Понятие о царе-государе, как о самодержавном хозяине Земли Русской, вырастало постепенно - одновременно с развитием народного самосознания. От призванных «володети и княжити» князей-дружинников, - пережив князей-ставленников, которым нередко приходилось слышать увековеченные летописью слова: «А мы тебе кланяемся, княже, а по твоему не хотим!», - оно выросло до представления о великом князе - «Божьем слуге», «страже Земли Русской от врагов иноплеменных и внутренних». Но нужно было пройти векам, чтобы великий, старший над князьями уделов, князь встал в глазах народа-пахаря на высоту царя - «государя всея Руси», каким является он в палатах Москвы Белокаменной на исходе XVI столетия.
Но Забелин26)[ 26) Иван Егорович Забелин - замечательный русский историк, автор «Домашнего быта русских царей и цариц», «Опытов изучения русских древностей», книги «Минин и Пожарский, прямые и кривые в Смутное время», очерка «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве», двух томов «Истории русской жизни с древних времен» и других трудов. Он родился в 1820 году в гор. Твери, образование получил в московском Преображенском училище, дальше которого не мог пойти по недостатку средств. В 1837 году он поступил в Оружейную палату канцелярским служителем второго разряда. Первою статьей его было описание путешествий русских царей на богомолье в Троице-Сергиевскую лавру («Моск. Губ. Вед.» 1842 г). С 1848 по 1859 год И.Е. Забелин служил в архиве дворцовой конторы, затем перешел в Императорскую археологическую комиссию, членом которой состоял до 1876 года. В 1879 году он был избран в председатели общества истории и древностей; 1884 год ознаменовался для него избранием в члены-корреспонденты Академии Наук, а 1892 - в почетные члены ее. Исследования И.Е. Забелина, главным образом, относятся к древнейшему периоду киевской эпохи и московскому периоду русской истории], вполне справедливо замечает, что «новый тип политической власти вырос на старом кореню». Несмотря на разноречие именований и рознь обиходов княжеского и царского почитания, народная Русь исстари веков стояла на служении верой и правдою «батюшке-государю» и была связана со своим верховным вождем неразрывными узами верноподданнической любви.
К русскому народу, более чем к какому-либо другому, применимо название - стихия. Русская стихийная душа представляет собою столь самобытное и сложное явление, что надо быть коренным русским, родиться проникнутым до мозга костей духом народности человеком, чтобы составить более или менее ясное понятие о ней и сколько-нибудь определенно разобраться в народных взглядах и понятиях, верованиях, представлениях и чаяниях, - во всем живом внутреннем мире многомиллионной богатырской семьи. Внешний облик этого загадочного на чужой взгляд великана крепко-накрепко связан со всем тем, что составляет его сокровенное святая-святых. Слово и дело в жизни этого стойкого в своих убеждениях, неуклонного в своих стремлениях, прямого в проявлениях чувств народа всегда шли рука об руку. Слово-язык и слово-предание являются на Руси неисчерпаемым источником изучения внешней и внутренней жизни. Богатство языка, - сильного своею живою образностью и неподражаемой простотою, меткого в определениях и яркого, как ярка русская государственная жизнь, - богатство русского слова не менее самого народа говорит о стихийности.
Твердо обоснованное, укоренившееся в неизведанные глубины народного сердца понятие о власти, призванной стать у кормила великой и обильной Русской земли, также не может не быть отнесено к цепи стихийных проявлений творческого духа русского народа. Как таковое, оно не могло не отразиться с достаточной ясностью в языке и его драгоценной сокровищнице - изустном творчестве, дошедшем до наших дней через бесконечную путину веков в наиболее живучих образцах своих: песнях, сказках, пословицах, загадках и поговорках. Русская простонародная мудрость отводит в них далеко не последнее место многозначительно звучащим в народных устах словам: «князь», «царь» и «государь».
С первым из названных слов в песнях и былинах, этих древнейших памятниках проявления духовной жизни народа, связан постоянный прислов «красно-солнышко». При этом все свойства прекраснейшего из светил переносятся и на князя, переливаясь на все лады воображения стихийного певца-сказателя. Всюду и всегда сопутствует слову «князь» слово «ласковый». Взять для примера хотя бы следующий отрывок, неоднократно повторяющийся в старинных русских былевых песнях:
«Во стольном было городе во Киеве,
У ласкова осударь-князя Владимира.
Было пирование, почестной пир,
Было столование, почестной стол
На многи гости, бояра
И на русские могучие богатыри».
