Бабки-позыватки получали от девиц подарки, узелки с орехами, пряниками и винными ягодами. Отдавая им, одна из девиц улыбалась и говаривала: «Вот те, бабушка, возьми, не прогневайся, внучкам твоим зубки позабавить, а тебе (йа потешенье».– «Вестимо, мать моя,– отвечала бабка-позыватка,– благодарствуем». И уходила от нее с поклоном. Одаренная трубила по всем домам о любезности и красоте девушки, которая в доме родителей сущий ангельчик, а маленькие детки у нее, что цветочки твои!
В иных местах приглашения на вечер происходили за несколько дней, а в других в тот же самый вечер, смотря по дому или местному расстоянию.
Приглашенные гости суетились о нарядах: девушки примеряли старые платья свои и матушек: тогда наряды всех шли ко всем. То-то было блаженное время! Смотрели друг на друга, любовались, хвалились и ожидали с нетерпением поезда.
В старые годы съезжались девушки длинным поездом; матушки неотлучно находились при своих дочерях. Если же девица не имела матушки, то ее заменяла няня или бабушка-воркунья, которая всю дорогу толковала ей, как вести себя и не крепко засматриваться на суженых: «Да они ведь плуты, мать моя!» В первых санях сидела матушка с дочкою, в ногах поверенная тайн барышни, горничная; в других санях няня с нарядными узлами. В третьих домашняя челядь, умножавшая тщеславие ехавших. К ним присоединялись иногда сестрицы и братцы. Чем длиннее поезд, тем более чести для званого дома. Рассказывают старые люди, что на святки съезжалось званых гостей до 100 человек, и гуляли несколько дней сряду. Девичьи посиделки превращались в пирование: веселились, как можно веселиться на свободе. Хозяин обязан был кормить и поить не только гостей и их прислугу, которая1 числом превосходила обыкновенно втрое против своих господ, но их лошадей и иметь надзор за всем, чтобы все были сыты и довольны. Дом такового хозяина представлял табор скитальцев. Не только из окружных деревень, но из уездов дальних съезжались туда.
ПРИЕЗД ДЕВУШЕК
Когда поезд приближался к дому, тогда выходил из саней человек и стучал в ворота; все прочие сидели в санях. Хозяин немедленно выходил с хозяйкою, чтобы встретить гостей и просить в теплые комнаты. Гости чинно входили; молились сначала иконам, а потом сыпали взаимные приветствия. Гостей просили присесть, они отказывались; просьбы повторялись, но они все отказывались, пока не устанут стоя, и сами сядут. Девушки входили в покои молча, с особенной робостью, и только отвечали на приветствие дочери хозяйской,' которая из уважения к богатому поезду выходила в большие сени навстречу со своими сенными девушками и нянями. Пока матушки усаживались, девушки заводили между собою разговоры, менялись частыми поцелуями, садились по местам и молчали. Прислуга между тем выбирала из саней господские узелки, сносила их в отдельную комнату и заваливала углы всякой всячиною.
Если матушки приезжали сюда за тем, чтобы посмотреть, какие собирались девушки, и потом оставить гостить свою дочь одну, то они поручали иметь над нею попечение ухаживалке, которую не оставляли без подарков.
Матушки оставляли своих дочерей с крепким наказом, как вести себя, и прощались с ними со слезами. Хозяйка старалась утешить мать, говоря: «Э, матушка, не все с доченькой жить; не все глядеть на душку, красавицу ненаглядную. Угостим и потешим, мать моя. Потешим девиц разными затеями, авось не благословит ли Бог и погулять нам на свадебке». Последние слова произносились шепотом. Но девушки догадывались, о чем шла речь, и лица их покрывались румянцем стыдливости.
Девушки, не будучи никогда знакомы между собою, успевали в несколько минут сдружиться; называли одна другую милою подруженькою; сенные девушки величали их красными девушками.
УГОЩЕНИЕ
Званых красавиц угощали сушеными плодами, пряниками и взваром; кормили вареньями и печеным и укладывали их спать на пуховых подушках, покутом в одной комнате. Нянюшки и сенные девушки рассказывали им поочередно сказки: про жар-птицу, семь женихов-молодцев, похождения Иеруслана Лазаревича и проч. Когда замечали, что красавицы начинают засыпать, тогда советовали им помнить, что приснится, а чтобы не забыть сна, не подкладывать правой руки под голову.
'Едва начинало рассветать, как все в доме поднималось И? суетилось: хозяйка отдавала приказания на кухне, что готовить к завтраку для барышень. Завтрак по обыкновению стоял из взвару, пирожков с сухими плодами, из молочных Калачей, яиц всмятку, молока, творога, сметаны и т. п.; чая и кофе тогда не знали. Всяк старался поставить на стол яств сколько можно более, не разбирая, что идет и что нет, лишь были бы они сытыми и здоровыми. Это было главным условием и заботою хозяйки, потому что хорошо поесть и попить составляло необходимую гастрономическую принадлежность наших предков.
ВСТАВАНИЕ ДЕВУШЕК
Сенные девушки приготовляли для своих барышень платья. Подходили по нескольку раз к дверям на цыпочках, чтобы проведать, не проснулись ли они? Им строго запрещалось будить, пока сами не встанут. Солнце давно взошло. Хозяйка, |которая долго ожидала их пробуждения, потому что завтрак не был готов, подходила к дверям, отворяла понемногу и слушала, как они шепотом пересказывали друг дружке свои сновидения; до слуха ее доходили полувнятные слова: «Ах, я подруженька! Тяжелый мой сон, не к добру он».– «И мой тяжелый»,– говорила другая. «Мой суженый не будет сюда»,– говорила третья. «И мой тоже, я не увижу его более!» Но все ли то правда, что во сне пригрезится? Разговор девиц прекращался с появлением хозяйки: они поскорее укутывались одеялами. «Пора вам, красные девушки, вставать»,– говорила хозяйка, окруженная нянюшками и сенными девушками.
«Пора, мои голубушки, ягодки малиновые,– продолжала няня,– пора! Уж ваши суженые давным-давно встали, а вы еще в постели. Чай, недобрый сон? Расскажи». Настой-чивая няня не отходила от красавиц, пока они не расскажут ёй про сон, и она толковала его по большей части в добрую сторону.
Девушки-красавицы набрасывали на себя слегка спальнее платье и потом умывались ключевой холодной водою; румянец играл по всему лицу, куда ваши розы! Волосы подбирались под ленту, рукава рубашки заворачивались. В пленительном уборе простоты они обращались к образу Спаса и горячо молились. После молитвы садились за уборный столик перед зеркалом и расчесывали свою богатую волнисто-русую косу. У кого коса была не длинная и не русая, та в глазах своих подруг теряла очаровательную прелесть. Сенная девушка расплетала и заплетала косу; алая лента привязывалась к ее концу. Серьги составляли необходимую часть украшений. Шейные наряды: жемчужные нитки, повязки из жемчуга в виде широкой тесьмы, золотые парчовые или бархатные малиновые нарукавники составляли предмет роскоши. Белая косынка, малиновый сарафан, белые кисейные накрахмаленные со сборами рукава длиною в два аршина, а шириною в аршин и более, кастровые или тонкие нитяные чулки, сафьянные башмаки на высоких деревянных каблуках, кисейная фата на кокошнике, душегрейка шелковая или бархатная – вот простой, но милый убор наших прабабушек.
