Мариинская система. Шлюз на реке Шексне
Истинный центр не в столице и не в провинции,
не в верхнем и не в нижнем слое,
а в глубине всякой личности.
Н. Бердяев. «Судьба России».
Чудна чудная машина –
Развеселый пароход.
Уж мы сядем и поедем
Во Черепов городок.
(Из рекрутского фольклора).
Позвольте, уважаемый читатель, прежде чем вы познакомитесь с череповецким городским головой, судопромышленником и купцом, финансистом и экономическим писателем, действительным статским советником Иваном Андреевичем Милютиным, позвольте предложить вам речное путешествие в уездный Новгородской губернии город Череповец начала двадцатого века, где Иван Андреевич завершает свою более чем полувековую деятельность на поприще служения городскому обществу.
До появления железной дороги Вятка—Петербург столичному жителю, вздумай он посетить наш город, пришлось бы добираться сначала поездом по очень недешевой Николаевской железной дороге до станции Бологое, затем до Рыбинска по Рыбинско-Бологовской ветке, а там пароходом до Череповца, избегая тем самым тряские перегоны почтовыми через Боровичи и Устюжну. Мы тоже пойдем пароходом от Рыбинска по Шексне. Тем путем, которым много раз следовал молодой купец Иван Милютин со своими судами, гружеными хлебом, от Волги до Калашниковских пристаней северной столицы.
Мариинская система.
Шлюз на реке Шексне
Купив проездные билеты в кассах «Коммерческо-Крестьянского пароходства», ибо в правилах для господ пассажиров совершенно справедливо и не без основания замечено, «каждый обязан иметь билет от той пристани, от которой едет», вы получите право ступить на палубу, скажем, «Михаила» или «Марии», а может быть, если позволит вода, и на двухпалубный «Владимир». Расписание обещает вам недолгое, чуть менее суток, путешествие, приятность которого подкрепит объявленный в пароходном «Прейс-Куранте кушаньям и винам» обед из трех или четырех блюд, чашка кофе или стакан чая со сливками или лимоном, для одной персоны». Не меньшее удовольствие доставит вам вид изящно отделанной рубки, где пассажиры обедают, читают и даже музицируют, бархатные диваны первого класса и суконные второго, отличный буфет с разнообразными напитками и, наконец, любезность команды.
В два часа дня, образовав по бортам пенистые буруны, наш пароход устремляется в широкое устье Шексны, оставляя за кормой великолепную панораму городской набережной с пятиглавым Преображенским собором и высоченной колокольней, каждый раз привлекающей к себе взоры путешественников.
Шексна встречает волжские пароходы многочисленными корпусами Николаевско-Абакумовского заводского комплекса. В России это, пожалуй, единственное в своем роде предприятие, соединяющее в себе разнообразные производства в единой промышленной единице. Необходимость такого соединения обуславливалась прежде всего тем, что все абакумовские производства были направлены на обслуживание волжского или, скажем так, волжско-балтийского судоходства и торговли. Здесь плетут пеньковые канаты, строят пароходы в железных корпусах «американского» типа, туэра — особого рода речные буксиры (о них мы еще найдем время поговорить), запасные части к ним, мукомольные мельницы, паросиловые установки. С Абакумовских стапелей в большом количестве спускаются и грузные волжские баржи и легкие баржи — унжаки. Основатель этого созидательного монстра Николай Михайлович Журавлев, волжский самородок, продавал свои превосходные, машинной выделки, канаты, которых он вырабатывал до 400 тысяч пудов, и в Астрахань — для каспийского судоходства, и в Петербург — для заграничной отправки. Крепкий клан Журавлевых является, если можно так выразиться, естественным конкурентом череповецкой кампании «Братья Милютины». Но при всем при том их роднит уникальность собственных личностей. И не тем что, несмотря на отсутствие систематического образования, они находятся на самом высоком уровне современных технических и экономических знаний — слава Богу на Руси талантов хватало — но их отличающей необыкновенной остротой и свежестью взглядов на проблемы, то и дело возникающие на пути предпринимательства...
За речным поворотом скрылись дымные, остро пахнущие Журавлевские чугуно-литейки и потянулись малоинтересные берега с редким, изрядно порубленным лесом. Сквозь шум падающей с колес воды слышен неведомый голос всезнающего пассажира, каковой сорт людей всегда окажется среди десятка впервые путешествующих:
— Шексна, милостивые государи, несет в себе воды Белого озера. Как утверждает знаток здешних мест, ученый — археолог Е. В. Барсов[1], «едва ли найдется в России река, которая бы текла такими кривизнами и изгибами, как Шексна, или, как правильнее называют ее в народе Шёхна; едва ли есть река, которая упором своего течения так подрывала правый берег, намывая левый, как эта река (...) На пространстве 400 верст не много у нее берегов, на которых бы безопасно мог поселиться человек (...); но и те высокие места, где ютились древние люди, так быстро размываются, что в течение нескольких лет они совершенно исчезают».
