- О бедняга! Этот милый, наивный мальчик, этот ученый, который, что так редко встречается, знает столько вещей, а думает только о своих цветах. И ты дал ему на хранение этот смертоносный пакет! Да, брат, этот славный бедняга Корнелиус погиб.
      - Погиб?
      - Да. Он проявит либо душевную силу, либо слабость. Если он окажется сильным (ведь, несмотря на то, что он живет вне всякой политики, что он похоронил себя в Дордрехте, что он страшно рассеян, он все же рано или поздно узнает о нашей судьбе), если он окажется сильным, он будет гордиться нами; если окажется слабым, он испугается своей близости к нам. Сильный, он громко заговорит о нашей тайне, слабый, он ее так или иначе выдаст. В том и другом случае, Корнель, он погиб и мы тоже. Итак, брат, бежим скорее, если еще не поздно.
      Корнель приподнялся на своем ложе и взял за руку брата, который вздрогнул от прикосновения повязки.
      - Разве я не знаю своего крестника? - сказал Корнель. - Разве я не научился читать каждую мысль в голове ван Берле, каждое чувство в его душе? Ты спрашиваешь меня, - силен ли он? Ты спрашиваешь меня, - слаб ли он? Ни то ни другое. Но не все ли равно, каков он сам. Ведь в данном случае важно лишь, чтоб он не выдал тайны, но он и не может ее выдать, так как он ее даже не знает.
      Ян с удивлением повернулся к брату.
      - О, - продолжал с кроткой улыбкой Корнель, - главный инспектор плотин ведь тоже политик, воспитанный в школе Яна. Я тебе повторяю, что ван Берле не знает ни содержания, ни значения доверенного ему пакета.
      - Тогда поспешим, - воскликнул Ян: - пока еще не поздно, дадим ему распоряжение сжечь пакет.
      - С кем же мы пошлем это распоряжение?
      - С моим слугой Кракэ, который должен был сопровождать нас верхом на лошади. Он вместе со мной пришел в тюрьму, чтобы помочь тебе сойти с лестницы.
      - Подумай хорошенько, прежде чем сжечь эти славные документы.
      - Я думаю, что раньше всего, мой славный Корнель, необходимо братьям де Витт спасти свою жизнь для того, чтобы спасти затем свою репутацию. Если мы умрем, кто защитит нас, Корнель? Кто сможет хотя бы понять нас?
      - Так ты думаешь, что они убьют пас, если найдут эти бумаги?
      Не отвечая брату, Ян протянул руку по направлению к площади Бюйтенгофа, откуда до них донеслись яростные крики.
      - Да, да, - сказал Корнель, - я хорошо слышу эти крики, но что они значат?
      Ян распахнул окно.
      - Смерть предателям! - вопила толпа.
      - Теперь ты слышишь, Корнель?
      - И это мы - предатели? - сказал заключенный, подняв глаза к небу и пожимая плечами.
      - Да, это мы, - повторил Ян де Витт.
      - Где Кракэ?
      - Вероятно, за дверью камеры.
      - Так позови его.
      Ян открыл дверь и позвал верного слугу:
      - Войдите, Кракэ, и запомните хорошенько, что вам скажет мой брат.
      - О нет, Ян, словесного распоряжения недостаточно, к несчастью, мне необходимо написать его.
      - Почему же?
      - Потому что ван Берле никому не отдаст и не сожжет пакета без моего точного приказа.
      - Но сможешь ли ты, дорогой друг, писать? - спросил Ян, взглянув на опаленные и изувеченные руки несчастного.
      - О, были бы только чернила и перо!
      - Вот, по крайней мере, карандаш.
      - Нет ли у тебя бумаги? Мне ничего не оставили.
      - А вот библия, оторви первую страницу.
      - Хорошо.
      - Но твой почерк сейчас будет неразборчив.
      - Пустяки, - сказал Корнель, взглянув на брата, - эти пальцы, вынесшие огонь палача, и эта воля, победившая боль, объединятся в одном общем усилии, и не бойся, брат, строчки будут безукоризненно ровные.
      И действительно, Корнель взял карандаш и стал писать.
      Тогда стало заметно, как, от давления израненных пальцев на карандаш, на повязке выступили капли крови.
      На висках великого пенсионария выступил пот.
