Может, тоже космос нынче манит
Их, познавших лишь земную соль.
И зеленым дымом взбудоражен,
Руки тянет к солнцу юный лес,
Кажется, что рыбы шепчут даже
О весне, поре земных чудес!
* * *
Я васильков и не заметила,
Все говорили – сорняки,
Рвала я розы тихим вечером
На берегу своей реки.
Рвала, шипов не замечая,
Кровь утирала о траву,
Я боль терпела, не кричала,
Я улыбалась: «Розы рву!».
Но только радовалась рано –
Повяли быстро все цветы.
И лишь белели долго рапы
От мимолетной красоты.
Бывает и с людьми такое –
Потянет красота и цвет,
Лишатся сна, еды, покоя.
Получат только боль в ответ.
* * *
Умирают розы в октябре...
Ах, какой короткий жизни срок.
Травы в полусонном серебре,
Белые извилины дорог.
Замирают на опушке сосны,
Реки затихают подо льдом,
Зимы, осени, лета и весны
Пролетают снова чередой.
Но никто не плачет у дороги,
Лепестки лежат земли черней,
Розы прожили совсем немного,
Да умели радовать людей.
Береза не знает,
Рябина не слышит,
И ива у речки молчит.
Но знает осина,
Но слышит осина
И каждым листочком дрожит.
Воздушные струйки,
Совсем незаметны,
Осину встревожили всю.
За чуткость и трепет,
За ласковый лепет
Я нежно осину люблю.
Иду я в осинник,
Заполненный шумом,
Не просто для отдыха
В день выходной,
Быть чуткой учиться,
Быть нежной учиться
Иду я к осинам
Знакомой тропой.
* * *
Я рада первым звонким грозам
И перекличке журавлей,
Ударам раннего мороза
И оперению ветвей.
В ладонях ласковый подснежник,
Весны дыхание, держу.
Лечу с горы в пустыне снежной,
Притихнув, на лугу лежу.
Я счастлива, что рядом плечи,
Улыбки и глаза подруг,
А оступлюсь – они навстречу
Протянут сотни крепких рук.
* * *
Снова плещет весна
Синевою цветов,
Снова будит она
Нашу юную кровь.
Залилась над рекой
Ива желтым пушком,
Только мы, как зимой,
Заворожены льдом.
Мы – огонь и вода.
Ты горишь – я тушу,
Ты веселый всегда –
Я без песен хожу.
Где-то снова в снегу
От морозов и бурь
Затухала в бреду
Нашей дружбы лазурь.
Я прошла, ты прошел...
Оглянуться нет сил.
Ты другую нашел,
У меня не спросил,
На прощанье платок
Мне зачем-то принес:
Знать, иначе не мог
Осушить моих слез.
* * *
Журавли! Журавли вернулись.
Косяком надо мной летят,
Чтобы к небу опять взметнулись
Крылья маленьких журавлят.
Чтобы осенью, улетая,
Небом синим вновь журавли
Не одну, а четыре стан
В страны дальние повели.
* * *
Проскользнула над землей неслышно,
Льды озер разрезала крылом,
Напоказ поплакала на крышах,
Выглянула лужей под окном.
II пошла раскидисто и смело,
Красотой бушующей дразня,
Тоненько, по-птичьи зазвенела,
Запылала на восходах дня.
Удержать ее? Эх! Не держите –
Это платит молодость сама.
Ни улыбкой, песней помогите.
Узнаете? Властвует весна!
* * *
Лес вздыхает осторожно,
Просит стужу подождать.
Нам с корзинкою порожней
По багрянцу троп шагать.
Запоздалый гриб под листьями
Притаился и молчит.
Желтым шелком землю выстлали
Листья топкие ракит.
* * *
Шагают важно первоклашки.
Букет давно уже готов
Из полевой пахучей кашки
И золотистых ноготков.
В портфеле книжки и тетрадки.
«Ах, как бы платье не помять!»
И слезу радости украдкой
Смахнет сегодня утром мать.
* * *
Цветок прозрачный, как стекло,
Качается на солнечной поляне.
И каждому становится светло,
Кто на бутончик нежный взглянет.
Я, изумленная, стою. Я очень рада.
Его спешу ладошкою прикрыть –
Остановитесь! Рвать его не надо.
Цветок родился, чтобы дальше жить.
Валентин РЫБИН,
Уснул поселок мой таежный.
Зима окутала его.
Лишь волк холодный и голодный
Не спит в ту ночь, все ждет. Чего?
Он ждет лучей весенних кучу,
Когда растает снег в лесах,
А в крайний случай – кость получше.
Чтоб прекратилась дрожь в ногах.
Мечта – не мать, она не кормит,
А голод все сильней внутри,
И волка страх голодный гонит,
Бежит он к берегу реки.
А за рекой в поселке темном
Собаки лаяли на тень.
Вдруг выстрел прозвучал ружейный
И... волк не голодал в тот день.
Николай ПЛАТОНОВ.
Порой мы каемся, напрасно
Виним себя, других виним,
Забыв, что жизнь –
это не праздник,
А трудным будням –
жизнь сродни.
Бывает всякое... И шибко
Порой споткнешься –
плачь, не плачь...
Ошибки?!
Если б не ошибки,
Поверьте! –
Не было б удач!
