История Русской Православной Церкви в первые послереволюционные десятилетия не случайно привлекает сегодня повышенное внимание исследователей. И дело не столько в том, что существенно расширились источниковая основа и горизонты исторических исследований, сколько в осознании уникальности опыта существования и выживания Церкви в условиях становления антирелигиозного государства и коммунистического режима. Важно и то, что послереволюционные потрясения и кардинальные социально-политические перемены в обществе совпали с процессами активного реформирования внутрицерковной жизни. Вызревшие еще в недрах синодальной Церкви, эти реформы и сами реформаторы оказались под сильным воздействием как новых массовых настроений и социальных идеалов, так и политических маневров новой власти. Даже добросовестные реформаторы волей-неволей вступали в «зону риска», где они незаметно для самих себя могли оказаться орудием далеко идущих политических игр партийно-государственного аппарата. Не удивительно, что в таких условиях церковные традиционалисты, пытающиеся избежать ломки церковного устроения, стали не просто оппонентами реформаторам. На них самой историей была возложена задача уберечь Церковь от превращения в придаток новой власти, для чего, по их мнению, следовало держать дистанцию от официальных идеологических доктрин и сохранять неповрежденными фундаментальные основы веры.
Актуальность темы исследования. Выяснение разновекторных и многоаспектных взаимодействий власти, церковных реформаторов, церковных традиционалистов, на различных уровнях – в центре и на периферии, представляет собой самостоятельную научную проблему, позволяющую существенно расширить имеющиеся представления о самом феномене социальной революции, когда революционные, реформаторские и традиционные векторы неизбежно затрагивают все слои общества и сферы сознания, в том числе и религиозного. Это актуально и сегодня, в начале XXI века, в связи с тем, что линия выстраивания государственно-церковных отношений в современной России вовсе не завершена, а внутри Русской Православной Церкви возобновились обновленческо-модернистские процессы.
Степень изученности темы. Исследуемая тема применительно к Новгородской епархии в 1918-1939 годах собственной историографии практически не имеет. В большей степени это справедливо для той части исследуемой территории, которая оставляет «вологодский сектор», хотя изредка и там появляются публикации по церковной истории указанного периода. Раскрытие темы невозможно без использования разнообразного историографического наследия по общим вопросам церковной истории 1918-1930-х годов, сформировавшегося в светской отечественной и зарубежной историографии, в церковно-исторической науке и в публицистике. Долгое время представленные направления существовали параллельно, значительно расходясь в видении проблемных сюжетов.
На сегодня в исследовании проблемы сложилось несколько историографических направлений. Важное место в изучении церковной истории принадлежит светской отечественной историографии. Это направление можно представить в виде двух школ исследования: советской и постсоветской.
В советской историографии проблемы, возникшие в связи с обновленческим расколом и последующим церковным противостоянием, вплоть до конца 1980-х гг., трактовались однозначно – Церкви отводилась роль идеологического противника, ее деятельность изучалась с точки зрения исполнения или неисполнения советского законодательства, борьбы против установления советской власти или переориентации политической позиции. Деятельность государственных органов по регулированию отношений с Церковью оставалась вне критики. Запрет был наложен и на изучение партийного руководства «церковной политикой», а также на историю деятельности ГПУ-ОГПУ, НКВД по ее проведению. В итоге искажались реальные факты. Гонения на верующих отрицались, инициатором изъятия церковных ценностей объявлялось страдавшее от голода население, отказывавшееся выдавать церковные ценности духовенство обвинялось в нежелании помочь голодающим. Церковь включалась в систему выстроенного контрреволюционного заговора, скрывались данные о репрессиях против духовенства. Даже во многом инспирированному властями обновленчеству приписывали приспособленчество к новым условиям.
При ограниченном доступе к архивным материалам, основными источниками долгое время были работы идеологов партии, законодательные акты и постановления высших органов советской власти, а также избранные решения партийных органов.
Первыми авторами работ о религии и Церкви были деятели партии, сыгравшие важную роль в проведении антирелигиозной политики: П.А. Красиков, А.В. Луначарский, В.Д. Бонч-Бруевич, Е.М. Ярославский, И.И. Скворцов-Степанов1 (Красиков П.А. На церковном фронте (1918-1923). М., 1923; Луначарский А.В. Христианство или коммунизм. Диспут А.В. Луначарского с митрополитом А. Введенским. М., 1926; Бонч-Бруевич В.Д. «Живая церковь» и пролетариат. М., 1927; Ярославский Е.М. 10 лет на антирелигиозном фронте. М., 1927; Скворцов-Степанов И.И. Религиозная контрреволюция 1918-1920 гг. и интервенция (очерки и материалы). М., 1930; Его же. Церковь и Октябрьская революция. М., 1930). Их можно отнести к основоположникам советской традиции в исследовании проблемы. Идеологические установки, заданные в их трудах, предвосхитили и определили главные направления советской историографии проблемы. Основными темами их работ стали «антисоветские» действия духовенства, противодействие в проведении в жизнь декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви», а также декрета об изъятии церковных ценностей. Другой характерной чертой историографии 1920-х годов было стремление историков показать положительные результаты атеистической пропаганды. В соответствии с поставленными задачами, государственно-церковная политика рассматривалась исследователями как положительная, а действия Церкви и религиозных организаций – как контрреволюционные. Увлекшись разоблачениями, исследователи тех лет слабо отразили конкретную деятельность партийных и советских органов власти в отношении религиозных организаций, оставили вне поля зрения серьезные процессы, происходившие в самой Церкви.
Характерной чертой историографии тех лет была узость источниковой базы. В качестве главных источников использовались декреты советской власти, материалы периодической печати, отдельные послания патриарха Тихона, личные наблюдения. Крупным автором, разоблачающим «контрреволюционную» деятельность духовенства на различных этапах революции и гражданской власти был Б.И. Кандидов2 (2. Кандидов Б.П. Религиозная контрреволюция 1918-1920 и интервенция. М., 1930; Он же. Октябрьские бои в Москве. М., 1931; Его же. Церковь и Октябрьская революция. М., 1933). Данная им оценка Церкви отражала общепринятый подход официальной историографии: «Каждая церковь – крепость контрреволюции, каждый церковник – ее агент и шпион». Он повторял тезис о руководящей роли духовенства в актах сопротивления, твердил о положительном отношении народных масс к изъятию церковных ценностей. Практически в этом же ключе рассматривал проблемы Церкви и Н.М. Никольский 3 (3. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 1931) Его труд предназначался для широкого круга читателей и был призван способствовать атеистическому воспитанию населения.
