Феликс Чуев. Ильюшин(10)

      ...Когда я работал на испытаниях самолетов, приезжал Туполев, шагал по двору, за ним свита. Остановился, наблюдая, как на карнизе четвертого этажа стоит не подстрахованный маляр и красит раму.

      – Эй ты! – крикнул снизу Андрей Николаевич. – Ты какого ... туда залез?

      – А тебе какого ... надо? – не оборачиваясь и продолжая мазать, ответил маляр.

      – И то верно, – резюмировал Туполев и зашагал дальше.

      Помню, как гулко и радостно отозвался в душе первый полет сверхзвукового пассажирского Ту-144! Туполев долго не давал «добро» экипажу, а перед самым Новым годом, когда пилоты снова настроились идти по домам, спросил, как обычно:

      – Экипаж готов?

      – Готов.

      – Ну, давай потихонечку трогай да песню в пути не забудь! Это было 30 декабря 1968 года. Он искренне радовался: а все-таки мы на год раньше «Конкорда» взлетели!

      В нем неистребимо жил дух соревновательства, характер рекордиста. Хотя об этом самолете есть и такие мнения, как, например:

      «Ту-144 высосал из страны столько средств, и все напрасно, – говорит Э. И. Кузнецов, – штук десять сделали, три разбили. Убыточная эксплуатация. Ил-86 уже шел на Воронежском заводе, а они свою все строили зачем-то. Втравили страну в это дело».

      «Туполев мозги запудрил, лапшу на уши повесил своей 144-й, – добавляет В. С. Ильюшин. – А «Сотка» Сухого имела будущее, это самолет двадцать первого века, титановая машина, скорость – три маха с продлением до четырех с половиной. Ту-144 – дюралевая машина, имела рубеж скорости по нагреву. Туполев обещал ее сделать титановой. Он не дал ходу «Сотке» Сухого, как и бомбардировщику Мясищева, который был лучше туполевского. У Туполева не хватило широты это признать».

      А может, Ту-144 появился раньше своего времени, как, скажем, социализм в России, до которого не доросли ее обитатели?

      ...Работая над «Стечкиным», я пришел на улицу Радио к Александру Александровичу Архангельскому. Кабинет Туполева был напротив. На вешалке висели его пальто и шапка. Дверь в кабинет Андрея Николаевича была открыта, и доносилось, как он кричал в телефонную трубку: «Только чтоб это было похоже на самолет, а не на х... собачий!»

      «Туполев поручил сделать быстро и хорошо один узел, – вспоминает И. Я. Катырев. – Вызвал, ему развесили плакаты. Он посмотрел: «Это х... ! – и палкой сбросил плакат. – А вот здесь хорошо, молодцы! Даю вам две недели сроку, сделайте рабочие чертежи». Принесли чертежи, за Туполевым шел один из его замов с портфелем, раздавал деньги...»

      Сотрудник попросил у Туполева квартиру. Андрей Николаевич поехал к секретарю райкома:

      – Мне нужно двадцать квартир.

      – Помилуйте, Андрей Николаевич, у нас люди в бараках живут!

      – Ну, если ты не уважаешь старика, я буду сидеть и ждать, пока не дашь.

      Садится в кресло, читает газету. Час читает, другой... Секретарь райкома не выдержал, стал куда-то звонить.

      – Андрей Николаевич, мы нашли возможность...

      – Что же ты мучил старика? Я знал, что ты хороший человек, решишь проблему, а ты меня два часа заставил ждать...

      Понадобилась одна квартира, а выбил двадцать...

      Без подхода мало что получается. Скольких нужных специалистов вытащил из мест лишения свободы академик Е. А. Чудаков, безмерно хваля органы госбезопасности, «в очередной раз разоблачившие вредительскую группу технических работников, но вот совершенно случайно или по навету врагов народа в списках оказались такие-то...».

      Картинки. А что без них жизнь наша?