СВЕТ В ОКНЕ
Шел с работы усталый
Среди ночи домой
По тропиночке старой
Занесенной пургой.
Тяжким камнем денечек
Показался бы мне,
Да мигнул огонечек
В задремавшем окне.
На душе полегчало
И хандра отлегла:
Дома – счастье сияло,
Дома – радость ждала...
Улыбнулся я доле:
Что тужить, горевать,
Пока есть кому в доме
В окнах свет зажигать.
ВСТРЕЧА
Ну вот и встретились, скворец,
После разлуки долгой!
Весной запахло, наконец,
В озябшем нашем доме.
Я ждал тебя и видеть рад,
И песни рад послушать –
Не так, как много лет назад,
А чтоб согрели душу!
Валяй, скворец, такую! Ну! –
Чтобы ручьи журчали...
Пятидесятую весну
Я на веку встречаю.
Пятидесятую, браток.
Пой, не жалея силы!
Дай выпить радости глоток
Из песни о России!
ТЕБЕ
А ты, гляжу, в отца весь вышел!
Как у него – твое лицо,
Его походку... Только выше
Ты ростом. Я с твоим отцом
На фронте ел крутую кашу
Из полевого котелка.
Была надежной дружба наша
Под красным знаменем полка.
Не раз мы с ним держали вместе
Рубеж России от врагов,
Не раз мы с ним по долгу чести
И ради справедливой мести
В бою не берегли штыков.
Не раз мы с ним в часы затиший,
О доме тихо говоря,
Как будто под крестьянской крышей
Всех вспоминали. И тебя.
Я помню эти разговоры –
Не позабыто ничего.
Он говорил, что ты опора,
Вершитель дум и дел его.
Он жил заботами твоими,
К тебе стремился до конца...
Не посрами святое имя
Героя-воина, отца.
Как он – живи во имя жизни!
России верным будь всегда!
Как он – служи своей Отчизне:
Его Звезда – твоя Звезда!
* * *
Если б все стихи собрать
О весне – сметали б стог.
Много! Но хочу писать –
Сердце удержать не смог.
Да и как стреножить мне
Чувства новые весной,
Если я сродни весне
Всею сущностью земной.
Слышите! – ручьи звенят!
Песня жизни-то звенит!
С юга птицы к нам летят –
Жизни радость к нам летит!
Утомленная земля
Оловянного зимой
Улыбается, как я,
Обнимается с весной.
И мне радостно за них.
И я счастлив от того,
Что ключ жизни не затих
В биеньи сердца моего.
И я радуюсь скворцам,
Жаворонкам, тишине...
Слава всем весны гонцам,
Слава вечная весне!
ДАРЬИН ОМУТ
Был в деревне я нынешним летом.
Там, где речка сонливо течет, –
Видел омут древнейший этот,
Его Дарьин деревня зовет.
Глубоченный и темный, как тайна.
Раз у омута я отдыхал.
Ненароком, конечно, случайно,
Я историю эту узнал.
Рыбаки рассказали…
Лет сорок
Иль полсотни примерно назад
Из за диком житейском ссоры
Вышло так, что никто не был рад.
Вышло все, говорят, из-за парня...
Видел месяц да ночь, да туман,
Как тонула невинная Дарья,
Как любовь убивал злой обман.
...Слух прошел по деревне. Бабенки
То да се... Испугаешься тут!
И осмелилась Дарья-девчонка
В омут спрятать свою простоту...
В пору ту от позора такого,
От стыда – приходилось сгорать.
Даже слова боялись худого,
А не то, чтобы в девках рожать.
Ну, да ладно – что было, то было.
Ни к чему поучения тут.
То, что было – давно позабылось...
Только омут, как прежде, зовут.
ДВА ВЗГЛЯДА
Два взгляда встретились случайно
Всего мгновение они
Столкнулись попросту отчаянно,
Л для сердец разлуки дни.
А для двоих покоя нету.
И счастья нету для двоих.
Пройти готовы всю планету,
Чтоб повстречались взгляды их.
Вот так и я, когда заметил
В твоих глазах любовный взор,
Твоим я стал...
С тех самых пор
Жить без тебя не мог на свете.
НАДЕЖДА
Короче дни и реже светит солнце,
Угрюмей лес, ночей чернее тьма.
Последний дождь стучит в мое оконце,
Того гляди, заявится зима
С морозами и снегом...
но, как прежде,
Останется былая жизнь со мной,
И буду душу согревать надеждой
На встречу с вечно молодой весной.
А где весна – там жизнь берет начало.
А жизнь – тепло земли и солнца свет.
Долой, долой осенние печали!
Свети, надежда, светом светлых лет!
Иван РУССКИХ,
ДРУЖБА
Я много стран исколесил
И вдоль и поперек,
Но крепче дружбы на Руси
Нигде найти не мог.
Ковалась дружба много лет
В цехах и на полях,
Она – залог больших побед,
Одержанных в боях.
А русской дружбе каждый рад:
В ней счастье всех людей,
В ней стойкость
черпал Сталинград,
На подвиг вел в кипящий ад
Бойцов-богатырей.
Казах и русский, и грузин,
Карел и белорус
Сражались вместе, как один,
Тем крепок был Союз.
Об этой дружбе фронтовой,
Спасавшей много раз
Меня от смерти роковой,
Начну я свои рассказ.
