Один из аргументов Голдера в пользу его утверждения, что русские мореплаватели не могли пройти восточным отрезком Северного морского пути, заключается в том, что такому неизбежно помешали бы ледяные заторы. Мы видели, что в 1648 году прибрежная часть морей Лаптевых, Чукотского была свободна ото льда. Это разбивает один из основных аргументов Голдера.
Но если льды не препятствовали плаванию, то экспедиция не раз сталкивалась со страшными бурями и штормами, вызванными сильными ветрами. Море волновалось и неистовствовало. Волны превращались в водяные валы гигантской высоты, швырявшие кочи, словно щепки. Резкие порывы ветра рвали паруса и снасти. К берегу подходить было рискованно – волны могли разбить корабли о прибрежные камни. Далеко не все кочи достигли желанной цели. Для некоторых плавание завершилось трагедией.
Документальные сведения о плавании Алексеева и Дежнева, дошедшие до нас, очень скудны и отрывочны. Они сводятся к нескольким отпискам и челобитным самого Дежнева и немногим упоминаниям о нем, которые можно найти в бумагах других лиц. Какими-то неизвестными нам документами, касающимися похода 1648 года, из якутского архива пользовался Г. Ф. Миллер во время своей поездки в Восточную Сибирь в середине XVIII века. Документы эти либо утрачены, либо пока не обнаружены в архивных залежах. На основании этих немногих материалов большинство наших исследователей представляло себе ход экспедиции Алексеева – Дежнева следующим образом.
Пользуясь попутным ветром, кочи быстро продвигались на восток. Но, очевидно, в Чукотском море караван судов попал в жестокий шторм. До Берингова пролива согласно традиционной точки зрения дошли только три корабля из семи. Какова же была судьба остальных четырех, в которых находились люди Гусельникова и часть людей Федота Алексеева? В публикациях, посвященных экспедиции, мы находим вполне определенный ответ на сей вопрос – не доходя Берингова пролива, два коча были разбиты бурей, а их команды погибли. Два других пропали без вести. По-видимому, тоже затонули, отбившись от каравана. Никаких документальных свидетельств о том, что какой-либо из этих кочей, отстав от экспедиции, возвратился на Колыму, до сих пор нигде не обнаружено. Нет нигде упоминаний и о том, что людям с погибших кочей, хотя бы некоторым, удалось достичь берега и найти помощь у аборигенов.
В послевоенные годы на страницах некоторых научных и научно-популярных изданий высказывалась любопытная версия, что кочи, считавшиеся пропавшими без вести, возможно, прибило бурей к берегам Америки; экипажи этих кораблей, быть может, высадились на Аляске и там затерялись среди местных эскимосов.
В. А. Перевалов в книге «Русские мореплаватели» [1] (Воениздат, М., 1953) писал: «Существует предположение, что из семи кочей экспедиции Дежнева несколько кочей (надо полагать, два) пришли к берегам Аляски. Мореходы осели на ее берегах и постепенно смешались с местными жителями». В качестве доказательств этой версии автор приводит следующие факты. В 1837 году на полуострове Кенай были обнаружены остатки какого-то поселения трехсотлетней давности, похожего на русское. Возможно, оно было построено участниками похода 1648 года. Участвовавший в академической экспедиции по изучению Сибири в начале 40-х годов XVIII века в качестве ее толмача Я. И. Линденау писал в своем сочинении «Описание Чукотской земли, где она имеется», что чукчи в лодках, перебираясь на «Большую землю» (Аляску), привозят оттуда деревянную посуду, посуда эта напоминает ту, которую выделывают русские. Один из чукчей будто бы рассказывал ему, что лет семьдесят или более тому назад какие-то русские плыли на восток. Из-за бурной погоды их кочи разлучились, и некоторые из них пришли на «Большую землю». Не об экспедиции ли Алексеева – Дежнева шла речь?
Около 1779 года казачий сотник Иван Кобелев, находясь на острове Крузенштерна в Беринговом проливе, слышал от одного старшины, выходца с Аляски, что в остроге на реке Хеврон (Юкон) живут будто бы русские бородатые люди. Кобелев намеревался было добраться до этих людей, но осуществить это намерение не смог. Он вручил старшине письмо для передачи его с оказией загадочным бородатым людям на Юконе. Было ли доставлено письмо по назначению – неизвестно. Один из первых православных миссионеров Аляски, Герман Аляскинский сообщал, что ходят слухи о появлении русских в этом крае еще в давние времена.
Несколько ранее публикации В. А. Перевалова вышла небольшая книжка Е. А. Самойлова «Семен Дежнев и его время» (изд. Главсевморпути. М., 1945). Автор также пишет, что у чукчей ходили слухи, будто кочи русских мореплавателей были занесены к берегам Северной Америки, и приводит тот же рассказ старшины о каких-то неизвестных людях на Юконе, похожих своим обличьем, платьем, языком и обычаями на русских.
Версия о том, что часть экспедиции Алексеева – Дежнева оказалась заброшенной на аляскинский берег, кажется привлекательной, дающей основание для увлекательного романтического сюжета. Представим измотанных жестоким штормом людей, отчаявшихся выйти живыми из беды. И вдруг спасительный берег. Волны выбрасывают израненный, разбитый коч на прибрежные камни. Первые впечатления русских мореходов об аляскинской природе, чем-то напоминающей природу Северо-Восточной Азии и чем-то отличной от нее. Встреча с эскимосами, которые приходят на помощь русским. Строительство хижины...
Если же серьезно задуматься над реальными возможностями такой версии, то возникают вопросы. Допустим, русские мореходы достигли Аляски. Мирной ли могла быть встреча с прибрежными эскимосами? Допустим, мирной. Позже, в пору Русской Америки русские на Аляске смогли же установить добрые отношения с коренным населением: эскимосами, алеутами, индейцами. Если у русских, достигших Аляски, уцелел хотя бы один коч, пусть поврежденный бурей, почему русские не попытались его отремонтировать и вернуться на нем в Азию? Если даже предположить, что кочи были полностью разбиты и отремонтировать их не представлялось возможным, почему русские не попытались построить новый коч? Технически это было осуществимо. Могли бы, вероятно, русские, установив добрые отношения с эскимосами, попытаться при хорошей погоде переправиться через Берингов пролив на эскимосских байдарах. Трудно поверить, чтобы команда русских, оказавшись на Аляске, не попыталась за многие годы дать о себе знать.
Вообще во всех этих так называемых свидетельствах о пребывании русских на Аляске много неясного, противоречивого. Они обрастали легендами и непроверенными слухами, которые неопровержимыми фактами не подтверждались. Поэтому в более поздних публикациях советские исследователи к версии о возможной высадке части экспедиции Алексеева – Дежнева на аляскинском берегу стали относиться более осторожно. В -публикациях последних десятилетий, как правило, речи об этом не ведется. Тщательное изучение русских и американских источников, включение и материалов археологических раскопок, производившихся на Аляске, пока не выявило убедительных доказательств версии. Но отсутствие бесспорных доказательств, не найденных на сегодняшний день, вовсе не исключает возможности такого появления русских на северо-западе Американского континента в середине XVII века. В этом отношении примечательно высказывание крупного советского историка и географа, члена-корреспондента АН СССР А. В. Ефимова: «Не исключено, что часть экспедиции Дежнева открыла Северную Америку со стороны Тихого океана, достигла Аляски и основала там поселение, но с полной уверенностью этого утверждать не можем. Ведь могла быть какая-то другая русская экспедиция, о которой пока у нас нет никаких сведений».
От устья Колымы до пролива, разделявшего два материка, около 1400 километров. По мнению исследователя Н. И. Зубова, коч при попутном ветре и при отсутствии льда мог преодолеть этот путь за пять суток. Так как корабли экспедиции попали в жестокий шторм, то, очевидно, путь до пролива занял не пять суток, а более.
Берингов пролив встретил мореплавателей неприветливо. Гулкие волны бушевали, разбиваясь о прибрежные камни, неистовствовал ветер. Кормчие с трудом справлялись с рулевым управлением, стараясь держаться подальше от опасных скал. Но несчастье и здесь подстерегло остатки каравана. Разбило коч Герасима Анкудинова. Потерпевшему аварию кораблю пришел на помощь Семен Дежнев. Он оказался выше личных обид на разгульного соперника. Подошел с риском для жизни своей и своих людей к гибнувшему кочу и взял к себе на борт и Анкудинова и его отряд, исключая тех, кого поглотили бушующие волны. Если следовать традиционной точке зрения исследователей, теперь из всего отряда осталось только два корабля – коч Алексеева и коч Дежнева.
