Ей-богу, уже надоело рассказывать! Да что вы думаете? Право, скучно:
рассказывай, да и рассказывай, и отвязаться нельзя! Ну, извольте, я
расскажу, только, ей-ей, в последний раз. Да, вот вы говорили насчет то-
го, что человек может совладать, как говорят, с нечистым духом. Оно ко-
нечно, то есть, если хорошенько подумать, бывают на свете всякие слу-
чаи... Однако ж не говорите этого. Захочет обморочить дьявольская сила,
то обморочит; ей-богу, обморочит! Вот извольте видеть: нас всех у отца
было четверо. Я тогда был еще дурень. Всего мне было лет одиннадцать;
так нет же, не одиннадцать: я помню как теперь, когда раз побежал было
на четвереньках и стал лаять по-собачьи, батько закричал на меня, пока-
чав головою: "Эй, Фома, Фома! тебя женить пора, а ты дуреешь, как моло-
дой лошак!" Дед был еще тогда жив и на ноги - пусть ему легко ткнется на
том свете - довольно крепок. Бывало, вздумает...
Да что ж эдак рассказывать? Один выгребает из печки целый час уголь
для своей трубки, другой зачем-то побежал за комору. Что, в самом де-
ле!.. Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. Слушать так слу-
шать!
Батько еще в начале весны повез в Крым на продажу табак. Не помню
только, два или три воза снарядил он. Табак был тогда в цене. С собою
взял он трехгодового брата - приучать заранее чумаковать. Нас осталось:
дед, мать, я, да брат, да еще брат. Дед засеял баштан на самой дороге и
перешел жить в курень; взял и нас с собою гонять воробьев и сорок с баш-
тану. Нам это было нельзя сказать чтобы худо. Бывало, наешься в день
столько огурцов, дынь, репы, цибули, гороху, что в животе, ей-богу, как
будто петухи кричат. Ну, оно притом же и прибыльно. Проезжие толкутся по
дороге, всякому захочется полакомиться арбузом или дынею. Да из окрест-
ных хуторов, бывало, нанесут на обмен кур, яиц, индеек. Житье было хоро-
шее.
Но деду более всего любо было то, что чумаков каждый день возов
пятьдесят проедет. Народ, знаете, бывалый: пойдет рассказывать - только
уши развешивай! А деду это все равно что голодному галушки. Иной раз,
бывало, случится встреча с старыми знакомыми, - деда всякий уже знал, -
можете посудить сами, что бывает, когда соберется старье: тара, тара,
тогда-то да тогда-то, такое-то да такое-то было... ну, и разольются!
вспомянут бог знает когдашнее.
Раз, - ну вот, право, как будто теперь случилось, - солнце стало уже
садиться; дед ходил по баштану и снимал с кавунов листья, которыми прик-
рывал их днем, чтоб не попеклись на солнце
- Смотри, Остап! - говорю я брату, - вон чумаки едут!
- Где чумаки? - сказал дед, положивши значок на большой дыне; чтобы
на случай не съели хлопцы.
По дороге тянулось точно возов шесть. Впереди шел чумак уже с сизыми
усами. Не дошедши шагов - как бы вам сказать - на десять, он остановил-
ся.
- Здорово, Максим! Вот привел бог где увидеться!
Дед прищурил глаза:
- А! здорово, здорово! откуда бог несет? И Болячка здесь? здорово,
здорово, брат! Что за дьявол! да тут все: и Крутотрыщенко! и Печерыця и
Ковелек! и Стецько! здорово! А, га, га! го, го!.. - И пошли целоваться.
Волов распрягли и пустили пастись на траву. Возы оставили на дороге;
а сами сели все в кружок впереди куреня и закурили люльки. Но куда уже
тут до люлек? за россказнями да за раздобарами вряд ли и по одной доста-
лось. После полдника стал дед потчевать гостей дынями. Вот каждый, взяв-
ши по дыне, обчистил ее чистенько ножиком (калачи все были тертые, мыка-
ли немало, знали уже, как едят в свете; пожалуй, и за панский стол хоть
сейчас готовы сесть), обчистивши хорошенько, проткнул каждый пальцем ды-
рочку, выпил из нее кисель, стал резать по кусочкам и класть в рот.
