- Вряд ли вы подойдете к шатру француза, сохранив волосы на голове, - откровенно сказал разведчик. - Вот если бы у меня была хоть одна из тысячи лодок, которые без пользы стоят там, вдоль берега, мы еще могли бы пробраться в неприятельский лагерь. Но смотрите, скоро стрельба прекратится: надвигается туман, который превратит день в ночь и сделает индейскую стрелу опаснее превосходнейшей пушки. Если вы достаточно сильны, чтобы идти вслед за мной, я двинусь вперед: ведь я жажду войти в форт Уильям-Генри хотя бы ради того, чтобы рассеять этих собак мингов, которые, как я вижу, прячутся на опушке березового перелеска.
      - Да, мы чувствуем себя достаточно сильными, - твердо сказала Кора, - и готовы встретиться с любой опасностью.
      Разведчик повернулся к ней с улыбкой сердечного одобрения и ответил:
      - Откровенно говоря, я хотел бы, чтобы у меня была тысяча мужественных молодцов, которые так же мало боялись бы смерти, как вы. Тогда меньше чем через неделю я оттеснил бы французов в их берлогу... Но, - прибавил Соколиный Глаз, поворачиваясь к остальным спутникам, - туман движется так быстро, что мы едва-едва успеем захватить его в равнине и скрыться в его клубах. Помните же, если со мной случится что-нибудь, держитесь так, чтобы ветер обвевал вашу левую щеку, а еще лучше - идите вслед за могиканами: ни днем, ни ночью они не собьются с дороги.
      Махнув рукой своим товарищам, разведчик осторожными шагами стал спускаться с крутого склона. Хейворд поддерживал сестер, и вскоре все очутились недалеко от подножия горы, на которую они недавно взбирались с таким трудом.
      Следуя направлению, выбранному Соколиным Глазом, путники сошли на равнину против западных ворот форта Уильям-Генри. Крепость была теперь в полумиле; густой туман скрывал путников от глаз неприятеля. Однако тут им пришлось остановиться и выждать, чтобы дымка тумана одела своим влажным покровом вражеский лагерь. Пользуясь остановкой, могикане выскользнули из лесной чащи и стали осматривать окружающую местность. Разведчик шел на небольшом расстоянии от них.
      Через несколько мгновений Соколиный Глаз вернулся с раскрасневшимся от досады лицом.
      - Хитрый француз поставил пикет как раз на нашем пути, - сказал он. - Тут и краснокожие и белые, и в этом тумане мы с таким же успехом можем попасть в руки врагов, как и миновать их.
      - Нельзя ли, сделав крюк, обойти пикет, а когда опасность минует, вернуться на тропинку? - спросил Хейворд.
      - Но разве можно, покинув в тумане раз выбранное направление, с уверенностью сказать, когда и в какую минуту снова отыщешь свою дорогу? Туманы Хорикэна - не то, что дым трубки мира или дым, который вьется над кострами, разложенными для защиты от москитов...
      Не успел он договорить, как послышался грохот пушки; снаряд пронесся через чащу, ударил в дерево и, отскочив от его ствола, упал на землю.
      Вслед за страшным предвестником мгновенно показались индейцы. Ункас заговорил на делаварском наречии.
      - Может быть, и так, мальчик, - пробормотал разведчик, когда молодой могиканин замолчал. - Идемте же, туман надвигается!
      - Нет, стойте! - крикнул Хейворд. - Сначала объясните: на что вы надеетесь?
      - Объяснить наши планы нетрудно, и знайте, что у нас мало надежды на успех. Однако все же лучше иметь какуюнибудь надежду. Ядро, которое вы видите, - прибавил Соколиный Глаз, отталкивая ногой безвредный снаряд, - по дороге из укрепления взрыло землю, и нам придется отыскать проделанную им борозду, если все другие признаки пути исчезнут... Теперь довольно слов, идите за мной, не то туман может рассеяться, и в таком случае мы, стоя между друзьями и врагами, попадем под их перекрестный огонь.