      Корнель писал:
      "Дорогой крестник! Сожги пакет, который я тебе вручил, сожги его, не рассматривая, не открывая, чтобы содержание его осталось тебе неизвестным. Тайны такого рода, какие он содержит, убивают его владельцев; сожги, и ты спасешь Яна и Корнеля. Прощай и люби меня. Корнель де Витт. 20 августа 1672 года".
      Ян со слезами на глазах вытер каплю крови, просочившуюся на бумагу, и передал письмо Кракэ с последними напутствиями. Затем он вернулся к Корнелю, который от испытанных страданий еще больше побледнел и был близок к обмороку.
      - Теперь, - сказал он, - когда до нас донесется свисток нашего храброго слуги Кракэ, это будет означать, что он уже за пределами толпы, по ту сторону пруда. Тогда и мы тронемся в путь.
      Не прошло и пяти минут, как продолжительный и сильный свист прорезал вершину черных вязов и заглушил вопли толпы у Бюйтенгофа.
      В знак благодарности Ян простер руки к небу.
      - Теперь, - сказал он, - двинемся в путь, Корнель...
     
     
      III
      Воспитанник Яна де Витта
     
      В то время как доносившиеся к братьям все более и более яростные крики собравшейся у Бюйтенгофа толпы заставили Яна де Витта торопить отъезд Корнеля, - в это самое время, как мы уже упоминали, депутация от горожан направилась в городскую ратушу, чтобы потребовать отозвания кавалерийского отряда Тилли.
      От Бюйтенгофа до Хогстрета совсем недалеко. В толпе можно было заметить незнакомца, который с самого начала с любопытством следил за деталями разыгравшейся сцены. Вместе с делегацией или, вернее, - вслед за делегацией, он направился к городской ратуше, чтобы узнать, что там произойдет.
      Это был молодой человек, не старше двадцати двух - двадцати трех лет, не отличавшийся, судя по внешнему виду, большой силой. Он старался скрыть свое бледное длинное лицо под тонким платком из фрисландского полотна, которым беспрестанно вытирал покрытый потом лоб и пылающие губы. По всей вероятности, у него были веские основания не желать, чтобы его узнали. У него был зоркий, словно у хищной птицы, взгляд, и длинный орлиный нос, тонкий прямой рот, походивший на открытые края раны. Если бы Лафатер жил в ту эпоху, этот человек мог бы служить ему прекрасным объектом для его физиогномических наблюдений, которые с самого начала привели бы к неблагоприятным для объекта выводам.
      "Какая разница существует между внешностью завоевателя и морского разбойника? - спрашивали древние. И отвечали: - Та же разница, что между орлом и коршуном".
      Уверенность или тревога?
      Мертвенно-бледное лицо, хрупкое болезненное сложение, беспокойная походка человека, следовавшего от Бюйтенгофа к Хогстрету за рычащей толпой, могли быть признаками, характерными или для недоверчивого хозяина, или для встревоженного вора. И полицейский, конечно, увидел бы в нем последнее, благодаря старанию, с каким человек, интересующий нас в данный момент, пытался скрыть свое лицо.
      К тому же он был одет очень просто и, по-видимому, не имел при себе никакого оружия. Его худая, но довольно жилистая рука, с сухими, но белыми тонкими, аристократическими пальцами опиралась не на руку, а на плечо офицера, который до того момента, как его спутник пошел за толпой, увлекая его за собой, стоял, держась за эфес шпаги, и с вполне понятным интересом следил за происходившими событиями.
      Дойдя до площади Хогстрета, человек с бледным лицом стал вместе со своим сотоварищем у окна одного дома за открытой, выступающей наружу ставней и устремил свой взор на балкон городской ратуши.
      Па неистовые крики толпы окно ратуши распахнулось, и на балкон вышел человек.
      - Кто это вышел на балкон? - спросил офицера молодой человек, только взглядом указывая на заговорившего, который казался очень взволнованным и скорее держался за перила, чем опирался на них.
      - Это депутат Бовельт, - ответил офицер.
      - Что за человек этот депутат Бовельт? Знаете вы его?
      - Порядочный человек, как мне кажется, монсеньер.
      При этой характеристике Бовельта, данной офицером, молодой человек сделал движение, в котором выразилось и странное разочарование, и явная досада. Офицер заметил это и поспешил добавить:
      - По крайней мере, так говорят, монсеньер. Что касается меня, то я этого утверждать не могу, так как лично не знаю Бовельта.
