В пяти верстах от Грязовца находится монастырь Преподобного Корнилия Комельского. В месте весьма уединённом, окружённом перелесками, на речке Нурме, возвышаются стены монастыря и главы его храмов. Обитель бедна. Она оживлена теперь деятельностью отца игумна Арсения, который недавно поступил сюда. Когда мы приехали в монастырь, вся братия вместе с игумном была на работе: колотили сваи на речке Нурме.Это напомнило мне времена древние.
Преп. Корнилий Комельский жил 82 года, от 1455-го до 1537-го. На том месте, где теперь стоит обитель, им основанная, и почивают под спудом его мощи, пребывал он 41 год. Житие его писано неизвестно кем, но видно, что его современником, который слышал многое из собственных уст его. Родился Корнилий в Ростове, от родителей благородных и богатых. Служил при дворе Великой Княгини Марии, супруги Василия Тёмного, в инокинях Марфы. Здесь был помещен Корнилий дядею своим, Лукьяном, человеком весьма набожным. Оба они, и дядя и племянник, оставив двор, постриглись в монастыре Св. Кирилла Белозерского. Корнилию было тогда 20 лет. В Кириллове, кроме других работ, занимался он писанием книг, которые до сих пор сохраняются там, как говорит его жизнеописатель.
После многих трудов и искуса, будучи 41-го года, пришёл он на Комельский лес в 1497 году. Лес был вертепом разбойников. Жилище одного из них послужило кельей для Святого. Разбойники нападают на него, но кроме книг ничего не находят, однако берут и книги. Они побеждены Святым. Много препятствий одолеть было надобно; но все уступает его воле. Первая мысль его - построить хотя малую деревянную церковь. Дикий лес падает перед ним; но однажды, дерево ранило ему, сонному, голову. Клевета и наветы от своих и чужих мешают святому делу. Но число братии умножается. Средства растут. Все мысли сосредоточены около строения большой церкви. Так разделены и занятия. Одним поручено художество: воздвигать стены, другим мудрость: писать иконы, тем же - честные кресты и книги. И вот, через
19 лет после того, как пришёл на дикое место Корнилий, трудами братии, постом и слезами их, вознеслася благолепная церковь, и украсили её как невесту образами святых икон и книгами. За тем последовал храм во имя Св. Антония. А там уже возникли и келлии, и стоят посреди их церкви. "как некие очи, взирая повсюду". Поставлены также больница и стран-ноприемлица для странных и нищих. Вот начал стекаться во множестве народ к Святому: кто идёт за благословением, кто за советом, кто с вопросом, кто с недугом телесным, кто с душевным. Толпы нищих собираются около него - и он оделяет их просфорами, калачами и деньгами. Житие ведётся В обители строго. Ни один труд не совершается без молитвы и священного пения. Учредитель обители своею рукою пишет строгий устав - и отдаёт его братии, а сам удаляется в пустыню, за 70 вёрст от монастыря.
Так, по примеру Антония, к которому Корнилий питал особенное благоговение, поступали многие основатели монастырей. Братия тужит о своём начальнике. Великий Князь Василий Иванович с супругою своею Еленою, по дороге в Кириллов монастырь, заезжает и в обитель Комельскую. Братия просит Государя убедить Корнилия к возвращению в обитель. В. Князь приказывает ему возвратиться из пустыни в монастырь и дожидаться приезда его из Кириллова. Корнилий с тремя братьями встречает Великого Князя на Вологде и кланяется ему до земли. Василий Иванович беседует с пустынником на пользу душе, поручает ему молиться о разрешении жены его от неплодия, убеждает старца не оставлять обители, но старец противится тому, ссылаясь на свою старость, немощи и заботы о собственном спасении. Он молит Великого Князя отпустить его в пустыню, чтобы там плакаться о грехах своих. Государь не в силах противиться его молению и отпускает его. Но не совсем оставляет он обитель. Нередко является в ней, говорит поучения братии. Один брат Закхей приходит к Преподобному в мантии, вязанной лыком, и просит его, чтобы он приказал изменить её на лучшую: Корнилий отдаёт ему свою, а сам надевает на себя Закхееву, вязанную лыком, и долгое время ходит в ней. Перед кончиною старец посетил ту обитель, в которой принял пострижение, но скончался в той, которую сам основал, завещал ученикам своим сохранять его предания. "Заповеди Божия сохраняйте и мои предания, я же написал вам своею рукою, держите сия начасте, прочитайте "на воспоминание". Предания о чудесах Преподобного соединены с именами некоторых урочищ, существующих теперь неподалёку отсюда. Так упоминается крестьянин из деревни Кебаш, веси Обнорской, которая и теперь находится недалеко от Обнорского яма. Замечательны также Русские имена монастырских крестьян: Дубовик, Шестак, дети которых получили исцеление у раки Преподобного.
