АРХЕОЛОГИЯ
А. В. Суворов
ПОСЕЛЕНИЕ КАМЕННОГО - ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКОВ
КИРИЛЛОВ-1 НА ТЕРРИТОРИИ КИРИЛЛО-БЕЛОЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ*
Археологические исследования на территории Кирилло-Белозерского монастыря ежегодно, начиная с 1994 года, ведет отряд вологодского Научно-производственного центра "Древности Севера"1. Исследования носят по большей части охранный, временами даже "спасательный" характер - они опережают или сопровождают активную работу реставраторов там, где она связана с земляными работами. Необходимость в проведении исследований самая насущная: практически на всей площади монастыря имеется культурный слой мощностью от сорока сантиметров до трех-четырех метров. Эти разнообразные отложения содержат подчас уникальную информацию о монастырских древностях, относимых по археологической временной шкале к позднему средневековью и новому времени. А в 1998 году здесь были неожиданно обнаружены и значительно более ранние находки, возраст которых измеряется уже не веками, а тысячелетиями2.
Археологические исследования сезона 1998 года, о некоторых результатах которых пойдет речь ниже, проводились на части территории Ивановского монастыря3. Выбранный для обследования
____________
* Подготовка публикации осуществлена при поддержке РГНФ, грант № 99-01-00441а.
участок представляет собой небольшой луг, протянувшийся по левому берегу реки Свияги вблизи ее впадения в Сиверское озеро и ограниченный с востока крутым склоном Ивановского холма (рис. 1). Культурный слой данного участка ранее не обследовался. Впрочем, по сообщению А. Ф. Позднякова, бывшего директора Кирилло-Белозерского музея-заповедника, в 1960-х годах известный московский археолог Лина Анатольевна Голубева осматривала участок и начинала проводить какие-то рекогносцировочные работы, оставшиеся, по его мнению, незавершенными и недокументированными. В ходе исследований 1998 года, таким образом, были получены первые данные о культурном слое участка на левом берегу реки Свияги, участка достаточно важного для формирования объективного представления об истории развития Кирилле-Белозерского монастыря.
Выбранная территория сегодня в минимальной степени используется в хозяйственных целях: это плотно задернованный луг, частично подтопляемый весной разливающейся Свиягой. Для выявления стратиграфических зон и разведки места для закладки раскопа была предпринята шурфовка. На участке заложено 9 шурфов, каждый размером 1x1 метр (рис. 1). Места для закладки шурфов выбирались таким образом, чтобы иметь представление обо всех зонах неоднородного во многих отношениях участка. Первичное обследование позволило получить некоторые данные о характере культурных напластований. Например, в пойме реки Свияги была выявлена зона максимально информативного влажного культурного слоя, хорошо сохраняющего органические материалы. В позднесредневековом пласте культурного слоя были выявлены остатки построек - кирпичной (шурф 2 и др.) и деревянных (шурф 7). Общее количество находок в шурфах составило 1543 единицы.
В рамках темы, вынесенной в заголовок статьи, интересно то обстоятельство, что 12 процентов полученного инвентаря было отнесено не к позднему средневековью, а к первобытности. В нижней части культурного слоя в пяти шурфах (1, 3, 4, 6, 7) были обнаружены многочисленные фрагменты неолитической ямочно-гребенча-той керамики, единичные - энеолитической (?) и штрихованной керамики раннего железного века, два кремневых орудия (кремневый скребок, скол со следами использования) и отходы обработки кремня (табл. 1). Выявленное древнее поселение получило название Кириллов-1.
Для получения более представительных данных непосредственно к северу от шурфа 7, в котором были выявлены наиболее информативные сырые слои, был заложен раскоп 1 общей площадью 26 квадратных метров. Расстояние от раскопа до современного русла реки составило 11-12 метров, а до берега озера - около 50 метров (рис. 1). Расстояние от юго-восточного угла раскопа до северного угла Глухой (Котельной) башни крепостных стен XVI века (постройка 5 на рис. 1) составило 35,5 метра.
В раскопе 1 оказалось возможным изучить напластования нового времени, позднего средневековья и частично переотложенные слои раннего железного и каменного веков. Закладка раскопа была осуществлена с привязкой к краю древней границы между низкой и высокой поймой с расчетом соотнесения стратиграфической ситуации суходольной и пойменной частей участка. Древняя линия берега Свияги разделила раскоп пополам: восточная (суходольная) часть раскопа пришлась на крайний участок древнего берега, а западная (пойменная) часть - на край заторфованного древнего речного мелководья. Количество, состав и толщина прослоек в названных частях раскопа существенно отличались (рис. 2). В суходольной части раскопа были выявлены две группы отложений, представленных минеральными породами с разной степенью насыщенности органикой. Сверху залегал темно-серый суглинок с включениями древесного тлена, угля и прослойками перемещенного грунта (культурный слой нового времени и позднего средневековья). Ниже залегала желто-серая супесь с отдельными угольками (частично переотложенный культурный слой первобытности). В пойменной части раскопа были выявлены три важнейшие группы слоев: верхняя - с преобладанием минеральной составляющей (культурный слой нового времени), средняя - сырые слои торфяника, сохраняющие органические материалы (культурный слой позднего средневековья), и нижняя - смешанные органические и (преимущественно) минеральные прибрежные отложения (шлейф эпохи первобытности и слои без инвентаря). Общая мощность разобранных отложений в суходольной части раскопа составила 0,75-0,8 метра, а в пойменной части - 1,5-1,75 метра. Работы велись в условиях значительной обводненности культурного слоя, нижняя часть которого лежала на уровне воды в реке Свияге. Оказалось необходимым постоянно удалять воду из раскопа. Скапливающаяся на дне раскопа вода отводилась по выкопанным вдоль стен канавкам сечением 10 х 10 сантиметров в водосборный колодец, откуда отчерпывалась вручную.
Оказалось, что выявленные в западной половине раскопа 1 слои торфа откладывались лишь на протяжении позднего средневековья и нового времени в результате уменьшения активности реки Свияги. Причиной изменения режима водоема на данном участке могло быть и общее изменение уровня стояния вод, и естественное смещение русла к противоположному берегу, а возможно, и возникновение второго русла реки, наиболее активного сегодня. На режим реки, несомненно, повлияло устройство плотин водяных мельниц, мостов, крепостных каменных стен с водяными решетками, существование которых документировано письменными источниками уже на достаточно
раннем этапе существования монастыря. Окончательно антропогенные изменения были закреплены в XVIII веке устройством и укреплением спрямленного и суженного русла Свияги в пределах монастыря. На протяжении последних двух столетий Сиверское озеро является частью Северо-Двинской водной системы (ранее - имени герцога Александра Вюртембергского); в связи с этим в водоеме стабильно поддерживается повышенный уровень. Сегодня река уже практически не оказывает влияния на почвенные процессы на участке: место расположения раскопа заливается лишь весной, когда старое засоренное русло Свияги вновь становится на короткое время проточным.
Культурный слой в раскопе 1 был разобран тринадцатью неравными пластами снятия, соответствующими литологическим слоям, их группам или частям. На рисунке 2 приведен профиль северной стенки раскопа (слева от рисунка указаны номера пластов снятия, которыми был разобран культурный слой). Штриховкой выделены лишь четыре основных типа литологических слоев. В реальности число различающихся составом и цветом слоев и прослоек (обозначенных на рисунке цифрами внутри контуров) достигало 26. Оказалось, что основная толща культурного слоя, разобранная пластами 1-8, была сформирована в периоды позднего средневековья и нового времени. Пластами 9 и 10 позднесредневековые отложения были разобраны лишь на западной (пойменной) половине раскопа. Культурный слой первобытности разбирался пластами 9 и 10 (только на восточной половине раскопа) и пластами 11, 12, 13 на всей площади.
Общее количество находок, полученных в ходе работ на раскопе 1, составило 3819. Из этого числа к каменному и железному векам отнесено 518 изделий (табл. 2).