* * *
Лишь степь безводная кругом,
Куда ни кинешь взгляд.
И пыль дымит большим косогором
Из-под сапог солдат.
И на привале хорошо
Запел товарищ мой
О самой крепкой и большой
О дружбе фронтовой.
Гармонь заветная пост,
Звенит на все лады,
И вновь на подвиги зовет
Героев удалых.
Простой волнующий мотив
Очаровал меня.
Я слушал, думу затаив,
Как все мои друзья.
И мне припомнился на миг
Один горячий бой:
Шли вражьи танки напрямик,
Фашисты шли гурьбой.
Нам всем Отчизна дорога,
И нет дороги в тыл...
«Огонь!»
и первый танк врага,
Как вкопанный, застыл.
Наводчик цель не сводит с глаз
И бьет наверняка.
Стоять и драться есть приказ,
Приказ его полка.
Уже три тапка, три костра
Горят в родной степи.
Ее мой друг из под Орла
Здесь кровью окропил.
Фашисты шли,
Редел наш взвод...
Горела степь кругом...
Но даже ни на шаг вперед
Им ходу не даем.
Был пулеметчик,
друг Кастусь,
Он витебский, простой,
И за родную Беларусь
Скосил фашистов сто.
Его любили всей душой.
Шутник был – чудеса!
А как он ловко, хорошо
«Лявониху» плясал!
Он был решителен и смел,
Какой бы ни был бой.
Не раз, бывало, ради всех
Он рисковал собой.
Но в этой битве роковой
Не стало паренька...
А в списках части – он живой.
Таков закон полка.
Мне ратных подвигов
не счесть
За честь родных знамен.
Так бились мы,
Так дрался весь
Гвардейский батальон.
Воины суровые года
Теперь уже в былом,
Но я запомнил навсегда
Ту битву под Орлом!
* * *
На миг, от дум оцепенев,
К врагам я местью жил...
Презренье, ненависть и гнев
Все в песню бы вложил.
А друг играет и ноет,
Жар песни не затих,
И вновь на подвиги зовет
Героев удалых.
Склонилось солнце на закат.
Звенит гармонь бойца.
И эту песню сам комбат
Прослушал до конца.
Закончен отдых.
Снова в путь
Трубит сигнал горнист.
У всех бойцов сверкает грудь
И наградах за бон.
Их различишь в любой толпе,
Борцов за Сталинград,
Героев битв за Будапешт,
'Ли Прагу, за Белград!
Таких отважных воспитал
Народ наш исполни.
И перед грозной силой нал
11овержепный Берлин.
БАСНЯ
ВОЛНУШКА И МУХОМОР
На полянке среди бора
Росли Волнушка с Мухомором.
В их разговоре, между тем,
Возникла речь о красоте.
– Тебе ли, глупая Волнушка,
О красоте судить, дурнушка.
Чтобы об этом говорить,
Надо самой красивой быть:
А у тебя, скажу я просто,
Осанки нет и карлик ростом,
Да и к тому же – непорядок:
Нет даже сносного наряда:
Совсем другое дело – я.
Бери во всем пример с меня.
Хожу всегда я в модной шляпе
Пальто отменное из драпа.
Не про меня ль
поэт сказал: Готов хоть
с корабля на бал?
– Красив ты –
в этом спору нет, –
Волнушка молвила в ответ,
Но, несмотря
на внешний вид,
Ты зол и страшно ядовит.
И если кто тебя полюбит –
Мгновенно жизнь свою погубит,
Я не горжусь,
но жизнью рада.
Меня полюбит без наряда.
Пусть платье скромное, зато
В любой семье садят за стол.
...И вот зашел
грибник в тот бор
И разом разрешил их спор.
Волнушку взял себе
в корзину,
Полянку взглядом
всю окинул,
А Мухомор ногою пнул
И дальше в лес
быстрей шагнул.
Алфей КОПНИЧЕВ.
ЗАКЛИНАНИЕ
1. Снег седин не растает,
И согретый весною.
Меч Дамоклов свисает
Все грозней надо мною.
Вздор мольбы понимая,
Заклинаньями всеми
Я тебя умоляю:
Пощади меня, время!
2. Гору дел сокрушил бы –
Мало весен осталось.
Мне хотя завершить бы
Полтого, что мечталось.
Мне хотя бы на время
Неба серого просинь...
Пощади меня, время,
Пощади меня, осень!
5. Пусть подольше не стынут
Сердца слабые волны.
Что задумано с сыном,
Дай мне силы исполнить,
Нелегко мое бремя,
И нельзя его бросить.
Пощади меня, время!
Пощади меня, осень.
4. Дай же дней, чтоб угрюмо
не сказать у предела:
«Столько дум не додумал,
Столько дел не доделал!»
Пусть же ветер скорее
Все недуги уносит!
Пощади меня, время.
Пощади меня, осень...
5. Ох, как вдруг подкосило!
Жар души погасило.
Что давалось с полсилы,
То теперь через силу.
Был когда-то я – кремень,
Как и юное племя...
Заклинаниями всеми:
«Пощади меня, время!».
ЧТО НОСИТ В СЕРДЦЕ ВОИН-БОГАТЫРЬ
Над бровью шрам тревожно заметался.
