Введение

      Почти три десятилетия назад трагически ушел из жизни талантливый русский поэт Николай Рубцов. Самолюбивый и независимый, он имел свой звонкий и самобытный поэтический голос. Он умел, как никто другой, "остановившись в медленном пути", запечатлеть фрагмент обыденной жизни в неуловимой поэтичности каждого жеста и вздоха природы.
      Улеглись скандалы и страсти споров вокруг обстоятельств гибели поэта. Обратимся же непосредственно к поэтическому наследию. Биографы продолжают восстанавливать датировку его стихотворений, текстовики ищут секрет жизнестойкости рубцовской лирики в богатстве ее образной системы, в удачном выборе изобразительно-выразительных средств. За свою короткую тридцатипятилетнюю жизнь Н. М. Рубцов смог создать самобытный поэтический мир, заслуженно пользующийся читательской любовью.
      Большинство исследователей не дает высокой оценки раннему творчеству Н.Рубцова. Однако, всесторонний анализ ранней лирики необходим в плане выявления эволюции творчества поэта. В связи с этим автор данной работы постарался привлечь к анализу не только широко известные произведения "зрелого" Рубцова, но и ранние поэтические опыты. Творческий путь поэта был довольно коротким.
      Первые публикации Н. Рубцова относятся ко времени его службы на Северном флоте, затем поэт печатается в многотиражке Кировского завода в Ленинграде. В 1965 году Северо-Западное издательство выпустило его сборник "Лирика", через два года выходит "Звезда полей", затем сборники "Душа хранит" (1969), "Сосен шум" (1970). Но вскоре жизнь Н.Рубцова трагически обрывается. Среди вышедших после его гибели публикаций следует назвать "Зелёные цветы" (1971), "Последний пароход" (1973), "Избранная лирика" (1974), "Стихотворения" (1977), "Посвящение другу" (1984), "Подорожники* (1985), "Россия, Русь! Храни себя..." (1992), "Русский огонёк" (1994).
      Актуальность исследования определяется рядом факторов лирики Рубцова в аспекте преемственности с применением системно-целостного анализа творчества поэта на уровнях проблематики и поэтики.
      Во-первых, по мнению ряда исследователей, современная поэзия испытывает мощное влияние рубцовской традиции. Во-вторых, анализ современной русской поэзии часто бывает поверхностным из-за недостаточно глубокого анализа различных аспектов поэтики, как "науки о структурных формах художественных произведений" /Квятковский А.П. Поэтический словарь, с. 122/. В связи с этим необходимо анализировать творчество поэта в аспекте исторической поэтики, больше внимания уделять стиховым уровням (ритмике, метрике, строфике, звуковой организации стиха).
      Имя Николая Рубцова упоминается в большинстве обзорных статей, по русской поэзии 60-70-х годов XX века. Имеются и монографические работы о нем, посвященные общей характеристике творчества. Одним из первых исследователей творчества Н.Рубцова стал В.В.Кожинов, работы которого дают общую характеристику поэзии Н.Рубцова, раскрывают перед читателями личность самого поэта во всей её неординарности и противоречивости. В.В.Кожинов отмечает, что стихотворения Н.Рубцова далеко не всегда совершенны, но поэзия его уходит своими корнями в глубины и народного бытия.
      Среди наиболее крупных исследований по творчеству Н.Рубцова можно также назвать работу В.Оботурова. /156 /
      В течение 80-х годов анализ поэзии Н.Рубцова продолжает углубляться. Поэт воспринимается не только как певец русской деревни, как это было в первых статьях, посвящённых его творчеству. "Именно нравственно-философские темы, рубцовский патриотизм выведены на первый план в работах А.Павловского, Ю.Прокушева, В.Перцовского, А.Зуева, И.Шайтанова," - пишет И.Ефремова /74, с. 5/.
      Следует отметить, что углубление анализа творчества Н.Рубцова происходит в двух направлениях. С одной стороны исследователи пытаются определить место поэзии Н.Рубцова в контексте русской лирики XX века. Этому вопросу посвящены работы "Проблемы развития русской советской поэзии 60-х годов и творчество Н.М.Рубцова" А.Науменко /1984 // 148/. и "Лирика Николая Рубцова и художественные искания советской литературы в 60-70-е годы" Т.Подкорытовой /1987 // 171/. В рамках "почвенного" направления в русской поэзии имя Н.Рубцова рассматривается в одном ряду с творчеством Ю.Кузнецова, Н.Тряпкина О.Фокиной, А.Яшина (П.Выходцев, В.Бараков).
      Ряд исследователей пытается глубже раскрыть особенности индивидуально-образной системы поэта /"Образно-речевая система поэзии Н.Рубцова" М.Кудрявцев /1988 //, проблему жанрово-стилевой эволюции на протяжении творческого пути /"Поэзия Н.Рубцова. Вопросы жанра и стиля" И.Ефремовой /1988 // 74//, связь поэзии Н.М.Рубцова с фольклором /Творчество Н.Рубцова и идейно - эстетические искания в советской поэзии 60-80-х" В.Баранова /1991 // 14//, где намечены пути дальнейшего исследования творчества поэта на всех уровнях (проблемно-тематическом, композиционном, языковом,
      фонологическом, морфолого-грамматическом, лексическом). Среди работ о Н.Рубцове в 80-е - 90-е годы заслуживают внимания также статьи и книги В.Белкова, однако они в основном носят биографический характер.
      Несмотря на то, что творчество Н.Рубцова было постоянным объектом внимания и полемики, в анализе его поэтического вклада в историю развития русской поэзии XX века остаётся немало белых пятен. Некоторые вопросы требуют дополнений в свете развития современной поэзии и науки. Больше внимания следует обратить на поэтику и стиль произведений Рубцова, на его связи с русской поэзией XIX - XX веков. В данной работе сопоставлены и систематизированы концепции исследователей для выявления наиболее полной картины и раскрытия сущности полемики о преемственности в творчества поэта.
      В имеющихся научных работах по проблеме преемственности в творчестве Рубцова проблемы традиции исследованы глубже, чем новаторства, поэтому в книге поставлена задача рассмотреть сущность и художественное воплощение новаторства в творчестве поэта. Они связаны, на наш взгляд, и с углублением звуковой организации стиха. Именно высочайшая музыкальность в соединении с метрической и композиционной чёткостью создали неповторимый колорит рубцовской строфы.
