ДОСТОЕВСКИЙ У ТИХОНА, АРМАЛИНСКИЙ У МАТРЁШИ
Фабула самой запретной части в самой крамольной главе "У Тихона" из романа "Бесы" лапидарно такова: красивый злодей Ставрогин, соблазняет соседскую девочку Матрёшу, которая вскоре вешается.
Общепринятое мнение состоит в том, что повесилась Матрёша из-за произведённого над ней "надругательства". А я попытаюсь выяснить, в чём состояло это надругательство. В совращении или в чём другом.
Близкий друг Достоевского Страхов и разные другие сообщали да сплетничали, будто Достоевский сам с девочкой ласкался. Но, к разочарованию читающих эти строки, меня эта сторона дела здесь не интересует. Было-не было, но в мыслях это он всё прокрутил как следует, и этого мысленного, романного построения мне вполне достаточно, чтобы выявить суть дела.
Основываясь только на тексте, хотелось бы, конечно, чтобы он был достоверный, чтобы это была авторская рукопись, но увы, хотя глава "У Тихона", дошла до нас в двух источниках, ни один из них не даёт полного, неискажённого, изначального текста (12-237). Рукописных источников не сохранилось, а только гранки с правкой Достоевского, да копия сделанная рукой его жены с неизвестной рукописи. Сами же рукописи предусмотрительно пропали.
Копия Анны Григорьевны - это женино благожелательное искажение первоисточника, и об этой копии говорить не стоит, ибо всё смягчено, замазано. Поэтому буду полагаться только на первый источник.
Глава "У Тихона" мыслилась Достоевским как композиционный и идейный центр романа, но уже набранная в корректуре была отвергнута редакцией "Русского вестника", где печатались "Бесы". (Поговаривали, что Достоевский якобы сам отказался печатать эту главу из-за возможного возникновения сплетен).
Друзья, которым Достоевский читал эту главу вслух тоже нашли, что она "чересчур реальна". (12-239)
После первого отказа печатать главу Достоевский написал несколько переделок и снова отсылал их в редакцию. Об одной он сообщает в письме: "Всё очень скабрезное выкинуто, главное сокращено..." (12-240)
В изложении жены был и такой вариант переделки, будто сцена с девочкой происходила в бане и тут же она замечает в скобках, "истинное происшествие, о котором мужу кто-то рассказывал". Уж конечно, мудрый муж рассказывает жене про свои сексуальные приключения только в третьем лице: по Страхову, дело происходило именно в бане. В сцене этой принимала преступное участие "гувернантка"... (см. "Урок гитары" General Erotic 4)
В книжное издание Достоевский главу "У Тихона" уже не включал, будучи уверен, что цензура её не пропустит. При жизни Достоевского она так и не была напечатана. А в посмертных изданиях глава "У Тихона" под предлогом недостоверности текста, как правило, не включалась в роман, и в лучшем случае, публиковалась после текста "Бесов" как приложение.
Можно использовать по меньшей мере два подхода к событиям, описанным в главе "У Тихона": принять всё как есть и анализировать эти события как реально присходившие или принимать выборочно, утверждая, что многое выдумка и "так не бывает". Я сделаю вид, что верю каждому слову Достоевского, но просто буду внимательно смотреть, что же это за слова и что за ними скрывается.
Прежде всего посмотрим, кто такая Матрёша и что за жизнь у неё была.
Матрёше было, по описанию Ставрогина, "лет четырнадцать, совсем ребёнок на вид." (11-13) А затем в конце своей исповеди он говорит о Матрёше: "десятилетнее существо" (11-22) Так сам толком разобраться и не мог или в конце хотел сам себя побольше "побить" более молодым возрастом соблазнённой. Или возвысить?
Жизнь Матрёши была грустной.
"Мать её любила, но часто била и по их привычке ужасно кричала по бабьи."
Связь любви и битья по русской поговорке "кого люблю, того и бью" опасна тем, что чем сильнее любовь, тем сильнее битьё, а значит тем тяжелее увечья. И поэтому самая сильная любовь приравнивается к забиванию до смерти. В тексте нигде не показана непосредственно "любовная" сторона материнской любви, а что касается битья, то оно почти не прекращается.
