А.П.ЧЕХОВ
ТЫ И ВЫ
Седьмой час утра. Кандидат на судебные должности
Попиков, исправляющий должность судебного следователя в
посаде N., спит сладким сном человека, получающего
разъездные, квартирные и жалованье. Кровати он не успел
завести себе, а потому спит на справках о судимости.
Тишина, Даже за окнами нет звуков. Но вот в сенях за
дверью начинает что-то скрести и шуршать, точно свинья
вошла в сени и чешется боком о косяк. Немного погодя
дверь с жалобным писком отворяется и опять закрывается.
Минуты через три дверь вновь открывается и с таким
страдальческим писком, что Попиков вздрагивает и откры-
вает глаза.
- Кто там? - спрашивает он, встревоженно глядя на
дверь.
В дверях показывается паукообразное тело - большая
мохнатая голова с нависшими бровями и с густой растре-
панной бородой.
- Тут господин следователев живет, что ли? - хри-
пит голова.
- Тут. Чего тебе нужно?
- Поди, скажи ему, что Иван Филаретов пришел. Нас
сюда повестками вызывали.
- Зачем же ты так рано пришел? Я тебя к одиннадца-
ти часам вызывал!
- А теперя сколько?
- Теперь еще и семи нет.
- Гм... И семи еще нет... У нас, вашескородие, нет
часов... Стало быть, ты будешь следователь?
- Да, я... Ну, ступай отсюда, погоди там... Я еще
сплю...
- Спи, спи... Я погожу. Погодить можно.
Голова Филаретова скрывается. Попиков поворачива-
ется на другой бок, закрывает глаза, но сон уж больше
не возвращается к нему. Повалявшись еще с полчаса, он с
чувством потягивается и выкуривает папиросу, потом мед-
ленно, чтобы растянуть время, один за другим выпивает
три стакана молока...
- Разбудил, каналья! - ворчит он. - Нужно будет
сказать хозяйке, чтобы запирала на ночь дверь. - Ну,
что я буду делать спозоранку? Черт его подери... Допро-
шу его сейчас, потом не нужно будет допрашивать.
Попиков сует ноги в туфли, накидывает поверх ниж-
него белья крылатку и, зевая до боли в скулах, садится
за стол.
- Поди сюда! - кричит он.
Дверь снова пищит, и на пороге показывается Иван
Филаретов. Попиков раскрывает перед собой "Дело по об-
винению запасного рядового Алексея Алексеева Дрыхунова
в истязании жены своей Марфы Андреевой", берет перо и
начинает быстро, судейским, разгонистым почерком, пи-
сать протокол допроса.
- Подойди поближе, - говорит он, треща по бумаге
пером. - Отвечай на вопросы... Ты Иван Филаретов,
крестьянин села Дунькина, Пустыревской волости, сорока
двух лет?
- Точно так...
- Чем занимаешься?
- Мы пастухи... Мирской скот пасем...
- Под судом был?
- Точно так, бал...
- За что и когда?
- Перед святой из нашей волости троих в присяжные
заседатели вызывали...
- Это не значит быть под судом...
- А кто его знает! Почитай, пять суток продержа-
ли...
Следователь запахивается в крылатку и, понизив
тон, говорит:
- Вы вызваны в качестве свидетеля по делу об истя-
зании запасным рядовым Алексеем Дрыхуновым своей жены.
Предупреждаю вас, что вы должны говорить одну только
сущую правду и что все, сказанное здесь, вы должны бу-
дете подтвердить на суде присягой. Ну, что вы знаете по
этому делу?
- Прогоны бы получить, вашескородие, - бормочет
Филаретов, - двадцать три версты проехал, а лошадь чу-
жая, вашескородие, заплатить нужно...
- После поговоришь о прогонах.
- Зачем после? Мне сказывали, что прогоны надо
требовать в суде, а то потом не получишь.
- Некогда мне с тобой о прогонах разговаривать! -
сердится следователь. - Рассказывай, как было? Как Дры-
хунов истязал свою жену?
- Что же мне тебе рассказывать? - вздыхает Филаре-
тов, мигая нависшими бровями. - Очень просто, драка бы-
ла!.. Гоню я это, стало быть, коров к водопою, а тут по
реке чьи-то утки плывут... Господские оне или мужицкие,
Христос их знает, только это, значит, Гришка-подпасок
берет камень и давай швырять... "Зачем, спрашиваю, швы-
ряешь? Убьешь, говорю... Попадешь в какую ни на есть
утку, ну и убьешь..."
Филаретов вздыхает и поднимает глаза к потолку.
- Человека и то убить можно, а утка тварь слабая,
ее и щепкой зашибить можно... Я говорю, а Гришутка не
слушается... Известно, дите молодое, рассудка - ни боже
мой... Что ж ты, говорю, не слушаешься? Уши, говорю,
оттреплю! Дурак!"
- Это к делу не относится, - говорит следователь.
- Рассказывайте только то, что дела касается...
- Слушаю... Только что, это самое, норовил я его
за ухи схватить, как откуда ни возьмись Дрыхунов...
Идет по бережку с фабричными ребятами и руками размахи-
вает. Рожа пухлая, красная, глазищи наружу лба выперло,
а сам так и качается... Выпивши, чтоб его разодрало!