      Хейворд понял, что наступила действительно критическая минута, когда нужно действовать, а не говорить. Он стал между сестрами и быстро повлек их вперед, не спуская глаз со смутно рисовавшейся в тумане фигуры разведчика. Вскоре выяснилось, что Соколиный Глаз нисколько не преувеличивал густоты тумана: меньше чем через двадцать ярдов их окружили такие густые клубы, что они с трудом видели друг друга.
      Путники сделали небольшой крюк в левую сторону, потом повернули направо. Хейворд полагал уже, что они прошли половину расстояния, которое отделяло их от дружественного укрепления, но вдруг, по-видимому, футах в двадцати от них, раздался резкий оклик по-французски:
      - Кто идет?
      - Вперед! - шепнул разведчик, поворачивая влево.
      В эту минуту с десяток голосов повторило этот же вопрос, и в каждом слышалась угроза.
      - Это я! - крикнул по-французски Дункан и скорее повлек, чем повел за собой, своих спутниц.
      - Глупец! Кто "я"?
      - Друг Франции.
      - А мне кажется, ты больше похож на врага Франции. Стой, не то, клянусь, я превращу тебя в друга дьявола!.. Стреляйте, товарищи! Пли!
      Приказание было немедленно исполнено: выстрелы пятидесяти ружей разорвали туман. К счастью, цель была неясна, и пули пролетели мимо; однако они пролетели так близко от беглецов, что неопытному слуху Давида и девушек показалось, будто они прожужжали в нескольких дюймах от их ушей.
      Снова послышались окрики, и Хейворд ясно расслышал слова приказа не только продолжать стрелять, но и организовать погоню. Когда он объяснил, что означали крики врагов, Соколиный Глаз остановился и, быстро приняв решение, твердо произнес:
      - Выстрелим в них все сразу. Они подумают, что наши сделали вылазку, и отступят или же остановятся, выжидая подкрепления.
      Этот прекрасно задуманный план не удался. Едва французы услышали выстрелы, вся равнина ожила, ружья защелкали на всем ее протяжении - от берегов озера и до самой отдаленной опушки леса.
      - Мы привлечем на себя весь отряд! - воскликнул Дункан. - Друг мой, ведите нас вперед, к форту, если вам дорога собственная жизнь и наша!
      Разведчик был бы рад исполнить его желание, но он и сам не знал теперь, в какой стороне находится форт; напрасно поворачивал он к ветерку то одну свою щеку, то другую: они обе ощущали одинаковую прохладу. В эту затруднительную минуту Ункас натолкнулся на борозду, прорытую пушечным ядром.
      - Пустите меня вперед, - сказал Соколиный Глаз, пригляделся к направлению борозды и быстро двинулся по ней.
      Крики, проклятия, ружейные выстрелы сливались воедино и звучали со всех сторон. Но вдруг сильная вспышка света прорезала густой туман, пушечные выстрелы загремели над долиной, и их грохот отдался в горах и пещерах.
      - Это из форта! - крикнул, обернувшись, Соколиный Глаз. - А мы, как дураки, бежали к лесу, прямо под нож макуасов!
      Выяснив свою ошибку, маленький отряд тотчас же постарался наверстать потерянное время; путники напрягали все свои силы. Дункан охотно поручил Ункасу поддерживать Кору, которая с радостью приняла помощь молодого могиканина. Было ясно, что за беглецами гнались разгоряченные преследованием солдаты, и каждое мгновение им грозили плен или гибель.
      - Не давать пощады! - по-французски крикнул один из преследователей, казалось направлявший действия остальных.
      - Держитесь! Готовьтесь, мои храбрецы шестидесятого полка! - внезапно раздался голос сверху. - Сначала разглядите врага. Стрелять вниз, когда я отдам команду.