- Что же вы, хлопцы, - сказал дед, - рты свои разинули? танцуйте, со-
бачьи дети! Где, Остап, твоя сопилка? А ну-ка козачка! Фома, берись в
боки! ну! вот так! гей, гоп!
Я был тогда малый подвижной. Старость проклятая! теперь уже не пойду
так; вместо всех выкрутасов ноги только спотыкаются. Долго глядел дед на
нас, сидя с чумаками. Я замечаю, что у него ноги не постоят на месте:
так, как будто их что-нибудь дергает.
- Смотри, Фома, - сказал Остап, - если старый хрен не пойдет танце-
вать!
Что ж вы думаете? не успел он сказать - не вытерпел старичина! захо-
телось, знаете, прихвастнуть пред чумаками.
- Вишь, чертовы дети! разве так танцуют? Вот как танцуют! - сказал
он, поднявшись на ноги, протянув руки и ударив каблуками.
Ну, нечего сказать, танцевать-то он танцевал так, хоть бы и с
гетьманшею. Мы посторонились, и пошел хрен вывертывать ногами по всему
гладкому месту, которое было возле грядки с огурцами. Только что дошел,
однако ж до половины и хотел разгуляться и выметнуть ногами на вихорь
какую-то свою штуку, - не подымаются ноги, да и только! Что за пропасть!
Разогнался снова, дошел до середины - не берет! что хочь делай: не бе-
рет, да и не берет! ноги как деревянные стали! "Вишь, дьявольское место!
вишь, сатанинское наваждение! впутается же ирод, враг рода человеческо-
го!"
Ну, как наделать страму перед чумаками? Пустился снова и начал чесать
дробно, мелко, любо глядеть; до середины - нет! не вытанцывается, да и
полно!
- А, шельмовский сатана! чтоб ты подавился гнилою дынею! чтоб еще ма-
леньким издохнул, собачий сын! вот на старость наделал стыда какого!..
И в самом деле сзади кто-то засмеялся. Оглянулся: ни баштану, ни чу-
маков, ничего; назади, впереди, по сторонам - гладкое поле.
- Э! ссс... вот тебе на!
Начал прищуривать глаза - место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку
лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко в небе. Что
за пропасть! да это голубятня, что у попа в огороде! С другой стороны
тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. Вот куда затащи-
ла нечистая сила! Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. Месяца не
было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. "Быть завтра большо-
му ветру!" - подумал дед. Глядь, в стороне от дорожки на могилке вспых-
нула свечка.
- Вишь! - стал дед и руками подперся в бока, и глядит: свечка потух-
ла; вдали и немного подалее загорелась другая. - Клад! - закричал дед. -
Я ставлю бог знает что, если не клад! - и уже поплевал было в руки, что-
бы копать, да спохватился, что нет при нем ни заступа, ни лопаты. - Эх,
жаль! ну, кто знает, может быть, стоит только поднять дерн, а он тут и
лежит, голубчик! Нечего делать, назначить, по крайней мере, место, чтобы
не позабыть после!
Вот, перетянувши сломленную, видно вихрем, порядочную ветку дерева,
навалил он ее на ту могилку, где горела свечка, и пошел по дорожке. Мо-
лодой дубовый лес стал редеть; мелькнул плетень. "Ну, так! не говорил ли
я, - подумал дед, - что это попова левада? Вот и плетень его! теперь и
версты нет до баштана".
Поздненько, однако ж, пришел он домой и галушек не захотел есть. Раз-
будивши брата Остапа, спросил только, давно ли уехали чумаки, и завер-
нулся в тулуп. И когда тот начал было спрашивать:
- А куда тебя, дед, черти дели сегодня?