      Я не был знаком с Туполевым, но, когда он умер, пошел в Центральный дом Советской армии попрощаться с ним, как с давно знакомым, близким человеком, ибо его дела, его три Золотые звездочки – небесная слава, равнодушие к которой постыдно...

      Ильюшин свою третью Звезду получил уже на пенсии, и это имеет историю, о чем мне поведал Г. В. Новожилов.

      «Я, разозлившись вконец, сказал одному из наших руководителей: «Я не понимаю, почему коммунист с 1918 года Ильюшин, сделавший сорок тысяч самолетов, участвовавших в Великой Отечественной войне, не достоин третьей Звезды, какую получил Туполев, чей самолет, извините, принимал участие только в конце войны? Этого я не понимаю и категорически считаю, что это неправильно. Тем более что Ильюшин и сегодня мог бы продолжать работать генеральным конструктором, если бы у него не было партийной совести отказаться и передать бразды правления более молодому. Мне сказали, что его собираются наградить к 80-летию орденом Октябрьской Революции – этот орден у него есть, вторым не награждают...»

      Разговор состоялся в президиуме 23-й Московской городской партийной конференции. Руководитель выслушал меня и сказал: «Это заслуживает внимания».

      Я отнюдь не приписываю себе лавры соискателя третьей Звезды для Ильюшина, но такой разговор был. И мое мнение, как видите, совпадает с мнением Вячеслава Михайловича Молотова об Ильюшине. Я еще добавил тогда: «Мне говорят, что он уже на пенсии, но я, генеральный конструктор, с ним советуюсь, он принимает участие в нашей работе, и мог бы быть генеральным, а я бы оставался у него замом. Вы его снимали? Нет. Он сам подал заявление, сам ушел, так почему же такая несправедливость?»«

      И третья Звезда состоялась. Из авиационных конструкторов только Туполеву и Ильюшину оказали такую почесть...

      Первая Звезда Ильюшина – № 20, вторая – № 45, третья – № 14...

      ...Невысокий старичок стоял в проходной ильюшинской фирмы. Мимо него сквозь турникеты проходили молодые люди, такие же, как и он несколько десятилетий назад. Только не было тогда таких шикарных курток, не было значков «Ил» на пиджаках. Молодежь не узнавала его. А он хотел было пройти, как всегда, как прежде, но бдительная вахтерша остановила:

      – Ваш пропуск?

      – Я Ильюшин, – тихо ответил старичок.

      – Ну и что? – гаркнула вахтерша.

      Так принято, и ничего не попишешь. Он никого не предупредил о своем приезде. Но узнаю родную державу. И вспоминаю рассказы А. Е. Голованова о том, как не пускали в Министерство обороны оказавшегося не у дел Рокоссовского, как в те же хрущевские времена маршал Жуков продал свой баян в «комиссионку», потому что не на что стало жить...

      Около семи лет прожил Ильюшин на пенсии, не порывая связей с конструкторским бюро. Трогательно, что старого конструктора пригласили на первый взлет огромного Ил-76. Это было 25 марта 1971 года. Зима. Сумерки. Рядом с КБ – Центральный аэродром, откуда совершали первые взлеты почти все машины Ильюшина. Сергей Владимирович приехал в КБ и стал обсуждать с Новожиловым возможность подъема нового самолета. Не простой вопрос – поднять огромную машину из сравнительно небольшой коробки заснеженного аэродрома, окруженного многоэтажными домами центра столицы. Была уверенность, но и смелость не отбросишь.

      – Пойдем на аэродром, – сказал Ильюшин. Там вместе приняли решение о вылете.

      «Он был еще более-менее, – вспоминает Г. В. Новожилов. – Мы с ним, как всегда, все осмотрели...»

      Все, как всегда, только теперь уже пенсионер. Попросил еще раз просчитать. А потом сказал одно слово: «Можно».

      Это запомнилось, потому что больше делал, чем говорил. В последний раз благословил. Последний новый Ил взлетел перед его глазами...