      Традиция и новаторство сосуществуют в литературном процессе, образуя некое диалектическое единство преемственности, по своей сути обращенной и к прошлому, и к будущему одновременно. Диалектическое взаимодействие традиции и новаторства является мощным источником обогащения искусства. Опираясь на традиции, новаторские художественные открытия развиваются, обогащаются и постепенно образуют новые традиции. Под традициями в литературоведении следует понимать историко-литературные преемственные связи в развитии общих закономерностей художественного творчества, выступающие в тех или иных формах.
      Л.Тимофеев отмечает, что понятие традиции основано на том, что "всякое произведение искусства...исторично, оно возникает лишь как ответ на вопросы своего времени и лишь в его условиях черпает содержание и форму" /223, с. 13/.
      За развитием литературной традиции стоит стремление передать свой духовный опыт последующим поколениям /traditio лат. - передача/. В основе истинно художественного произведения лежит не пассивное повторение, а принцип творческого продолжения, поэтому то традиция диалектически связана с новаторством.
      Генетически проблема традиции и новаторства восходит к теории подражания /руководству общими правилами и конкретными образцами/. Прав был В.Тредиаковский, утверждая, что поэзия складывается из творения, вымышления и подражания.
      Она возникает с появлением художественной литературы и связана с проблемой авторства. На раннем этапе развития истории новаторство сводится к употреблению в новом контексте элементов старого. В древней китайской литературе, например, господствовала поэтика намёка и ассоциации, в античности - соперничества с предшественниками.
      По мере развития литературного сознания баланс привнесённого и традиционного сдвигается в пользу первого. Так, например, на смену традиционалистскому сознанию, господствовавшему в древнерусской литературе приходит индивидуально-творческое.
      Диалектическая взаимосвязь традиций и новаторства касается всех сторон художественного творчества: содержания и формы, темы и стиля, жанрово - композиционного своеобразия произведений и их языка. Следовательно, проблему традиций и новаторства можно рассматривать как по отношению к проблемно - тематической стороне произведения, так и по отношению к поэтике. К тому же в большинстве случаев можно говорить о взаимодействии нескольких традиций.
      Во многовековой истории всемирной литературы взгляды на проблему традиции и новаторства часто претерпевали изменения.
      Наиболее канонизирована эта проблема была в литературе классицизма, провозглашавшего подражание греко-римским образцам, учение о трёх стилях и т.д. Именно по этой причине в ряде национальных литератур, например, в России направление довольно быстро изжило себя и уступило место романтизму, где на первое место выдвинулся принцип свободы творчества. Для реализма, главенствующего метода русской литературы XIX века, было характерно, как бережное отношение к традиции, так и её развитие. Вопрос о традиции и новаторстве резко обострился в начале XX века, когда на Россию обрушилась лавина общественных перемен. Для ряда поэтических направлений этого периода характерна недооценка значения традиции в развитии литературного процесса. Наиболее открыто противопоставили себя классике футуристы, провозгласив новыми принципами искусства абсолютную свободу поэтического слова, резкое неприятие всей предшествующей культуры и "непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку" /174 с. 103/. Однако попытки нарушить диалектическую связь традиции и новаторства оказались нежизнеспособными. Против недооценки классических образов выступали М.Горький, И.Бунин, А.Куприн и другие выдающиеся писатели той поры.
      Далеко не все поэтические школы заняли подобную позицию по отношению к традиции. Живые связи с традициями русской поэтической классики XIX века наблюдались в творчестве преобладающего большинства поэтов "серебряного века".
      В XX веке литературный процесс дробится на множество школ и направлений, которые опираются на совокупность разнообразных традиций. В связи с этим актуализируется вопрос об исследовании традиций и новаторства творчества того или иного писателя.
      Богатство традиций в литературе XX века объясняется тесными культурными связями с литературами других народов. Наконец, можно говорить о единой традиции отечественной поэзии, развивающейся в новаторских поисках. Можно также говорить как о собственно литературных, так и об общекультурных традициях. Существуют традиции, через которые практически невозможно перешагнуть. К ним можно отнести, например, устное народное творчество или библейские мотивы. Умелое и органичное сочетание разновременных традиций влечёт за собой новый виток развития литературы.
      В изучении проблемы преемственности существует немало трудностей. Во-первых, оно осложнено внутрилитературной борьбой того или иного исторического периода, субъективными симпатиями и антипатиями. Так, например, А.Твардовский недооценивал С.Есенина, М.Исаковский - В.Маяковского.
      Другая сложность состоит в том, что историко-литературное значение традиции в творчестве писателя не всегда совпадает с его собственным восприятием этих традиций. В-третьих, трудно бывает показать точки соприкосновения различных писателей. П.Выходцев отмечает: "Если бы проблема традиций состояла в использовании идей, тем, образцов, даже общего направления творчества художника, то всё бы решалось гораздо проще. Но писатель воспринимает традицию через призму собственного видения и понимания реальной жизни. Поэтому у него "некрасовское" или "пушкинское" становится и похожим и непохожим на некрасовское и пушкинское" /45, с. 159/.
      Новаторство обычно истолковывается как деятельность по осуществлению новых, прогрессивных принципов, идей и приёмов. Примером новаторства обычно приводится деятельность В.Маяковского. Каждый талантливый поэт является новатором, ибо примитивное следование традиции не ведёт к появлению истинно творческих произведений, а остаётся лишь простым подражательством. За новаторством в области формы всегда стоит новаторство в области содержания.
      Проблемы преемственности в литературе не только составляли объект исследования ученых, но и привлекали внимание поэтов. В статье "О лирике" А.Блок замечал: "... Поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, в чём они подобны друг другу. И так как центр тяжести всякого поэта - его творческая личность, то сила подражательности всегда обратно пропорциональна силе творчества, поэтому вопрос "о школах" в поэзии - вопрос второстепенный" /29, т. 5, с.121/. Он считал, что в истинных поэтах "подражательность и влияния всегда пересиливаются личным творчеством, которое и занимает первое место", и поэтому полагал, что критик, группирующий поэтов по школам, занимается трудом "праздным и неблагодарным", ибо "никакие тенденции не властны над поэтами". Думается, что в приведенном высказывании имеет место игнорирование объективных законов. Нельзя идти к каким бы то ни было открытиям, не усвоив тех приёмов работы, без которых эти открытия были бы невозможны. Поэтому выявление поэтических традиций представляется автору столь же важным и интересным, сколь исследование новаторских черт лирики того или иного поэта.
      Следует также вспомнить, что сам же А. Блок умел тонко подмечать глубинное творческое родство различных поэтов. В частности, говоря о Бунине-поэте, он сопоставляет его с Полонским и Тютчевым, невольно исследуя особенности переосмысления традиции.
