А.П.ЧЕХОВ
ЗАБЛУДШИЕ

     Дачная местность,  окутанная ночным мраком. На де-
ревенской колокольне бьет час. Присяжные поверенные Ко-
зявкин и Лаев, оба в отменном настроении и слегка поша-
тываясь, выходят из лесу и направляются к дачам.       
     - Ну,  слава создателю, пришли... - говорит Козяв-
кин,  переводя дух. - В нашем положении пройти пехтурой
пять верст от полустанка - подвиг.  Страшно умаялся! И,
как назло, ни одного извозчика...                      
     - Голубчик, Петя... не могу! Если через пять минут
я не буду в постели, то умру, кажется...               
     - В по-сте-ли?  Ну,  это шалишь,  брат! Мы сначала
поужинаем, выпьем красненького, а потом уж и в постель.
Мы с Верочкой не дадим тебе спать...  А хорошо,  братец
ты мой,  быть женатым!  Ты не понимаешь этого, черствая
душа!  Приду я сейчас к себе домой утомленный, замучен-
ный...  меня встретит любящая жена, попоит чайком, даст
поесть и,  в благодарность  за  мой  труд,  за  любовь,
взглянет на меня своими черненькими глазенками так лас-
ково и приветливо, что забуду я, братец ты мой, и уста-
лость,  и кражу со взломом, и судебную палату, и касса-
ционный департамент... Хоррошо!                        
     - Но... у меня, кажется, ноги отломались... Я едва
иду... Пить страшно хочется...                         
     - Ну, вот мы и дома.                              
     Приятели подходят  к одой из дач и останавливаются
перед крайним окном.                                   
     - Дачка славная,  - говорит Козявкин. - Вот завтра
увидишь,  какие здесь виды!  Темно в окнах. Стало быть,
Верочка уже легла,  не захотела  дожидаться.  Лежит  и,
должно быть, мучится, что меня до сих пор нет... (Пиха-
ет тростью окно, которое отворяется). Этакая ведь бесс-
трашная, ложится в постель и не запирает окон. (Снимает
крылатку и бросает ее вместе с портфелем в окно.)  Жар-
ко!  Давай-ка затянем серенаду,  посмешим ее... (Поет.)
"Месяц плывет по ночным небесам...  Ветерочек чуть-чуть
дышит...  ветерочек чуть-чуть колышет"...  Пой,  Алеша!
Верочка,  спеть тебе серенаду Шуберта? (Поет.) "Пе-еснь
моя-я-я... лети-ит с мольбо-о-о-ю..." (Голос обрывается
судорожным кашлем.) Тьфу!  Верочка,  скажи-ка  Аксинье,
чтобы она отперла нам калитку! (Пауза.) Верочка! Не ле-
нись же,  встань, милая! (Становится на камень и глядит
в окно.) Верунчик,  мамочка моя, веревьюнчик... ангело-
чек, жена моя бесподобная, встань и скажи Аксинье, что-
бы она отперла нам калитку!  Ведь не спишь же! Мамочка,
ей-ббогу,  мы так утомлены и обессилены,  что нам вовсе
не до шуток.  Ведь мы пешком от станции шли! Да ты слы-
шишь или нет?  А, черт возьми! (Делает попытку влезть в
окно и срывается.) Может быть, гостю неприятны эти шут-
ки!  Ты,  я вижу,  Вера, такая же институтка, как была,
все бы тебе шалить...                                  
     - А  может быть,  Вера Степановна спит!  - говорит
Лаев.                                                  
     - Не спит!  Ей,  вероятно, хочется, чтобы я поднял
шум и взбудоражил всех соседей!  Я уже начинаю сердить-
ся, Вера! А, черт возьми! Подсади меня, Алеша, я влезу!
Девчонка ты, школьница и больше ничего!.. Подсади!     
     Лаев с пыхтеньем подсаживает Козявкина. Тот влеза-
ет в окно и исчезает во мраке комнаты.                 
     - Верка!  - слышит через минуту Лаев.  -  Где  ты?
Черррт... Тьфу, во что-то руку выпачкал! Тьфу!         
     Слышится шорох,  хлопанье крыльев и отчаянный крик
курицы.                                                
     - Вот те на!  - слышит Лаев.  - Вера, откуда у нас
куры?  Черт возьми,  да тут их пропасть! Плетушка с ин-
дейкой... Клюется, п-подлая!                           
     Из окна с шумом вылетают две курицы  и,  крича  во
все горло, мчатся по улице.                            
     - Алеша,  да мы не туда попали! - говорит Козявкин
плачущим голосом.  - Тут  куры  какие-то...  Я,  должно
быть,  обознался... Да ну вас к черту, разлетались тут,
анафемы!                                               
     - Так ты выходи  поскорей!  Понимаешь?  Умираю  от
жажды!                                                 
     - Сейчас... Найду вот крылатку и портфель...      