— По весне разлив Шексны соединяется с разливом реки Мологи да так, что суда проходят из одной реки в другую прямо по затопленным лугам. В нижнем плесе, то есть от Рыбинска до Череповца, Шексна спокойна и легко проходима.
— Пассажирское сообщение здесь открыто в 1860 году череповецкими купцами братьями Милютиными. Теперь здесь ходят еще пароходы вездесущего общества «Самолет» и судовладельцев Моисеева, Кашиной. Но главное назначение Шексны — хлеб. Масса хлебного груза поднимается с юга вверх по Волге, постепенно приращиваясь. Идет безостановочно, пока не достигнет Рыбинска[2]. Там, перекинувшись на «маломерки», народный каравай продолжает свое движение Мариинским водным путем к Санкт-Петербургу, к его порту и малохлебным областям России. Если бы система почему-либо перестала существовать, то у производителей приволжского региона недобор на одном хлебе выражался бы колоссальной суммой — до 30 миллионов рублей...
Между тем, солнце покатило к западу, а время к обеду. В буфетной уже разносили пассажирам блюда.
— Есть ли стерлядка? — могли бы вы осведомиться у буфетчика, открывая меню.
— Как же-с, - изумляется он вашей неосведомленности. — Как не быть? На Шексне-с, сударь, стерлядь для всякого буфетчика обязательна. Вот, извольте-с рыбное горячее: солянка жидкая сборная из стерляди, солянка московская из стерляди, стерлядь паровая, стерлядь разварная и она же по-русски, и кокиль из рыбы. Есть и севрюжка «американъ», и осетрина по-русски, и рыбное жаркое из стерляди, осетрины и судака, и рыбное холодное — ботвинья с осетриной, осетрина с хреном, майонез из рыбы, салат; из закусок — икра, балык, бутерброды со свежей паюсной икрой...
Возьмите лучше стерлядку. Любую. И, если вдруг рядом окажется человек бывалый, наслушаетесь много интересного про эту чудесную рыбу.
— Опытный рыбак-волгарь, сударь мой, — начнет он, поглядывая вам в тарелку, — с первого взгляда определит, где выгуливалась «пиковка»[3]: на Волге или Шексне. Волжская стерлядь — бледновата и тонка, во вкусе жесткая, в ухе не наваристая; стерлядь шекснинская — напротив: желтая, толстая, нежная на вкус, с янтарным жиром... А дело все в корме. В шекснинских илистых берегах зарождается совершенно замечательное насекомое. Местные жители дали название этому существу — «метлица», ибо в миллионном количестве во время своего «выхода» белой метелью пронзает воздух у самой поверхности воды. Тут и хватает метлицу всякая рыба: лещ, сорога, чеша, голавль. Но стерлядь берет осторожно, как-то скромно, словно делать ей это совершенно не позволительно... Тяжело только добывать ее стало. Пароходов на Шексне, знаете ли, тьма развелась. Особенно туэра цепями рыбу пугают. Теперь она по мелким речкам расплылась, часть в озеро ушла, а что осталось — во всякие снасти туго идет...
— Пароходы поубавили не только стерлядь, — решил оживить наши воспоминания ещё один любитель старины. — Из-за них Шексна лишилась, по моему твёрдому убеждению, оригинальности и, если хотите, поэзии. Исчезли, и надо полагать навсегда, роскошные старинные белозерки, унжаки, украшенные арабесками и раскрашенными фигурами, прежде так радовавшие взор. Так и слышишь порой:
По реке, по Шексне, с Волги-матушки,
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда Государевы —
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые.
Вам необыкновенно повезло, дорогой читатель: вы встретились с двумя знатоками, уважающими прошлое этой чудесной реки. Но позвольте уверить вас в том, что им известны и менее привлекательные, а порой просто ужасные стороны из того же недалёкого прошлого шекснинского судоходства. С парохода, особенно с верхней палубы, бурлака не разглядеть и не услышать — пароход слишком быстро бегает, слишком шумлив. Сойдите на берег, станьте у бечевника и вы услышите — сначала далёкое, а затем всё ближе и ближе: «По-дёр-нем, по-дёр-нем, по-дёр-нем!» Не менее полусотни людей издают этот звук настуженными голосами. Бурлаки медленно идут, ступая в ногу и наваливаясь всем туловищем в жесткую лямку. Баржа скрипит и покачивается. Головы, часто ничем не покрытые, с всклокоченными волосами склонились низко к груди, едва прикрытой рваной одеждой.