Войною вновь разрушен мирный сон.
Из сжатых уст упорно вырывался
Похожий на рыдание тяжкий стон.
И взрывом – крик! Подобием набата
Надсадно-хрипловатое: «Не сметь!»
Наверно, так порой кричат солдаты,
В жестокой битве побеждая смерть.
На лбу высоком – резко капли пота,
Да резче боль, где с фронта нет ребра.
Нам, в тех сраженьях не бывавшим,
знать ли,
Что в снах военных видит ветеран.
Быть может, ту немыслимую схватку,
Кромешный ад – ни неба, ни земли,
Когда противник горло –
мертвой хваткой,
Когда лишь зубы только и спасли.
Кинжал врага, над сердцем
занесенный,
Когда ты весь – предчувствие конца,
Гвардейский стяг, те метры
пронесенный
Навстречу шквалу жгучего свинца
Кошмар атаки. Муки отступления.
Пожаров полыханье, скорбный дым.
Младенца всхлипы, матери терпение.
В разрывах бомб цветущие сады.
...Лицо сурово судорога сводит,
И гаснет в нем покоя добрый свет.
Нам не узнать, кто вот сейчас подходит
К нему из славных и жестоких лет.
Отец, быть может,
павший в сорок пятом,
С ним на тока ходивший по весне,
Поблажек не дававший «пацанятам»,
Любивший энергичное: «Не сметь!»
Не сметь лениться, лгать,
не сметь лукавить,
Не сметь сдаваться ни в какой борьбе,
Не сметь себя на пьедесталы ставить,
Не сметь покорным быть своей судьбе.
Обычно резкий, вспыльчивый,
шумливый,
Порыв, огонь, энергия и страсть –
Теперь притихший и неговорливый
Напутствие дает последний раз...
А может быть, подруга боевая,
Что в мире нет прекраснее души,
Под Харьковом погибшая,
живая,
Проворно бинт из сумки доставая,
О близком взрыве не подозревая,
К нему на поле минное спешит.
Быть может, тот, чей путь ему неведом.
Кто был ему стократ родней, чем брат,
Кого в весенний, светлый день Победы
Везла машина скорая в санбат,
Неистово сиреня... А быть может,
Он видит слезы бедной сироты
У виселиц... Не будем все тревожить,
Что носит в сердце воин-богатырь.
Его страдания, горькие печали,
Схороненные бережно в груди,
Десятилетия долгие молчали,
Чтоб не тревожить милых, дорогих.
Да и сейчас мгновений тех ужасных
Он не пустил бы близко ни за что,
Но сновидения воле не подвластны,
Строжайшие запреты – им ничто.
Кто знает, что он заключает значит,
Священный вопль в сегодняшней ночи?
Быть может, что не выплакано, плачет.
Быть может, что не крикнуто, кричит,
А может быть, то – голос ликования.
В восторге не пришедшие слова,
Глубинное событий понимание,
Проклятье тем, кто хочет мир взорвать.
...Ты не сердись. Пусть ласково коснется
Твоя рука его мужской руки.
Ты не буди. Он сам сейчас проснется.
Во сне порой кричат фронтовики.
Не спрашивай, о чем тот возглас
зычный.
Хоть речь его и память не бедны,
Он скажет односложно, как обычно:
«Какое это счастье –
нет войны!».
* * *
Вот и все. Свое отгрохал.
Встал в ряды пенсионеров.
Ни тетрадей, ни уроков,
Ни инспекторских проверок.
Пылко, жгуче, знойно, страстно
И манит меня, и дразнит
Ежедневно, ежечасно
Сладкой ленью этот праздник.
Я нарочно все забуду:
И программы, и оценки.
Репетировать не буду
Уж ни песенки, ни сценки.
Хлебом-солью обеспечен
И уютом, и теплом.
Разверну в работе плечи...
За обеденным столом.
Иногда неторопливо
Буду ум включать слегка.
Пусть теперь неутомимо,
Честно трудятся бока.
Буду вечером прогулки
Затяжные совершать.
Буду давние задумки
Потихоньку завершать.
От людей и дел свободный!
Рай небесный! Жизнь что надо!
...Нет уж! Лучше в преисподней!
Нет уж! Лучше двери ада!
Разводил – прошу прощенья –
Философию такую
В час, когда принять решение
Безрассудный гнев диктует.-
Раньше времечко катилось –
Успевай считать денечки!
А теперь оно застыло,
Заморозилось на точке.
Слышу, в праздности дремотной
Вяло книжицу листая:
Будто тиною болотной
Постепенно обрастаю.
Нет нет-нет! Подальше срочно
От такого положения.
Труд – я знаю это точно –
Эликсир омоложения.
Правда, возраст не цветения,
Не везде деды годятся.
Грустным камнем преткновения
Встал вопрос: куда податься?
Потрудился б с аппетитом
На земле нечерноземной,
Но стрелой радикулита
Я паду, насквозь пронзенный.
Внес бы личный вклад с охотой
В оформление музея,
Но ни кистью я работать,
Ни рубанком не умею.
Послужил бы всей натурой
Теоретиком во спорте –
Неспортивною фигурой
Буду людям нервы портить.
Как ни думай, не подходит
Здесь одно, а там другое.
Улетает – не уходит
Бесконечно дорогое.
Мучит отдых надоевший!
