IX
Сидит пан Данило за столом в своей светлице, подпершись локтем, и ду-
мает. Сидит на лежанке пани Катерина и поет песню.
- Чего-то грустно мне, жена моя! - сказал пан Данило. - И голова бо-
лит у меня, и сердце болит. Как-то тяжело мне! Видно, где-то недалеко
уже ходит смерть моя.
"О мой ненаглядный муж! приникни во мне головою своею! Зачем ты при-
голубливаешь к себе такие черные думы", - подумала Катерина, да не пос-
мела сказать. Горько ей было, повинной голове, принимать мужние ласки.
- Слушай, жена моя! - сказал Данило, - не оставляй сына, когда меня
не будет. Не будет тебе от бога счастия, если ты кинешь его, ни в том,
ни в этом свете. Тяжело будет гнить моим костям в сырой земле; а еще тя-
желее будет душе моей.
- Что говоришь ты, муж мой! Не ты ли издевался над нами, слабыми же-
нами? А теперь сам говоришь, как слабая жена. Тебе еще долго нужно жить.
- Нет, Катерина, чует душа близкую смерть. Что-то грустно становится
на свете. Времена лихие приходят Ох, помню, помню я годы; им, верно, не
воротиться! Он был еще жив, честь и слава нашего войска, старый Конаше-
вич! Как будто перед очами моими проходят теперь козацкие полки! Это бы-
ло золотое время, Катерина! Старый гетьман сидел на вороном коне. Блес-
тела в руке булава; вокруг сердюки; по сторонам шевелилось красное море
запорожцев. Стал говорить гетьман - и все стало как вкопанное. Заплакал
старичина, как зачал вспоминать нам прежние дела и сечи. Эх, если б ты
знала, Катерина, как резались мы тогда с турками! На голове моей виден и
доныне рубец. Четыре пули пролетело в четырех местах сквозь меня. И ни
одна из ран не зажила совсем. Сколько мы тогда набрали золота! Дорогие
каменья шапками черпали козаки. Каких коней, Катерина, если б ты знала,
каких коней мы тогда угнали! Ох, не воевать уже мне так! Кажется, и не
стар, и телом бодр; а меч козацкий вываливается из рук, живу без дела, и
сам не знаю, для чего живу. Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы
грызутся, как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми. Шля-
хетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство...
продало душу, принявши унию. Жидовство угнетает бедный народ. О время,
время! минувшее время! куда подевались вы, лета мои?.. Ступай, малый, в
подвал, принеси мне кухоль меду! Выпью за прежнюю долю и за давние годы!
- Чем будем принимать гостей, пан? С луговой стороны идут ляхи! -
сказал, вошедши в хату, Стецько.
- Знаю, зачем идут они, - вымолвил Данило, подымаясь с места. - Сед-
лайте, мои верные слуги, коней! надевайте сбрую! сабли наголо! не за-
будьте набрать и свинцового толокна. С честью нужно встретить гостей!
Но еще не успели козаки сесть на коней и зарядить мушкеты, а уже ля-
хи, будто упавший осенью с дерева на землю лист, усеяли собою гору.
- Э, да тут есть с кем переведаться! - сказал Данило, поглядывая на
толстых панов, важно качавшихся впереди на конях в золотой сбруе. - Вид-
но, еще раз доведется нам погулять на славу! Натешься же, козацкая душа,
в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш праздник!
И пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи, летают пули,
ржут и топочут кони. От крику безумеет голова; от дыму слепнут очи. Все
перемешалось. Но козак чует, где друг, где недруг; прошумит ли пуля -
валится лихой седок с коня; свистнет сабля - катится по земле голова,
бормоча языком несвязные речи.
Но виден в толпе красный верх козацкой шапки пана Данила; мечется в
глаза золотой пояс на синем жупане; вихрем вьется грива вороного коня.
Как птица, мелькает он там и там; покрикивает и машет дамасской саблей и
рубит с правого и левого плеча. Руби, козак! гуляй, козак! тешь молодец-
кое сердце; но не заглядывайся на золотые сбруи и жупаны! топчи под ноги
золото и каменья! Коли, козак! гуляй, козак! но оглянись назад: нечести-
вые ляхи зажигают уже хаты и угоняют напуганный скот. И, как вихорь, по-
воротил пан Данило назад, и шапка с красным верхом мелькает уже возле
хат, и редеет вокруг его толпа.
Не час, не другой бьются ляхи и козаки. Не много становится тех и
других. Но не устает пан Данило: сбивает с седла длинным копьем своим,
топчет лихим конем пеших. Уже очищается двор, уже начали разбегаться ля-
хи; уже обдирают казаки с убитых золотые жупаны и богатую сбрую; уже пан
Данило сбирается в погоню, и взглянул, чтобы созвать своих... и весь за-
кипел от ярости: ему показался Катеринин отец. Вот он стоит на горе и
целит на него мушкет. Данило погнал коня прямо к нему... Козак, на ги-
бель идешь... Мушкет гремит - и колдун пропал за горою. Только верный
Стецько видел, как мелькнула красная одежда и чудная шапка. Зашатался
козак и свалился на землю. Кинулся верный Стецько к своему пану, - лежит
пан его, протянувшись на земле и закрывши ясные очи. Алая кровь закипела
на груди. Но, видно, почуял верного слугу своего. Тихо приподнял веки,
блеснул очами: "Прощай, Стецько! скажи Катерине, чтобы не покидала сына!
Не покидайте и вы его, мои верные слуги!" - и затих. Вылетела козацкая
душа из дворянского тела; посинели уста. Спит козак непробудно.
Зарыдал верный слуга и машет рукою Катерине: "Ступай, пани, ступай:
подгулял твой пан. Лежит он пьянехонек на сырой земле. Долго не протрез-
виться ему!"
Всплеснула руками Катерина и повалилась, как сноп, на мертвое тело.
"Муж мой, ты ли лежишь тут, закрывши очи? Встань, мой ненаглядный сокол,
протяни ручку свою! приподымись! погляди хоть раз на твою Катерину, по-
шевели устами, вымолви хоть одно словечко... Но ты молчишь, ты молчишь,
мой ясный пан! Ты посинел, как Черное море. Сердце твое не бьется! Отче-
го ты такой холодный, мой пан? видно, не горючи мои слезы, невмочь им
согреть тебя! Видно, не громок плач мой, не разбудить им тебя! Кто же
поведет теперь полки твои? Кто понесется на твоем вороном конике, громко
загукает и замашет саблей пред козаками? Козаки, козаки! где честь и
слава ваша? Лежит честь и слава ваша, закрывши очи, на сырой земле. По-
хороните же меня, похороните вместе с ним! засыпьте мне очи землею! на-
давите мне кленовые доски на белые груди! Мне не нужна больше красота
моя!"
Плачет и убивается Катерина; а даль вся покрывается пылью: скачет
старый есаул Горобець на помощь.