      В зимней шапке старенький Ильюшин... Жизнь. Американская печать высказала мнение, что их разведка даром ест хлеб, поскольку «новый советский транспортный самолет Ильюшина взлетел в пяти милях от Кремля».

      ...Начинали эту машину при нем. Поступил заказ от ВВС. Раньше генеральный конструктор предлагал свои машины, а потом стало так, что заказы шли от ВВС или ГВФ. И вот военные заявили, какой им нужен самолет. В ОКБ Ильюшина просчитали и ответили, что может получиться.

      «И тогда эту машину поручили делать нам, а не Антонову, – говорит В. Н. Семенов. – В ОКБ Антонова «зуб» на нас за 76-ю. Ведь они считают себя специалистами по транспортной авиации, а 76-я получилась классно, военные довольны, и за границу продается».

      «Чем отличается Ил-76 от «Локхида»? – задается вопросом Э. И. Кузнецов. И кратко отвечает: – Получше. Внешне похож, транспортный самолет, высокоплан, двигатели на пилонах, весь мир пришел к этому. А на самом деле совершенно разные самолеты. Крыло, шасси, пилотская кабина – все разное. Крыло настолько механизировано, что обеспечены малые скорости захода на посадку, малый пробег. Хорошая машина. А колес на ней – двадцать штук – очень выгодно для выпускающего», – шутит Эдуард Иванович.

      Понимаю его. В авиации есть давняя традиция, по которой летчик, вылетающий самостоятельно на новой машине, ставит выпускающему по бутылке коньяку с каждого колеса. В прежние времена эта традиция измерялась двумя, тремя, ну пятью бутылками. А на Ил-76 четыре основные стойки и одна передняя, и на каждой по четыре колеса, итого – двадцать. Вот так. А традиция незыблема.

      Кузнецов работал на Ил-76 в Тюмени – ни аэродромов, ни дорог. Два «Икаруса» помещаются внутри самолета. С Украины прилетел «Антей», но не смог тягаться с 76-м. Ильюшинцы совмещали там приятное с полезным: возили грузы и отрабатывали погрузку, швартовку на новой машине. И в Афганистан Кузнецов летал на Ил-76. Довелось и мне пассажиром лететь из Афгана на этой машине. Кроме военных и груза фюзеляж был забит боевой техникой...

      Эдуард Кузнецов – заслуженный летчик-испытатель, Герой Советского Союза. Цена этих званий высока. Но он и генерал, что не так часто у летчиков-испытателей, где обычный потолок – полковник. Правда, были и генералы, но это – Михаил Громов, Владимир Коккинаки, Валентин Мухин, Лев Фоменко, Валентин Васин, Владимир Ильюшин... Сам Эдуард Иванович объясняет свое генеральское звание случайностью. Было дело, он показывал Ил-76 высокому начальству, и оно спросило, могли бы он сам стать генеральным конструктором.

      – Генеральным вряд ли, а вот генералом вполне, – ответил за него министр П. В. Дементьев.

      Иван Никитич Кожедуб любил повторять: подальше от царей – голова целей! Но не попадись он вовремя на глаза генеральному секретарю партии, не стал бы маршалом авиации. Но, конечно, сначала надо было стать Кожедубом...

      «Я не жалею, что попал в эту фирму, – говорит Э. И. Кузнецов. – Пишут, кто-то испытал двести, триста самолетов. У меня на три самолета ушла вся испытательская жизнь, почти тридцать лет. Но это моя заслуга – Ил-62, Ил-76, Ил-86».

      Ил-86 Сергей Владимирович уже не занимался, но подписывал чертежи общих видов, всегда спрашивал у приходивших в гости сотрудников, как идет работа по этому самолету.

      Он до последнего дня жил машинами марки «Ил»...

      Смотрят люди на ильюшинские гиганты, стоящие на бетонке: неужели такая махина полетит? А она летит, да еще как! Живет в небе. Ведь самолет – существо одушевленное, по крайней мере для тех, кто его построил и работает с ним. Достойно тянет серийную лямку транспортный Ил-76, чуть ли не железнодорожный состав пассажиров возит Ил-86. Летающие дворцы Ильюшина. Как архитектор, как хороший модельер и закройщик, он придумывал самолеты.