      Видение истоков, тенденций, в недрах которых формируется то или иное художественное произведение, открывает перспективы научному предвидению, что позволяет приоткрыть завесу над искусством пусть хотя бы ближайшего будущего. Принцип отказа от традиций предшествующей литературы ещё не возродил ни одного жизнестойкого факта литературы. П.Выходцев справедливо считает: "Творческая индивидуальность и поиски писателя всегда соотносятся с особенностями художественного метода литературы в целом, который в свою очередь глубоко обусловлен исторической жизнью народа" /45, с. 3/.
      С проблемой традиции и новаторства тесно связана проблема индивидуальности писателя, нацеливающаяся на конфетное и целостное изучение творчества писателя опять-таки в контексте историко-литературного процесса.
      Среди зарубежных исследований по проблеме традиции и новаторства интересна работа Т.Элиота "Традиция и индивидуальный талант" /261, с. 169/, который указывает на использование термина "традиция", "традиционный" как уничижения или некоего уклончивого поощрения. Т.Элиот подчёркивает, что слепое копирование не представляет интереса. Он пишет, что традиция предполагает чувство истории, которое "побуждает человека творить, ощущая в себе не только собственное поколение, но и всю европейскую литературу, начиная с Гомера (а внутри неё - и всю литературу своей собственной страны), как нечто существующее единовременно" /261, с. 170/.
      Смысл любого произведения раскрывается лишь в сопоставлении с уже существующими: оно одновременно и самобытно и может вписаться в традицию.
      Определяя положение поэта по отношению к традиции, Т.Элиот отмечает, что поэт не должен искать отдельные эталоны, следует ощущать особенности "движения главного потока" /261, с. 171/.
      В заключении трактата Т.Элиот пишет о так называемой "ложной индивидуальности". "Поэзия есть не свободный поток эмоций, а бегство от эмоций, она не выражение индивидуальности, а бегство от индивидуальности. Но, разумеется, лишь те, кто обладает индивидуальностью и эмоциями, способны понять, что значит стремиться преодолеть их в творчестве," - подчёркивает он /261, с. 176/. В связи с тем, что проблема традиции и новаторства является одной из центральных теоретических проблем, она в той или иной степени затрагивается практически в любом исследовании. Основные достижения отечественного литературоведения по рассмотрению и анализу эволюции данной проблемы наиболее удачно обобщены в книге "Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания" /83/, где собраны статьи С.Аверинцева, А.Куделина, Ю.Манна и ряда других исследователей.
      Проблема традиции и новаторства в русской поэзии 60 -70-х годов XX века наиболее глубоко и подробно рассматривается
      С.Шуняевой /257/. Исследовательница Подчёркивает, что важнейшие эстетические и литературоведческие понятия традиции и новаторства передают два момента сущности категории преемственности Проблемы художественной преемственности глубоко и перспективно исследуются в трудах Ю.Андреева, А.Бушмина, А.Иезуитова, В.Мейлаха А.Метченко, Ю Минерапова, М.Храпченко и других.
      Вслед за М.Храпченко С.Шуняева отмечает, что "узловым при исследовании проблемы преемственности является вопрос о магистральном направлении художественного развития, а также - самой сущности художественного прогресса и отношении его к другим формам поступательного движения общества" /257, с. 9/. Существует три основных типа изучения проблемы традиции и новаторства:
      1. Исследование проблемы традиции и новаторства на материале творчества одного, как правило, значительного художника /важно разглядеть сквозь переплетение традиций индивидуальность, учитывать отношение поэта к собственному опыту и в связи с этим творческую эволюцию/.
      2. Изучение традиций выдающегося писателя на материале творчества другого или на фоне целого этапа в развитии поэзии /в данном случае наиболее чётко виден механизм переосмысления, "разветвления" традиции/.
      3. Изучение преемственных связей на материале определённого периода /этот тип наиболее ярко иллюстрирует, как происходит движение поэтического развития в целом, особенную важность приобретает проблема прогнозирования/. "При таком изучении вопроса определяются узловые проблемы времени, которые крепко стягивают оба аспекта проблемы - традиции и новаторство - в нерасторжимое единство", - отмечает С.Шуняева /257, с. 37/. Как мы видим, проблема традиции и новаторства практически не ограничивает поле деятельности исследователя. Позволительно, например, рассматривать традицию и новаторство как в отдельно взятом жанре, так и в целостном литературном процессе. В данной работе преобладает первый тип исследования проблемы в связи с монографическим характером самой темы.
      Говоря об особенностях исследования проблемы новаторства в 60-е годы, С.Шуняева отмечает: "Характерно, что если раньше говорилось прежде всего о новаторстве содержания и отдельно формы, то в 60-е ощущается всё более настоятельная потребность рассмотреть новаторство содержания и формы в их диалектическом единстве." /257, с. 116/. Интересно, что если в 60-е годы раздаются настойчивые похвалы эксперименту, то в 70-е новаторство выступает скорее как обновление классической традиции, однако актуализируется такое явление как "вторичность". В заключении работы С.Шуняева справедливо утверждает: "Проблема новаторства в советской поэзии последних двух десятилетий... настоятельно требует дальнейшей разработки. Актуальными являются мало разработанные вопросы стихового новаторства, обновления поэтического языка". /257, с. 191/.
      Глубоко и доказательно раскрыт механизм диалектической связи традиции и новаторства в работе Г.Гвоздиковской /47/. Она пишет: "Отталкивание от традиционных, устоявшихся черт и качеств стиля, стихотворной поэтики, ведёт к возникновению таких сочетаний традиционных начал в их иной функциональной значимости с подчёркнуто нетрадиционными открытиями в области художественной формы, которые принято называть новаторскими". /47, с. 20/. Таким образом, исследовательница определяет новаторство как отталкивание от традиции.
      За основу в данном исследовании берутся определения традиции и новаторства, представленные в работах Л.Тимофеева /220/. В.Кожинов /1976/ также делает попытку обозначить традиционные и новаторские аспекты лирики Н.Рубцова. Прежде всего, он выступает противником навешивания на поэта ярлыка "деревенщика", сужающего проблематику его творчества.
      В.Кожинов также отмечает, что связывание поэзии Н.Рубцова с фольклором, видение фольклорных истоков необоснованное, так как для поэта якобы не характерен антропоморфизм. По поводу связи с фольклором с данным высказыванием можно поспорить, что и делают в своих работах В.Мусатов, Т.Подкорытова, В.Бараков. Что касается антропоморфизма, то и этот вопрос требует более детального рассмотрения.