      - Порядочный человек, - повторил тот, кого называли монсеньером, - но что вы хотите этим сказать? Честный? Смелый?
      - О, пусть монсеньер извинит меня, но я не осмелился бы дать точную характеристику лица, которое, повторяю вашему высочеству, я знаю только по наружности.
      - Впрочем, - сказал молодой человек, - подождем, и мы увидим.
      Офицер наклонил голову в знак согласия и замолчал.
      - Если этот Бовельт порядочный человек, - продолжал принц, - то он не особенно благосклонно примет требование этих одержимых.
      Нервное подергивание руки принца, помимо его воли судорожно вздрагивавшей на плече спутника, выдавало жгучее нетерпение, которое он порою, а особенно в настоящий момент, так плохо скрывал под ледяным и мрачным выражением лица.
      Послышался голос предводителя делегации горожан. Последний требовал от депутата, чтобы тот сказал, где находятся другие его товарищи.
      - Господа, - повторил Бовельт, - я говорю вам, что в настоящий момент я здесь один с господином Аспереном и ничего не могу решать на свой страх.
      - Приказ! приказ! - крикнули тысячи голосов.
      Бовельт пытался говорить, но слов не было слышно и можно было видеть только быстрые, отчаянные движения его рук. Убедившись, однако, что он не может заставить толпу слушать себя, Бовельт повернулся к открытому окну и позвал Асперена.
      Асперен также вышел на балкон. Его встретили еще более бурными криками, чем депутата Бовельта десять минут тому назад.
      Он также пытался говорить с толпой, но вместо того, чтобы слушать увещания господина Асперена, толпа предпочла прорваться сквозь правительственную стражу, которая, впрочем, не оказала никакого сопротивления суверенному народу.
      - Пойдемте, - сказал спокойно молодой человек, в то время как толпа врывалась в главные ворота ратуши. - Переговоры, как видно, будут происходить внутри. Пойдемте, послушаем, о чем будут говорить.
      - О, монсеньер, монсеньер, будьте осторожны!
      - Почему?
      - Многие из этих депутатов встречались с вами, и достаточно лишь одному узнать ваше высочество...
      - Да, чтобы можно было обвинить меня в подстрекательстве. Ты прав, - сказал молодой человек, и его щеки на миг покраснели от досады, что он проявил несдержанность и обнаружил свои желания. - Да, ты прав, останемся здесь. С этого места нам будет видно, вернутся ли они оттуда удовлетворенные или нет, и таким образом мы сможем определить, на сколько порядочен господин Бовельт, честен он или храбр. Это меня очень интересует.
      - Но, - заметил офицер, посмотрев с удивлением на того, кого он величал монсеньером, - но я думаю, что ваше высочество ни одной минуты не предполагает, что депутаты прикажут кавалеристам Тилли удалиться. Не правда ли?
      - Почему? - холодно спросил молодой человек.
      - Потому что этот приказ был бы просто равносилен подписанию смертного приговора Корнелю и Яну де Витт.
      - Мы это сейчас узнаем, - холодно ответил молодой человек. - Одному лишь богу известно, что творится в сердцах людей.
      Офицер украдкой посмотрел на непроницаемое лицо своего спутника и побледнел.
      Этот офицер был человеком честным и смелым.
      С того места, где остановились принц и его спутник, было хорошо слышно и голоса и топот толпы на лестнице ратуши. Затем этот шум стал распространяться по всей площади, вырываясь из здания через открытые окна зала с балконом, на котором появлялись Бовельт и Асперен; они теперь вошли внутрь, опасаясь, по всей вероятности, как бы напирающая толпа не перекинула их через перила.
      Потом за окнами замелькали волнующиеся, беспорядочные тени. Зал, где происходили переговоры, заполнился народом.
      Вдруг шум на мгновение затих, а потом вновь усилился и достиг такой мощи, что старое здание сотрясалось до самого гребня крыши.
      Поток людей снова покатился по галереям и лестницам к выходной двери, из-под сводов которой он вихрем выкатывался наружу.
      Во главе первой группы скорее летел, чем бежал, человек, с лицом, искаженным омерзительной радостью.
      То был врач Тикелар.
      - Вот он! Вот он! - кричал он, размахивая в воздухе бумажкой.
      - Они получили приказ, - пробормотал пораженный офицер.
      - Ну, вот теперь я убедился, - спокойно сказал принц. - Вы не знали, мой дорогой полковник, честный или храбрый человек этот Бовельт. Он ни то и ни другое.
