- Что делаешь, Наум? - спросил я знакомого старика, который на каменистом берегу Комёлы прилежно рубил сосновый кол.
- А вот, сударь, рыбки охота половить, заездок устроиваю: щи-то пустые напостыли, окунька какого спустишь, так естся больно хорошо. А вы это уточек, поди-ка, ищете?
- Да что попадет - все хорошо; у вас на Комеле нет уток?
- Нет, ноне ничуть уток, совсем ничуть; разве что около Солонца, не то у Грохота, туго по-за длинным-то плесом болоток такой есть; на этих местах они перелет больше делают; да нынче ничуть, я ведь хожу по реке во всякое время; что за диво - не стало уток, да шабаш! А до того много бывало; я со старым-то барином и сколько настреливали!
- С каким старым барином?
- Вы, чай, не помните, сударь... Ведь мне 80 лет, так уж где вам помнить, что мне памятно! Один я, почитай, во всем околотке из стариков-то остался!... До того наше село было других господ; два братана были; у того дом и у другого дом, один еще и по ею пору стоит, что ткацкая-то, прямо к Троице лицом повернулся: в старину строились не как ноне; вот новые господа поставили дом в лесу, над рекою, и смотрит он, значит, на реку да на лес, а старый барин, как строился, говорил: "Хочу дом поставить лицом на Святую Троицу, чтоб с постели, значит, поднялся и перекрестился на церковь". Ну, чтобы и поля все кругом видать, как и что на селе делается, чтобы, значит, все видно было: хозяин был - одно слово! Ноне, брат, господа не таковы стали: норовят как бы повеселее, месяц, два пожили в селе, завелась деньжон-ка, ну, и в город, спустить надо! Прежние-то крепыши, кремни были, ну аноне-не того... Вот, примерно, хоть наши теперешние господа, даром что на славе, а долгу на них больше, чем на старых-то было, право, ну!
Наум - старик бывалый и притом говорун, порассказывать, потара-барить он рад, особенно о старине, только была бы охота слушать. Я это знал и, уставши попусту бродить с ружьем, сел на камень послушать россказней старика. Июльское солнышко было далеко за полдень и, обливая золотистым светом крутой изгиб реки, било мне в лицо; на том берегу ворковал дикий голубь; стрижи с щебетаньем хлопотливо сновали около глинистого уступа; с леса несло смолой и березовым листом;
Наум стал устраивать заездок и становить курдюм*.
* Курдюм - снаряд для ловли рыбы, сплетенный из ивовых прутьев, который устанавливается посредине реки, в воротах заездка, т.е. ряда камней, не пропускающих рыбу иначе, как в ворота и через них в курдюм. В уездах Вологодском, Грязовецком и Кадниковском нет ни одной речонки, где бы не было множества заездков с установленными в них курдюмами.
- Нет ноне и рыбы, вовсе не стало! Еще весной ничего- налимишки попадаются... Весь век свой рыболовством занимались; тоже охота, значит, примерно, вот как у вашего брата с ружьем ходить! Да уж что и за народ ноне стал! Тьфу, какой народ! Чуть не доглядишь - всю твою рыбу прощалыги выберут, всяк нарохтится, как бы стащить у другого, как бы чужими руками жар загрести, а на работу-так нет! В старину, было, сколько не наловится рыбы в твой курдюм, никто не тронет, хоть бы пальцем да ткнул кто-нибудь! И на работу раньше был мужик ходок - ныне стал лень-народ, да и не лень, так силы-то что ли в себе не слышит, только, примерно, косит ли, жнет ли-ведь вырвал бы у него и серп-то! Так ли мы работали! Подымались до солнца, ну, ночевать, положим, домой не ходили, а ноне придут на барщину - уж солнышко где! Там, смотришь, у них целый уповод* на обедах да на ужинах пройдет! Не так мы работали своим господам! Хоть я, примерно, так жать ли, косить ли, на охоту ли с барином, рыбачить ли, топором ли что надо изладить, а то и покузнечить - на все был гож, да еще как гож-то!