Он любых недугов горше –
От него и силы меньше,
От него болезней больше.
Ну, а в сердце снова, снова
Беспокойства ходят волны:
Делом радостно-толковым
Каждый день хочу наполнить.
Без него хожу, как туча,
И печалюсь, и тоскую:
Из такой кипучей бучи
Вдруг в безделье, в жизнь пустую!
Есть привычка. Не хвастливо
Говорю: не изменить ей.
Быть на пенсии счастливым?!
Без работы?! Извините!
* * *
Будто в русском языке
Слов красивей нету,
Мама с куклою в руке –
Дочке: «Ух, ты, мне ты!..»
Дочь – полгодика едва,
Воробей обидит –
В этих маленьких словах
Смысл великий видит.
Все яснее познает:
В стужу, непогоду
Мать, не медля, за нее –
Хоть в огонь, хоть в воду.
И смеются тот и тот
В светлые денечки –
Белозубый мамин рот
И беззубый дочкин.
Николай БУРОВ.
* * *
Жизнь предстанет как в густом тумане,
Светофор – как яркая звезда.
И тебя вдруг зазовут, заманят
В дальний путь бродяги-поезда.
И, поспешно посбирав вещички,
Полетишь, помчишься на вокзал,
То ль забывшись, то ли по привычке
Никому «прощайте» не сказав.
И тебя закаруселит ветер
Дальних странствий и больших дорог...
Но когда-нибудь поймешь: на свете
Ты ужасно, страшно одинок.
И поймешь, что жизнь проходит мимо,
И в палатке, на сыром полу,
Тосковать ты будешь по любимой,
По родным, по дому, по теплу.
* * *
Стихами и юности нередко бредят.
От полноты души мальчишки пишут.
Хотя творенья эти и соседи
Едва ль когда прочтут или услышат.
И я большой беды не вижу в этом,
И не спешу их обрывать сердито,
Хоть сможет стать один из ста постом
И лишь один из тысяч – знаменитым.
Они потом стихов забудут вехи,
Поняв, что слабы. Пусть! Не в этом дело.
Важней гораздо соблюдать вовеки,
Чтобы душа на чувства не скудела.
* * *
Ты мне будешь долго еще сниться,
Раздувая вновь в душе пожар,
Я поймал тебя, моя Жар-птица,
Но обжегся и не удержал.
И теперь мне очень сиротливо,
Много горя пережил молчком.
Но чтоб быть с Жар-птицею
счастливым,
Надо быть Иваном-дурачком.
* * *
Шаловливые, игривые, веселые.
Глазки будто угольками нарисованы:
Все секретики у них да припевочки,
Сердцу радостно смотреть –
ну и девочки!
Непоседливые, ловкие и смелые,
Руки сильные, здоровые; умелые,
А пригожи-то они – королевушки!
Очень хочется любви – ох, и девушки!
Разудалые, задорные и славные,
Что работать, что плясать –
всюду главные!
Неуступчивый народ и не слабенький,
Прямо за душу берет – аи да бабоньки!
* * *
Ах, девчонка – степная коза.
Незнакомка по имени-отчеству!
Угону в твоих светлых глазах
И – аминь моему одиночеству!
Растворюсь в них, как дым от огня.
Пропаду, словно тучка весенняя.
Эй, вы, эй! – не спасайте меня.
Мне не надо, не надо спасении.
* * *
– Как пишешь? – однажды
спросили.
Ну что же, скажу – не солгу:
Стихи возникают стихийно
В ночном воспаленном мозгу.
Нужны мне и ласка, и счастье –
Не мальчик, мужчина давно;
А жизнь – и простого участья
Изведать порой не дано.
И если сознанье бессильно
Огонь успокоить в крови –
Стихи возникают стихийно,
И чаще всего – о любви.
* * *
Как хороши ночные улицы
В преддверьи утренний зари!
Давай, подруга, поцелуемся
И о любви поговорим.
Пусть мы с тобой уже не молоды
И не вернуть нам прежних лет,
«Любви все возрасты
покорны» – Давным-давно сказал поэт.
* * *
Зачем возводишь при луне
В мечтах несбыточные здания,
Зачем ты письма пишешь мне
И приглашаешь на свидания?
Да, боль исчезла, словно тень.
Да, все грехи тебе прощаются.
Да-да, я твой...
вчерашний день!
А он, пойми, не возвращается.
* * *
Студеный ветер бесится
и свищет.
Неся с собой свирепую пургу,
А я нарочно в легоньком
пальтишке,
В ботинках на свидание бегу.
Возможно, простужусь и
заболею.
Но стоит ли об этом горевать:
Так ты меня быстрее
пожалеешь
И уведешь к себе отогревать.
* * *
Растерял в житейской колотовне
Все слова красивые. Ну, что ж...
Лучше я давай-ка приготовлю
На обед рассольник или борщ.
Либо в лес схожу и лучших ягод –
Клюквы и брусники – принесу.
А желаешь – так тебе я на год
Дров сухих ольховых запасу.
Для тебя исполню все, что в силах,
Только мне легонько намекни.
Жаль, что не осталось слов красивых.
Ты уж по делам меня цени.
* * *
– Любишь?
– Да.
– Полюбил когда?
– Не помню. Но –
Давным-давно...
– Крепко?