ГОСТИНЦЫ
Одевшись, красавицы собирались в одну общую комнату, где подавали им завтрак. Сюда никто не мог входить из мужчин, кроме горничных, нянюшек и свах-похожалок, кои обыкновенно приходили с поручениями от матушек: не был ли кто из суженых? что снилось? не скучно ли им без них? и т. п. А нянюшки держали узлы с гостинцами, кои состояли из орехов, изюма, винных ягод, варенья, сушеных сладких плодов, моченых яблок, груш, слив и пряников. Углы комнат были ими завалены, но хозяйка сердилась, что присылали гостинцы: у нас, дескать, будто нечего есть! Нянюшки успокаивали ее, приговаривая: «Красные девушки любят полакомиться; не сердитесь, матушка сударыня. Вестимо, у вас всего вдоволь, но уж так водится: детей как ни корми, они все не прочь от игрушек. А красные девушки, пока еще не любят, тоже дети». Нянюшки отдавали девицам гостинцы, которые наперехват вырывались ими из рук и с таким усердием, что забывали даже спросить про здоровье родных. Хитрые посланницы наблюдали за каждым поступком, за каждым словом барышень и не упускали им пересказывать, как грустят по ним родные. Слезы навертывались на глазах девушки, и когда, бывало, расплачутся подруженьки, тогда стоило великого труда утешить их. Если посланница замечала, что подруженька скучает или что ей не нравится званое общество, то об этом немедленно узнавала матушка дочери ненаглядной; она приезжала за нею и отвозила тот же час под предлогом, что по ней соскучилась или что ей привиделся недобрый сон.
ПРЕПРОВОЖДЕНИЕ ВРЕМЕНИ
До съезда гостей подруженьки предавались приятному препровождению времени. На большом дворе стояли ледяные горы и саночки-самокаточки, окрашенные разными цветами. Ворота большого двора запирались накрепко запорами, чтобы никто не смел входить сюда. Девушки без дальних чинов свозили свои саночки на гору и с нее скатывались отлично. Случалось порой перевернуться – нянюшки и сенные сейчас на помощь: поднимают, голубят красным словцом, обвязывают полотняным платком голову, и боль прошла. Сделалась ли на руке опухоль или на другом месте, высасывают ее языком или делают припарки.
Наскучив катаньем, занимались бросанием друг в дружку снегом или делали снежные изображения, представлявшие дорогие для их сердца воспоминания. Если мороз загонял их в комнаты, то они приготовлялись к вечерним гаданиям, а покамест препровождали время в кусании орехов, лущении семян, кушаньи сластей и разговаривали о предстоящих играх.
ГОСТИ
Вечером начинали съезжаться званые гости. Морозный скрип саней возвещал хозяину издали о прибытии гостей. Хозяин и хозяйка спешили встретить их у крыльца. Девушки выбегали сюда посмотреть: не приехали ли с ними суженые? Важных сажали на почетные места, прочие сами усаживались. Старики сидели на деревянной лавке, на первом месте, за простым деревянным столом, покрытым камчатной скатертью; в конце лавки помещался хозяин. В таком порядке усаживались и барыни. Румяная и дородная из них принималась хозяйкою с низкими поклонами; ее усаживали на почетном месте; с левой стороны располагались прочие гости. Только старики и пожилые женщины могли говорить; все прочие должны были слушать, не перебивать и не вмешиваться в разговор, пока их не спросят.
Молоденькие женщины и девушки, потупив глаза в землю, клали на колени руки, сводили пальцы с пальцами, вертели и хрустели ими; другие водили пальцем около руки и забавлялись перевиранием пальцев, что называлось переборочкою. Это было похвальным тогда делом, потому что оно относилось к скромности и стыдливости.
Матушки гордились дочерьми, а братцы хвалились повсюду. Суженые садились по углам и высматривали барышень украдкой. Считалось неблагопристойностью смотреть в глаза девушки и сидеть молодому мужчину наравне с нею. Это значило нанести позор семейству. Когда девушки соскучивались от переборочки, тогда они могли перешептываться между собою и выбегать для развлечения в другую комнату за гостинцами, или чтобы пошептать с нянюшками. Домашняя прислуга стояла за дверями и порой высовывала головы из любопытства.
Усевшиеся чинно гости щеголяли друг перед другом своими одеждами. Мужчины держали в руках высокие бобровые или лисьи с Соболевой опушкою шапки; наряжались в собольи или лисьи шубы, крытые персидской пестрой матернею; рукава у них были широкие и длинные, воротник стоячий с серебряною и золотою застежкой; любимый кафтан был синий и голубой, с золотыми остроконечными пуговицами почти во всю длину кафтана, который подпоясывался красивым малиновым шелковым поясом с висячими напереди концами. Выстроченные сафьяновые сапоги были на высоких железных или серебряных подковах, с рипами. Носили широкие рукавицы, обстроченные бисером. Рубашка была белая выстроченная, с высоким стоячим или откладным воротником. 'Шею повязывали бумажными цветным платком. Носовой белый платок, вышитый красным шелком, клался за пазуху; строчные концы торчали из-за груди. Одежда была в то время одинаковая для всех и отличалась только богатством. То же самое можно сказать и о женском уборе. Шили широкое и длинное платье, и чем оно было шире и длиннее, тем почетнее. Головной убор состоял из кокошников, коими славились московские, калужские, тульские и орловские женщины. Доныне орловские кокошники в большой известности. Они делались из разноцветных материй: бархатные, малиновые с золотою окромкой, с бисерным и жемчужным узорочьем, но это было отличием знатных и богатых людей. Серьги и жемчужные нитки на шее носили боярские жены. Епанчи, сарафаны и собольи шубы такие же носили, как и девицы.
Усадив гостей, хозяин подносил чарку вина прежде всех почтеннейшему. Он просил его выпить за здоровье с особым почтением; хозяйка держала поднос и кланялась ему в пояс, величая полным именем. Почтеннейший гость вставал с лавки и выпивал понемногу, с важной медленностью, желая здоровья всему дому хозяина. Особым считалось уважением, когда подносила хозяйка. Гость, вставая с места, кланялся ей и потом раскланивался по обе стороны. Тогда вставали все гости и не прежде садились, пока не усадится важный гость. За ним подносила хозяйка остальным гостям по порядку. Молодые мужчины и женщины не смели пить; им дозволялось только прикасаться к чарке губами и пожелать здоровья. Зато они выходили в другую комнату, когда мучила их жажда. Тут их угощали из темного стакана крепким медом, а случалось, и крепкой наливкою. Потом хозяйка обносила гостей приготовленными на деревянных тарелках лакомствами, которые потом ставились на столе в беспорядке. Чего там не была? Орехи каленые и простые всех названий, пряники вяземские, крендели смоленские, коровайники, папушники, медовые пироги, яблошники, пастила, яблоки моченые и свежие, сухие сладкие плоды, варенья из вишни, смородины, малины, крыжовника, морошки, брусники, клюквы и проч. На другом столе находились в глиняных закупоренных кружках наливки: сливянка, вишневка, клубниковка, малиновка и превосходная рябиновка; душистые меды: красные, белые и мартовские; пиво Красное, черное и бархатное. Тогда не знали ни заморских вин, портящих желудок и здоровье, ни зловредных конфектов, истребляющих зубы. Тогда жили по-своему и все были здоровы. Если хозяин и хозяйка замечали, что гости не едят и не пьют, то они приступали к ним с поклонами и не прежде переставали кланяться, пока не станут есть и пить. Чинились ли гости? Хозяйка жаловалась, что они ничего не едят, и сама насыпала им в руки орехи, ягоды и т. п. Хозяин также не переставал потчевать сначала чаркой, а потом кубком или стопою* [* Вместимость кубка и стопы была неодинаковая. При бракосочетании в. к. Иоанна III кубок вмещал полтора ведра вина, а стопа более двух ведер. Угощальный кубок в два стакана, а стопа в три.].