- Так ты и охотником был?
- Бывал-c, тоже и ружье свое держал, да вот слеп стал, примерно, гляжу хоть на вас - вижу-таки хорошо, а отойди гоны** двои - глаза-то словно за слюдой, ничего не распознать, да и полно!... Впрочемже, надо сказать, что я больше загонщиком был, так стрелять, пожалуй, времени было мало! Уж загонять-так мое дело!.. Оба барина наши, слышь, жили в этом селе, тоже отдельно друг от друга, я-то принадлежал, значит, старшему брату... Господа жили весь круглый год в деревне, и прежде здесь такое заведенье, значит, было: коли помещик - так и живет в деревне, хозяйством занимается; мужиками не брезговали, жили попросту и промышленностями разными не гнушались-охота ли там, либо рыбачество; иной барин сам и на поле работает-в сенокос ли, в жатву ли-на первом загоне*** с серпом идет. Тут около сколько господ жило! По Комеле было вод им, мелкопоместным-то! Бывало к нам, на Мошен-никово, приедут на праздник, наедут попросту, в телегах, вот с Лихтоши барин - в балахоне эдаком, волосы тоже не стригли в те поры, в березовых лапотках - ну и много их посберется; пьют пиво, вино было дешевое да хорошее, с девушками заигрывают - и какое веселье! Как прошёл праздник у нас, лостинский барин и говорит: "Ну, ребята, поедемте, дескать, ко мне! "Ключницу тоже держал-незамужнюю девку Аксинью, такая здоровая, дородная девка, значит, в теле держал! "Давай, - говорит, -Аксинья, ребятам ушат пива!" И выносят нам ушат
* Довольно неопределенная мера времени у крестьян. Впрочем, уповод - немало времени.
** Гоны - еще более неопределенная мера длины, нежели уповод, мера времени. Уповоды рабочего дня определяются обедом и паужином, а гоны не подлежат и такому определению.
*** Поле обыкновенно делится на полосы, которые называются загонами.
пива- вот оно как в старину бывало! Подика-сь ноне, помещик иной - тьфу! Не лучше нашего брата-крестьянина, а суконное рыло и куда воротит, немцем таким прикинулся, до носа-то и багром не достанешь! Наш брат, сермяга, и близко не подходи! И духу мужицкого слышать-ста не может! "Ишь, - говорит, - мужик-навозник, голова тетерья." Да только и есть, ласкового слова не услышишь! А ведь тоже и мы, сударь, люди, все под Богом ходим!... Оно, конечно, и ноне есть всякие господа: наши даром что генералы, а куда добры да ласковы до крестьян; ну, да немного же таких!
А мой господин, то есть старый-то, был славный барин, простяга, царство ему небесное! И какой добрый да просужий! Вот, сударь ты мой, эндак около сенокоса и начинается у нас охота - перво-наперво за норками; тут по речкам норки-то и теперь пропасть, а тогда толку не было от норки!...
Норка живет, сударь, все около реки и кормится рыбой, теперь нора у нее, гнездо значит, на берегу, в дупле где-нибудь... Ну, и пойдем мы с собаками, с тенетами, тенета - этакие, просто сказать, мережи, все тенетами слывут, ну, и с острогой*. Собаки, всего-навсего две, да добрые, так и рвутся-заслышали, значит, норку; найду гнездо и давай я колотить по дуплу палкой... Барина я поставлю посередь реки с острогой, и тенета распустим тамо. Вот, значит, как заслышала норка, что дело плохо - и в воду, по земле идет себе, а река мелкая, известное дело, все видать... Собаки так и рвутся; войдет норка в тенета, тут уж ее острогой и добивает барин. Душна только она больно, ой, как душна! Опосля руки-то моешь, чего-то не делаешь с ними, как норка в них побывала: нельзя, значит, без этого и поисть! Белку собака ест, а от норки или от горностоля теперича бежит прочь, только понюхает - и прочь! У, как душна!... Сколько мы так норок-то убивывали, все реки обойдешь в околотке: и Комелу, и Соть, и Зажолку, и Тювеньгу, и Лихтошь, и Лосту - уж потому я и места знаю, не то что все речки али ручейки, так места-то на них кажинное мне ведомо: боготокли где, омут или брод какой, все плёса - все знаю! Леса тоже, пустоши! Со мной, брат, не наплутаешь- куда хошь проставлю!... Тут, как норка порешится, пойдешь за тетеревами, за глухарями, да за белкой.
