Я ответил. И не стал спрашивать, подписал он, не подписал мое заявление. Я остыл, он остыл.
Взгреет, а через час звонит как не бывало. Вызывает как-то к себе:
– Сколько весит хвостовая часть Ил-2? – А у него телефонная трубка лежит – видно, кто-то спрашивает.
– Не помню.
– Как же ты не помнишь?
– Сейчас сбегаю посмотрю в журнале.
– Ну ладно, иди.
Через три дня всем премии дают, а мне нет. Спрашиваю, почему.
– А Ильюшин сам вас вычеркнул. Попросил списки и вычеркнул.
А я уж и забыл, что не сказал ему вес хвоста. Встречаемся, он спрашивает:
Ну как, теперь-то ты вес знаешь? Конечно, знаю.
– Ну ладно.
Получаю следующую премию – двойная. Зла не держал. Но и не забывал. В принципе ко всем деловым людям относился хорошо. Но и не баловал. Требовал – значит, нужно. А нужно – делали.
Помню, слетал Коккинаки, говорит: «Не годится оперение. Не справляется машина. Процентов пять-десять площади надо прибавить».
Вызывает Ильюшин. Я ему говорю:
– Я же не занимался оперением!
– Знаю. Но тот, кто занимался, болен. Надо организовать работу, два дня тебе, суббота и воскресенье, чтоб в понедельник было готово.
– Мне надо разобраться.
– Увеличить площадь – вот и все задание.
В субботу я вызвал оперенцев, заказал плаз, и сразу стали рисовать на фанере увеличенные контуры старого оперения.
К вечеру сдал плаз и листочек с исправлениями. Утром вызывает:
– Ну как работа?
– Идет.
– Ну и что?
– Завтра будет готово.
Никакой реакции. Сделали. Сроки давал такие жесткие, что только поворачивайся.
Запомнилось в нем волевое, твердое, решительное. Он был из тех руководителей, что глубоко лезли в техническую проблему. Не руководитель-менеджер, а руководитель-техник. Особенно до войны, в войну и сразу после войны. То ли он еще молод был, и народу мало... Каждую линию, которую проводил инженер, он знал. Когда нас пятьсот человек стало, тогда уж... Ставку делал на молодежь. Но не на всякую, а из которой что-то получится. Следил за молодежью, выделял. Правильный, редкий человек».
Было у него совещание. Начальник испытаний опоздал:
– Разрешите?
– Нет, ты опоздал на три минуты, значит, тебя не интересует эта проблема, иди, занимайся своим делом.
Левин ходил небритый. Ильюшин ему говорит: «Толя, у тебя что, денег нет побриться?»
Один раз «отбрил» одного, все стали бриты на всю жизнь. Вызывает – бровь разбитая поднята – значит, не в настроении...
Что выделяло Ильюшина, отличало его от других конструкторов?
К. Коккинаки:
– Думаю, принципиальность. Глубокая принципиальность в технических обоснованиях. Он непоколебимо был убежден в том, что давал. Правильно, Сережа?
С. Анохин:
– Правильно. Он теоретик, он крупный ученый! Не просто конструктор, знающий теорию, он ученый!
Мозаика. Из нее образ.
...Ильюшинский штурмовик шел на бреющем полете, именно шел, потому что его огневые точки работали попеременно и он надвигался огненными лапами, снопами огня на вражескую пехоту и танки. Он шел и казался черным, хотя сверху был зеленым, а снизу голубым. Перебирая столбами огня поле боя, он огнем шагал по земле. Черный на фоне неба, он увеличивался мгновенно и беспощадно. «Черная смерть» – назвали его немцы. «Летающий танк», «самолет-солдат» – окрестили наши. И еще – «горбатый». И вроде бы не столько из-за профиля, а потому, что как труженик добывал результат своим горбом. ««Горбатый» – потому что войну вынес на своих плечах», – говорят летчики.
Но сколько ни смотрю на Ил-2, не могу уловить, в чем его внешняя горбатость. Правда, я с детства заметил, что у меня несколько иное представление об очертании предметов, нежели у моих сверстников. Со временем возникло недоверие к некоторым постулатам и особенно к русским пословицам, поговоркам, я не раз убеждался не только в их неправомерности, а порой и глупости. Впрочем, они рассчитаны на национальный характер. Но и драгоценного немало в метких изречениях, как и гениальных людей среди русского народа...
Ил-2 впервые появился на фронте в начале июля 1941 года под Оршей, Смоленском и Ельней. А в декабре, во время Московской битвы, три авиационных штурмовых полка стали гвардейскими. Летчик Григорий Светличный во время атаки вражеской колонны, рвущейся к Москве, был ранен осколком зенитного снаряда, пытался дотянуть до аэродрома, но пришлось сесть прямо на улице Горького.
Немного было «горбатых» в небе 1941-го, но они сразу стали проявлять себя. Генеральный конструктор и тогда заместитель наркома А. С. Яковлев вспоминает:
«19 августа 1941 года Сталин вызвал к себе наркома Шахурина, Ильюшина, главкома ВВС Жигарева, его заместителя Петрова и меня. Встретил нас посреди комнаты и, прежде чем объяснить, зачем вызвал, обратился к Ильюшину:
– На ваших самолетах хорошо воюют. Известно ли вам об этом? Летчики особенно хвалят штурмовик Ил-2. Какую вам дали премию за Ил-2? (Речь шла о первых Сталинских премиях, которые присуждались в марте 1941 года.)
Ильюшин ответил, что получил премию второй степени и очень благодарен правительству за это.
– Чего же благодарны? – сказал Сталин. – За эту машину вы заслуживаете премии первой степени.
И, обращаясь к Шахурину, сказал:
– Нужно дать Ильюшину премию первой степени».
Это был едва ли не единственный случай, когда за одну и ту же работу автор был удостоен подряд двух Сталинских (потом их почему-то стали называть Государственными) премий...
Полученные Сталинские премии Ильюшин отдавал в Фонд обороны. Так поступали патриоты – от больших людей до миллионов никому не известных. Моя мама отнесла облигации займов...
В ту пору наш народ любил свою Родину и свою авиацию. Пчеловод, председатель колхоза из Куйбышевской области Иван Болотин за 225 тысяч рублей купил штурмовик.
– Хочется мне сегодня, товарищи дорогие, вспомнить наших предков Козьму Минина и Дмитрия Пожарского, – сказал по этому поводу Болотин. – Это они показали нам пример, отдали свое имущество на снаряжение русской рати.
Пчеловод впервые увидел настоящий самолет, когда купил его, и попросился слетать на месте стрелка.
– Если решать формально, – сказал летчик, – то нельзя. А если не формально, самолет-то ваш, вы хозяин, владелец транспортного средства, – и прокатил Болотина.
– Машина – первый сорт, – сказал он летчику, – так что купили мы в аккурат то, что нужно.
Штурмовик «Иван Болотин» сказал свое слово на Курской дуге и на других фронтах... Много самолетов было построено на средства рабочих, колхозников, писателей, артистов, даже детей...
Газеты публиковали письма Сталину и его ответы. Ильюшин внес деньги на строительство авиасоединения «Москва». А вот и ответ:
Авиаконструктору тов. Ильюшину С. В. Благодарю Вас, Сергей Владимирович, за заботу о воздушных силах Красной Армии.
Примите мой привет и благодарность Красной Армии.
И. Сталин
Были отмечены орденами и медалями отличившиеся сотрудники конструкторского бюро. 5 декабря 1941 года куйбышевская газета «Волжская коммуна» сообщила о награждении создателей новой боевой машины. А на следующий день начался разгром немцев под Москвой.
«Но в Указе о награждении создателей самолета Ил-2 вы не найдете фамилии главного конструктора мотора, – говорит А. А. Микулин. – Когда мои сотрудники позвонили в Наркомат и спросили, в чем дело, им ответили: «Машинистка пропустила!» Эта ошибка машинистки не исправлена до сих пор, так же как и не снят с меня строгий выговор за перерасход средств, которые пошли на внеплановый двигатель для штурмовика Ил-2. А он оказался самым нужным. Оригинально! – смеется академик Микулин. – Это была месть Наркомата за то, что я сделал мотор, который они «зарезали».
Микулина не любили еще и за то, что он, указывая пальцем на неугодного чиновника, мог заявить: «Товарищ Сталин, этот мне мешает работать!»
После таких слов «этот» больше не мешал Микулину, как, впрочем, и никому уже не мешал...