      Черты антропоморфизма несомненно сказались в творчестве Н.Рубцова, начиная с первых его шагов в литературе. Возьмём, к примеру, метафору: "и небо тоже глазами звёзд на нас смотрело" /202, с. 146/. Разве не принцип антропоморфизма лежит в её основе? В стихотворении "Доволен я буквально всем!" Н.Рубцов восклицает' "Я был в лесу листом" /202, с. 29/. Здесь как и во многих других стихотворениях также налицо слияние человека и природы. Антропоморфизм (от греч. anthropos - человек и morhe - форма) - перенесение присущих человеку свойств и особенностей на внешние силы природы и приписывание их богам. Пантеизм (от греч. pan - все и theos - бог) растворяет бога в природе. К какому же из этих во многом перекликающихся философских направлений правильнее всего отнести поэзию Н.М.Рубцова?
      Ответ на поставленный вопрос тем более представляется важным, поскольку он ведет к неменее значительной проблеме, связанной с наличием религиозных мотивов в поэзии Н.Рубцова.
      Исследователи затрудняются однозначно ответить на этот вопрос. В целом, думается, философская платформа взглядов Н.Рубцова сопряжена, прежде всего, с религией (а именно, с православием), однако и отдельные черты языческого миропонимания Н.Рубцову тоже не чужды.
      Наблюдается ориентация на христианские религиозные праздники /Рождество, Крещение /, с другой стороны, изображение народных песен и пляски, что исконно связано с обрядовым фольклором. Подобное сочетание характерно также для творчества С.Есенина, что в значительной мере предопределило тягу Н.Рубцова к этому поэту с первых шагов творческого пути. Характерное для народного творчества переплетение языческих и христианских верований четко проявилось, например, в стихотворении "Осенние этюды":
     
      От всех чудес всемирного потопа
      Досталось нам безбрежное болото,
      На сотни вёрст усыпанное клюквой,
      Овеянное сказками и былью
      Прошедших здесь крестьянских поколений. /202, с. 47/
     
      Невозможно согласиться и с мнением В.Кожинова, который всё-таки значительно принижает связь лирики Н.Рубцова с русской народной песенной традицией, утверждая, что с ней связаны только ранние или сознательно опирающиеся на фольклор произведения, например, стихотворение "В горнице моей светло..", где имеет место выражение определённого жанра.
      Среди литературных традиций В.Кожинов указывает на связь творчества Н.Рубцова с поэзией С.Есенина опять-таки только в ранней лирике. "В зрелой поэзии Рубцова мало общего с есенинским стилем; в ней, в частности, совершенно отсутствует та эстетика и поэтика цвета, без которой немыслимо творчество Есенина," - пишет В.Кожинов /91, с. 44/
      В.Кожинов считает, что в поэзии Н.Рубцова нет оригинальных звуковых структур, естественно кроме ранних чисто экспериментальных стихов. С этим решительно следует не согласиться. Напротив, звуковая организация стиха у Н.Рубцова является одной из важнейших новаторских черт поэзии и представляет собой сложную структуру, обеспечивающую музыкальность или так называемую "элегическую мелодичность" стиха. В доказательство этому во второй главе работы помещен нами подробный анализ звуковой организации стиха Н.Рубцова в свете проблемы традиций и новаторства.
      С другой стороны, говоря о звуковых повторах в поэзии Н.Рубцова, В.Кожинов сам себе противоречит. Он пишет: "Дело в том, что повторы существуют в строках, обладающих предельной естественностью и вольностью. И, строго говоря, они, эти повторы, вообще не "слышны", они только упорядочивают, гармонизируют..." /91, с. 57/. Выходит, что существование упорядоченных звуковых структур в поэзии Н.Рубцова приходится всё-таки признать.
      Наиболее ценной и интересной в книге В.Кожинова представляется глава о роли стихии света в поэзии Н.Рубцова. Однако, мнение о том, что именно стихия света создаёт внутреннюю глубинную музыкальность поэзии Н.Рубцова, а звуковая стройность лишь подкрепляет её, думается, не является объективным.
      Среди новаторских, самобытных рубцовских приёмов В.Кожинов отмечает: новое прочтение проблемы природы и человека; пристрастие к пограничным состояниям в изображении природы; обособленность первой строки как своеобразного поэтического жеста; обилие восклицаний.
      Вышедшая в свет в 1978 году работа А.Науменко была первым монографическим диссертационным исследованием по творчеству Н.Рубцова и содержала в основном констатацию тех положений, которые приводились о Рубцове в критике. Углубленного анализа этих явлений, в том числе и комплексного анализа формы и содержания не проводилось. Не внесла она ясности и особого вклада и в исследование проблемы традиции и новаторства в творчестве Н.Рубцова.
      В работе широко представлен анализ поэзии 60-х годов. Отмечены следующие общие тенденции:
      а) обострение интереса к отечественной истории, усиление мотивов гражданственности, нравственного возвышения личности, памяти и судьбы;
      б) поворот к более глубокому освоению традиций русского классического стиха;
      в) сочетание смелой и широкой реалистической символики с углублением конкретности и точности прямого изображения.
      Своеобразие творчества Н.Рубцова исследовательница видит в соединении социально-нравственного, психологического и социально-философского планов, что восходит к традициям А. Блока и В.Маяковского.
      В плане проявления классической традиции А.Науменко лишь указывает на близость поэзии Н.Рубцова к поэтическим системам Ф.Тютчева, С.Есенина, А.Заболоцкого, А.Твардовского
      Подробнее исследовательница останавливается на сходстве в психологическом содержании образной системы Н.Рубцова и Е. Баратынского. А.Науменко приходит к достаточно явному выводу, что Н.Рубцов менее пессимистичен. Так, например, поэты единодушны в требовании правды чувств в стихотворениях о поэте и поэзии. Но если Е. Баратынский рисует трагический уход поэта от общества, то Н.Рубцов завещает поэтам петь "во все свои земные голоса".
      Изучению творчества Н.Рубцова посвящена также одна из глав диссертационного исследования В.Мусатова "Проблема художественных традиций в современной лирической поэзии 50-х - начала 70-х годов" /1978 // 141/. В.В.Мусатов отмечает, что термин "традиция" во многом до недавнего времени носил преимущественно оценочный характер. Раскрывая механизм развития традиций внутри литературного процесса, В.Мусатов пишет: "Традиция есть необходимое условие бытия искусства, механизм её универсален, и в развитии литературы нет ни отхода от традиций, ни приближения к ним. Есть опора на разные традиции, есть их неожиданный выбор и неожиданное осмысление /141, с. 6/. В.Мусатов указывает на развитие традиций "тихой" лирики в творчестве Н.Рубцова и пишет об особом положении поэта среди "тихих".