Домашняя прислуга, стоявшая толпою у дверей, не прислуживала: вся забота лежала на хозяине. Прислуга успевала заранее напиваться зеленого вина (зеленчаку), а сенные девушки крепких медов. Все ходило мыслетями. Гостям не давали отдыха: они должны были пить и есть, этим только доказывали особое уважение дому. Девушки угощали сами себя. Суженые смотрели на них исподлобья, перебирая пальцами пуговицы на кафтанах, или поправляли свои длинные курчавые волосы на голове.
ПЕНИЕ СЛАВЫ
Вино скоро расшевеливало сердечушки; самая строгая молчаливость забывалась. Неприступные и важные до того гости делались разговорчивее: шутили, смеялись и, наконец, принимались петь подблюдные песни.
Подблюдными они называются по той причине, что их пели и теперь поют за столом при кушаньи. Я назвал их I пением славы, потому что каждый стих оканчивается припевом: слава.
Новых подблюдных песен мы не имеем, а потому по-I мешаются здесь старые, какие пели наши предки. Они |;..пели от избытка радости и удовольствия, а мы, очужезем-ленные заморскими вычурами, повторяем их песни. Наши бояре, князья и знаменитые сановники не чуждались народных увеселений, и народ соперничествовал в том с ними. Знатные люди собирались в старые годы, чтобы повеселиться; ныне собираются большею частью для того, чтобы провести ночь за картами. Что скажет о нас потомство? Оно скажет, что мы открыли в картах новый путь к истреблению просвещения. Больно, когда об этом подумаешь! Посмотрите, как забавлялись прежде на святках. Знатные гости первые заначинали петь славу всему тому, что было достойно славы, что было славно. Наш Белый Царь, всегда драгоценный для русского сердца, приветствовался прежде всех:
Слава Богу на небе,
Слава!
Государю нашему на сей земле,
Слава!
Чтобы нашему Государю не стариться,
Слава!
Его цветному платью не изнашиваться,
Слава!
Его добрым коням не изъезживаться,
Слава!
Его верным слугам не измениваться,
Слава!
Чтобы правда была на Руси,
Слава!
Красно солнце светило,
Слава!
Чтобы Царева золота казна,
Слава!
Была век полным-полна,
Слава!
Чтобы большим рекам,
Слава!
Слава неслась до моря,
Слава!
Малым рекам до мельницы,
Слава!
А эту песнь мы хлебу поем,
Слава!
Хлебу поем, хлебу честь воздаем,
Слава!
Старым людям на потешенье,
Слава!
Добрым людям на усмеханье,
Слава!
Славу поют все без различия, применяя ее к предмету и обстоятельствам. Девушки краснели, когда гости просили их пропеть, молодые женщины понимали, к чему клонилось прошение, начинали петь и своими намеками о суженых забавляли все общество.
ЗАМУЖЕСТВО С РОВНЫМ
Катилось зерно по бархату,
Слава!
Еще ли то зерно бурмитское,
Слава!
Прикатилося зерно к яхонту,
Слава!
Крупен жемчуг с яхонтом,
Слава!
Хорош жених с невестою,
Слава!
Кому мы спели, тому добро,
Слава!
Кому вынется, скоро сбудется,
Слава!
Скоро сбудется, не минуется,
Слава!
Три последних стиха присоединяются не только к подблюдным песням, но большею частию по произволу к игорным и гадательным.
ДЕВИЧЬЕ ПРОШЕНИЕ
Пение славы в честь девицы невесты:
Идет кузнец из кузницы,
Слава!
Несет кузнец три молота!
Слава!
Кузнец! кузнец! ты скуй венец,
Слава!
Ты скуй венец и золот, и нов,
Слава!
Из остаточков золот перстень,
Слава!
Из обрезчиков булавочку,
Слава!
Мне в том венец венчатися,
Слава!
Мне тем перстнем обручатися,
Слава!
Мне тою булавкою убрус притыкати,
Слава!
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ МОЛОДЫХ
Родители любят дочерей своих, а еще более любят видеть их счастливыми. С какою радостью поют они согласие и любовь молодых!
Летит сокол из улицы,
Слава!
Голубушка из другой,
Слава!
Сизыми крыльями обнималися,
Слава!
Уж и им добрые люди дивовалися,
Слава!
Как сокол с голубкой уживалися,
Слава!
Кому мы спели, тому добро,
Кому вынется, тому сбудется,
Тому сбудется, не минуется.
Во время пения держащая блюдо девушка дает кому-нибудь из загадавших положить под платок руку и потом велит вынуть вещь наудачу. Чья вещь вынется, тому спетая песнь служит предвещанием.
Другие поют эту песнь иначе:
Летит сокол из улицы,
Слава!
Голубушка из другой,
Слава!
Слеталися, целовалися,
Слава!
Сизыми крыльями обнималися,
Слава!
Кому мы спели, тому добро,
Слава!
Кому вынется, тому сбудется,
Слава!
Тому сбудется, не минуется.
Слава!
ЗАМУЖЕСТВО
Девушкам не суждено вечно жить в родительском доме. Грустно! но грустнее быть одинокой.
Ласточка, ласточка!
Слава!
Не вей гнезда в высоком терему,
Слава!
Ведь не жить тебе здесь и не летывати.
Слава!
Сердце девушки вещун – оно не обманулось, ожидая суженого.
Ты, мати, мати, порода моя!
Слава!
И ты выгляни, мати, в окошечко,
Слава!
И ты выкини, мати, опутинку,
Слава!
Чтобы было чем опутать ясна сокола,
Слава!
Что ясна сокола, то мово жениха.
Слава!
ЗАМУЖЕСТВО ЗА МИЛЫМ
Ах ты, гнутое деревцо, черемушка,
Слава!
Куда клонишься, туда склонишься,
Слава!
СУЖЕНЫЙ
Сердце девушки грустит: оно ищет суженого, мысленно готовит ему полотенце и постель:
По огороду хожу, полотенца стелю,
Слава!
Я еще похожу, я еще постелю.
Слава!
Снимает колечко, катает его и идет за ним:
Покачу я колечко кругом города,
Слава!
А за тем колечком я сама пойду,
Слава!
Я сама пойду, мила друга найду,
Слава!
Мила друга, суженого.
Слава!
Под первой песнью разумеют замужество с милым, а под другою отъезд.
