь, - плакала барышня, - в столовке со-
лонина каждый день... И угрожает... Говорит, что он
красный командир... Со мною, говорит, будешь жить в
роскошной квартире... Каждый день аванс... Психика у
меня добрая, говорит, я только котов ненавижу... Он у
меня кольцо на память взял...
- Ну, ну, ну, - психика добрая... "От севильи до
гренады", - Бормотал Филипп Филиппович, - нужно пере-
терпеть - вы еще так молоды...
- Неужели в этой самой подворотне?
- Ну, берите деньги, когда дают взаймы, - рявкнул
Филипп Филиппович.
Затем торжественно распахнулись двери и Борменталь
по приглашению Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот
бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась,
как щетка.
- Подлец, - выговорила барышня, сверкая заплакан-
ными размазанными глазами и полосатым напудренным но-
сом.
- Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь обьяснить
этой даме, вкрадчиво спросил Филипп Филиппович.
Шариков сыграл ва-банк:
- Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он.
Барышня встала и с громким плачем вышла.
- Перестаньте! - Крикнул вслед Филипп Филиппович,
- Погодите, колечко позвольте, - сказал он, обращаясь к
Шарикову.
Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумру-
дом.
- Ну, ладно, - вдруг злобно сказал он, - попомнишь
ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов.
- Не бойтесь его, - крикнул вслед Борменталь, - я
ему не позволю ничего сделать. - Он повернулся и погля-
дел на Шарикова так, что тот попятился и стукнулся за-
тылком о шкаф.
- Как ее фамилия? - Спросил у него Борменталь. -
Фамилия! - Заревел он и вдруг стал дик и страшен.
- Васнецова, - ответил Шариков, ища глазами, как
бы улизнуть.
- Ежедневно, - взявшись за лацкан Шариковской
куртки, выговорил Борменталь, - сам лично буду справ-
ляться в чистке - не сократили ли гражданку Васнецову.
И если только вы... Узнаю, что сократили, я вас...
Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Ша-
риков, - говорю русским языком!
Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский
нос.
- У самих револьверы найдутся... - Пробормотал По-
лиграф, но очень вяло и вдруг, изловчившись, брызнул в
дверь.
- Берегитесь! - Донесся ему вдогонку борменталевс-
кий крик.
9.
Ночь и половину следующего дня висела, как туча
перед грозой, тишина. Все молчали. Но на следующий
день, когда Полиграф Полиграфович, которого утром коль-
нуло скверное предчувствие, мрачный уехал на грузовике
к месту службы, профессор Преображенский в совершенно
неурочный час принял одного из своих прежних пациентов,
толстого и рослого человека в военной форме. Тот нас-
тойчиво добивался свидания и добился. Войдя в кабинет,
он вежливо щелкнул каблуками к профессору.
- У вас боли, голубчик, возобновились? - Спросил
осунувшийся
Филипп Филиппович, - садитесь, пожалуйста.
- Мерси. Нет, профессор, - ответил гость, ставя
шлем на угол стола, я вам очень признателен... Гм... Я
приехал к вам по другому делу, Филипп Филиппович... Пи-
тая большое уважение... Гм... Предупредить. Явная ерун-
да. Просто он прохвост... - Пациент полез в портфель и
вынул бумагу, - хорошо, что мне непосредственно доложи-
ли...
Филипп Филиппович оседлал нос пенсне поверх очков
и принялся читать. Он долго Бормотал про себя, меняясь
в лице каждую секунду. "...А также угрожая убить пред-
седателя домкома товарища Швондера, из чего видно, что
хранит огнестрельное оружие. И произносит контрреволю-
ционные речи, даже энгельса приказал своей социалприс-
лужнице Зинаиде Прокофьевне Буниной спалить в печке,
как явный меньшевик со своим ассистентом Борменталем
Иваном Арнольдовичем, который тайно не прописанный про-
живает у него в квартире. Подпись заведующего подотде-
лом очистки П. П. Шарикова - удостоверяю. Председатель
домкома Швондер, секретарь пеструхин".
- Вы позволите мне это оставить у себя? - Спросил
Филипп Филиппович, покрываясь пятнами, - или, виноват,
может быть, это вам нужно, чтобы дать законный ход де-
лу?
- Извините, профессор, - очень обиделся пациент, и
раздул ноздри, - вы действительно очень уж презрительно
смотрите на нас. Я... - И тут он стал надуваться, как
индейский петух.
- Ну, извините, извините, голубчик! - Забормотал
Филипп Филиппович, простите, я право, не хотел вас оби-
деть. Голубчик, не сердитесь, меня он так задергал...