А вот барки тянут пятнадцать лошадей, запряжённых гуськом. Коноводы с потрескавшимися губами, чёрные от солнца и пыли, сипло кричат на лошадей и щёлкают бичами. Зато на корме, держась за руль, стоит весь во внимании щеголеватый лоцман. На нём — красная кумачовая рубаха и высокая поярковая шляпа. Мы не станем открывать все «прелести» этой тяжёлой службы, слава Богу, она тихо и безвозвратно исчезает. Хотя, надо признаться, что это не совсем так. Выше Череповца существуют места, пройти которые, особенно, когда вода стоит низко, нет никакой возможности, если не воспользоваться женской силой. На этот счёт даже есть свидетельства очевидцев: «Характерной особенностью здесь является то, что лодки тянут не мужчины, а женщины. Обилие судов, вереницы лошадей и женщин в ярко-пёстрых сарафанах и платках, визг, смех, дубинушка, крики мужиков, управляющих судами, — всё это придаёт местности значительное оживление. (...) Когда всё это исчезло из глаз, когда уже не видно было этих женщин-бурлаков и не слышно неприятно-визжащей «Дубинушки», на душе стало тяжело и неприятно».
Чашка кофе со сливками была выпита, собеседники наговорились, и вы решаетесь прогуляться по палубе, чтобы понаблюдать окрестности, проплывающие за бортом. Но через короткое время с удивлением обнаруживаете, что глазу решительно не на чем задержаться, по обеим сторонам тянутся низкие заливные луга, торфяные болота, мелкие деревушки, поля да редкий ольховый лес. Никакая возвышенность не разнообразит горизонт. Полистайте-ка лучше изданный пароходством хорошо иллюстрированный справочник-путеводитель. В нем вы прочтете, что, например, ночью к трем часам наш «колесник» подвалит к пристани и селу Козьмодемьянск, берег которого представляет некоторый интерес, так как поднят искусственно на четыре аршина. Весной в половодье вымывает из берега разные предметы: «черепки глиняной посуды с древнею обливкою, медные и серебряные монеты, относящиеся ко времени Ивана Грозного». А к пяти часам утра пароход подойдет к причалу «Борки», что находится на содержании Леушинского женского монастыря, отстоящего от пристани в 12 верстах[4]. Иногда здесь можно увидеть рядом с часовенкой у причала настоятельницу монастыря игуменью матушку Таисию в ожидании дорогого гостя отца Иоанна Кронштадтского, всея Руси молитвенника.
А места эти, можно сказать, напоены Святым Духом. По разным направлениям от Леушино в старые времена существовало множество монастырей, теперь уже закрытых и сохранившихся лишь в качестве приходов: Златоустовская церковь, Спасский храм, приход Монастырек, Досифеевская пустынь. На берегу маленькой речки Выксы, впадающей в Шексну в 33 верстах ниже Череповца, стоял небольшой монастырь Святителя Николая. С 1592 года здесь томилась в заточении по приказу грешного царя Бориса Годунова пятая законная супруга Ивана Грозного — Мария Федоровна, урожденная Нагих, в иночестве Марфа, мать убиенного царевича святого Димитрия. В 1690 году патриархом Иоакимом монастырь был приписан к Череповецкому Воскресенскому домовому патриаршему монастырю.
Мятежная душа царя Ивана Грозного, может быть, до сих пор обретается на Шексне, ибо где-то здесь он потерял и другого своего малолетнего сына, также нареченного Димитрием. Проходил государь эти места речным караваном «во втором лете казанского взятия», когда отправился молиться в Кириллов монастырь к честным угодникам «о мире и о тишине и о устроении земском» вместе с царицею Анастасией, царевичем Димитрием и «со всеми князьями и с бояры». Князь А. М. Курбский, в своей книге «История о великом князе Московском», пишет, что царевич Димитрий, которому не исполнилось и двух лет, разболелся и, «не доезжаючи монастыря Кириллова, еще Шексною рекою плывучи, сын ему, по пророчеству святого, умре...».
Ниже пустыни славной Кирилловой, Выше Рыбной слободки над Волгою, Где Шексна-река круто согнулася, Где колышутся травы прибрежные, Где волна набегает на отмели, Где журчит она тихо у берега И сверкает несчетными струйками, — Помяни там пред Богом Всеведущим Со смиреньем: младенца Димитрия!
«Ниже пристани Вахново, — читаете вы все тот же путеводитель (а мы подойдем к ней в восемь часов утра, как только минуем Вичеловские мели), — есть село Любец, которое считается родиной трех довольно известных братьев Верещагиных. Один из них знаменитый художник В. В. Верещагин, безвременно погибший в последнюю японскую войну; другой — Н. В. Верещагин — замечательный сельский хозяин, основатель в России маслоделия и сыроварения, и третий — А. В. Верещагин — писатель рассказов, преимущественно из военной жизни»[5].
Закрыв книгу, вы замечаете, что незаметно подкравшиеся сумерки плотно занавесили берега, что на палубе стало свежо, что пора, предварительно заглянув в буфет, спускаться в каюту.