Мать "кричала на ребёнка... за пропажу какой-то тряпки... и даже отодрала за волосы". А когда тряпка нашлась, "матери не понравилось, что дочь не попрекнула за битьё даром, и она замахнулась на неё кулаком..." Потом, когда Ставрогин спровоцировал подозрение о краже, мать "бросилась к венику, нарвала из него прутьев и высекла ребёнка до рубцов..."
Чуть позже мать..."хлестнула её два раза по щеке за то, что вбежала в квартиру "сломя голову."
Так что никаких сомнений не возникает, что тепла, нежности, ласки Матрёша в своей жизни видела негусто.
Соблазнение
Эту сцену следует воспроизвести дословно, чтобы ясно было, что к чему. Изложение происшедшего состоит в основном из фактов, и не загрязнено болезненной авторско-Ставрогинский рефлексией на них, которой нафаршировано всё последующее повествование. А с фактами можно поработать. Итак:
"... Я тихо сел подле на полу. Она взрогнула и сначала неимоверно испугалась и вскочила. Я взял её руку и тихо поцеловал, пригнул её опять на скамейку и стал смотреть ей в глаза. То, что я поцеловал ей руку, вдруг рассмешило её, как дитю, но только на одну секунду, потому что она стремительно вскочила в другой раз, и уже в таком испуге, что судорога прошла по её лицу. Она смотрела на меня до ужаса неподвижными глазами, а губы стали дёргаться, чтобы заплакать, но всё-таки не закричала. Я опять стал целовать ей руки, взяв её себе на колени, целовал ей лицо и ноги. Когда я поцеловал ноги, она вся отдёрнулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой. Всё лицо вспыхнуло стыдом. Я что-то всё шептал ей. Наконец вдруг случилась такая странность, которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама. Лицо её выражало совершенное восхищение. Я чуть не встал и не ушёл - так это было мне неприятно в таком крошечном ребёнке - от жалости. Но я преодолел внезапное чувство моего страха и остался.
Когда всё кончилось, она была смущена. Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её. Она глядела на меня, робко улыбаясь. Лицо её мне показалось вдруг глупым. Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более. Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно." (11-16)
А теперь я в скобках прокомментирую события и проставлю акценты.
"... Я тихо сел подле на полу. Она взрогнула и сначала неимоверно испугалась и вскочила. (Конечно, испугаешься, когда кто-то подкрадывается и вдруг оказывается перед тобой). Я взял её руку и тихо поцеловал (Достоевский под повторяющимся "тихо" видно имеет в виду, что не чмокал, а целовал без лишних звуков, нежно, мокро), пригнул её опять на скамейку и стал смотреть ей в глаза (тоже мне, гипнотизёр - но девушки любят, чтобы им в глаза смотрели влюблённо, то есть с желанием). То, что я поцеловал ей руку, вдруг рассмешило её, как дитю (отчего ж "как дитю"? - любая девка из простонародья тоже бы рассмеялась - кто им в жизни руку целовал-то, а тут ещё красавец-мужчина целует ей руку, как даме, да ещё и непривычно приятно, коль целует как надо), но только на одну секунду, потому что она стремительно вскочила в другой раз, и уже в таком испуге (сначала неожиданный поцелуй руки, что смешно, а потом приятные ощущения от поцелуя сработали - вот и встрепенулась от новых чувств), что судорога прошла по её лицу (судорога узнавания наслаждения). Она смотрела на меня до ужаса неподвижными глазами, а губы стали дёргаться, чтобы заплакать, но всё-таки не закричала (перепугавшись судороги, Ставрогин приостановил поцелуи да ласки, и Матрёша заволновалась - что же будет дальше? - типичная реакция юной девушки, когда соблазнение вдруг прерывается, чуть начавшись). Я опять стал целовать ей руки (сообразил-таки), взяв её себе на колени, целовал ей лицо (по-видимому, не только в лоб) и ноги (наверно, не пятки, а там, где начинаются). Когда я поцеловал ноги, она вся отдёрнулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой (это Матрёшина первая в жизни улыбка, связанная с наслаждением, доставляемым мужчиной, вот улыбка ещё и не оформилась в похотливую, а смотрится