- Я думаю, - совершенно отошел пациент, - но какая
все-таки дрянь! Любопытно было бы взглянуть на него. В
Москве прямо легенды какие-то про вас рассказывают...
Филипп Филиппович только отчаянно махнул рукой.
Тут пациент разглядел, что профессор сгорбился и даже
как будто поседел за последнее время.
******
Преступление созрело и упало, как камень, как это
обычно и бывает. С сосущим нехорошим сердцем вернулся в
грузовике Полиграф Полиграфович. Голос Филиппа Филиппо-
вича пригласил его в смотровую. Удивленный Шариков при-
шел и с неясным страхом заглянул в дуло на лице Бормен-
таля, а затем на Филиппа Филипповича. Туча ходила вок-
руг ассистента и левая его рука с папироской чуть
вздрагивала на блестящей ручке акушерского кресла.
Филипп Филиппович со спокойствием очень зловещим
сказал:
- Сейчас заберите вещи: брюки, пальто, все, что
вам нужно, - и вон из квартиры!
- Как это так? - Искренне удивился Шариков.
- Вон из квартиры - сегодня, - монотонно повторил
Филипп Филиппович, щурясь на свои ногти.
Какой-то нечистый дух вселился в Полиграфа Полиг-
рафовича; очевидно, гибель уже караулила его и срок
стоял у него за плечами. Он сам бросился в обьятия не-
избежного и гавкнул злобно и отрывисто:
- Да что такое в самом деле! Что, я управы, что
ли, не найду на вас? Я на 16 аршинах здесь сижу и буду
сидеть.
- Убирайтесь из квартиры, - задушенно шепнул Фи-
липп Филиппович.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую
руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестер-
пимым кошачьим запахом - шиш. А затем правой рукой по
адресу опасного Борменталя из кармана вынул револьвер.
Папироса Борменталя упала падучей звездой, а через нес-
колько секунд прыгающий по битым стеклам Филипп Филип-
пович в ужасе метался от шкафа к кушетке. На ней расп-
ростертый и хрипящий лежал заведующий подотделом очист-
ки, а на груди у него помещался хирург Борменталь и ду-
шил его беленькой малой подушкой.
Через несколько минут доктор Борменталь с не своим
лицом прошел на передний ход и рядом с кнопкой звонка
наклеил записку:
"Сегодня приема по случаю болезни профессора -
нет. Просят не беспокоить звонками".
Блестящим перочинным ножичком он перерезал провод
звонка, в зеркале осмотрел поцарапанное в кровь свое
лицо и изодранные, мелкой дрожью прыгающие руки. Затем
он появился в дверях кухни и настороженным голосом Зине
и Дарье Петровне сказал:
- Профессор просит вас никуда не уходить из квар-
тиры.
- Хорошо, - робко ответили Зина и Дарья Петровна.
- Позвольте мне запереть дверь на черный ход и
забрать ключ, - заговорил Борменталь,прячась за дверь в
стене и прикрывая ладонью лицо - это временно, не из
недоверия к вам. Но кто-нибудь придет, а вы не выдержи-
те и откроете, а нам нельзя мешать. Мы заняты.
- Хорошо, - ответили женщины и сейчас же стали
бледными. Борменталь запер черный ход, запер парадный,
запер дверь из коридора в переднюю и шаги его пропали у
смотровой.
Тишина покрыла квартиру, заползла во все углы. По-
лезли сумерки, скверные, настороженные, одним словом
мрак. Правда, впоследствии соседи через двор говорили,
что будто бы в окнах смотровой, выходящих во двор, в
этот вечер горели у Преображенского все огни, и даже
будто бы они видели белый колпак самого профессора...
Проверить трудно. Правда, и Зина, когда уже кончилось,
болтала, что в кабинете у камина после того, как Бор-
менталь и профессор вышли из смотровой, ее до смерти
напугал Иван Арнольдович. Якобы он сидел в кабинете на
корточках и жег в камине собственноручно тетрадь в си-
ней обложке из той пачки, в которой записывались исто-
рии болезни профессорских пациентов. Лицо будто бы у
доктора было совершенно зеленое и все, ну, все... Вдре-
безги исцарапанное. И Филипп Филиппович в тот вечер сам
на себя не был похож. И еще что... Впрочем, может быть,
невинная девушка из пречистенской квартиры и врет...
За одно можно поручиться: в квартире в этот вечер
была полнейшая и ужаснейшая тишина.
10. Эпилог
Ночь в ночь через десять дней после сражения в
смотровой в квартире профессора Преображенского, что в
Обуховском переулке, ударил резкий звонок.
- Уголовная милиция и следователь. Благоволите
открыть.
