От Спиридона-солноворота до самого рождественского сочельника (24-го декабря) готовится не только посельская-попольная, но и погородная, Русь ко встрече великого праздника. Канун Рождества Христова должен застать люд православный уже вполне готовым к восприятию благостной вести о рождении Спаса-Христа, несущего на темную землю светлое благоволение. Твердо памятует простой русский человек притчу, гласящую о том, что не след приходить на пир в печальной одежде. Потому-то и спешит он, потому-то и старается всеми силами сбросить со своих плеч черную тяготу потовых забот и, запасшись всем, что Бог даст к празднику, ждет - с благоговейной тишиною в душе - появления на небе первой звезды вечерней, веруя, что это загорается та самая звезда, которая около двух тысячелетий тому назад возвестила волхвам о рождении Сына Божия в Вифлееме Иудейском. Целый день постятся - не принимают никакой пищи в рождественский сочельник («до звезды») благочестивые люди, памятующие о преданиях отцов и дедов, - чтобы, по завещанному теми уставу-обычаю, встретить грядущего в мире Спасителя мира.
Наступает вечер; тьма ложится наземь, покрывает своими тяжкими тенями снега белые-пушистые. И вот, вспыхивает на востоке ярким трепетным светом вифлеемская звезда... На нее устремлены взоры всей православной Руси, всех единоверных русскому пахарю народов, как близких ему по крови, так и далеких. «Христос рождается!» - раздается радостное песнопение по всем храмам Божиим, и плывет вместе со звоном колокольным от многолюдных городов и сел через долы и горы, по полям и дорогам, по всему неоглядному простору светлорусскому.
Вечером, в канун Рождества Христова, неизменно придерживающиеся старых благочестивых обычаев люди русские не нарушают поста: по уставу церковному разрешается вкушать в это время только «сочиво» (взвар рисовый или ячменный - с медом, или ягодный и плодовой) с хлебом пшеничным, «оладьи» медовые да пироги постные. Розговенье - утром, после ранней обедни; а до утра все еще стоят на Руси Филипповки, идущие с 15-го ноября вплоть до веселых-радостных Святок. А живут Святки от Рождества до Крещенья (с 25-го декабря по 6-е января). «Пост - поста, праздник - празднуй!» - говорят в народе, подобно тому, как говорят и «делу - время, потехе - час!» От Филипповок - рукой подать до Святок: «Сочельник - к Святкам с Филипповок мост!», «По сочельникову мосту идет Коляда из Новагорода!» - повторяет сельщина-деревенщина, вспоминая об этом времени, и добавляет: «Уродилась Коляда накануне Рождества, на Коляду прибыло дню на куриную ступню»... и т. д.
«Коляда» («коледа») - слово загадочное, неоднократно ставившее в тупик исследователей нашего народного быта и приводившее их к самым противоречивым заключениям. Не только бытописатели, но и сам народ приурочивает к этому слову различные понятия. Так, на севере называют колядою рождественский сочельник, колядованием - обряд хождения по домам на Рождество с поздравлениями и песнями, со звездою. В Новгородской губернии за коляду слывут подарки, получаемые при этом хождении. В южных и юго-западных полосах зовут этим именем самый праздник Рождества и даже все Святки. «Колядовать» на белорусском наречии означает - Христа славить. Если же этим словом обмолвится смоленский мужик, то оно имеет в его устах иное значение -побираться, просить милостыню, - утрачивая таким образом даже свой настоящий смысл. В старину «колядовали» накануне Рождества по всей Руси. Теперь же этот обычай сохранился во всей полноте только в Малороссии да среди белорусов. Он состоит в том, что молодежь деревенская, парни и девушки, - отстояв всенощную или заутреню, идут веселой гурьбою по подоконью, останавливаясь особенно долго там, где горит огонь. Тороватые хозяева оделяют колядующих «кольцами» колбасы, оладьями, орехами или деньгами. В Киевской и Волынской губерниях половина собранных денег еще недавно отдавалась на церковь; в других же местах всегда все деньги шли на устраиваемую на Святках пирушку. Песни-«колядки», которыми величают новорожденного Христа в Малороссии, отличаются большим разнообразием и зачастую свидетельствуют о глубокой древности своего происхождения. В одной их них, например, поется о том, как «Божья Мата в полозе лежит, Сынойка родить; Сына вродила, в море скупала...» Другая гласит совсем об ином:
«На сивом море
Карабелъ на воды,
В том кораблейку
Трое воротцы;
В перших воротейках
Месячок светитчи,
В других воротейках
Солнечько сходит,
В третьих воротейках
Сам Господь ходит,-
Ключи примая,
Рай вотмикая»...