В буфетной, увешанной рекламой, посетителей немного. Уютно расположившись за столом, освещенном неяркой лампой, под плакатом «Товарищество виноторговли К. Ф. Депре», два господина закусывали ветчиной с ланшпигом, запивая красным медком от «Егора Леве», и тихо беседовали на темы, видимо, соответствующие их профессиональным занятиям:
— Говорят, будто из уломской руды[6] железо получается плохого качества. Но почему?.. Единственно от непроковки. А пусти в дело тяжелые молота паровые, получишь хорошее пластичное железо. И тогда незачем было бы нашему краю заимствоваться уральским...
— Да, зря забросили это дело. В старину из уломского весь уклад выделывался. Рудники не истощились, заброшены только... Есть места непочатые и старожилам известные... Вот только мало их осталось, которые по цвету железную земельку по болотам распознать могут. А кто помнит, что, к примеру, руда под березняком или ольшаником почитается лучшею и железо из нее выходит мягче, а из руды, под ельником лежащей, железо бывает не в пример и ломче и черствее?..
Неподалеку от промышленных тузов, рядом с рекламой некоего Н. В. Заухарева, хозяина череповецкой гостиницы и ресторана «Россия» в собственном доме на Крестовой улице, где обещаны бильярд — кабинеты и кухня под управлением опытного повара с большим выбором вин русских и заграничных фирм, пивом Калинкина, Богемия и других заводов, еще два полуночника под жаркое из тетерева употребляли рябиновую нежинскую, — десять копеек рюмка. Заказанные блюда, видимо, и дали ход их застольному разговору:
— Сия птица, друг мой, вокруг Череповца водится в изобилии. И ловят ее там самым прозаическим способом: заколачивают в землю заостренные колья в виде сахарной головы, обращенной вниз, так, что у самой земли сходятся они конусом, образуя узкую впадину, а к верху расходятся врозь. В середине конуса вбивается длинный, также заостренный к верху, шест, к нему привязывают, на аршин выше кольев, тоненькое кругленькое поленце, чтобы оно при этом свободно покачивалось; на концы кольев, шеста и поленца привязывают пучки овса с колосьями или метелками как приманку. Несчастная птица, прельщаясь овсом, садится на поперечное поленце, которое наклонясь тотчас свергает жертву в ловушку, где увязши сидит она до прихода охотника...
Пожарная ладья на
Шексне
Неторопливы дорожные разговоры, коротающие время в пути...
Утром следующего дня, еще версты за две, хорошо различимы на холмистом берегу колокольня и купола Воскресенского собора. Но прежде мы проходим мимо и с удовольствием лицезреем легко вознесенную на холмистый берег церковь Христорождественскую Шехонскую[7]. Один из приделов ее освящен в честь великого угодника Божьего и Чудотворца, особенно чтимого российским православием, святителя Николая — покровителя всех плавающих и путешествующих. Южная сторона этого светлого храма, обращенная к Шексне и украшенная классическим портиком, опирающимся на четыре колонны, как бы охранно благословляет тех, кто плывет по Реке.
Положив крестное знамение, можете поздравить себя с благополучным прибытием в город Череповец.
Охотников поглазеть на пароход всегда предостаточно в любом речном городе, и Череповец в этом смысле не исключение. Любопытствующие зеваки внимательно разглядывают каждое новое лицо. Такой же операции подвергается и багаж, спускаемый на берег по деревянному лотку.
Публика на пристани самая разнообразная, добротно одетая. По всему видно, что значительная часть населения посвятила себя торговле и всему, что с ней связано. И это неудивительно, как-никак город портовый. Но вот чему вы немало удивитесь, так это местному говору, имеющему особую тонику разговора, напоминающего напряженный удар молота, рассекающего каленое железо. От самого спокойного повествования веет какой-то строгостью, порой грубостью, с оттенком сердитого ругательства. Ваше чуткое ухо уловит в нем и признаки южно-украинского наречия, и цоканье на манер польского. В Череповце говорят: «дюже» (очень), «зараз» (сейчас), «менные дзеньги», «свит» (свет), «хочу исть», «пиуцо» (пивцо). Вместо «он», «она», «его», говорят «ен», «яна», «евонный» и, конечно, «що» или «цо» вместо «что». Из таких слов складываются и соответствующие им предложения. «Цереповцяне що и англицяне, только нарецие не то». «Церепане ежики по карманам ножики, ножики натоцени, церепане не колоцены». В общем, «шла овча из Рыбинска до Череповча».
Вы еще только ступили на земную твердь, как к вам лихо подкатывает, и не без щегольства, извозчик, до сего часа ожидавший оказии у речного отеля под многообещающей вывеской «Гостиница с номерами». За час езды лихач берет по 50 копеек с седока, что соответствует стоимости порции свежих щей на пароходе.