Красные девушки сидели как на иголках, когда им пели про будущую их долю; они переставали играть в переборочки и не смели поднять своих глаз. Не одни они терпели, но и сами суженые:
ИСКАНИЕ БОЯРЫШНИ
Скачет груздочек по ельничку,
Слава!
Ищет груздочек беляночку,
Слава!
Не груздочек то скачет, дворянский сын,
Слава!
Не беляночку ищет, боярышню,
Слава!
Суженые посматривали на своих красавиц, не смея говорить; но разгулье поющих вызывало новые песни:
ОТРОК С ОТРОЧИЦЕЮ
Я брошу подушечку через ворота,
Слава!
Ты поди, моя подушечка, через ворота,
Слава!
Что через ворота во высок терем,
Слава!
Из высокого терема на тесовую кровать,
Слава!
Да кому на той подушечке спать, почивать,
Слава!
Спать отроку с отрочицею,
Слава!
Еще молодцу с девицею.
Слава!
ПОТЧЕВАНИЕ
Хозяин радовался, что его гости веселились, и снова подносил по чарке вина. Если он не догадывался, то пели:
Чарочка-поплывушечка,
Слава!
До чего тебе доплывати?
Слава!
Князьям и боярам вино подносить.
Слава!
Подобным образом поются, со словом «слава», все нижеследующие песни:
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ
Стоят санки снаряженные,
И полостью они подернуты.
Только сесть в сани, да поехати.
ОТЪЕЗД
Саночки, самокаточки!
И сами катят, сами ехать хотят.
По огороду хожу, полотенца стелю,
Я еще похожу, я еще постелю.
БУДУЩАЯ ПРИБЫЛЬ
Растворю я квашонку на донышке,
Я поставлю квашонку на столбушке,
Я покрою квашонку черным соболем,
Опояшу квашонку красным золотом.
Ты выйди, моя квашонка, полным-полна,
Полным-полна, со краями ровна.
БОГАТСТВО
Щука шла из Новгорода,
Она хвост волокла из Бела озера.
Как на щуке чешуйка серебряная.
Что серебряная, позолоченная,
А головка у щучки унизанная.
ЗАМУЖ ИЗ-ЗА ДЕНЕГ
Я на корыте сижу, я корысти гляжу;
Я еще посижу и еще погляжу.
И я глядь-поглядь, корысть на двор,
Корысть на двор, сто рублей на стол.
ЗАМУЖЕСТВО С ДВОРЯНИНОМ
Ах, сей, мати, мучицу, пеки пироги!
Как к тебе будут гости нечаянные,
Как нечаянные и неведанные,
К тебе будут гости, ко мне женихи;
К тебе будут в лаптях, ко мне в сапогах.
ЗАМУЖЕСТВО С ЧИНОВНИКОМ
Вился, вился ярый хмель,
Около тычинки серебряныя!
Так вилися князья и бояре
Около девицы, красной души.
СВАДЬБА
Уж как на небе две радуги,
У богатого мужика две радости:
И он сына-то женит,
Дочь замуж отдает.
ДЕВУШКАМ ЗАМУЖЕСТВО, А ХОЛОСТЫМ ЖЕНИТЬБА
Уж как кличет кот кошурку в печурку спать:
Ты поди, моя кошурка, в печурку спать.
У меня, у кота, есть скляница вина,
Есть скляница вина и конец пирога;
У меня, у кота, и постеля мягка.
ЗАМУЖЕСТВО С БОГАТЫМ
У Спаса в Чигасах за Яузою
Живут мужики все богатые,
Гребут золото лопатами,
Чисто серебро лукошками.
Иные разумеют под сею песнью смерть пожилым, а не замужним брак, но это неправильно: само содержание выражает богатство, а не смерть. Значение же золота и серебра употребляется в гадании вместо богатых женихов.
НЕСЧАСТЬЕ
Жемчужина окатная!
До чего тебе докатитися?
Пора тебе выкатитися
Князьям и боярам на шапочку.
ВЕЛИКОЕ БОГАТСТВО И СЧАСТЬЕ
Идет кузнец из кузницы,
Шубенка на нем худенькая;
Одна-то пола во сто рублей,
А другая пола в тысячу,
А всей шубенки цены нету:
Цена-то ей у царя в казне,
У царя в казне, в золотом дворце.
ЗАБАВЫ И РАССТАВАНИЯ
Подблюдные песни пели по произволу: иногда прежде девичьих игр и гаданий, а иногда после потех, которые состояли в плясках, рассказах, прибаутках, сказочках и наряжанье. Не было правила для веселья: все зависело от расположения духа гостей; но хозяин, чтобы более развеселить их, вводил в комнату наряженных шутов. Скоморохи выдумывали забавные наряды, чтобы порассмешить. Узкие брюки, треугольная бумажная шляпа с гусиным пером, длиннополый с широкими фалдами до пядей фрак, долгий нос, сухощавое лицо, ноги тонкие и высокие и брюхо, вдавшееся во внутрь тела, были изображением немцев. «Моя твоя ходили с низкими поклонами и ели траву». Другие шуты представляли в смешном виде и боярскую спесь, не в бровь, а прямо в глаз. В числе наряженных находились часто сами суженые, которые принимали на себя разнообразные виды. Слепые лазари, одетые в оборванное платье и с кием в руке, были суженые; они подходили к девушкам просить милостыню, стараясь рассмотреть их поближе; с намерением вступали с ними в сердечный разговор; жаловались на тягостную судьбу, бездомную жизнь. «Лазарь, бедный Лазарь, чего ты ищешь?» – спрашивала суженая. «Судьбы своей»,– отвечал он. Сердце девушки сильно билось, когда она узнавала знакомый голос; гости старались открыть его, но приличие не допускало. Суженому дозволялось тешить гостей, а невестам отгадывать. Иногда неожиданно вбегала в комнату толпа переряженных мужчин и женщин: лица их окрашивались кирпичом и охрою, а иногда вымазывались сажею; на голове торчал предлинный бумажный колпак, разрисованный произвольными изображениями. Толпа начинала плясать и скакать. К ней принадлежали и неприглашенные гости.
Судя по разнообразию переряживаний, нельзя утвердительно сказать, какие из них были употребительнейшие. Говорят, что бука, коза, медведь, яга-баба, плясуны и дорожные люди употреблялись всего чаще. Бука наряжался всех забавнее: лицо его было обмазано сажею, голова обставлена рогами, уши обернуты лохмотьями, руки из соломы, ноги толстые и кривые, тело обвивалось чем-нибудь косматым, с привешенными бубенчиками; во рту он держал раскаленные уголья и из оного выпускал он дым. Коза шла за букою, одетая в вывороченный тулуп, и кричала «бя»; за нею неповоротливый, в лаптях медведь с палкою и ревел. Его вел литвин в своем народном платье; по его требованию медведь плясал и делал разные кривлянья. Яга-баба ехала в ступе, с костяными ногами, помелом заметала свой след и правила костылем. Зубы имела она черные и открытые, лицо старое, морщинистое; делала загадки и сама отгадывала. «Загадаю я загадку, красная девушка, отгадаешь – сбудется. Двое идут и двое несут, а сам треть поет». Или: «Два кольца водит один отец; кому на руку, тому всему конец. Не отгадала, красная девица! Венчание, красавица-душа, венчание!» Загадаю еще загадку: «Под лесом, лесом, пестрые колеса висят; девиц украшают, молодцов дразнят.– Не отгадала? Серьги. Еще загадаю загадку:
Бежит, летит,
На весь свет кричит:
Раздайтесь, расступитесь,
Меня спроситесь. (Сватовство).