К середине 1930-х годов тенденции, характерные для историографии предыдущего периода, еще более углубились. Продолжали создаваться работы скорее политического, чем научного характера, повторялись выводы, присущие работам 1920-х годов. Так, темой становления и эволюции русской церковной смуты и обновленческим расколом занимался И.А. Стратонов 4 (4. Стратонов И.А. Русская церковная смута.1921-1931. Берлин, 1932. С. 16-20) Он исследовал истоки кризиса в РПЦ, низведя их к церковной реформе первой четверти XVIII века. Был сделан вывод о том, что в основе обновленческого раскола лежал, среди прочих, сословный принцип: руководящую роль на местах играло белое духовенство, а миряне являлись объектом дел приходского и епархиального управления. Не замечая других причин, Стратонов выводит тезис о попытке белого духовенства закрепить руководящее положение на местах. Он обосновывает несостоятельность попыток обновленцев на главенство в Церкви и отмечает бесплодность их усилий по изменению общего положения в лучшую сторону, резко критикует деятельность обновленцев, отошедших от принципа соборности.
Вопросам истории обновленческого раскола были посвящены труды одного из главных его апологетов – профессора Б.В. Титлинова 5 (5. Титлинов Б.В. Борьба за мир в церкви. Самара, 1923; Его же. Новая церковь. Пг.,-М., 1923; Он же. Смысл обновленческого движения в истории. Самара, 1926; Он же. Церковь во время революции. Л., 1927) Ближайшую причину раскола он видел в декрете об изъятии церковных ценностей, который был, по его мнению, логическим следствием установленных отношений государства и Церкви. Он считал, что церковное имущество перестало быть церковным и обвинял тех, кто увидел в этом акт покушения на церковную собственность. По его утверждению, примирение новой Церкви с социальной революцией произошло потому, что она внутренне приняла социальный переворот. Такое отношение к государству, за которое противники новой Церкви стали называть ее «советской», автор объяснял лишь тактическим соображением движения. Б.В. Титлинов не только подробно описал особенности и отличия двух основных обновленческих групп и раскрыл сущность их программных требований, но и увидел в неоднородности движения причину «раскола» самого обновленчества. «Живая Церковь», выступавшая за церковную революцию, как борьбу белого духовенства с монашеским епископатом, объявлялась им радикальной и оторванной от верующих.
Много внимания Б.В. Титлинов уделил вопросу о том, что представляло собой обновленчество – европейскую церковную реформацию или церковную революцию? Первое положение им было отвергнуто ввиду отсутствия пересмотра догматики, обрядов, символа веры. Второе положение также им не принималось безоговорочно. С одной стороны, он понимал, что обновленцы стремились проводить реформы соборным путем. Использование же революционных, неканонических методов, таких как захват власти, применявшихся лидерами движения, Б.В. Титлинов оправдывал историческими прецедентами. Говоря о свободе Церкви от государства, вопреки реальным историческим фактам он утверждал, что вероисповедные дела не интересуют советскую власть, не видел или не хотел видеть реальной практики использования властью обновленческого движения в целях раскола Церкви.
Работы основоположника обновленчества А.И. Введенского 6 (6 Введенский А.И. Церковь и революция. Пг., 1922; Его же. Церковь и государство: Очерк взаимоотношений церкви и государства 1918-1922. М., 1923; Церковь патриарха Тихона. М., 1923; Он же. За что лишили сана бывшего патриарха Тихона. М., 1923) интересны лишь фактологической стороной, глубокой научной разработки изучаемые события в них не получили, да и не могли получить. Работы Введенского были небольшими по объему и носили, в основном, более агитационный и полемический характер, нежели научный.
В конце 1930-х годов попытку написать историю Русской Православной Церкви после октябрьского переворота предпринял бывший обновленческий митрополит Н.Ф. Платонов. Однако эта попытка оказалась неудачной. К тому времени автор отрекся от религии и Бога и стал атеистическим агитатором. Естественно, что в обстановке массовых гонений на Церковь Н.Ф. Платонов смог создать, в лучшем случае, антирелигиозный пасквиль 7 (7 Платонов Н.Ф. Православная церковь в 1917-1935 годах // Ежегодник Музея истории религии и атеизма. Т. 5. М.,-Л., 1961).
В 1950-е годы – начале 1970-х годов в работах по послереволюционной истории Церкви по-прежнему преобладал упрощенный подход. Обновленчество представлялось как «левая» оппозиция церковному руководству. Наибольшее внимание обновленческому расколу уделял П.К. Курочкин 8 (8 Курочкин П.К. Социальная позиция русского православия. М., 1969). Он рассматривал его в качестве инициатора нового политического курса, как первый в истории Церкви опыт позитивного отношения религиозной организации к социалистическому строю, как русский вариант церковной реформации. К особенностям обновленчества 1920-х годов – третьего, по его мнению, этапа в развитии обновленческого движения, исследователь отнес выдвижение социальных проблем. Критикуя зарубежного историка А.А. Боголепова 9 (9 Боголепов А.А. Церковь под властью коммунизма. Мюнхен, 1958) за тезис об использовании советским правительством обновленческих группировок против патриарха Тихона, П.К. Курочкин отвергал утверждение о роли обновленчества как «орудия внутрицерковного террора», раскола Церкви. К числу причин поражения обновленчества автор относит политическую переориентацию «тихоновской» Церкви. К этой точке зрения, принятой большинством советских историков, автор добавил еще одну, связанную с неприятием движения верующими. По его мнению обновленцы взяли слишком быстрый темп в осуществлении перестройки церковного правления, начали круто ломать традиции, что не сообразовалось с характером массового религиозного движения. Последующее развитие церковного реформаторства, по его мнению, состояло в эволюции православия в сторону приспособления религии к условиям социализма, что и было подготовлено обновленчеством.
В исследованиях 1950-х – начала 1970-х годов анализировалось прежде всего изменение церковной ориентации в новых социально- политических условиях. Среди авторов выделим работы Р.Ю. Плаксина 10 (10 Плаксин Р.Ю. Крах церковной контрреволюции 1917-1923 гг., М., 1968; Его же. Церковная контрреволюция 1917-1923 гг. и борьба с ней. Автореф. дис…к.и.н., Л., 1968; Тихоновщина и ее крах. Л., 1978). Он стремился показать «антинародную» сущность Церкви и причины ее перехода на позиции лояльного отношения к советской власти. Эти причины он видел в отходе большого числа верующих от религии, страхе духовенства перед катастрофическим падением влияния Церкви на массы. Победу сторонников патриарха Тихона над обновленцами Р.Ю. Плаксин объяснил тем, что после изменения позиции Патриаршей Церкви по отношению к власти, трудящиеся пошли за патриархом. Вопрос изъятия государством церковных святынь и ценностей в 1922 году он рассматривал как и его предшественники очень тенденциозно и односторонне, в силу принятого тогда официально негативного отношения к религии.