Результаты анализа данных таблицы показывают, что три четверти находок каменного века и девять десятых находок раннего железного века найдены в верхних восьми пластах раскопа, сформировавшихся лишь несколько столетий назад. Например, на пласт 4, в котором были расчищены остатки деревянной кельи периода позднего средневековья, приходится 42 процента находок первобытности всего раскопа. Объяснение этому довольно неожиданное, но простое - культурный слой первобытности образует в пласте 4 самостоятельную прослойку между слоями позднего средневековья и нового времени (рис. 2). Образование этой прослойки мощностью около 10 сантиметров объясняется перемещением сюда древнего культурного слоя, скорее всего с непосредственно прилегающего к раскопу участка. Это происшедшее в позднее средневековье перемещение можно связать, например, с подрезкой склона холма или выбросом грунта из фундаментных рвов в ходе возведения кирпичной постройки, остатки которой были выявлены восточнее раскопа в шурфах 1, 2, 8 (рис. 1). Эта засыпка способствовала, кстати, изоляции (и тем самым сохранности) погребенного под ней позднесредневекового слоя: прекратился доступ воздуха с поверхности, не происходило и перемешивание нижнего слоя с отложившимися позднее.
Переходя к рассмотрению инвентаря поселения Кириллов-1, необходимо констатировать тот факт, что четко разделить комплексы находок различных периодов первобытности на исследованной в 1998 году площади не удалось. Причина - нарушение первоначального порядка залегания культурного слоя еще в древности рекой, размывавшей и затапливавшей край стоянки, и человеком, смешавшим и переместившим часть культурного слоя. В меньшей степени подверглась смешению часть культурного слоя стоянки, изученная на восточной половине раскопа пластами снятия с 9 по 13. Но и здесь наряду с наиболее представительным комплексом каменного века встречены и находки эпохи раннего железа. В сложившейся ситуации можно лишь охарактеризовать коллекцию инвентаря в целом и указать, где возможно, принадлежность выделенных типологически комплексов отдельным эпохам.
Наиболее четко может быть разделена на культурно-хронологические комплексы коллекция керамики поселения Кириллов-1, насчитывающая 581 фрагмент керамики каменного - железного веков. К неолитической эпохе отнесены 565 фрагментов (97,2% коллекции), к эпохе раннего металла - 1 фрагмент (0,2%), а к раннему железному веку - 15 фрагментов (2,6%). К сожалению, практически вся керамика найдена в довольно сильно фрагментиро-ванном и разрозненном виде; лишь несколько десятков фрагментов из слоев 3 и 4 шурфа 3 можно отнести к одному неолитическому сосуду.
Среди массива керамики эпохи неолита типологически выделяются единичные фрагменты ранних сосудов. Среди них наиболее архаичен единственный в коллекции фрагмент венчика сосуда, орнаментированный мелкими ямками-наколами, происходящий из предматерикового четвертого слоя шурфа 6. К числу ранней неолитической керамики с характерным преобладанием в орнаментации гребенчатого штампа относится фрагмент венчика сосуда из слоя 3 шурфа 6. Внешняя сторона этого фрагмента оформлена по краю венчика рядом косо поставленных оттисков характерного зубчатого штампа, округлого в поперечном сечении; ниже - оттиски гребенчатого штампа зигзагом соединяют два ряда ямок, расположенных в шахматном порядке. Скошенный внутрь приостренный венчик с небольшим наплывом орнаментирован изнутри рядом косо поставленных оттисков гребенчатого штампа. Такая орнаментация соответствует сосудам архаического этапа льяловской культуры, датируемой в Волго-Окском междуречье первой четвертью IV тысячелетия до н. э. Аналогичная керамика встречена и поблизости - например, на расположенном в 40 километрах к востоку от Кириллова поселении Минино-1 на Кубенском озере4.
Основная масса неолитической ямочно-гребенчатой керамики поселения Кириллов-1 будет характеризоваться нами по типам орнаментальных элементов и мотивов. Конечно, выделенные на этом основании группы нельзя рассматривать как безусловно разновременные или разнокультурные: некоторые попавшие в разные группы фрагменты могли и соседствовать на одном сосуде. Такое подразделение - это лишь рабочий инструмент, способ осмыслить фрагментированный материал из преимущественно смешанных отложений. Нужно отметить, что тем или иным группам фрагментов находятся близкие аналоги среди сосудов каргопольской и развитой льяловской культур. При подсчетах за 100 процентов принята общая численность фрагментов неолитической керамики (565 экземпляров).
Фрагменты с чисто ямочной орнаментацией на памятнике встречаются чаще других (176 фрагментов - 31,1% коллекции, в том числе 11 венчиков. Возможно, указанный процент оказался несколько завышен в результате отнесения к группе слишком мелких фрагментов). Ямки округло-конической формы, компактно расположенные в шахматном порядке, покрывают всю внешнюю поверхность черепка. Большинство фрагментов принадлежит стенкам сосудов, но имеются и несколько фрагментов венчиков, орнаментированных так снаружи, например представленный на рисунке фрагмент из раскопа 1, пласт 8.
Более чем на половине фрагментов неолитической керамики в орнаментальной композиции использован еще и какой-нибудь дополнительный орнаментальный мотив, разделяющий поле округло-конических ямок на горизонтальные пояса.
Чаще других использовалось разделение ямочного поля непрерывными одиночными или несколькими параллельными линиями, нанесенными зубчатым колесом или зубчатым штампом. Таких фрагментов в коллекции - 101 (в том числе 9 венчиков) - 17,9 процента. Примером использования такого элемента может служить пояс сдвоенных линий на фрагменте из раскопа 1, пласт 11. Правда, на этом фрагменте венчика названный мотив отграничивает расположенное выше специфическое для зоны под краем венчика оформление сосуда.
Несколько реже использовался разделитель в виде поясов косо поставленных оттисков зубчатого штампа - 41 фрагмент (в том числе 5 венчиков) - 7,2 процента.
В качестве разделителя использовались и оттиски разнообразных и иногда сложных по форме орнаментиров естественного происхождения. Есть, например, позвонковые - напоминающие оттиск, оставленный позвонком рыбы; есть и оттиски в виде римской цифры "I". Таких фрагментов - 27 (в том числе 7 венчиков) - 4,8 процента коллекции. Для отдельных фрагментов этой группы есть довольно близкие аналогии в распространенных северо-западнее древностях культуры сперрингс.
Встречен и мотив-разделитель в виде одной или нескольких горизонтальных непрерывных линий, образованных оттисками гладкого штампа - 15 фрагментов (в том числе 1 венчик) - 2,6 процента; иногда гладкий штамп ставится с протаскиванием, напоминающим прочерчивание. Реже встречены разделитель в виде отпечатка шнура или веревочки (7 фрагментов, 1,2%), разделитель в виде отпечатка лопаточки с полукруглым концом, поставленной в отступающей манере (7 фрагментов, 1,2 /о).
Единично (на фрагментах уже описанных выше ранних сосудов) представлены самостоятельные мотивы в виде поля некрупных глубоких наколов (1 фрагмент, венчик, 0,2%) и горизонтальной ломаной линии из зубчатого штампа, соединяющей поставленные в шахматном порядке ямки (1 фрагмент, венчик, 0,2 /о).
Совмещение на одном фрагменте (и сосуде) двух и более дополнительных к ямочному мотивов встречается редко и обычно лишь в орнаментации зоны под краем венчика. Эти два, реже три, мотива бывают образованы к тому же различными элементами. Для фрагментов стенок медиальной части сосудов сочетание нескольких мотивов-разделителей в целом нехарактерно (3 фрагмента - 0,5 /о коллекции). Встречены лишь совмещение разделителей в виде пояса косо поставленных оттисков зубчатого штампа с разделителем в виде непрерывных линий, нанесенных зубчатым колесом или штампом (2 фрагмента), и сочетание сложного "псевдопозвонкового" разделителя с разделителем в виде отступающей лопаточки с полукруглым концом (1 фрагмент).
Как один из вариантов мотива-разделителя можно охарактеризовать и горизонтальные пояса неорнаментированного пространства, соответствующие по ширине 1-2 рядам ямок (72 фрагмента, в том числе 1 венчик, - 12,7%). Разделение ямочного поля незаполненным пространством и разреженное нанесение ямок (характерное, например, для части керамики каргопольской культуры) получили широкое распространение в поздний период существования культур общности ямочно-гребенчатой керамики.