      «Если б я записывала все его идеи, их бы хватило на много лет вперед», – говорит его жена Анастасия Васильевна.

      «И по сей день конструкторское бюро Ильюшина вдохновляется волей его создателя», – пишет зарубежный журнал. Это верно, все, кто знал его, и поныне живут под влиянием и обаянием этого человека. Так в его конструкторском бюро. А страна? Страна меняет кумиров. Черчилль говорил, что великим народам свойственно не уважать своих героев. Прав был неглупый англичанин.

      Смотрю телевизионную передачу, где упоминаются два некогда изучаемых имени: «Это наш буревестник Горький, а это сокол Чкалов, который первым драпанул в Америку!»

      Понимаю претензию на юмор, но нация чем-то должна и гордиться, ведь еще совсем недавно она была великой...

      Ильюшин был плоть от плоти своего времени и своей нации, он был истинно русским, русаком, и потому уважал все народы. И пусть скуксятся антикоммунисты, он был настоящим большевиком, государственником, и к нему не прилипнет никакая мерзость, швыряемая в бессмертную идею.

      В каждой эпохе есть символы, по которым она узнается. Скажешь: Ильюшин – и все ясно.

      Он жил в великую эпоху, он перешагнул ее в будущее, и потому остается человеком вне времени.

      «Если бы мне вторично прожить жизнь, я бы ее не менял, – говорил он, – единственно, что сделал бы – выучил бы английский язык, нужно читать журналы, а я языков не знаю».

      Ильюшин – свой для миллионов людей, идущих снизу, своим горбом пробивающих дорогу, русский человек, одиннадцатый ребенок в безграмотной крестьянской семье. Он свой для миллионов патриотов Отечества, положивший жизнь на его возвеличивание и на то, чтобы не разрывалась в нем связь поколений.

      Пришло трудиться четвертое поколение ильюшинцев, и кое-кто еще остался из первого. Уважение не померкло, традиции сохранены даже вопреки поведению государства.

      ...Его навещали, когда он был на пенсии. Конечно, не все из тех, кто в прежние времена почитал за честь оказаться у него в гостях. Приходили старые друзья...

      – Папа, девочки приехали! – говорит Анастасия Васильевна, встречая Ольгу Николаевну Елсакову и ее подругу. Декабрь 1976 года. Ему осталось жить на земле меньше двух месяцев.

      Вспоминали, пели русские песни... Трудно было смотреть, как человек, которого знали могучим, сильным, с бицепсами, как у культуриста Томи Коно, на глазах угасает. И ему самому неловко, он виновато смотрит на гостей:

      – Как вы там справляетесь?

      – Ничего, держимся.

      – Я смотрю, вы и без меня неплохо работаете, может, мне надо было раньше уйти?

      – Сергей Владимирович, плохой вы были бы руководитель, если б после вашего ухода коллектив перестал работать!

      Улыбается. Говорит:

      – Надо бы новую тему начать, выделить ответственного.

      – Некого выделить.

      – Как некого?

      – Самостоятельно не справится.

      – Гоните к чертовой матери! Что значит «не справится»?

      – Сергей Владимирович, ведь люди делятся на композиторов и исполнителей. Исполнители порой покажут вещь лучше композитора. Как их выгонять? Прекрасные работники. Другое дело, самостоятельно не смогут.

      – Вам бы, Ольга Николаевна, в Организации Объединенных Наций работать! А если бы я вам сейчас дал задание, вы бы сделали?

      – Можете не сомневаться. Доволен.

      – Давайте, я вам руки погрею, Сергей Владимирович.

      Холодные, холодные руки... В дверях появляется с чаем Анастасия Васильевна. Он – р-раз! – отдернул руки и весь как по стойке «смирно». Реакция! Ольга Николаевна внутренне улыбнулась: жена идет!