Забегали шаги, застучали, стали входить, и в свер-
кающей от огней приемной с заново застекленными шкафами
оказалось масса народу. Двое в милицейской форме, один
в черном пальто, с портфелем, злорадный и бледный пред-
седатель Швондер, юноша-женщина, швейцар Федор, Зина,
Дарья Петровна и полуодетый Борменталь, стыдливо прик-
рывающий горло без галстука.
Дверь из кабинета пропустила Филиппа Филипповича.
Он вышел в известном всем лазоревом халате и тут же все
могли убедиться сразу, что Филипп Филиппович очень поп-
равился в последнюю неделю. Прежний властный и энергич-
ный Филипп Филиппович, полный достоинства, предстал пе-
ред ночными гостями и извинился, что он в халате.
- Не стесняйтесь, профессор, - очень смущенно
отозвался человек в штатском, затем он замялся и заго-
ворил. - Очень неприятно. У нас есть ордер на обыск в
вашей квартире и, - человек покосился на усы Филиппа
Филипповича и докончил, - и арест, в зависимости от ре-
зультата.
Филипп Филиппович прищурился и спросил:
- А по какому обвинению, смею спросить, и кого?
Человек почесал щеку и стал вычитывать по бумажке
из портфеля.
- По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаи-
ды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего по-
дотделом очистки мкх Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
Рыдания Зины покрыли конец его слов. Произошло
движение.
- Ничего я не понимаю, - ответил Филипп Филиппо-
вич, королевски вздергивая плечи, - какого такого Шари-
кова? Ах, виноват, этого моего пса... Которого я опери-
ровал?
- Простите, профессор, не пса, а когда он уже был
человеком. Вот в чем дело.
- То-есть он говорил? - Спросил Филипп Филиппович,
- это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не
важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решитель-
но не убивал.
- Профессор, - очень удивленно заговорил черный
человек поднял брови, - тогда его придеться предьявить.
Десятый день, как пропал, а данные, извините меня,
очень нехорошие.
- Доктор Борменталь, благоволите предьявить Шарика
следователю, приказал Филипп Филиппович, овладевая ор-
дером.
Доктор Борменталь, криво улыбнувшись, вышел.
Когда он вернулся и посвистал, за ним из двери ка-
бинета выскочил пес странного качества. Пятнами он был
лыс, пятнами на нем отрастала шерсть вышел он, как уче-
ный циркач, на задних лапах, потом опустился на все че-
тыре и осмотрелся. Гробовое молчание застыло в прием-
ной, как желе. Кошмарного вида пес с багровым шрамом на
лбу вновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в
кресло.
Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым
крестом и, отступив, сразу отдавил Зине обе ноги.
Человек в черном, не закрывая рта, выговорил та-
кое:
- Как же, позвольте?.. Он служил в очистке...
- Я его туда не назначал, - ответил Филипп Филип-
пович, - ему господин Швондер дал рекомендацию, если я
не ошибаюсь.
- Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный
и обратился к первому милиционеру. - Это он?
- Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно
он.
- Он самый, - послышался голос Федора, - только,
сволочь, опять оброс.
- Он же говорил... Кхе... Кхе...
- И сейчас еще говорит, но только все меньше и
меньше, так что пользуйтесь случаем, а то он скоро сов-
сем умолкнет.
- Но почему же? - Тихо осведомился черный человек.
Филипп Филиппович пожал плечами.
- Наука еще не знает способов обращать зверей в
людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите.
Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние.
Атавизм.
- Неприличными словами не выражаться, - вдруг
гаркнул пес с кресла и встал.
Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель
и стал падать на бок милицейский подхватил его сбоку, а
Федор сзади. Произошла суматоха и в ней отчетливей все-
го были слышны три фразы:
Филипп Филипповича: - Валерьянки. Это обморок.
Доктора Борменталя: - Швондера я собственноручно
сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире
профессора Преображенского.
И Швондера: - Прошу занести эти слова в протокол.
******
Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую
пречистенскую ночь с ее одинокой звездою. Высшее су-
щество, важный песий благотворитель сидел в кресле, а
пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного ди-
вана. От мартовского тумана пес по утрам страдал голов-
ными болями, которые мучали его кольцом по головному
шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас лег-
чало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и
теплые.
"Так свезло мне, так свезло, - думал он, задремы-
вая, - просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой
квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхожде-
нии нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя
бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову
всю исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживет.
Нам на это нечего смотреть".
******
В отделении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый
убирал в шкафах смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал: - "К берегам
священным Нила..."
Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчат-
ках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги, -
упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался,
резал, рассматривал, щурился и пел:
- "К берегам священным Нила..."