Ласковый осударь-князь этого песенного сказания является олицетворением того, какими все вообще князья русские представлялись глазам жившего под их властной рукою прямодушного народа-пахаря.
Летописный рассказ, сохранивший княжескую Русь от забвения в потомстве, согласуясь с народом, напоминает нам о столь ласковых речах древнерусских князей к людям веча, как «Братия мои милые!»
- Ярослава Мудрого27)[27) Ярослав 1-й, Владимирович, сначала князь новгородский, а затем, с 1089 г., великий князь всея Руси. Он родился в 978 году, а умер в 1054 году. Княжение его ознаменовано целым рядом войн с непокорными князьями-родичами, но более того - мудрым управлением Русью. Он покровительствовал просвещению, созидал храмы (Софийские - в Новгороде и Киеве), строил новые города (Юрьев), составил первый сборник русских законов («Русская Правда») и, созвав собор русских епископов, учредил самостоятельную русскую митрополию (в 1051 г.). Он был женат на дочери шведского короля Эрика и прижил с нею восемь сыновей, которым и роздал перед смертью княжеские уделы], «Братья володимерцы!» - князя Юрия28)[ 28) Юрий (Георгий) Всеволодович, князь владимирский и суздальский, сын князя Всеволода Большое Гнездо, родился в 1189 г., умер в 1225 году. На великокняжеский престол он вступил в 1219 году. Им основан Нижний Новгород. В его дни постигло Русь нашествие Батыя], или «Братья, мужи псковичи! Кто стар - то отец, кто мал - то брат!» князя Довмонта29)[ 29) Довмонт, в крещении Тимофей, - князь псковский (конца XIII века), родом из князей литовских. Он увековечил свое имя в русской истории защитою псковского княжества от внешних врагов (литовцев, ливонских рыцарей и друг.). В 1269 году была знаменитая осада Пскова магистром Ливонского Ордена, отбитая князем Довмонтом. В 1219 году этот подвиг его повторился; но вскоре любимый и справедливый из князей псковских умер. Церковь православная причла его к лику святых] псковского.
Позднее - слово «князь» заменяется в народной речи, согласно с последовательным развитием жизни, словами «царь» и «государь», сопровождаемыми теми же самыми уподоблениями, что и прежде. «Государь-батюшка, надежа православный царь», «белый царь», «красно-солнышко», «царь-ласковый, славный, грозный, великий», - вот, что повторяет в продолжение многих веков русский народ о своем властителе. Слово «царь» является в его устах наиболее ярким воплощением необычной силы, необычайного ума, необыкновенной красоты - телесной и духовной.
Царь-государь, добрый-ласковый властитель народа-пахаря, рисуется в воображении последнего поставленным над всеми другими царями земными. «Ты еще скажи, сударь, поведай нам - который царь над царями царь?» На этот вопрос народной мудрости еще и теперь по светлорусскому простору неоглядному разносят народные певцы - калики-перехожие свой простодушный ответ, вложенный в вещие уста премудрого царя «Голубиной Книги»:
«У нас белый царь над царями царь,-
Он и верует веру крещеную,
Крещеную, богомольную,
Он во Матерь Божью Богородицу
И во Троицу нераздельную:
Он стоит за дом Богородицы,
Ему орды все преклонилися
Все языцы ему покорилися...»
Царь объединен с народом в памяти последнего, как Творец - с мирозданием. Это - одна неделимая стихия, самое существование которой неразрывно связано с обеими составными частями ее. Клич народа призвал князя-царя-государя на Святую Русь; слово народное возвеличило его на светлорусском просторе-приволье; это же самое слово говорит и об его самодержавии, никем и ничем - кроме Бога - не ограниченном. «Царь земной под Царем Небесным ходит!» - сказала народная Русь. «Никто против Бога, ничто против царя!», «Правда Божья, суд - царев!», «Одному Богу государь ответ держит!», «Царь - от бога пристав!», «Никто - как Бог да государь!» - подтвердил народ в целом ряде пословиц, как бы сделавшихся законами его общественной нравственности.
«Русской Земле нельзя без государя быта», - облетело всю Русь вещее слово истинно русских людей в смутную годину миновавших лихолетий и всегда находило живой отклик в народе, сказавшем про себя, что он - «душой Божий, а телом - осударев!». И всякий раз сердцем слышал самодержец, что отклик шел к нему из глубины стихийной души могучего богатыря-народа. «Без бога свет не стоит, без царя - страна не правится!», «Без царя народ сирота, земля - вдова!», «Светится солнышко на небе, а русский царь - на земле!» - яснее складывается мысль этого миллионоголосного отклика. «Народ - тело, царь - голова!» - мыслит русский человек и, видя в царе олицетворение высшей справедливости, заносит на скрижали своей вековой мудрости резкие слова: «Где царь - тут и правда!», «Где царь - там гроза!», «Близ царя - близ чести!», «Близ царя - близ смерти!».