кривой). Всё лицо вспыхнуло стыдом (вполне нормальная реакция на первое целование ног, выше пяток). Я что-то всё шептал ей (небось, что любит, что как она красива). Наконец вдруг случилась такая странность (Достоевский всё пытается представить Ставрогина чрезвычайным развратником, а у него торчат уши самого Достоевского, у которого было с дюжину-две женщин, да и то, видно, впопыхах), которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама (Ставрогина как представителя облапошенного большинства не удивило бы вовсе, если бы девочка выразила отвращение, сопротивлялась, кричала о помощи - его удивляет, что она способна быть благодарна за неведомое наслаждение, которое она испытывала, и отвечать взаимностью, "ужасно" целуя). Лицо её выражало совершенное восхищение (радовался бы, дурак!). Я чуть не встал и не ушёл - так это было мне неприятно (наслаждение вызывает неприязнь, страдание - вот это по Достоевскому) в таком крошечном ребёнке (14 лет не крошечный - Джульетта, которой общество фальшиво восхищается, была того же возраста, но ей прощают наслаждение только оттого, что она покончила с собой) - от жалости (ему жалко девушку, из-за того, что она испытывает наслаждение и счастлива, а когда она страдала на его глазах - это для Ставрогина было в порядке вещей). Но я преодолел внезапное чувство моего страха (вот именно, страха - это основное чувство, которое им руководило, а потом вызывало и ненависть и раскаяние. Страха, что его прихватят за девочку) и остался.
Когда всё кончилось, она была смущена (уж не в упрёк ли и это он ей ставит?). Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её (то есть не как развратник, который бы продолжал ласкать, а как обыкновенный жлобина: кончил - и бежать). Она глядела на меня, робко улыбаясь (конечно же, робко надеялась на продолжение ласки). Лицо её мне показалось вдруг глупым (да просто похоть у Ставрогина иссякла, вот и кажется ему всё ненужным, глупым, страшным). Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более (начала тревожиться, что отнята у неё радость, что ещё чего доброго и бить начнёт). Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно (как женщина, потерявшая надежду на продолжение, часто отворачивается спиной к мужчине, в котором разочаровалась).
В тексте не говориться конкретно, что же Ставрогин сделал с девочкой в промежутке времени от целования её ног до когда "всё кончилось", но в подготовительных материалах используется фраза "исповедует подлость с ребёнком (изнасиловал)". Достоевский поясняет слово "подлость", и потому недомолвка снимается.
Да и другая характеристика в заметках: "Из страсти к мучительству изнасиловал ребёнка" (11-153)
Но в насилии ли состоит мучительство, если следовать описанию случившегося? Вовсе нет, насилия и в помине не было, была ласка, было наслаждение и девочка радовалась, целовала в ответ. Надругательство было в резком лишении Матрёши этого наслаждения, в пренебрежении девочкой, в побеге от неё.
Это многократный литературно-жизненный вариант "соблазнённой и покинутой", а самоубийством занимались в подобной ситуации особи женского пола и значительно постарше Матрёши.
Но Достоевский с помощью Ставрогина начинает накручивать чушь, которая девочке и в голову придти не может - всё своё мужское убожество и слабость, Ставрогин переиначивает в религиозные красивости - вот как он удобно для себя устраивает объяснение Матрёшиной смятённости:
"Наверное ей показалось в конце концов, что она сделала неимоверное преступление и в нём смертельно виновата, - "бога убила"" (11-16)
Самое сильное чувство, которое испытывает Ставрогин после соблазнения Матрёши, это страх:
"К вечеру я опять почувствовал страх, но уже несравненно сильнее. Конечно, я мог отпереться, но меня могли и уличить. Мне мерещилась каторга."
Как следствие этого страха, вторым по силе чувством у него возникла ненависть, которая являлась проекцией собственного страха вовне:
"...я возненавидел её до того, что решился убить. Главная ненависть моя была при воспоминании об её улыбке."