В тех из чисто великорусских губерний, где сохранился обычай колядования, он стал исключительным достоянием детворы деревенской, с увлечением выполняющей его за старших. И теперь еще можно видеть в ночь перед Рождеством кое-где толпы ребят, один из которых несет на палке зажженный фонарь в виде звезды, а все другие бегут за ним на каждый двор, куда только их пускают хозяева.
«Коляда, коляда!
Пришла коляда
Накануне Рождества;
Мы ходили, мы искали
Коляду святую
По всем дворам,
По проулочкам.
Нашли коляду
У Петрова двора;
Петров-то двор - железной тын,
Середи двора три терема стоят:
Во первом терему - светел месяц,
В другом терему - красно солнце,
А в третьем терему - часты звезды...»
«Колядка» продолжается прославлением хозяина, которому придается прозвище «светел месяц», хозяюшка является в устах колядующих «красным солнцем», дети их - «частыми звездами», и, наконец, детвора возглашает в заключение песни:
«Здравствуй, хозяин с хозяюшкой,
На долгие веки, на многая лета!».
Иногда этот конец заменяется более выразительным - вроде : «Хозяин в дому - как Адам на раю; хозяйка в дому - что оладьи на меду; малы детушки - что виноградье красно-зеленое...» А затем -«звездоносец» кланяется и уже не песней, а обыкновенной речью, поздравляет хозяев с наступившим праздником.
В некоторых местностях припевом к «колядкам» служат слова «Виноградье красно-зеленье мое!», или «Таусинь, таусинь («Ай, ов-сень!»)!» В песенном собрании П. В. Шейна есть следующая своеобразная колядная песня, записанная в Псковской губернии:
«Ходили, гуляли колядовщики,
Сочили-искали боярского двора:
Наш боярский двор на семи верстах,
На семидесяти столбах.
Как поехал государь на Судимую гору -
Суд судить по сто рублей,
Ряды рядить по тысячи.
Как едет государь со Судимой со горы,
Везет своей жене кунью шубу,
Своим сыновьям по добру коню,
Своим невестушкам по кокошничку,
Своим дочушкам по ленточки,
Своим служенькам по сапоженькам.
Подарите, не знобите колядовщиков:
Наша коляда ни мала, ни велика,
Ни в рубль, ни в полтину,
Ни в четыре алтына.
Подарите, не знобите колядовщиков!
Либо из печи пирогом,
Либо из клети осьмаком,
Либо кружечка пивца,
Либо чарочка винца.
Хозяин - ясен месяц.
Хозяюшка - красно солнышко в дому!»...
Подобие обычая «колядованья» уцелело на Руси повсеместно - как в селах, так и в городах, не исключая столиц; но там не слышно уже этих наивных в своей неподкрашенной простоте песенок-колядок. Они заменились тем же самым «славлением», с которым ходит на первый день праздника церковный причт по домам.
В Малороссии наиболее, чем где бы то ни было, сохранились обычаи, которыми ознаменовалась в древней Руси встреча Рождества Христова. Там и в настоящее время «святой вечер» (как называют канун великого праздника) проводится точно так же, как проводился многие годы тому назад.