Второе и четвертое изречения должно, несомненно, отнести к «ослушникам - волкам стада государева, царскому добру досадителям» - в одно и то же время являющимися, в представлении сказателя пословиц, ослушниками, волками и досадителями народа.
«Царь - не огонь, да ходя близ него, опалишься!» - иносказательно обрисовывает простодушный краснослов опалу. «Гнев царев - посол смерти!», «До царя дойти - голову нести (повинную)!», «Царское осуждение - бессудно!»; но - «Ни солнышку всех не угреть, ни царю на всех не угодить!» - смягчает народ свое понятие о грозном царе, представляющемся ему прежде и после всего царем ласковым, милостливым и великодушным - при всей своей нелицеприятной справедливости. «Нет больше милосердия, чем в сердце царевом!», «Кто Богу не грешен, царю не виноват?», «До милосердного царя и Бог милостлив!», «Бог милостлив, а царь жалостлив!», «Бог помилует, царь - пожалует!», «Виноватого Бог простит, правого царь пожалует!» - дополняется одно крылатое слово другим. Известнее всех среди них то и дело звучащее на Руси: «За Богом молитва, а за царем служба, не пропадает!» - выражение, вошедшее в плоть и кровь народа, с малых лет воспринимающего понятие о том, что «жить -царю служить».
Как же и чем служить этому прообразу всего справедливого, всего могущественного, всего милостливого? - невольно зародился вопрос в пытливой душе народа. «Царю правда - лучший слуга!» - ответил он сам себе и, в строго последовательной цепи своих определений, дает подробный перечень всех родов службы верою и правдою. «Царь без слуг - как без рук!» - говорит он и, умудренный многовековым опытом, заявляет: «Холоден, голоден - царю не слуга!». В этой последней поговорке благосостояние страны как бы связывается с лучшей службой государю, и таким образом в пяти словах разрешается наиважнейший вопрос внутреннего уклада государственой жизни.
Высоко, превыше всего и всех, как город на горе, ставя царя-венценосца, народное слово окружает его тыном приспешников - ближних людей, советчиков, ни на пядь не отступая в этом случае от жизненной правды. Добрых советчиков, доблестных слуг истины, какими всегда славилась Святая Русь - эта родина богатырей духа, -именует крылатое слово «очами» и «ушами» государевыми. Они, по представлению народа, как лучи - свет и тепло красного солнышка, несут милость царскую на благо родной земли. Но многовековой опыт государственной жизни подсказывает народной мудрости и другие взгляды на окруженный живым тыном «город на горе». «Царево око видит далеко!», но «Из-за тына и царю не видать!», «Царские милости в решето сеются!», «Жалует царь, да не жалует псарь!», «До Бога высоко, до царя далеко!». Русский народ, однако, сознает свою стихийную силу, и это сознание является ярким лучом света во мраке его угрюмых взглядов на таких приспешников, которые - «Царю застят, народу напастят». И вот - из уст его вырываются речения: «Народ думает - царь ведает!», «Как весь народ вздохнет, до царя дойдет!»...
Могучий вздох народа, заслоненного приспешниками, огородившими тыном красно-солнышко Земли Русской, вздох богатыря-великана, вылетающий из миллиона грудей, звучит отголоском во многих песнях, навеянных по словам баяна-песнотворца недавних дней, «с пожарищ дымом-копотью, с сырых могил мятелицей». И чуткое сердце русского «белаго царя» неизменно отзывается голосу народного горя. «Ясныя очи государевы», те - по именованию народа - «очи соколиныя», увидеть которые всегда слыло счастьем для каждого русского человека, - видят силою проникновения: кто народу и государю друг, кто - враг. Они, эти зоркие очи, снимают тяготы непосильные, отводят от народа беду наносную. Наделяя царя всем, в чем видит силу и обаяние, народ налагает на него великую ответственность перед Богом. «Народ согрешит - царь умолит, а царь согрешит - народ не умолит!», «За царское согрешение Бог всю землю казнит!», - изрекает он со всею своей прямотою и резкостью, не щадя даже того, в ком видит олицетворение высшего начала на земле.