– Очень.
Не сплю ночи,
– Чудной человек,
Надолго ль?
– Навек.
* * *
Что было – то было –
(не спорить же с былью!)
Меня ты любила,
Тебя не любил я.
Покоем рискуя,
(Что было – то было),
Любил я другую,
Она – не любила.
В горячности пыла,
Слепого влеченья
(Что было – то было!)
Остался ни с чем я.
Того не забыл я,
И ты не забыла,
Подернулось пылью,
Но было ведь, было!..
ПЕРВОПРОХОДЦЫ
Музыка Владимира Беляева
Слова Иосифа Василевского
Хороши леса за Кадуем,
В речке чистая струя.
Ты плывешь, и сердце радуют
Вологодские края.
Припев:
Лес шумит над речкой Судой,
Поднялась плотина ГРЭС,
Здравствуй, Суда, речка-чудо,
Речка – чудо из чудес.
Помним самый первый колышек,
Первый митинг не забыт.
Нынче песнями веселыми,
Наша улица звенит.
Припев:
Лес шумит над речкой Судой,
Поднялась плотина ГРЭС,
Здравствуй, Суда гречка-чудо,
Речка – чудо из чудес.
Нелегко подчас живется нам,
Откровенно говоря.
И друзья первопроходцами
Называют нас не зря.
Припев:
Лес шумит над речкой Судой,
Поднялась плотина ГРЭС,
Здравствуй, Суда, речка-чудо,
Речка – чудо из чудес.
Строят станцию умелые
Наши люди над рекой.
Свет дневной и ночи белые
У монтера под рукой.
Припев:
Лес шумит над речкой Судой,
Поднялась плотина ГРЭС,
Здравствуй, Суда, речка-чудо,
Речка – чудо из чудес.
А. МАХОВ
ФИРСКО
(рассказ)
В этом рассказе нет ни одного слова вымысла. Все, что написано, – правда.
В деревне Свобода жил мужик Ерема. У Еремы было четыре сына: старший – Николай, второй – Степан, третий – Трофим, а четвертый – Фирско. Заболела жена Еремы и умерла. Худо Ереме без хозяйки, и вот взял в дом вдову с девочкой. Пришла мачеха, увидела деток и спросила: «А тут в углу чей вороненок?». Старшие ей сказали: «Наш, Фирско». Мачеха на Ерему покосилась: «Вот, говорил, что трое, я бы это знала – не пошла». Грызет баба Ерему за то, что не сказал он про Фирско. Я, говорит, его и знать не буду. Целыми днями лежал в углу Фирско, и никто не смотрел в его сторону. Морили голодом, все ждали смерти, а ее, как назло, не было.
В деревне пошли пересуды, что Фирско голодом морят. Бабы начали совать ему кусок. Так и жил, рос. Когда все уходили на работу, Фирско оставляли одного. Он не плакал. От слез его давно отучил Ерема. Бывало, когда заплачет, ему тотчас гостинец: березовый кнут. Так отдерет Ерема, а потом бросит в угол.
Нашлась добрая душа – соседка Феня. У нее был сын Левка. Жили они неплохо. Приведет, бывало, Феия к себе домой Фпрско и скажет Левке: «Ты, Лева, играй с Фирском, он бедный, у ною мама умерла». Левка был постарше Фирска. Вот и сидят они целые дни. А Фирско никто не хватится, пока не приведет соседка.
Не видал он ни пирога, ни молочка, а мачехе все хотелось доконать его. Когда приходила с работы, била и бранила Фирско, говорила, что он у нее пирог стащил, молоко выпил, яйцо унес. Придумал Ерема жене в угоду выход – стал Фпрско . садить в подполье. Братья бросали кусок хлеба, и никому ничего не говорили – боялись. Никто не знал, где в это время находился Фирско, да никому и дела не было. Только его задушевный друг Левка скучал, ходил невеселый. Он Фпрско любил и кормил, как верного друга.
Хватился Левка искать друга своего, ходит вокруг хаты Еремы и зовет: «Где ты, Фирско?». А Фирско услышит голос Левки и запищит потихоньку: «Лева, я здесь, в подполье, мне не выйти».
Часто сажал Ерема Фирско в подполье. И его, пожалуй, так и заморили бы, если бы не Левка. Тут в деревне заболели оспой, много умерло детей. Захворал и Левка. Лежит при смерти, а Фирско сидит у него день и ночь. Его никто не гонит от больного: пускай, дескать, заразится. Пусть умирает. А он рад, что не гонят прочь. Лева умер. Горько рыдая, упал на труп Левы Фирско. Никто не унимал его: реви себе. Для Фирско жизнь стала еще тяжелее, безрадостнее прежней. Голодный, одетый в рванье, почти босой, скитался он по чужим деревням. У кого качает ребенка, у кого дрова колет. Тем и кормился.
Раз он колет дрова и видит – идет мужик из соседней деревни. Поглядел на Фирско и говорит: шел бы ко мне жить, что тебе шататься. Обрадовался Фирско. Иван Матвеевич – мужик богатый. Семья у него небольшая: сам, жена, сын да брат Ивана – солдат николаевский. Живет Фирско у богатого мужика, сено возит и солому, дрова готовит и воду носит. У богача дел хватает досыта.