Существенно отличается своими оценками магистерская диссертация архимандрита (впоследствии митрополит) Иоанна (Снычева) посвященная церковным расколам 1920-1930-х годов. Подробно исследовав историю расколов, автор четко выделил их особенности, объяснив их появление как внутрицерковными противоречиями, так и влиянием революционных событий 1917-1918 годов, назревшей необходимостью реформирования внешней жизни Церкви 11 (11 Иоанн (Снычев), архимандрит. Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия – григорианский, ярославский, иосифлянский, викторианский и другие. Их особенность и история. Магистерская диссертация. МДА, 1965, Машинопись).
Работы русских эмигрантов различных политических ориентаций, а также церковных авторов и авторов самиздата, чаще носят характер публицистических книг, мемуаров, либо богословских трудов, критически освещающих историю Церкви в СССР 12 (12 Левитин-Краснов А. Лихие годы. 1925-1941. Париж, 1977; Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. В 3-х тт., Кюснахт, 1978; Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. 1917-1945. Париж, 1977; Криптон К. Защита канонов православия. 1922-1925. // Вестник РСХД. 1979. № 128; Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в ХХ веке. М., 1995; Реслер Р. Церковь и революция в России. Патриарх Тихон и советское государство. Кельн-Вена, 1969). Общие принципы изложения, подходы к оценкам событий позволяют объединить их в одну группу, вне зависимости от времени и места их написания. Они, как правило, не могут претендовать на обобщающие научные труды, однако содержат значительный объем информации. В силу недоступности для этой категории авторов основного массива документов, такие работы далеко не исчерпывают всего имеющегося информационного потенциала для данной темы, но при этом они ближе других подходят к освещению истинной картины происходящего. Особенно в этой связи следует выделить таких исследователей, как А. Левитин-Краснов и В. Шавров, мимо работ которых не может пройти ни один ученый, занимающийся изучением церковных расколов 1922-1940-х годов. А. Левитин-Краснов написал достаточно подробное и богатое фактическими данными исследование, особое внимание уделяя Ленинграду. Он склонен идеализировать движение, к тому же преувеличивает его близость к социалистическим идеям.
Несомненную ценность представляют труды священнослужителей Русской Православной Церкви указанного периода – митрополита Мануила (Лемешевского), архиепископа Сергия (Ларина), а также церковного историка А.И. Кузнецова13 (
13 Мануил (Лемешевский), митрополит. Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 год (включительно): в 6 т., Эрлаген, 1979-1989; Сергий (Ларин), епископ. Обновленческий раскол: в 3 т., Астрахань; Москва, 1953-1959. Машинопись; Кузнецов А. И. Обновленческий раскол в Русской Церкви: в 3 т., Астрахань, 1956-1959. Машинопись). Написанные по «горячим следам», отличающиеся богатыми фактологическими сведениями, их исследования большей частью никогда не публиковались и представляют собой машинописные тексты. Фактически они являются воспоминаниями авторов, характеризуют личное отношение к обновленческому движению, поэтому самостоятельное концептуальное осмысление обновленчества как церковного феномена в указанных работах отсутствует, уступая место описанию последовательности событий. Значительное внимание уделено методам и тактике борьбы с обновленцами.
Историки 1970-1980-х годов, в основном, наследовали традиции советской историографии, заложенные в предыдущие периоды. Определенные установки в освещении проблемы были заложены Председателем Совета по делам религий при Совете Министров СССР В.А. Куроедовым14 (14 Куроедов В.А. Религия и церковь в Советском государстве. М., 1984). Он твердил о поддержке народом государственной политики в отношении Церкви. Позиция обновленчества в его трактовке оказалась «созвучна времени» и с одобрением воспринималась значительной частью духовенства.
Негативная интерпретация позиции Церкви, как антинародной, характерна для работ М.С. Корзуна15 (15 Корзун М.С. Русская православная церковь, 1917-1945 гг.: Изменение социально-политической ориентации и научная несостоятельность вероучения. Минск, 1987). Причины обновленческого раскола он объяснял стремлением сохранить влияние православия на верующих, приспособить его к новому обществу и захватить высшую церковную власть.
И все же именно в 1970-е годы появились специальные исторические работы по обновленчеству. Единственной в исторической науке того времени монографией, посвященной восстановлению полной картины истории обновленческого раскола стала работа А.А. Шишкина16 (16 Шишкин А.А. Сущность и критическая оценка обновленческого раскола Русской Православной Церкви. Казань, 1970) Автор рассматривает историю обновленческого раскола как приспособленческого движения к новым социально–политическим условиям, порожденным октябрьской революцией. К числу причин, вызвавших взлет движения, он относил стремление церковных лидеров сдержать отход верующих от Церкви, что, по его мнению, можно было достичь лишь отмежевавшись от «тихоновской» Церкви. Таким образом, А.А. Шишкин повторял оценки исследователей предыдущих лет. Религиозный модернизм обновленчества он интерпретировал как стремление сдержать идейный разрыв верующих с Церковью, сблизить идеалы христианства и социализма. Подробно разбирая позиции трех основных обновленческих групп, автор рассуждал о причинах распада движения и объяснял их претензией каждой из групп на руководящую роль. Главными причинами примирения обновленцев с «тихоновской» Церковью исследователь считал «покаяние» патриарха Тихона, возвращение верующих в лоно патриаршей Церкви и ослабление внутрицерковной борьбы. Все дальнейшие события обновленческого раскола представлялись А.А. Шишкину как история отхода от «кавалерийской атаки на тихоновщину» и переход к «длительной осаде». Его монография, единственная, столь подробно освещающая историю 1920-1930-х гг. и, бесспорно, новационная в науке 1960-1970-х годов, все же сохраняет отпечаток прежнего негативного официального отношения к религии.
В других работах историков тема обновленческого движения не получила сколько-нибудь развернутого исследования, но продолжала активно разрабатываться философами-атеистами. Е.А. Юшин17 (17 Юшин Е. А. Англо-американская буржуазная историография взаимоотношений советского государства и Русской Православной Церкви в 1917-1923 гг. Автореф. дис. к.и.н. М., 1988), следуя предыдущим исследователям, пытался опровергать версии зарубежных исследователей о таких причинах возникновения обновленческого раскола, как распространение в церковной среде либерально-реформаторских идей, как запланированной акции большевистского правительства или как следствия поддержки государственными органами представителей демократического духовенства. Он рассматривал раскол как результат признания советской власти частью духовенства и проявление кризиса «антинародного» курса патриарха Тихона. Не принял он и версию зарубежных авторов о том, что публичный отказ в 1923 году патриарха Тихона от конфронтации с советской властью объясняется преодолением внутрицерковного раскола, полной поддержкой приходами «староцерковной» организации, давлением на патриарха со стороны правительства.