При первом блеске вифлеемской звезды вносится старейшим в Дом связка сена в хату и стелется в красном - переднем - углу на лавке: эту последнюю накрывают, поверх сена, чистой скатертью: а затем ставят на нее под божницею необмолоченный сноп ржи или пшеницы. По бокам снопа помещается кутья - каша из ячменя или рису, с изюмом и взвар из сушеных груш, слив и других плодов. И каша, и взвар покрываются кнышами (пшеничными хлебами). Начинается ужин - «вечеря». У образов теплится зажженная хозяином лампада, вокруг стола, усыпанного сеном и накрытого белым столешником, садятся все домашние. Подаются галушки, вареники, жаркое и - после всего - каша-кутья и взвар. За вечерей гадают об урожае. Для этого вытаскивают из-под столешника стебельки сена, по длине которых и судят о будущем росте хлебов. Выдергивают также из снопа, стоящего под божницею, соломинки: если выдернется с полным колосом - ждать надо урожая, с тощим - недорода. Когда все повечеряют и хозяйка начнет убирать со стола, опять начинается гаданье, -на этот раз по осыпавшимся семенам трав: если осыпется больше черных - хороша будет гречиха-дикуша, а больше желтых и красных - можно рассчитывать на овсы, на просо да на пшеницу. Сноп остается в углу до самого Нового Года. Со «святого» вечера вплоть до 1-го января не выметает ни одна хозяйка в Малороссии сор из хаты, -чтобы затем весь его, собранный в кучу, сжечь во дворе. Этим охраняется, по народному поверью, урожай сада и огорода от гусениц, червей и других врагов плодоносящей растительности.
По старинному преданию, накануне Рождества, в самую полночь отверзаются небесные врата, и с высот заоблачных сходит на землю Сын Божий. «Пресветлый рай» во время этого торжественного явления открывает взорам праведных людей все свои сокровища неоценимые, все свои тайны неизъяснимые. Все воды в райских реках оживают и приходят в движение; источники претворяются в вино и наделяются на эту великую ночь чудодейной целебною силой; в райских садах на деревьях распускаются цветы и наливаются золотые яблоки. И из райских пределов обитающее в них Солнце рассылает на одетую снежной пеленою землю свои дары щедрые-богатые. Если кто о чем будет молиться в полночь, о чем просить станет, - все исполнится-сбудется, как по писаному, - говорит народ.
У сербов и лужичан существует обычай - выходить рождественской полночью в поле, на перекресток дорог и смотреть на небо. По словам стариков, перед взорами угодных Богу людей открываются небесные красоты неизреченные. И видят они, как из райских садов зоря-зоряница выводит солнце красное, как она, ясная, усыпает путь его золотом и розами. И видят они, как бьют в муравчатых берегах ключи воды живой, как расцветают цветы духовитые, как золотятся-наливаются плоды сочные на деревьях серебряных с листочками бумажными... Многое еще видят достойные видений люди, да все меньше таких становится на земле, затемненной грехами нераскаянными. А как ни смотри на небо грешная душа - ничего, кроме синевы небесной да звезд, - и то если они не укрыты темным пологом туч, - не высмотреть ей и в эту ночь откровений.
У юго-западных славянских народов, там, где быт их еще не изменил единокровной с народом русским старины (наприм., у тех же сербов, а также далматинцев, кроатов и некоторых других) канун Рождества Христова, называющийся в честь пробуждающегося и выезжающего на летнюю дорогу солнца, «бадним днем» (от слова будити, бдети и т. д.), проводится и бедными, и богатыми людьми одинаково, по установленному предками обряду-обычаю. Утром вырубается в ближнем лесу толстая дубовая колода и привозится на двор. Как только начнет смеркаться, домохозяин-большак вносит ее в хату и, входя, приветствует всех домашних пожеланием провести счастливо «бадний день». Колоду обмазывают медом, посыпают хлебными зернами, затем кладут в печь на уголья. Когда колода («бадняк») разгорится, семья собирается близ очага за накрытым праздничным столом и начинает разговляться. По улицам горят в это время смоляные костры, молодежь у околицы палит из ружей. В каждой семье ждут гостей на вечерю. Первый гость зовется «положайником», и с появлением его в хате связываются потом все беды и радости, случающиеся в году с семьею. Твердо будучи убеждены в непреложности этого поверья, хозяева стараются приглашать на рождественскую вечерю к себе только тех людей, которые могут, по-видимому, принести счастье.