Сын Ивана – ровесник Фирско. Но он никогда его к себе в товарищи не приглашал. Только и знал Фирско работу. Сын Ивана – Василий готовился на военную службу. Подошел срок. Однажды вся семья была дома, собирали обед, подали закуски, пиво, пригласили на этот раз и Фирско. Сел за стол и старик – солдат Ефрем. Взял он стакан с вином и подает Фпрско:
– Вот, – говорит, – выпей, Фирс Еремеевнч, за здоровье Василия Ивановича, а как выпьешь, я вам скажу, чего надумал,
Фирско выпил стакан досуха. Старик и начинает. Вот, говорит, я что надумал, ведь ты Васе-то ровесник. Как сына мы тебя вырастили. Так вот, ты пожалей нашего Васю, иди за него в солдаты, мы тебя снарядим. Служба теперь не длинная. Я вот 25 лег отстукал. Дадим тебе денег и будем туда присылать, а выслу жншься, иди как домой, примем, женим, не хочешь вместо жить, дадим долю, будешь хозяином. Так вот и решилась судьба Фирско.
На утро Фирско одели как рекрута – и к призыву готов. Фирско прослужил 7 лет, а потом явился к Ивану Матвеевичу. Дали ему работу: бить тяжелым молотом в кузнице. Проходил с месяц в кузницу, а потом заболел. Тогда Иван ему сказал, если в кузнице не можешь, так иди в свою деревню, устрой хату и живи. Никогда Фирско не было так тяжело, как сейчас. Легко сказать «живи», когда ни кола, ни двора, когда потеряно здоровье. Он не знал, что ему думать и куда пойти.
До самой смерти Фирско не видел хорошей жизни и умер рано, в одиночестве и нищете.
Татьяна ГОГУЛИНА
ПО ГРИБЫ-ГРИБОЧКИ
(рассказ для детей)
Дедушка учил нас не только распознавать травы, насекомых, птиц, зверей, но и находить грибы и ягоды.
Пойдем мы с ним в лес, забредем в молодой ельничек, а дедушка и спросит, лукаво прищурясь:
– Ну-ка, какие грибы тут растут?
– Рыжики! – отвечаем мы.
И действительно, у мшистых кочек, на заросших травой полянках – видимо-невидимо рыжиков.
– Так-то! – довольно усмехается дедушка. – Угадать, какой гриб где прячется, совсем не трудно, если знать, что каждый из них свои места любит, селится там. Вот царь грибов, белый, например, любит старый бор с высокими, гордыми, много повидавшими на своем веку деревьями. Маслята – тоже ребята с характером. Не желают они расти на топких, болотистых местах в соседстве с ярко-красной клюквой. Прячут свои шляпки в белых, словно кружевных ли тайничках среди мелколесья. А почему подберезовики и подосиновики так называются – любой сообразит.
– Потому, что они растут под березами и под осинами, – догадывается Валя. – Сама видела. Вот ведь какие грибы умные! Знают, где им лучше расти.
Бывает, конечно, что грибы ошибаются и вырастают совсем не там, где им положено.
Вышли мы как-то с Валей из дому с корзинками, чтоб к ужину грибов набрать. Видим: скромно притулился у пенька сам царь лесных грибов – боровик. Надо же! Вырос не на бору, а в двух шагах от дома.
– Мой гриб! – тут же заявила Валюта. – Я его первая увидела.
– Увидели то мы его обе... II какая разница... – попыталась возразить я, но Валя меня перебила:
– Ничего себе, какая разница! Эдак ты с полной корзинкой домой придешь, а я и полкорзинки не насобираю! Кто первым увидел гриб, тот его и берет!
Я не стала спорить. Вспомнила, что в ту пору боровики растут не в одиночку, а семьями. Пока Валя любовалась находкой, я оглядела дорожку, заваленную порыжевшими хвоинками, пеньки и обнаружила целую царскую семью белых грибов. Один, два, три, пять, восемь! И все крепенькие, маленькие, как на подбор. Так-то, пусть Валя не задается. А задаваться она и не думала, только порадовалась моей удаче.
Валя долго рассматривала грибы, а потом и спрашивает:
– А почему у них шляпки такие?
– Какие?
– Странные какие-то. Не такие, как у других боровиков. Может, это вовсе не боровики, а поганки? Помнишь, дедушка нам говорил, что ядовитые грибы умеют притворяться съедобными.
Шляпки грибов были действительно необычного ярко-коричневого цвета, да и ножки снизу вздутые.
– Вот что, – подумав, ответила я. – Пойдем у дедушки спросим. Выбрасывать жалко. Вдруг да это все-таки боровики.
Мы побежали к дедушке. Он, взглянув в наши корзинки, одобрительно сказал:
– Молодцы! Нашли замечательные грибы.
– Белые? – спросила Валя.
– Да. Это – желтеющие белые грибы. Очень вкусные. Валя обрадовалась.
– А мы их хотели выбросить. Думали, что это поганки.
– Ну и зря! – сказал дедушка. – Знайте в другой раз, что у белого гриба много родственников. Среди зарослей можжевельника, в ивняке часто растут белые грибочки в светло-серых шапочках. Мякоть у них плотная и душистая, а нижний слой шляпок топок, поначалу он белый, потом, с возрастом, становится зеленым. Боровики, что растут в ельнике, светлее и выше березовых. Ножки у них подлиннее и потолще, а шляпки светло-каштановые пли желто-бурые. В сосняке свой белый гриб. Ножка у пего толстенькая и крепкая, как пенек, а шляпка темная, почти черная. Он – одиночка, горьковатый на вкус.