      С "тихими" Н.Рубцова, по справедливому мнению исследователя, сближает апелляция к общенациональному сознанию. Особенным же является "иная воплощённость личного". Мотив одиночества прослеживается и у других поэтов. У Н.Рубцова же всё дело в "отдельности" его судьбы "Он настаивал на символике именно своего индивидуального, эмпирического, "случайного" опыта", - отмечает В Мусатов. Исследователь также видит и перекличку творчества поэта с "деревенской" прозой. "Личность в поэзии Рубцова взыскует каких-то новых универсальных связей, ибо она воплощает в самой себе тот разрыв, о котором писала "деревенская" проза, - пишет В.В.Мусатов /141, с. 14/.
      Широко освещаются отдельные проблемы творчества Н.Рубцова в критических статьях и книгах В.Дементьева /1973-1988 //59 - 63/, который, как и большинство исследователей, указывает на развитие в лирике Н.М.Рубцова есенинской и особенно блоковской традиции, однако подробное их проявление не рассматривает.
      В.Дементьев в своих работах делает попытку выявления поэтической "самобытности" Н.Рубцова. "В лирике Рубцова очевидно проявилась его главная особенность как поэта: говоря о предмете, он говорит о себе, высказывает своё внутреннее состояние", - пишет В.Дементьев /63, с. 149/. Исследователь неоднократно подчёркивает противоречивость внутреннего мира поэта, "соединение в нём казалось бы несоединимых начал: грозы и тишины, смятения и равнодушия, предметности и "тайны жизни", "тайны красоты", реализма и резкого преувеличения деталей /63, с. 151/.
      Примечательно, что тишину в поэзии Н.Рубцова В.Дементьев, как и Л.Косарева в своей диссертации /103 /, воспринимает как альтернативу минувшей войне. Исследователь подчёркивает любовь поэта и к сельскому быту и знание глубокой народной мудрости.
      Среди "блоковских" мотивов у Н.М.Рубцова В.Дементьев выделяет:
      а) дух странничества;
      б) чувство недосказанного и неизведанного в обыденном. Рассуждая об особенностях цветового и светового решения,
      В.Дементьев в статье "В те дни когда сбывались сны" пишет:
      "...Блок чувствовал какую-то освободительную силу цвета и света. Эту освободительность, конечно, каждый по-своему, ощущали и В.Брюсов, и С.Бродский, и А.Белый, а позднее - С.Есенин, Н.Клюев, А.Ширяевец, вплоть до Николая Рубцова, в творчестве которого свет и цвет обретают ценность "одновременно эстетическую и нравственную" (В.Кожинов) /63, с. 403/.
      О.Смола в статье "Разнообразие и единство современной лирической поэзии" /1980 // 212 /пишет о Н.Рубцове как о поэте искреннем, органичном. Определение "органичный", думается, можно применить к Н.Рубцову, если под этим иметь в виду гармоничное сочетание образов - символов стиха, состояния лирического героя и высокой стихотворной техники, с которой выполнена "ткань" стиха, его структура. Если же разделять поэтов на органичные и книжные по их общности к литературной традиции, как это делает ряд исследователей, о чём упоминает И.О.Шайтанов в статье "После "поэтического бума" Новое в поэзии: 70-80-е" /251/, то не следует абсолютизировать самобытность поэтического таланта Н.Рубцова, ибо связь его с классической традицией очевидна. О.Смола же, говоря об органичности Н.Рубцова, имеет в виду поэтическую гармонию.
      О.Смола пытается подобрать определения к поэтическому кредо Н.Рубцова. Противопоставляя его А.Вознесенскому, О.Смола называет Н.Рубцова - "деревенщиком", а Вознесенского - "урбанистом", что не является до конца точным. Среди определяющих черт лирики Н.Рубцова О.Смола называет "тихость", "чистоту" и "нутро" в сочетании "с чем-то более живым, подвижным и, главное, неспокойным".
      Данные определения выглядят чересчур субъективными и расплывчатыми. Гораздо более интересной представляется мысль
      О.Смолы о своеобразном рисунке стиха Н.Рубцова, выполненном, по мнению исследователя, при помощи многократных повторений, отрицательных глаголов, экспрессивных эпитетов, единоначатий. Из поля зрения исследователя несколько уплывает, исчезает звуковой аспект организации стиха.
      Центральным образом творчества Н.Рубцова О.Смола справедливо называет образ Родины, подчиняющий себе все остальные.
      Исследователь далёк от односторонней оценки рубцовской лирики. Он считает её демократичной по своей сути, ибо в ней звучат как ритмы, свойственные классической литературной традиции, так и разговорные, песенные. О.Смола также справедливо указывает на наличие в некоторых стихотворениях Н.Рубцова прозаических приёмов художественного отражения действительного, например, бытовой конкретности описания, однако делает это лишь пунктирно. В связи с этим на актуализации бытовой лексики подробнее остановимся, анализируя элементы разговорности в стихотворениях Н.Рубцова во второй главе. В целом, работа О.Смолы не претендует на всестороннее исследование творчества Н.Рубцова, а является лишь анализом одного из интереснейших стихотворений поэта, произведения "Русский огонёк".
      Л.Косарева в своей диссертации "Великая Отечественная война в поэтическом сознании послевоенного поколения" /1985//103 /делает попытку историко-проблемного осмысления творчества поколения середины 50-х - начала 80-х годов как поколения "детей войны", выделяя два возрастных среза: старшую ветвь - поколения 30-х годов рождения и младшую ветвь - 1938-1941 годов рождения.
      В данном аспекте творчество Н.Рубцова рассматривается в сопоставлении с поэзией Ю.Кузнецова, А.Жигулина, А.Прасолова в связи с проблемой романтического освоения темы войны в поэзии середины 60-х - начала 80-х годов, давшего русской литературе жизнеутверждающий образ памяти. Причём если в стихотворениях А.Жигулина память войны предстаёт как сила, гармонизирующая философское сознание современника, то у Н.Рубцова исследователь видит социальную окраску проблемы. "Круг романтических устремлений Рубцова питали мысль об органическом единстве мира, социально-природном космосе, "чувство древности земли", идея истоков национального мирочувствия и культуры... Но было бы серьёзной ошибкой распространять романтический ореол его поэзии лишь вокруг стародавнего уклада жизни... Рубцов чувствовал себя не только наследником в вековой цепи национальной истории, но остро ощущал призванность свою как романтического поэта к творчеству новых социальных ценностей," - пишет Л.А.Косарева /103, с. 107/.