      Провожая спокойным взглядом катившийся перед ним поток толпы, он добавил:
      - Теперь пойдемте к Бюйтенгофу, полковник; я думаю, что там мы сейчас увидим изумительное зрелище.
      Офицер поклонился и, не отвечая, последовал за своим повелителем.
      Площадь и все кругом было запружено бесчисленной толпой, но кавалеристы Тилли продолжали успешно сдерживать ее по-прежнему, а главное - с прежней твердостью.
      Вскоре граф Тилли услышал все возраставший шум приближавшегося людского потока и заметил его первые валы, катившиеся с быстротой бурного водопада. В то же мгновение он увидел над судорожно простертыми руками и сверкающим оружием развевающуюся в воздухе бумагу.
      - Ого, - заметил он, приподнявшись на стременах и коснувшись своего помощника эфесом шпаги, - мне кажется, что эти мерзавцы добились приказа.
      - Подлые негодяи! - крикнул офицер.
      Действительно, это был приказ, который гражданская милиция принесла с радостным ревом.
      Она тотчас же двинулась вперед и с громкими криками и опущенным оружием направилась к кавалеристам Тилли.
      Но граф был не такой человек, чтобы позволить вооруженным приблизиться больше, чем это полагалось.
      - Стой! - закричал он. - Стой! Назад от лошадей, или я скомандую "вперед"!
      - Вот приказ! - закричала сотня дерзких голосов.
      Он с изумлением взял его, окинул быстрым взглядом и очень громко произнес:
      - Люди, подписавшие этот приказ, являются истинными палачами Корнеля де Витта. Что касается меня, то я скорее дал бы отрубить себе обе руки, чем согласиться написать хоть одну букву этого гнусного приказа.
      И, оттолкнув эфесом шпаги человека, который хотел у него взять обратно приказ, он сказал:
      - Одну минутку, бумага эта не пустячная, и я должен ее сохранить.
      Он сложил приказ и бережно положил его в карман своего камзола. Затем, повернувшись к отряду, скомандовал:
      - Кавалеристы Тилли, направо, марш!
      И совсем не громко, но все же так, что слова его были отчетливо слышны, - произнес:
      - А теперь, убийцы, делайте свое дело.
      Бешеный вопль ярой ненависти и дикой радости, клокотавший на Бюйтенгофской площади, провожал кавалерию.
      Кавалеристы отъезжали медленно.
      Граф оставался сзади, до последнего момента сдерживая оголтелую толпу, которая постепенно двигалась вперед, вслед за его лошадью.
      Как видите, Ян де Витт не преувеличивал опасности положения, когда он помогал брату подняться и торопил его покинуть тюрьму.
      И вот Корнель, опираясь на руку бывшего великого пенсионария, спускался по лестнице во двор.
      Внизу он увидел красавицу Розу, она вся дрожала от волнения.
      - О господин Ян, - сказала она, - какая беда!
      - Что случилось, дитя мое? - спросил де Витт.
      - Говорят, что они направились в ратушу требовать там приказа господину Тилли очистить площадь.
      - О, о, - заметил Ян, - это правда, дитя мое, - если кавалеристы удалятся, то для нас создастся действительно скверное положение.
      - Если бы вы разрешили дать вам совет, - сказала девушка, трепеща от волнения.
      - Говори, дитя мое.
      - Вот что, господин Ян, я на вашем месте не выходила бы главной улицей.
      - Почему же, раз кавалеристы Тилли находятся еще на своем посту?
      - Да, но до тех пор, пока этот приказ не будет отменен, они обязаны оставаться у тюрьмы.
      - Безусловно.
      - А есть у вас приказ, чтобы Тилли сопровождал вас за городскую черту?
      - Нет.
      - Ну, вот видите, как только вы минуете первых кавалеристов, вы попадете в руки толпы.
      - Ну, а гражданская милиция?
      - О, она-то больше всего и беснуется.
      - Как же быть?
      - На вашем месте, - продолжала застенчиво девушка, - я вышла бы через потайной ход. Он ведет на безлюдную улочку, вся же толпа находится на большой улице, ожидая у главных ворот; оттуда я бы пробралась к заставе, через которую вы хотите выехать.
      - Но брат не сможет дойти, - сказал Ян.
      - Я попытаюсь, - ответил с твердостью Корнель.