Где-то вблизи Берингова пролива мореплаватели сделали высадку на берег. Вероятно, для того, чтобы отдохнуть после изнурительной бури, пополнить запасы пресной воды, насобирать выкидника на топливо, починить поврежденные снасти такелажа. Несомненно, намеревались они также вступить в контакты с местными обитателями с целью завязать с ними меновую торговлю, попытаться получить от них информацию о здешней земле, о дальнейшем направлении береговой линии, о морях, которые простирались впереди.
Вблизи места высадки находилось поселение прибрежных жителей. Кто были они – чукчи или эскимосы, – на этот счет полной ясности у нас нет. Мы видели, что русские не различали эти два народа и называли их общим именем «чухочьих людей». Встретили они русских, никогда доселе ими невиданных, воинственно, градом стрел. Мы не знаем подробностей этого военного столкновения и что послужило поводом для него. Во время схватки был ранен Федот Алексеев, «...на пристанище (то есть при высадке на берег. – Л. Д.) торгового человека Федота Алексеева чухочьи люди на драке ранили», – узнаем из челобитной Дежнева. Можно предполагать, что русские рассеяли нападавших «огненным боем» и смогли управиться со своими делами.
Экспедиция миновала каменистый мыс, вдававшийся далеко в море, самую восточную оконечность Азиатского материка, носящий ныне имя Дежнева. К востоку от материка угрюмо чернели окутанные серым туманом островки. Этот маленький архипелаг, состоящий из двух островов и нескольких скал, носит ныне название островов Диомида или Гвоздева и разделен между владениями СССР и США. Алексеев и его спутники могли видеть западный из островов архипелага – остров Ратманова, который отчетливо просматривается с чукотского берега.
Итак, было сделано грандиозное географическое открытие, открытие века. Русские мореплаватели первыми открыли пролив, разделяющий два материка, прошли из Северного Ледовитого океана в Тихий.
Сознавали ли первооткрыватели все огромное историческое значение сделанного ими открытия, все величие подвига своего? Вряд ли. Торговые и служилые люди совершали рискованную, трудную промысловую экспедицию, терпели беды, теряли своих товарищей. На пути встречалось много мысов и островов. Еще один каменистый мыс, о берег которого бьются гулкие волны прибоя, – рядовое событие за долгий путь. В истории Великих географических открытий бывали случаи, когда мореплаватели совершали величайшие по своему значению открытия, не подозревая об этом. Хрестоматийный пример с Христофором Колумбом.
В кинофильме «Семен Дежнев», выпущенном несколько лет тому назад Свердловской киностудией, есть такой эпизод – Алексеев, Дежнев с товарищами устанавливают на мысе, который впоследствии будет носить имя одного из главных участников экспедиции, памятный знак, высокий деревянный крест. В ознаменование своего великого открытия, достижения восточной оконечности Азии. Эпизод, являющийся кульминационным моментом фабулы фильма, впечатляет. Но он суть чистая фантазия авторов. Такого в действительности не было.
В район оконечности Азиатского континента, Большого Каменного носа, как называл его Дежнев, кочи прибыли в начале сентября, то есть через два с половиной месяца после выхода в путь. Термин «Большой Каменный нос» употребляется Дежневым в его отписках. Между исследователями ведется яростная полемика вокруг вопроса – что же имел в виду под этим термином Семен Иванович. Собственно мыс или нечто большее? Еще со времен Г. Ф. Миллера наметилась тенденция со стороны некоторых авторов толковать понятие «Большой Каменный нос» расширительно, подразумевая под ним не только собственно мыс, а всю прилегающую к нему территорию Чукотки. Миллер полагал, что в данном случае речь шла об обширном пространстве к востоку от мыса Шелагский нос и до пролива, разделяющего материки. Полярный исследователь Ф. П. Врангель также придерживался мнения, что «Большой Каменный нос» – это мыс со всей прилегающей к нему территорией. Ныне это расширительное толкование носа рьяно отстаивает Б. П. Полевой, приводя в специальных публикациях целую систему своих доводов. Против этого толкования выступали М. И. Белов, А. И. Алексеев. По мнению Белова, Дежнев ведет речь только о современном мысе, носящем его имя, и непосредственно прилегающей к нему территории, но не обо всем Чукотском полуострове. Алексеев сторонник той точки зрения, что речь шла лишь о мысе без прилегающего к нему пространства суши. Защитники той или иной версии приводят в качестве одного из своих главных доводов довод лингвистический. Одни утверждают, что слово «нос» на языке XVII века означает «мыс», другие – «полуостров», «Словарь русского языка XI – XVII вв.», том II дает этому слову единственное значение – «мыс», подкрепляя это двумя примерами. Впрочем, эти примеры дают нам основание и для расширительного толкования. Так что довод лингвистический вряд ли может убедить в бесспорной правоте одной из двух точек зрения.
Следует заметить, что современному исследователю трудно вникнуть в логику мышления человека XVII века и домысливать за него. Между тем дежневские отписки содержат выражения не вполне ясные, допускающие различные толкования.
Жанр нашей книги не обязывает нас останавливаться на подробностях этого многолетнего научного спора. Кто бы ни был прав из полемизирующих сторон, для нас важно не то, что подразумевал С. И. Дежнев под Большим Каменным носом – собственно мыс или нечто большее. Важно другое. Важен сам факт великого географического открытия.
Экспедиция достигла восточной оконечности Азии и обогнула весь Чукотский полуостров.
В своей отписке якутскому воеводе И. П. Акинфову, составленной в конце 1654 года или начале 1655 года, С. Дежнев сообщал: «С Ковымы реки итти морем на Онадирь реку есть Нос, вышел в море далеко, а не тот Нос, который От Чухочьи реки лежит (очевидно, Шелагский мыс. – Л. Д.)... А против того Носу есть два острова. А на тех островах живут чухчи, а врезываны у них зубы, прорезаны губы, кость рыбей зуб».
Не владея грамотой, Семен Иванович диктовал свои отписки и челобитные какому-нибудь грамотею. Но и в скупой этнографической информации угадывается наблюдательность автора. Речь шла об эскимосах, обитавших не только на побережье Чукотского полуострова, но и на прибрежных островах. Русские называли их также «зубатыми людьми», поскольку они имели обыкновение носить украшения из рыбьего зуба, то есть моржовой кости. Украшения эти вставлялись в прорезь губы.
Информация эта строго достоверна и не является плодом вымысла казака-мореплавателя. Она совпадает со свидетельствами другого автора, полковника Плениснера, спустившегося в 1763 году по Анадыри. Он получил сведения от чукчи Хехгигита о том, что на двух островах, лежащих против Чукотского полуострова, живут не чукчи, а люди другого племени. «Самые лучшие их мужики и старшины имеют у себя для украшения их сделанные из моржовых зубов подле рта у нижней губы в прорезанных на обеих сторонах скважинах по одной плоской кости круглой, подобно запанкам, величиною, как прежде бывшие пятикопеечные медные, а иногда и против нынешних гривенников и пятикопеечников серебряных; и те кости они вдевают (в) помянутые скважины... во время их жертвы (жертвоприношения. Л. Д.). По сему и называются зубатые; а когда начнут есть, то те кости из прорезанных скважин вынимают».
Скорее всего и Дежнев и Плениснер имели в виду одни и те же острова, лежащие в Беринговом проливе – острова Ратманова и Крузенштерна. Описание «зубатых людей» в дежневской отписке совпадало с более пространным описанием у Плениснера. Поэтому описание Семена Ивановича, хотя и краткое, можно воспринять как сделанное очевидцем. По-видимому, мореплаватели высаживались на островах Диомида и имели контакт с населением.
«А лежит тот Нос промеж сивер на полуношник, – читаем далее в отписке Дежнева, – ас русскую сторону Носу признака вышла: речка, становье тут у чухоч делано, что башня из кости китовой, и Нос повернут круто к Онандыре реке под лето. А доброво побегу от Носа до Анандыри реки трои сутки...» Опять этнографическая информация. Башня из кости китовой – это образное или фигуральное определение жилища прибрежных жителей. Оно представляло собой землянку, кровельный каркас которой делался из китовых костей. И здесь мы видим совпадение с описанием, приводившимся нами выше, сделанным другим автором, Г. Сарычевым.
Эта меткость, достоверность наблюдений Дежнева служит бесспорным доказательством реальности его плавания и полной несостоятельности тех скептиков, которые пытались подвергать сомнению его достоверность. Определяет Дежнев и местонахождение Носа «промеж сивер на полуношник». Старинные русские термины «сивер» и «полуношник» – это названия ветров, бытовавшие в лексиконе русских полярных мореходов. Могли они употребляться и для обозначения стран света. Возможно, Дежнев использовал какую-то точку отсчета, расположенную южнее Носа, который по отношению этой точки находился в северо-северо-восточном направлении, то есть «промеж сивер на полуношник». Впрочем, в научной литературе можно найти другие попытки объяснить эту фразу отписки.