      - Отец, отец! - донесся из тумана пронзительный крик. - Это я, Алиса, твоя Эльси! Пощади, спаси нас!
      - Стой! - прозвучал прежний голос с такой тревогой и силой, что его звуки достигли леса и отдались эхом. - Это она! Господь вернул мне моих детей! Откройте ворота! Вперед, мои молодцы! Не спускайте курков, чтобы не убить моих овечек! Отбейте французов штыками...
      Дункан услышал скрип ржавых петель; он бросился на этот звук и увидел, что из ворот крепости выходят воины в темнокрасных мундирах. Он узнал солдат своего собственного батальона и, став во главе их, вскоре заставил врагов отступить.
      На мгновение дрожащие Кора и Алиса остановились: они были поражены неожиданным бегством Дункана и не могли понять, почему он покинул их. Но, раньше чем девушки успели заговорить или хотя бы собраться с мыслями, из клубов густого тумана внезапно появился высокий статный офицер, чьи волосы поседели от долгих лет военной службы. Он прижал Кору и Алису к своей груди, и жгучие слезы потекли по его бледным морщинистым щекам.
      - Благодарю тебя, господи! Пусть теперь надвинется какая угодно опасность - твой слуга готов встретить ее! - громко воскликнул он с шотландским акцентом.
     
     
      Глава XV
      Тогда пойдем, чтоб выслушать посла,
      Хоть я заранее сказать могу,
      Куда клониться будет речь француза.
      Шекспир. "Генрих V"
     
      Французы наступали с такими силами, которым Мунро не мог успешно сопротивляться. Казалось, отряд Вебба спокойно дремал на берегах Гудзона и комендант форта Эдвард совершенно позабыл о тяжелом положении своих соотечественников. Индейцы, союзники французов, по приказанию Монкальма наполнили все леса и перелески; их военные крики раздавались в британском лагере, заставляя леденеть кровь в сердцах людей.
      Воодушевленный примером своих начальников, гарнизон форта, несмотря на все лишения, опасности блокады, собрал все свое мужество и держался с упорством, делавшим честь суровому характеру их командира.
      Казалось, Монкальм удовлетворился тем, что трудный, утомительный переход по пустынным лесам был завершен. Несмотря на свой большой военный опыт, он не попытался захватить близлежащие горы, с которых он совершенно безнаказанно мог бы разгромить осажденных.
      Странное презрение к возвышенностям - вернее, боязнь трудных подъемов - можно было бы назвать главнейшей слабостью ведения военных действий того периода. Эта ошибка была порождена привычкой к несложной борьбе с индейцами, во время которой редко возводились крепости и почти бездействовала артиллерия.
      На пятый день осады и на четвертый своего пребывания в крепости майор Хейворд воспользовался переговорами, завязавшимися с неприятелем, и поднялся на стену одного из бастионов, чтобы подышать свежим воздухом, который веял от озера; кроме того, он хотел посмотреть, намного ли продвинулся противник. Хейворд был один, если не считать часового, который расхаживал взад и вперед по валу. Стоял восхитительный, спокойный вечер; от прозрачных вод озера несся свежий, мягкий ветерок. Можно было подумать, что вместе с окончанием грохота орудий и свиста ядер сама природа пожелала показаться в своем самом кротком и привлекательном виде. Солнце обливало землю светом заходящих лучей, но уже без тягостного зноя, который составляет особенность местного климата в летние месяцы. Одетые свежей зеленью горы радовали взгляд, полупрозрачные облака бросали на них легкие тени. Многочисленные островки покоились на лоне Хорикэна; одни, низкие, как бы тонули в воде или были вкраплены в озеро, другие точно висели над зеркалом вод, похожие на зеленые бархатные холмики. Между этими островками виднелись лодочки рыболовов. Это солдаты из осаждающей армии решили заняться рыбной ловлей. Их лодочки то мирно скользили под веслами по зеркальной глади озера, то стояли неподвижно.
