А.П.ЧЕХОВ
МЕСТЬ

     Лев Саввич Турманов,  дюжинный обыватель,  имеющий
капиталец,  молодую жену и солидную плешь, как-то играл
на  именинах  у приятеля в винт.  После одного хорошего
минуса, когда его в пот ударило, он вдруг вспомнил, что
давно не пил водки. Поднявшись, он на цыпочках, солидно
покачиваясь,  пробрался между столов, прошел через гос-
тиную,  где  танцевала  молодежь (тут он снисходительно
улыбнулся и отечески похлопал по плечу молодого жидкого
аптекаря), затем юркнул в маленькую дверь, которая вела
в буфетную.  Тут,  на круглом столике,  стояли бутылки,
графины  с водкой...  Около них,  среди другой закуски,
зеленея луком и петрушкой, лежала на тарелке наполовину
уже съеденная селедка. Лев Саввич налил себе рюмку, по-
шевелил в воздухе пальцами,  как бы собираясь  говорить
речь,  выпил и сделал страдальческое лицо,  потом ткнул
вилкой в селедку и...  Но тут за стеной послышались го-
лоса.                                                  
     - Пожалуй,  пожалуй... - бойко говорил женский го-
лос. - Только когда это будет?                         
     "Моя жена, - узнал Лев Саввич. - С кем это она?"  
     - Когда хочешь,  мой друг...  - отвечал за  стеной
густой сочный бас. - Сегодня не совсем удобно, завтра я
целешенький день занят...                              
     "Это Дегтярев!  - узнал Турманов в басе одного  из
своих приятелей.  - И ты,  Брут, туда же! Неужели и его
уж подцепила? Экая ненасытная, неугомонная баба! Дня не
может продышать без романа!"                           
     - Да,  завтра я занят, - продолжал бас. - Если хо-
чешь, напиши мне завтра что-нибудь... Буду рад и счаст-
лив... Только нам следовало бы упорядочить нашу коррес-
понденцию.  Нужно придумать какой-нибудь фокус.  Почтой
посылать не совсем удобно.  Если я тебе напишу, то твой
индюк может перехватить письмо у  почтальона;  если  ты
мне напишешь, то моя половина получит без меня и навер-
ное распечатает.                                       
     - Как же быть?                                    
     - Нужно фокус какой-нибудь придумать.  Через прис-
лугу  посылать  тоже нельзя,  потому что твой Собакевич
наверное держит в ежовых горничную и лакея... Что, он в
карты играет?                                          
     - Да. Вечно, дуралей, проигрывает!                
     - Значит, в любви ему везет! - засмеялся Дегтярев.
- Вот,  мамочка,  какой фортель я  придумал...  Завтра,
ровно в шесть часов вечера,  я, возвращаясь из конторы,
буду проходить через городской сад, где мне нужно пови-
даться со смотрителем. Так вот ты, душа моя, постарайся
непременно к шести часам,  не позже, положить записочку
в ту мраморную вазу,  которая,  знаешь, стоит налево от
виноградной беседки...                                 
     - Знаю, знаю...                                   
     - Это выйдет и поэтично,  и таинственно, и ново...
Не узнает ни твой пузан, ни моя благоверная. Поняла?   
     Лев Саввич  выпил  еще  одну  рюмку и отправился к
игорному столу. Открытие, которое он только что сделал,
не поразило его, не удивило и нимало не возмутило. Вре-
мя,  когда он возмущался,  устраивал сцены,  бранился и
даже дрался, давно уже прошло; он махнул рукой и теперь
смотрел на романы своей ветреной супруги сквозь пальцы.
Но  ему все-таки было неприятно.  Такие выражения,  как
индюк,  Собакевич,  пузан и пр., покоробили его самолю-
бие.                                                   
     "Какая же,  однако, каналья этот Дегтярев! - думал
он, записывая минусы. - Когда встречается на улице, та-
ким милым другом прикидывается, скалит зубы и по животу
гладит,  а теперь, поди-ка, какие пули отливает! В лицо
другом  величает,  а  за  глаза  я у него и индюк и пу-
зан..."                                                
     Чем больше он погружался в свои противные  минусы,
тем тяжелее становилось чувство обиды...               
     "Молокосос... - думал он,  сердито ломая мелок.  -
Мальчишка...  Не хочется только связываться, а то я по-
казал бы тебе Собакевича!"                             
     За ужином  он  не мог равнодушно видеть физиономию
Дегтярева,  а тот, как нарочно, неотвязчиво приставал к
нему с вопросами: выиграл ли он? отчего он так грустен?