Дарья с Марьей видятся, да не сходятся. (Потолок с полом).
Стоит баба на грядках, вся в заплатках; кто нейдет, всяк заплачет. (Лук).
Две Матрены, пять Филилеев, да десять Андреев. (Дровни)* [* Матрена в простонародье означает полоз, Фалилей – вязки, Андрей – копыли. От чего произошли эти названия, мне неизвестно.]
Красный кочеток по нашестке бежит. (Огонь).
Бык железный, хвост кудельный. (Огонь).
Стоит поп низок, на нем семьдесят ризок. (Репа).
Стоит мост на семь верст, на мосту яблоня, на яблоне цвет во весь свет. (Пасха).
Летит орел, несет во рту огонь, и позади его смерть идет. (Ружье).
Без окошек, без дверей полна церковь людей. (Огурец).
Шерстка с шерсткой сходится, по-вечерошнему хочется. (Сок).
Гни меня, ломи меня: у меня на макушке есть махнушка, в махнушке закрылось, то красным девушкам полюбилось. (Орехи).
Стоит рогатка, на рогатке мохнатка, в мохнатке сладко. (Орехи).
Кто таков, как Иван Ермаков: сел на кол, да поехал в огонь. (Горшок).
Бык ревет, хвост до небу дерет. (Колодезь).
Сутуленький, горбатенький все поле пробежал. (Серп).
Сивый конь через ворота смотрит. (Луна).
Выгляну в окошко, стоит репы лукошко. (Звезды).
И у нас, и у вас поросенок увяз. (Мох).
Четыре сестрицы под одной фатой стоят. (Стол).
Четыре сестрицы в одну лунку глядят. (Доение).
Загадаю загадку, закину за грядку, в год пущу, в другой выпущу. (Посев).
Выгляну в окошко, стоит долгий Антошка. (Угол).
Черная корова всех поборола. (Ночь).
Лезу, лезу по железу; лезу на мясную гору, сяду на деревянну беседку. (Верховая езда).
Стоит гора, в горе нора, в норе жук, а в жуке море. (Чугун, стоящий в печи с водою).
Мать толста, дочь красна, а сын под облака ушел. (Печь, огонь и дым).
Старый барин кусочками валит. (Овин).
Блоха быка родила. (Редька).
Два борова грызутся, промеж них пена валится. (Жернова) .
Режу, режу, крови нету; еду, еду, следу нету. (Корабль).
Утка крякнет, берега звякнут, собираются детки к одной матке. (Церковь)»* [* Это самая малая часть загадок, а их очень много. Должно жалеть, что они доселе не собраны у нас и не объяснены.]
Загадки применялись к месту и обстоятельствам. Яга-баба** [** Венгерские славяне произносят Ензи-баба.
Ензи-баба,
Стара-баба,
Ту мам зуб костяны,
Дай ми зань зелезны.
У них сохранилась про нее легенда. Один охотник, который давно желал найти дорогу к аду, ходил, искал и долго блуждал напрасно. Перезябший и голодный, он пришел в лес случайно, разложил около реки огонь, вынул из мешка кусок солонины, продел на деревянный вертел и пек так сильно, что потекло из него масло, которое капало на подставленный им кусок хлеба. Вдруг он слышит, в стороне от реки кто-то скрежещет зубами и кричит: «Ой, как мне холодно! Ой, как мне холодно!» Он посмотрел на реку и видит стоящую там женщину. «Эй! – закричал он ей,– поди сюда и согрейся». Она пришла и начала греться. Запах солонины возбудил в ней приятный аппетит. Взяв сучок дерева, она пошла к ближнему озеру, вторкнула на сук жабу, возвратилась к огню и начала жарить ее, приговаривая:
Кому се печи печена,
Того буде жаба;
Кому се печи жаба,
Того буде печена.
В других местах утверждают, что она говорила так:
Мне се печи печена,
А тебе се жаба;
Ты хцеш итти до пекла;
Я сом Ензи-баба.
Яга-баба рассказала ему потом про ад и указала дорогу, посоветовав, чтобы он прежде всего запасся мясом, потому что змей, который сидит у входа, донесет его на себе до ада, а потом он будет ехать на лошади и в то время, когда змей раскроет свою пасть, бросал бы ему по куску мяса в пасть, иначе сожрет он его самого. Охотник набрал, сколько мог, всякого мяса, отыскал дорогу к змею, сел на него и ездил на нем по адской пропасти, бросая всякой раз в раскрываемую пасть змея по куску мяса. Охотник, осмотрев весь ад, опять сел на змея и полетел из преисподней, но, к своему ужасу, он увидел, что у него остается мяса немного. Он летел и уже был недалеко от земли. Боясь, чтобы не быть съедену змеем, он отрезал свою ногу и готовился бросить ее в разинутую пасть змея, но последний проглотил охотника со всем телом.– Ко11аг. «Norodn. Zpiew», ч. I, с. 12.] высказывая двусмысленно свои загадки, обращала их преимущественно на семейные дома. Если она замечала в них какие-либо недостатки или пороки, то никого не щадила. Яга-баба всегда ловко отделывалась от вопросов. Молодые люди подступали к ней и спрашивали: «Яга-баба, костяная нога! отчего болит голова?» – «Оттого, что болит сердце»,– отвечала она. Ее дергали за косу и смеялись над нею.
Наряженные важничали и корчили знатных. К их толпе приставали плясуны. Сколько сладостных чувств в русской пляске! Это разговор сердца с сердцем, выражение мысли и желаний. Почтенные гости усаживались на скамьях и смотрели с невыразимым удовольствием на пляску, которая перерывалась на время переряженными. Входили дорожные люди, из всех опаснейшие для суженых. Это были нарядные с делом от матушек, чтобы высматривать и выведывать разговоры суженых. Они одевались попросту: холили с палкою в руке, в лаптях и дорожном кафтане. Лица имели подкрашенные; иные из них разыгрывали калек с поддельными горбами, привязав к спине решето или короб; иные были с отвислыми животами, поделанными из подушек, и с кривыми, уродливыми ногами. Дорожных людей расспрашивали про новости: где что слышно и издалека ли идут они? Угощали их и вновь спрашивали: куда теперь идут, как Бог привел их сюда? Дорожные отвечали: «Слыхали мы, матушка Ивановна, что сего дня вечер красных девушек у боярина Ильи Артамоновича, и мы незваные пришли погреться; да не прогневается хозяин,– говорили они и кланялись последнему в пояс». – «Без вас веселье не веселье»,– отвечал хозяин. «Не нами оно начиналось, не нами кончится,– дорожные отвечали ему с поклоном.– Испокон века так ведется на Руси: где веселье, там девичье потешенье».– «Вестимо, добрые люди»,– отвечал им хозяин. Сажал их на лавку, угощал вином. Между тем шли обиняком разговоры о суженых.
