Борис Михалев

ИЗ ДОСТОЕВСКОГО
("Сон смешного человека")

1.
      "У них не было веры, зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной."
      Вера может быть более или менее сильной, то есть допускает разную степень сомнения. Знание - нечто очевидное. Духовный рост всегда знаменуется повышением несомненности предмета веры (переходом веры относительно него в знание). Под радостью единственно правильно разуметь внутреннюю чистоту. Любая другая радость иллюзорна. Однако, природа, подобно человеку, обрести совершенство не в состоянии. Всякая отдельная дочеловеческая ее форма всегда несовершенна, полная же совокупность форм (будучи реализацией абсолютного божественного разума) изначально и всегда совершенна. Низшей природе доступна только удовлетворенность причастности. Радость совершенства она с человеком никогда не разделит. Расширение соприкосновения с Целым вселенной - очищение и приближение к освобождению. Но если наступит оно для живущих и для умерших, да еще когда чтото произойдет в природе, значит освобождение - процесс вопервых коллективный, во-вторых привязанный к внешним событиям. Следовательно, соединение каждого с Целым зависит от вещей посторонних, влияние на которые индивидуальной разумной воли отсутствует, будь то непредсказуемые желания и мировоззрения людей или неуправляемые стихии мира. Такой подход вынуждает искать источник свободы и радости не в глубине собственного сознания, а в круговороте земных явлений. Это неизбежно приводит к отысканию его в грубых физических наслаждениях. Истинное совершенствование - сугубо мое, роль в нем других - пассивна. Можно трудиться сообща, помогать друг другу, но при этом один поставленную цель достигнет, другой - нет, и никто, кроме него, в этом будет не виноват. Из двух человек, живших в полностью одинаковых условиях, часто один поднимался до святого, другой падал до беса. Ничей духовный облик и никакие природные процессы не сдерживают меня в совершенствовании и не предохраняют от краха. Все определяет сделанный мной выбор. В соответствии с ним я использую любые обстоятельства в качестве ступеней вверх или вниз. Вовне - лишь материал, из которого я могу создать прекрасное произведение искусства или орудие убийства.
     