Подавляющее большинство исследователей склоняется к мысли, что Большой Каменный нос или его крайняя восточная точка (если допускать расширительное толкование) – это современный мыс Дежнева. Однако же выдвигались и другие точки зрения. Еще в XVIII веке Г. Ф. Миллер, а вслед за ним в прошлом веке и Н. Н. Оглоблин идентифицировали дежневский Большой Каменный нос с мысом Чукотским, расположенным несколько южнее, вблизи которого также лежат небольшие островки. В пользу сторонников первой, наиболее убедительной, по нашему мнению, точки зрения служит следующий аргумент. Мыс Дежнева далеко вдается в море, и, как подчеркивает М. И. Белов, он как бы делит всю окружающую природу на два региона – северный, арктический, и южный, тихоокеанский. Это самый заметный географический объект, мимо которого ни один моряк не может пройти, чтобы не отметить его на своих картах. За мысом Дежнева береговая линия резко поворачивалась на юго-запад. Чукотский и другие соседние мысы не столь внушительны и приметны. Поэтому С. Дежнев и избрал тот из мысов, который впоследствии будет назван его именем, чтобы упомянуть о нем в своей отписке и дать краткое его описание.
Недоумение и споры исследователей вызывает заключительная фраза той выдержки из дежневской отписки, которую мы приводили выше – «А доброво побегу от Носа до Анандыри реки трое сутки». За трое суток путь от мыса Дежнева до анадырского устья на парусном коче XVII века преодолеть невозможно. Путь этот превышает тысячу километров. К тому же плавание часто затруднено противными ветрами. За это несоответствие ухватился Голдер, чтобы воскликнуть – недостоверное свидетельство! Стало быть, и само плавание Дежнева вокруг материка фантазия.
Скупы свидетельства Дежнева о Большом Каменном носе. Все же из немногочисленных строк дежневской отписки можно сделать определенное заключение. Экспедиция задержалась у восточной оконечности материка на некоторое время. Мореплаватели обследовали мыс и прилегающие к нему участки побережья, побывали на островах Диомида, присматривались к местным эскимосам, вероятно, завязывали с ними меновую торговлю. Одекуй, металлическая утварь, ножи могли вымениваться на моржовый клык. Острова Диомида лежат в самой узкой части Берингова пролива. В ясную погоду с возвышенной точки восточного островка можно увидеть как азиатский берег, так и аляскинский.
Эскимосы издавна обитали по обоим берегам Берингова пролива. Отличные мореходы, они общались с соплеменниками противоположного берега, переплывая в спокойную погоду пролив на легких продолговатых байдарах, обтянутых шкурой морского зверя. Возможно, на одном из островов Диомида съезжались эскимосы чукотские и аляскинские для родственного общения, обмена подарками. Это дает нам основание предполагать, что русские мореходы могли иметь общение с аборигенами, бывавшими на берегах Аляски, ила даже непосредственно с североамериканскими эскимосами, и получить от них информацию о какой-то большой земле, лежавшей за проливом. Если это так, то почему такая, казалось бы, первостепенной важности информация не нашла отражения в дежневских отписках? Да потому, что ограниченность географической осведомленности мореходов не позволила бы им оценить всю исключительную важность услышанного. Рассказы о «Большой земле» за проливом воспринимались ими как рассказы еще об одном острове среди многочисленных и малоприметных островов, встречавшихся на пути. Быть может, эта загадочная земля воспринималась как продолжение все той же Новой Земли, которая, по ошибочным представлениям русских мореходов XVII века, тянулась в восточном направлении вдоль северных берегов Сибири на огромной протяженности.
Интересное предположение высказывает писатель Сергей Марков, автор книги «Подвиг Семена Дежнева» ,(М., 1948). Поскольку у Большого Каменного носа они сделали продолжительную стоянку, не могли ли русские мореходы, обследуя окрестности Носа и прибрежные острова, совершить разведывательное плавание и к аляскинскому побережью? Ведь от Малого Диомида до берега Америки всего сорок верст. «Сорок верст – не препятствие для коча, и, даже идя на веслах, Дежнев мог пригрести и к восточному берегу пролива, к концу земли Кыымын – так чукчи именовали северо-западный край Нового Света. И еще неизвестно доподлинно, какие «чукчи» затеяли сражение с Дежневым и Федотом Алексеевым на неведомом пристанище».
Предположение писателя не представляется невероятным. Такое посещение Аляски Алексеевым и Дежневым было вполне в пределах технических и физических возможностей мореплавателей. Однако же никакими документальными свидетельствами, которые прямо или хотя бы косвенно подтверждали такую возможность, мы не располагаем.
Б. П. Полевой выдвигал гипотезу, что один из двух «островов зубатых», расположенных напротив Чукотского полуострова и упомянутых в отписке Дежнева, может быть идентифицирован с Аляской. Эту возможность допускал и А. В. Ефимов.
Большой интерес представляет «наказная память» (инструкция) якутского воеводы В. Н. Пушкина десятнику Михаиле Стадухину, пытавшемуся в 1649 году повторить плавание Алексеева – Дежнева вокруг Чукотского полуострова. В этом документе сообщались все известные сведения о прилегающих к Анадыри землях. В ней, в частности, содержится упоминание о том, что против устья реки Погычи (Анадыри) где-то далеко на северо-востоке лежит большая «Новая земля». Население Погычи посещает ее для промысла моржовой кости. Очевидно, что речь идет не о той «Новой земле», которая была давно известна поморам. Слово «Новая» скорее здесь употребляется в смысле «неизведанная», «неизвестная». Не об Аляске ли шла речь, слухи о которой могли доходить до русских через чукчей и эскимосов?
Вернемся теперь к рассуждениям Дежнева относительно местоположения Большого Каменного носа, который будто бы находится в трех сутках пути от анадырского устья. В это утверждение трудно поверить. А если принять гипотезу, что точкой отсчета для рассуждений Дежнева служила не восточная оконечность Азии, а какой-либо более южный прибрежный пункт? Эта гипотеза, кажется, помогает сторонникам того взгляда, что Большой Каменный нос – это весь Чукотский полуостров или хотя бы его восточная часть. Тогда от южного рубежа Носа в широком смысле, возможно, и доплывешь до устья Анадыри за трое суток.
А нет ли решения загадки более простого? Минуя пролив, уцелевшие кочи оказались в бурном Беринговом море. Буря могла их отнести далеко от берега, швыряла корабли по бушующим морским просторам. Мореходы, не имевшие карт, располагавшие лишь простейшими навигационными приборами, могли потерять ориентировку во времени и в пространстве. Вот и сложилось ошибочное представление, что если бы буря не мотала кочи в открытом море, то, держась берега, можно было бы проделать весь путь за трое суток. К тому же Семен Иванович Дежнев, отнюдь не ученый гидрограф, хотя и человек одаренный и смекалистый, составлял свою отписку шесть лет спустя, после плавания. Мог что-то позабыть, мог что-то и поднапутать.
В Беринговом море буря разъединила кочи Семена Дежнева и Федота Алексеева. Организатору экспедиции не суждено было довести ее до конца и достичь желанной цели – Анадыри. Этим двум замечательным людям больше никогда не суждено было встретиться. Коч Алексеева отнесло далеко на юг, и долго никаких известий о судьбе его и его экипажа не было. А корабль Дежнева, последний из всей экспедиции, долго носило по морю. Можно представить эти трагические часы и дни. Истерзанный бурей одинокий коч, с изодранными парусами, поврежденным такелажем, плохо поддававшийся руке кормчего, швыряло как легкую пушинку с одного гребня гигантских волн на другой. Люди шептали слова молитвы Николаю-угоднику, заступнику мореплавателей, и уже, казалось, не надеялись выйти живыми из переделки. Грозно ревел Тихий океан, словно грозил дерзким смельчакам. Скрипели жалобным стоном мачта и весь коч. Волны перекатывались через палубу и смывали все, что было плохо закреплено. Обессиленные казаки едва успевали откачивать воду из трюма...
Выше мы писали, что еще в Ледовитом океане, согласно традиционной версии, два коча были разбиты бурей, два пропали без вести, пятый коч – анкудиновский потерпел крушение в Беринговом проливе. Таким образом, из семи кочей уцелело только два, которые и вышли проливом в Тихий океан. Этой версии и придерживается большинство авторов, обращавшихся к истории плавания Алексеева – Дежнева. Однако противоречивость источников дает основание исследователям приводить и другие версии. Так, М. И. Белов, например, утверждает следующее: «В начале сентября, когда в северной части Берингова моря начинается полоса штормов и бурь, четыре (!) уцелевших русских судна вместо семи, отправившихся в путешествие, вышли из пролива и направились на юг. Впереди их ждали великие испытания». Если в этом случае прав М. И. Белов, то выходит, что два коча из последних четырех погибли не в Ледовитом океане, а в Беринговом море.