      Мотив тишины воспринимается исследователем как альтернатива взрывам войны. Л.Косарева рассуждает над причинами упадка течения "тихой лирики", изменения творческого лица некоторых "тихих" лириков. Исследовательница видит причину этих изменений не в увеличении интереса к "трибунному" стиху, а в упрощении идей, образов и мотивов "тихих" за счёт многочисленных подражателей. Л.Косарева пишет: "Высота поэтических принципов "тихих" оказалась не для всех посильной. Творческий дух запросил послабления. Начал измельчаться образ тишины... Воспроизводится одинаково известный и духовно бесперспективный сюжет бегства от политической злобы дня, проблем социального мира, немилосердных к человеку..." /103, с. 112/. В качестве подражательных и даже скалькированных стихотворений приводятся произведения В.Сорокина и В.Конорева. Думается, что к этому следует добавить, что ярко подражательный характер носит
      лирика Анатолия Сенина, сокурсника Н.Рубцова по Литературному институту.
      И хотя художественная ценность так называемых "вторичных" и "третичных" стихотворений невелика, само наличие их ещё раз подчёркивает, что рубцовская поэзия - неординарное явление в русской поэзии XX века, достойное пристального внимания и изучения.
      Л. А. Косарева - один из немногих исследователей, прослеживающих связь поэзии Н.Рубцова с прозой о деревне 60-70-ых годов. Рассуждая об отличии "деревенской" прозы и поэзии "тихих лириков", в частности Н.Рубцова, она пишет: "Утрата целостности национального бытия, острота граней между полюсами жизни пронзительной косой гражданской боли отозвалась в литературе 60-х. Но если деревенская проза объективировала тему промежуточного человека в своих героях (Константин Рябов В.Белова или дети старухи Анны В.Распутина), то "тихая" поэзия субъективировала её с подлинной лирической самобезжалостностью, делая её сосредоточием собственного я" /103, с. 105/. Исследовательница акцентирует внимание на незнакомом деревенской прозе романтическом порыве героя, стремящегося преодолеть разлад и стать участником поэтического творчества жизни, её ценностных идеалов.
      Книга В.Сафонова "Повесть памяти" /1986//205/ носит биографический характер. Однако рассуждения о проблеме традиции в творчестве Н.Рубцова здесь всё-таки имеются. "Николай Михайлович, - пишет В.Сафонов, - тем и хорош, что, к счастью, самостоятелен, оригинален был в поэзии. Достоверно же и непреложно одно: Тютчев и Фет пришли к нему гораздо позже Есенина, пришли уже к сложившемуся, умелому мастеру... Он и Блока не чужд был - отсюда! И виртуозное мастерство Хлебникова импонировало ему. А Пушкин! А Гоголь!..." /172, с. 303/
      Как мы видим, В.Сафонов не склонен утверждать, что кто-либо из классиков оказал решающее влияние на лирику Н.Рубцова, однако на взаимосвязь есенинской и рубцовской поэзии писатель всё же указывает. В.Сафонов в своей книге неоднократно отмечает, что Н.Рубцов не скрывал своего увлечения Есениным, а в одном из писем даже восклицал: "... Невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина. О нём всегда я, думаю - больше чем о ком - либо. /172, с. 301/
      Мысль о том, что есенинская традиция проявилась в творчестве Н.Рубцова раньше, чем какая-либо другая литературная традиция, представляется верной и бесспорной.
      Наиболее глубоко вопрос о традициях в творчестве Н.Рубцова раскрыт в книге В.Оботурова "Искреннее слово" /1987 г./ /156/. Говоря о классической ориентации поэзии Н.Рубцова, В.Оботуров пишет "Примечательно, что в большинстве своём стихи на темы истории русской культуры написаны Николаем Рубцовым в период наступающей зрелости. Свидетельствуют они не о случайности выбора, а о глубоком интересе к Лермонтову ("Дуэль"), Гоголю ("Однажды"), Есенину ("Последняя осень"), к современникам Кедрину ("Последняя ночь"), Яшину ("Последний пароход")... " /156, с. 165/. Н.Рубцов как бы определяет направление своих творческих исканий.
      Однако В.Оботуров отмечает, что "когда речь идёт о дальних во времени литературных связях (Тютчев - Рубцов), категоричность всегда неуместна" /156, с. 143/. Между поэтами всегда оказываются посредники. Ближние связи устанавливаются проще, но их абсолютизация порой заслоняет исследование самобытности поэта. Оботуров пишет: "Если у Есенина воссоздан живописный образ Родины, то у Рубцова этот образ иного, во многом музыкального характера. Но оба поэта идут здесь от Блока, от его образа России, вобравшего в себя его "прекрасные черты", запечатлевшего и его "избы серые" и его "песни ветровые, - как слёзы первые любви" /156, с. 175/.
      Т.Подкорытова /1987//171/ также затрагивает проблему преломления различных традиций в творчестве Н.Рубцова. Она отмечает, что своеобразный парадокс Н.Рубцова и состоит в соединении в его творчестве столь противоположных по ее мнению традиций: фольклорной и литературной. Исследовательница также указывает, что можно говорить об особой традиционности внутри художественной системы Н.Рубцова.
      Однако столь категоричное противопоставление фольклорной и собственно литературной традиции при конкретном анализе, например, отдельных аспектов поэтики представляется неуместным, ибо вся русская классическая поэзия вскормлена устным народным творчеством и нерасторжимо связана с ним.
      Не оставляет без внимания Т.Подкорытова и вопрос о соотношении лирики Н.Рубцова с фольклором. Исследовательница призывает понимать под связью с фольклором не внешние переклички с фольклорными источниками, а наличие определённой системы социальных, нравственных и эстетических ценностей, опирающихся на народное миропонимание. "Поэт редко использует традиционную народнопоэтическую символику," - пишет Т.Подкорытова /171, с. 20/.
      Данное мнение доказательно опровергается в диссертациях Н.Кудрявцева и В.Баракова. Т.Подкорытова отмечает: "Связь Рубцова с традиционным фольклором довольно своеобразна и кажется даже парадоксальной: это и непосредственная близость к народной традиции,
      и уход, отталкивание от неё, и возвращение к ней на ином уровне, под влиянием русской поэтической классики" /171, с. 21/.
      Примечательно, что исследовательница впервые указывает на связь творчества поэта с городским фольклором, образы-символы которого менее устойчивы и более доступны для импровизации. Противоречивость позиции Н.Рубцова по отношению к городу и деревне оказывается как бы спроецированной на отношение к фольклору.
      Связь с деревенской прозой 60 - 70-ых годов видится исследовательнице в отсутствии заметных границ между героем и автором, в самоосмыслении.