- Не спрашивай, - сказал он, завертываясь еще крепче, - не спрашивай,
Остап; не то поседеешь! - И захрапел так, что воробьи, которые забрались
было на баштан, поподымались с перепугу на воздух. Но где уж там ему
спалось! Нечего сказать, хитрая была бестия, дай боже ему царствие не-
бесное! - умел отделаться всегда. Иной раз такую запоет песню, что губы
станешь кусать.
На другой день, чуть только стало смеркаться в поле, дед надел свит-
ку, подпоясался, взял под мышку заступ и лопату, надел на голову шапку,
выпил кухоль сировцу, утер губы полою и пошел прямо к попову огороду.
Вот минул и плетень, и низенький дубовый лес. Промеж деревьев вьется до-
рожка и выходит в поле. Кажись, та самая. Вышел и на поле - место
точь-в-точь вчерашнее: вон и голубятня торчит; но гумна не видно. "Нет,
это не то место. То, стало быть, подалее; нужно, видно, поворотить к
гумну!" Поворотил назад, стал идти другою дорогою - гумно видно, а голу-
бятни нет! Опять поворотил поближе к голубятне - гумно спряталось. В по-
ле, как нарочно, стал накрапывать дождик. Побежал снова к гумну - голу-
бятня пропала; к голубятне - гумно пропало.
- А чтоб ты, проклятый сатана, не дождал детей своих видеть!
А дождь пустился, как будто из ведра.
Вот, скинувши новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не покороби-
лись от дождя, задал он такого бегуна, как будто панский иноходец. Влез
в курень, промокши насквозь, накрылся тулупом и принялся ворчать что-то
сквозь зубы и приголубливать черта такими словами, какие я еще отроду не
слыхивал. Признаюсь, я бы, верно, покраснел, если бы случилось это среди
дня.
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в
чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. За обедом опять старичина
разговорился, стал пугать меньшего брата, что он обменяет его на кур
вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам из дерева пищик и начал на нем
играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно
змею, которую называл он турецкою. Теперь таких дынь я нигде и не виды-
вал. Правда семена ему что-то издалека достались.
Ввечеру, уже повечерявши, дед пошел с заступом прокопать новую грядку
для поздних тыкв. Стал проходить мимо того заколдованного места, не вы-
терпел, чтобы не проворчать сквозь зубы: "Проклятое место!" - взошел на
середину, где не вытанцывалось позавчера, и ударил в сердцах заступом.
Глядь, вокруг него опять то же самое поле: с одной стороны торчит голу-
бятня, а с другой гумно. "Ну, хорошо, что догадался взять с собою зас-
туп. Вон и дорожка! вон и могилка стоит! вон и ветка повалена! вон-вон
горит и свечка! Как бы только не ошибиться".
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им
попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могил-
кою. Свечка погасла; на могиле лежал камень, заросший травою. "Этот ка-
мень нужно поднять!" - подумал дед и начал обкапывать сго со всех сто-
рон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в
землю, пихнул он его с могилы. "Гу!" - пошло по долине. "Туда тебе и до-
рога! Теперь живее пойдет дело".
Тут дед остановился, достал рожок, насыпал на кулак табаку и готовил-
ся было поднести к посу, как вдруг над головою его "чихи!" - чихнули
что-то так, что покачнулись деревья и деду забрызгало все лицо.
- Отворотился хоть бы в сторону, когда хочешь чихнуть! - проговорил
дед, протирая глаза. Осмотрелся - никого нет. - Нет, не любит, видно,
черт табаку! - продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за зас-
туп. - Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его не доводилось
нюхать!
Стал копать - земля мягкая, заступ так и уходит. Вот что-то звукнуло.
Выкидавши землю, увидел он котел.
- А, голубчик, вот где ты! - вскрикнул дед, подсовывая под него зас-
туп.
- А, голубчик, вот где ты! - запищал птичий нос, клюнувши котел.