В 1890 году русский архивист, археограф и историк Н. Н. Оглоблин издал и прокомментировал обнаруженные им четыре челобитных Семена Ивановича Дежнева царю Алексею Михайловичу. Две из них – челобитная 1662 года, писанная в Якутске, и другая, поданная в конце 1664 года в Москве, содержат некоторые сведения о прошлой деятельности челобитчика. «Именно здесь заключены те слова Дежнева, после которых не остается никаких сомнений в том, что он прошел весь Берингов пролив», – замечает Оглоблин.
Вот слова самого Дежнева из его челобитной 1662 года: «И я, холоп твой, с ними торговыми и промышленными людьми шли морем, на шти кочах, девяносто человек, и прошед Анадырское устье, судом Божиим те все наши кочи морем разбило, и тех торговых и промышленных людей от того морского разбою на море потонуло и на тундре от иноземцев побитых, и иные голодной смертью померли, итого всех изгибло 64 человека».
Следует обратить внимание, что знаки препинания в этом документе расставлены не его автором, а инициатором его публикации, придерживавшимся современной ему логики. Русские грамотеи XVII века не знали синтаксиса в современном его понимании. И поэтому данная выдержка из документа дает основание для разноречивых толкований, зависящих от того, как расставлены знаки препинания. Если бы поставили точку после «девяносто человек», то свидетельство Дежнева не оставляло бы сомнения в том, что все кочи гибли в Беринговом море, «прошед Анадырское устье». Если же точка стояла бы после слов «прошед Анадырское устье», то можно было бы допускать двоякое толкование. «Я, холоп твой, Семейка Дежнев, достиг устья реки Анадыри. А все кочи морем разбило». Где разбило, в каком море, до Большого Каменного носа или за ним – автор челобитной не уточняет.
Очевидно, история Алексеева – Дежнева дает пищу исследователям для новых поисков и уточнений. Но как бы ни истолковывать смысл дежневской челобитной 1662 года, соглашаться или не соглашаться с традиционной версией, горький факт остается фактом. К концу морского плавания все кочи экспедиции оказались разбитыми или пропавшими без вести. Погибла большая часть участников похода. Уцелела, достигнув берега к югу от анадырского устья, лишь небольшая горстка смельчаков во главе с Дежневым – менее четверти всего состава экспедиции. Помог $и Семену Ивановичу счастливый случай или же личный опыт, выдержка, бесстрашие, которые оказались выше, чем у других командиров кочей, не выдержавших схватки со стихией? Несомненно, и то и другое. «А я, холоп твой, от тех товарищей своих остался всего двадцатью четырьмя человеки», – писал С. И. Дежнев в той же челобитной.
Дорого заплатили русские мореходы за свой беспримерно героический подвиг, подвиг первых европейцев, прошедших Великим Северным морским путем Тихий океан. Отдал свою жизнь во имя великого открытия организатор экспедиции Федот Алексеев. Не суждено было ему достичь желанной цели – реки Погычи – Анадыри. Принял у него эстафету руководителя Семен Иванович Дежнев, завершивший дело, начатое совместно с Федотом.
Последний коч с дежневским отрядом был выброшен на берег значительно южнее устья Анадыри, «в передний конец за Анадыр-реку», по словам самого Дежнева. Точно определить место гибели коча затруднительно. На этот счет существуют разные суждения. Это случилось первого октября 1648 года на сто второй день путешествия.
Обратимся теперь к судьбе Федота Алексеева. В XVIII веке на Камчатке распространялись смутные предания, обраставшие явно легендарными подробностями. Коч (или кочи) Алексеева будто бы принесло к камчатскому берегу. Здесь русские жили среди мирных камчадалов. На следующий год они отремонтировали коч и, обогнув мыс Лопатку, южную оконечность Камчатского полуострова, достигли Пенжинской губы. Там произошло кровопролитное столкновение с коряками, во время которого все русские, в том числе Федот Алексеев, были перебиты. Такова эта трагическая, но малодостоверная история.
Она стала известна выдающемуся русскому путешественнику и исследователю Камчатки Степану Петровичу Крашенинникову (1711 – 1755). В своем капитальном труде «Описание земли Камчатской» Крашенинников пишет: «Но кто первый из русских людей был на Камчатке, о том я не имею достоверных сведений и лишь знаю, что молва приписывает это торговому человеку Федоту Алексееву, по имени которого впадающая в р. Камчатку речка Никуля называется Федотовщиной. Рассказывают, будто бы Алексеев, отправившись на семи кочах по Ледовитому океану из устья р. Ковымы, во время бури был заброшен со своим кочем на Камчатку, где перезимовав, на другое лето обогнул Курильскую Лопатку и дошел морем до Тигеля, где тамошними коряками был убит зимою со всеми товарищами. При этом рассказывают, что к убийству сами дали повод, когда один из них другого зарезал, ибо коряки, считавшие людей, владеющих огнестрельным оружием, бессмертными, видя, что они умирать могут, не захотели жить со страшными соседями и всех их перебили».
Однако приводя подобную версию, Крашенинников считает ее сомнительной. В ее правдивости сомневаются и последующие исследователи, поскольку подобная легендарная история в своей основе абсолютно противоречит заслуживающей доверия отписке Дежнева воеводе Ивану Акинфову. В отписке речь шла о том, что в 1654 году Семен Дежнев во время одного из походов и столкновений с коряками у анадырского устья «отгромили у коряков якутскую бабу Федота Алексеева». Речь шла об отбитой у коряков спутнице Федота, отправившейся с ним в плавание. Освобожденная из коряцкого плена якутка поведала, очевидно, правдивую историю о судьбе мужа и его спутников. «И та баба сказывала, что де Федот и служилой человек Герасим (Анкудинов) померли цингою, а иные товарищи побиты, и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душою, не знаю-де куда».
Что мы видим из этого важного сообщения? Герасим Анкудинов, не ладивший с Дежневым, еще раньше, по-видимому, при выходе в Берингово море, перешел с дежневского коча к Алексееву и разделил с ним его судьбу. Оба погибли от цинги, либо в море, во время плавания, либо во время одной из высадок на берегу, скорее всего где-то значительно южнее устья Анадыри, на Олюторском берегу или на крайнем северо-востоке Камчатки. Во время высадок происходили стычки с коряками, перебившими часть отряда Федота Алексеева и захватившими в качестве военной добычи его жену-якутку. Немногие уцелевшие люди из отряда ушли куда-то на юг, вдоль восточного побережья Камчатки. Коч потерпел крушение и был разбит, и им уже невозможно было воспользоваться, а имущество погибло или разграблено коряками. Это и заставило «якутскую бабу» показать, что немногие уцелевшие русские «побежали в лодках с одною душою», то есть налегке, без припасов и снаряжения.
Последние спутники Алексеева, по-видимому, нашли прибежище где-то на западном побережье Камчатки. Здесь еще долго сохранялись следы пребывания русских, относящиеся к середине XVII века. В 1697 году Владимир Атласов слышал рассказы местных жителей о том, что много лет тому назад в устье речки Никулы жили несколько русских. Развалины русской избы на этом месте сохранялись еще во времена Крашенинникова, писавшего: «Что касается построенных на р. Никуле зимовий, то и сами камчадалы подтверждают, что они построены русскими людьми». Таким образом судьбу Федота Алексеева и его спутников удается выяснить на основе достоверных источников. Последние из этих спутников закончили свою жизнь на Камчатке.
Сколько же выпало тяжких испытаний на долю этих людей, оторванных от соотечественников, потерявших свое снаряжение и последние припасы. Какую упорную борьбу за существование пришлось выдержать им, забывшим вкус ржаного хлеба, столкнувшимся с суровой природой восточной Камчатки, зимней стужей, голодом. Уходили из жизни один за другим товарищи Федота Алексеева, умирали, как и он, от цинги, гибли в схватках с диким зверем, не выдерживали лютых зимних морозов. Остался наконец последний, доживавший дни свои в тоске и одиночестве. Но вот умер и он.
А может быть, и не было вовсе оснований драматизировать их долю, хотя и не сладкую? Сдружились с мирными приветливыми камчадалами, поженились на камчадальских девках, приспособились к образу жизни своих новых родичей. Ходили с ними на промысел, стали разводить домашних оленей, вырядились в одежонку, пошитую из оленьего меха, и выжили. И не только выжили, а нарожали крепких и выносливых креолов. А умирали в глубокой старости, в кругу семьи, окруженные многочисленными чадами своими, детьми и внуками.
Так ли это было? К сожалению, мы не знаем, каков был конец горсточки отважных людей, заброшенных судьбою на Камчатку. Но отдадим должное их подвигу. Это были первые русские, первооткрыватели, достигшие Камчатского полуострова и, вероятно, не подозревавшие о значении сделанного ими открытия.