Достаточно распространена на памятнике редкоямочная керамика, характеризующаяся использованием в орнаментации сосуда практически одного элемента - округло-конических ямок, занимающих не всю поверхность сосуда или же расположенных равномерно, но разреженно. Таких фрагментов в коллекции - 101, в том числе 7 венчиков, - 17,9 процента. Разреженно нанесенные ямки довольно часто располагаются уже не в шахматном порядке, а один ряд точно над другим или даже с отсутствием твердого порядка. Расположенные на неорнаментированной поверхности сосуда группы плотно поставленных ямок образуют горизонтальные или наклонные пояса из одного или нескольких рядов элементов, орнаментированные поля в виде треугольников или ромбов. В одном случае на фрагменте венчика встречено сочетание редкоямочной орнаментации с дополнительным мотивом в виде горизонтальных линий оттисков штампа-"личинки" - видимо, природного происхождения (1 экземпляр, венчик, 0,2%).
Орнаментальные композиции сосудов на основе имеющихся разрозненных материалов восстановить полностью не удалось ни для одного сосуда. Выше, опираясь преимущественно на фрагменты венчиков, предпринимались попытки отметить лишь встреченные характерные черты и закономерности в построении этих композиций.
Рассмотренная ямочно-гребенчатая керамика находит близкие аналогии в комплексах раннего, среднего и позднего (редкоямочного) этапов развития льяловской культуры и может быть датирована в широких рамках второй-четвертой четвертей IV тысячелетия до н. э.
К эпохе раннего металла (III тысячелетие до н. э.) предположительно отнесен единственный фрагмент стенки керамического сосуда из пласта 3 шурфа 1. Глиняное тесто фрагмента довольно рыхлое. Его гладкая поверхность орнаментирована вдавлениями от округлого конца лопаточки, поставленными в отступающей манере и образующими отрезки в составе горизонтального зигзага.
Керамический инвентарь селища раннего железного века был также впервые обнаружен на исследованном участке в ходе работ 1998 года. Материал железного века представлен в раскопе 1 двумя обломками грузика дьякова типа (№ 160-1, пл. 5; № 180, пл. 6. Оба - из кв. У-21) и 14 мелкими фрагментами штрихованной керамики (пл. 5, 13), обнаруженными в кв. У-21 и У-22. Еще один фрагмент штрихованной керамики обнаружен в шурфе 6. Перечисленные находки сильно фрагментированы и имеют следы окатанности, они найдены явно в переотложенном состоянии. Видимо, площадка селища находится несколько дальше от реки - на склоне Ивановского холма, а возможно, и на его вершине.
Переходя к анализу коллекции изделий из камня, еще раз отметим смешанность разновременных комплексов в слое и отсутствие возможности надежно датировать большинство находок типологическим путем. Значительная часть орудий (малооформленных или нетипичных) равновероятно могла быть изготовлена и в каменном, и в железном веках. Рассматривая разновременный комплекс кремневых изделий, полученный в результате работ 1998 года, нетрудно заметить, что использовавшееся жителями поселения кремневое сырье сильно различалось по своим качествам. Среди отходов кремнеобработки преобладает низкосортный галечниковый кремень различных цветов и оттенков - белый, серый, желтый, красно-коричневый, коричневый, черный, различный пестроцветный. Реже встречается кремень высокого качества - красно-коричневого, розового, серого и белого цветов. Существенно отметить, что принадлежащие к микролитической индустрии изделия изготовлены именно из высококачественного кремня. Основную массу кремня необходимо отнести к неолитической эпохе.
В составе коллекции кремневых изделий из шурфов происходят лишь пять сколов и два орудия - скол со следами использования (узкий скобель или резец ?) и скребок, оба - из шурфа 3. Остальной каменный инвентарь происходит из раскопа 1. Он представлен 40 орудиями и 71 экземпляром отходов кремнеобработки. Каменные орудия, найденные в раскопе 1, изготовлены из кремня (37 экземпляров), сланца (2) и кварцита (1). Среди численно преобладающих кремневых орудий имеются скребки (14 экземпляров), скобели (2), в том числе вогнутый, ножи (4), пластины (4), в том числе одна - со следами использования и одна - с оформленным ретушью концом, сечения (2) и обломок пластины со следами использования (очевидно, вкладыши), комбинированное орудие (скребок-нож), обломок проникающего орудия с двусторонней обработкой типа кинжала или заготовки наконечника дротика (?), сверло на сколе. Различные стадии изготовления кремневых орудий представлены нуклевидным осколком, нуклеусом, ребристой пластиной, сколом подправки площадки карандашевидного нуклеуса, обломком заготовки двусторонне обработанного орудия. Есть в коллекции и типичные для микролитической индустрии изделия - немногочисленные изготовленные из качественного кремня пластины и орудия на них. Такие изделия могли быть изготовлены и в мезолите, и в неолитическую эпоху. Есть и изделия на довольно массивных пластинах из кремня худшего качества. Безусловно, к неолиту должны быть отнесены кремневые орудия на отщепах и сколах с двусторонней обработкой - сверло на сколе, обломок заготовки (?) орудия (нож ?), нож, сверло (?) на обломке ножа или наконечника дротика.
Изделия из других пород камня из раскопа 1 представлены лишь тремя экземплярами. Из сланца грубой отбивкой изготовлен острообушный топор со шлифованным лезвием. Тесло, в отличие от первого рубящего орудия, было полностью оформлено шлифовкой и послужило затем отбойником. Свидетельствами такого вторичного использования тесла являются многочисленные мелкие выбоины возле отколовшегося обуха орудия (утраченного, видимо, уже при вторичном использовании).
Изделие из кварцита - изготовленный на крупном сколе вогнутый скобель (?) или, возможно, грузило с оформленным перехватом - единственное, которое может быть отнесено как к первобытности, так и к средневековью.
Описанные выше материалы железного и каменного веков (неолит, мезолит (?)), эпохи раннего металла были выявлены на территории монастыря впервые. Первобытное поселение, получившее название Кириллов-1, оказалось расположенным в типичной для стоянок региона топографической ситуации - вблизи впадения в Сиверское озеро небольшой речки Свияги, точнее, протоки длиной в 700 метров, берущей начало в проточном Долгом озере. О распределении материалов раннего железного века по площади судить сколько-нибудь обоснованно не представляется возможным по причине их малочисленности. Инвентарь неолита встречен помимо раскопа 1 также в шурфах 1, 3, 4, 5, 6, 7. По итогам работ 1998 года размеры площадки, на которой распространен неолитический инвентарь, могут быть указаны, как превышающие 32 х 22 метра по осям север-юг и запад-восток соответственно. Благодаря отсутствию первобытного материала в некоторых шурфах установлены две границы поселения: северная (проходит южнее шурфа 9) и северо-восточная (западнее шурфов 2 и 8). Естественной западной границей поселения является древний край левого берега реки Свияги, выявленный в раскопе 1, а менее определенной восточной - подножие крутого склона Ивановского холма. Исходя из распределения материала в шурфах и топографической ситуации нужно предположить, что неолитическая стоянка простирается и далее к югу по левому берегу Свияги и, возможно, к юго-востоку до места ее впадения в Сиверское озеро и занимает площадь как минимум втрое превышающую ту, что была указана выше.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Васильев С. Ю., Папин И. В., Суворов А. В. Исследования центра "Древности Севера" // Археологические открытия 1995 года. М., 1996. С. 29-31; Папин И. В., Суворов А. В. Исследования центра "Древности Севера" в Вологодской области // Археологические открытия 1996 года. М., 1997. С. 55-57; Папин И. В., Суворов А. В. Исследования центра "Древности Севера" // Археологические открытия 1997 года. М., 1998; Папин И. В. Археологические исследования в церкви Кирилла в Кирилло-Белозерском монастыре // Кириллов: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1998. С. 5-16.
2 Суворов А. В., Папин И. В. Отчет об археологических исследованиях на территории Кирилло-Белозерского монастыря (г. Кириллов, Вологодская обл.) в 1998 году (Архив ИА РАН. P-I); Суворов А. В., Папин И. В. Исследования центра "Древности Севера" // Археологические открытия 1998 года. М., (в печати).
3 Суворов А. В., Папин И. В. Отчет об археологических исследованиях на территории Кирилло-Белозерского монастыря...
4 Суворов А. В. Новые материалы первобытности с многослойного памятника Минино I на Кубенском озере (раскоп I, сезон 1997 года) // Традиции в контексте русской культуры. Вып. VII. Череповец, (в печати).
