Был в древние времена в Москве квартальный Ловяга, который о всяком пьяном, забранном в участок, писал донесение так: «Взят под стражу за пьянство, буйство и разбитие стекол».
И когда какой-то смельчак заявил его благородию, что он был пьян, буянил, а стекол не бил, то Ловяга посмотрел на него с изумлением и закричал:
— Форма... Форма такая пишется: за пьянство, буйство и разбитие стекол.
— Да я стекол не бил!
— А я из-за тебя из формы слово выкидывать буду!
Так Ловяга до самой смерти и писал, — строго соблюдая форму.
И, конечно, не он один соблюдал ее...
Теперь тоже всюду соблюдается форма при всех железнодорожных, фабричных и заводских калечениях, всюду пишут: «по собственной неосторожности».
Газетные неопытные репортеры пользуются только протокольными сведениями и пишут тоже: «по собственной неосторожности».
Читая массу подобных сведений в газетах, только и удивляешься, сколько неосторожных людей.
А когда эти дела разбираются в суде, — всегда находятся и другие причины, при которых никакая собственная осторожность не поможет!
На днях читаю в газетах: «При отправлении поезда № 65 от платформы «Томилино» Московско-Казанской дороги обер-кондуктор Иван Байбаков хотел вскочить на ходу на поезд, но, по собственной неосторожности, оборвался и упал, причем колесами поезда ему отрезало ноги».
Байбакова я знаю много лет. Он служит 25 лет на этой дороге и был на прекрасном счету. 25 лет человек прыгает на ходу на все поезда — и вдруг оборвался! С обер-кондукторами таких вещей не бывало.
Спрашивая вчера на вокзале и узнаю возмутительную историю. Три человека говорили мне об этом происшествии, и все трое — лица, заслуживающие полного доверия.
Первый. — Я ехал в этом поезде, в первом классе. Когда поезд, очень легкий, дачный, быстро двинулся, раздался на платформе шум. Я выглянул — было темно, двенадцатый час — и увидал борьбу обер-кондуктора и какого-то господина в белой фуражке... Это был один момент... Потом послышался крик: «Человека задавили!» Поезд был остановлен сигнальной веревкой. Господин в белой фуражке убегал в лес.
Кондуктора отвезли в Москву, а со станции «Люберцы» прислали жандарма.
Второй. — Во время происшествия я был в «Томилине», на другой платформе. Когда это случилось, после говорили, что Байбаков делал контроль, подъезжая к Томилину. Не найдя у господина в белой фуражке, ехавшего с двумя дамами, билета, он предложил ему уплатить в Томилине с дополнительным сбором, на что в ответ получил дерзость. "Остановившись в Томилине, он предложил начальнику станции получить плату с безбилетного пассажира, и тут произошла «история»: пассажир в белой фуражке сцепился с Байбаковым и ударил его чем-то по рукам, в то время, когда Байбаков на ходу садился на поезд. Потом падение. Бесчувственного Байбакова, издававшего слабые стоны, подняли на платформу, а белая фуражка мчалась к лесу.
Третьим — была жена Байбакова. Я ее вчера встретил в Басманной больнице, где она посетила после ампутации своего мужа.
Она мне сказала только это:
— Без ног теперь... столкнули под поезд... Дети
дома... Один кормилец.
Господа репортеры, будьте осторожнее «по собственной неосторожности».
1903, 18 июня, № 166. Подписано: Вл. Гиляровский.