Входя в хату, положайник берет из кадки, стоящей в сенях у двери, горсть зерен и, бросая их к хозяевам, произносит: «Христос ся роди!» Большак-хозяин отвечает: «Ва истину роди!» и приглашает положайника сесть на почетное место, остававшееся до тех пор не занятым. Но гость медлит отозваться на приглашение: он идет к очагу и начинает бить кочергою по горящей дубовой колоде так, что искры летят из нее во все стороны; бьет, а сам приговаривает пожелание, чтобы сколько вылетит искр, столько уродилось бы копен жита, сколько искр - столько бы и приплода на скотном дворе, сколько искр - столько мер овощей на огороде и т. д. Затем все присутствующие берут в руки по зажженной восковой свече, молятся на иконы и целуют друг друга со словами: «Мир Божий! Христос ся роди, ва истину роди, покланяемо се - Христу и Христову рождеству!» После этого свечи передаются хозяину, который ставит их в чашку, наполненную зернами, а немного времени спустя гасит их, опуская зажженными концами в зерна. Все принимаются за еду.
На рождественской трапезе необходимыми кушаньями являются здесь мед и «чесница» (пресный пшеничный хлеб с запеченной в нем монетою). Большак-хозяин разламывает чесницу и разделяет между трапезующими; кому достанется кусок с монетою, - того ожидает счастье. Бадняк-колода, по мнению старых сведущих людей, наделяется свыше целебною силою. Уголья и зола, остающиеся после него в очаге, считаются лекарством против болезней рогатого скота и лошадей; если дымом его тлеющей головни окурить на пасеке улья, то это помогает дружному роенью пчел и т. д. Зернами, разбросанными по полу во время встречи гостя-положайника, хорошо кормить кур, чтобы те лучше неслись; солому, которою устилается на «бадний день» пол хаты, выносят на ниву и разбрасывают по ней, думая, что от этого будет лучший урожай по весне. Во многих местностях огонь «бадняка» поддерживается не только в день великого праздника, но и во все Святки - вплоть до Нового Года.
Стародавняя старина, уцелевшая до сих пор от всесокрушающей руки беспощадного времени, никогда не проявляется в народном быту так ярко, как во дни, окружающие великий праздник Рождества Христова.
«Как и нонче у нас святые вечера пришли,
Святые вечера, Святки-игрища.
Ой, Святки мои, святые вечера! Ой, Дид!
Ой, Лада моя! Ой, Дид! Ой, Лада моя!...»
- запеваются первые песни святочные, зачинаются игрища затейные. На Святки - простор-приволье широкому размаху живучей родной старины. Это - время, для которого словно и создавало богатое народное воображение пестроцветную вязь поверий, гаданий, игр и обычаев. «Русская Русь», заслоненная суровым обиходом трудовой жизни простолюдина, словно просыпается от своей дремы и смелой поступью идет в святочные дни и вечера по всему светлорусскому раздолью. Она нашептывает народу-пахарю о забытых преданиях былого-минувшего, вызывает его на потеху утешливую, пробуждает в стихийной душе миллионоголового правнука Микулы Селяниновича память обо всем, чем было живо богатырское веселье пращуров современных землепашцев, крепко держащихся за землю-кормилицу.
Празднование Рождества Христова в царских палатах XVI-XVII века начиналось еще накануне, рано утром. Царь делал тайный выход. Благочестивые государи московские и «всеа Руссии» любили ознаменовывать все великие праздники делами благотворения. Так было и в этом случае. В сочельник, когда вся Москва - и первый богач, и последний бедняк - готовилась, каждый по своему достатку, к празднику, - голь-нищета московская переполняла, еще до утреннего света, все площади, в надежде, что царь не захочет, чтобы кто-нибудь из его людей и людишек оставался голодным в предстоящие великие дни. О тайном выходе знали все, кому о том знать надлежало. Неожиданно совершенное впервые - превратилось в обычай; последний - в освященный годами обряд царского обихода. Если не сам государь, то кто-либо из ближних бояр его должен был исполнять положенное. Но только болезнь могла прибегнуть к замене царя приспешником, удостоивавшимся представлять собою священную особу государя. Обыкновенно же этот выход совершался самим царем.