      Она считает, что: "романтическая традиция, парадоксальным образом соединившись с традиционно-народным (родовым) мировосприятием, обусловила неуравновешенность, противоречивость поэтической системы Н.Рубцова. Этой противоречивостью отмечен образ мира, возникающий в его лирике, и характер лирического героя, и сама художественная образность, сочетающая буквальность и условность. Такие свойства лирики Рубцова позволяют говорить о типологическом сходстве его поэзии с явлениями "примитива" в изобразительном искусстве." /171, с. 190/.
      На протяжении всего исследования Т.Подкорытова постоянно подчёркивает парадоксальность, оксюморонность лирики Н Рубцова. Исследовательница соотносит поэзию Н.Рубцова с так называемой "тихой" лирикой и опять-таки отличительной чертой Рубцова в ряду "тихих" называет драматическую противоречивость. Порой Т.Подкорытова излишне торопится с категоричными выводами. В ходе рассуждений исследовательницы получается, что особенностями "тихой" лирики являются искусственная заданность и бесконечное варьирование чужих мотивов. В.Соколов "интерпретирует" А.Фета, А.Жигулин - А.Твардовского. "Тихая" лирика, - заключает автор, - это попытка создать традиционную поэзию (поэзию непосредственного переживания) в нетрадиционных условиях: поэтическая личность уже не обладает непосредственно-стихийным ощущением мира как целостности и в то же время ещё неспособна осмыслить мир в его современных взаимосвязях на ином уровне - уровне философской мысли," - пишет Т.Подкорытова /171, с. 143-144/, думается, излишне упрощая понимание лирики "тихих".
      Сопоставление поэзии Н.Рубцова с творчеством других представителей "вологодской" школы (С.Викулова, О.Фокиной, А. Романова) также представляется чересчур категоричным. Т.Подкорытова отмечает: "Если вологодские поэты раскрывают общинно-родовую суть крестьянского мироздания через конкретную деревню и реальные характеры близких и знакомых людей..., то в поэзии Н.Рубцова тема деревни как "малой" родины вообще отсутствует. Его родина - древняя Святая Русь, прошлая суть которой ещё просвечивает в облике уходящих деревень" /171, с. 163/. Данное противоречие, видимое исследовательницей, представляется беспочвенным, так как и тема малой родины ("Тихая моя Родина") и реалистичные характеры крестьян ("Добрый Филя") не только не отсутствуют, а, наоборот, широко представлены в лирике Н.Рубцова (см. подробнее с. 43).
      Т.Подкорытова слишком уж увлекается поиском противоречий. Литературоведческий анализ в её работе порой переходит в поверхностные суждения, не опирающиеся ни на тексты стихотворений, ни на реальные факты.
      Своеобразно рассматривает творчество Н.Рубцова И.Ефремова, работы которой посвящены вопросам жанра и стиля поэзии
      Н.М.Рубцова. И Ефремова намечает индивидуальные особенности в раскрытии традиционной темы философской лирики: проблемы жизни и смерти.
      Исследовательница усматривает два подхода к теме смерти у Н.Рубцова:
      а) как к абстрактной властной силе;
      б) как к конкретному и обязательному для всего живого акту. И.Ефремова справедливо утверждает, что в развитии данной темы Н.Рубцов продолжает традиции русской классической литературы XIX века: В.Жуковского, А. Пушкина, Е. Баратынского, Ф.Тютчева, А.Фета Однако, по мнению исследовательницы, у Н.Рубцова в традиционно элегический мотив о неизбежности смерти проникает гражданский пафос. /73, с.109/ Н.Рубцов использует традиционный для элегических стихотворений XIX века образ заходящего солнца как символ угасающей человеческой жизни. Протестующий вопрос: "За что?" - сближает Н.Рубцова с И. Буниным. Как и В.Жуковский, Н.Рубцов подчеркивает "очищающий и возвышающий характер смерти" /73, с. 118/.
      При всех недостатках работа И.Ефемовой достаточно полно и глубоко раскрывает философские связи Н.Рубцова с элегической традицией русской поэзии XIX века.
      Если в работах В.Кожинова, В.Оботурова, И.Ефремовой и большинства других исследователей рассматривается связь лирики Н.Рубцова с классической традицией, то В.Бараков рассматривает творчество Н.Рубцова в непосредственной связи с фольклором, а также в рамках так называемого "почвенного" направления. /1991/ О наличии типологических связей между стихотворениями Н.Рубцова и лирикой В.Жуковского, К.Батюшкова, Ф.Тютчева, А.Фета он тоже упоминает, но не ставит своей задачей подробное исследование данных связей. Под термином "почвенное направление" В.Бараков имеет ввиду поэтическое течение 60-70-х годов, объединяющее писателей определённого типа мировоззрения, в основе которого лежат такие принципы как историзм и гражданственность, ориентация как на фольклор, так и на классическую поэзию.
      Среди поэтов "почвенного" направления В. Бараков называет В.Артёмова, В.Коротаева, О.Кочеткова, Ю.Кузнецова, В.Лапшина, А. Прасолова, Н.Рубцова, Н.Тряпкина, О.Фокину и других. Подчёркивается, что "почвенное" направление творчески углубило традиции русской новокрестьянской поэзии, во главе которой стоял С.Есенин, а продолжением которой явилось творчество А.Твардовского, М.Исаковского, А.Прокофьева, А.Яшина. Он справедливо утверждает, что термин "крестьянская поэзия" по отношению к современным лирикам несостоятелен, ибо в основе его не происхождение, а мировоззренческие установки.
      В. Бараков наиболее полно из всех литературоведов осветил вопрос о влиянии Н.Рубцова на русскую поэзию. Исследователь сопоставляет поэзию Н.Рубцова с творчеством Г.Горбовского, Ю.Кузнецова, С.Куняева, А.Передреева, А.Прасолова, В.Соколова, О.Фокиной; указывает на влияние и взаимовлияние, показывает, как личные жизненные связи перерастают у многих писателей в творческие В.Бараков упоминает также и о подражательском характере лирики С.Чухина, Исследователь также усматривает рубцовские мотивы в творчестве О.Кочеткова, Г.Красникова, В.Лапшина, М.Шелехова.
      Кроме того, В.Бараков видит общий путь раскрытия и осмысления противоречий так называемой "деревенской прозы" (Ф.Абрамов, В.Астафьев, В.Белов, Ю.Казаков, В.Распутин, В.Шукшин и другие). Действительно, у вышеназванных писателей и поэтов основной творческой целью представляется акцентация трагического противоречия между историческими возможностями русского народа с его богатейшими культурными традициями и реальным духовным и материальным состоянием жизни России, которая в эпоху технического прогресса продолжает влачить нищенское существование.