Радость царская - радость всей Земли Русской, печаль государева - горе всего народа, грех царев - прегрешение всей Руси. Эти три понятия яркой полосою прошли в слове-предании русского народа. Они же и в наши дни волнами всплывают на поверхности могучей своею самобытностью народной стихии, проходя в жизнь и дух народа, как тепло солнца и влага дождя - в корни растений. В воле царя народ видит закон, в законах - ясно выраженную мудрость цареву, пред которою древние памятники изустной мудрости советуют преклоняться с благоговением. Безграничное доверие к проявлению этой воли, беззаветная преданность и бескорыстное служение тому, кто - в представлении народной творческой мысли, как солнышко красное лучами животворными - пригревает Землю Русскую светом ясных очей своих с высоты святорусского трона, - вот три звена, в одну могучую стихию связующие народную душу с сердцем царевым.
Древние грамоты недаром именовали русский народ царелюбивым: он относит слово «царь» - ко всему наиболее величественному в природе, обступающей его со всех сторон, в природе, с которою он связан, как со своим надежею-царем, всею своей жизнью. Так, например, огонь и вода - две главные силы могучей природы. Русский народ говорит: «царь-огонь», «царица-водица»... Могущественнейший между птицами орел, по народному крылатому слову -«царь-птица», сильнейший между зверями лев - «царь-зверь», прекраснейший представитель цветочного царства розан -«царь-цвет». Идет из народных уст слово и о «царь-траве», и о «царь-земле» и о «царь-камне». Прославленная русскими сказками всем красавицам красавица слыла «Ц а р ь-Девицею». Очевидно, это всеобъемлющее слово на такой недосягаемой высоте высокой стоит в понятии народа-пахаря, что ярче его нет в народном словаре никакого прислова. Даже лучшая песня слыла на Святой Руси «песней царскою умильною». А наиболее долговечные из этих «царских» песен, былинные сказания, зауряд кончались такой славою государю, как:
«Слава Богу на небе, слава! Государю нашему на всей земле, слава! Чтобы нашему государю не стареться, слава! Его цветному платью не изнашиваться, слава! Его добрым коням не изъезживаться, слава! Его верным слугам не излениваться, слава! Чтобы правда была на Руси, слава! Краше солнца светла, слава! Чтобы царева золота казна, слава! Была век полным-полна, слава! Чтобы большим-то рекам, слава! Слава неслась до моря, слава! Малым речкам до мельницы, слава!»
В стародавние времена воспевались народом русским царские милости, славились походы государевы, запечатлевались в песне и горе, и радость царские по поводу того или другого события. И всегда слышалось в этих песнях благоговейное отношение к высокому предмету воспевания. Как трогательно-простодушно хотя бы следующее, сложившееся в более позднюю пору песенное сказание:
«Когда светел, радошен во Москве благоверный царь Алексей, царь Михайлович, народил Бог ему сына царевича Петра Алексеевича, перваго императора по земле. Все-то русские как плотнички мастеры, во всю ноченьку не спали, колыбель-люльку делали они младому царевичу; а и нянюшки, мамушки, сенныя красныя девушки во всю ноченьку не спали, шинкарочку вышивали по белому рытому бархату оне красным золотом; тюрьмы с покаянными они все распущалися; а и погребы царские они все растворялися. У царя благовернаго еще пир и стол на радости, а князи собиралися, бояра съезжалися и дворяне сходилися, а все народ Божий на пиру пьют, едят, прохлаждаются, - во весельи, в радости не видали, как дни прошли для младшаго царевича Петра Алексеевича, перваго императора»...
Русские цари всегда являли живой и яркий пример истинно христианского благочестия. Ни одно важное дело не предпринималось ими без испрошения благословения Божия. Каждая мысль венценосца сливалась с многомиллионной народною стихией, могучими волнами поступавшею к вековым стенам Кремля, в сердце которого -под сенью московских святынь - горело неугасаемой любовью сердце Земли Русской, воплощенное в ее державном хозяине. Общение с народом, проявлявшееся в царских - больших, малых и тайных - выходах, непосредственное участие государя в торжественных, освященных преданием обрядах (см. ниже) - не только доставляли московскому люду счастье видеть пресветлый лик самодержца, но и служили поводом к горячему проявлению нерушимого единения царя и народа.
Царь и народ, народ и царь... Проходили века, одно другим сменялись поколения; исчезало, - ровно с вешней полою водой сплывало, - с лица народной Руси все временное, преходящее, наносное. Но где бы, когда бы то ни было, произносились слова «русский народ», там всегда подразумевался и «русский царь»; где заходила речь о «русском царе», там неизменно выступал и вопрос о «русском народе». Это, действительно, в полном смысле слова, две равные части одной нераздельной, могучей своею многовековой самобытностью стихии.