Вино текло рекою. Хозяин для поддержания важности своего дома не переставал угощать званых и незваных, наряженных и ненаряженных. Те, которые ничего не пили, считались важными и непитущими. (непьющими). Если же кто из почтенных гостей, напившись, начинал засыпать, того принимались качать на руках дворовые люди и пели ему: «Слава».
При наступлении разъезда гостей сговаривались, у кого попировать, и новые снаряжались поезда. Не всех приглашали одинаково ласково. Если приезжали наряженные, то тщательно старались узнавать про них; когда же не было возможности успеть в этом, то принимались качать их. Подхватывая гостя на руки, раскачивали и бросали его вверх; потом опять раскачивали и бросали при пении «Славы», пока гость не назовется. Тогда принимались пить за его здоровье, если гость по сердцу; в противном случае притворялись, что рады его приезду. За здоровье боярыни или красной девушки пили из башмака, сняв оный почтительно с «ее» ноги. Это обыкновение перешло к нам из Польши. Считалось великою обидой, если женщина отказывалась от этой чести.
Нагулявшись и навеселившись, гости разъезжались чинно. Хозяин и хозяйка упрашивали их посидеть еще немножко; они отказывались; хозяин и хозяйка кланялись в пояс, но они наотрез говорили: «Матушка свет! не все пить, надо и спать. Чай, петухи пели, только черти веселятся в полночь. Мы же никакие нехристи и никакие окаянные». – «И знае-мо, Анна Степановна,– отвечал хозяин, перекрестя лоб и говоря,– не при нас будь сказано, нечистая сила давно гуляет в поле!»
Прощанье продолжалось несколько часов: гости приседали и вставали, отказывались пить на дорогу и пили; целовались, обнимались, и всякое объятие скреплялось новою чаркою вина. Но уже нет возможности удерживать гостей. Давно рассвело, и все кричат: «Отпусти нас, хозяин!» Начиналось провожанье и наступало новое чмоканье, что частые звезды; все должны были перецеловаться, расцеловать хозяина, хозяйку и его детей. Двинулись санные поезда, а гости все кричали издали хозяину, стоявшему еще у ворот: «Пожалуй, не' забудь, батюшка, побеседовать на нашем вечере».
У стариков поныне льются слезы, когда вспомнят про былое.
III. СВЯТОЧНЫЕ ГАДАНИЯ И ПЕРЕРЯЖИВАНИЯ
ПОДБЛЮДНОЕ ГАДАНИЕ
Святочные вечера провожались в старые годы угощениями, многообразными забавами и гаданиями, которые назывались девичьим весельем. Гости, особенно суженые, ожидали гаданий с нетерпением. К общему желанию выдвигался стол, накрытый белой скатертью, и ставился свахою посреди комнаты. Старые люди просили молодых попытать свою судьбу. Сердце девушек сильно билось, особенно в то время, когда няня или кто-либо из гостей ставили блюдо с водою на стол. Все усаживались около стола, молодые поглядывали. Сваха собирала перстни и кольца у красных девушек и клала их на стол; придвигались тогда поближе к столу. Красавицы стояли у блюда или поодаль и пристально смотрели на действия свахи, которая принимала на себя важный вид. Она клала на столь несколько угольев, кусок ржаного хлеба, несколько кусочков крупной соли. В иных местах клались по числу загадывающих угольки, соль и хлеб. Сваха прошептывала над ними таинственные слова и потом, приступив к столу, говорила: «Суженого, ряженого конем не объедешь» и просила прочих гостей также вопросить судьбу о будущности своей. Гости, наперед задумав, отдавали ей свои вещи, которые складывались вместе.
И ныне почти также совершаются подблюдные гадания, только без свах, а одними девушками, которые, взяв блюдо, кладут в него сначала хлеб и соль, потом вынутую из печи глину и уголь, напоследок каждая, положа в блюдо какую-нибудь из своих вещей, например кольцо, перстень или что-нибудь другое, и заметя свою вещь, загадывает о судьбе, начиная обыкновенно песнею хлебу, с припевом к каждому стиху: « Слава!»
В прежние годы гадания начинали свахи песнью хлебу и соли, за нею пели девушки:
Хлебу да соли долог век,
Слава!
Боярышне нашей боле того,
Слава!
Кому мы спели, тому добро.
Слава!
После этих слов сваха опускала в блюдо хлеб, соль, угольки, перстни, кольца и другие вещи и пела:
Кому вынется, скоро сбудется,
Слава!
Скоро сбудется, не минуется,
Слава!
Потом трясла блюдо и вынимала вещи. Если вынимала вдруг два кольца, то певали:
Как на небе две радуги,
Слава!
А у богатого мужика две радости,
Слава!
Первая-то радость – сына женит,
Слава!
Другая радость – дочь замуж отдает,
Слава!
Кому спели, тому добро.
Слава!
Из самых важных святочных вечеров есть Васильев вечер. Для него делались богатые семейные собрания; тут ничего не щадили для угощений и производили всевозможные способы гаданий. Наши старые люди думали, что все гадания, произведенные в этот вечер, непременно сбывались. Случалось, что сваха или другая какая-либо женщина вынимала с намерением вещи суженого и суженой:
Расцветали на небе две радуги,
Слава!
У красной девицы две радости,
Слава!
С милым другом совет,
Слава!
И растворен подклет,
Слава!
Вынутые таким образом вещи означали неминуемый брак. Сваха продолжала искать два колечка и пела:
Пойду, млада, к вереюшке,
Слава!
Брякну, млада, во колечушко,
Слава!
Отыскав два кольца, она брякала ими в блюде и, обращаясь к гостям, пела:
Как колечко скажется,
Слава!
Так суженый откликнется,
Слава!
Вынув два кольца и показав их присутствующим, она толковала: «Чему быть, тому не миновать». Если же случалось, что вынимала два девичьих, то одно откладывала и искала суженого.
Не одна сваха могла гадать, но и девицы. Для этого избирали красавицу и ловкую; избранная подступала к столу с трепетом и, сев, пела:
За столом сижу,
Слава!
Я на чашу гляжу,
Слава!
Я пятернею вожу,
Слава!
Золото кольцо ищу,
Слава!
Если не находила кольца или боялась взять не то, которое бы желала, то продолжала:
Я еще посижу,
Слава!
Я еще повожу,
Слава!
И суженого найду,
Слава!
В этот раз она должна была показать, что вынула. Хорошо, если вынула вещь по сердцу особы загадывающей. Матушки обращали тогда особое внимание на жениха.
В иных местах девушки ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим белым платком и кладут на платок кусок хлеба и несколько угольев; потом каждая из девиц загадывает кольцом, перстнем, запонкою, серьгами и проч. Перекрещивают блюдо загаданной вещью и кладут каждую отдельно под платок. Пропев песнь хлебу, ломают его и уголь на кусочки, делят между собой и потом завертывают в рукав рубашки, с коими должны лечь спать; и что приснится, то должно случиться. После достают каждую вещь при пении «Славы» и толкуют будущую жизнь по вынутому предмету. Если с девичьими вещами вынимаются и мужские, то поют:
Пошли гусли вдоль по лавке,
Слава!
Вперед по скамейке,
Слава!
Девушка ходит между рядами суженых и отбирает у них вещи:
Мы дойдем до умника,
Слава!
До разумника Ивана Михайловича,
Слава!
Ты пожалуй нам, умник,
Слава!