Я постаралась все это запомнить, чтобы не проходить мимо самых вкусных в лесу грибов.
А из тех белых, что мы тогда нашли неподалеку от дома, мама сварила замечательный суп.
Грибы – не только чудесное кушанье, но еще, оказывается, и лекарство. Об этом я узнала совершенно случайно. Рвала я у болотца траву для нашей коровы Ринки и порезала руку острой осокой. Пошла кровь. В таких случаях надо приложить к ране лист подорожника, а его-то, как на грех, не оказалось. Мне на помощь пришел дедушка. Он сорвал мягкий и прохладный гриб-дождевик и приложил его к порезанному пальцу. Я даже удивилась: боль как рукой сняло и кровь перестала капать. Вот он какой, дождевик! Лучше любого пластыря и йода.
Да что там дождевик или незаменимое лекарство от многих недугов – гриб-чага! Всем привычные сыроежки, и те лечат! Не всякие, правда, а только такие, у которых шляпки пурпурные или фиолетовые. Помогают от лихорадки и воспаления. Болела я прошлым летом ангиной, дедушка меня кормил жареными сыроежками. Вместо таблеток.
– Даже ядовитый преядовитый мухомор – средство от ревматизма и радикулита, – учил нас дедушка. – Так что в лесу рвать и пинать без толку ничего нельзя. Грибы, для нас ненужные и опасные, иным лесным зверям – и лакомство, и лекарство. Посмотрел, полюбовался – и ступай дальше.
А полюбоваться порою есть чем!
Увидели как-то раз мы с Валей в темном ельнике настоящий грибной хоровод. Мухоморы в ярких шапочках с белыми пупырышками выстроились вокруг высокого пня. Встали ровнехонько, в круг. И сами все ровные, как на подбор. Стоят, как малыши в детском саду вокруг новогодней елки.
– Это – ведьмино кольцо, – вспомнила я.
Валя насторожилась: в полумраке среди замшелых стволов и темно-зеленого черничника красавцы-мухоморы выглядели и впрямь сказочно. Уж не посеял ли их кто-то здесь?
– Ведьмино? – переспросила она. – Если ведьм нет, откуда тогда ведьмины кольца?
– Ведьмы тут совсем не при чем. Название такое потому люди придумали, что казалось им: не обошлось тут без нечистой силы. Говорят еще, что там, где молния в землю ударит, появляется такое ведьмино кольцо. Только это неправда. Дедушка рассказывал, что грибница срастается с корнями дерева, вот и стоит грибы хороводом. Кольцо год от года разрастается. Так растут не только мухоморы. Многие другие грибы – тоже.
Думаете, грибы только в лесу растут? Вот и я раньше так думала. Но недавно нашли мы их там, где вовсе не ожидали.
Говорит мне Валя:
– А у нашего дома в колодце водяной живет. Сама видела! Глаза горят, борода зеленая, полосы длинные, тоже зеленые.
Откуда быть в заброшенном колодце водяному, если там и поды-то не осталось.
Заглянули мы и колодец. Конечно, никакого водяного я там не увидела, но по стенкам колодца вились какие-то длинные зеленые нити, и в самом деле похожие на волосы.
Мы позвали дедушку. Взглянув на стенки колодца, дедушка рассмеялся. Смеялся он долго и при этом повторял:
– Ну грибники! Ну лесные следопыты! Ну придумали! Не водяной это, а домовой. Да-да, домовой!
Валины серые глаза округлились от удивления: домовой-то г. колодце откуда?
– Гриб это, – сказал дедушка. – Домовой гриб. Название у него такое. Растет он не только в колодцах, но и в старых амбарах, на трухлявых пнях. Любит он влажную древесину. Шляпка у него темно-бурая. Когда гриб состарится, из-под нее тянутся длинные зеленые нити. Такая уж у него особенность. В грибном царстве-государстве есть множество диковинок и поинтересней. Грибы ведь разные бывают. Одни – как шар, другие – как конское копыто. Их с чем угодно можно спутать. И где их только нет: и на земле, и под землей, и в воде, и на полусгнивших растениях.
Валя не ожидала, что объяснение окажется таким простым и совсем не сказочным. А я зарисовала домовой гриб и навсегда запомнила, как он выглядит, чтобы в другой раз впросак не попасть.
– Это хорошо, что вы держите глаза и уши открытыми, все примечаете, обо всем спрашиваете, – ободрил нас дедушка. – Лес равнодушных не любит.
ИСПОЛЬЗУЕМЫЕ ИСТОЧНИКИ
1. Архив районного краеведческого музея имени А. Г. Юкова.
2. Архив районной газеты «Заря коммунизма» 1966 – 1995 годы
3 Сборник «Золотые звезды вологжан» (Составитель Л. В. Панчиев. – Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1985 г.).
4. Газета «На страже Родины» за 15 февраля 1994 года.
5. Газета «Губернские новости» за 17 декабря 1991 года.
6. Газета «Речь» за 17 апреля 1995 года.
7. Авторские рукописи.