«А потом я еще построил двигатель АМ-42 для Ил-10, в поддоне клапана. Оказалось, что этот двигатель вообще творил чудеса! А мне говорили, что, пока они живы, не пустят его в серийное производство», – добавляет Микулин.
Да и сам-то Ильюшин, оказывается, не так-то просто получил первую звезду Героя Социалистического Труда. Вот что говорит А. С. Яковлев:
«...Не любивший его наш нарком, даже после того как штурмовики Ил-2 прекрасно себя зарекомендовали на фронте, не торопился с представлением Ильюшина к званию Героя Социалистического Труда. И этой высокой, вполне заслуженной награды, своей первой Золотой Звезды, Сергей Владимирович был удостоен помимо и неожиданно для наркома по непосредственному указанию Сталина».
Читаю грамоту Президиума Верховного Совета СССР от 25 ноября 1941 года:
«За Ваши исключительные заслуги перед государством в области создания новых типов боевых самолетов...»
«Часто меня вызывали в Кремль, в том числе и поздним вечером, – вспоминал Ильюшин. – Москва тогда была полностью затемнена, добираться до Кремля было нелегко. И от вызова до моего появления в ГКО проходило более часа. Это заметил И. В. Сталин, и нарком Шахурин получил распоряжение: «Переведите Ильюшина ближе к Кремлю и дайте машину!»«
В тот же день Сергея Владимировича поселили в гостинице «Москва»...
Что же все-таки движет человеком? Тщеславие? Желание сделать карьеру? Может быть, и это. Иначе как бы ты ни был одарен от природы, ничего из тебя не выйдет. Но, однако, нужно еще любить свое Отечество, чтобы не только ты, а твоя страна была первой. Для конструктора это важно. Тем более для авиационного. Тем более в ту эпоху.
Человек, не получивший Государственную премию, тоже может быть счастливым человеком, если его не выдвигали на эту премию и он о ней не беспокоился. Но когда поощряют творца, он творит еще лучше. А коли возвысят бездаря... Подними на вилы дерьмо, оно потечет. Да и награды не к пиджаку даются, а к совести. Так повелось, что награда присуждалась не только потому, что ты действительно герой, но и чтобы подчеркнуть, что именно это нужно считать героизмом и поощрять именно это. «Вперед за орденами!» – было шутливым кличем не одного поколения.
Однако летчиком нельзя стать по блату – разобьешься...
И у авиаторов не было погони за наградами, а было даже внешнее пренебрежение к «побрякушкам»...
Летчики Великой Отечественной... Красивые, волевые, воистину мужские лица. Мальчишки казались намного старше своих лет.
В первые дни войны ворошиловградские курсанты, освоив бомбардировщик СБ, рвутся на фронт. Кого поздоровей уже взяли в сформированные бомбардировочные полки.
«Я же не отличался ни внешним видом, ни мощью, – вспоминает главком ВВС маршал авиации Александр Николаевич Ефимов. – Осталось нас несколько человек, ожидали своего часа».
И вот в Ворошиловграде появился Ил-2. Авиаторы есть авиаторы, все незнакомое привлекает, бросились к самолету. Возник молодой пилот, чуть постарше курсантов. Они слыхали, что есть такой самолет, но никогда не видели. Летчик куда-то перегонял машину, его обступили, и он стал рассказывать про штурмовик. Никогда не видели курсанты, чтобы весь корпус был из брони – металлической и стеклянной. А летчик, чтобы окончательно добить «салаг», вытащил наган – и по самолету! Пуля взвизгнула, и только малая отметина осталась на кабине. Вот это да, вот бы полетать на таком самолете, вот бы повоевать! Тогда так думали. «Хищный нос, могучие плечи, лавина огня, заключенная в бомболюках, патронных ящиках пушек и пулеметов, в зарядах реактивных снарядов. Он впечатлял не только своей воинственной внешностью, но и солидностью, такой, можно сказать, монументальной прочностью. Особенно импонировала нам кабина, закованная в прозрачную и стальную броню. После того как усядешься в такую кабину, закроешься сверху бронированным колпаком, чувствуешь себя загороженным от всех опасностей... Ил-2 всем своим существом располагал к бою, звал в атаку», – говорит А. Н. Ефимов.
Штурмовик улетел, а курсантов вскоре эвакуировали в Уральск, и шестнадцать из них стали переучивать на Ил-2. Учебных машин не было, и приходилось тренироваться на одноместном, боевом.
Самолет освоили, приехала государственная комиссия принимать зачет: полет в зону и два полета по кругу. Ефимов слетал в зону, а на первом полете по кругу, когда высоты было метров пятьдесят, отказал мотор. Пришлось садиться прямо перед собой в степи. Плюхнулся, сшиб стог сена, разбил бровь. Почти как в свое время у Ильюшина. Вылез на плоскость, снял шлемофон, кровь бежит по лицу. А уже навстречу мчится «Виллис» и в нем стоит начальник училища Кравцов.
– Ну как, сынок, еще летать будешь? – спрашивает.
– Конечно, буду!
– А на фронт хочешь?
– Хочу!
Приехали на старт, замазали йодом ссадину, и через час курсант Ефимов сделал еще полет по кругу, чем и завершил свое обучение. На следующий день – запасной полк, и очень скоро – на фронт...
На аэродром на По-2 прилетел Ильюшин. Он не раз бывал на фронте, беседовал с летчиками. Сохранились кинокадры военного времени: конструктор вылезает из кабины на плоскость своего штурмовика. Зима, заснеженный аэродром. Ильюшин в летной куртке, шапке. Спрыгивая с крыла на снег, он слегка морщится и что-то говорит. Наверно, то, что в таких случаях скажут большинство русских мужиков, – и взмах рукой. Он так ни разу и не летал на своем Ил-2. Сталин запретил, да и правильно сделал – кто-кто, а Сталин понимал роль и значение личности.
И вот сейчас он идет по зимнему аэродрому. Летчики обступили его. Хвалили машину, но и критику высказывали. Ильюшин ничего не записывал, сразу отвечал.
«Обаятельный человек, – говорит А. Н. Ефимов, – с ним легко разговаривать, настолько быстро располагал к себе, что ему выскажешь то, что другому не скажешь или скажешь не так. Никогда не говорил: «Я решил!» – а соберет нас, летчиков, вокруг себя, и смотришь, уже придумали какое-то новшество.
Русак, типичный русак, голос своеобразный, речь литературная, но не как в Москве говорят. Он не просто слушал, но и давал полезные советы по использованию самолета в бою. Нас поразило, как хорошо он знает тактику штурмовиков, будто воевал с нами «крыло в крыло», в одном боевом порядке. Видимо, поэтому самолеты Ил-2 стали основными крыльями штурмовой авиации».
Много значило и то, что конструктор – сам летчик. Он владел летным лексиконом, быстро находил общий язык с пилотами.
С фронта в ильюшинское КБ все чаще стали приходить вести о том, что штурмовики несут потери не столько от наземного, сколько от воздушного противника. «Мессершмитты» подходили сзади и спокойно атаковали Ил-2. Страшно, когда четыре «мессера» полчаса безнаказанно колотят Ил... Немцы знаками спрашивали наших летчиков:
– Ты один? – и пальцами показывали «О». Защищаясь, штурмовики становились в круг, образуя так называемую карусель, прикрывая огнем хвост впереди летящего самолета. Немцам часто удавалось нарушить этот порядок. Они подходили к штурмовику сзади или сбоку и открывали огонь по менее толстой бортовой броне. Иногда наши для обмана и устрашения противника устанавливали в хвостовой части деревянный макет пулемета. Некоторые пробовали установить в хвостовом обтекателе настоящий пулемет – он стрелял не прицельно, но все же отпугивал. В иных полках, как умели, стали оборудовать вторую кабину и сажать туда стрелка с пулеметом. Летчики и не знали, что первоначально Ил-2 был создан двухместным. В полку, где служил Ефимов, на одном самолете сняли люк для аккумулятора, прикрутили уключину от весла, укрепили на ней пулемет ШКАС, положили ящик из-под макарон, втиснули в люк стрелка-комиссара Михаила Пицхелаури, привязали ремнем к полу, чтоб не выскочил – фонаря-то для него нету. И в первом же полете комиссар сбил «мессера».
В начале 1942 года состоялась конференция фронтовых летчиков и техников штурмовых авиаполков. Летчики высказали свои предложения, проверенные в бою. Они писали даже Сталину.