Седовласый монах, один оставшийся дома, потому что не в силах был колотить сваи, служил для нас молебен Преподобному. Храмы монастырские весьма бедны. Древнейшие украшения их относятся ко временам Бориса Годунова, ибо мощи Преподобного открыты при Патриархе Иове. Крест на монахе - вклад Борисов, о чем свидетельствует и надпись.
В монастыре сохранены грамоты, относящиеся к его истории. Ризничий хорошо читает их, что не во всех монастырях встречается. Древнейшая ставленая Корнилиева (в попы), дана Симоном Митрополитом в 1501 году. Она напечатана в Истории Российской Иерархии. Другая - Патриарха Иова, свидетельствующая об открытии мощей Св. Корнилия. Отец Игумен, разбирая архив монастырский, открыл новые. Всем составлена опись. Одна касается до подвод Патриарху Никону; есть любопытные грамоты об ямчужном деле, т.е. об селитряных варях. Я просил Отца Игумна найденныя вновь грамоты отправить в Археологическую Комиссию. Но Устав, писанный рукою Корнилия Комельского и напечатанный в Истории Российской Иерархии, в его обители не сохранился, и нет ничего, писанного его рукою, несмотря на то, что он, как видно из его жизни, любил книжные занятия.
Братия, утомлённая работою, сошлась в кельях Игумна и пила чай. Мне полюбилась эта патриархальная простота нравов, напоминающая древнюю жизнь и самого Корнилия, который, говоря словами Жития его, "печашеся о братии, яко отец чадолюбив, истинный пастырь радяще о овцах".
Недалеко от монастыря находятся железистые ключи, которые могут быть полезны в иных болезнях, но ими однако не пользуются. В народе живут чудесные предания об одном дереве, которое растёт недалеко от монастыря. Его хотели срубить, но не берёт его никакая сила. Топоры ломались об него, а от дерева вылетали такие искры, что наводили страх на покушавшихся. Это дерево заповедано было Преподобным Корнилиеем.
Предание рассказывал нам извозщик Иван, который нас вёз от Семёнковской станции. Весьма красивый юноша, с греческим профилем; правильность носа удивительная; почти нет выема у бровей, как на фигурах этрусских ваз; каким образом этот профиль зашёл к нам сюда? Видно все есть в нашей огромной России. Карандаш поэта, верно и с большим вкусом, передал его черты, которые можно видеть на рисунке. Мы просили Ивана спеть нам самую модную, любимую песню, какая теперь поётся у них в народе. Он нам спел её. Вот она:
Захотелось мне проведать,
Где любезная живёт:
Где живёт моя милая,
Та привольна сторона.
Разливалась, растекалась
Быстра реченька по ней,
Быстра реченька по ней,
С крутым бережком ровна;
Через эту полу воду
Легку лодочку найму,
Легку лодку, белозёрку,
Перейду за реку
На привольну сторону.
На привольной, на весёлой,
Я повыстрою терем,
Я повыстрою терем
Со широким со двором.
С горя ноженьки не ходят,
Глазки на свет не глядят.
Нет на свете того хуже,
Что женатого любить:
Он женатой вожеватой,
Его жизнь больно бедна,
Его женушка вольна:
Не отпустит погулять,
Хоть отпустит глаз не спустит,
Всё в окошечко глядит.
Нет на свете того лучше
С холостым любовь водить;
Я тогда дружку поверю,
Как сама стану гулять;
Я сама стала гулять,
Стала милого жалеть.
Не весело пел Иван. Причина была проста. Хозяин его скуп и кормит плохо. С утра он не ел. На греческой его физиогномии было выражение какой-то грусти и задумчивости. Несмотря на голод, он оживился, когда проезжал по селу своему, и проскакал лихо, во всю прыть, заглядывая в окна изб, откуда высовывались женские головы, вероятно думая про себя: ай-да наш Иван! Как лихо скачет!