В Северо-Восточной Азии лето коротко, и зима наступает рано. Уже в начале сентября бывают заморозки, а во второй половине месяца начинаются снегопады. Октябрь, по существу, уже зимний месяц. Реки скованы льдом. Дуют резкие холодные ветры. Тундра превращается в бескрайнее белое пространство, лишь изредка оживляемое оленьим стадом да дымками юрт.
Измотанные тяжелым плаванием, изголодавшиеся дежневцы вступили на голый заснеженный берег. Место было безлюдное – ни жилища, ни души вокруг. Всего лишь двадцать пять человек, считая Дежнева, из которых, вероятно, многие были больны цингой, – вот все, что осталось от некогда многолюдной экспедиции. За дорогу пообносились изрядно. Одежонка превратилась в рубища.
С двойственным чувством вступали дежневцы на незнакомый берег. С чувством успокоительной радости ст того, что пришло долгожданное спасение, что осталось позади плавание по бушующему морю, чреватое погибелью. И с тревогой, что впереди еще долгие поиски обжитых мест, трудные и голодные.
Первым делом разожгли костер. Кто еще не растерял силенки, собирал выброшенный морским прибоем выкидник и обломки коча. Стали держать совет. Теперь Дежнев был бесспорным главой экспедиции. На нем и лежала вся ответственность за судьбу отряда. Он и сказал свое веское слово – идем на Анадырь-реку.
Место крушения коча находилось значительно южнее анадырского устья, где-то на Олюторском берегу. Дежнев принял решение, бросив разбитый коч, уже непригодный к плаванию, двигаться вдоль гористого берега по прибрежной кромке к Анадыри. Там, возможно, посчастливится встретить местное население и с его помощью найти спасение от голода и болезней, отдохнуть и подкормиться в становище. Анадырь была конечной целью экспедиции, и от этой цели Дежнев не хотел отступать. С Анадырью были связаны планы поиска новых пушных промыслов и объясачивания новых племен.
Знал ли или предугадывал Семен Иванович местонахождение устья Анадыри? Возможно, потерявший управление, поврежденный коч проходил по бушующему морю мимо выхода из Анадырского лимана, и интуиция подсказала Дежневу, что здесь должно находиться устье большой реки. Но попытка высадиться на берегу лимана не удалась, и корабль был выброшен значительно южнее. Независимо от такой вероятности опытному мореходу могло казаться логичным предположение, что вряд ли на таком значительном расстоянии от Большого Каменного носа до места гибели коча нет устья большой реки. Стало быть, надо идти на север и только на север.
С горечью прощались дежневцы с останками корабля, сослужившего свою добрую службу. Долго выдерживал коч бури и штормы, держался, как герой, до последних дней своих. Вечная память тебе, славный боевой товарищ. Кто-то из казаков прослезился даже. Оставили товары, снасти, многое другое, что не в силах были унести с собой. Взяли самое необходимое: лыжи, оружие с запасами пороха, кухонную утварь, теплые спальные принадлежности, жалкие остатки продовольственных припасов. Погрузили все это на нарты. Помолились Зосиме и Савватию, добрым покровителям поморов, и тронулись в путь.
Ох и труден путь по стылой каменистой кромке берега. Изодрали об острые камни, припорошенные снегом, обутки, ставшие ветхими опорками. А с моря дул пронизывающий ветер, иногда кружилась метель. Ночью спасались от ветра, сбившись в кучу у костра под отвесным обрывом скалы. После непродолжительного привала снова трогались в путь, волокли на себе груженые нарты, пробирались между нагромождениями валунов.
Долог был путь по безлюдному берегу. «И пошли мы все в гору (то есть берегом, а не морем. – Л. Д.), сами пути не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедной Семейка, с товарищи до Онандыры реки ровно десять недель», – сообщал Семен Иванович в своей отписке И. П. Акинфову, составленной шесть лет спустя. Десять недель, почти два с половиной месяца – срок достаточный для преодоления большого расстояния, если даже предположить, что обессиленные, голодные люди, среди которых были цинготные больные, могли преодолевать в день не больше десятка километров.
Ближе к анадырскому устью побережье становилось низменным. Река впадала в лиман, глубоко вдававшийся в сушу и соединявшийся с морем узкой горловиной. И в устье Анадыри, которого достигли к середине декабря, не оказалось никаких признаков жизни. Река, лиман, Анадырский залив – все было сковано льдом. Голые безлесые окрестности тоже были безлюдны. Они давили своим унылым безмолвием, мертвой пустотой. Попытка наладить подледный лов рыбы не увенчалась успехом. Обессиленные походами люди не смогли выдолбить проруби в крепком льду. Не было заметно и какой-нибудь дичи. О злоключениях отряда Дежнев пишет в той же отписке: «И рыбы добыть не могли, лесу нет. И з голоду мы бедные врозн разбрелись».
Дальнейшие события развивались трагически. Двенадцать человек, почти половина отряда, отправились вверх по Анадыри в поисках стойбищ оленеводов, надеясь раздобыть у них пищу. Они шли по голой речной пойме, вероятно, до тех пор, пока хватило сил, и не встретив ни одного жилища, повернули обратно. «И ходили 20 ден, людей и аргишниц (оленьих обозов. – Л. Д.), дорог иноземных, не видели». Из дальнейшего текста дежневской отписки узнаем, что за три дневных перехода до лагеря, где находился Дежнев с другой половиной отряда, обессиленные люди сделали привал и стали рыть в снегу яму для ночлега. Они были уже не в состоянии продолжать путь. Только промышленный человек Фомка Семенов Пермяк стал убеждать товарищей собрать последние силы и идти к лагерю. Снеговая яма может стать для них местом гибели. Но Пермяк смог убедить только двоих, Сидорку Емельянова н Ивашку Зырянина последовать за ним. Провожая их, оставшиеся товарищи просили, чтобы прислали им «по-стеленко спальные и парки худые, чем бы нам напитатися и к стану добрести». Перед нами горькое свидетельство отчаянного положения дежневцев. Как видно, все съестные припасы были к тому времени съедены. Теперь в пищу шли кожаные ремни, старые парки, то есть изношенная верхняя одежда, голенища сапог и т. п. Оставленные за три перехода люди еще надеялись подкрепиться, отогреться и соединиться с отрядом.
Пермяк, Емельянов и Зырянин добрались до лагеря и доложили Дежневу о случившемся. Их сообщение вызвало беспокойство и тревогу за товарищей. В тот же день Семен Иванович послал Фомку Пермяка, видимо, человека наиболее сильного и выносливого, к оставленным в снежной пустыне обессиленным и голодающим людям, поделился с ними, чем мог. «И я, Семейка, последнее свое постеленка и одеялишка и с ним Фомкою к ним на Камень послал». Терпящих бедствие людей Пермяк на месте не нашел и возвратился один «...неведомо и их иноземцы розвели», – полагает Дежнев.
Итак, отряд лишился девяти человек. Это была ощутимая потеря. Что же произошло с этими людьми? По предположению Дежнева, их, вероятно, захватили какие-то неведомые местные обитатели («иноземцы»).
С этим предположением трудно согласиться. В районе анадырского устья ни до этого трагического события, ни позже никакие аборигены не появлялись. О них нет упоминаний в дежневской отписке. Скорее всего обессиленные люди умерли голодной смертью или замерзли, а метель замела их снежную могилу, и потому Пермяк не нашел их останков. Он мог прийти к ним на помощь только на шестой-седьмой день, когда выручать было уже некого. Могла произойти роковая встреча и со стаей голодных полярных волков, которым несчастные люди уже не в силах были оказать сопротивление.
Остатки отряда зазимовали в районе устья в ожидании того благоприятного для плавания времени, когда Анадырь вскроется и очистится от льда. Как удалось перенести страшную зиму 1648/49 года? Дежнев ничего об этом не сообщает. Видимо, соорудили какое-то жилище из леса-выкидника с очагом, завалили снаружи стены снегом, чтобы ветер не задувал. Пытались бить зверя. В голодную зиму не приходилось быть разборчивым в пище – рады были и песцу, и волку, и медведю-шатуну. За зиму умерло от цинги, или черной смерти, как называли эту болезнь мореплаватели, еще трое. Осталось двенадцать, как-то выживших. До нас дошли имена десяти из этих двенадцати. Это Семен Дежнев, Фома Семенов Пермяк, Павел Кокоулин, Сидор Емельянов, Иван Пуляев, Михаил Захаров, Терентий Куров, Елфим Меркурьев Мезеня, Петр Михайлов и Артемий Солдатко.