В феврале 1942 года Сталин вызвал к себе Ильюшина:
– А ведь вы были правы.
– В чем, товарищ Сталин?
– А как же, это мы вас сбили с толку. Вы сделали двухместный штурмовик Ил-2, а мы, не разобравшись как следует, по настоянию некоторых легкомысленных советчиков заставили переделать его в одноместный. Истребителей у нас мало. Одноместные штурмовики требуют прикрытия и несут очень большие потери. Вот несколько двухместных показали себя хорошо, они себя обороняют. Нужно немедленно вернуться к двухместной машине! Делайте что хотите, но чтобы конвейер не остановился!
«Вернуться было уже трудно, – вспоминал Ильюшин. – Но нам удалось найти простое решение. Мы конвейер не остановили и перешли на машину двухместную».
Несколько дней работала бригада, в составе которой инженер-конструктор Анастасия Васильевна Советова сделала чертежи двухместного штурмовика, и Ильюшин доложил Сталину. Тут же было принято решение о запуске самолета в серийное производство.
Статистика показала – есть результат: если в 1941 –1942 годах одна боевая потеря приходилась в среднем на 25 самолетовылетов, то двухместный штурмовик погибал в среднем через 36 самолето-вылетов. Приводят и другие цифры. Есть и официальные данные о средней выживаемости летчиков советских ВВС в годы Великой Отечественной войны:
истребительная авиация – 64 вылета,
бомбардировочная – 48 вылетов,
штурмовая –11 вылетов,
торпедоносная – 3,8 вылета.
Так что в любом случае не позавидуешь летчикам-штурмовикам. Для каждого пилота первый боевой вылет мог стать последним.
«Но Ил-2 все же спасал, – говорит А. Н. Ефимов. – У нас даже шутка была: на Ил-2 на десяти метрах высоты можно уже заруливать. Уже, считай, сел. Техник за ночь заклепает дыру в полтора-два квадратных метра, и летишь! Иногда, правда, боком летишь – аэродинамика нарушена. Мотор меняли за ночь. Вечером пробили или забарахлил, слышишь, утром уже гудит, техник пробует его. Приходишь и без облета летишь на задание.
Ил-2 многим спас жизнь. Но и гибли, конечно. Работали в сфере огня, на переднем крае. Если подловил истребитель, Ил-2 с ним не может тягаться. Особенно опасны первые вылеты – летчик еще не обстрелян. Когда меня война обстреляла, я перестал бояться истребителей, больше стал бояться неожиданного огня зениток, и то – первого залпа. Увижу разрывы, сумею сманеврировать и обмануть. А с истребителями у меня сорок семь воздушных боев, и меня ни разу не сбили. Поврежденным приходил, но не сбили. Тут и мастерство, и, конечно, везение. Война есть война. Много случайностей. Сколько хороших ребят погибли по глупости, по случаю – кому написано на роду. Сам я немного, но шесть штук сбил. А эскадрильей мы на земле уничтожили восемьдесят пять самолетов. Штурмовику трудно везде, где стреляют. По аэродромам я много ходил, группу водил – четыре, шесть, восемь, двенадцать самолетов. Часто ходили парами, я и один много раз летал на охоту.
Рано, все еще спят, и самому спать хочется, моросит дождь, только рассвет забрезжил, вылетаю. Сумерки, низкая облачность, на бреющем тип-тип-тип выскочишь на территорию противника, немцы тоже еще спят, пока очухаются, ты уже проскочил. На разведку так ходил...
Зимой были белые Ил-2, на фоне земли почти не видно. А так – темные, сероватые, камуфлированные – на всяких летал. Мы много тренировались, летали низко, хвою привозили. Под Калугой возвращались с задания, один у меня отстал, говорю по радио: подтянись, набери высоту, низко идешь!
Прилетаем домой, а у него в передней кромке огромная вмятина: телеграфным столбом ударило. Недалеко от аэродрома было, поехали, посмотрели для интереса: столб на четыре части переломлен, но и в плоскости вмятина здоровая».
Похоже, у нас в России едва ли не каждый должен удариться о свой деревянный столб, или, по крайней мере, головой обо что-нибудь...
«Живучий самолет, – продолжает главком ВВС. – Садишься в него, чувствуешь себя как в танке, в броне. Хорошо строем на нем ходить – за счет небольшой скорости. Молодым сейчас нельзя говорить, идешь и стараешься крыло положить на крыло товарища, такое дребезжание – та-та-та, мальчишки были, не боялись!
Интересный самолет. Тяжелый: как загнешь на нем глубокий вираж, так стрелок обрывает сиденье! Крутись! Самое главное, чтоб немец выскочил из-под хвоста. А когда он где-то впереди, не страшно, если близко, я могу довернуть, из пушек дать, а далеко – тоже побаивается...
Мой стрелок, Георгий Добров, живет в Новосибирске, активный парень, организовал клуб юных летчиков. Хороший был стрелок. Моя самая высокая награда – я не потерял ни одного стрелка. Добров был ранен. А много привозили мертвых стрелков. Защиты почти никакой. По пояс броня, отверстие вроде люка, чтобы пролезть в фюзеляж. Спиной к летчику. Некоторые стрелки вообще снимали фонарь, чтоб обзор лучше был. Когда нечем было стрелять, Добров палил из ракетницы. Было, зашел сзади «мессершмитт», стрелок мой швырнул в него пачку листовок, пролетела эта белая очередь, и немец исчез.
Прикажут: срочное перебазирование. Никаких машин нет. Две-три на полк дадут техническое имущество забрать. А мы как делали? Шасси не убираешь, там по одному человеку помещалось, в каждом из четырех бомболюков по человеку, это уже шесть, и у стрелка два – девять, ты десятый. Зимой перебазировались на аэродром к истребителям. Привел десять самолетов, на стоянке вылезли сто человек! Истребители на нас смотрят: откуда взялись?
Но что хорошо, на нем садиться можно было везде, только поляну найди, чтоб не особенно мощный лес был. В лес сядешь – просеку вырубишь.
Одноместный Ил легкий, но мне не нравился. Пушек нет, только пулеметы, бомболюки отодраны. Ну что это за самолет? Если уж истребитель, то истребитель. А то придумали – для прикрытия наших. На двухместном я и сам себя прикрою, и по противнику врежу. На одноместном я чувствовал себя не особенно хорошо, так как борьба с истребителями на равных не получалась – как в спорте разные весовые категории, а без бомб чего же летать? Правда, были у него реактивные снаряды – «эрэсы» – по восемь штук на каждой плоскости, но это оружие не для истребителя. Когда появились противотанковые бомбы ПТАБы, это серьезная вещь, мы стали наносить большой урон танкам. Сам бросаешь, не видишь, попадаешь или нет. А сверху смотришь, как другие бросают, хорошо видно, как они накрывают танковую колонну. Были случаи, попадали бомбой в свой самолет. Федя Деряженко привез ПТАБ в лонжероне, сверху шли над ним, массированный налет, залепили ему в плоскость, хорошо, не взорвался.
Двухместный, конечно, лучше. Когда у нас в полку появился двухместный Ил-2, Миша Пицхелаури сразу же сбил «фоккевульфа». Толковым парнем оказался наш комиссар...
От Подмосковья до Эльбы прошел я на Ил-2, и он ни разу не подвел меня. После первого же боевого вылета механик показал мне большую вмятину на бронеплите – прямое попадание немецкого снаряда, который остановила уральская броня. Пятьдесят три пробоины, полученные в полете, не смогли нарушить высоких аэродинамических качеств самолета. Все он вынес в этом полете, мой безотказный «Ильюша», и удары зениток, и мою грубую посадку».
Двести двадцать два боевых вылета, две Золотые Звезды на груди... Так донской казак Александр Ефимов, земляк великого Шолохова, повоевал в небе надежной ильюшинской шашкой – штурмовиком Ил-2.
Другой знаменитый дважды Герой летчик-истребитель Виталий Иванович Попков, «Маэстро», «с которого» сделан фильм «В бой идут одни старики», сказал мне:
«Командовавший нашим полком дважды Герой Советского Союза подполковник В. А. Зайцев, сам выдающийся мастер воздушного боя, в те дни говорил: «Не волнует меня, сколько ты насбивал 'мессеров' и 'фоккеров', заботит одно – скольким Илам дал отработать по цели, скольких в целости и сохранности доставил обратно».