Некоторое время коляска катится вдоль Алексеевского дока, где отстаиваются для ремонта суда самого различного типа. Это слева, а справа разворачивается панорама стройки обширной гавани и железнодорожной ветки. А далее за гаванью — громадные нефтеналивные баки обществ «Мазут» и «Бр. Нобель».
Громыхнув на большом деревянном мосту через Ягорбу, экипаж взлетает по крутому подъему мимо дома городского головы и каменной ограды Воскресенского собора, лихо проскакивает сквозь затейливо украшенную арку с надписью «Господь сохранит вхождение твое», от чего наш въезд в город приобретает некоторый оттенок триумфальности, поднимается на Соборную площадь и выкатывается к Воскресенскому или, как его называют еще, Большому проспекту.
Воскресенский собор
Церковный ансамбль, главенствующий на площади, — Воскресенская церковь и церковь во имя Живоначальной Троицы с колокольней, — некогда представлял собой домовой патриарший монастырь. В середине четырнадцатого века сюда на возвышенный берег Шексны пришли два инока из московского Троице-Сергиева монастыря — Феодосий и Афанасий, известный прозвищем «Железный посох», и срубили церковь во имя Святой Троицы, что и положило начало монастырю, а затем и городу.
Обустраивалась Воскресенская обитель в дереве и не так богато, как белокаменный Кирилло-Белозерский монастырь. К концу семнадцатого столетия в монастыре имелись: церковь Воскресения Христова — холодная, шатровая; церковь Живоначальной Троицы с приделом преподобного Сергия Радонежского — теплая, с трапезной и с келарской; церковь на Святых Вратах, рубленная из бруса, во имя Покрова Пресвятой Богородицы с приделом преподобного Макария Унженского; колокольня, рубленная в замок, над нею шатер, крытый тесом, и чешуйчатая главка, крест деревянный, опаянный белым железом. На колокольне часы железные и семь колоколов; десять келий, хлебня, две поварни, квасная, погреб с сушилом, амбар, ульи с пчелами, да пять житенок. А вокруг — ограда в две стены под тесом и четырьмя башнями по углам.
А в субботу на святой неделе апреля 13 дня 1713 года церковь Воскресения Христова и прочие строения от молнии сгорели без остатка. Беду пережили — отстроились. Через двадцать лет затеяли строить каменный храм. Но где взять кирпич?
В 10 верстах от череповецкой обители, в селе Луковце, стояла усадьба графа П. М. Бестужева-Рюмина, принадлежавшего к древнему роду английского дома Бестюров. На родовом гербе имели они девиз «В Боге мое спасение». С трудом выпутавшись из сетей придворных интриг, бывший обер-гофмейстер Петр Михайлович был «отпущен» сначала в нижегородские губернаторы, а затем сослан в деревню. На покое, видимо, памятуя о грехах своих прошлых, решил он поставить церковь каменную на месте деревянной. К нему-то и обратились за помощью наши монахи. Кирпич граф дал и, кроме того, разрешил перевезти в Череповец из Луковца деревянную церковь вместе с иконостасом. Поставили церковь на месте сгоревшей Воскресенской, переименовав в Вознесение Господнее. Когда же Воскресенская в камне была готова, а произошло это в 1752 году, деревянную, бывшую графскую, отправили в деревню Козохты, что в двадцати верстах от Череповца. Этот дар вернулся в Череповец самым неожиданным и чудесным образом. Но об этом чуть позже.
Собор словно родник. От него начинается главный городской проспект — Воскресенский, шестьсот лет назад вырубленный в лесу монахами. Его булыжная мостовая, длиной в версту, пронизывает город насквозь и замыкается белокаменной Благовещенской церковью. Проспект рассекает город на две половины: восточную и западную, или на нижнюю и верхнюю. В нижней части параллельно Воскресенскому проходят улицы: Благовещенская, Дворянская, Источницкая, Набережная; в верхней — Покровская, Петровская, Александровский проспект и Загородная, позднее названная Милютинской. С запада на восток главную улицу пересекают (если начинать от Соборной площади): Сергиевская, Казначейская, Крестовская, образующая пересечением Воскресенского проспекта Торговую площадь, Садовская, Коржавская, Федосьевская и, наконец, Заводская. Часть улиц вымощена камнем и окантована деревянными мостками. По вечерам фонарщик, при помощи длинной лестницы и бидона с керосином, зажигает на высоких столбах керосино-калильные фонари, очень неудобные в обслуживании, ибо их надо регулярно, как примус, накачивать; сетчатые колпачки часто перегорают, к тому же страшно шумят. Зато светят фонари гораздо ярче столичных электрических.
 |
 |
| Воскресенский проспект | |
Неторопливо застраивался Воскресенский проспект домами, деревянными и каменными, высотой не более, чем в два этажа. Первые каменные дома появились в начале девятнадцатого века, последние в двадцатом. Селились здесь люди степенные, состоятельные — из купцов и зажиточных крестьян.
