IV
Обед
В обеденную пору Иван Федорович въехал в село Хортыще и немного оро-
бел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом этот был длинный и
не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною
крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые.
Иван Федорович похож был на того франта, который, заехав на бал, видит
всех, куда ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остано-
вил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
- А! Иван Федорович! - закричал толстый Григорий Григорьевич, ходив-
ший по двору в сюртуке, но без галстука, жилета и подтяжек. Однако ж и
этот наряд, казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катил-
ся с него градом. - Что же вы говорили, что сейчас, как только увидитесь
с тетушкой, приедете, да и не приехали? - После сих слов губы Ивана Фе-
доровича встретили те же самые знакомые подушки.
- Большею частию занятия по хозяйству... Я-с приехал к вам на минут-
ку, собственно по делу...
- На минутку? Вот этого-то не будет. Эй, хлопче! - закричал толстый
хозяин, и тот же самый мальчик в козацкой свитке выбежал из кухни. -
Скажи Касьяну, чтобы ворота сейчас запер, слышишь, запер крепче! А коней
вот этого пана распряг бы сию минуту! Прошу в комнату; здесь такая жара,
что у меня вся рубашка мокра.
Иван Федорович, вошедши в комнату, решился не терять напрасно времени
и, несмотря на свою робость, наступать решительно.
- Тетушка имела честь... сказывала мне, что дарственная запись покой-
ного Степана Кузьмича...
Трудно изобразить, какую неприятную мину сделало при этих словах об-
ширное лицо Григория Григорьевича.
- Ей-богу, ничего не слышу! - отвечал он. - Надобно вам сказать, что
у меня в левом ухе сидел таракан. В русских избах проклятые кацапы везде
поразводили тараканов. Невозможно описать никаким пером, что за мучение
было. Так вот и щекочет, так и щекочет. Мне помогла уже одна старуха са-
мым простым средством...
- Я хотел сказать... - осмелился прервать Иван Федорович, видя, что
Григорий Григорьевич с умыслом хочет поворотить речь на другое, - что в
завещании покойного Степана Кузьмича упоминается, так сказать, о
дарственной записи... по ней следует-с мне...
- Я знаю, это вам тетушка успела наговорить. Это ложь, ей-богу, ложь!
Никакой дарственной записи дядюшка не делал. Хотя, правда, в завещании и
упоминается о какой-то записи; но где же она? никто не представил ее. Я
вам это говорю потому, что искренно желаю вам добра. Ей-богу, это ложь!
Иван Федорович замолчал, рассуждая, что, может быть, и в самом деле
тетушке так только показалось.
- А вот идет сюда матушка с сестрами! - сказал Григорий Григорьевич,
- следовательно, обед готов. Пойдемте! - При сем он потащил Ивана Федо-
ровича за руку в комнату, в которой стояла на столе водка и закуски.
В то самое время вошла старушка, низенькая, совершенный кофейник в
чепчике, с двумя барышнями - белокурой и черноволосой. Иван Федорович,
как воспитанный кавалер, подошел сначала к старушкиной ручке, а после к
ручкам обеих барышень.
- Это, матушка, наш сосед, Иван Федорович Шпонька! - сказал Григорий
Григорьевич.
Старушка смотрела пристально на Ивана Федоровича, или, может быть,
только казалась смотревшею. Впрочем, это была совершенная доброта. Каза-
лось, она так и хотела спросить Ивана Федоровича: сколько вы на зиму на-
соливаете огурцов?
- Вы водку пили? - спросила старушка.
- Вы, матушка, верно, не выспались, - сказал Григорий Григорьевич, -
кто ж спрашивает гостя, пил ли он? Вы потчуйте только; а пили ли мы или
нет, это наше дело. Иван Федорович! прошу, золототысячниковой или трохи-
мовской сивушки, какой вы лучше любите? Иван Иванович, а ты что стоишь?
- произнес Григорий Григорьевич, оборотившись назад, и Иван Федорович
увидел подходившего к водке Ивана Ивановича, в долгополом сюртуке с ог-
ромным стоячим воротником, закрывавшим весь его затылок, так что голова
его сидела в воротнике, как будто в бричке.
Иван Иванович подошел к водке, потер руки, рассмотрел хорошенько рюм-
ку, налил, поднес к свету, вылил разом из рюмки всю водку в рот, но, не
проглатывая, пополоскал ею хорошенько во рту, после чего уже проглотил;
и, закусивши хлебом с солеными опенками, оборотился к Ивану Федоровичу.
- Не с Иваном ли Федоровичем, господином Шпонькою, имею честь гово-
рить?
- Так точно-с, - отвечал Иван Федорович.
- Очень много изволили перемениться с того времени, как я вас знаю.
Как же, - продолжал Иван Иванович, - я еще помню вас вот какими! - При
этом поднял он ладонь на аршин от пола. - Покойный батюшка ваш, дай боже
ему царствие небесное, редкий был человек. Арбузы и дыни всегда бывали у
него такие, какие теперь нигде не найдете. Вот хоть бы и тут, - продол-
жал он, отводя его в сторону, - подадут вам за столом дыни. Что это за
дыни? - смотреть не хочется! Верите ли, милостивый государь, что у него
были арбузы, - произнес он с таинственным видом, расставляя руки, как
будто бы хотел обхватить толстое дерево, - ей-богу, вот какие!
- Пойдемте за стол! - сказал Григорий Григорьевич, взявши Ивана Федо-
ровича за руку.
Все вышли в столовую. Григорий Григорьевич сел на обыкновенном своем
месте, в конце стола, завесившись огромною салфеткою и походя в этом ви-
де на тех героев, которых рисуют цирюльники на своих вывесках. Иван Фе-
дорович, краснея, сел на указанное ему место против двух барышень; а
Иван Иванович не преминул поместиться возле него, радуясь душевно, что
будет кому сообщать свои познания.