В конце 1980 – начале 1990-х годов появились условия для расширения проблематики историко-церковных исследований. Потребовался тщательный анализ и пересмотр прежнего концептуального решения проблемы. В новой историографии можно выделить два направления исследований: к первому относятся работы общего плана, ко второму – исследования, выполненные на материалах отдельных регионов страны.
По-новому и наиболее полно рассмотрены ключевые проблемы истории Церкви исследователем В.А. Алексеевым 18 (18 Алексеев В.А. Иллюзии и догмы: Взаимоотношения Советского государства и религии. М., 1991). Развивая мысль об организаторах обновленческого раскола - Л.Д. Троцком и Е.М. Ярославском, ГПУ-ОГПУ, автор доказывает, что встав на сторону обновленцев, власть все более втягивалась во внутрицерковные дела, а это явно противоречило запрету об отделении Церкви от государства. О.Ю. Васильева19 (19 Васильева О.Ю. Русская Православная церковь и Советская власть в 1917-1927 годах // Вопросы истории. 1993. №8;Васильева О., Кнышевский П. Бриллианты для диктатуры пролетариата. // Санкт-Петербургская панорама. 1992. №8. С. 28) поддержала тезис, не только характерный для зарубежной и эмигрантской историографии, но и широко распространенный и среди российских исследователей в последние годы, о внутрицерковном расколе как замысле, созревшем в ГПУ с целью «расчленения Церкви на группировки и лишении ее силы». М.И. Одинцов20 (20 Одинцов М.И. Государство и церковь: история взаимоотношений 1917-1938. М., 1991; Его же. Государство и церковь в России: ХХ век. М., 1994; Государственно-церковные отношения в России (на материалах Отечественной истории ХХ века). Автореф. дис…д.и.н. М., 1996) признает, что деятельность Л.Д. Троцкого весной 1922 года все жестче увязывалась с активизацией «войны» против «тихоновской» Церкви и обеспечением поддержки обновленчества. Он пришел к выводу, что первоначально вынужденная кампания изъятия церковных ценностей «в силу субъективных устремлений и пожеланий…отягощалась политико-идеологическими целями», среди которых он выделил две – «разрушение православной Церкви как института и формирование «советской Церкви».
Из всего спектра исследований конца ХХ века следует отметить работу Н.А. Кривовой 21 (21 Кривова Н.А. Власть и Русская Православная Церковь в 1922-1925 гг. (политика ЦК РКП (б) по отношению к религии и церкви и ее осуществление органами ГПУ-ОГПУ). М., 1998; Следственное дело патриарха Тихона: Сборник документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ / Гл. ред. протоиерей Воробьев В. Н.; отв. сост. Кривова Н. А.). Автор справедливо полагает, что конфискационно- ликвидационная кампания явилась результатом хорошо спланированной программы партии и правительства по разрушению и ликвидации экономической самостоятельности Церкви. Н.А. Кривова приводит значительный статистический материал по ряду северно-русских епархий, что повышает ценность исследования для нашей работы. Тема обновленческого раскола, разработке концепции традиций и новаций в православии получила свое развитие в работах историков М.В. Шкаровского и Н.Н. Покровского22 (22 Шкаровский М. В. Два эпизода борьбы с церковью в Петрограде // Звенья. Вып. 2. М.; СПб., 1992; Его же. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995; Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. СПб., 1999; Судьбы монастырей Санкт-Петербургской епархии в ХХ веке // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып. 7. Вологда, 2001. С. 404-411; Во главе Петроградской автокефалии / Православный летописец Санкт-Петербурга. СПб., 2003. № 14. С. 51-66; Покровский Н.Н. За страницей «Архипелага Гулаг» // Новый мир. 1991. № 9. С. 77-90; Его же. Старообрядческий рассказ о сталинских репрессиях // Возвращение памяти. Новосибирск, 1994. Вып. 2. С. 6-12), характеризующихся как новизной привлекаемого источникового материала, так и новыми, нестандартными подходами к оценкам. М.В. Шкаровскому свойственна масштабность в постановке проблем, углубление отдельных аспектов, многогранность исследуемых интересов. Проблемы обновленческого раскола он рассматривает в значительной степени на материалах Петрограда-Ленинграда, «колыбели» обновленческого движения и его традиционного центра. Автор пришел к выводу, что положение церковных дел в этом городе во многом определяло и ситуацию в стране в целом. Н.Н. Покровский уделил большое внимание репрессивной политике государства на основе источниковедческого анализа ранее неизвестных документов партийных и силовых структур.
Таким образом, в современной историографии положено начало формированию нового концептуального осмысления как государственно-церковных отношений, так и самого состояния дел в Русской православной церкви в 1920-30-х гг. Важнейшей стороной этой концепции является новый взгляд на саму суть внутрицерковного состояния, которое можно оценить как начало катарсиса (самоочищения) Церкви под воздействием гонений и расколов.
Иное направление в развитии проблемы церковно-государственных и внутрицерковных отношений представляют церковные историки: митрополит Иоанн (Снычев), протоиерей В. Цыпин, священник Г. Митрофанов, иеромонах Дамаскин (Орловский), священник К. Буфеев, священник Г. Ореханов. Близкую к ним позицию занимают светские историки М.И. Вострышев и В.Ф. Козлов 23 (23 Иоанн (Снычев), митрополит. Расколы / Христианское чтение. СПБ., 1991. №6. С. 8-49; Его же. Митрополит Мануил (Лемешевский): Биографический очерк. СПб., 1993; Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов ХХ столетия. Сортавала, 1993; Стояние в вере. Очерки церковной смуты. СПб.. 1995; В. Цыпин, протоиерей. История Русской Православной Церкви 1917-1990. М.. 1994; Его же. Русская Церковь (1917-1925). М., 1996; Георгий (Митрофанов), священник. Русская Православная Церковь в России и в эмиграции в 1920-е годы. СПб., 1995; Дамаскин (Орловский), иеромонах. Доклад на конференции «Церковь и Советская власть 20-30-х гг.». СПб., 1992; Буфеев К., священник. Патриарх Сергий, обновленчество и несостоявшаяся реформация Русской Церкви ХХ века // Богослужебный язык Русской Церкви: История. Попытки реформации. М., 1999. С. 149-188; о. Георгий Ореханов. Дневник митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого) – новый источник по истории Русской Церкви // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып.7. Вологда, 2001. С. 259-262.Вострышев М. И. Божий избранник: Крестный путь святителя Тихона, Патриарха Московского и всея России. М., 1990; Его же. На основе устных директив / Журнал Московской Патриархии. 1993 . № 8; Козлов В.Ф. Свидетельствуют документы / Журнал Московской патриархии. 1993. № 9). Их труды были единственными, не совпадающими с официальной точкой зрения и содержащими, хотя в осторожной, завуалированной форме, критическое отношение к государственной церковной политике 1920-1930-х годов. В официальной светской историографии их выводы и оценки зачастую игнорировались, хотя фактологические материалы из указанных трудов включались в научный оборот. В обобщающих трудах митрополита Иоанна (Снычева) и упомянутых авторов постепенно начинает оформляться иная концепция этого периода. Во-первых, дан тщательный богословско-канонический анализ внутрицерковных расколов. Во-вторых, отличительной чертой данного круга работ является изучение обновленчества на фоне других расколов, как в столичных, так и в периферийных епархиях и отношение к этим расколам православного населения. Актуальные проблемы церковной истории новейшего времени рассматриваются в контексте общегражданской истории с широким привлечением документальных материалов. Именно в такой постановке вопроса данные работы создают достаточно целостную картину духовных исканий русского народа в сложных социально-политических условиях.