Нечетную шеренгу домов открывает добротный сруб купца А. И. Виноградова — его реклама во множестве красуется на Торговой площади. Далее — двухэтажный особняк купца Горбаненко, жертвователя капитала в 25 тысяч рублей городскому бюджету для выплаты из процентов пособий учащимся. В следующем доме парикмахерская и парфюмерный магазин Белоусовых.
На первом (от Воскресенского собора) перекрестке, образованном пересечением с Сергиевской улицей, стоят два примечательных дома. Тот, что слева, — «Дом с номерами для приезжих» Анны Ивановны Волковой, купеческой вдовы. «Прежде череповские гостиницы, — вспоминает один из постоянных гостей города, — ничем не отличались от постоялых дворов с грязными номерами, с неизбежной вонью, угаром, клопами и до невозможности отвратительной стряпней. Ныне гостиница Волкова вполне удовлетворяет даже изысканным и прихотливым требованиям: чистые номера, с бельем, расторопного прислугой, с прекрасно приготовляемым столом. Меня накормили здесь превосходною стерляжьею ухою». Против гостиницы на четной стороне проспекта, — прекрасный особняк, отделанный его владелицей, купеческой вдовой Мосто-финой, под государственный Банк. От Воскресенского проспекта Сергиевская улица спускается к реке Ягорбе и проходит мимо дома, в котором родился великий художник Василий Васильевич Верещагин.
Торговая площадь
За «номерами» Волковой, по левой стороне проспекта расположились: кондитерская и фруктовая лавка купца Носырина; лавка колониальных товаров Высоцкого с неизменной на вывеске головкой сахара обернутой синей бумагой и окруженной пачками чая, кофе и макаронами; рейнский (т.е. винный) погреб Волкова-парикмахерская Сафонова (на которой изображен намыленный клиент и хищный господин с бритвой в руке), здание городского «Общественного клуба», принадлежащее купцу Заводчикову. На правой стороне, за городским банком - дом Александра Ивановича Афанасьева, из личных средств финансировавшего строительство церкви Святого евангелиста Иоанна Богослова в женской гимназии; далее - железная лавка госпожи Пустошкиной, кондитерская Кадобнова и магазин готового платья Милютиных, которые из мещан.
Следующий перекресток Воскресенский проспект образует, встретившись с Казначейской[8]
улицей. Свое название она получила, видимо, от того, что там стоит здание Городской думы, где, кроме полицейского управления общественного банка, библиотеки и других полезных заведений, находится городское казначейство. Левый угол перекрестка образует часовня с изящной маковкой - владение Филиппо-Ирапского монастыря. В каменной пристройке расположились магазин канцелярских принадлежностей и читальня. Правый угол занимают аптечный магазин с таинственными ретортами в витрине и бакалейная лавка купца Судакова. За ним, слева и справа от проспекта, - магазин Демидова. В одном из них Степан Александрович торгует готовым платьем, в другом продается колбаса, золотые и серебряные вещи.
И вот мы уже на Торговой площади. Это, господа, считайте - сердцевина города. Конфигурация площади весьма оригинальная - восьмиугольная. Говорят, в Париже есть ей аналог - Вандомская площадь. Но Париж далеко, а наша площадь образована пересечением проспекта с Крестовской улицей. Если пройтись по ее периметру, то получится такая картина: слева, в первом угловом здании, украшенном элементами причудливого «модерна» - магазин «Торговля мануфактурой Свешникова»; далее женская гимназия и земские склады; через Крестовскую - обширный участок с домами, принадлежащими самому влиятельному семейству в городе Милютиных - Лентовских; завершают левую дугу площади дома сподвижников городского головы купцов Тарасова и Сухарева, торговля «Братьев Тихоновых» с магазинами, над которыми второй этаж занимает уездная Земская Управа. Видно, этим и объясняется чрезвычайная скромность его архитектурного облика. Правые грани площади образуют магазины Виноградова где можно выбрать готовый костюм или заказать индивидуально, далее следуют дом череповецкого дворянского общества и владения купчихи Волковой; через улицу расположилась чайная с номерами -своеобразная купеческая биржа, бакалейные магазины и рейнский погреб Волкова.