Дежнев с товарищами стали русскими первооткрывателями Анадыри и нового обширного края, охватывавшего анадырский бассейн. Если бы Семен Иванович Дежнев сделал только это открытие, он по праву вошел бы в историю как выдающийся первопроходец. Открытие это было осуществлено дорогой ценой, за него было заплачено человеческими и материальными жертвами, потерей последнего коча и половины из тех остатков экспедиции, которые достигли анадырского устья. Но разве и другие великие географические открытия совершались без жертв!
Наконец суровые зимние месяцы остались позади. Ярче засветило солнце. Таяли снега. С гулом лопалось ледяное покрытие, сковывавшее лиман и реку, громоздились остроконечными торосами льдины, накатываясь друг на друга. Потом начался ледоход. Нескончаемой вереницей плыли по реке осколки льда разных форм и размеров, иногда они образовывали ледяные заторы, вокруг которых бурлила и клокотала вода. Наконец ледоход прошел. Зазеленели свежей травой берега, холмы, расцветились неброской раскраской тундровых цветов. Ожил багульник, давая о себе знать резким пряным запахом. Появились перелетные птицы, оглашая окрестности своим разноголосым криком. Шел в реку с моря на нерест плотными косяками лосось, растекаясь по впадавшим в Анадырь мелким речушкам и ручьям. Вслед за лососевыми косяками появилась в низовьях реки проворная нерпа, желая полакомиться рыбой. А на берега ручьев выходили порыбачить и отощавшие за время зимней спячки медведи.
Воспрянули духом дежневцы, возрадовались скупому на щедроты весеннему солнцу, свежим краскам тундры. Принялись за рыбную ловлю, охоту на гусей и лебедей. Собирали черемшу, верное средство от цинги. И, главное, готовились к новому походу в глубь материка. Тщательно выбирали подходящий плавник, которого немало нанесло с верховьев Анадыри, и взялись мастерить лодки.
В начале лета 1649 года, когда река полностью очистилась ото льда, маленький отряд спустил лодки на воду и тронулся в путь вверх по Анадыри. «И пошли 12 человек, в судах вверх по Онандыре реке и шли до онаульских людей», – сообщает Дежнев в той же отписке.
По мере того как дежневцы подымались по реке, природа становилась вовсе не такой скудной, как в районе устья и лимана. По Анадырскому краю проходит граница между зоной тундровой и лесотундровой, переходящей в таежную. На берегах Анадыри встречались заросли ивы разнообразных видов. Выше по реке стали появляться отдельные рощицы лиственных пород: березы, ольхи, тополя. Толстоствольные тополя иногда поражали своими размерами и казались сказочными великанами. На пригорках кое-где росла лиственница, зеленевшая свежей хвоей. Это была здесь единственная хвойная порода, если не считать чахлого, стелющегося по земле кедрового стланика, которого было немало в окрестной тундре.
Где-то в среднем течении реки кто-то из дежневцев первым заметил дымок костра на берегу. Вот показалось несколько остроконечных юрт, в стороне от них паслось стадо домашних оленей. Послышались людские голоса и лай собак. Люди на берегу заметили приближающиеся лодки. С радостными возгласами путешественники налегли на весла, держа курс на дымок. Истощенные зимовкой, обносившиеся, они рассчитывали на помощь здешних жителей.
На берегу оказалось становище анаулов, одного из юкагирских племен. Анаулы, оленеводы и охотники, кочевали по тундре со стадами оленей. Встретили они русских настороженно. Постоянные военные стычки с восточными соседями, чукчами и южными – коряками, делали жителей Анадыри недоверчивыми и воинственными. С русскими анадырские анаулы никогда прежде не сталкивались и встретили отряд вооруженных бородатых людей с опаской. Мы не знаем, сразу ли произошло столкновение между ними и что послужило для этого поводом. Дежнев опять получил тяжелое ранение. Русские, однако, сломили сопротивление анаулов, захватили в качестве аманатов двух анаульских «мужиков» и вынудили племя платить ясак московскому государю. Сам Дежнев так описывает это событие: «И взяли мы два человека за боем ранили меня смертною раною, и ясак с них взяли. И по ясачным книгам поименно с кого что взято, и что взято государева ясаку, и больше того, я, Семейка, у тех анаульских людей что взять государева языка хочу».
Постепенно между русскими и анаулами установились, очевидно, добрые отношения. Вся линия поведения Дежнева, как мы видим, свидетельствовала о том, что он был сторонником гибкой, миролюбивой политики в отношении аборигенного населения, прибегал к силе оружия лишь в самом крайнем случае и отвергал полезность каких-либо мстительных, карательных действий. О сближении русских с анаулами говорит и то, что некоторые из дежневцев взяли себе анаульских жен. Среди них был, например, уже известный нам Фома Семенов Пермяк. Его жена, названная в крещении Устиньей, была впоследствии венчана с ним по православному обряду.
Цель отряда – достижение Анадыри и объясачивание проживавшего здесь населения – была достигнута. Нужно было обосновываться в Анадырском крае прочно и надолго, а для этого создавать опорный пункт русских с постоянным гарнизоном. Дежнев принимает решение строить зимовье, которое со временем могло бы стать острожком. Он выбирает места для зимовья на возвышенном островке, на среднем течении Анадыри, чуть выше устья Майна, в районе теперешнего селения Маркове. Здесь поблизости нашелся строевой лес. Срубили из лиственницы жилые избы с кровлей, крытой^ древесной корой, аманатскую избу, амбары для мягкой рухляди и съестных припасов, окружив постройки частоколом. Таким можно представить себе Анадырское зимовье. В нем отряд Дежнева провел зиму 1649/50 года.
Очередная зима не застала русских врасплох. На зиму они заготовили запасы мороженого мяса и рыбы. Яма, прорытая до слоя вечной мерзлоты, служила надежным естественным погребом. У соседей-анаулов всегда можно было добыть свежей оленятины. Достаточно было и топлива. За зиму Дежнев вполне оправился от раны, полученной в схватке с анаулами. Исключительная выносливость и железное здоровье и на этот раз победили хворь. Однако надежды на Анадырский край как край несметных пушных богатств не оправдались. Обследуя бассейн Анадыри, Дежнев и его товарищи не находили здесь ожидаемых «соболиных угодий и мест». Это и дало основание Семену Ивановичу сообщить якутскому воеводе во второй своей отписке, составленной в 1655 году: «А ре(ка) Анандырь не лесна, и соболей по ней мало, с вершины самой листвягу днишшей на шесть или семь, и иново черново лесу нет никако(во), кроме березнику и осинника и от Маена, кроме тальника, (нет) лесу никаково... мало, а о берегов лесу не широко, все тундра да камень». Зато Дежнев мог отметить, что река Анадырь богата рыбой. «А рыбы красной приходит много, и та рыба, что... от моря идет добра, а вверх приходит худа, потому что та рыба замирает вверху Анандыри реки, а назад, к морю не выплывает». Речь идет о лососевых, кете и горбуше, которые идут в верховья реки нереститься и там гибнут после нереста. «А белой рыбы добываем мы мало, потому что сетей у нас добрых нет», – сообщает далее Дежнев.
Обследование Анадырского края позволило Дежневу составить чертеж, о котором есть упоминание в вышеупомянутой отписке. «(А той рек)е с Анандыре чертеж: с Анюя реки и за Камень на вершину Анандыри и которые реки впали большие и малые, и до моря, (и) до той корги, где залегает зверь». К сожалению, этот важный документ, представляющий, вероятно, упрощенный схематический рисунок, до сих пор не обнаружен исследователями либо вообще утрачен.
Составление чертежей, упрощенных карт, было широко распространено в практике землепроходцев. О них имеются упоминания во многих документах XVII века. Составлялись чертежи городов, речных систем, уездов, волостей, разных «землиц» и пр. Но из них сохранились до наших дней единицы. Н. Н. Оглоблин в конце прошлого века просмотрел книги документов Сибирского приказа (всего 2048 столбцов) и обнаружил среди них только три чертежа. Нельзя исключить, что некоторые чертежи еще могут быть найдены.
Давно на Колыме, да и в Якутске не было никаких известий о судьбе Дежнева и его товарищей. Многие считали их погибшими. Через аборигенов доходили неясные слухи о том, что плыли по морю на кочах какие-то русские, а в пути потерпели крушение. Сам Дежнев из-за малочисленности своего отряда и из-за незнания сухопутной дороги не решался послать одного или нескольких из своих людей с почтой до ближайшего русского зимовья. А тем временем стремление достичь загадочную реку Погычу – Анадырь с ее якобы несметными пушными богатствами охватывало все новых и новых торгово-промышленных людей, казаков. Среди них был Иван Ерастов, под началом которого Дежневу в дальнейшем придется служить. Весной 1646 года 38 казаков во главе с Ерастовым в Якутске подали челобитную на имя воеводы с просьбой отпустить их в плавание на поиски той реки. О Погыче Ерастову, вероятно, рассказывали колымские юкагиры еще во время его службы на Индигирке. Воевода В. Н. Пушкин благосклонно отнесся к челобитной и распорядился дать для новой экспедиции два казенных коча с судовой снастью. Следующим летом корабли вышли из устья Лены, но встретив ледяные заторы и сильные противные ветры, вынуждены были зазимовать в Устьянске. Далее по каким-то неясным причинам Ерастов был устранен от руководства экспедицией, и его место занял Михайло Стадухин. Вероятно, сыграли свою роль его связи. Тогда же к экспедиции присоединилась ватага беглых и промышленных людей.