Некоторые из зарубежных авторов (Г. Штриккер, Т.М.Горичева) пытаются найти послеобновленческие мотивы в действиях и церковной политике митрополита Сергия (Страгородского). История обновленчества предстает как вырождение христианско-социалистических исканий и церковного реформаторства в сотрудничество с богоборческим государством. В то же время нельзя согласиться и с утверждением ряда зарубежных историков (И. Хризостомус, У. Флетчер), сводивших истоки обновленчества к действиям властей и моральной нечистоплотности его лидеров. Существовали и определенные объективные факторы, например, социальное расслоение духовенства24 (24 Штриккер Г. Русская Православная Церковь в советское время 1917-1991. М., 1995; Горичева Т.М. Об обновленчестве, экуменизме и «политграмотности верующих»: Взгляд русского человека, живущего на Западе. СПб., 1997; I. Chrysostomus. Kirchengeschichte Russlands der neuesten Zeit. Bd 1-Patriarch Tichon, 1917-1925. Munchen-Salzburg, 1965; W. Fletcher. The Russian Orthodoks Church undergraund, 1917-1970. Oxford, 1971).
В 1990-х годах появляются первые региональные исследования. Открытие и введение в научный оборот новых источников по региональной истории стало очень важной чертой историографического процесса конца ХХ века. Произошел прорыв в целостном видении проблемы конфискационной политики властей в отношении бывшей собственности Православной Церкви. Вопросы деятельности органов ВЧК-ОГПУ и отношения с Церковью в Тобольской (Тюменской) губернии в 1921-1923 гг. затронуты в работе А.А. Кононенко 25 (25 Кононенко А.А. Церковь Тобольской (Тюменской) губернии в первые годы Советской власти: Некоторые аспекты истории (1922-1923 гг.) // Религия и церковь в Сибири. Вып. 4. Тюмень, 1992). Анализ форм и методов «борьбы с религиозной моралью крестьян властей Центрально-Черноземного района в 1920-е годы» предпринял Ю.В. Костин 26 (26 Костин Ю.В. Деятельность губернских властей Центрально-Черноземного региона России по преодолению религиозной морали в среде крестьянского населения в период 1920-х годов // Гуманитарное образование. М., 1995). Вклад Л.Д. Троцкого в формирование программы ликвидации Церкви в 1922-1923 гг., его деятельность по руководству секретными комиссиями, осуществлявшими эту программу охарактеризованы в достаточной мере в работах С.Г. Петрова 27 (27Петров С.Г. Секретная программа ликвидации русской церкви: Письма, записки и почто-телеграммы Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП (б) (1922-1923 гг.) // Сибирская провинция и центр: Культурное взаимодействие в ХХ веке. Новосибирск, 1997; Его же. Неизвестное письмо лидера обновленческого раскола А.И. Введенского «К вопросу об организации управления Русской Церкви» // Исторические и литературные памятники «высокой» и «низовой» культуры в России ХVI-XX вв. Новосибирск, 2003. С. 176-204).
Открытие и введение в научный оборот новых источников стало очень важной чертой историографического процесса последнего десятилетия ХХ века. Выделим вышедшие в середине 1990-х годов работы Т.Н. Коголь28 (28 Коголь Т. Н. Руская православная церковь и государство, 1917-1927 гг. (на материалах Западной Сибири). Томск, 1995) и Е.С. Ревякина 29 (29 Ревякин Е.С. Политика государственных, партийных и общественных организаций в отношении религии и церкви в 1929-1936 гг. (по материалам Ивановской промышленной области). Иваново, 1995). В диссертационном исследовании Т.Н. Коголь, проведенном на материалах Западной Сибири, автор делает вывод о том, что волна внутрицерковных колебаний и расколов второй половины 1920-х годов была следствием Декларации 1927 года, расцениваемой внутренней оппозицией как отход от канонической сущности Православной Церкви. В исследовании Е.С. Ревякина изучены отдельные стороны религиозной жизни населения Ивановской области и механизм трансформации православной традиции в целом.
Конкретный материал о проведении ликвидационной политики государства и реакции на нее верующих продолжила целая серия диссертационных исследований по церковной истории 1920-1930-х годов. Среди прочих выделим работы Н.И. Музафаровой 30 (30 Музафарова Н.И. Политика Советского государства в религиозном вопросе 1917-1937 гг. (на материалах Урала). Дис…к.и.н. Екатеринбург, 1992), Н.Ю. Желнаковой 31 (31 Желнакова Н.Ю. Государственная политика по отношению к Русской Православной Церкви в 1920-30-е годы. Дис…к.и.н. М., 1995), С.В. Михайлова 32 (32 Михайлов С. В. Государство и церковь: отношения органов власти, религиозных организаций и верующих на Архангельском Севере в 1918-1929 гг. Дис…к.и.н. Архангельск, 1998). Указанным авторам удалось внести новое в понимании характера и содержания политики местных органов власти в отношении религиозных организаций. Данная группа работ не только существенно расширила имеющийся фактический материал, но и открыла как вариативность репрессивной политики на местах, так и опыт скрытой солидарности с верующим населением.