Видели бы вы, господа, что делается на площади во время ярмарок! Проехать невозможно пройти - с трудом. Все пространство между торговыми рядами заполняется телегами, крытыми брезентовыми навесами, товарами, выставленными прямо на булыжную мостовую, это называлось — «торговлей с развалов». Вот что написано о Череповце в книге 1815 года: «Здесь бывают три годовые ярмарки, а именно: 1) в Троицын день, 2) сентября 25-го, 3) ноября 26-го; и продолжаются по двои и трои сутки. Сверх того в каждую неделю по пятницам приезжают купцы из городов: Вологды, Кириллова, Устюжны, Белозерска и Романова и тех уездов, равно и Череповецкого жители, летом водою по реке Волге и Шексне, зимою сухим путем привозят вещи в деле золотом и серебром, шелковые товары, сукна и прочее, к употреблению нужное для дворянства, а более для крестьян; за сим хлеб, масло; всякое съестное, харчевое, кожевенное и всякую посуду, в деле железо». Мы всё же думаем, что главные торги в городе происходят в январе, на Федосьевской ярмарке, и, как было уже сказано, 24 и 25 сентября на Сергиевской и 25 и 26 ноября на Егорьевской ярмарках — далеко не в самые тёплые дни. Заметим также, что, хотя торгуются здесь отчаянно, как и положено на рынке, цены все же пониже, чем в городских магазинах.
Долее проходим всё по тому же Воскресенскому проспекту к улице Садовской. Справа — симпатичный дом, на котором солидная вывеска представляет череповецкое отделение всемирно известной «Мануфактурной компании «Зингер». На рекламных щитах трудолюбивая девушка, завёрнутая в громадную букву «3», работает за швейной машинке, а рядом сообщается, что «Вся Россия шьёт на швейных машинках «Зингер»[9]. И это было воистину так, а сами машинки с 1900 года стали выходить с фабрик Подольска. От магазина «Зингер» прямая дорога к историческому дому купцов Красильниковых. И знаменит он тем, что 18 октября 1824 года остановился здесь на ночлег император Александр I. Вот только, к большому сожалению, факт этот никоим образом не отмечен. Далее вы видите заметные купеческие здания Капустиной и Капитолины Ивановны Милютиной. Ее дом — первое каменное строение в Череповце. На углу Коржавской приметно стоит двухэтажный дом, так называемый «Дом призрения во имя св. Филиппа и Марии». В 1893 году по духовному завещанию купца Ф. Меева его оставили городу как прибежище для малолетних сирот, бедных детей и престарелых.
Белоснежной церковью завершается Воскресенский проспект. Подойдите к ее ажурной ограде, вглядитесь в святую роспись кокошников и послушайте свидетельство одного документа: «... прихожане не согласны на окончание собора по проекту, в коем предположен один престол, тогда как в прежней церкви, на месте которой построена каменная, были три престола: Благовещения Божией Матери, Святителя Александрийского преподобного Феодосия, который, как гласит предание, был основателем первой церкви в нашем приходе, почему прихожане имеют к нему особое усердие, а равно и Святителю Александрийскому преподобному Афанасию, и желают, чтобы в новой церкви были приделы в честь их. (...) Церковный староста недостающую сумму на окончательное устройство этой церкви (до шести тысяч рублей) с помощью прихожан принимают на себя». Эти строки — из прошения священника церкви Благовещения от 20 января 1865 года. Начальство просьбу удовлетворило.
Благовещенская церковь
А теперь обнажите ваши головы, господа, — в другом документе, опубликованном в 1937 году в городской газете, жителей соседних улиц предупредили, что Благовещенскую церковь взрывать будут. Окна в домах велели заклеить крест-накрест и не подходить к ним с двенадцати до часу дня. В назначенное время раздался взрыв, и ахнули леса вдали, и зазвенели стекла. Медленно оседала красная кирпичная пыль. Взрывом вырвало клок стены от фундамента до купола.
Нет более Благовещенского храма, как не сохранилась и могила Ивана Андреевича Милютина, городского головы, посвятившего жизнь свою благосостоянию родного города.
Вот и закончилось наше путешествие, читатель. Позади деревянно-каменный двухэтажный проспект — главная улица одного из малых городов России. Мы видим, как поблескивают золоченные маковки Воскресенской церкви и куполок Троицы. Над ними покачиваются колокола, разнося призывно-бронзовый звон, и сверкают серебряные и золотые оклады икон над головами прихожан. А что за день сегодня, какое число нынче? Если десятое июня, то это собирается крестный ход во имя чудотворной иконы Печерской Божией Матери. История этого образа чудесна, а для людей, утративших силы духовные и веру, весьма поучительна.