Среди участников стадухинского похода был и Юрий Селиверстов, уроженец Северной Двины, человек опытный. Среди примкнувших к экспедиции беглых главной фигурой был Василий Бугор, человек, как мы видели, дерзкий и беспокойный по натуре, активно участвовавший в волнении служилых людей в Якутском остроге в 1647 году. Возможно, он стал одним из главных предводителей этого выступления против властей. Причиной волнений послужили поборы воеводской администрации, наложившей на казаков дополнительные повинности. Известно, что еще в 1640 году Бугра, как социально опасного человека, возмутителя беспорядков, власти выслали вместе с другими служилыми людьми за пределы воеводства, в Енисейск. Через несколько лет он, видимо, был прощен и получил возможность вернуться в Якутск. В начале навигации 1647 года Бугор в числе двадцати двух служилых людей, среди которых было даже два пятидесятника, покинули острог и стали вести образ жизни разгульной ватаги беглых. Многие из них оказались в стадухинском отряде.
Свою попытку пройти морем на Погычу-реку Стадухин смог предпринять только в 1649 году, то есть уже год спустя после похода Алексеева – Дежнева. По существу, это была попытка повторить уже состоявшееся плавание 1648 года.
Плавание Стадухина закончилось неудачей. Один из его кочей погиб. Пройдя семь суток и исчерпав запасы продовольствия, а также, видимо, столкнувшись с неблагоприятными погодными условиями, он повернул обратно. Насколько далеко на восток от устья Колымы, вдоль побережья Ледовитого океана могла пройти ста-духинская экспедиция? По подсчетам М. И. Белова, исходящего из того, что при хорошей погоде коч мог пройти в сутки от 200 до 250 километров, Стадухин, вероятно, преодолел 1400 – 1750 километров. Иначе говоря, он мог дойти до Колючииской губы. Здесь произошла встреча с «коряками», упомянутыми Стадухиным в его отписке якутскому воеводе. Видимо, «коряками» он ошибочно называл эскимосов или чукчей.
«И от Ковыми-реки морем бежали семеры сутки, – сообщал М. Стадухин, – паруса не опущаючи, а реки (Анадыри. – Л. Д.), не дошел, и поймал языков – живут возле моря на берегу, иноземцев коряцких людей: и в распросе... сказывали, что-де реки мы близко не знаем, потому что возле моря лежит Камень-Утес, конца камня не знают». От языков Стадухин стремился получить сведения о предыдущей экспедиции. И вот что он узнал: «А которые служилые и торговые люди Ера-симко Анкудинов, Семейка Дежнев и с ними девяносто человек в прошлом во 156 (1648) году с Ковыми-реки пошли на ту реку Погычу (Анадырь. – Л. Д.) на семи кочах, и про них те ж языки сказывали: два коча на море разбило, и наши-де люди их побили, а достальные люди жили-де край моря и про них-де мы не знаем, живы они или нет».
Ценность этого свидетельства в подтверждении гибели двух кочей из экспедиции Дежнева – Алексеева в Ледовитом океане. Прибрежные жители, чукчи или эскимосы, которых Стадухин называл «коряками», по-видимому, наблюдали гибель двух кочей или же видели их обломки. Часть экипажей, очевидно, смогла добраться до берега и там вступила в столкновение с аборигенами, которые и перебили русских. Если согласиться с этим правдоподобным рассказом, то далеко не все корабли русской экспедиции 1648 года добрались до Берингова пролива и вышли в Тихий океан.
Итак, Стадухин с товарищами возвратился на Колыму. Если согласиться с мнением М. И. Белова, что стадухинская экспедиция добралась до Колючинской губы, то ей оставалось каких-нибудь один-два перехода до Берингова пролива. Однако Стадухин не рискнул повторить плавание. Неудача морского похода заставила его задуматься о достижении Анадыри сухим путем. От ходынского (юкагирского) мужика Ангары колымские казаки узнали подробности пути на Анадырь через Анюй, верховья которого близко подходят к анадырским верховьям и разделены хребтом. Этим путем пользовались кочевники-юкагиры, перегоняя оленьи стада. Сведения, полученные от Ангары, еще больше разожгли стремление колымских промышленных людей отправиться на поиски Анадыри.
Представитель якутских властей, боярский сын Власьев назначил главой экспедиции, в которой были заинтересованы богатые торговые и промышленные люди, Семена Иванова Мотору, опытного казака, выслужившегося из гулящих людей. Еще год назад Мотора пытался достичь Анадыри сухим путем, но, не зная дороги, проблуждал по горам и вынужден был возвратиться назад. Отряд его, состоявший из 9 служилых и 30 промышленных людей, отправился в поход в сопровождении проводника-анаула еще по зимнему снегу, в начале марта 1650 года. В путь двинулись собачьи и оленьи упряжки, навьюченные тяжелой поклажей олени. Мотора вез с собой наказную память – письменное предписание о назначении его приказным на Анадырь. Подписывая этот документ, Власьев не был осведомлен о том, что Дежнев уже находится на Анадыри и действует там как правительственный представитель. Те сведения, которые Стадухин получил от прибрежных чукчей или эскимосов во время неудачной его экспедиции, не прояснили судьбу Дежнева и его товарищей. На Колыме все еще не знали, жив ли Семен Иванович, уцелел ли вообще кто-нибудь из экспедиции 1648 года. Поэтому назначение Моторы анадырским приказчиком никак не следует расценивать как выражение недоверия к Дежневу.
Честолюбивый Стадухин был раздосадован и взбешен тем, что возглавлять поход и представлять власть на новой реке было поручено не ему, казачьему десятнику, человеку состоятельному и со связями, а худородному Моторе. Стадухинский отряд поспешно выступил вдогонку Моторе и нагнал его на Анюйском хребте. Отношения между двумя предводителями стали враждебными. Задиристый Стадухин постоянно провоцировал ссоры и стычки.
На Анадырь пришла весна. Однажды Дежнев и его спутники услышали возгласы каких-то людей и лай собак. К зимовью приближался большой караван. Люди, сидевшие на нартах, и погонявшие собак и оленей, по одежде казались своими, русскими. Обрадовались пополнению дежневцы, выбежали навстречу пришельцам. Но когда упряжки были уже совсем близко, Дежнев различил среди прибывших людей старого недруга своего Стадухина и с досадой подумал, что вот и пришел конец мирной жизни в маленьком зимовье. Что еще вытворит беспокойный и заносчивый Михайло?
С Моторой, человеком спокойным, выдержанным, Семен Иванович поладил. Они полюбовно договорились объединить оба отряда в один сводный. Дежнев безоговорочно признал старшинство своего тезки, подкрепленное наказной памятью, став его заместителем. Со Стадухиным добрые отношения никак не налаживались. Не скрывая своей неприязни к Дежневу и к Моторе, Михайло их власти над собой не признавал, действовал самочинно, вел себя заносчиво, высокомерно. Стадухин-цы обособились, поставив себе отдельное зимовье.
«А тот Михайло Стадухин пришел (с Ко)лыми реки вверх Анюя реки марта в 26 день и стали станом после нас (близк)о, – узнаем мы из отписки Дежнева. – А как те иноземцы пришли к нам с ясаком, и взяли мы государева ясаку под того аманата 9 соболей. А тот Михайло с товарищи в ту же пору об ясашном (сбо)ре учинил стрельбу из оружия, неведомо для чего, и тех иноземцев отогнал. (И) мы его, Михаила, унимали. И он нас не послушал». Вот одна из выходок разгульного Стадухина. Едва ли не в первый день пребывания на Анадыри он разогнал выстрелами толпу мирных анаулов, которые пришли с ясаком.
Без ведома Моторы, вступившего в должность приказчика на Анадыри, стадухинцы напали на мирных ясачных юкагиров, с которыми прежде Дежнев установил добрососедские отношения, и пограбили их. «И пришел Михайло Стадухин (к) ясачному зимовью не приворочивал и тех анаульских людей погромил», – сообщает Дежнев. Далее мы узнаем из его отписки, что ограбленные стадухинцами анаулы, подвергшиеся к тому же нападению со стороны другой части анаулов во главе с их предводителем Мекерой, не смогли выплачивать ясак.