Грязовец, уездный город Вологодской губернии, прежде бывший селом Грязовлецы, вероятно, так назван по грязным своим, причиняемым глинистою почвою. Дурная погода, предшествовшая нашему приезду, способствовала ещё более к тому, чтобы объяснитьпроисхожде-ние его имени. Мне хотелось познакомиться в этом городе со слепцом-математиком, грязовецким мещанином, Михаилом Алексеевичем Серебряковым. Я знал об нём прежде по его биографии, перепечатанной в "Московитянине" из "Вологодских губернских ведомостей", и по собственному письму его, напечатанному в том же журнале. В этом городке родился этот замечательный русский простолюдин; вскоре после рождения, ослеп невежеством своей пестуньи и отца, и потом раскрыл столь необыкновенные математические дарования, что своим собственным способом решал важные математические задачи и даже обратил на себя внимание нашего первого математика Михаила Васильевича Остроградского.
Когда обратился я к хозяину гостиницы с вопросом о грязовецком слепце, - он обрадовался мне, как будто давно знакомому, и с некоторою гордостью отвечал, что Серебряков его приятель и сей-час ко мне явится. Не прошло десяти минут, как слепец сидел уже передо мною, в своём длинном, засаленном сюртуке, во всех признаках его беспомощной бедности, с замечательно умною сократической физиогномиею. Прибытие моё было для него радостью. Он принёс мне статью свою о Сократе, которую диктовал в это время, и отрывки из своей Психологии, которую занимался он уже давно, по совету почтенных учёных Вологодской гимназии.
Кратковременно было свидание моё с грязовецким слепцом. Не более часу провёл я в беседе с ним. Но после, уже в Москве, я имел случай короче с ним познакомиться и узнать о том духовном образовании, которым он обязан родному своему городу и тому сословию, из которого вышел. Серебрякова узнали и радушно приняли в нашей столице многие почтенные люди, учёные, литераторы, светские. Появление его в Московском обществе доказывало, что у нас не так разделены сословия, как мы воображаем, и что во имя высших начал духовного образования могут соединяться люди, не смотря на то, что по отношениям гражданским они поставлены друг от друга на весьма далёком расстоянии.
Лета, умеряющие пылкость и силу воображения вычисляющего, недостаток средств слепому, да притом бедняку, заниматься математикой, и другие наклонности, впоследствии развившиеся, заставили Серебрякова оставить науку числа и меры и обратиться к другим занятиям, более свойственным его положению и возрасту. Мир души открыт ещё более для слепого, нежели для зрячего - и вот куда устремляются его мысли.
Но не каждый мог бы устремиться туда, без предварительного приготовления. Грязовецкий слепец, к счастью, получил его. Родной его город не мог предложить ему тех наук, которыми мы возделываем наши способности, однако и он удовлетворил его, хотя в малой мере. Зато он дал ему начала высшего, духовнаго образования, - и эти начала вынес он из круга тех мещан и крестьян, среди которых воспитался. В биографии слепца, напечатанной в "Москвитянине", не было о том упомянуто. Здесь я передам слова самого слепца. Они познакомят нас с лучшею стороною жизни самого низшего из сословий наших и дадут объяснение тому, как мог быть развит духовный разум в мещанине, который заслужил внимание всеобщее.
Жители Грязовца, говорили слепцы, очень набожны. В воскресный или праздничный день все бывают, от мала до велика, в церкви, и если случится когда во время всенощнаго бдения или обедни проходить по улице, то город, по безмолвию, кажется как будто пустым или вымершим; сверх того, очень любят заниматься Св. Писанием. Есть домы, в которых каждый день собираются любители Слова Божия и более из них умеющий читает, а прочие его слушают; а в праздничные дни, нередко участвуют в слушании Св. Писания и крестьяне окольных деревень; сверх того, и по деревням есть таковые же чтецы Св. Писания. Мне случалось бывать на деревенских беседах, - и вот как представлялась мне эта беседа: в чистой Русской избе сидят по лавкам и скамейкам старцы и юноши, женщины и девушки, - и глава семейства, как некий патриарх, за простым деревянным столом, читает толстую книгу, при сальной свече, а нередко и при лучине; и так этот чтец, то бойкой, то иногда чуть-чуть разбирающей,с любовью возвещает слушателям Слово Божие. Ни бедность, ни неуменье чтеца, ни же самая молодость некоторых слушателей, ничто не препятствует питаться этою небесною манною. Я в это время переносился мыслию ко временам Апостольским, и думал: не такова ли была и Церковь первенствующих Христиан?...