Интересны постановкой вопросов диссертационные исследования М.А. Куцей 33 (33 Куцая М.А. Место обновленческого движения в эволюции Русской Православной Церкви. Автореф. дисс…к.ф.н. СПб., 1993) и И.В. Спасенковой 34 (34 Спасенкова И. В. Православная традиция русского города в 1917-1930-е гг. (на материалах Вологды)Дис. к.и.н. Вологда, 1999.). Если в первом исследовании изучены философские аспекты проблемы в общем плане, то во втором значительное место отведено изучению конкретно-локального опыта адаптации православной традиции русского города к условиям беспрецедентной в истории России модели атеистического государства. Всестороннее изучение историко-этнографического аспекта проблемы выявило гибкость и вариативность православной традиции отдельно взятого города, в зависимости от этапов развития советского общества. Автор утверждает, что несмотря на трансформации прихода, как церковной организации, православная традиция сохранила свою духовную основу. И.В. Спасенкова касается проблем, связанных с развитием обновленчества в локальных рамках города
Различным аспектам церковно-государственных отношений, политике властей в отношении Церкви, приходской жизни, биографиям выдающихся церковных деятелей 1920-1930-х гг. посвящены историко-краеведческие публикации новгородских, вологодских, череповецких исследователей И.Д. Савиновой, А.К. Галкина, Е.Р. Стрельниковой, А.В. Трофимова, И.В. Спасенковой, Е.В. Бахтенкова, О.В. Артемовой, А.В. Камкина, Г.И. Лисовской, Т.Б. Чуйковой, Т.В. Залогиной, А.С. Окуневой, Г.Н. Леоновой, Н.Г. Кедрова. В данных работах отображены пути устранения Церкви из активной общественной жизни, освещен ход конфискационной политики государства на местном уровне. Авторы рисуют картину настойчивых поисков духовенством Вологодской и Новгородской епархий новых путей воздействия на паству, путей реформирования приходской жизни и сохранения ее традиционного уклада, приближаются к пониманию попыток демократизации церковной жизни. Трагические судьбы новгородского духовенства во время кампании по изъятию церковных ценностей, вариативность государственной политики на местах по удушению приходской жизни также находит свое отражение в работах историков-краеведов 32 (32 Савинова И.Д. Противостояние митрополита. Новгород, 1993; Она же. Лихолетье. Новгород, 1998; А.К. Галкин. Митрополит Арсений и судебные процессы в Новгороде в 1920-1922 годах // Арсеньевские чтения: сборник докладов. Новгород, 1993; Стрельникова Е.Р. Новомученики и исповедники белозерские. Монастыри Кирилловского уезда в ХХ веке / К Свету. М., 1998. № 15. С. 121-171; Трофимов А.В. Епископ Тихон (Тихомиров) / Там же. С. 171-178; Отчеты вологодских благочинных (Материалы к церковной истории Вологды). Публ. Спасенковой И.В., Камкина А. В. // Вологда. Ист.-краевед. альманах. Вып.1. Вологда 1994; Из истории вологодского обновленчества (Журналы Вологодского епархиального собрания 6-8 июня 1929 года). Публ. И.В. Спасенковой, А.В. Камкина. // Вологда. Краевед. альманах. Вып. 2. Вологда, 2000; Спасенкова И.В. Кризис обновленчества в Вологде: конец 1920-х – 1930-е гг. (по новейшим источникам ГАВО и Управления ФСБ РФ по Вологодской области) // Новгородский архивный вестник. Великий Новгород, 2000. С. 94-99; Бахтенков Е.В. Переписка райисполкомов и сельсоветов с религиозными объединениями второй половины 1930-х гг. как исторический источник (по документам Государственного архива Вологодской области) // Там же. С. 124-127; Артемова О.В. Из истории отношений советской власти и Русской православной церкви в 1920-е гг. // Там же. С. 169-178. Камкин А.В. Православие на Севере России в исследованиях 1989-2000 гг. // Региональные аспекты исторического пути православия: архивы, источники, методология исследований. Историческое краеведение и архивы. Вып. 7. Вологда, 2001. С. 8-21; Спасенкова И.В. Православное духовенство г. Вологды в 1917-1940 гг. // Там же. С. 461-469; Лисовская Г.И. Советское государство и Православная церковь // Там же. С. 85-90;; Артемова О.В. Исполнение религиозных обрядов членами ВКП (б) в 1920-е гг. // Там же. С. 438-441; Чуйкова Т.Б. Ликвидация церквей в Боровичском районе в 1935-1942 гг. По документам Государственного архива Новгородской области // Там же. С 469-473; Залогина Т.В. Церковная община в 20-20-е годы ХХ века (по документам Белозерского историко-художественного музея) // Там же. С. 474-479; Окунева А.С. Из истории религиозных общин Череповецкой губернии 20-х годов // РПЦ: история и современность. Череповец, 2000; Леонова Г.Н. Из истории публичного поминовения патриарха Тихона в Череповецкой губернии в 1924 году. Там же; Кедров Н.Г. История общины верующих при церкви Вознесения Господня в Устюжне (1919-1939 г.г.) // Устюжна. Краевед. альманах. Вып. 4. Вологда, 2000). Работы новгородских исследователей являются научно-публицистическими, или же представляют собой обзоры архивных источников. По этой причине подходы к изучению церковно-государственных отношений данной группой исследователей еще только намечаются.
Подводя итоги, можно отметить, что разные аспекты нашей темы имеют различную степень изученности. В свете целей и задач диссертационного исследования наиболее изученными представляются нормативно-правовые и общественно-политические аспекты (эволюция государственно-церковных отношений, механизмы репрессивной политики государства и пр.). Острую полемику в научной литературе вызывает проблема возникновения и сущности обновленческого раскола 1922 года и его корней в предшествующий период. Идеологи движения доказывали, что они продолжали дело «церковной революции» 1917 года, якобы прерванное Поместным Собором 1917-1918 гг., а сам раскол назревал давно и естественно. У советских исследователей преобладал упрощенно-социологический подход: обновленцы выражали взгляды слоев, пытавшихся приспособиться к советской действительности. Священнослужители Московской Патриархии в своих работах видели в обновленцах реформаторов протестантского образца, пытавшихся разрушить и уничтожить РПЦ изнутри. Дискуссионными остаются проблемы, связанные с изучением внутренних противоречий обновленческого движения и общецерковного состояния, динамики их развития, специфики местных особенностей. Требует дополнительных исследований деятельность церковных традиционалистов и обновленцев в различных регионах, в пределах конкретных епархий и территорий (в данном случае – Новгородской), политика местных органов власти по отношению к различным ветвям православия. Немаловажно исследовать и деятельность отдельных личностей, сыгравших большую роль в становлении обновленчества на периферии. Все это, в совокупности, и вызывало необходимость дальнейшего данного исследования.