Отношения между Дежневым и Моторой с одной стороны и Стадухиным с другой становились все более и более напряженными. Беглые казаки из стадухинского отряда, напоминавшие разбойную ватагу, задирали служилых и промышленных людей из отряда Моторы – Дежнева. Не раз вспыхивали драки. Зачинщиком драк чаще всего был сам Стадухин, подававший дурной пример подчиненным. С людьми он бывал груб, часто позволял себе рукоприкладство.
Бесчинства стадухинцев могли иметь опасные последствия, обострить отношения между русскими и аборигенами края, вызвать с их стороны озлобление и вооруженное сопротивление. А это могло поломать порядок, сложившийся благодаря такту и выдержке Дежнева, нарушить исправный ход поступления ясака в государственную казну. Мотора и Дежнев не на шутку встревожились и не раз пытались обуздать Стадухина. Когда стадухинцы осадили анаульский острожек, Дежнев с товарищами поспешил туда же, пытаясь увещаниями охладить пыл стадухинцев и предотвратить кровопролитие. «И яз, Семейка, с товарищы пришел к тому Анаульскому острожку к нему, Михаилу, с товарищи и стал ему говорить, что делает он негораздо, побивает иноземцов без разбору». С анаулами Дежнев вступил в переговоры и уговорил их вынести ясак, чтобы обойтись без дальнейшего кровопролития. Как Стадухин среагировал на вмешательство Дежнева – об этом сообщает сам Семен Иванович: «И он, Михайло, учал меня, Семейку, бить по щекам, а ополники (выделанные шкурки. – Л. Д.) из рук вырвал».
Не давала покою честолюбивому Стадухину мечта сделаться полновластным хозяином на Анадыри. Любой ценой сделаться. Главной помехой на пути к достижению цели был Семен Мотора, наделенный официальными полномочиями колымского приказчика. И Стадухин начинает действовать, не гнушаясь применять прямое насилие. Мотора внезапно исчез. Тщетно ожидали его товарищи девять суток. А на десятые пришел он в зимовье истерзанный и поведал, что же с ним произошло. Схватили его люди Стадухина и заковали в колоду. И держали его в колоде, подвергали угрозам и запугиваниям до тех пор, пока не согласился Мотора подписать «добровольное» отречение от своих прав начальника правительственного отряда и анадырского приказчика в пользу Михаилы Стадухина. Чтобы высвободиться из плена, Мотора такое обязательство подписал, посмеиваясь, что обманул ворога. Подписанную им клятву, которую вытянули из него бесчестным насилием, он соблюдать не собирался.
Стадухин старался также переманивать людей из отряда Моторы – Дежнева в свой отряд, прибегая как к уговорам, так и к запугиваниям. Об этих из ряда вон выходящих событиях сообщает не только сам Дежнев, но и Федор Ветошка в своей челобитной от 4 апреля 1655 года. «Велел де нам Михайло Стадухин говорить вам всем Семеновым товарищем, чтобы вы пошли и били челом в полк ему Михаиле, а буде де не послушаете и к нему Михаилу в полк не пойдете и вас де Михайло велит побивать всех на голову... и дорогою идучи по Анадыре, он Михайло у нас приказного служилого человека Семена Мотору, распиша на ходу, сильно взял, и жил он Семен у Михаила Стадухина девять дней, а на десятый день пришел он Семен к нам на дороге и сказывал: садил де меня Михайло Стадухин в колоду, и вымучил де у меня такое письмо, что де мне Семену с товарищи, не наказной памяти, твоей государевы Анадырской службы стоб не служить, а быть де ме с товарыщи под началом у него Михаила...»
История с похищением Моторы вызвала в отряде глубокое возмущение. Люди кипели негодованием и готовы были взяться за оружие. Мотора и Дежнев стали совещаться, что делать дальше, как избежать дальнейших усобиц, а может быть, и кровопролития. Было ясно, что упрямый и злобный Стадухин не остановится и будет стремиться любыми средствами сломить волю соперников, либо выжить их с Анадыри. «И в том что яз стал государеву службу служыть с Семеном Моторою с товарищы собща, потому что мы люди невеликие, и стал он, Михайло, на нас рнитца и всякими обычаями изгонять», – сообщает Дежнев якутскому воеводе.
И оба предводителя объединенного отряда принимают решение идти по первому снегу на нартах на реку Пенжину, расположенную к юго-западу от Анадыри, за горным хребтом. К Пенжине довольно близко подходят истоки правого анадырского притока Майна. Однако этим путем русские еще никогда не ходили и поэтому представляли его себе очень смутно. О Пенжине, по берегам которой проживают коряки, первые сведения могли поступить от колымских анаулов, рассказывавших о пушных богатствах Пенжинского края. Цель предполагаемого похода заключалась в том, чтобы выйти в богатые пушниной земли и объясачить проживавшие там племена.
О попытке достичь Пенжины узнаем все из той же отписки Дежнева. «И мы, служывые и промышленные люди Семен Мотора и яз, Семейка Дежнев, с товарищы с служивыми и промышленными людьми, бегаючи и ук-рываючись (о)т его, Михайловы, изгони, пошли мы осенью нартным путем вперед на захребетную реку Пянжын (Пенжину. – Л. Д.) для прииску и приводу под государеву царскую вы (соку)ю руку вновь неясачных людей».
Попытки достичь Пенжины закончились неудачей. Не располагая проводником, отряд три недели проблуждал по гористой безлюдной местности на водоразделе между бассейном Анадыри и верховьями Пенжины. Кончились съестные припасы. Пришлось ни с чем возвращаться в прежнее Анадырское зимовье. Стадухин было возрадовался, что выжил своих соперников с Анадыри. Теперь же ему снова пришлось мириться с их соседством. Пытаясь покинуть Анадырский край, отряд Моторы и Дежнева не подготовился к зимовке, не заготовил на зиму припасов и поэтому оказался в тяжелом положении.
Поздней осенью 1650 года Мотора, Дежнев и Стадухин совершили поход на анаулов, проживавших на Анадыри ниже дежневского зимовья. Пожалуй, это единственный пример совместных действий правительственного отряда и стадухинцев. Походу предшествовали следующие события. Несколько ранее, возможно, еще до неудачной попытки Моторы и Дежнева достичь Пенжины, Стадухин послал девятерых служилых и промышленных людей вниз по Анадыри к анаулам, очевидно, для сбора ясака. Анаулы перебили всех их и отошли ближе к устью. Факт этот знаменателен. Своей заносчивостью и жестокостью Стадухин восстановил против себя местное население, с которым Моторе и Дежневу удавалось ладить. Так что вина за случившуюся трагедию целиком ложится на Михаилу. Таким образом стадухинский отряд был существенно ослаблен. Это и заставило самонадеянного Стадухина полагаться на этот раз не только на свои собственные силы, а объединить свои усилия с отрядом Моторы – Дежнева.
«И мы ходили к ним, анаулям, вниз Анандыри реки, и у них зд(елан ост)рожек, и мы их из острожку вызвали, чтоб оне государю вину свою при (не) ели и ясак бы государев с себя дали. И они, анаули, стали с нами дратца», – рассказывает Дежнев. Защитники острожка схватились с нападающими в рукопашном бою. Они были вооружены топорами и ножами, насаженными на древки. Ловко владея этим оружием, анаулы нанесли русским серьезные потери. В ожесточенной схватке были убиты служилый человек Суханка Прокопьев и трое промышленных людей, несколько человек получили тяжелые ранения. Одного из них топором изранили в голову, и он был немощен всю зиму, двоих ранило стрелой в лицо. «И бог нам помог тот их острожек взять и их, анаулей, смирить ратным боем», – завершает свой рассказ Дежнев. Чтобы заставить смирившихся анаулов выплачивать ясак, русские взяли из острожка аманата, «лутчево мужика» Кайгоню.
Совместный поход на анаулов не изменил поведения Стадухина, не смягчил напряженности в его отношениях с правительственным отрядом. Примечательны следующие события. В январе 1651 года возвращались в деж-невское зимовье с низовьев Анадыри промышленные люди Михаил Захарьев, Безноска Остафьев и Афонька Андреев с их покручениками. Голодно было в зимовье. «А те наши товарищы, жывучи у государевы казны и у аманата, помирали голодною смертью, кормились корою кедровою. А что было небольшее место свежей рыбы, и то пасли и кормили потолику государеву аманату, чтоб ему с нужды, оцынжав, не умереть», – так описывает Дежнев тяжелое положение, в котором оказались он и его товарищи. Они с нетерпением ждали Захарова и его спутников, возвращавшихся со свежими запасами продовольствия и одежды, видимо, приобретенной у мирных анаулов.