Ранним утром, сопровождаемый малым отрядом стрельцов и несколькими подъячими так называемого Тайного приказа, венценосный богомолец выходил из палат. Он был облечен в «смирныя» одежды простого боярина и в то же время был «смирен духом». Шествие направлялось к тюрьмам и богадельням. В первых растворялись к царскому посещению казематы «сидельцев за малыя вины» и полонянников; во вторых - ждали «светлаго лицезрения государева» увечные, расслабленные, убогие. По улицам и площадям, облегавшим путь, по которым надлежало шествовать участникам тайного выхода, теснился бедный люд, жаждавший получить милостыню из рук государевых. Одновременно с этим, по всем стогнам Белокаменной, стрелецкие полковники и пользующиеся доверием царевые подъячие раздавали «от щедрот государевых» нищим, калекам и сирым праздничное подаяние. Земский Двор, Лобное Место и Красная Площадь собирали вокруг себя особенно много бедноты, памятовавшей слова указа государева о том, чтобы ни один бедный человек на Москве не остался в этот день без царской милостыни.
За четыре часа до рассвета самодержец выходил на благочестивый подвиг. Темень зимней ночи черным пологом лежала над одетою снегами Москвой. Впереди государя несли фонарь, обок следовали подъячие Тайного Приказа, поодаль - стрельцы. Встречные на пути оделялись деньгами. Прежде всех «узилищ» посещался Большой тюремный двор. Богомольный гость заключенных обходил каждую избу, выслушивая жалобы колодников - одних освобождая по своему царскому милостивому изволению и скорому суду, другим облегчая узы, третьим выдавая по рублю и по полтине на праздник. Всем «сидельцам тюремным», по приказанию государя, назначался на великие дни праздничный харч. С Большого тюремного двора государь шествовал на «Аглинской». На этом дворе милость царева изливалась на полонянников. Шествуя отсюда, в Белом и Китай-городе государь оделял из своих рук всякого встречного бедняка. Возвратившись с описанного выхода в палаты, царь шел в покои на отдых. Отдохнув и переодевшись, он выходил в Столовую избу или Золотую палату, или же в какую-либо из дворцовых («комнатных») церквей. Царские часы венценосный богомолец слушал - окруженный сонмом бояр, думных дьяков и ближних чинов.
В навечерии великого праздника - царь в белой, шелком крытой шубе, отороченной кованым золоченым кружевом и золотной нашивкою, шел в Успенский собор, где стоял за вечернею и слушал действо многолетия, «кликанное» архидиаконом. После этого патриарх, по описанию Забелина, «со властьми и со всем собором здравствовал государю»... Произносилось «титло». Государь обменивался поздравлениями с патриархом и всеми присутствовавшими; затем, приняв патриаршее благословение, шествовал в палаты.
В сумерки, при трепетном мерцании первой вечерней звезды, являлось во дворец «славить Христа» соборное духовенство с хорами государевых певчих; к последним иногда присоединялись «станицы» патриарших, митрополичьих и других певческих хоров. Славельщики входили в Столовую избу или в Переднюю палату. Государь принимал гостей по уставу - по обычаю, жалуя их белым и красным медом, который золотыми и серебряными ковшами обносили специальные подносчики. Кроме царского угощения, христославы получали и «славленое» (от 8 алтын с 3-мя деньгами до 12 рублей, смотря по положению того, от кого был хор). Русские цари очень любили церковное пение, а потому жаловали «воспевак», обладавших выдающимся искусством в нем, и наособицу.
Наставал самый праздник Рождества Христова. Царь шел к заутрене в Золотую палату. В 10-ом часу утра расплывался над Москвою первый гулкий удар красного благовеста к обедне, подхватываемый колокольнями сорока-сороков московских. В это время государь был уже в Столовой палате, убранной «большим нарядом». Он сидел на своем царском месте, рядом с которым стояло патриаршее кресло. Бояре и думные дьяки сидели по лавкам, застланным «бархатами»; другие ближние люди, младших разрядов, стояли поодаль. По прошествии некоторого времени в палату вступал патриарх, предшествуемый соборными ключарями с крестом и со святою водою. Святителя сопровождал сонм митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов. Государь вставал навстречу архипастырю, шедшему славить Христа. После пения положенных по уставу молитв, «стихер» и многолетия, патриарх поздравлял царственного хозяина Земли Русской и, по приглашению его, садился рядом с ним. Затем, немного спустя, благословив государя, иерарх Православной Церкви, со всеми духовными властьми, шел в царицыны покои, в государынину Золотую палату. После царицы патриарх посещал всех членов царского семейства.