ИСТОРИЯ
А. Л. Грязнов
ДВОР ВЕРЕЙСКО-БЕЛОЗЕРСКИХ КНЯЗЕЙ В 1389-1486 ГОДАХ
Первоначальная история удела в достаточной мере пока не изучена1. Однако более поздний период, в частности вопрос о "куплях" Ивана Калиты и присоединении Белозерья к великому княжеству, привлекает внимание исследователей на протяжении почти столетия. До сих пор продолжаются споры как о характере "купель", так и времени присоединения Белозерского княжества. Так или иначе, но в 1389 году Дмитрий Донской завещал своему третьему сыну, Андрею, Можайск, волость Верею и Белоозеро "неколи быстпъ княжение великое"2. Но Андрей был еще мал, и поэтому резкого изменения в жизни земель, вошедших в удел, по всей вероятности, не произошло. Белозерским наместником остался старший князь из рода Василька Белозерского, и в Белозерье продолжали находиться войска великого князя. Через некоторое время, будучи уже зрелым человеком, Андрей Дмитриевич принимает титул великого князя, который сохранил и его сын Михаил. Употребление этого титула говорит о том, что потомки Василия Согорского (младшие белозерские князья) сохраняли в своих владениях значительные права. Возможно, легкость, с какой Белозерское княжество вошло в состав великого княжества Владимирского, объясняется тем, что за потомками Василия Согорского были сохранены их владения и права, принадлежавшие им в период независимости княжества. Таким образом, можно говорить о том, что процесс присоединения Белозерья к великому княжеству проходил несколько иначе, чем это принято считать. Князь из московского дома, возможно, лишь занял место погибших на Куликовом поле старших князей - Федора Романовича и его сына Ивана, тогда как внутренняя структура княжества длительное время оставалась прежней.
Наследники князя Андрея Дмитриевича, Иван и Михаил, разделили отцовский удел на две части. Старший, Иван, получил Можайск, а Михаил - Верею и Белоозеро. Во время борьбы между Василием II и галицко-звенигородскими князьями Михаил оставался неизменным союзником Василия II, тогда как Иван Можайский пытался проводить собственную политику и регулярно оказывался в стане противников великого князя. В итоге после окончания феодальной войны Иван был изгнан из своего удела, а Михаил до смерти Василия II оставался единственным удельным князем. Михаил на удивление долго правил уделом, но Иван III постепенно сокращал его права. В результате по "докончанию" 1482 года между великим князем и Михаилом Андреевичем последний отказывался после своей смерти от Белоозера в пользу Ивана III. В 1483 году Иван III "опалился" на сына Михаила Андреевича, князя Василия Удалого, управлявшего Вереей, и Василию, как и дяде, пришлось спасаться в Литве. Это событие определило дальнейшую судьбу Вереи, которая после смерти князя Михаила 9 апреля 1486 года также перешла к великому князю.
Родственные связи белозерских князей довольно четко характеризуют их отношения с великими князьями. Андрей Дмитриевич был женат на Аграфене Александровне, племяннице князя Юрия Патрикеевича, который, в свою очередь, был женат на дочери Василия I. Супруга Михаила Андреевича, княгиня Елена, была сестрой серпуховского князя Василия Ярославича и Марии, жены Василия II. Сын князя Михаила, Василий Верейский, был женат на Марии Андреевне, племяннице Софьи Палеолог, а дочь Анастасия была женой Осипа Андреевича Дорогобужского.
После образования удела в нем начал формироваться свой двор. Его высшую прослойку составили представители двора великого князя. Сразу же после появления удела в нем стали служить Монастыревы и Хвостовы. Оба рода до этого времени находились на верху иерархической лестницы, но, видимо, не смогли прочно закрепиться в кругу элиты и были вынуждены уйти на службу в удел. В княжение Михаила Андреевича при его дворе появляются новые роды и исчезают некоторые старые. Но костяк удельного двора остается старым, продолжают служить и Монастыревы, и младшие белозерские князья. Эти два рода занимали в уделе сильные позиции во многом благодаря своей многочисленности и значительным земельным владениям.
Исследуя персональный состав удельного двора, в основном его верхушки, не стоит ограничиваться приведением данных только о самих боярах и детях боярских. Необходимо выяснить положение всего рода при дворе великого князя во время существования удела. А для характеристики великокняжеской политики в отношении послужильцев удельных князей не менее важно проследить службу потомков удельных бояр уже после ликвидации удела.
Князья белозерские (младшие белозерские князья)
Как уже отмечалось, среди историков нет единого мнения о том, что произошло после гибели в 1380 году белозерского князя Федора Романовича и его сына Ивана3. Часть исследователей считает, что в период с 1380 года до выделения Белозерского удела Андрею Дмитриевичу в 1389 году в Белозерье мог княжить брат погибшего Федора Романовича Василий Согорский или же сын последнего Юрий4. Другие же полагают, что до 1389 года Белозерское княжество управлялось великокняжеской администрацией. Мы склоняемся к последней версии по нескольким причинам. Ни в родословных, ни в других источниках ни разу не говорится о том, что Василий занимал белозерский стол, да и в родословных он наверняка фигурировал бы не как Василий Согорский, а как Белозерский. Его сын Юрий, носящий прозвище Белозерский5, также не был белозерским князем, но все же имел непосредственное отношение к управлению княжеством, так как в конце XIV - начале XV века он был наместником удельного князя Андрея Дмитриевича6. Вряд ли наместничество мог получить сын владетельного князя, а тем более князь, княживший здесь непосредственно перед этим. Как наместник Юрий Васильевич упоминается в первых купчих игумена Кирилла, относимых к промежутку времени между 1397 и 1410 годами7. Позднее некоторое время наместником был и его сын Давид, а к 1435 -1447 годам относится упоминание наместником его племянника Давида Семеновича Кемского8.
В 1398 году новгородцы "поидоша на князя великаго волости на Белоозеро и взяша белозерскыи волости на щитъ, повоевавъ, и пожгоша, и старый городок Белозерьскыи пожгоша, а из нового городка вышедши князи белозерскыи и воеводы князя великаго [выделено мной. - А. Г.] и добише чоломъ воеводам новгородчкымъ и всемъ воем. И взяша у них окупа 60 рублевъ, а полона поимаша бещисла и животов поимаша бещисла"9. На основании этого текста С. 3. Чернов сделал вывод о том, что управление Бе-лозерьем до начала XV века осуществлялось великокняжескими боярами, а формирование администрации князя Андрея произошло позднее10. Для нас важно отметить еще и то, что вместе с великокняжескими воеводами нападение новгородцев в 1398 году отражали не какие-то абстрактные белозерские князья, а совершенно конкретные люди. Ими должны были быть наместник Юрий Васильевич и либо его младшие братья, либо старший сын Давыд. Вполне оправданно будет предположить, что если удельная администрация князя Андрея к концу XIV века еще окончательно не сформировалась и управление княжеством находилось в руках людей, назначенных до выделения удела11, то первый белозерский наместник князя Андрея был еще наместником великого князя до 1389 года. Значит, именование в родословных Юрия Васильевича Белозерским достаточно обосновано, ведь он был белозерским наместником около двадцати лет12. Однако в летописном известии упоминаются "князи белозерскыи". Если у Юрия Васильевича были все основания находиться в войске, отражавшем нападение новгородцев, это не объясняет, почему "князи белозерскыи" были выделены летописцем в особую группу. Ответ на этот вопрос можно получить, анализируя другие данные, относящиеся к службе младших белозерских князей.
В. Л. Янин высказал вполне убедительную версию о том, что новгородский князь Роман Юрьевич, в кормлении которого находилась половина Копорья, происходил из рода белозерских князей13. Роман Юрьевич был князем в Новгороде в 1386 году. Возникает вопрос: почему в Новгороде княжил Роман, а не его отец, который тогда был еще жив? Это могло произойти, если Юрий Васильевич занимал в это время не менее важный пост - был наместником великого князя на Белоозере14.
Таким образом, старший сын Юрия, Давыд, был белозерским наместником, а второй - Роман - некоторое время новгородским служилым князем. Младший сын Юрия, князь Андрей, стал родоначальником фамилий Андомских и Вадбольских, представители которых служили в Белозерском уделе. Его сын, Иван Андреевич Вадбольский, был убит в "Суздальском бою" (1445 г.)15, скорее всего, он служил Михаилу Андреевичу или его брату Ивану Можайскому. Брат Ивана Вадбольского, Семен Андомский, также погиб в одном из сражений середины века16. Их племянник, Александр Михайлович Андомский, служил князю Михаилу Андреевичу и по его завещанию получил в "вотчину" три пустоши17. В XVI веке родовыми землями в Белозерье владели Андомские и Вадбольские, Белосельские же никаких поземельных связей с Белозерьем не имели. Это можно объяснить только тем, что Роман Юрьевич как служилый князь, перешедший на службу к другому сюзерену, потерял все наследственные земли.