Люди еще из обедни не вышли, а он уже набарабанился и
черта потешает. Увидал он, как я мальчишку за ухо хва-
таю, и давай кричать: "Не смей, говорит, христианскую
душу за ухи трепать! А то, говорит, влетит!" А я ему
честно и благородно... по-божески. "Проходи, говорю,
мимо, пьяница этакая". Он осерчал, подходит и со всего
размаху, вашескородие, трах меня по затылку!.. За что?
По какому случаю? "Какой ты такой, спрашиваю, мировой
судья, что имеешь полную праву меня бить?" А он и гово-
рит: "Ну, ну, говорит, Ванюха, не обижайся, это я тебя
по дружбе, для смеху. На меня, говорит, нынче такое
просветление нашло... Я, говорит, так об себе понимаю,
что я самый лучший человек есть... я, говорит, двадцать
рублев жалованья на фабрике получаю, и нет надо мной,
акроме директора, никакого старшова... Плевать, гово-
рит, желаю на всех прочих! И сколько, говорит, нынче
много разного народу перебито, так это видимо-невидимо!
Пойдем, говорит, выпьем!" - "Не желаю, говорю, с тобой
пить... Люди еще из обедни не вышли, а ты - пить!" А
тут, которые прочие ребята, что с ним были, обступили
меня, словно собаки, и тянут: "Пойдем да пойдем!" Не
было никакой моей возможности супротив всех идтить, ва-
шескородие. Не хотел пить, а потом, чтоб их ободрало!
- Куда же вы пошли?
- У нас одно место! - вздыхает Филаретов. - Пошли
мы на постоялый двор к Абраму Мойсеичу. Туда всякий раз
ходим. Место такое каторжное, чтоб ему пусто! Чай, сам
знаешь... Как поедешь по большой дороге в Дунькино, то
вправе будет именье барина Северина Францыча, а еще
правее Плахтово, а промеж них и будет постоялый двор.
Чай, знаешь Северина Францыча?
- Нужно говорить вы... Нельзя тыкать! Если я гово-
рю тебе... вам вы, то вы и подавно должны быть вежли-
вым!
- Оно конечно, вышескородие! Нешто мы не понимаем?
Но ты слушай, что дальше... Приходим это к Абрамке...
"Наливай, говорит, за мои деньги!"
- Кто говорит?
- Да этот самый... Дрыхунов то есть! "Наливай,
кричит, такой-сякой, а то бочке дно вышибу! На меня,
говорит, просветление нашло!" Выпили мы по стаканчику,
потом малость погодили и еще выпили, да этаким манером
в час времени стаканов, дай бог память, по восьми сло-
пали! Мне что? Я пью, мне и горя мало: не мои деньги!
Хоть тыщу стаканов подноси! Я, вашескородие, нисколько
не виноват! Извольте Абрама Моисеича допросить.
- Что же потом было?
- Ничего потом не было. Пока пили, это верно, была
драка, а потом все благородно и по совести.
- Кто же дрался?
- Известно кто... "На меня, кричит, просветление
нашло!" Кричит и норовит кого ни на есть по шее уда-
рить. В азарт вошел. И меня бил, и Абрамку, и ребят...
Поднесет стаканчик, даст тебе выпить и вдарит что есть
силы. "Пей, говорит, и знай мою силу! Плевать на всех
прочих!"
- А жену свою он бил?
- Марфу-то? И Марфе досталось... В самый раз, как
это мы, стало быть, стали в кураж входить, приходит в
кабак Марфа. "Ступай, говорит, домой, брат Степан прие-
хал! Будет, говорит, тебе, разбойник, водку пить!" А
он, не говоря худого слова, трах поперек ейной спины!
- За что же?
- А так, здорово живешь... "Пущай, говорит, чувс-
твует... Я, говорит, двадцать рублев получаю". А она
баба слабая, тощая, так и перекрутнулась, даже глаза
подкатила. Стала она нам на свое горе жалиться и бога
призывать, а он опять... Учил-учил, и конца тому ученью
не было!
- Отчего же вы не заступились? Обезумевший от вод-
ки человек убивает женщину, а вы не обращаете внимания!
- А какая вам надобность вступаться? Его жена, он
и учит... Двое дерутся, третий не мешайся... Абрамка
стал было его унимать, чтоб в кабаке не безобразил, а
он Абрамку по уху. Абрамкин работник его... А он схва-
тил его, поднял и оземь... Тогда тот сел на него верхом
и давай в спину барабанить... Мы его из-под него за но-
ги вытащили.
- Кого его?
- Известно кого... На ком верхом сидел...
- Кто?
- Да этот самый, про кого сказываю.
- Тьфу! Говори, дурак, толком! Отвечай ты мне на
вопросы, а не болай зря!
- Я тебе, вашескородие, толком говорю... все, как
есть, по совести. Дрыхунов учил бабу, это верно... Хоть
под присягой.
Следователь слушает, выбирает кое-что из длинной и
несвязной речи Филаретова и трещит пером... то и дело
приходится зачеркивать.
- А я нисколько не виноват... - бормочет Филаре-
тов. - Спроси, вашескородие, кого угодно. И баба того
не стоит, чтоб из-за ней по судам ездить.
По прочтении протокола свидетель минуту тупо гля-
дит на следователя и вздыхает.
- Горе с этими бабами! - хрипит он. - Прогоны, ва-
шескородие, сам заплатишь или записочку дашь?