- Что же, ноне здесь много норок?
- И, как немного! На Комеле меньше, а на Лихтоше от норки толку нет, право слово! Охотников таких не стало! Нынешние охотники маяты принимать на себя не хотят, как бы полегче, без хлопот поохотиться ищут, ну, и денег не жалеют: палят-а все на шаль, лишь бы похлопать, только порох пусто переводят! Теперь тоже с собаками охотятся, примерно хоть юровские господа: псарня чего стоит, что овец собаки
* Острога - железная лапа с остроконечными зубьями, наколоченная на деревянной палке.
передушат, что озими вытопчут, что огородов перепортят, а толку нет, убыток да крестьянам тягота только, значит, шаль одна! А мы ведь что и выручали с охоты: в те поры шкурка молоденькой норки стоила 8 рублев, а большого самца или матки - 10, не то 12. Ну, тоже белок, тетеревов - все продавали в город - всего-навсего рублев по 500, по 600 выручали! В те поры 500 рублев большими деньгами считались, полтысячи, брат! Потом как оба барина, братаны-то, померли, и остались у нас барыни, и жили они в селе до конца жизни. Моя госпожа была барыня бойкая, у, какая!
- А детей не было у твоего барина?
- Нету-с, не было. Как овдовела барыня, так все воспитальников, приемышей, значит, да воспитательниц держала: ну, детей не было, так вестимое дело - кому все добро оставить! Перво-наперво жил у неё какой-то подкидыш, Геранькой звали (Герасим, значит), так все в народе и слыл барчонок Геранька, да какая-то девчонка из городу, почитай, сиротка. И что же, сударь ты мой, жили они, кажись, как брат да сестра, а дело-то вышло неладно... Старуха, ну, и люди тоже, ничего не заприметили, а они так уж снюхались да и больно хорошо поладили, так-то хорошо, что она уж и въявь с подушкой стала ходить. Посердилась, посердилась старуха-то да и решила женить греховодников, вестимо, молодое дело!... Дорог же стал ей Геранька!
Записала она его в городе у нас в мещан, дом и там всякое заведенье для домашнего обихода позакупила, денег убила - сметы нет, да толку не вышло: вышел Геранька пьяный человек, закутил да закутил, значит, все так прахом и пошло! Тут барыня опять взяла уж одну девочку, село продала и денежки все-то на воспитальницу эту ухлопала; была у неё тоже доля на мельнице, да в пустоши: в те поры все так было, все-то доли, общее владение, значит, и по мельницам, и по пустошам, и по селам; у того доля, да у другого доля - и не разберешь! Все барыня порешила да и сама не задолила - на тот свет отшатилась...
Ну, добро, барин, пора! Видишь, дождь какой приударил, а и небо-то, почитай, чисто, откуда только дождь идет, право! Значит, грибной! Давай Бог грибов-то - и рыбенка не понадобится, все заездки порешу! Только для жатвы, вот, не так-то хорошо, да этот дождь ненадолго!
В самом деле, в это время, при ярко-блещущем солнце, Бог весть откуда, зачастил крупный дождь; по небу волоклись только легкие, как дым, облака, и словно таяли в нем; струи дождя так и блестели от солнца, будто золотистая нитка раскинулась в теплом воздухе, а за рекой врезалась цветная полоса радуги. "Радуга-дуга, - весело протянул Наум, - не давай дождя, давай солнушка-колоколнушка!"
ВГВ. 1859 Г. № 32 (Неофициальная часть)