Дмитрий Иванович Шелешпанский (умер до февраля 1470 г.), видимо, служил вологодскому князю Андрею Меньшому. В своем завещании он "приказал" свою жену и сына Константина "своему государю князю Ондрею Васильевичу"18. Таким образом, и Константин должен был служить князю Андрею. Старший племянник Дмитрия Ивановича, князь Андрей Шелешпанский, в 1495 году вместе с князем Иваном Карголомским назван в числе служилых князей Ивана III19. Князь Давыд Семенович Кемский был наместником Михаила Андреевича около 1435-1447 годов20. Однако его племянник, Иван Согорский, в 1460-е годы был великокняжеским наместником в двинской волости Емьская гора21, а между 1481 и 1493 годами как судья великого князя судил спор между Спасо-Прилуцким монастырем и черными крестьянами22.
Князь Иван Федорович Карголомский в 1469-1471 годах участвовал в походе на Новгород23, но, кому он в это время служил, неясно, так как в походе участвовали войска великого князя и всех удельных князей, в том числе и белозерского. В 1495 году, уже после смерти Михаила Андреевича, в числе других служилых князей он сопровождал Ивана III в очередном новгородском походе24. Двоюродный брат Ивана Карголомского, Василий Меньшой Иванович Ухтомский, был дьяком князя Андрея Вологодского25, а его братья, Василий и Иван Волк, проявили себя только на государевой службе. Первый отличился в казанском походе 1469 года, а второй конвоировал пленных вятчан в Москву после вятского похода 1489 года26.
Итак, в конце XV века двое правнуков Василия Согорского были служилыми князьями великого князя. Поскольку считается, что существовала устойчивая тенденция великокняжеской власти к ограничению суверенитета служилых князей, то довольно трудно представить, чтобы князья, служившие в уделе на положении рядовых детей боярских, после ликвидации удела вошли в группу служилых князей. Поэтому есть все основания считать, что Андрей Шелешпанский, Иван Карголомский и их предки имели статус служилых князей. Относились ли к категории служилых князей их родственники? На наш взгляд, это весьма вероятно.
Существовали два варианта службы служилых князей27. Первый подразумевал индивидуальную службу князя, когда его родственники не становились служилыми князьями (чаще всего это происходило, если остальные члены рода или оставались самостоятельными правителями, или уже служили другому суверену). Второй - в форме территориально-родственной группы, когда представители одного рода совместно и на одних условиях служили великому князю (позднее на этой основе сформировались такие корпорации служилых князей, как Оболенские, Ростовские, Ярославские и др.).
То, что в XV веке существовала особая территориально-родственная группа белозерских князей, сомнений не вызывает (ее следы можно найти в XVI и XVII вв.). Сформироваться же она должна была не позднее конца XIV века, о чем свидетельствует процитированное выше летописное известие 1398 года. Хотя эта группа и существовала, но белозерские князья служили разным сюзеренам, тогда как другие служилые князья находились на службе исключительно у великого князя. Казалось бы, по нормам междукняжеских "докончаний" при переходе к другому сюзерену служилый князь должен был потерять свои земли. Однако земли потерял только князь Роман Юрьевич (еще до появления Белозерского удела). Остальные потомки Василия Согорского, служившие не белозерским князьям, своих земель не лишались, но и служили уже как дети боярские, то есть теряли статус служилых князей.
Итак, к служилым князьям удельных белозерских князей с определенной долей вероятности мы можем отнести Ивана Федоровича Карголомского, а, значит, для более раннего времени и его отца Федора Ивановича; Юрия Ивановича Шелешпанского и, возможно, его отца и деда; Ивана Андреевича Вадбольского и его брата Семена Андомского и, скорее всего, их отца Андрея Юрьевича. Пост наместника, который в конце XIV - первой половине XV века занимали трое белозерских князей, могли получать и служилые князья (отец и брат служилого князя вполне могли и сами быть таковыми).
Монастыревы
Основатель рода Александр Монастырь, происходивший из рода смоленских князей, получил земли в Белозерье в последней трети XIV века28. Кому он служил и служил ли вообще, неизвестно. Сыновья Александра стали служить великому князю и сумели занять при дворе высокое положение. Его старший сын Дмитрий породнился с верхушкой московского боярства, а позднее погиб в битве на реке Воже29. О вотчинах Монастыревых за пределами Бе-лозерья сведений нет, скорее всего, таких вотчин и не было. Следовательно, после выделения удела князю Андрею Дмитриевичу Монастыревы были вынуждены служить в уделе30. Поскольку Монастыревы были крупнейшими после исконных белозерских князей вотчинниками края, то они заняли при дворе удельного князя первенствующее положение и довольно быстро оттеснили на второй план потомков Василия Согорского.
По свидетельству родословцев, боярином князя Андрея был Иван Александрович Монастырев31. Его сын Григорий долгое время был белозерским наместником32, поэтому С. Б. Веселовский предположил, что он мог быть боярином33. Известны его земельные сделки в первой трети XV века: он купил у князя Ивана Васильевича Карголомского несколько пожен с островом34, а великокняжескому боярину Давыду Ивановичу Хромому35 продал часть своей вотчины36. В начале 1470-х годов сын Григория Иван совершил вклад по; его душе в Кириллов монастырь37. Возможно, Иван тоже был боярином князя Михаила Андреевича, указная грамота которого была адресована "в боярские села по Шохсне", в том числе и "в Ывано- вы села в Монастырева"38 .
О службе Федора, старшего брата Григория, никаких сведений нет, но, возможно, это он производил обмен землями с Иваном Андреевичем, тем более что свидетелями этой сделки, кроме Юрия Васильевича Белозерского, были родной брат Федора Григорий и двоюродный - Дмитрий Васильевич39. По крайней мере, трое из шести сыновей Федора Ивановича служили князю Михаилу Андреевичу. Иван Федорович Судок Монастырев был воеводой князя Михаила и в 1445 году попал в плен к литовцам в бою на Суходрови. После освобождения он перешел на службу к брату Михаила Андреевича, Ивану Можайскому, и получил боярство. В 1454 году ему вместе со своим князем пришлось бежать в Литву40. В середине XVI века по Можайску служили Дмитрий Истомин, Третьяк Васильев и его сын Богдан Монастыревы41. Возможно, их предки получили земли в Можайске еще от удельных князей.
Константин Федорович Монастырев погиб в битве под Суздалем (1445 г.)42, в которой вместе с Василием II был пленен и Михаил Андреевич. Самый младший сын Федора Ивановича, Василий Безнос, вероятно, сначала не смог найти себе места при дворе Михаила Андреевича и стал служить вдове Василия II - великой княгине Марье. В родословной утверждается, что он последовательно был боярином княгини Марьи, Андрея Вологодского и Михаила Верейского43. В 1453 году он подписывал грамоты великой княгини44, что являлось боярской прерогативой. В 1455 году Василий служит уже не Марье, а Михаилу Андреевичу, но здесь он назван не боярином, а сыном боярским. В том же году он был послухом в меновной Михаила Андреевича с Афанасием Внуковым и по приказанию своего князя произвел отвод выменянных земель45.
О службе Василия в Вологодском уделе нет данных, за исключением показания родословца: "А отпущала великая княгини Марфа сына своего меньшого, князя Ондрея, на удел на Вологду, а с ним послала бояр своих: Семена Федоровича Пешка Сабурова да Василия Федоровича Безноса"46. Поскольку князь Андрей реально получил удел в 1469 году, то остается только предположить, что Безнос к этому времени вновь перешел на службу великой княгине и получил боярство. Насколько долго задержался Василий в Вологодском уделе, сказать трудно, но в 1481 году Андрей Меньшой умер и его удел был ликвидирован. "А после того Василей Безнос служил у князя у Михаила Андреевича, и не стало его в боярех"47. В указной грамоте князя Михаила Андреевича села Василия Безноса, как и его двоюродного брата Ивана, названы боярскими48. Из духовной Михаила Андреевича известно, что он купил у вдовы Василия Безноса село Никольское49. Значит, данные родословца о времени смерти Василия, о его службе княгине Марье и князю Михаилу достоверны; возможно, что он даже стал боярином в последние годы жизни, следовательно, можно с большим доверием относиться к другим сведениям родословной о Василии Безносе. На этом основании мы причисляем его к боярам князя Михаила Андреевича.