С правой руки золот перстень,
Слава!
С буйной головы золот венец,
Слава!
Когда пели для девушки или для мужчины, тогда оставляли их имена.
Пошли гусли вдоль по горнице,
Слава!
Ай, вдоль да по скамеечке,
Слава!
Дошли гусли до столешника,
Слава!
Что до дубового,
Слава!
Ты возьми, возьми, умница,
Слава!
С правой руки золот перстень,
Слава!
С своей ли головы золот венец,
Слава!
Девушка перемешивает вещи и берет одну наудачу:
Кому вынется, скоро сбудется,
Слава!
Скоро сбудется, не минуется.
Слава!
Если из собранных вещей доставался кому-нибудь платок, то это означало дорогу с суженым. Или:
Золотая парча развивается,
Слава!
Кому в дорогу сбираться,
Слава!
Стоят сани снаряженные,
Слава!
И полостью подернуты,
Слава!
Только сесть, да поехати,
Слава!
ЗОЛОТО ХОРОНИТЬ
За подблюдными песнями следовали игры, из коих самая старинная и поныне употребляемая между всеми сословиями, с небольшими местными изменениями, это есть золото хоронить. Девушки садятся в кружок, положив руки на колена. Одна из них, подходя к сидящим в кружок, отдает тайно которой-нибудь свое кольцо, а другая должна отгадывать, кому оно отдано. Отдавшая кольцо поет:
И я золото хороню, хороню;
Чисто серебро хороню, хороню;
Я у батюшки во терему, во терему;
Я у матушки во высоком, во высоком.
Гадай, гадай, девица,
Отгадывай, красная!
В коей руке былица,
Змеиные крылица?
В это время девушка ходит по кругу, другие передают незаметно кольцо, которое быстро обходит целый круг или остается в руках хоронящей, иногда весьма долго, с тем намерением, чтобы сбить ищущую, обманывающуюся мнимою передачей кольца: она часто ищет последнее у той, у другой, третьей девицы, и не находит. Когда кольцо ходит по рукам, тогда поют:
Пал, пал перстень
В калину, в малину,
В черную смородину.
Гадай, гадай, девица,
Отгадывай, красная,
В коей руке былица.
Змеиные крылица?
Стоявшая в кругу ищет золото по рукам девушек, коих особая ловкость состоит, показав кольцо, успеть вдруг передать другим или скрыть его так, чтобы ищущая не знала, где искать. Если она отыщет, то схоронившая золото занимает ее место, хотя бы не кончилась песнь. В противном случае должно искать и, ходя в кругу, петь:
И я рада бы гадала,
И я рада бы отгадывала,
Как бы знала, как бы ведала,
Чрез поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком перевиваючи,
Златом приплетаючи –
Ох вы, девушки!
Подруженьки* [* В иных местах поют:
Ах вы, кумушки, Вы, голубушки.];
Вы скажите, не утаите,
Мое золото отдайте.
Меня мати хочет бита,
По три утра, по четыре,
По три прута золотые,
Четвертым жемчужным.
Ей отвечают:
Гадай, гадай, девица,
Отгадывай, красная.
Если золото не отыскивалось, то снова:
Пал, пал перстень
В калину, в малину,
В черную смородину.
Очутился перстень
Да у боярина, да у молодого,
На правой ручке,
На малом мизинце.
Девушка гадала,
Да не отгадала;
Красная гадала,
Да не отгадала,
Его съела рыба!
Проглотила рыба
Еще соли солонку.
Наше золото пропало,
Да и порохом запало,
Да и мохом заросло.
Призаиндевело, призаплесневело.
Вечер, вечер молоденька
С дворянином поиграла,
С руки перстень потеряла.
Молодайка, отгадайка!
Искавшая золото нашла, и тем прекращается игра. Тогда занимает место та, у коей было найдено, и продолжают играть прежним порядком.
Все сословия праздновали святочные вечера, и сколько они доставляли потех, столько приносили с собою тягостей, потому что в семейные дома появлялись неожиданно хожалые сваты, коих должны были угостить. Они приходили с поручениями высмотреть невесть и пригласить на вечер семейного соседа посидеть, поговорить. Хожалый сват одевался в праздничный кафтан, голову приглаживал квасом, а волосы расчесывал в кружок; шапку надевал набекрень и, взяв палку, ходил по домам сзывать добрых людей. Пирушки, разъезды и приглашения были шумные, и в дом званый ездили семействами в огромных санях. Гостей встречали в избе; посадские и простые люди потчевали стариков и старух зеленым вином; молодые угощались орехами, пряниками и брагою. Пели и плясали. Появлялись наряженные и шуты; в числе их скрывались суженые. Они тешили гостей и вступали в разговор с теми, кого любили. Девушки и молодцы пели хороводные и игорные песни. Обыкновенно начинали подблюдной песнью и оканчивали гаданиями. Подблюдные песни девушек здесь были живые, потому что в них принимали участие все веселившиеся, старики и молодежь. Какие пелись песни в боярском кругу, такие и между ними. То же самое было с игорными песнями, загадками и гаданиями, с той разницею, что в высшем сословии господствовало приличие и вкус, а в обыкновенном было более простоты и радушия.
МЕСТНОЕ ОТПРАВЛЕНИЕ СВЯТОЧНЫХ ВЕЧЕРОВ
Дух веселости русского проявляется на святках во всех его действиях: в радостном разговоре, радушном приеме, красивой одежде и в избе, оглашаемой песнями. Еще до наступления святок в мыслях каждого С9оружается целый мир предстоящих забав: там наряды, там дружеские пирушки, игры и молодецкие песни. Там – да всего не перечесть!.. Чувство девушек занято еще более. Каждая из них думает тогда проникнуть в свою судьбу; узнает наперед своего суженого, узнает, каков он будет и будет ли она счастлива с ним, другая даже уверена, что она будет счастлива! Но вот приходят святки, и мечтания красавиц разыгрываются сильнее. Тут все: уборы, игры, гадания, вечерушки и посиделки. Сами разговоры пожилых людей идут тогда важно, начинаются свысока, толкуют уже не о том, о чем в простые вечера, потому что каждый в своей новой и щегольской одежде представляет из себя старосту, бурмистра, приказного или кого-либо повыше.
С Рождества до крещенского сочельника – период собственно святок; тогда все наслаждаются удовольствиями, особенно девушки и парни; все делается живым, игривым. Нет уголка в России, который бы не встречал святок с бьющимся от восторга сердцем и не расставался бы с ними грустно. Так же нигде нет столько заманчивых удовольствий, как в нашей столице, но увы! Они не русские. Даже многого недостает в самой матушке-Москве. Напрасно она хвалится и кичится, что у нее дух чисто русский: нет, в ней смесь чего хотите – старины, чванства и подражания. Где же старая Русь? В ее Кремле, монастырях, церквах, старинных зданиях, кривых и темных улицах и раскиданных домах, выстроенных словно для дач. В уездах Московской губернии можно еще отдохнуть русской жизнью. Там святки, там и свои забавы! Но чем далее отдвигаетесь от Москвы, тем более видите, что она, как старушка, только ворчит про свое былое; рассказывает тысячу раз одно и то же, как она ходила в цветных и парчовых одеждах, гуляла разряженная, пировала во всем разгаре чувств народных, тешилась играми, песнями и праздничным разгульем. Не то ныне! В отдаленности от нее сохранилось еще много своего неподдельного: там забавы и праздники, гадания и святки совершаются без всяких причуд, просто, по желанию каждого. Встречается видеть, что обыкновения старины изменились довольно, однако они не изменили общего духа веселостей.