Мы уже говорили о том, что в 1752 году, когда Череповецкий Воскресенский монастырь, собственно говоря, был уже обречен, то есть предназначен к закрытию, его деревянная церковь Вознесения Господня была перемещена в деревню Козохты, где и берёт своё начало эта необыкновенная история. Рассказывают, будто в той деревне проживала некая девица, мучимая странным недугом, — кроме крапивы, она ничего не могла принимать в пищу. И на зиму ей приходилось запасаться вышеозначенной травой. Однажды девице привиделся сон, где было ей приказано найти никому не известную икону Печерской Божией Матери. После трудных поисков, как будто ведомая свыше, находит она названную икону, да не где-нибудь, а в Ярославле, в Архиерейском монастыре, в подвале под колокольней, написанную на оштукатуренной стене. Принеся пред Святой Матерью благодарственную молитву, девица обрела возможность вести нормальный образ жизни и, кроме того, у нее самой начали проявляться чудесные способности к исцелению людей. В честь этого события икону переписали «мерою и подобием с означенного образа» и перевезли в часовню деревни Матурино, что на левом берегу Шексны против Череповца. 10 июня икону торжественно крестным ходом перенесли в Воскресенский Собор и городское общество постановило: ежегодно совершать крестный ход во славу образа Печерской Божией Матери. С тех пор каждый год 10 июня из собора отправляется крестный ход в честь иконы Печерской Божией Матери, хотя ранее, примерно до тридцатых годов прошлого века, в этот день крестный ход посвящался дню открытия города Череповца.
«Величаем Тя, Пресвятая Дева, Богоизбранная Отроковица, и чтим образ Твой святый, им же точиши исцеление всем с верою притекающим».
Примечания:
1. Барсов Е. В. (1836 — 1917) — родился в селе Логиново Череповецкого уезда. Известный собиратель фольклора, старинных рукописей и старопечатных книг; хранитель славяно-русского отделения Румянцев-ского музея (ныне РГБ) в Москве; член многих ученых обществ; автор трехтомного исследования «Слово о полку Игореве как художественный памятник киевской дружинной Руси», «Петр Великий в преданиях Северного края» и др. Вместе с И. А. Милютиным стал инициатором создания в Череповце историко-археологического музея и автором первого «Устава музея».
2. Для прохождения крутых изгибов Шексны и невеликих шлюзов Мариинки большие волжские баржи приходилось разгружать в Рыбинске на более мелкие суда: полулодки, мариинки, тихвинки и т.д. Деятельность Милютина как судовладельца была направлена на исправление этого неудобства.
3. Пиковка — молодая стерлядь.
4. Деятельность бывшего Леушинского Иоанно-Предтеченского женского монастыря была тесно связана с жизнью Череповца. Монастырь имел здесь свое подворье, и на его средства по инициативе игуменьи Таисии у городского вокзала была поставлена часовня в честь Святителя Николая — угодника.
5. Сведения путеводителя не совсем точны. Действительно, село Любец являлось родовым дворянским поместьем Верещагиных. Родился же художник в 1842 году в Череповце в доме отца на Благовещенской улице, а детство провел в деревне Пертовка в семи верстах от Любца вниз по Шексне. Воды Рыбинского водохранилища поглотили и Любец и Пертовку. Только верх останков Преображенской церкви долгое время обозначал местонахождение захоронения родных и близких художника и знаменитого маслодела России — Николая Верещагина. В 1994 году Преображенская церковь разрушилась окончательно.
6. Село Улома находится от Череповца в 50 верстах. Почти все его жители занимались одним ремеслом — «кузлом», т.е. ковкой гвоздей, кроме «хозяев», которые (прежде бывшие такими же крестьянами) закупали железо на разных заводах и раздавали на расковку кузнецам.
7. Храм во имя Рождества Христова был воздвигнут в 1789 году в селе Рождественское (ныне район Октябрьского моста) на средства местного помещика Панфилова. Закрыт он был в начале 30-х годов двадцатого века. И сразу же началось его разрушение. Первой исчезла трехъярусная с высоким «адмиралтейским» шпилем колокольня. Окончательно стены были разобраны в 1990 году, а 22 сентября 1991 года был совершен крестный ход в честь закладки первого камня в основание нового храма.
8. Ныне улица Коммунистов.
9. В основе фирменной эмблемы «Зингер» лежало изображение буквы «З» в русском варианте — от фамилии владельца компании. Внутри буквы всегда присутствовало изображение девушки в российском национальном наряде, сидящей за машинкой с хорошо читаемым логотипом. Реклама гласила: «Вся Россия шьет на швейных машинках Зингер». И это было очень недалеко от истины.
Русское акционерное общество «Мануфактурная компания «Зингер» было основано в России в 1897 году. Учредителями ее стали американский гражданин Фр. Дж. Парк, бывший тогда президентом АО «Зингер и К», подданный Великобритании Дуглас Александер, вице-президент и германский подданный Г. Нейдлингер, петербургский купец первой гильдии (патент на швейную машинку получал в 1851 году Исаак Меррит Зингер). В 1900 году в Подольске на участке земли в 30 десятин была совершена закладка новой фабрики компании. К 1917 году продаваемые в России «семейные» швейные машины почти полностью производились в Подольске. Сбыт готовой продукции осуществлялся через собственные магазины компании, которые имелись почти в каждом городе России. В Череповце на Воскресенском проспекте магазин очень был заметен вывеской, на которой красовалась буква «З» на зеленом фоне.