Следующее поколение Монастыревых тоже служило в белозерском уделе, но ни один его представитель боярского звания не получил. Федор, сын погибшего под Суздалем Константина, в середине XV века был путником Михаила Андреевича50. При игумене Нифонте (1476-1482 гг.) Федор Константинович променял Кирилло-Белозерскому монастырю деревни в Феодосьином Городке, ранее выменянные им у Михаила Андреевича. Сын Ивана Судока, Федор Судоков, получил от Михаила Андреевича за службу несколько пожен в Кабачине наволоке, которыми ранее владел Кириллов монас- тырь. В игуменство Нифонта Михаил Андреевич вернул монастырю эти пожни, взамен которых Федор получил другие51.
Младшая линия рода Монастыревых в служебном отношении была менее значительной. Старший сын основателя ветви, Василий Васильевич, в начале XV века был волостелем Волочка Словенского52. Его племянник, Андрей Дмитриевич, был боярином князя Михаила, по всей вероятности, в первой половине княжения Михаила Андреевича. В 1451 году он подписал жалованную грамоту князя : Михаила и примерно в это же время - указную грамоту своего князя53. Младший брат Андрея, Иван Ципля, некоторое время был "волостелем" Феодосьина Городка54, но впоследствии стал дьяком, положив начало целой дьяческой династии. Именно он защищал интересы князя Михаила на суде у митрополита Геронтия против ростовского архиепископа Вассиана Рыло. От имени своего князя Иван Ципля производил обмен землями с Федором Ивановичем Судоковым55, а в 1483 году размежевывал в Малоярославце (входившем в удел Михаила Андреевича) княжеские земли с вотчиной Троице-Сергиева монастыря56. Его сын Елизарий был дьяком великого князя и занимал довольно высокое положение, а внук Иван Елизарье-вич попал в государеву Думу, став думным дьяком57.
Хвостовы - Отяевы
Основателем рода считается Алексей Петрович Хвост Босоволков, ставший московским тысяцким вместо одного из Вельяминовых и погибший при невыясненных обстоятельствах. По родовой легенде, его сын Василий был пожалован Переславлем. Второй сын Василия, Борис Отяй, был боярином князя Андрея Дмитриевича и держал в кормлении Можайск58. Его сын Федор Дутка в 1442 году был боярином Ивана Можайского59. В родословной же Отяевых говорится о службе Федора Михаилу Верейскому, а не Ивану Можайскому. И. А. Голубцов считал, что Федор сначала служил Михаилу Верейскому, а затем - Ивану Можайскому60. Мы считаем, что если Федор Борисович и служил у обоих братьев, то в ином порядке. Очевидно, отец Федора, Борис Отяй, служил Андрею Дмитриевичу по Можайску, где и был наместником, тогда как с Белозерьем Отяевых ничего не связывало. К тому же в 1442 году, когда Федор Борисович называется боярином Ивана Можайского, Михаил Андреевич еще не был самостоятельным правителем (ему было не более 14-15 лет)61, а его удел управлялся Иваном Андреевичем62. Поэтому, вряд ли можно говорить о том, что Федор Отяев первоначально служил у еще не правившего князя. Значит, Федор Отяев, как и дьяк Кулударь, перешел на службу к Михаилу Андреевичу от Ивана Можайского. Когда точно совершился этот переход, судить трудно, единственным ориентиром служит бегство князя Ивана в Литву, после которого, вероятнее всего, и должен был произойти такой переход. Где-то между 1462 и 1480 годами Федор Отяев уже был наместником в Москве63. Считается, что он был великокняжеским наместником одной из московских третей64. Но, учитывая то, что Федор Отяев служил князю Михаилу, возникает вопрос: на чьей же трети он был наместником? До сих пор не было известно ни одного наместника удельных князей на московских третях, так как все третные наместники автоматически причислялись к великокняжеским. Хотя не исключено, что Федор Отяев перешел на службу к великому князю и лишь затем стал наместником, но, на наш взгляд, ближе к истине первое предположение.
Старший сын Федора, Иван Белка, уже точно служил великому князю, а его сын Семен, согласно родословной, был в 1536/37 году наместником в Москве65. Младший сын Федора Борисовича, Иван Ерш, согласно Шереметевскому списку думных чинов был постельничим с 1494/95 года и умер в 1499/1500 году66.
Колычевы
В 1443/44 году Михаил Андреевич выдал Стромынскому монастырю жалованною грамоту на село Михаиле Святый67. Подписал и запечатал жалованную боярин Григорий Федорович. Но на суде Ферапонтова монастыря с крестьянами Южской волости в 1493 году эта жалованная не была признана действительной, поскольку "оу грамоты оу княже Михайловы печать не княже Михайлова"68. Так как личность боярина, подписавшего грамоту, на суде не вызвала сомнений, можно считать, что у Михаила Андреевича действительно мог быть боярин Григорий Федорович. Сама же причина, по которой грамота была подвергнута сомнению, может быть объяснена. Время написания грамоты падает на период отсутствия у князя Михаила печати69. Таким образом, отсутствие княжеской печати и подписи было вызвано юным возрастом Михаила и тем, что княжеством до недавнего времени управлял его брат Иван. Остается только выяснить фамилию подписавшего грамоту боярина. И. А. Голубцов совершенно безосновательно утверждает, что это - Г. Ф. Малой Хромой70. Более вероятно, что названным боярином был Григорий Колычев. Кроме хронологического соответствия71, в пользу этого предположения говорит и то, что позднее в белозерском уделе служил сын Григория Андрей.
Поскольку Григорий Федорович подписывал и запечатывал грамоту вместо князя, можно предположить, что он занимал в это время одно из первых мест в удельном дворе. В пользу этого говорит и наместничество в Верее Григория Федоровича Вороны, который при публикации акта не был идентифицирован ни с кем из феодалов, живших в то время72. Но, учитывая то, что Верея на протяжении почти всего XV века находилась в руках удельных князей, сначала Андрея Дмитриевича, а затем Михаила Андреевича, можно полагать, что Григорий Ворона был наместником одного из названных князей. Таким образом, имеются основания отождествить верейско-белозерского боярина Григория Колычева с верейским наместником Григорием Вороной. Хотя установить точное время его наместничества в Верее пока затруднительно73, нам становится известно его прозвище (Ворона), не зафиксированное родословцами.
Старший сын Григория Колычева, Андрей, также служил князю Михаилу и был у него боярином в 1460-1470-х годах. Он присутствовал на суде Кирилло-Белозерского монастыря с Назаром Кивойским74 и на обмене землями Михаила Андреевича с Алексеем Афанасьевичем Внуковым в сентябре 1476 года75, причем оба раза Андрей назван первым из бояр. Это коррелирует с положением его отца в середине века. Что-либо более конкретное об Александре сказать трудно76. Потомки А. Г. Колычева не порвали с уделами, его внук Иван Борисович Хлызнев служил Старицким князьям и был воеводой князя Владимира Андреевича77.
Ивану Можайскому или, что не менее вероятно, Михаилу Андреевичу служил брат Александра Григорьевича, Василий Лошак. В середине XVI века по Можайску служил его внук Григорий и правнуки Афанасий, Григорий и Василий78, а правнук Петр Андреевич служил Андрею Старицкому.