"Случалось мне бывать свидетелем и не столь величавых, но не менее трогательных явлений, когда отец семейства, вечером на праздничный день, зажигает перед образом восковую свечу и говорит: "Дети! пора Богу молиться", - и вот все семейство стекается в один кружок, и отец берет четки, и все тому последуют, и начинается тихая, но, может быть, самая пламенная молитва, которая достигает до престола Вседер-жителева. - О чем эта молитва? - знает один Сердцеведец. - Но сколько мне случалось слышать тихий, молитвенный шопот, он состоял в том: "Господи, отпусти наши согрешения." - Я думал: добрые люди, да есть ли у вас согрешения-то? - Потом отец, как бы намеренно, скажет свою молитву погромче обыкновенного: "уроди, Господи, хлеба и соли; создай, Господи, тихую и теплую росу;" - а как всегда при больших семействах находится один или два человека в солдатах, то отец молится также: "спаси Господи Христолюбивое воинство и батюшку Царя православного." - И как эдакой молитве не достигнуть небес?"
На этих-то беседах слепец, лишенный возможности читать, слушал, кроме чтения Св. Писания, Творения Святых Отцев, Иоанна Златоустаго, Василия Великаго, Четии-Минеи Святителя Дмитрия Ростовскаго, - и отсюда понятно, как разум его прежде всего мог укрепиться в истинах духовнаго мира. Не могу удержаться, чтобы не передать здесь имена тех почтенных Грязовецких чтецов Слова Божия, которые мне сообщены были благодарным слепцом: деревни Креста казенный крестьянин Александр Горячев; деревни Баранцева казенный крестьянин Павел Васильев; в Грязовце мещане Александр Зюнзин, Александр Морозов. Василий Гудков; купцы Василий Посадский, Иван и Иван Комаровы, отец с сыном. Любовь к чтению не оканчивается одним лицом,но простирается на все семейство, - и переходит от одного поколения к другому, как это видно на семействе Комаровых.
Как жаль, что недостаток духовных книг препятствует иногда удовлетворению такой высокой потребности! Как бы полезно было, если бы при волостных управлениях заведены были такие библиотеки, из которых грамотные крестьяне могли бы, для своих благочестивых упражнений, брать Четии-Минеи, Розыск, Алфавит Духовный и все напечатанные у нас Творения Святых Отцев. Эти книги могли бы быть собраны при каждой волости, в числе нескольких экземпляров. А богатые помещики могли бы также озаботиться собранием таких полезных библиотек для своих крестьян. Много, много добра можно сеять на той прекрасной почве, которая готова в сердцах и умах нашего доброго народа, просвещенного если не ученым разумом, то еще высшим разумом Веры.
Скучен, грязен, плох показался мне Грязовец снаружи. Но когда я познакомился с замечательным питомцем этого города, когда этот питомец раскрыл мне лучшую сторону внутренней жизни его, - тогда, признаюсь, я стал вспоминать об этом городке с чувством уважения.
День склонялся к вечеру, когда я оставил Грязовец. Извощик, который повез нас до следующей станции, был, как сказали мне, отличный песенник. Но он не хотел петь песен ради завтрашнего воскресенья и всенощной. Добрый парень послужил мне одним словом, которое сказал он о подстреленном рыболове. "Видно барин-то угодил ему в папорзок". Папорзок тоже что папороток: косточки в птичьих крыльях, находящиеся между плечиком и кистью, как объяснено в Академическом Словаре. Это слово из уст народа отозвалось мне тотчас выражением в "Слове о полку Игореве": "суть бо у ваю железный папорзи под шеломы Латинскими". Д.Н. Дубенский так и объясняет его посредством папороток. Но только ему неизвестна была народная форма слова, которая еще ближе к объяснению. Под именем железных папорзов должно разуметь железные наплечники и даже латы. Но папорзами они названы сравнительно с птицами, ибо перед тем говорено о соколе. Устный язык народа нередко помогает нам при объяснении слов в древних памятниках.
(М.; 1849 Г.)