Государь, между тем, собирался к обедне в Успенский собор. Выход в собор совершался по Красному крыльцу, в предшествии и сопровождении бояр. Государь был одет в царское платно (порфиру), становой кафтан и корону; на груди его были возложены царские бармы; в руке он держал царский жезл. Под руки держали царственного богомольца двое стольников в золотых праздничных ферязях. Люди меньшего чина начинали шествие, большего чина вельможи следовали за царем.
Отслушав литургию, государь в одном из приделов собора переменял царское платно на «походное» и возвращался во дворец. Там в это время приготовлялся уже праздничный стол - на патриарха, властей и бояр. Но, верный своему благочестивому обычаю, самодержец московский не садился за стол, не узнав, что все исполнено по его изволению.
А «изволил» государь приказывать еще с утра: «строить столы» для бедных и сирых. В Передней палате или в одних из теплых сеней государевых, к этому времени были уже другие гости: собиралось-скликалось по Москве до ста и более нищих и убогих. Столы уставлялись пирогами и перепечами, ставились жбаны квасу и меда сыченого. По данному ближним боярином знаку, присенники впускали царских гостей, занимавших места за столами. Входили подносчики и оделяли всех обедавших - от имени царского - калачами и деньгами (по полтине). Следом за ними палатою проходил ближний боярин, изображавший собою заместителя государева, и всех «опрашивал о довольстве». И только после того, как этот боярин приносил царю весть, что его убогие гости сыты, пожалованы «жалованьем» и отпущены со словом милостивым, - садился государь в Столовой палате за столы, «браные на патриарха и властей». Иногда, в то же самое время, столы для убогих и сирых «строились» и в царицыных покоях, в ее Золотой палате, где также раздавалось беднякам щедрою рукою царское жалованье. Утром, пред обеднею, к царице съезжались старшие боярыни, вместе с которыми она и слушала славление патриарха.
Встретив праздник делами благотворения обойденным судьбою несчастным и приняв «здравствование» духовных и светских властей ближних людей своих, государь отдавал себя семье. На другой день он слушал утреню и обедню в одной из своих комнатных церквей, после чего принимал приезжих из других городов христославов «духовнаго и светскаго чина». К царице в это же время собирались, по «нарочитому зву», приезжие боярыни. Родственники государя и государыни оставались в царицыных палатах - к «столу»; все же другие гостьи уезжали, так как им, по уставу, не предоставлялось права обедать за царскими столами.
На третий день великого праздника государь «шел саньми» на богомолье в один из наиболее чтимых, прославленных своими святынями московских монастырей. На раззолоченных, испещренных хитрым узорочьем санях, по сторонам царского места, крытого персидскими коврами, стояли два ближних боярина и два стольника. За государевыми санями ехала царская свита: бояре, окольничие, дети боярские. Поезд оберегался ото всякого лиха отрядом стрельцов во сто человек. Несметные толпы народа окружали царский путь, бежали и скакали на конях за поезжанами, приветствуя «батюшку-царя» радостными кликами. Посетив московские святыни, на обратном пути с богомолья государь заезжал поклониться праху родителей и возвращался в свои палаты.
Вечер этого дня царь, в кругу своей семьи, проводил в особой Потешной палате. В ней - гусельники, домрачеи, скрипочники, органисты и цимбальники услаждали слух государя. Скоморохи с карлами и карлицами забавляли царское семейство песнями, плясками и всякими другими «действами». Представали здесь иногда перед царскими взорами и «заморские искусники комедийнаго дела». С этого вечера в царицыных покоях и в теремах царевых начиналось время святочных забав.
«Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню,
Я у батюшки в терему, в терему,
Я у матушки в высоком, в высоком...»
- звенела, переливалась переливами голосистыми старинная «подблюдная» песня, и в наши дни общая всем святочным игрищам-беседам:
«Пал, пал перстень
В калину, в малину,
В черную смородину...
Гадай-гадай, девица,
Отгадывай, красная,
Через поле идучи,
Русу косу плетучи,
Шелком первиваючи,
Златом персыпаючи»...
А на Москве Белокаменной и по всей Земле Русской веселые рождественские Святки были уже в полном разгаре.