В Орловской губернии молодые люди собираются на святках в один какой-либо дом и там поют песни, гадают, играют, пляшут, наряжаются кто чем вздумал: козою, собакою, медведем, петухом и т. п. и ходят пугать по домам. Главные забавы составляют гадания и катанье на санях при пении песен. Старики проводят время в разговорах о былом. Боятся веселиться за полночь, думая, что черти разгуливают по перекресткам и улицам. Даже по захождении солнца страшатся ходить на гумно. Простой народ, особенно малолетние, боятся в то время попа. Когда священник славит Христа на святках, тогда старухи, указывая детям на него, грозят, что их отдадут попу, коль скоро не перестанут шуметь или плакать.
Первые дни Р. X. в Смоленской губерний считаются неприкосновенными. Первый день проводят дома или у родных. Второй, называемый молодионы (день младенцев), все женщины, имеющие детей менее годичного возраста, носят их в церковь причащать несмотря ни на какую погоду. Это обыкновение, самое старинное в этом крае, соблюдается свято. Может быть, оно совершается в воспоминание избиения младенцев или избавления нашего Спасителя от смерти, коему поручают судьбу своих детей. В третий день начинаются посещения и угощения, а там уж наступают святые вечера, в которые никто не работает: хозяйка не шьет, не вяжет, не прядет и не сучит ниток; хозяин даже не вьет веревок; ни один мужчина не станет плести лаптей, и если б имел в них надобность, то скорее купит; замужняя женщина даже не заплетает косы, но, расчесав волосы, кладет пластом вокруг головы и потом завязывает платок или наметку. Зажиточные крестьяне вовсе не занимаются работой в святочные вечера. Если бы кто заметил о сем кому-нибудь из них, то получил бы в ответ: «Помилуй! я живу двором, у меня есть скотинка: к чему же мне гневить Бога! Вон Прокопыч прошлогодними святками вил веревки: у него отелилась корова, а у теленка завитые ноги. Силыч лапти плел, ан жеребенок родился сплетенный, будто лапоть». Обратитесь ли с вопросом к хозяйке, она тоже скажет: «И ах, сударь, что вы это? Ведь я замужняя. Вон у Петровичевой окотился ягненок: ноги согнуты, как петли, а ведь за то, что чулки вязала о святках. Соседка наша стала чинить рубахи, так и родила нынче ребенка с заплатою на щеке; а другая соседка нитки сучила – что ж? родила девочку, а у девочки нога ссучилась с рукою. А сколько мучилась, бедняжка!»
Вечеринки, занимая здесь важное действие в сословии крестьян и однодворцев, разделяются на безденежные и со взносом, денег. На безденежные собираются гости по приглашению хозяев, которые потчуют их орехами, клюквою с медом и маком с медом и нанимают музыкантов для плясок. Вечеринка со взносом денег составляется молодыми людьми из одной какой-либо деревни. Выбрав по общему согласию горницу* [* Чистая комната, в коей не живут сами хозяева, а только принимают в ней гостей.], просят у хозяина позволение сделать в его доме вечеринку и потом отправляют в соседние деревни с ведомом, что в таком-то доме будет вечеринка. Молодежь обоего пола, запасшись кормом для лошадей и мелкими деньгами для музыкантов, съезжается на зов, пирует до рассвета; в конце вечеринки музыканты подходят к каждому из пирующих с тарелкою, куда кладут деньги. Веселье на этой вечеринке сопровождается танцами и хороводными играми, но часто выходят ряженые на сцену: журавль, одетый в шубу, с длинной шеею из шубного рукава и деревянным носом. Он важно расхаживает между гуляющими и поклевывает тех, которые мешают его длинноногой походке. Тут гуляет жид с бородой и пейсами (локонами) из льна и с коробкою под мышкой. Он навязывает свой товар или правит старый долг: «А кились отдась гроси, паныцю?» Там целая гурьба цыган и цыганок, которые меняют вещи, продают, ворожат и пляшут со свойственными им ухватками, и часто весьма забавно. Здесь тащится Антон с козою. Его появление есть вызов к пляске. Музыканты дернут смычками, и пойдет присядка с припевом:
Антон козу ведет,
Антонова коза нейдет;
А он ее подгоняет,
А она хвостик подымает,
Он ее вожками,
Она его рожками.
Сначала коза пляшет, потом упрямится. Антон бьет ее веревкою, а она бодает его рогами и дрыгает ногами. Приводят еще медведя в вывороченной черной шубе. Он представляет, как парни ходят к девкам, как девки крадут на поле горох, как богатый барин величается на куге. Иногда в веселый круг является смерть, одетая в саван; голова ее повязана наметкою, глаза и нос красные из свеклы; огромные клыки из редьки. В левой руке она держит свечу со свитком бумаги или чашу с зажженной водкою, а в правой деревянную косу.
Когда ряженые перебывают, все напляшутся до упаду и музыканты устанут играть, тогда начинают порываться домой; однако тут еще затевают игры, окончанием коих бывает женитьба бахоря. Он обыкновенно выбирается из пожилых и избирает себе в жены одну из пожилых женщин. Они представляют из себя родителей всей играющей молодежи. Жена бахоря свивает из полотенца жгут и подает мужу. Став в кружок, молодежь поет под музыку песнь:
Поехала бахорька по дрова, по дрова* [* Последние слова каждой строки поются протяжно.],
А его секира тупа, тупа,
А его кобыла ленива, ленива.
Не стали дрова рубиться, рубиться.
Так задумав ион жениться, жениться,
Чтоб за детками лениться, лениться.
В продолжение песни подают накрест друг другу руки и потом кружатся. Во время этого действия бахорь берет за руку какого-нибудь сына, а мать дочь, выводят их на сцену и заставляют целоваться. Тогда они уже женатые и садятся попарно. Никто из посторонних не смеет разлучить их. Таким образом женятся все. Если сын или дочь упрямятся, то бахорь хлещет их жгутом. После женитьбы музыканты играют какую-нибудь плясовую, а бахорь с маткою пляшут, как здесь говорят, на долгий лен и потом целуются, показывая через то добрый пример своим детям. За ними пляшет каждая пара отдельно и также целуется; потом все пары пускаются в пляску наподобие экосеза. Эта игра, позволяя некоторые вольности – свободно держать руку на плече и даже, обняв, поцеловать – скрывает в своем начале ухищрения молодых людей: здесь они перешептываются с бахорем и предварительно назначают себе пару; бахорь передает тайну своей жене, и таким образом сводятся пары, любящие друг друга.
При повсеместном употреблении «золото хоронить» встречаются в большей или меньшей степени изменения, например в Смоленской губернии. Тут часто после танцев или других забав начинают золото хоронить, и обыкновенно этот долг лежит на хозяйке или на близкой к ней. Усевшись в кружок, кто-либо из молодых принимает на себя обязанность отыскивать золото.
Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню;
Я у батюшки в терему, в терему;