      – Ольга Николаевна, а вы еще держитесь!

      – Что, не падаю?

      – Как жаль, что я для вас так мало сделал, а ведь мог много...

      Сергей Владимирович Ильюшин умер 9 февраля 1977 года на 83-м году жизни. Три года тяжело болел. Показали по телевидению в день 80-летия в 1974 году – это был уже не тот Ильюшин.

      Человек платит за свое существование на земле самой дорогой валютой – днями жизни. Ему было отпущено немногим более тридцати тысяч дней...

      Похоронили на Новодевичьем кладбище. Оказалось, что у него, генерал-полковника авиации, не было парадной генеральской фуражки, и тогда его старший сын Владимир положил на гроб отца свою, а сам шел рядом в генеральской шинели. Так к нам, русским, приходит примирение... Жизнь – вся.

      Вышла «Правда» с некрологом, в котором говорилось о том, что «его деловые данные сочетались с исключительной скромностью и высокими душевными качествами. С. В. Ильюшин имел огромный авторитет и пользовался большой любовью и уважением у всех, кто работал с ним и знал его». И – десятки подписей во главе с Л. И. Брежневым.

      «Просим принять глубокие соболезнования от сотрудников «Дуглас Эркрафт компани». Вместе с семьей Ильюшина С. В., его коллегами и со всем миром мы разделяем скорбь, вызванную кончиной одного из действительно великих деятелей в истории авиации. Пусть всем нам послужит некоторым утешением то, что его имя и плоды его работы будут жить и после его кончины.

      Джон С. Бризендайн, президент «Дуглас Эркрафт компани»«.

      «Направляем конструкторскому бюро Ильюшина наши искренние соболезнования в связи с кончиной великого авиационного конструктора господина Ильюшина, чья ведущая роль в самолетостроении вызывала восхищение у каждого из нас.

      Джон Мур, фирма, Англия, Саррей».

      Ильюшин новыми, смелыми, принципиальными решениями продвинул вперед детище двадцатого века – авиацию и потому принадлежит всему человечеству.

      В последние годы слово «великий» бездумно прилеплива-ют к посредственным актерам, режиссерам, эстрадникам. В ту пору не то что при жизни – да и после смерти редко кого удостаивали таким титулом. Пожалуй, только художника Пластова и писателя Шолохова. Даже в официальных некрологах и Туполев, и Ильюшин великими названы не были. Зато мир признал... Однако это звание присваивает время.

      В телеграмме фирмы «Виккерс» выражалось сожаление, что господин Ильюшин не оставил сына, чтобы тот возглавил организацию отца. Пославшим это соболезнование и в голову не могло прийти, что у Ильюшина три сына, но сам он распорядился по-иному...

      О старшем, Владимире, читатель уже знает, у него две дочери. Три дочери у Ирины Сергеевны, две дочери остались у Сергея... Сергей Сергеевич Ильюшин, полковник авиации, выпускник Московского авиационного института и академии Внешторга, семь лет провел в зарубежных командировках в Эфиопии, Ираке, Сирии и в 1990 году безвременно ушел из жизни, вернувшись из Сирии...

      Единственный внук Ильюшина, конечно, названный в честь деда Сережей, – школьник, сын младшего сына Александра, который тоже окончил МАИ. Александр Сергеевич унаследовал от отца страсть к охоте и рыбалке и, продолжая его традицию, частенько навещает пустующую избушку на берегу Ку-бенского озера...