Объектом исследования стало взаимодействие и противоборство церковных реформаторов, церковных традиционалистов и новой власти в России. Эта взаимосвязанная и взаимодействующая триада в период сложных и динамичных преобразований 1918-1930-х годов претерпевала различные изменения и трансформации. Каждая из сил в центре и на периферии активно искала свое место в этой связке, они меняли методы и тактику взаимодействия и взаимовлияния, переживали успехи и кризисы, периоды взаимопритяжения и отталкивания, борьбы и партнерства, проходили этапы в развитии этой триады.
Предметом исследования стала деятельность традиционных и обновленческих церковных структур (приходов, благочиний, епархиальных управлений) и государственных институтов (волостных, уездных, районных, областных исполкомов, правоохранительных и карательных органов) в пределах бывшей Новгородской губернии. Рассматривается также и деятельность высших церковных и государственных институтов в контексте их взаимосвязей с соответствующими процессами в губернии.
Хронологические рамки исследования охватывают период с 1918 года по конец 1930-х годов. Их выбор объясняется не изученностью проблем взаимоотношений Церкви и новой власти на периферии. Нижняя граница исследования приходится на 1918 год. Она обусловлена введением в жизнь Декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» и установлением ее нового формального и реального статуса. На протяжение 1920-х гг. происходят различные «нестроения» в Церкви и ее традиционном укладе жизни. В 1922 на канонической территории Новгородской епархии образуются обновленческие Новгородская и Череповецкая епархии, при сохранении викариатов Новгородской епархии патриаршей Церкви. Начинаются новые попытки поиска основ взаимоотношения Церкви и власти. Верхняя граница исследования приходится на конец 1930-х годов и совпадает с почти полным сворачиванием деятельности церковных структур в СССР.
Территориальные пределы исследования ограничиваются административно-церковной юрисдикцией Новгородской епархии, которая являлась одним из древнейших очагов православия, что, несомненно, наложило отпечаток на выстраивание модели новых отношений Церкви и государства. Локальный характер исследования позволяет решить тему с максимальной конкретностью, выявить все возможные варианты развития государственных и внутрицерковных отношений. На исследуемой территории Новгородской епархии в 1918-1939 годах происходили церковно-административные трансформации. 5 июня 1918 года состоялось разделение губернии на Новгородскую и Череповецкую. 1 августа 1927 года был образован Череповецкий округ Ленинградской области. В 1937 году части территорий бывших губерний отнесены к Вологодской области. Автор учитывает эти изменения, но еще более учитывает принцип сопоставимости территории, сохраняя в поле зрения обрисованное выше пространство. Региональные события сравниваются с событиями в центре. Поэтому часть исследования обращена к ним – в той мере, в которой это обусловлено темой и задачами работы.
Цель исследования состоит в изучении эволюции взаимодействия церковных и государственных институтов, трансформации новых и традиционных церковных структур в изменившихся исторических условиях. В этой связи представляется важным решить следующие исследовательские задачи:
- показать роль местных органов власти в осуществлении «церковной политики» государства на местах;
- установить периодизацию государственно-церковных отношений и охарактеризовать каждый из выделенных ее этапов;
- выявить механизмы и направления трансформации местных церковных структур в 1918-1930-е гг. и формы их адаптации к новой политической системе;
- выяснить позиции основных церковных течений по вопросам взаимоотношений друг с другом и с властями;
- проследить взаимоотношения традиционалистов и обновленцев Новгородской епархии с соответствующими церковными центрами;
- локализовать очаги деятельности традиционалистов и обновленцев в различные периоды с 1918 по 1939 год;
- установить направления эволюции церковного реформаторства в условиях церковной жизни Новгородской епархии от центра к периферии, а также последствия его для Церкви и общества.
Методологическую основу исследования составило единство двух подходов к изучению духовной сферы общества: институционального и мотвационного. Первый заключается в признании особой значимости функционирования институтов, представляющих в социуме духовные (идеологические) приоритеты главных участников изучаемых событий, а второй – в первичности духовного (идеологического) в их сознании и действиях. Отсюда ключевым для исследования духовного состояния общества 1920-30-х гг. является конструкт «вера – идеология», определяющийся как важнейший компонент антропоцентрического подхода к изучению духовной сферы социума. Вера, олицетворявшая все традиционное в духовно-нравственных ориентирах общества, и большевистская идеология, ставшая в то время официальной и новационно-агрессивной одновременно, вступили в указанный период в отношения взаимоисключения. Это противоборство определило острые и деструктивные процессы в общественной триаде «церковь – государство – общество». Каждый из элементов триады вошел в состояние внутреннего раскола и поиска своей позиции. Таким образом, основным методологическим принципом стала идея раскола, определившего ментальную и социальную динамику того времени. Исследование состояния раскола в наиболее фундаментальных институтах общества требует системного подхода и междисциплинарности. Системный подход позволяет определить и оценить взаимоотношения основных участников триады в конкретно-исторических условиях. Он дополнен также функциональным, синхронистическим, типологическим, статистическим и картографическим методами.
Междисциплинарность представлена сочетанием исторического и религиоведческого подходов, что создает условия для более корректного исследования темы. Первый дает возможность многоаспектно проследить обусловленность каждого этапа политики государства в отношении Церкви и развития различных течений в ней. Религиоведческий подход способствует более точному определению специфики отношений и разногласий между течениями внутри Церкви, и анализу ее взаимодействия с другими сферами социально-политической жизни. Исследование строится на обновленных в последние годы научных взглядах историков по проблемам отечественной истории и новых подходах российских религиоведов к истории Церкви, их выводах по исследуемой проблеме.
Источниковой базой исследования стал комплекс материалов, который можно разделить на несколько групп.
Во-первых, к ней относятся законодательные и нормативно- распорядительные акты органов советской власти, регулировавших церковную жизнь в целом. Среди них основополагающими являются государственные источники: декрет СНК РСФСР «Об отделении Церкви от государства и школы от церкви» (от 23 января 1918 года), Постановление ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях» (от 8 апреля 1929 года). Исследованы документы, опубликованные в сборниках: «Церковь и государство: Сборник постановлений, циркуляров по отделению церкви от государства, отчетов и разъяснений ликвидационного отдела НКЮ» (Харьков, 1923), «Отделение церкви от государства в СССР: Полное собрание декретов, ведомственных распоряжений и определений Верховного Суда РСФСР и других Советских Социалистических Республик» (Составитель П. В. Гидулянов, Москва, 1926), «Архивы Кремля. Политбюро и Церковь 1922- 1925 гг.». Т. 1-2. (Москва-Новосибирск, 1997). Они включают в себя обширный документальный материал 1918-1943 гг., достаточно полно отражающий деятельность Церкви в условиях расколов и поиска новых форм отношений с властями. Последний сборник включает в себя расширенный комплекс документов. Обширный документальный материал достаточно полно отражает деятельность Церкви в условиях расколов и поиска новых форм отношений с властями. В сборниках опубликованы различного содержания постановления, докладные записки, распоряжения, циркулярные письма, отчеты, разъяснения, нормативные акты, телеграммы, исходившие от властных структур.