Пушечниковы
Василий Иванович Пушечников был боярином Михаила Андреевича и в сентябре 1476 года вместе с другими боярами - В. В. Ромодановским и А. Г. Колычевым - присутствовал на мене земель своего князя79. К 1486 году он, скорее всего, уже умер, так как в духовной Михаила Андреевича упоминается только один боярин - В. В. Ромодановский. Служили в Верейско-Белозерском уделе и другие Пушечниковы. Так, Дмитрий Тимофеевич Пушечников получил от Михаила Андреевича в вотчину пустошь в Малоярославском уезде80. Пушечниковы не были белозерскими вотчинниками и, скорее всего, служили по Верее, где располагались их земли и в XVI веке81. Благодаря чему Василий Иванович стал боярином - остается загадкой. Служебная деятельность рода Пушеч-никовых в XV веке осталась незафиксированной в дошедших до нас источниках. Видимо, причиной тому являлась долгая служба в уделах. Борису Волоцкому служил Иона82 Голова Пушечников, который, по свидетельству жития Иосифа Волоцкого, был "въстгитатель и приставник сыном державного владыки Волоцкого"83. Спасаясь от гнева удельного князя Волоцкого, Иона постригся в Иосифо-Волоцкий монастырь. Впоследствии он стал одним из самых почитаемых старцев и выполнял наиболее ответственные поручения игумена. В завещании Иосиф Волоцкий называет Иону Пушечникова одним из претендентов на пост игумена после своей смерти.
В. В. Ромодановский
Князь Василий Васильевич Ромодановский - самый известный из бояр Михаила Андреевича и, пожалуй, единственный из переживших своего князя. Боярином он стал в конце 1460-х - начале 1470-х годов еще довольно молодым84. Тогда при его участии разбиралось несколько судных дел85, а в сентябре 1476 года он присутствовал на обмене земель князя Михаила86. В 1486 году он принимал некоторое участие в составлении духовной Михаила Андреевича и, как единственный боярин, подписал ее87. Судьба князя Василия Ромодановского после смерти Михаила Андреевича и ликвидации Белозерского удела сложилась вполне удачно: он получал назначения в полки, был послом88, а в 1495 году в качестве боярина сопровождал княжну Елену в Литву89. В 1499 году его постигла опала, тогда же, вероятно, была конфискована его слободка на Москве90, ранее пожалованная ему князем Михаилом Андреевичем91. Но В. В. Ромодановский сумел быстро восстановить свое положение, и в 1509 году, когда по возрасту92 его оставили в Москве, он был назван окольничим93.
Плещеевы
В белозерских грамотах 1420-1430-х годов упоминается наместник Иван Борисович94. И. А. Голубцов предположил, что это был И. Б. Плещеев95. Его старший брат Михаил был активным сторонником Василия II в борьбе с Дмитрием Шемякой и стал великокняжеским боярином. О службе же самого Ивана Борисовича практически ничего не известно. В 1445 году он погиб в злополучном бою под Суздалем96. Его правнук, Дмитрий Григорьевич Плещеев, записан в Дворовой тетради по Можайску97. Другим наместником Андрея Дмитриевича в 1397-1427 годах называется Василий Иванович98; можно предположить, что это двоюродный брат И. Б. Плещеева99. В пользу этого предположения и связи В. И. Плещеева с Белозерьем может свидетельствовать то, что его сын Александр в 1474-1486 годах был послухом в деловой князей Кемских100.
Василий Андреевич 101
В 1460-1470-х годах на докладе102 у Михаила Андреевича были бояре Александр Григорьевич Колычев и Василий Андреевич. И. А. Голубцов предположил, что Василий Андреевич - это или В. А. Кормилицын, или В. А. Косой Плещеев. Однако Кормилицын упоминается в более ранних документах, а Плещеев - несколько позже указанного периода103. Возможно, этим боярином был В. А. Виселица. Его отец, Андрей Дмитриевич (из потомков Нет-ши), боярин Ивана Андреевича Можайского, был в 1442/43 году вместе с семьей "пойман" своим князем104, поэтому сыновья Андрея Дмитриевича перешли в стан противников Шемяки. У Василия Виселицы было два брата, которые служили великому князю; младший - Григорий Мамон - стал фаворитом Ивана III и впоследствии получил чин окольничего. Если В. А. Виселица и служил в Белозерском уделе105, то это не испортило карьеру его сыновьям, так как старший сын Василия, Семен Виселицын, в 1482 и 1520, 1524 и 1525 годах был наместником трети Московской106.
Ф. Г. Нащокин
Филипп Григорьевич Нащокин был воеводой князя Михаила Андреевича в печально известном бою на Суходрови, во время которого и был пленен литовцами107. В местническом деле Романа Алферьева Нащокина с князем В. Мосальским говорится о том, что Филипп Нащокин был боярином Михаила Андреевича, а С. Б. Веселовский считал, что в 1445 году Ф. Нащокин был еще и
дворецким Михаила Андреевича108. В конце XV - начале XVI века Данил Андреевич Алферьев Нащокин продал Петру Михайловичу Плещееву вотчину в Верейском уезде109. Впоследствии потомки Филиппа продолжали служить по Можайску110.
Дворяне
Князь Иван Конинский
В бою на Суходрови литовцы "поймали самого Ивана Судака, да с нимъ детей боярскихъ Филипа Нащокина да князя Иоана Конинского"т. Иван Конинский происходил из черниговских Рюриковичей, точнее, от сына князя Михаила Черниговского Юрия. Сын Юрия Константин погиб при нападении Ольгерда на Москву в 1368 году. Его сыновья, Семен Оболенский и Иван Тарусский, участвовали в Куликовской битве, в ней же погибли племянники Юрия - Федор Иванович Тарусский и Мстислав Иванович (Спажский). По родословной Волконских, Федор и Мстислав стали родоначальниками родов Конинских и Спажских. Хотя в официальном родословце говорится: "А Конинские князи и Спаские от Оболенских же князей, а извелися они от войны от татарскые"112, Волконские утверждали, что сыновья Федора Тарусского, Константин и Иван Конинские, и Федор Тарусский стали предками Волконских. В деле 1688 года о внесении родословия Волконских в родословную книгу говорится, что Константин и Иван от татарского разорения перешли жить после смерти их отца на Волкону-Городище, что на реке Волконе, и начали прозываться Волконские113. Однако, скорее всего, названные князья не сменили прозвания, так как князь Федор Тарусский погиб в битве под Белевом в 1437 году114, а его брат Иван назван Конинским в 1445 году. Итак, Иван Конинский происходил из рода, представители которого начали служить при дворе московских князей еще во второй половине XIV века. Поскольку владения Оболенских располагались недалеко от Малоярославца, то неудивительно, что Конинский служил именно верейскому князю115. Впоследствии Волконские служили старицким князьям116.
Карачаровы
Карачаровы на протяжении нескольких поколений служили белозерским князьям117. Некий Карачаров был воеводой Ивана Можайского и погиб в 1445 году в бою на Суходрови118. Возможно, его сыном был тиун князя Михаила Андреевича Федор Карачаров, в 1460-1470-е годы разбиравший спор Кирилло-Белозерского монастыря с Назаром Кивуйским119. Он купил вотчину на Можайском рубеже, но по неизвестной причине ее конфисковал князь Михаил. Федор, очевидно, умер до 1486 года, так как в своей духовной Михаил Андреевич распоряжается вернуть эти земли уже сыну Федора, Митрофану120. Хотя Митрофан был "паробком" Михаила Андреевича, после перехода на службу к великому князю он дважды (в 1499-1501 и 1504 годах) направлялся послом в Рим121. В 1508 году Митрофан в качестве дьяка подписывал судные дела в Костромском уезде122, а в 1520 году описывал Серенск123. Три его сына - Иван Бакака, Иван Чудин и Третьяк - стали видными дьяками124.
Ильины
Захарий Ильин в 1397-1428 годах был "мужем"125 на докладе у наместника Василия Ивановича Плещеева126, послухом в данной того же времени127, а вместе с братом Иваном послушествовал в купчей Григория Монастырева128. Его вдова Аксинья с сыновьями Насоном и Степаном до 1428 года совершила вклад по его душе в Кириллов монастырь129. Известны вклады Насона Захарьина сына Ильина в 1428-1470-х годах130. До 1455 года он владел пустошью Итормой, ранее принадлежавшей его дяде Ивану, а в 1455 году выменянной князем Михаилом Андреевичем Афанасию Внукову131. Насон заложил приданое своей матери князю Давыду Семеновичу Кемскому, а Нуховскую землю - князю Михаилу Андреевичу. Все свои владения (около 1455-1475 гг.), включая половину волости Мунга, Насон завещал сыновьям Максиму и Степану132. Внук Насона Иван Медведь Максимов был послухом в данной 1500-1510 годов133.