      Дома остались большой стол, полки с книгами – Достоевский, Лесков, Куприн, Джек Лондон, серия «Жизнь замечательных людей»... Бронзовый Ленин. Портрет Сталина в форме генералиссимуса... И на работе в кабинете Сергея Владимировича осталось все как было, когда он пришел сюда в последний раз. Стол, покрытый органическим стеклом, телефонный пульт, барометр. На столе правительственная «вертушка», календарь, ручки, логарифмическая линейка, нож для разрезания бумаг, очки, макет Ил-62. Книги «Конструкции летательных аппаратов», «Силовые установки для сверхзвуковых транспортных самолетов» (значит, и об этом думал!), «Основы проектирования беспилотных летательных аппаратов», телефонный справочник. На листках – заметки, связанные с полетом пассажирских самолетов на больших высотах... Он влиял на роль и положение великой страны, а стало быть, влиял на историю, потому что создал целую эпоху в авиации. Он совершил подвиг хотя бы потому, что осуществил свой талант в России, где инертность, зависть и ненависть к таланту имеют вековые корни. Сын вологодского крестьянина, рожденный под созвездием Овен, он оставил своим соотечественникам подвиг жизни, потому что такие люди напоминают всем, как могуч и талантлив в своей основе русский народ...

      А чтоб не забыли, появилась мемориальная доска: «В этом доме с 1955 по 1975 год жил генеральный конструктор самолетов, трижды Герой Социалистического Труда, академик, лауреат Ленинской и Государственных премий СССР Сергей Владимирович Ильюшин».

      Каждый год в День Победы ильюшинцы выезжают за Истру возложить цветы к памятнику-самолету Ил-2 и доброй чаркой по-русски помянуть Сергея Владимировича. Отсюда его штурмовики впервые дали как следует танковым колоннам Гудериана, возомнившим победителями прокатиться по Москве. И ведь, казалось, могли...

      В рабочем кабинете генерального конструктора Опытного конструкторского бюро имени С. В. Ильюшина, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий академика Г. В. Новожилова рядом с макетом нового самолета Ил-96 – портрет основателя фирмы.

      «Мы работаем, но сейчас мы никому не нужны», – с горечью говорит Генрих Васильевич.

      А Аэрофлоту не на чем летать. Покупаем зарубежную технику...

      Каждое лето в последние годы я приезжаю в отпуск в Коктебель и обязательно иду на гору Узун-Сырт, ту, что называли горой Клементьева, Летной или просто Горой с большой буквы. Прохожу восемь километров по дороге, поднимаюсь на Гору, волнуюсь, как будто меня там ожидает нечто новое, чего я еще не знаю, но это стало моей религией. И вот на обелиске, венчающем Гору, появилась новая металлическая доска:

      «Памяти покорителей воздушного океана от ветеранов авиации в честь 70-летия планеризма. 14.08.1993 г.».

      Читаю эту надпись и повторяю дорогие мне имена – тех, кого знал, с кем дружил, а кого и вовсе ни разу не видел, но они не менее дороги, потому что жили во мне в ту пору, когда я гордился своим Отечеством.

      Ильюшин – одно из этих самых славных имен. Может, он в этой книге выглядит не совсем таким, каким был в жизни, но я писал не образ, а представление о нем. И Коктебель мне дорог еще и потому, что первые свои крылья мой герой испытывал здесь...

      В летние месяцы народу в Коктебель прибывает немало, но в отличие от прошлых сезонов основная масса теперь понятия не имеет, куда попала. Знают только, что место это престижное, но в силу своего общего развития быстро разочаровываются. «Шо ты меня водишь тут, как горного козла, никакой культурной программы!» – говорит некто своей перекормленной супруге.

      Зашуршали сюда на «линкольнах» и «мерседесах» молодцы богатые и не обремененные интеллектом. На волошинском, бывшем писательском пляже от рассвета до заката тасуются карты. Меж распластанными телами бродят постоянные ворюги всего, что попадется под руку. Коктебель захламлен, а на Горе чисто. Мало кто приходит сюда сейчас – далеко, высоко, да и зачем? Палаток с бутылками нету, шашлыков не жарят... Пока... И все же тропка наверх еще не затянулась колючками.

      Висит на бетонном обелиске металлическая доска в честь основоположников отечественного планеризма. Она была прикреплена четырьмя болтами, четырьмя, как рекомендовал в своей «Памятке» Ильюшин. Через год двух болтов уже не оказалось – кому-то понадобились. Держится на оставшихся двух, как многое у нас в Отечестве...