Во-вторых, большой комплекс составляют внутрицерковные распорядительные акты, опубликованные М.А. Губониным в сборнике: «Акты Святейшего Патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти 1917-1943» (Москва, 1994). В состав этого источника входят: послания (известительные и окружные), указы, благословенные грамоты, резолюции, распоряжения, заявления, письма, слова к богомольцам, телеграммы, воззвания, протоколы, беседы.
В третьих, в исследовании использованы материалы ряда архивохранилищ: Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.), Государственного архива Вологодской области (ГАВО), Государственного архива Новгородской области (ГАНО), Архива Управления ФСБ по Новгородской области (УФСБ), Череповецкого центра хранения документации (ЧЦХД), Отдела письменных источников Череповецкого музейного объединения (ОПИ ЧерМО), Отдела письменных источников Устюженского краеведческого музея (ОПИ УКМ).
В целом весь корпус использованных архивных источников можно классифицировать в соответствии с характером содержащейся в них информации.
К первой группе источников можно отнести подзаконные и нормативные акты (циркуляры, распоряжения, разъяснения, инструкции, указы) государственного и местного значения. Последние были необходимы для изучения практической реализации законодательства о культах, а также для уяснения регулирующей деятельности подведомственных единиц (уездные и волостные исполкомы, райисполкомы и сельсоветы, адмотделы и адмотделения).
Большинство материалов относится ко второй группе - делопроизводственная документация, как государственных, так и церковных органов. Сюда вошли многочисленные инструкции и циркуляры той и другой стороны, договоры, распоряжения епархиальных управлений центра и периферии и иные документы, регулирующие отношения органов власти с церковными организациями. Они представляют большой интерес, так как позволяют проследить деятельность местных исполнительных органов по отношению к Церкви. Многие из этих документов уникальны (распоряжения о так называемой «ликвидации» храмов и часовен, изъятии церковных ценностей и др.). Особое значение имеет докладная документация (отчетные рапорты приходского духовенства в епархиальные управления, доклады с мест, сведения о деятельности комиссий по закрытию храмов, акты обследования храмов и пр.), помогающая представить повседневную деятельность обновленцев, патриаршей Церкви, а также местных органов власти.
Большой интерес представляют годовые отчеты обновленческих епархиальных управлений за 1924-1936 годы. Они содержат разноплановую информацию о деятельности обновленцев по самым разным направлениям: миссионерская работа в «тихоновских» приходах, статистические данные по количественному соотношению приходов, и т. д. Годовые отчеты содержат сведения, которые, правда, нуждаются в дополнительной проверке. Это касается мнимого благополучного состояния дел у обновленцев по части повсеместного распространения их идей и безоговорочного следования за ними православного населения. При этом замалчиваются факты сопротивления населения внедрению на приходы обновленческих священников и противодействие деятельности обновленческих архиереев. Годовые отчеты за 1920-е годы наполнены оптимизмом и напоминают скорее победные «реляции», нежели отчеты 1930-х годов, свидетельствующие о внутреннем кризисе организационной системы.
Третью группу источников представляет протокольная документация. Охарактеризовать внутриприходскую жизнедеятельность помогают протоколы общих собраний членов религиозных общин (изучено 122 протокола за 1922-1936 годы). Особо ценными являются сведения о некоторых новациях в епархиальной и приходской самоорганизации: выборы архиереев и настоятелей храмов (5 протоколов за 1925-1928 годы), формирование приходских советов и церковного актива (27 протоколов за 1923-1934 годы), журналы благочиннических и епархиальных съездов (17 журналов за 1922-1937 годы). Эта группа источников отличается эмоциональностью и декларативностью, поэтому требует сочетания с другими источниками, синхронно отражающими то или иное событие.
Учетно-статистическая документация представлена списками членов религиозных общин (изучено 42 списка за 1924-1935 годы), отражающими социальный состав верующих, списками приходского актива (12 списков за 1926-1934 годы). В них содержится информация о количественном, возрастном составе и социальном положении приходских представителей с указанием имущественного ценза. Широкое распространение имели списки духовенства, а также персональные анкеты (изучено 95 анкет за 1924-1938 годы). Анкеты, ежегодно сдаваемые в местные исполнительные органы советской власти, позволяют восстановить важные факты в жизни духовенства как тихоновской, так и обновленческой ориентации. В 1920-е годы важным было указание на род деятельности до 1917 года, а в 1930-е годы обязательным становится дополнение в виде графы «судимость», с указанием конкретной статьи и срока наказания. Данная группа источников имеет значительную исследовательскую ценность, обладает высокой степенью достоверности и впервые вводится в научный оборот. При передачах имущества и зданий культа, а также ревизиях составлялись клировые ведомости, описи имущества, сводные статистические таблицы о культовых зданиях (изучено 32 документа за 1918-1938 годы). В них наряду с указанием местоположения храма и материала постройки, обязательными являлись сведения о церковной ориентации общины, ее функционировании. Указанные источники позволяют решить проблемы состава и динамики православного населения в хронологических рамках исследования.
Отдельную группу источников составляет деловая и личная переписка: служебные письма, личные письма, телеграммы, заявления, прошения, ходатайства. В некоторых из них выражается личное отношение ко многим процессам, происходившим в Церкви.
Самостоятельную группу источников составляют материалы местной периодической печати: газета «Коммунист» (г. Череповец) за 1918 -1937 гг., газета «Звезда» (г. Новгород) за 1922-1926 гг., газета «Красный пахарь» (г. Старая Русса) за 1922-1924 гг. Опубликованные там фельетоны, сатирические заметки, очерки, статьи антирелигиозного характера отражали точку зрения местных властей на происходившие в стране, губерниях и уездах церковные события, и создавали необходимое информационное и идеологическое обеспечение государственной антицерковной политики.
Несмотря на широту использованной источниковой базы, период 1930-х годов слабее представлен в источниковом плане, чем период 1920-х годов. Тем не менее, можно утверждать, что имеющиеся в нашем распоряжении материалы составляют достаточно информативный корпус источников по церковной истории исследуемой проблемы. Дополняя друг друга, они составляют репрезентативную источниковую базу для реализации поставленных в исследовании задач.