      Развевались два маленьких белоснежных флага: один - на выступающем вперед углу форта, другой - на батарее осаждающих; оба служили эмблемой перемирия, благодаря которому наступил перерыв не только в военных действиях, но, казалось, и во враждебности сражающихся по отношению друг к другу. Дальше, то развертываясь, то снова повисая и образуя складки, волновались шелковые знамена Англии и Франции.
      Около сотни веселых, беззаботных французов занимались рыбной ловлей; молодежь весело тащила сеть по каменистой отмели в опасном соседстве с мрачной, теперь молчавшей пушкой форта; восточные склоны гор повторяли громкие крики и звонкий смех, сопровождавшие эти занятия. Одни с наслаждением плескались в воде; другие с любопытством, свойственным французам, отправились осматривать соседние возвышенности. Часовые осаждающих наблюдали за осажденными; осажденные же, не принимая участия в этих забавах, следили за ними с видом праздных, но сочувствующих зрителей. Там и сям раздавались песни; некоторые солдаты танцевали, и это привлекло мрачных индейцев, которые выходили из своих лесов, чтобы посмотреть на развлечения белых. Словом, казалось, будто эти люди наслаждались отдыхом праздничного дня, а не короткими минутами перемирия между кровопролитными и жестокими боями.
      Дункан несколько минут не отрывал глаз от этих сцен; вдруг он случайно посмотрел в сторону западных ворот. Офицера привлек звук приближающихся шагов. Он вышел на угол бастиона и увидел, что к отряду, охранявшему форт, подвигался разведчик в сопровождении французского офицера. Утомленное лицо Соколиного Глаза выражало озабоченность и растерянность; казалось, он переживал величайшее унижение, очутившись в руках врагов. С ним не было его любимого ружья, и ремни из оленьей кожи стягивали за спиной его руки. В последнее время белые флаги, служившие залогом безопасности парламентеров, появлялись так часто, что Хейворд сперва небрежно взглянул на подходивших; ему казалось, что он увидит вражеского офицера, явившегося с каким-нибудь предложением. Но майор узнал высокую фигуру и гордое, хотя и опечаленное, лицо своего друга, жителя лесов, вздрогнул от изумления и повернулся, чтобы спуститься с бастиона и узнать, в чем дело.
      Однако звуки знакомых голосов привлекли внимание Дункана и заставили его на мгновение забыть о своем первоначальном намерении. Огибая один из внутренних выступов вала, он встретил Кору и Алису, которые прогуливались, желая подышать свежим воздухом и отдохнуть от утомительного заключения.
      Молодой офицер не видел их с той тягостной минуты, в которую ему пришлось оставить девушек перед фортом - впрочем, с единственной целью спасти их. Хейворд в последний раз видел Кору и Алису, когда они были измучены заботами и усталостью; теперь девушки сияли красотой и свежестью, хотя следы тревоги и страха все еще лежали на их лицах. Не мудрено, что при этой встрече молодой человек позабыл на время обо всем остальном и только жаждал поговорить с ними. Но не успел Хейворд произнести и слова, как раздался голосок юной Алисы.
      - А-а, изменник! О, неверный рыцарь, который покинул своих дам в беде! - лукаво сказала она. - Долгие дни... нет, многие века ждали мы, что вы броситесь к нашим ногам, прося милосердно позабыть о вашем коварном отступлении - вернее, о вашем бегстве... Ведь, говоря по правде, вы бежали с такой быстротой, с которой не мог бы поспорить раненый олень, по выражению вашего друга-разведчика.
      - Вы понимаете, что этими словами Алиса хочет выразить, как мы благодарны вам, как мы вас благословляем, - прибавила серьезная и более сдержанная Кора. - Правда, мы немного удивлены, почему вы так упорно избегаете теперь дома, в котором вас ждет не только благодарность дочерей, но и признательность их отца.