      Гору обживают мотодельтапланеристы, молодые энтузиасты авиации, «дельтанутые», как их в шутку называют. И я впервые в жизни лечу на мотодельтаплане над горой, над Коктебельским заливом, и пилот Володя Чечин кричит мне сквозь поток: «Здесь летали ваши друзья!»

      Я люблю моих героев – старых друзей и тех, кто заменил их в небе. Пройдет время, и новые пилоты посмеются над летательными аппаратами, на которых поднимались в небо их пращуры. Нет, пилоты смеяться не будут. Поклонятся мужеству и таланту.

      Лечу над Коктебелем, смотрю и ощущаю то, что видел и ощущал здесь молодой Сергей Ильюшин на своем первом планере несколько десятков лет назад, когда звезды, как сочные яблоки, падали в море...

      Через год я снова приехал сюда, хотел увидеть Володю Че-чина, а он уже в Южной Африке. Он мастер своего дела, и что ему делать на Украине, где, как и в России, нужны только бандюги, проститутки, охранники, бухгалтеры да юристы?

      По радио слышу украинскую речь, язык одной из моих бабушек, чьи сказки помню и поныне. Диктор вещает: «У ридный Севастополь – столыцю украиньського Черноморского флоту – вертаеця сторожевый корабль «Мыкола Сагайдачный». Нечто потустороннее, смешное до слез... «Весело, нечего сказать»... Вспоминается и письмо Герцена Огареву, написанное полтора века назад, о том, что в России ничего нельзя воспринимать всерьез...

      Жизнь состоит из парадоксов. Ну не парадокс ли, что в необъяснимом царстве ворюг и хапуг, подлецов и карьеристов, бездарных чинушей и безразличных мещан вызревают невиданные в мире таланты и даже гении!

      Не стану идеализировать былое, но взгляните на фотографии тридцатых годов, посмотрите на лица героев страны сороковых и пятидесятых. Богатыри! А кто сегодня герои? И есть ли они?

      В конце XX века в России произошел сброс исторического времени, страна впала в болото ползучего регресса, будем надеяться – не навсегда. Деградация коснулась, к сожалению, и нравственных устоев, духовных ценностей. Под улюлюканье уголовщины, бомжей и люмпенов сброшены памятники, охаяны прежние герои. «Все продается, все покупается!» – уверяют новые идеологи. И эти уверения нашли благодатный отклик в поганых душах.

      Чтобы похитить боевые награды, зверски убили в собственной квартире прославленного адмирала, а на столичном бульваре сорвали Золотую Звезду с летчика-героя, на том самом бульваре, где в 1945-м его несли на руках! Сожгли дотла дачу величайшего полководца Отечества маршала Рокоссовского, уничтожив и разворовав священные реликвии... Ведь поднялась рука!

      Я никогда не боялся жизни. Сейчас боюсь. Не за себя, не за своих детей – это не столь важно по сравнению с тем, за что я боюсь. Боюсь за свой народ, ибо, к сожалению, от того, что называлось «русский народ», мало что осталось.

      Веками его клевали заморские и доморощенные ястребы, все хотели извести его под корень и в последние годы во многом преуспели. Но... Истребить наш народ тоже ни у кого не получается да и вряд ли когда-либо получится. Сопротивляется народ. Удалось отстоять Знамя Победы и многие святыни.

      Да, жизнь поистине состоит из парадоксов. История показывает, что мы не очень предназначены к нормальной жизни, но сильны в необычных ситуациях. В критический момент для спасения себя и других народов русские придумывают нечто подобное штурмовику Ил-2. Да и пока у России есть авиация, держава не погибла; пока ей не отрубили крылья, она жива, и если есть Бог, то летчики ближе всех к нему.

      Великая Германия была уверена в победе над Россией. Почему, выяснилось на Нюрнбергском процессе в 1946 году. Нет, не превосходство в технике, не приобретенный опыт войны ставили немцы во главу угла, а некоторые черты нашего национального характера, такие как отсутствие чувства реальности и склонность к преувеличениям. В этом признался на процессе Герман Геринг.