Но подавить в себе искушение сбить вражеский самолет каждому из нас было непросто. С этим связывалось глубоко личное, солдатское удовлетворение, престиж в среде летчиков, почет наград».
Следует добавить, что сам «Маэстро» одержал в небе Великой войны сорок семь побед, потом в корейской войне сбил три американских самолета и ныне входит в первую десятку мировых асов. Не все знают, что среди его побед – один из лучших летчиков Третьего рейха Герман Граф, сбивший двести двадцать один советский самолет...
В 1996 году на юбилее Высшего армавирского училища летчиков ПВО чествовали нового Героя России Ивана Анатольевича Леонова, старшего лейтенанта запаса, которого награда нашла более чем через полвека. Летчик-истребитель, он во время войны потерял левую руку, но продолжал летать со специальным металлическим приспособлением. Единственный в мире случай.
«Героизм – не растеряться и остаться живым, вот что такое героизм, – признался Иван Анатольевич. – Мы сопровождали Ил-2. Они внизу, стригут врага, но сопровождать их – не дай бог! У них-то броня, а у нас фанера. Собьют Ил – тебе трибунал, потеряешь – тоже трибунал.
Летать без руки мне разрешил лично Михаил Михайлович Громов. Когда его сменили, меня отправили на штабную работу – это Громов никого и ничего не боялся!»
Он-то и представлял Леонова к званию Героя Советского Союза, а получил Иван Анатольевич Звезду Героя России, хорошо хоть не посмертно. В мирные годы одной рукой построил дом и заселил его детьми – двое своих да пятерых взяли с женой из детского дома. Всем дал высшее образование...
За что я признателен судьбе – она подарила общение с такими людьми. И мне хочется, чтобы их рассказы стали самым ценным в этой книге.
Артем Федорович Сергеев, сын легендарного большевика Артема, приемный сын Сталина... Как Яков и Василий, Артем стал военным. Так решил отец, считавший, что война непременно будет. И единственной привилегией было то, что в первый же день войны он позвонил в Наркомат обороны и велел их отправить на фронт. И все три сына Верховного главнокомандующего воевали. Старший, Яков, артиллерист, героем погиб в немецком плену. Четыре года отлетал на фронте Василий. И Артем прошел войну с первого до последнего дня и закончил ее командиром полка. Ныне генерал-майор артиллерии, он, казалось бы, далек от авиации, ан нет! Мальчишкой летал на планерах, в академии прошел летную подготовку, а во время войны освоил Ил-2, хотя служил в артиллерии.
«Ил-2 – страшная машина, – говорит он. – Я видел, как они работают по противнику, это, естественно, радует. Смотришь издалека, но когда по тебе!»
И Артем Федорович рассказал то, чему стал свидетелем под Рогачевом 22 февраля 1944 года, – даже дату назвал, такое не забывается.
«...Идет пара Илов, их прикрывает пара Як-1. В полку к Илам привыкли, работали с отдельной корректировочной эскадрильей штурмовиков. Но те обычно ходили четверками.
Увидев пару Илов, Сергеев интуитивно почуял недоброе и крикнул солдатам: «В сторону!»
Не зря крикнул. Илы одним заходом развалили нашу колонну. Убитые, раненые, эффективность высокая. Немцы! Со звездами на фюзеляжах...
«Это был утюг, – говорит Сергеев. – Вокруг разрывы, страх, а он идет, не шелохнется!»
Был и другой случай. Шли восемь Илов, четверка отвернула в сторону и ударила по соседней батарее. Два захода, и всё смешали с землей. Часа через четыре к артиллеристам приехал летчик-капитан: «Расстреливайте меня, это моя работа. Я вел Илы, я увидел батарею».
Свои по своим... Ему ответили: «Что толку тебя расстреливать? Ты сможешь сегодня или завтра сделать то же самое с немцами?»
«Обещаю».
«Тут ничего не попишешь. Давай выпей за упокой». Налили ему кружечку.
«Это не твоя вина, а вина войны. А теперь, «ильюша», рассчитывайся с немцами!»
Почему так произошло? Линия фронта быстро менялась. Летчик летит и видит: пушки! Если стволы направлены на запад – свои, на восток – немцы. А тут получилось так, что на восток смотрели наши стволы...
Сергееву довелось слетать на Иле корректировщиком огня.
«Взял я планшетик с картой, – говорит он. – Как только прошли линию фронта, сразу забили зенитки. Если летчик видит разрыв, значит, снаряд не ему предназначен. Шапки разрывов, самолет подпрыгивает. Я залез поглубже и сверху еще на голову планшетик положил. Очухался, когда пошли на посадку... Я и сам попробовал на Ил-2 полетать. Берешь управление, и он у тебя в руках, стоит в небе как вкопанный, устойчивый, крепкий, послушный – мечта!
Конечно, летчиков любили, потому что они выполняли задачу, не щадя себя. Истребитель ведет воздушный бой, но он работает не на пехоту. А штурмовиков особо любили, потому что видели их работу, видели, как он летит, едва летя, все на нем болтается, отлетают куски, а он все равно тянется... Видели, как часто гибли штурмовики. Когда находили сбитого летчика, обязательно спрашивали: «Ты кто?» Если штурмовик, о, это свой, пехота! Сразу тащили в блиндаж и наливали...»
Многие летчики отдавали предпочтение двухместному варианту Ил-2, и только один сказал, что на одноместном ему было лучше.
«Почему? Да потому, что я не думал о том, как бы не поставить стрелка в такое положение, когда его могут прошить очередью. Конечно, и я в этом случае менее защитим, но тут уж надо уметь крутиться».
Это Байдуков. Он, наверно, имел право на такое мнение.
«Но ведь, – продолжает Георгий Филиппович, – на Ил-2 летали мальчишки 18 –19 лет, вроде Берегового», – и он показывает на фотографию боевого пилота, ставшего космонавтом. Ил-2 спас жизнь Георгию Тимофеевичу.
«Не только мне, – подтвердил Береговой, – он России жизнь спас!»
31 декабря 1994 года похоронили Байдукова, а через полгода ушел Береговой...
Я был на похоронах Байдукова. В наше время не так-то просто добыть Новодевичье кладбище даже для такого легендарного героя. Три миллиона за могилу да столько же «на лапу», и вопрос решался. Организатор этих похорон, генерал-полковник авиации В. И. Андреев сказал «большой рыбе», от которой все зависело:
– Да понимаешь ли ты, что это Байдуков!!!
– Еще бы не понять, – ответила «рыба», запихивая деньги. Такова Россия. Но и из американского посольства даже цветы не прислали на могилу, а ведь в Америке стоит памятник Чкалову, Байдукову, Белякову. Я сказал об этом, выступая на кладбище, и вечером мне позвонил посол США, поздравил с Новым годом... Такова и Америка.
О смерти Георгия Тимофеевича Берегового я узнал из «Вечерней Москвы». Среди прочих мелких новостей под заголовками: «Зарезали генерального директора Апрелевского завода грампластинок», «Украинские мошенники заставили Аллу Пугачеву нанять детективов», «Выпал из окна», «Вечерка» от 4 июля 1995 года сообщила: «Умер космонавт Береговой». Девять строк с крохотной фотографией. Дважды Герой, космонавт, один из тех, кто сражался на Ил-2...
Сам Ильюшин так писал о своем штурмовике: «Противотанковый самолет – детище целого коллектива Особого конструкторского бюро Наркомата авиационной промышленности. Это в большинстве молодые советские конструкторы, крепко спаянные годами работы, воодушевленные одной мыслью, поглощенные одной заботой – вооружить нашу авиацию лучшими боевыми машинами для разгрома врага, руководители групп ОКБ тт. Левин, Астахов, Наумов, Коклин, конструкторы Семенов, Федоров, Литвинович, Бугайский и многие другие – не только прекрасные знатоки своего дела. Это люди с широким кругозором, неугомонные, постоянно ищущие, смелые новаторы. Им наш противотанковый самолет обязан во многом своими хорошими качествами.
Полное и всестороннее испытание самолета было произведено в кратчайший срок Героем Советского Союза т. Коккинаки».
...Владимир Константинович Коккинаки уйдет из жизни в 1985 году, как говорят, своей смертью, не разбившись ни на одной опытной машине Ильюшина.