      - Ваш отец может подтвердить, что, хотя я и не был с вами, я не совсем забыл о вашей безопасности, - ответил молодой человек. - Все эти дни шла ожесточенная борьба за обладание вон той деревней, - прибавил он, указывая на соседний с фортом и обнесенный окопами лагерь. - Тот, кто завладеет ею, может с уверенностью сказать, что он приобретает и форт и все, что в нем заключается. С минуты нашей разлуки я проводил там все дни и ночи, так как полагал, что в этом заключается мой долг. Но, - продолжал Дункан с печалью, которую тщетно старался скрыть, - если бы я знал, что мой поступок, который я считал долгом солдата, будет истолкован как бегство, конечно, мне совестно было бы показываться вам на глаза!
      - Хейворд! Дункан! - воскликнула Алиса и наклонилась, чтобы вглядеться в потупленное лицо майора; один из золотистых локонов упал на раскрасневшуюся щеку девушки и отчасти скрыл выступившие на ее глазах слезы. - Если бы я думала, что моя праздная болтовня так огорчит вас, я предпочла бы онеметь! Кора может сказать, как искренне и высоко мы оценили ваши услуги, как глубоко... чуть не сказала: как горячо... мы благодарны вам!
      - А Кора подтвердит справедливость ваших слов? - спросил Дункан, и улыбка удовольствия согнала мрачное облачко с его лица. - Что скажет Кора? Простит ли она того, кто пренебрег рыцарским долгом во имя долга солдата?
      Кора ответила не сразу; она отвернулась и глядела на прозрачные воды озера Хорикэн. Когда же старшая Мунро снова устремила свои темные глаза на молодого человека, в них все еще таилось выражение такой муки, которая сразу заставила Дункана позабыть все на свете, кроме нежного участия к девушке.
      - Вы нездоровы, дорогая мисс Мунро? - воскликнул Дункан. - Мы болтаем и шутим, а вы страдаете.
      - Ничего, - ответила она сдержанно. - Я не могу быть такой жизнерадостной, как наша Алиса, и это составляет, может быть, несчастие моей жизни. Посмотрите... - продолжала Кора, как бы желая победить свою минутную слабость сознанием долга, - посмотрите кругом, майор Хейворд, и скажите, что должна думать дочь солдата, самое великое счастье которого заключается в сохранении своего честного имени и репутации?
      - Ни то, ни другое не может померкнуть из-за обстоятельств, которыми он не в силах управлять! - горячо ответил Дункан. - Но ваши слова напомнили мне о моих обязанностях. Я должен идти к вашему храброму отцу, чтобы узнать, какие решения принял он относительно обороны. Да пошлет бог вам всякого счастья, благородная... Кора! Я могу и должен называть вас так.
      Она искренне протянула ему руку, хотя ее губы дрогнули, а щеки побледнели.
      - До свидания, Алиса, - прибавил Дункан, и восхищение, сквозившее в его голосе при обращении к Коре, сменилось нежностью. - До свидания, Алиса, мы скоро увидимся, и надеюсь - после победы.
      Не дожидаясь ответа, Хейворд спустился с поросших травой ступеней бастиона, быстро пересек плац и через несколько минут очутился перед Мунро.
      Полковник огромными шагами ходил взад и вперед по своему тесному помещению; волнение отражалось в его чертах.
      - Вы предупредили мое желание, майор Хейворд, - сказал он. - Я только что собирался просить вас прийти ко мне.
      - К сожалению, я видел, сэр, что посланец, которого я так горячо рекомендовал вам, вернулся под караулом француза.
      Надеюсь, нет причин усомниться в его верности?
      - Я давно знаю верность Длинного Карабина, - ответил Мунро, - он вне подозрений, но, кажется, на этот раз счастье изменило ему. Монкальм захватил нашего разведчика и в силу проклятой вежливости своей нации прислал его ко мне со словами, будто он, зная, как я ценю этого человека, не может задержать его у себя.
      - Но помощь от генерала Вебба?