и проч.  И даже имел нахальство, на правах доброго зна-
комого, громко пожурить его супругу за то, что та плохо
заботится о здоровье мужа.  А супруга как ни в  чем  не
бывало глядела на мужа маслеными глазками, весело смея-
лась,  невинно болтала,  так что сам черт не заподозрил
бы ее в неверности.                                    
     Возвратясь домой,  Лев Саввич чувствовал себя злым
и неудовлетворенным,  точно он вместо телятины съел  за
ужином старую калошу.  Быть может, он пересилил бы себя
и забылся,  но болтовня супруги и ее улыбки каждую  се-
кунду напоминали ему про индюка, гуся, пузана...       
     "По щекам бы его,  подлеца,  отхлопать...  - думал
он. - Оборвать бы его публично".                       
     И он думал, что хорошо бы теперь побить Дегтярева,
подстрелить  его  на  дуэли  как воробья...  спихнуть с
должности или положить в мраморную вазу что-нибудь неп-
риличное,  вонючее - дохлую крысу,  например... Недурно
бы женино письмо заранее выкрасть из вазы, а вместо не-
го  положить  какие-нибудь скабрезные стишки с подписью
"твоя Акулька" или что-нибудь в этом роде.             
     Долго Турманов ходил по спальной и  услаждал  себя
подобными мечтами.  Вдруг он остановился и хлопнул себя
по лбу.                                                
     - Нашел,  браво! - воскликнул он и даже просиял от
удовольствия. - Это выйдет отлично! О-отлично!         
     Когда уснула  его супруга,  он сел за стол и после
долгого раздумья,  коверкая  свой  почерк  и  изобретая
грамматические ошибки,  написал следующее: "Купцу Дули-
нову.  Милостивый Государь!  Если к шести часам  вечера
сиводня 12-го сентября в мраморную вазу, что находица в
городском саду налево от виноградной беседки,  не будит
положено вами двести рублей,  то вы будете убиты и ваша
галантерейная лавка взлетит на воздух".  Написав  такое
письмо, Лев Саввич подскочил от восторга.              
     - Каково придумано,  а? - бормотал он, потирая ру-
ки.  - Шикарно!  Лучшей мести сам сатана не  придумает!
Естественно,  купчина струсит и сейчас же донесет поли-
ции,  а полиция засядет к  шести  часам  в  кусты  -  и
цап-царап  его,  голубчика,  когда  он за письмом поле-
зет!..  То-то струсит! Пока дело выяснится, так успеет,
каналья, и натерпеться и насидеться... Браво!          
     Лев Саввич  прилепил марку к письму и сам снес его
в почтовый ящик. Уснул он с блаженнейшей улыбкой и спал
так сладко,  как давно уже не спал. Проснувшись утром и
вспомнивши свою выдумку,  он весело замурлыкал  и  даже
потрогал неверную жену за подбородочек.  Отправляясь на
службу и потом сидя в канцелярии, он все время улыбался
и  воображал  себе ужас Дегтярева,  когда тот попадет в
западню...                                             
     В шестом часу он не выдержал и побежал в городской
сад,  чтобы  воочию  полюбоваться  отчаянным положением
врага.                                                 
     "Ага!" - подумал он, встретив городового.         
     Дойдя до виноградной беседки,  он сел под куст  и,
устремив жадные взоры на вазу, принялся ждать. Нетерпе-
ние его не имело пределов.                             
     Ровно в шесть часов  показался  Дегтярев.  Молодой
человек  был,  по-видимому,  в отличнейшем расположении
духа.  Цилиндр его ухарски сидел на  затылке,  и  из-за
распахнувшегося  пальто  вместе  с жилеткой,  казалось,
выглядывала сама душа. Он насвистывал и курил сигару...
     "Вот сейчас узнаешь индюка да Собакевича!  -  зло-
радствовал Турманов. - Погоди!"                        
     Дегтярев подошел  к  вазе и лениво сунул в нее ру-
ку... Лев Саввич приподнялся и впился в него глазами...
Молодой человек вытащил из вазы небольшой пакет,  огля-
дел его со всех сторон и пожал плечами,  потом  нереши-
тельно  распечатал,  опять пожал плечами и изобразил на
лице своем крайнее недоумение: в пакете были две радуж-
ные бумажки!                                           
     Долго осматривал  Дегтярев  эти  бумажки.  В конце
концов,  не переставая пожимать плечами,  он сунул их в
карман и произнес: "Merci".                            
     Несчастный Лев  Саввич  слышал это "merci".  Целый
вечер потом стоял он против лавки Дулинова, грозился на
вывеску кулаком и бормотал в негодовании:              
     - Трррус!  Купчишка! Презренный Кит Китыч! Трррус!
Заяц толстопузый!..                                    

К титульной странице