Посторонился дед и выпустил заступ.
- А, голубчик, вот где ты! - заблеяла баранья голова с верхушки дере-
ва.
- А, голубчик, вот где ты! - заревел медведь, высунувши из-за дерева
свое рыло.
Дрожь проняла деда.
- Да тут страшно слово сказать! - проворчал он про себя.
- Тут страшно слово сказать! - пискнул птичий нос.
- Страшно слово сказать! - заблеяла баранья голова.
- Слово сказать! - ревнул медведь.
- Гм... - сказал дед и сам перепугался.
- Гм! - пропищал нос.
- Гм! - проблеял баран.
- Гум! - заревел медведь.
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни звезд, ни меся-
ца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора
и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! И чудится деду, что
из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос - как мех в кузнице; ноздри -
хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные
очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!
- Черт с тобою! - сказал дед, бросив котел. - На тебе и клад твой!
Экая мерзостная рожа! - и уже ударился было бежать, да огляделся и стал,
увидевши, что все было по-прежнему. - Это только пугает нечистая сила!
Принялся снова за котел - нет, тяжел! Что делать? Тут же не оставить!
Вот, собравши все силы, ухватился он за него руками.
- Ну, разом, разом! еще, еще! - и вытащил! - Ух! Теперь понюхать та-
баку!
Достал рожок; прежде, однако ж, чем стал насыпать, осмотрелся хоро-
шенько, нет ли кого: кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дере-
ва пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза; ноздри
раздулись, нос поморщился и вот так и собирается чихнуть. "Нет, не поню-
хаю табаку, - подумал дед, спрятавши рожок, - опять заплюет сатана очи".
Схватил скорее котел и давай бежать, сколько доставало духу; только слы-
шит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам... "Ай! ай, ай!" -
покрикивал только дед, ударив во всю мочь; и как добежал до попова ого-
рода, тогда только перевел немного дух.
"Куда это зашел дед?" - думали мы, дожидаясь часа три. Уже с хутора
давно пришла мать и принесла горшок горячих галушек. Нет да и нет деда!
Стали опять вечерять сами. После вечера вымыла мать горшок и искала гла-
зами, куда бы вылить помои, потому что вокруг все были гряды; как видит,
идет, прямо к ней навстречу кухва. На небе было-таки темненько. Верно,
кто-нибудь из хлопцев, шаля, спрятался сзади и подталкивает ее.
- Вот кстати, сюда вылить помои! - сказала и вылила горячие помои.
- Ай! - закричало басом.
Глядь - дед. Ну, кто его знает! Ей-богу, думали, что бочка лезет.
Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда
седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов
и дыней.
- Вишь, чертова баба! - сказал дед, утирая голову полою, - как опари-
ла! как будто свинью перед рождеством! Ну, хлопцы, будет вам теперь на
бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка,
посмотрите сюда, что я вам принес! - сказал дед и открыл котел.
Что ж бы, вы думали, такое там было? ну, по малой мере, подумавши,
хорошенько, а? золото? Вот то-то, что не золото: сор, дрязг... стыдно
И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту.
- И не думайте! - говорил он часто нам, - все, что ни скажет враг
господа Христа, все солжет, собачий сын! У него правды и на копейку нет!
И, бывало, чуть только услышит старик, что в ином месте неспокойно:
- А ну-те, ребята, давайте крестить! - закричит к нам. - Так его! так
его! хорошенько! - и начнет класть кресты. А то проклятое место, где не
вытанцывалось, загородил плетнем, велел кидать все, что ни есть непот-
ребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана.
Так вот как морочит нечистая сила человека! Я знаю хорошо эту землю:
после того нанимали ее у батька под баштан соседние козаки. Земля слав-
ная! и урожай всегда бывал на диво; но на заколдованном месте никогда не
было ничего доброго. Засеют как следует, а взойдет такое, что и разоб-
рать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец... черт
знает что такое!