      2.
      ""Сознание жизни - выше жизни. ...знание законов счастья - выше счастья". Вот что говорили они, и после слов таких каждый возлюбил себя больше всех, ...стал столь ревнив к своей личности, что изо всех сил старался лишь унизить и умалить ее в других".
      Сознание жизни есть понимание ее смысла. В человеческой природе - ценить жизнь не саму по себе (слишком высоки способности сознания), а лишь постольку, поскольку она устремлена к внежизненной и главенствующей цели. Всякий бессмысленный шаг противен высшему человеческому достоинству. Оно требует, чтобы сознание жизни было выше жизни. Аналогично, счастье человека - не изначально (подобно животным) принудительно данное, а достигнутое, то есть полученное в pegsk|r`re познания законов счастья и последующей реализации этого знания. Однако, процесс утверждения достоинства жестко увязан на мировоззренческую проблему. В зависимости от правильного или неправильного решения вопроса о смысле жизни человек растит и укрепляет в себе соответственно достоинство или гордыню. Последняя есть первое, замкнувшееся в земную жизнь. Поэтому, когда личность отождествляется с формами (не мыслится чистым, ничем не ограниченным сознанием), уважать себя иначе, как через унижение других, невозможно. Для истинного достоинства мирское существование - инструмент. Оно обретается посредством него, но не в нем.
      "Стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому, и жить таким образом всем вместе как бы и в согласном обществе."
      Справедливо отвергая идею внешнего соединения людей при их внутреннем несовершенстве, создания согласного общества, игнорирующего грех в душе каждого, Достоевский тем не менее сохраняет веру в совершенное общество на земле, даже ставит его окончательной целью, требуя лишь для этого достижения достаточного уровня чистоты: "люби других как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо: тотчас найдешь как устроиться." Степень духовности, необходимая для благополучного общежития - этап, а не вершина. "Люби других как себя" - принцип промежуточный и к абсолютно совершенным личностям не применим. Святой себя не любит вообще, и именно это позволяет ему беспрепятственно любить других. Присутствие завершающей точки в ряду явлений подразумевает необходимость достижения совершенства всеми живущими на земле одновременно. Это маловероятно, так как уровни духовности людей - разные, и пройти за один и тот же срок пути, столь отличающихся по длине, невозможно. Святой не войдет в Царство Небесное, не дождавшись, пока к святости приблизится какой-нибудь звероподобный мерзавец?! Пропадает принцип зависимости совершенства от личных усилий, соответственно, последние, на которых единственно держится очищение, становятся бессмысленными. Воля совер шенствующе влияет только на собственное сознание. Воздействие в этом смысле человека на человека поверхностно, следовательно, второстепенно. Совершенство совокупности, навязанное извне (подарок, а не результат выстраданных выбора и устремлений) - унизительная животность - не к лицу человеку. Надо заботиться не о создании на земле чего-то нового - общего, а об индивидуальном присоединении к изначально, вечно существующему - мистическому.
      "Твердо верили... ,что наука, премудрость и чувство самосохранения заставят, наконец, человека соединиться в согласное и разумное общество... .Но чувство самосохранения стало быстро ослабевать, явились гордецы и сладострастники, которые прямо потребовали всего или ничего. Для приобретения всего прибегалось к злодейству, а если оно не удавалось - к самоубийству. Явились религии с культом небытия и саморазрушения ради вечного успокоения в ничтожестве."
      Когда премудрость человеческая соседствует со способным быть прочным и непоколебимым лишь у животных чувством самосохранения, в ее основе - заблуждение относительно смысла жизни. У зверя высший проявленный слой сознания - эмоциональный. Он не может определить для себя самосохранение как принцип, сделать его стержнем, дающим основу для упорядочения страстей. Сомневается, отвергает что-то или принимает личность только а случае, если ее сознание работает с nazejr`lh данной степени общности. Животность же характеризуется возможностью оперировать конкретными психо логическими состояниями, но не схемами, вписываясь в которые, эмоции бы наилучшим образом способствовали избавлению жизни от неприятностей и повышению выживаемости. Неосознанное практическое правило в виде бессознательного формирующего фактора поступает из независимой от личной воли идеи как таковой - тонкой сущности (содержащей определенного уровня за коны), являющейся общей непроявленной частью сознания соответствующих личностей. Принципу самосохранения безоговорочно следуют не понимающие его. Человеческому сознанию доступно вместить нечто большее, следовательно, самостоятельно решить, как к нему относиться. Здесь бессознательный формирующий фактор - духовный ориентир, приходящий из области законов, стоящих выше, чем практические принципы. Власть над последними (так как именно они центральны для земной жизни) позволяет человеку произвольно ее целиком организовывать, выбирать индивидуальный путь. Духовный импульс из бессознательной плоскости - не принудителен. Загрязненному мировоззрению может сопутствовать успех мирских начинаний и наоборот. Навязано бывает промежуточное и инструментальное. Окончательное и смысловое - то, что за пределами жизни - исключительно в компетенции свободных разума и воли. Ребенка, по неопытности делающего что-то опасное, можно взять за руку и увести, заставлять взрослого дружить с Богом против дьявола глупо. Кроме того, тогда пропадает необходимый подвиг, тре бующийся для воссоединения с Богом. Если Он на каком-то этапе не передает инициативу и руководящие функции процесса совершенствования движущихся форм человеку, теряется смысл этого процесса. Получается, что Бог сам что-то от начала до конца выполнил.
      Однако, вернемся к принципу самосохранения. Он плох для человека (когда главенствует, а не подчиняется более общему принципу) не потому, что неправилен, а потому что является низшим относительно человеческого уровня чистоты сознания. Отказ от интуитивного общения с высшими слоями последнего, болезненное зацикливание на здравом смысле в конце концов грозит опустить человека на животную стадию существования. Получение же представления о чем-то ином, кроме рассудочных конструкций, его важности и серьезности может иметь двоякий результат. За влияние на руководящий проявленный мыслительный слой в надсознательном соперничают абсолютный и загрязненные формирующие факторы. В случае антидуховного выбора здравый смысл отвергается как препятствие к осуществлению неограниченного наслаждения. Именно таких сладострастников и гордецов имел ввиду Достоевский. Но если о религиях с культом небытия и саморазрушения, жаждущих успокоения в ничтожестве, он говорит относительно сладострастников, которые, не сумев удовлетворить ненасытную страсть, хотят уничтожить себя, найдя таким образом наконец покой, то таких религий вовсе не существует. Это лишь искаженная интерпретация (даваемая Достоевским и как собственный взгляд) теми же сладострастниками истины о единой и неподвижной личности, лежащей за пределами множественного движущегося мира. Ее отличие от правильной веры в том, что у сладострастника стремление прекратить жизнь - не от разочарования в наслаждениях как таковых в качестве пути достижения гармонии, а наоборот, от слишком большого неутоленного их желания. Порочный хочет уничтожить свою личность, отождествляемую со страстями, добиться темноты. Цель же истинно верующего - максимально просветлить "я", освободить nr ограничений, очистив от приковывающих, как Прометея, к скале динамических форм.