      - Но разве у вас нет здесь кареты? - спросила девушка.
      - Карета там, у главного входа.
      - Нет, - ответила девушка, - я решила, что ваш кучер преданный вам человек, и велела ему ждать вас у потайного выхода.
      Братья с умилением переглянулись, и оба их взгляда, преисполненные величайшей благодарности, устремились на девушку.
      - Теперь, - сказал великий пенсионарий, - еще вопрос, согласится ли Грифус открыть нам эту дверь.
      - О нет, он никогда не согласится на это, - сказала Роза.
      - Как же быть?
      - А я предвидела его отказ и, пока он разговаривал через тюремное окно с одним из кавалеристов, вытащила из связки ключ.
      - И этот ключ у тебя?
      - Вот он, господин Ян.
      - Дитя мое, - сказал Корнель, - я ничего не могу тебе дать в награду за оказываемую мне услугу, кроме библии, которую ты найдешь в моей камере: это последний дар честного человека; я надеюсь, он принесет тебе счастье.
      - Спасибо, господин Корнель, я никогда с ней не расстанусь, - сказала девушка.
      Потом с улыбкой добавила про себя:
      - Какое несчастье, что я не умею читать!
      - Крики усиливаются, дитя мое, и я думаю, что нам нельзя терять ни минуты, - сказал Ян.
      - Идемте же, - и прелестная фрисландка внутренним коридором повела обоих братьев в противоположную сторону тюрьмы.
      В сопровождении Розы они спустились по лестнице, ступенек в двенадцать, пересекли маленький дворик с зубчатыми стенами и, открыв ворота под каменным сводом, вышли на пустынную улицу, по другую сторону тюрьмы, где их ожидала карета со спущенной подножкой.
      - Скорее, скорее, господа! - кричал испуганный кучер. - Вы слышите, как они кричат?
      Усадив Корнеля в карету первым, Ян повернулся к девушке.
      - Прощай, мое дитя, - сказал он, - все наши слова могли бы только в очень слабой степени выразить нашу благодарность. Надеюсь, что сам бог вспомнит о том, что ты спасла жизнь двух человек.
      Роза почтительно поцеловала протянутую ей великим пенсионарием руку.
      - Скорее, скорее, - сказала она, - они, кажется, уже выламывают ворота.
      Ян быстро вскочил в карету и крикнул кучеру:
      - В Толь-Гек!
      Через эту заставу дорога вела в маленький порт Схвенинген, где братьев ожидало небольшое судно.
      Две сильных фламандских лошади галопом подхватили карету, унося в ней обоих беглецов.
      Роза следила за ними, пока они не завернули за угол.
      Затем она вернулась, заперла за собой дверь и бросила ключ в колодец.
      Шум, заставивший Розу предположить, что народ взламывает ворота, действительно производила толпа, которая, добившись, чтобы отряд Тилли удалился с площади, ринулась к тюремным воротам.
      Хотя тюремщик Грифус, надо ему отдать справедливость, упорно отказывался открыть тюремные ворота, все же ясно было, что, несмотря на свою прочность, они недолго устоят перед напором толпы. В то время как побледневший от страха Грифус размышлял, не лучше ли открыть ворота, чем дать их выломать, он почувствовал, как кто-то осторожно дернул его за платье.
      Он обернулся и увидел Розу.
      - Ты слышишь, как они беснуются? - сказал он.
      - Я так хорошо их слышу, отец, что на вашем месте...
      - Ты открыла бы? Ведь так?
      - Нет, я дала бы им взломать ворота.
      - Но ведь тогда они убьют меня!
      - Конечно, если они вас увидят.
      - Как же они могут не увидеть меня?
      - Спрячьтесь.
      - Где?
      - В потайной камере.
      - А ты, мое дитя?
      - Я тоже спущусь туда с вами, отец. Мы там запремся, а когда они уйдут из тюрьмы, выйдем из нашего убежища.
      - Черт побери, да ты права! - воскликнул Грифус. - Удивительно, - добавил он, - сколько рассудительности в такой маленькой головке.
      Ворота, при общем восторге толпы, начали трещать.
      - Скорее, скорее, отец! - воскликнула девушка, открывая маленький люк.
      - А как же наши узники? - заметил Грифус.
      - Бог их уж как-нибудь спасет, а мне разрешите позаботиться о вас, - сказала молодая девушка.