«Ил-2 – самолет-солдат, гениальный самолет Второй мировой войны, равного ему не было», – говорит маршал авиации Герой Советского Союза Иван Иванович Пстыго. Суждение его весьма авторитетно: сорок лет пролетал, пятьдесят два типа самолетов освоил, дошел в небе до скорости 2500 километров в час. «Ил-2 – воистину «черная смерть», – продолжает Иван Иванович. – Мощность огня в три раза больше, чем у любого самолета в мире в то время. Более десяти раз я ходил на штурмовку аэродромов противника, это самая сложная задача. Разрушил несколько переправ, но больше летал на штурмовку моторизованных войск...»
Первый боевой вылет будущий маршал авиации совершил 22 июня 1941 года в Молдавии; последний, 164-й, – в Чехословакии, когда пришлось «приводить в чувство», по выражению Сталина, не подчинившуюся капитуляции группировку Шернера. Два раза сбивали, дважды капитально подбивали, но и сам на штурмовике сбил пять самолетов противника.
«Мы могли летать так низко над землей, что соревновались, кто больше травы привезет. Мы ее рубили винтом, и она набивалась в масляный радиатор. Один летчик разбился на этом, и пришлось прекратить соревнование».
Но не только траву привозили в радиаторе летчики – иной раз доставали оттуда руку, ногу, череп...
Летать на Ил-2, хоть он и прост в управлении, надо было, конечно, умеючи. Иначе можно воткнуться в землю метров на семь в глубину, никто не вытащит.
«Шлемофон надо затягивать, чтоб рот не разевать на посадке», – смеется Иван Иванович. «А то полный рот земли будет», – уточнял инструктор, когда я учился летать...
«В начале войны матчасть расколошматили, – говорил Г. Ф. Байдуков. – Вместо того чтобы держать части во взнузданном состоянии, перед войной говорили: не поддавайтесь на провокации! Кто понимал это доподлинно, а кто – как нужно. Помню, за несколько дней до начала войны пришел противник, мы сбили пару «мессершмиттов», и они больше не приходили. Были такие случаи, были. А когда началось, те самолеты, что были рассредоточены по капонирам, замаскированы, а не стояли на линейке, те спаслись. Но все равно авиации осталось мало. Даже то, что мы с Громовым привезли из Америки в 1941-м, конечно, не могло компенсировать потери, и мы были вынуждены заявить протест: что же это за применение?
Генштаб и Ставка одумались, расформировали ВВС армий и стали создавать дивизии. Я попросил Новикова, чтоб он мне разрешил сформировать штурмовую дивизию, 212-ю. И мы дрались на Калининском фронте. В конце 1941-го, в начале 1942-го трагическая, кошмарная обстановка была. Длина фронта – 580 километров. В одном месте «мешок» подозрительный. И танки лезут со всех сторон. Каждый день меня «расстреливал» Конев за то, что я танки не отражаю. Я Конева в душе уважаю. Он грубоватый, как топор, может врезать палкой, но довольно быстро отходил, иногда понимал, что не прав. Как он меня распекал! «Это что же вы делаете? Вы чем командуете? Вы знаете, что такое Ил-2? Да он если «эрэсом» по танку даст, танк переворачивается!» – «Товарищ командующий, я просил всех командармов, кто какую новинку получит, особенно танки немецкие, доставлять мне на полигон, чтобы я мальчишек приучал, и мы сами бы понимали, что за штуковина и как ее раскусить».
Как же он меня пушил: «Хоть ты и национальный герой, но я тебе спуску не дам!»
У него было такое представление, что Ил-2 – идеальный самолет, и как только появится, от его выстрелов, от «эрэсов» все летит. Но ничего подобного. Может гусеницу разорвать, если попадет в слабое место, вмятину хорошую сделать. Вот когда на нем противотанковые бомбы появились, ПТАБы, другое дело...»
В 1943 году в Омске был построен самолет Томашевича, истребитель танков, из дерева, рассчитанный на один-два полета. Считалось, что он будет сражаться в условиях завоеванного господства в воздухе. Но все равно – летчики были готовы сознательно идти на смерть, ибо Родина в ту пору была дороже жизни.
«Металлические машины пошли в конце войны, – свидетельствует В. А. Борог. – Получали металл по ленд-лизу».
В КБ о В. А. Бороге говорят так: «Он был самый главный, когда начали проектировать Ил-2».
«Дерево нас выручало, – продолжает Валерий Африканович. – Из тридцати шести тысяч Ил-2 тысяч-то тридцать было деревянных. Конструкция была готова и такая, и такая – я как раз делал. Первые машины были металлические, а потом война заставила перейти на березовый шпон. Клеили в несколько слоев по полмиллиметра. В одном месте было двенадцать слоев. Это нас чуть не погубило. Шпон накатывали на казеиновом клею, а потом гвоздиками ту-ту-ту, как пулемет, стучали. Высыхать не давали.
На Безымянке из-за этого оказались под угрозой все самолеты. Стали мы их усиливать в чистом поле. Испытывали каждый месяц. Влажность высокая, условия ужасные, да и древесина приходила сырая. Я даже в лес ездил, смотрел, как делали шпон. Вместо двенадцати слоев стали класть десять, просыхало лучше. Поставили рефлекторы...»
Сотрудники КБ тогда не знали, что Сталин вызвал Ильюшина, Яковлева и заместителя главкома ВВС генерала Ворожейкина и стал дознаваться, кто же виноват в том, что у самолетов подгнили хвосты. Гнев пал на начальника тыла ВВС генерала Ф. И. Жарова, ответственного за хранение материальной части.
«Мы почувствовали, что кто-то уже «накапал» на Жарова, – вспоминал А. С. Яковлев. – Однако генерал Ворожейкин заступился за Жарова и объяснил Сталину, что самолеты осень, зиму и весну стояли на аэродроме, под открытом небом, и хотя были зачехлены, но на них не летали и, так сказать, не проветривали. Из-за резких изменений температуры и влажности произошла порча некоторых деревянных деталей.
Сталин не желал ничего слушать и хотел предать Жарова суду, но мы поддержали Ворожейкина.
Особенно убедительно за Жарова заступился Ильюшин.
Несмотря на крайнюю степень раздражения Сталина, Сергей Владимирович смело спорил с ним и сумел доказать невиновность Жарова.
В конце концов Сталин успокоился, потребовал исправления самолетов в кратчайший срок, что и было сделано».
Была еще промашка: сняли защитное покрытие деревянного фюзеляжа. Ради экономии, конечно. Посчитали, что срок жизни самолета небольшой: вылетит – собьют, и пропитку упростили. Но сбивали не все самолеты, многие ремонтировались, к тому же на аэродромах стояли резервные машины. И опять стали гнить фюзеляжи. Военпред на заводе занялся прочностью. Провели статические испытания, и оказалось, что машина выдержала их только на 95 процентов – сломалась на переходе к килю, где тонкое место. Проверили влажность – выше нормы. А в зависимости от влажности меняется и прочность. Статиспытатели пересчитали с поправкой на повышенную влажность и получили 100 процентов. Но и испытывали-то опытную машину! А серийный самолет выдержал 98 процентов и тоже сломался. Значит, дело уже не во влажности, срочно надо усиливать прочность. Руководители завода, старший военпред вместе с Левиным всю ночь обсуждали, что нужно делать. В свое время Ильюшин провел идею, что обшивка должна быть равномерно нагружена, и поэтому в фюзеляже использовали много маленьких стрингеров. Что делать? Усилить все эти стрингеры? Тогда надо все переделывать. Поэтому Левин предложил взять четыре стрингера и наклеить на них деревянные бруски. Приготовили фюзеляж с этими наклейками, он выдержал испытания. Подписали решение, что с завтрашнего утра все фюзеляжи пойдут усиленные. Но Левину позвонил Ильюшин:
– Что ты натворил? Испортил всю мою идею! Толя, мы сделали эскиз, как усилить каждый стрингер, и такую бумагу вам послали.
– Да, такую бумагу я получил и положил в стол.
– Как?
– Если мы пойдем таким путем, то в лучшем случае только через месяц появится подобный фюзеляж. Два завода выпускают по двадцать машин в сутки. Это значит, 1200 самолетов пойдут на фронт неусиленные. Мы сидим на краю пропасти, поэтому я и принял такое решение.
– А я не согласен, – сказал Ильюшин.
– Не согласен – отменяйте.
– Нет, ты сам отмени.
– Сергей Владимирович, вы сказали, что, если вы недовольны моим решением, вы его отменяете.
– Хорошо, ладно.
– Пока я от вас не получу письменного уведомления, отменять не буду.