     - Ты спичку зажги!                                
     - Спички  в  крылатке...  Угораздило  же меня сюда
забраться! Все дачи одинаковые, сам черт не различит их
в потемках. Ой, индейка в щеку клюнула! П-подлая...    
     - Выходи поскорее, а то подумают, что мы кур вору-
ем!                                                    
     - Сейчас...  Крылатки никак не найду. Тряпья здесь
валяется  много,  и  не  разберешь,  где  тут крылатка.
Брось-ка мне спички!                                   
     - У меня нет спичек!                              
     - Положение,  нечего сказать!  Как же быть-то? Без
крылатки и портфеля никак нельзя. Надо отыскать их.    
     - Не понимаю,  как это можно не узнать своей собс-
твенной дачи, - возмущается Лаев. - Пьяная рожа... Если
б я знал, что будет такая история, ни за что бы не пое-
хал с тобой.  Теперь бы я был дома,  спал безмятежно, а
тут изволь вот мучиться... Страшно утомлен, пить хочет-
ся... голова кружится!                                 
     - Сейчас, сейчас... не умрешь...                  
     Через голову Лаева с криком пролетает большой  пе-
тух.  Лаев глубоко вздыхает и, безнадежно махнув рукой,
садится на камень.  Душа у него горит от  жажды,  глаза
слипаются,  голову клонит вниз...  Проходит минут пять,
десять,  наконец двадцать, а Козявкин все еще возится с
курами.                                                
     - Петр, скоро ли ты?                              
     - Сейчас. Нашел было портфель, да опять потерял.  
     Лаев подпирает  голову кулаками и закрывает глаза.
Куриный крик становится все громче.  Обитательницы пус-
той дачи вылетают из окна и, кажется ему, как совы кру-
жатся во тьме над его головой.  От их крика в ушах  его
стоит звон, душой овладевает ужас.                     
     "Сскотна!.. - думает он. - Пригласил в гости, обе-
щал угостить вином да простоквашей,  а вместо того зас-
тавил пройтись от станции пешком и этих кур слушать..."
     Возмущаясь, Лаев сует подбородок в воротник,  кла-
дет голову на свой портфель и мало-помалу  успокаивает-
ся. Утомление берет свое, и он начинает засыпать.      
     - Нашел  портфель!  - слышит он торжествующий крик
Козявкина. - Найду сейчас крылатку, и - баста, идем!   
     Но вот сквозь сон слышит он собачий лай. Лает сна-
чала  одна собака,  потом другая,  третья...  и собачий
лай,  мешаясь с куричным кудахтаньем, дает какую-то ди-
кую  музыку.  Кто-то  подходит  к  Лаеву и спрашивает о
чем-то.  Засим слышит он,  что через его голову лезут в
окно, стучат, кричат... Женщина в красном фартуке стоит
около него с фонарем в руке и о чем-то спрашивает.     
     - Вы не имеете права говорить это! - слышит он го-
лос Козявкина.  - Я присяжный поверенный, кандидат прав
Козявкин. Вот вам моя визитная карточка!               
     - На что мне ваша карточка! - говорит кто-то хрип-
лым басом. - Вы у меня всех кур поразгоняли, вы подави-
ли яйца!  Поглядите, что вы наделали! Не сегодня-завтра
индюшата должны были вылупиться,  а вы подавили. На что
же, сударь, сдалась мне ваша карточка?                 
     - Вы не смеете меня удерживать!  Да-с! Я не позво-
лю!                                                    
     "Пить хочется..." - думает Лаев,  стараясь открыть
глаза и чувствуя,  как через его голову кто-то лезет из
окна.                                                  
     - Я - Козявкин! Тут моя дача, меня тут все знают! 
     - Никакого Козявкина мы не знаем!                 
     - Что ты мне рассказываешь?  Позвать старосту!  Он
меня знает!                                            
     - Не горячитесь,  сейчас урядник  приедет...  Всех
дачников тутошних мы знаем, а вас отродясь не видели.  
     - Я уж пятый год в Гнилых Выселках на даче живу!  
     - Эва!  Нешто это Выселки?  Здесь Хилово, а Гнилые
Выселки правее будут,  за спичечной фабрикой. Версты за
четыре отсюда.                                         
     - Черт меня возьми!  Это, значит, я не той дорогой
пошел!                                                 
     Человеческие и птичьи крики  мешаются  с  собачьим
лаем,  и  из смеси звукового хаоса выделяется голос Ко-
зявкина:                                               
     - Вы не смеете! Я заплачу! Вы узнаете, с кем имее-
те дело!                                               
     Наконец голоса мало-помалу стихают.  Лаев чувству-
ет, что его треплют за плечо.                          

К титульной странице