      Грифус последовал за дочерью, и люк захлопнулся над их головой как раз в тот момент, когда сквозь взломанные ворота врывалась толпа.
      Камера, куда Роза увела отца, называлась секретной и давала нашим двум героям, которых мы вынуждены сейчас на некоторое время покинуть, верное убежище. О существовании секретной камеры знали только власти. Туда заключали особо важных преступников, когда опасались, как бы из-за них не возник мятеж и их не похитили бы.
      Толпа ринулась в тюрьму с криком:
      - Смерть изменникам! На виселицу Корнеля де Витта! Смерть! Смерть!
     
     
      IV
      Погромщики
     
      Молодой человек, все так же скрывая свое лицо под широкополой шляпой, все так же опираясь на руку офицера, все так же вытирая свой лоб и губы платком, стоял неподвижно на углу Бюйтенгофской площади, теряясь в тени навеса над запертой лавкой, и смотрел на разъяренную толпу, - на зрелище, которое разыгрывалось перед ним и, казалось, уже близилось к концу.
      - Да, - сказал он офицеру, - мне кажется, что вы, ван Декен, были правы: приказ, подписанный господами депутатами, является поистине смертным приговором Корнелю. Вы слышите эту толпу? Похоже, что она действительно очень зла на господ де Виттов.
      - Да, - ответил офицер, - такого крика я еще никогда не слыхал.
      - Кажется, они уже добрались до камеры нашего узника. Посмотрите-ка на то окно. Ведь это окно камеры, в которой был заключен Корнель?
      Действительно, какой-то мужчина ожесточенно выламывал железную решетку в окне камеры Корнеля, которую последний покинул минут десять назад.
      - Удрал! Удрал! - кричал мужчина. - Его здесь больше нет!
      - Как нет? - спрашивали с улицы те, которые, прийдя последними, не могли уже попасть в тюрьму, - настолько она была переполнена.
      - Его нет, его нет! - повторял яростно мужчина. - Его здесь нет, он скрылся!
      - Что он сказал? - спросил, побледнев, молодой человек, тот, кого называли высочеством.
      - О, монсеньер, то, что он сказал, было бы великим счастьем, если бы только было правдой.
      - Да, конечно, это было бы большим счастьем, если бы это было так, - заметил молодой человек. - К несчастью, этого не может быть.
      - Однакоже посмотрите, - сказал офицер.
      В окнах тюрьмы показались и другие разъяренные лица, они от злости скрежетали зубами и кричали:
      - Спасся, убежал! Ему помогли скрыться!
      Оставшаяся на улице толпа со страшными проклятьями повторяла: "Спаслись! Бежали! Скорее за ними! Надо их догнать! "
      - Монсеньер, - сказал офицер, - Корнель де Витт, кажется, действительно, спасся.
      - Да, из тюрьмы, пожалуй, но из города он еще не убежал, - ответил молодой человек. - Вы увидите, ван Декен, что ворота, которые несчастный рассчитывал найти открытыми, будут закрыты.
      - А разве был дан приказ закрыть городские заставы, монсеньер?
      - Нет, я не думаю. Кто мог бы дать подобный приказ?
      - Так почему же вы так думаете?
      - Бывают роковые случайности, - небрежно ответил молодой человек, - и самые великие люди иногда падают жертвой таких случайностей.
      При этих словах офицер почувствовал, как по всем жилам его прошла дрожь; он понял, что так или иначе, а заключенный погиб.
      В этот момент, точно удар грома, разразился неистовый рев толпы, убедившейся, что Корнеля де Витта в тюрьме больше нет.
      Корнель и Ян тем временем выехали на широкую улицу, которая вела к Толь-Геку, и приказали кучеру ехать несколько тише, чтобы их карета не вызвала никаких подозрений.
      Но когда кучер доехал до середины улицы, когда он увидел издали заставу, когда он почувствовал, что тюрьма и смерть позади него, а впереди свобода и жизнь, он пренебрег мерами предосторожности и пустил лошадей во всю прыть.
      Вдруг он остановился.
      - Что случилось? - спросил Ян, высунув голову из окна кареты.
      - О сударь! - воскликнул кучер, - здесь...
      От волнения он не мог закончить фразу.
      - Ну, в чем же дело? - сказал великий пенсионарий.
      - Решетка ворот заперта.
      - Как заперта? Обычно днем ее не запирают.

К титульной странице
Вперед
Назад