- Вы напрасно взяли куприк, Иван Федорович! Это индейка! - сказала
старушка, обратившись к Ивану Федоровичу, которому в это время поднес
блюдо деревенский официант в сером фраке с черною заплатою. - Возьмите
спинку!
- Матушка! ведь вас никто не просит мешаться! - произнес Григорий
Григорьевич. - Будьте уверены, что гость сам знает, что ему взять! Иван
Федорович, возьмите крылышко, вон другое, с пупком! Да что ж вы так мало
взяли? Возьмите стегнушко! Ты что разинул рот с блюдом? Проси! Стано-
вись, подлец, на колени! Говори сейчас: "Иван Федорович, возьмите стег-
нушко!"
- Иван Федорович, возьмите стегнушко! - проревел, став на коленку
официант с блюдом.
- Гм, что это за индейка! - сказал вполголоса Иван Иванович с видом
пренебрежения, оборотившись к своему соседу. - Такие ли должны быть ин-
дейки! Если бы вы увидели у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной
больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже
противно смотреть, когда ходят они у меня по двору, так жирны!..
- Иван Иванович, ты лжешь! - произнес Григорий Григорьевич, вслушав-
шись в его речь.
- Я вам скажу, - продолжал все так же своему соседу Иван Иванович,
показывая вид, будто бы он не слышал слов Григория Григорьевича, - что
прошлый год, когда я отправлял их в Гадяч, давали по пятидесяти копеек
за штуку. И то еще не хотел брать.
- Иван Иванович, я тебе говорю, что ты лжешь! - произнес Григорий
Григорьевич, для лучшей ясности - по складам и громче прежнего.
Но Иван Иванович, показывая вид, будто это совершенно относилось не к
нему, продолжал так же, но только гораздо тише.
- Именно, государь мой, не хотел брать. В Гадяче ни у одного помещи-
ка...
- Иван Иванович! ведь ты глуп, и больше ничего, - громко сказал Гри-
горий Григорьевич. - Ведь Иван Федорович знает все это лучше тебя и,
верно, не поверит тебе.
Тут Иван Иванович совершенно обиделся, замолчал и принялся убирать
индейку, несмотря на то что она не так была жирна, как те, на которые
противно смотреть.
Стук ножей, ложек и тарелок заменил на время разговор; но громче все-
го слышалось высмактывание Григорием Григорьевичем мозгу из бараньей
кости.
- Читали ли вы, - спросил Иван Иванович после некоторого молчания,
высовывая голову из своей брички к Ивану Федоровичу, - книгу "Путешест-
вие Коробейникова ко святым местам"? Истинное услаждение души и сердца!
Теперь таких книг не печатают. Очень сожалетельно, что не посмотрел, ко-
торого году.
Иван Федорович, услышавши, что дело идет о книге, прилежно начал на-
бирать себе соусу.
- Истинно удивительно, государь мой, как подумаешь, что простой меща-
нин прошел все места эти. Более трех тысяч верст, государь мой! Более
трех тысяч верст. Подлинно, его сам господь сподобил побывать в Палести-
не и Иерусалиме.
- Так вы говорите, что он, - связал Иван Федорович, который много
наслышался о Иерусалиме еще от своего денщика, - был и в Иерусалиме?..
- О чем вы говорите, Иван Федорович? - произнес с конца стола Григо-
рий Григорьевич.
- Я, то есть, имел случай заметить, что какие есть на свете далекие
страны! - сказал Иван Федорович, будучи сердечно доволен тем, что выго-
ворил столь длинную и трудную фразу.
- Не верьте ему, Иван Федорович! - сказал Григорий Григорьевич, не
вслушавшись хорошенько, - все врет!
Между тем обед кончился. Григорий Григорьевич отправился в свою ком-
нату, но обыкновению, немножко всхрапнуть; а гости пошли вслед за ста-
рушкою хозяйкою и барышнями в гостиную, где тот самый стол, на котором
оставили они, выходя обедать, водку, как бы превращением какие, покрылся
блюдечками с вареньем разных сортов и блюдами с арбузами, вишнями и ды-
нями.
Отсутствие Григория Григорьевича заметно было во всем. Хозяйка сдела-
лась словоохотнее и открывала сама, без просьбы, множество секретов нас-
чет делания пастилы и сушения груш. Даже барышни стали говорить; но бе-
локурая, которая казалась моложе шестью годами своей сестры и которой по
виду было около двадцати пяти лет, была молчаливее.
Но более всех говорил и действовал Иван Иванович. Будучи уверен, что
его теперь никто не собьет и не смешает, он говорил и об огурцах, и о
посеве картофеля, и о том, какие в старину были разумные люди - куда
против теперешних! - и о том, как вс°, чем далее, умнеет и доходит к вы-
думыванию мудрейших вещей. Словом, это был один из числа тех людей, ко-
торые с величайшим удовольствием любят позаняться услаждающим душу раз-
говором и будут говорить обо всем, о чем только можно говорить. Если
разговор касался важных и благочестивых предметов, то Иван Иванович
вздыхал после каждого слова, кивая слегка головою; ежели до хозяйствен-
ных, то высовывал голову из своей брички и делал такие мины, глядя на
которые, кажется, можно было прочитать, как нужно делать грушевый квас,
как велики те дыни, о которых он говорил, и как жирны те гуси, которые
бегают у него по двору.
Наконец с великим трудом, уже ввечеру, удалось Ивану Федоровичу расп-
рощаться; и, несмотря на свою сговорчивость и на то, что его насильно
оставляли ночевать, он устоял-таки в своем намерении ехать, и уехал.