Примечательно, что именно в этой ненависти обыватель мог бы солидаризироваться со Ставрогиным. Ведь в те времена господствовало мнение, что приличная женщина не должна испытывать наслаждение при половом акте, а оставаться безразличной, уступая мужу и лишь для продолжения рода. Если женщина смела испытывать наслаждение, то она считалась развратной, извращённой, ибо наслаждение, по научно-религиозным данным того времени, могла испытвать только публичная женщина. А тут ещё такой удар по психике "опытного" развратника: совсем юная девушка смеет улыбаться и ощущать приятность - ну как тут не возненавидеть такую малолетнюю развратницу. (Продолжительные аплодисменты высоконравственной публики.)
Помимо резкого обрывания наслаждения Матрёши и лишения её надежды на продолжение, Ставрогин подверг Матрёшу испытанию ужасному, особенно для такой юной души - ревности. К Ставрогину пришла его любовница, горничная Нина, и Матрёша была свидетельницей его ласки, даримой другой женщине.
"В углу их каморки я заметил Матрёшу. Она стояла и смотрела на мать и на гостью неподвижно... Я приласкал Нину и запер дверь к хозяйке, чего давно не делал, так что Нина ушла совершенно обрадованная." (11-17)
Потом, когда через несколько дней Ставрогин вернулся в свою квартиру, он сделал вид, что не замечает Матрёшу, у которой к тому времени появился жар. Матрёша сама подошла к его двери.
"Она вдруг часто закивала на меня головой, как кивают, когда укоряют, и вдруг подняла на меня свой маленький кулачок и начала грозить им мне с места."
Ставрогин, как повелось, испугался и после робкой безуспешной попытки заговорить с Матрёшей убежал.
А убитая Матрёша пошла и повесилась.
Причиной того, что Матрёша грозила кулачком, и её самоубийства принято считать соблазнение её Ставрогиным. Тогда как тепрь, я думаю, очевидно для любого зрячего, что не соблазнение, а отсутствие его продолжения стало причиной наивной ургозы Ставрогину и самоубийства отчаявшейся Матрёши.
Сколько женщин обозлеваются на своих мужей, половая жизнь которых состоит из преждевременного семяизвержения - сколько их, женщин, гроизит кулачком и впадает в невротические состояния? Но у взрослой, обманутой в наслаждении женщины есть возможность взять любовника, развестись и т. п. А тут девочка, которая испытывала в жизни только побои и грубость, ошеломлённая первым наслаждением и нежностью, вкусившая эту прелесть, исходящую из единственного (как она была уверена) источника, и всю эту единственную и краткую радость у неё ледяно и безнадёжно отняли да ещё продемострировали, что всё это будет отдано другой женщине.
Так что преступление Ставрогина состояло вовсе не в том, что он доставил наслаждение девочке, а в том, что он этого наслаждения её издевательски лишил.
Сами описанные действия, от которых если не шарахаться, а внимательно посмотреть, помимо воли Достоевского опровергают общенародный предрассудок о поступке Ставрогина. Поэтому в "Бесах" Достоевский решил устроить морально выдержанный конец, с его точки зрения, по-христиански справедливый: Матрёша кончает с собой - точно так же удобно разрешая смертью все несоответствия, как раскололся Раскольников, которого Достоевский заставил без всяких оснований признаться в идеально совершённом преступлении, как Ильф и Петров, под давлением советской морали, принудили Бендера под конец стать простофилей и мучиться добытым миллионом.
Непредвзятое прочтение истории с Матрёшей вскрывает неспособность даже Достоевского переиначить жизнь, которая существует, не соизмеряясь ни с христианскими, ни с какими иными критериями.
Соблазнив Матрёшу, дав ей ласку и наслаждение, Ставрогин совершил свой самый благородный поступок. Кто знает, если бы Ставрогин не побоялся преследования по закону, то он бы не бежал Матрёши, а увёз бы её, полюбил бы её, добрую, юную и, глядишь, переродился бы из своего зла в добро. Русский Пигмалион получился бы. Но получился, как всегда, Фердыщенко.
Цитируется по изданию:
Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Ленинград, "Наука"
том 11, 1974 год (обозначается как 11)
том 12, 1975 год (обозначается как 12)
В ссылках после номера тома следует номер страницы.