– Ладно, товарищ Левин.
Ильюшин положил трубку. А через час позвонил заместитель главного конструктора по Ил-2 в Москве Наумов: «Что ты наговорил Ильюшину? Он мне всыпал, что я не догадался сделать так, как ты! Что ты там сделал?»
Оказывается, после разговора с Левиным Ильюшин пошел к Наумову и отругал его. Необычный случай, когда Ильюшин отменил свое решение...
Столько труда вкладывали, работая на результат...
«Самолет был живуч в самых невероятных условиях, – рассказывает дважды Герой Советского Союза генерал Алексей Николаевич Прохоров. – Садился на минное поле, на трупы фашистов, в лесу. Деревья падают, самолета не видно, а потом из обломков выходит живой летчик».
В районе Колпина Прохоров сел на изрешеченном самолете на Синявинские болота, а там воронка на воронке. Когда приземлился, самолет развалился весь, кроме бронированной кабины. Хвостовая часть отпала, у стрелка ноги на земле, а летчик в броне, как цыпленок в скорлупе.
«Ил-2 психологически воздействовал на противника, – продолжает Алексей Николаевич. – Пехотинцы нам говорят: вы даже не стреляйте, так походите! Лечу без выстрелов, и то у немцев паника... Когда появлялись штурмовики, наши войска быстрее продвигались».
...Летчика Голубева считали погибшим. Он попал в плен, когда на него уже было представление к званию Героя. Дальнейшую его судьбу не стоит пересказывать, ибо многие смотрели кинофильм «Чистое небо», в котором главную роль исполняет Евгений Урбанский. После войны жена летчика стала писать письма туда, куда у нас принято было, его освободили от проверок и вручили Золотую Звезду. Теперь о Герое Советского Союза генерал-полковнике авиации Сергее Васильевиче Голубеве знают многие.
В марте 1944 года летчик Милонов на штурмовике увидел, как немцы подбили наш истребитель, и решил сесть с ним рядом на вражеской территории. Однако зенитный снаряд повредил шасси. Милонов и его стрелок Хирный поняли, что сами попали в беду. К месту посадки советских самолетов кинулись немцы, но их сверху стали отгонять огнем боевые друзья Милонова летчики Демехин и Клюев на двух Ил-2. Демехин пошел на посадку, но, как назло, застрял в размокшем черноземе. Милонов, Хирный и летчик-истребитель Стопа выкатили самолет на твердую поверхность. Милонов и Стопа влезли в кабину стрелка, а Хирный и стрелок Демехина Разгоняев встали на подкосы шасси. В это время Клюев сверху не давал гитлеровцам помешать взлету Ил-2 с пятью летчиками. Долетели до своих...
Редкий подвиг совершил на Ил-2 Василий Дегтярев. Его подбили при штурме вражеского аэродрома близ поселка Сеща. Он сумел сесть на лесной поляне, но оказалось, что там в это время проводил учение немецкий батальон. Солдаты бросились к самолету, но из кабины их стали крушить огненные трассы. Мало кому удалось спастись, а летчик вылез на землю и скрылся на островке. Но выследил его местный полицай, взвод солдат отправился на захват, и Дегтярев из пистолета сумел свалить еще четверых, а последнюю пулю предназначил себе...
Немцы с высокими воинскими почестями похоронили пилота. Командир батальона произнес речь перед гробом, украшенным еловыми ветками, положил на грудь героя окровавленный комсомольский билет. На могиле немцы установили табличку с надписью: «Русский богатырь Василий Дегтярев. 500» – количество убитых им солдат...
Наши звание Героя ему так и не присвоили. Не все герои носят звезды, даже посмертно.
Каких случаев только не было! С дважды Героем Таганом Бегельдиновым приключилось такое. Самолет падал, летчик и стрелок выпрыгнули с парашютами, а стрелок зацепился за хвост. Штурмовик взрывается, стрелка подбрасывает взрывной волной, и он остается жив...
На Ил-2 летала женщина – Герой Советского Союза Тамара Константинова, сестра летчика-истребителя, тоже Героя Советского Союза. Тамару подбили, самолет опрокинулся, она висит на ремнях, едва не задохнулась. Разбили фонарь, вытащили из кабины...
За войну штурмовая авиация потеряла от огня зенитной артиллерии 63 процента, от истребителей – 36 процентов и примерно один процент штурмовиков был уничтожен на аэродромах.
Потери среди стрелков были больше, чем среди летчиков. Воздушные стрелки считали себя щитом пилота...
«Какие у Ил-2 были недостатки? – рассуждает А. Н. Прохоров. – Мне трижды над целью приходилось выходить из критического положения. Скорость разогнал, а нужно бомбы сбрасывать, и я с трудом вывел самолет. Тяжелая машина все-таки. Бывало, что и непроизвольно штопорил над целью. Сажусь – ручка болтается, тросы растянулись. И еще: как дадут по клееной деревянной части – щепки летят!»
Генерал-полковник авиации А. Н. Пономарев отмечает еще один существенный недостаток конструкции – ограниченный обзор из кабины летчика вперед и вниз. Этот недостаток Ильюшин устранит в штурмовике Ил-20, но он будет испытан уже после войны.
«Внизу радиатор забивало, когда аэродром раскисал, – говорит А. Н. Ефимов. – Мы даже взлетали с закрытым радиатором, а потом открывали. Но иногда летчики забывали открыть, и мотор вскипал. Ну и для такого веса все-таки слабоват двигатель. Снизу броня потолще, а боковинки пробивало. У меня под Гродно в самолет попало сразу три снаряда: один в мотор – остановился, другой в радиатор – отбило напрочь, третий за стрелком в фюзеляж. Но живы, и в целом, конечно, самолет был хороший по тем временам».
«Что же ограничивало применение Ил-2? – задается вопросом генерал-майор Г. П. Лешуков, руководивший в годы войны технической эксплуатацией самолетов Ил-2 штурмового авиационного корпуса. – Ограничивали очень плохая погода и размокшие полевые аэродромы. А нам почти всегда приходилось работать с полевых аэродромов, где колеса порой углублялись до ступиц, и после взлета летчики не убирали шасси, а то грязь замерзнет, и на посадке шасси уже не выпустить».
«Недостаток какой? – отмечал Г. Ф. Байдуков. – С бреющего полета очень трудноприменимая машина. Да и любую машину трудно применить. Нужен изменяющийся угол атаки оружия. Я лечу над целью, сосредоточился, и мне нужно все время поворачивать оружие, чтобы за время своего боевого захода использовать боекомплект. А я вынужден целиться самолетом! В конце концов пришли к единственному правильному выводу, что подход к цели должен быть незаметным для противника на предельно низкий высоте – несколько метров. А для этого нужна хорошая слетанность. Нужно не только уметь вести самолет да на малой высоте, но и ориентироваться, пилотировать, чтоб не врезаться, а если ты ведущий, то врежешься с группой. Находили какой-то минимум бреющего полета в зависимости от местности, когда пять метров, когда двадцать пять. Выход на цель на бреющем полете, набор высоты, и с двухсот метров пикирование на цель, используя все прицелы, «эрэсы», пушки. 37-миллиметровая пушка – серьезное дело. В 1943 году появились ПТАБы – кумулятивные бомбы, маленькие, штук четыреста на борт брали, и если вышел на танки – всё. Пикирует на танк, видит танк на выходе, сбрасывает бомбы, и из нескольких сотен какая-то зацепит в опасном месте, танк загорается, или взрывается, или гусеница перелетает, и он крутится на месте. Очень грозное, серьезное оружие. Немцы страшно боялись. Но и много горело Илов. Долговечность и надежность намного повысились, когда он стал цельнометаллическим».
А вот и иное, можно сказать, особое мнение.
«Ил-2, – признался мне Герой Советского Союза Василий Борисович Емельяненко, – по-моему, дерьмо. Я всегда с восхищением смотрел на немецкий «Юнкерс-87», «лаптежник». Как они здорово пикировали! Отваливали по одному и точно били в цель. Ил-2 так пикировать не мог. Самое большее, на что он был способен, лететь под углом 30 градусов, и то такая тряска – зуб на зуб наскакивает! Были случаи, когда обшивка с крыльев слетала. Тяжелый, скорость небольшая, как его ни толкай всем своим телом в кабине, быстрей не полетит.