Степановы
Григорий Степанов был сыном боярским князя Михаила Андреевича. Между 1448 и 1470 годами он дал в Кириллов монастырь по душе своих родителей пожню у Белоозера134. В 1484 году князь Михаил Андреевич пожаловал Григорию вотчину в Вашпане135. Сын Григория Андрей продал эти земли в 1500-1501 годах Михаилу Гневашу Микулину, сыну Стогинина, за 15 рублей136.
* * *
Белозерский удел просуществовал почти столетие. Дольше длилась история только Серпуховско-Боровского удела. Другие же уделы князей московского дома существовали значительно менее длительное время. Следовательно, двор Белозерского княжества прошел значительную эволюцию, и процессы, характерные для удельных дворов, на его примере очерчиваются более отчетливо.
Документов, характеризующих двор князя Андрея, практически137 не сохранилось, до нас не дошла даже духовная грамота этого князя, в которой должны были быть названы его бояре. Наиболее полно актовый материал дает представление о наместниках, которых известно шесть, тогда как из бояр эти источники никого не называют. Все же, несмотря на некоторые пробелы, двор (точнее, его верхушку) первого удельного белозерского князя можно восстановить сравнительно полно.
Опираясь на структуру государева двора и двора Михаила Андреевича, можно очертить структуру и удельного двора князя Андрея. В грамотах Михаила Андреевича присутствует следующая формула: "Мои князья, бояре и дети боярские". Эта формула, традиционная для последующего времени, могла отражать реальность уже в княжение Андрея Дмитриевича. В особую группу выделены князья. Это выделение оправдано, если положение князей как-то отличалось от положения остальных групп феодалов. В XV веке в междукняжеских договорах под термином "князья" подразумевались служилые князья. В Белозерском уделе положение, близкое к служебным, занимали младшие белозерские князья (кроме потомков Василия Согорского, в уделе из князей служили лишь В. В. Ромодановский и Иван Конинский). Скорее всего, именно они и имелись в виду при составлении жалованных грамот Михаила Андреевича. Несомненно, такое же положение белозерские князья занимали и при князе Андрее Дмитриевиче.
Они сохраняли определенную автономию, в основном опираясь на свои крупные земельные владения и традиционное деление Белозерья на великое и удельные княжества. После присоединения Белозерья к Москве сменился лишь верховный князь, что не разрушило саму систему, сложившуюся ранее. Поэтому уже в начале XV века Андрей Дмитриевич принимает титул великого князя138, тем самым признавая существование группы вполне самостоятельных вассальных князей. О том же самом свидетельствуют жалованные грамоты князя Михаила Андреевича белозерским монастырям, в которых присутствовала следующая статья: "И кого к себе на те земли игумен перезовет людей из иных княжений, а не из нашей отчины, из великого княжения..."139. Наиболее заметной фигурой из младших белозерских князей был Юрий Васильевич. Он был старшим в роду и, вероятно, поэтому сначала был наместником великого князя, а затем и удельного. Затем наместником стал и его старший сын Давыд.
Следующей по важности после служилых князей группой были бояре. Имена двух бояр князя Андрея известны из родословцев.
Это Иван Александрович Монастырев и Борис Васильевич Отяй. Хотя мы поддерживаем предположение С. Б. Веселовского о том, что боярином мог быть и Григорий Иванович Монастырев, но поскольку наместником он был только в последние годы княжения Андрея Дмитриевича, то нельзя исключать, что боярином он мог стать уже при Михаиле Андреевиче. В подтверждение того, что названные лица могли быть боярами, можно сказать, что их дети впоследствии тоже были боярами.
Поскольку после смерти князя Андрея его бояре, по всей видимости, перешли на службу к его сыновьям, то бояре, известные нам в первые годы княжений Ивана и Михаила Андреевичей, должны были служить еще их отцу. На этом основании к числу бояр князя Андрея могут относиться Андрей Дмитриевич (из Нетшичей) и, может быть, Григорий Федорович Колычев.
Как уже отмечалось, о наместниках можно составить достаточно полное представление. Борис Отяй держал в кормлении стольный город Андрея Дмитриевича Можайск, но как долго - судить трудно, к тому же имена других можайских наместников нам неизвестны. По-иному обстоит дело с белозерскими наместниками, которых известно шесть. Это Юрий Васильевич Белозерский и его сын Давыд, а также Давыд Семенович Кемский - из белозерских князей, Григорий Иванович Монастырев и двоюродные братья Иван Борисович и Василий Иванович Плещеевы. Хотя двое Плещеевых были наместниками, определить, какова была реальная роль этого рода в уделе, трудно. Во всяком случае, Плещеевы занимали высокое положение. Впрочем, о дальнейшей службе Плещеевых в Белозерском уезде сведений в источниках не обнаружено.
О рядовых дворянах князя Андрея фактически ничего неизвестно. Сын боярский Гаврила Лаптев владел селом Великим на Волочке, но так как он умер бездетным, то Андрей Дмитриевич взял это село себе140. Дьяком у князя Андрея был Захарий141, а тиуном - Есип Иванович Пикин.
После смерти князя Андрея Дмитриевича в 1432 году его удел и соответственно двор были разделены между сыновьями. Следует отметить, что двор старшего сына - Ивана Можайского - был более аристократичен, чем двор Михаила Белозерского. Ивану Андреевичу служили князь Андрей Васильевич Лугвица Суздальский, князья Дмитрий и Василий Львовичи Зубатые Ярославские, Андрей Дмитриевич (из Нетшичей), Федор Борисович Отяев и Василий Иванович Чешиха Замытский.
Более десятилетия князь Михаил не мог управлять уделом, поскольку был еще мал. Опекуном малолетнего князя был его брат Иван, а в 1440-е годы, видимо, большую роль при белозерском дворе играли бояре. Имен бояр Михаила Андреевича установлено значительно больше, чем бояр его отца. Из них в первые годы самостоятельного правления Михаила Андреевича действовали Г. Ф. Колычев, А. Д. и Г. И. Монастыревы, причем Монастыревы были представителями уже второго и третьего поколений, служивших в уделе. Позднее боярами были: А. Г. Колычев, В. И. Пушечников, В. В. Ромодановский и Василий Андреевич (возможно, Виселица), родословцы называют еще В. Ф. Безноса Монастырева и Ф. Б. Отяева, в местническом деле боярином называется Ф. Г. Нащокин. Предположительно можно считать боярином и Ивана Григорьевича Монастырева.
Единственным воеводой князя Михаила, которого упоминают источники, был Иван Судок, руководивший частью удельного войска в 1445 году142. Позднее удельное войско возглавлял сам князь Михаил, а с начала 1470-х годов - его сын Василий Удалой.
Из деятелей дворцовой администрации (удельный дворец и канцелярия) можно назвать дворецкого Ф. Г. Нащокина. Кто был казначеем, в источниках не сообщается, но печатниками были поп Иев (около 1435-1447 гг.)143 и духовник Михаила Андреевича Иван (около 1486 г.)144. То, что печатниками были лица духовного звания, видимо, было традицией. Так, около 1463 года у дмитровского князя Юрия Васильевича печатником был поп Василий145.
В период длительного правления князя Михаила постепенно усложняется структура управления территориями, входящими в удел. Кроме белозерского наместника, на Белозерье появляется наместник городецкий, заменивший "волостеля" Феодосьина Городка. Возможно, Григорий Иванович Монастырев, которого принято считать белозерским наместником, некоторое время был и наместником городецким. Не совсем ясной выглядит система управления Вереей. Нам известны имена двух верейских третников. Это Михаил Кирьянович146 и Давыд Иванович147. Верейским наместником называется Григорий Федорович Колычев. На этот счет имеются два предположения. Возможно, Григорий Колычев был наместником в 1430- 1460-е годы, а позднее Верея стала делиться на трети. Или третниками назначались не очень родовитые дворяне, а Григорий Федорович, как первейший боярин, был назначен наместником всей Вереи. О личностях самих третных наместников сказать что-либо определенное затруднительно. Третника Давыда Ивановича предположительно можно отождествить с одним из потомков Нетши. Его двоюродный брат Андрей Дмитриевич был боярином князя Ивана Можайского, а возможно, и князя Андрея. Но это довольно слабое основание для твердой идентификации, хотя сын Давыда Ивановича тоже служил не великому князю, а Василию Ярославичу Серпуховскому и был казнен в связи с его "поиманием"148. Федор Борисович Отяев некоторое время был наместником одной из московских третей и, по всей видимости, служил в это время Михаилу Андреевичу.