      Общность приёмов и методов художественного изображения действительности позволяет видеть за всем многообразием произведений "почвенников" преломление единой культурно-исторической традиции.
      Итак, подводя итог анализу проявления в творчестве Н.Рубцова классической традиции в различных исследованиях и критических статьях о поэте отмечаем:
      1. Близость к русской классической поэзии XIX - XX в., особенно к творчеству Н.Некрасова, Я.Полонского, Ф.Тютчева, А.Фета /И.Ефремова, В.Оботуров, М.Онуфриева, А.Пикач, В.Сафонов, И.Шайтанов/;
      2. Близость к С.Есенину и новокрестьянской поэзии /П.Выходцев, В.Дементьев, В.Кожинов, А.Михайлов, В.Оботуров, Т.Подкорытова, В.Сафонов/;
      3. Развитие блоковской традиции /Г.Лесная, Т.Подкорытова, Н.Онуфриева/.
      Г.Лесная справедливо подчеркивает также общие мировоззренческие черты А.Блока и Н.Рубцова, как чувство трагизма эпохи, осознание судьбы России как своей личной судьбы, откровенность, с которой лирический герой раскрывает свой внутренний мир /126/. Т.Подкорытова отмечает, что в стихотворениях "Видение на холме", "Я буду скакать", "Шумит Катунь" создан образ Древней Руси под влиянием А.Блока. На наш взгляд наиболее ярко сходство с известным блоковским циклом "На поле Куликовом" проявилось в стихотворении "Шумит Катунь".
      Исследователи выделяют такие общие черты творчества Н.Рубцова с поэтами шестидесятниками С.Викуловым, А.Жигулиным, Ю.Кузнецовым, А.Прасоловым, В.Соколовым, Н.Тряпкиным, О.Фокиной и другими.
      Как мы видим, исследователями приводится довольно обширный список имен, с которыми в той или иной степени соотносится творчество Н.Рубцова в историко-литературном плане. Список имен поэтов, с которыми сопоставляли Н.Рубцова, можно продолжить. Действительно, русская классическая литература - неиссякаемый источник мотивов и образов, которые всегда могут быть разработаны на новом витке литературного процесса. Не все эти сопоставления однозначно справедливы. В разной степени связаны вышеперечисленные имена с творчеством Н.Рубцова. В каких-то случаях можно говорить о заимствованиях отдельных поэтических приемов /лесенки у В.Маяковского, или перепевов/. В некоторых же случаях речь идет о глубинном восприятии традиции. К таким традициям следует отнести, прежде всего, есенинскую и тютчевскую.
      Автор данной работы не ставит перед собой задачу подробной характеристики литературной обстановки 60-70-х годов XX века. Она представлена в работах В.Зайцева /77, 78, 79/, П.Выходцева /45, 46/, А. Михайлова /140/ и ряда других авторов. Отметим лишь, что большинство исследователей выделяют в поэзии этих лет два главных направления: поэзия "громкая" или "эстрадная", представленная, прежде всего, произведениями Р.Рождественского, Е.Евтушенко, В.Вознесенского, и так называемая "тихая лирика", к которой относились стихотворения С.Куняева, А.Передреева, А.Прасолова. В.Соколова, А.Жигулина, Н.Рубцова и ряда других авторов.
      Однако далеко не все согласны с правомерностью такого разделения. Так, например, Н.Зуев /80, с. 13/ считает, что термин "тихая" лирика, названная так очевидно за ориентацию на строгий классический размер, за стремление к глубине и ясности, не совсем точен, так как количество поэтов, относимых к "тихим" лирикам, огромно, но и у них встречаются поэтические декларации, которые не назовешь тихими.
      Думается, термин "тихая лирика" всё-таки имеет право на жизнь. Однако не следует понимать его так субъективно, как трактует его И.Шайтанов: "Тех, кого именуют "тихими", объединяет не характер поэтической культуры (он порой очень разный), но в первую очередь поэтическая судьба, в которой обязательно присутствует поздняя или запоздалая известность", - пишет он /251, с. 265/. Главное - сам процесс литературный, вторичным является их личная биография. В ряде критических исследований группа поэтов, стремившаяся идти в ногу с эпохой "и воспевавших стремительное развитие технического прогресса, была названа "городской", а авторов, поэтизирующих сельскую жизнь, красоту природы - поэтами от земли.
      За первыми критика закрепила название "современные", "новаторские", за вторыми - "традиционные".
      Резко осуждает такое разделение П.Выходцев Он приводит полемику А.Марченко /133/ и Г.Филиппова в периодической печати по поводу произведений А.Передреева, Н.Рубцова, В Солоухина, где Г Филиппов справедливо замечает: "В жизни немало "банального": голубое небо, белый снег, зелёная листва, синее море, яркое солнце.
      Чудо жизни в том и состоит, что эти "банальности" у подлинного поэта начинают звучать как откровение" /237/.
      Какие бы ни были поэты (тихие или не тихие) для всех них важнейшую роль играет решение проблемы традиции и новаторства. Без, решения этой проблемы нельзя сколько-либо полно понять творческую эволюцию нового художника.
      Вопрос о традициях в поэзии Н.Рубцова также является дискуссионным. Одни исследователи считают, что творчество Н.Рубцова "особенно в поэтизации природы и характере лирических переживаний тесно связано с народнопоэтической культурой", другие отрицают глубокую связь лирики Н.Рубцова с фольклором, полагая, что поэзия Н.Рубцова ориентируется на классическую русскую поэзию и не имеет кровных связей с фольклорной песенной традицией и философским мировоззрением устного народного творчества
      Н.Рубцов - поэт, в творчестве которого традиционность поэтической образности и символика естественным образом соединяются со смелым, нередко, рискованным экспериментом в области звуковой организации стиха, который, однако, для Н.Рубцова не стал самоцелью.
      Особенность данной работы заключается в том, что автор попытался впервые проанализировать поэзию Н.Рубцова на фонологическом уровне в рамках проблемы традиции и новаторства творчества в целом, что в силу характера самой лирики поэта представляется особенно важным.
      Здесь приводится анализ звуковых повторов, с целью углубленного исследования его лиризма, который интересен, прежде всего, тем, что наиболее яркие особенности удивительно гармоничного поэтического мира Н.Рубцова выразились в пристальном внимании поэта к звучанию стиха и развёртыванию лирической темы не по смысловой логике, а по тай, которая опирается на звукоомысл.
      Автор также счёл нужным остановиться на исследовании тенденции проникновения разговорного начала в поэзию, как одной из важнейших черт индивидуального стиля Н.Рубцова.
     
     


К титульной странице
Вперед