У нас были хорошие истребители – Яки, «лавочкины», а штурмовиков хороших не было. Немцы не зря Ю-87 сделали с неубирающимся шасси – чтобы он тормозился на пикировании. У нас были самые большие потери у штурмовиков, самая короткая жизнь у летчиков на фронте – у штурмовиков. Конечно, Ильюшин воплотил новую идею – бронированный корпус, что спасло жизнь многим летчикам, это правда. Но «эрэсами», как правило, никуда не попадешь. Пушка – другое дело, это верняк, как врежешь по грузовику! Стрелок мог отогнать «мессершмитт», предупредить летчика об опасности сзади. Но у «мессера» четыре пушки, а у нашего стрелка – один хвостик пулемета. Немцы тоже не дураки, хотя я на Ил-2 сбил два самолета... Короче говоря, чтоб все понять, надо побыть в шкуре летчика-штурмовика. Я девяносто боевых вылетов сделал на Ил-2... Зачем ты взялся за книгу об Ильюшине? Ты будешь вынужден написать неправду».
Мнение. Авторитетное. Для раздумий. Неужели пишу неправду? Не было у меня такого. Шкуру летчика-штурмовика я на себя не надевал, но знаю многих из тех, кто был в ней. Силен был немецкий Ю-87, но только, говорили они, в первые два года войны...
Дважды Герой генерал-полковник авиации М. П. Одинцов сказал твердо: «Если б не Ил-2, я бы с тобой здесь сейчас не разговаривал, меня б не было. Под Харьковом меня километров пятьдесят преследовали «мессеры», я летел на одноместном, без стрелка, и то ничего не могли со мной поделать!»
И все-таки Ил-2 – русское чудо, звездный час Ильюшина, потому что в мире не было равного этому самолету, потому что конструктор нашел оптимальное сочетание всех составляющих: единый комплекс боевых и наступательных средств: массы брони и боевой нагрузки, мощности пулеметно-пушечного вооружения и защиты задней полусферы, маневренности, скорости, дальности полета и боевой живучести.
Ил-2 можно назвать произведением искусства, хотя, по мнению А. С. Яковлева, конструирование самолета отличается от творчества художника или писателя тем, что помимо знания предмета, обладания талантом и кругозором конструктор должен быть и хорошим технологом, ибо должен знать, как лучше сделать конструкцию на производстве.
...Штурмовиков не хватало. Серийный выпуск разворачивался медленно. Заводы продолжали выпускать ранее освоенный истребитель МиГ-3, хотя правительство приняло решение прекратить его производство. А. И. Шахурин объясняет это так: «На МиГах стоял двигатель, который устанавливался и на штурмовиках. Обеспечить одновременно двигателями два разных типа самолетов мы в то время не могли».
Вскоре на имя директоров авиационных заводов Шенкмана и Третьякова пришла телеграмма:
«Вы подвели нашу страну и Красную Армию тчк Вы не изволили до сих пор выпускать самолеты Ил-2 тчк Самолеты Ил-2 нужны нашей Красной Армии теперь как воздух зпт как хлеб тчк Шенкман дает по одному Ил-2 в день зпт а Третьяков дает МиГ-3 по одной зпт по две штучки тчк Это насмешка над страной зпт над Красной Армией тчк.
Нам нужны не МиГи зпт а Ил-2 тчк Если 18 завод думает отбрехнуться от страны зпт давая по одному Ил-2 в день зпт то жестоко ошибается и понесет за это кару тчк
Прошу вас не выводить правительство из терпения и требую зпт чтобы выпускали побольше Илов тчк Предупреждаю последний раз тчк
Сталин».
По ассоциации вспомнилось письмо, написанное Сталиным в декабре 1910 года в сольвычегодской ссылке:
«По-моему, нашей очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее как хотите – «русской частью Цека» или вспомогательной группой при Цека – это безразлично. Но такая группа нужна как воздух, как хлеб».
Стиль у него не менялся всю жизнь.
После телеграммы Сталина каждый день на фронт стали поступать не один, а сорок самолетов Ил-2. Ежедневно – полк штурмовиков! Только так в России что-то получалось. Работали день и ночь, но все нашлось – и люди, и силы, и материалы. Особо важное задание было выполнено. Точно так же Сталин сказал наркому нефтяной промышленности Байбакову: будет нефть – будет Байбаков, не будет нефти – не будет Байбакова!
И нефть была. Нашли нефть, а не свергли Сталина. Стали выпускать по сорок Ил-2 в сутки, а не избавились от Сталина. Более того, девочка с петлей на шее в подмосковном селе крикнула в лицо оккупантам: «С нами Сталин! Сталин придет!»
Потому и победили. Ни при каком общественном строе русские так не работали, как при Сталине.
«Области и города передали нам согласно решению партии и правительства многие действующие заводы, – пишет А. И. Шахурин. – Случалось, отдавали просто помещения: в одном из городов – здание балетной школы, в другом – фабрику музыкальных инструментов... А один из руководителей Большого театра, с которым мне как-то довелось встретиться, в шутку заметил: «Послушайте, вы все берете, не заберете ли вы себе и Большой театр тоже?»
Сталин работал на результат. И всю страну заставил так работать. А мудрость вождя, говорил еще древний Конфуций, состоит в том, чтобы заставить народ работать.
Ил-2 появился вовремя, когда стране нужно было победить. Если б у Суворова был такой штурмовик... Но всему свое время.
Александр Сергеевич Яковлев рассказал, как Сталин упрекал некоторых авиаторов за недооценку Ил-2. «А что с вас взять? – говорил он им. – Военные всего мира такие – держатся за рутину, за проверенное, боятся нового».
«Знаете ли вы, – сказал он Яковлеву, – что не кто иной, как руководители нашего военного ведомства были против введения в армии автоматов и упорно держались за винтовку образца 1891 года? Вы не верите, улыбаетесь, а это факт, и мне пришлось перед войной упорно воевать с маршалом Куликом по этому вопросу. Так и в авиации – боятся нового. Чего стоит одна история со штурмовиком Ильюшина!»
Какое же упорство и непоколебимый дар провидения нужно было иметь помимо огромного таланта, чтобы осуществить и вывести в небо это не только новое достижение авиационной науки, но и тактическое открытие!
«Суровое упорство есть во всем облике Ильюшина. Суровы и упорны его машины, – писала газета «Правда» в 1945 году. – Самолет Ильюшина – не только достижение авиационной науки. Это еще и замечательное техническое открытие. В его основании лежит идея глубокая и точная, как, скажем, в основании пастеровского метода борьбы с бешенством».
«Упорный был мужик», – говорил о своем друге Владимир Коккинаки.
Немцы писали: «Генерал Сергей В. Ильюшин приобрел наибольшую известность после создания самолета Ил-2, штурмовика с одним двигателем, низким расположением крыла, ударного бомбардировщика... Согласно мнению компетентных немецких военачальников армии ВВС он часто считался идеалом для этой цели. Независимо от самолетов ДБ-3 и Пе-2 самолеты-бомбардировщики сочетали в себе последние достижения технического развития. Даже эти два типа названных самолетов не сумели проявить исключительных способностей. Причина застоя в этой области заключалась, вероятно, в способности разбираться в политической информации русского военного командования, которое преднамеренно отдало предпочтение истребителям и штурмовикам, а не бомбардировщикам...
Самолет Ил-2 – свидетельство исключительного прогресса. Он является главным, основным противником для немецкой армии...»
Один из офицеров немецких ВВС отмечал в несколько лаконичной форме и с печалью, что Ил-2 даже не дрожит, находясь под непрерывным обстрелом...
«Он был опасным противником для немецкого разведывательного самолета РМ-189, который часто подвергался атакам Ил-2. Штурмовик мог быть поражен только попаданием огня в очень малое число уязвимых мест, таких как незащищенная верхняя часть капота двигателя, сдвижное окно (форточка) фонаря кабины вблизи места летчика, хвостовое оперение из клееной фанеры и то место, где кабина экипажа скошена вниз за сиденьем летчика...
По состоянию на начало апреля 1944 года советская штурмовая авиация имела в своем распоряжении 2683 самолета, причем большую часть их составляли современные модели штурмовиков. Было известно, что к середине сентября 1944 года имелось в наличии семь корпусов, тридцать пять дивизий, приблизительно сто тридцать полков штурмовой авиации. К концу 1944 года перечисленные выше цифры увеличились соответственно до одиннадцати корпусов, сорок одной дивизии, приблизительно до ста шестидесяти полков. Мощь боевого порядка наступающих штурмовиков колебалась в диапазоне двадцать пять – шестьдесят машин, а заход на цель для атаки осуществлялся летящими друг за другом самолетами в количестве от четырех до восьмидесяти или в неблагоприятную погоду летящими парами».