      А не учли немцы, в какие игры играли русские дети; не зря скажет потом маршал Жуков, что победил высокоидеологизированный советский солдат; недооценили немцы, что Россией в ту пору правил нерусский по рождению, человек огромного, жестокого, реального и справедливого ума... Они знали, что мы живем в ожидании чуда, но не понимали, что чудо является нам ликами и мощью русских талантов и отливает меч, разящий дракона...

      Думаю, без преувеличений, что двадцатый век, век авиации, останется веком России. Она установила новый общественный строй, который ныне приостановил свое развитие, но благодаря этому строю она выиграла самую страшную войну в истории людей, первой прорвалась в космос, и на весь мир прозвучали ее имена – Ленин, Сталин, Гагарин, Шолохов...

      Имя «Ильюшин» – в этом звездном, историческом ряду...

      Живу в огромном городе и словно год за годом шагаю вдоль одной и той же грязной каменной стены, на которой меняются матерчатые плакаты. На первом, запомнившемся с детства, мадам со счастливым лицом под белой шляпой на фоне пальмы, синевы и сберегательной книжки сообщала: «В сберкассе деньги накопила – путевку на курорт купила!» Но сквозь пальмы и синеву проступало старое: «Летать выше всех, быстрее всех и дальше всех!»

      Замазали синеву, и по красному белым возникло: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

      Снова замазали, чтобы утвердить новое: «Экономика должна быть экономной. Л. И. Брежнев».

      Замазали серым и больше ничего не написали. Только сверху, под крышей, появилось нечто неоновое и не по-русски. Однако и стена не осталась без работы. Теперь свобода, и если раньше можно было впопыхах нацарапать быструю непристойность, то теперь оную дополняют именем современного политика, разумеется, несмываемой краской, как пишут «Спартак – чемпион!» или «ЦСКА – кони». Смеемся, издеваемся, веселый народ. Ничтожество правит государством – смеемся, дурость и грязь вокруг – смешно. Однако под народными усмешками на стене краска слоями отлетела, и проступило самое первое: «Летать выше всех...»

      Стена кончается, все каменное остается позади, и я выхожу на простор, с которого началась книга, как будто снова шагаю к детству своего героя, как будто он расспрашивает у меня, как там в его деревне, что так похожа на орловскую Татинку моего отца. Мне сегодня остро не хватает людей, знавших правду...

      Деревня Дилялево, суровое, серое, плескучее Кубенское озеро. Когда стоишь на берегу и смотришь на неподвластную тебе стихию, то стараешься понять душу того, кто отсюда, этим проселком, пошел далеко и высоко за горизонт...

      «Он был какой-то земной», – говорят о нем сослуживцы. Рожденный на русской земле, он твердо стоял на ней. Ей – его имя и слава.

      Коммунист, он воплощал в жизнь русскую идею светлого будущего, заселив русское небо своими рукотворными птицами.

      Он сам говорил, что о работе авиаконструктора поют в небе его самолеты.

      Много лет я носил в себе эту книгу. Со школьного девятого класса мечтал стать авиационным конструктором. Не вышло. Но теперь считаю, что исполнил долг и отдал дань полудетской мечте, написав книгу о великом русском советском конструкторе самолетов Сергее Владимировиче Ильюшине, потому что не хочу, чтобы новое поколение моей страны жило в равнодушии и мести к предыдущим, потому что верю – любви в нас больше, чем ненависти, а подвиг – достойней для души, чем подлость.

      Каждый день восходит солнце, ибо знает свою ответственность перед жизнью. Есть люди, которые погибнут, если их лишить ответственности. Для них, для него солнце всходило каждый день, что, как ни странно, дано не всем.

      Каждый день для Отечества нужен, и ямщик, и заоблачный щит, вологодский крестьянин Ильюшин над зеленой землей виражит...

      Его нет, а Илы летают. Над землей. Над жизнью. Потому что жил всерьез.