Ил-2 стал многоцелевым самолетом. Он брал на борт даже морские торпеды.
««Летающий танк» у Ильюшина здорово получился, – говорил мне Вячеслав Михайлович Молотов. – А Ил-10 Сталин поручил ему сделать».
А вот мнение самого Ильюшина:
«Видя, что наш штурмовик можно использовать и как истребитель, мы попытались сделать еще вариант – Ил-10. Схема одна и та же, но здесь мы включаем в броню целиком и кабину стрелка. Кроме того, мотор у нас был 1500 – 1750 лошадиных сил, а здесь поставили 2000. 130 километров скорости мы прибавили. Радиаторы масляный и водяной были тоже забронированы.
В 1944 году штурмовиков Ил-10 мы выпустили более двух тысяч».
Приведем краткие данные Ил-10: вооружение – один 12,7-миллиметровый пулемет и четыре 20-миллиметровые (позже – 23-миллиметровые) пушки, до 600 килограммов бомб, восемь реактивных снарядов РС-82; скорость у земли 507 километров в час; потолок 7250 метров; дальность полета 800 километров.
«Много было в нем принципиально нового, а срок выпуска чертежей нам дали головокружительный – два месяца! – говорит А. Я. Левин. – Впервые мы делали одностоечное шасси, и надо было закрепить верхний узел. В нем вращалась стойка. Думали над мощным карданом, сильно нагруженным и компактным. Много нарисовали вариантов. Я был руководителем, а ведущим конструктором у меня был Виктор Николаевич Семенов. Его, как самого сильного работника, и посадили рисовать этот узел. Работали допоздна. Ильюшин приходил три раза в день. Я ему как-то задал вопрос:
– Сергей Владимирович, вы были вечером, теперь утро, только ночь прошла, что мы могли успеть?
– А знаете, самые лучшие конструкции ночью приходят. И критиковал жестко: это не нравится, это на соплях, ненадежно. Из двух месяцев мы потратили две недели. Он приходит:
– Времени-то нет. Крыльевики не могут строить крепление нашего узла.
– Что делать?
– Давайте сделаем элементарную вещь: чушку и в ней две дырки, и всё.
– Сергей Владимирович, но она же тяжелая!
– Да что там вес этой чушки против самолета! Ну, если хочешь, где-нибудь выковыряй металл.
К утру мы такую конструкцию нарисовали. Посмотрел:
– О'кей! Через три дня мне на стол чертежи!
И этот тип конструкции у нас стал основой. И на последующих самолетах делали такую горячую штамповку. Это его идея – взять простую чушку и лишнее выкинуть. Понимал: то, что на сварке, ненадежно.
Центропланом занимался инженер Македонский, он как раз должен был закрепить нашу чушку. Через час он прибегает к нам:
– Пришел Сергей Владимирович и вогнал страшный арбуз: я две недели ничего не делаю! Я говорю, что у Левина еще не готово. «Как не готово? Уже целый час существует новая конструкция, а ты ничего не знаешь!»«
Сколько нужно нервов и сил, чтобы сделать то, что будет работать, служить, отработает, отслужит, заржавеет и позабудется... Но если было стоящее, все равно кто-то вспомнит...
«Полетишь с Коккинаки и передашь самолет на госиспытания», – сказал Ильюшин вооруженцу Певзнеру. Поставили новые пушки большего калибра, и главной задачей стало обеспечить их безотказную работу на земле и в воздухе.
«Не знаю, какие там формальности...» – засомневался Певзнер.
«Что?»
Но Певзнер, как и все ильюшинцы, знал, что Ильюшину в таких случаях не стоит противоречить, а надо искать выход, чтоб выполнить задание.
Сел он в заднюю кабину, и полетели на полигон. Измотал Коккинаки вооруженна, еле живой тот вылез: «Что ж вы меня так?»
«А для того, чтоб вы, конструкторы, знали, что такое быть стрелком!» – ответил Владимир Константинович.
Серия испытаний Ил-10 с новыми пушками HP-10 Нудельмана прошла отлично, составили акт и запустили самолет на Воронежском заводе. А вскоре Певзнера вызвал заместитель Ильюшина Бугайский: «Надо ехать в Воронеж. Пушки не стреляют». Пушка и патронный ящик помещались в крыле, и при определенном угле атаки в полете патроны становились дыбом и пушку заклинивало. Лента не шла.
Четыре дня Певзнер не выходил с завода. Чего только не придумывали, да не получались без задержек в стрельбе положенные три полета – обязательно заклинивало. Однако у ильюшинских конструкторов не было принято возвращаться в Москву и докладывать, что не справился. Считалось позором.
Думал Певзнер и додумался до стального листа на шарнирах: когда из ящика сходили верхние патроны, этот лист поднимал нижние, и задержек не стало. Директор завода генерал Смирнов на радостях выделил изрядную сумму премиальных пилоту и всем, кто участвовал в испытаниях. Певзнер от своей премии отказался: «Я приехал по заданию генерального выполнять свою работу и не возьму у вас ни копейки. У нас так принято. Если Ильюшин найдет нужным меня отметить, я не откажусь».
С тем и уехал. А Ильюшин объявил благодарность, и все. И Певзнер не возмущался. Так были воспитаны.
В годы войны выпустили 41 129 штурмовиков Ильюшина. Это самая высокая цифра не только в советских ВВС, но и рекорд в истории мировой авиации.
И Ил-2, и Ил-10 были весьма технологичны в производстве. Трудовые затраты на один самолет – 4200 часов, что значительно меньше, чем для других самолетов. Это и позволяло выпускать штурмовики по нескольку тысяч в год.
Ильюшин увидит конструкцию: «Ну а сделать как? Сложно?»
Закажет эту деталь рабочему высокой квалификации, а потом говорит: «Он-то сделал, и я знаю, как сделал, а в серии брак пойдет. Надо так придумать деталь, чтобы ее смог выточить стоящий на ящике у станка подросток...» *
Попросит рабочего: «Покажи мне самую сложную деталь».
Смотрит: весит семьдесят пять килограммов, длина – два с половиной метра, делают ее из поковки весом в две тонны. Весь остальной металл идет в стружку. Ильюшин посоветовал расчленить поковку на четыре части – и делать легче, и вес уменьшился.
Все гениальное просто, лежит рядом, но увидеть его дано гению.
Ильюшин всю жизнь стремился к простоте, хотел совместить, казалось, несовместимое, сделать самолет как можно лучше, проще и дешевле. И как ни парадоксально, это совмещение ему удавалось.
«Ильюшин – мастер простых решений, – пишет А. С. Яковлев. – Именно об этом свидетельствуют все его самолеты. А ведь известно, как трудно создавать простое».
Что проще стихотворения «Я помню чудное мгновенье...», однако всю ночь мучился герой Ильфа и Петрова, пока сочинил его, но утром, к сожалению, оказалось, что его уже написал некий Пушкин...
«Ни один другой самолет времен войны не удавалось восстановить и отремонтировать в столь короткий срок, как это делалось с ильюшинским штурмовиком», – говорит генерал-полковник авиации А. Н. Пономарев.
Лопасти винта, погнутые при вынужденной посадке, выправляли незаменимой русской кувалдой, крылья и хвост быстро ремонтировали или ставили другие – от разбитого самолета. Конструктор продумал каждую мелочь. Большие люки позволяли быстро и несложно добраться к основным узлам и агрегатам самолета и мотора, и, казалось, совершенно разбитая машина после ремонта в полевых условиях делала еще десятки боевых вылетов...
Восемьсот шестьдесят один летчик-штурмовик стал Героем Советского Союза, каждый третий из всех Героев-летчиков, двадцать семь из шестидесяти пяти получили по две Золотые Звезды.
Несколько памятников стоит этому «техническому киту» Второй мировой войны. Ил-2 на пьедестале в Истре – памятник войскам легендарного Рокоссовского, и еще в Новороссийске, и в бывшем Сталинграде... Московский Ил-2 стоит на территории КБ Ильюшина. Это справедливо. Жаль только, что его может видеть ограниченное число людей... Штурмовик установили к 30-летию Победы. Ил-2 смотрит в окна ильюшинской фирмы.