      - Да разве по дороге ко мне вы ничего не видели? - с горькой усмешкой сказал старик. - Тише, тише вы, нетерпеливый юноша! Нужно ведь дать этим джентльменам время на переход из форта Эдвард к нашей крепости.
      - Значит, они идут? Разведчик это сказал?
      - Да. Но когда придут? По какой дороге? Этого я не знаю, потому что глупец не сказал мне об этом. Но, кажется, было написано письмо, и в этом заключается единственная отрадная сторона вопроса. Если бы известие было плохое, этот французский месье любезно переслал бы его нам.
      - Значит, он оставил у себя письмо, хотя и отпустил гонца!
      - Да. Вот оно, хваленое "добродушие" французов!
      - А что говорит разведчик? У него есть глаза, уши и язык.
      Что донес он на словах?
      - О, сэр, он обладает всеми органами чувств и может сказать все, что видел и слышал. В общем, из его рассказа явствует следующее: на берегах Гудзона стоит крепость его величества, под названием форт Эдвард, наименованная так, как вам известно, в честь его величества принца Йоркского. Форт этот снабжен надлежащим количеством воинов.
      - Но разве там не собираются выступать нам на помощь?
      - В крепости производятся утренние и вечерние учения. Когда один из новобранцев просыпал порох над похлебкой, порошинки, попавшие на уголья, просто сгорели... - И вдруг, переменив свой горький, иронический тон и заговорив более вдумчиво и серьезно, Мунро прибавил: - А между тем в этом письме могло... нет, должно было быть что-нибудь нужное для нас!
      - Нам следует принять быстрое решение, - сказал Дункан, пользуясь переменой настроения своего начальника, чтобы перейти к самой важной цели беседы. - Не могу скрыть от вас, сэр, что лагерь не может долго продержаться, и с грустью прибавлю, что и в самом форте, по-видимому, обстоятельства не многим лучше: более половины орудий взорвано.
      - А разве могло быть иначе? Часть пушек мы выловили со дна озера, другие ржавели в лесах со времени открытия этой страны, а третьи никогда и не были орудиями - безделушки, и только. Неужели вы думаете, сэр, что в этой пустыне, на расстоянии трех тысяч миль от Великобритании, возможно иметь хорошие орудия?
      - Стены обваливаются, провизия начинает истощаться, - продолжал Хейворд. - Даже среди солдат замечаются признаки неудовольствия и тревоги.
      - Майор Хейворд, - сказал полковник и повернулся с достоинством к своему молодому товарищу, - напрасно прослужил бы я полстолетия, поседев на службе, если бы не знал всего, что вы сказали, и не понимал наших стесненных обстоятельств. Тем не менее мы должны помнить, что честь нашей армии и наша собственная еще не пострадали. До тех пор, пока не истощится надежда на подкрепление со стороны генерала Вебба, я буду защищать эту крепость, хотя бы с помощью булыжников, собранных на побережье озера! Сейчас нам важнее всего увидеть письмо начальника форта Эдвард.
      - Не могу ли я быть вам полезным?
      - Да, сэр, можете. Вдобавок ко всем своим остальным любезностям маркиз де Монкальм просит у меня свидания на поляне между этой крепостью и его собственным лагерем, желая, как он говорит, сообщить нам кое-какие добавочные сведения. Я считаю, неблагоразумно показывать ему чрезмерное стремление повидаться с ним, а потому хотел бы послать к нему вас, одного из высших офицеров, в виде моего заместителя.
      Дункан охотно согласился заменить начальника на время предполагавшегося свидания.
      Молодой человек получил необходимые наставления и ушел.
      Дункан мог действовать только в качестве представителя коменданта форта, а потому торжественность, которая, без сомнения, сопровождала бы свидание двух начальников враждующих сторон, была отменена. Через десять минут после разговора с Мунро Дункан вышел из крепостных ворот под звуки барабанного боя, под защитой маленького белого флага.
      Навстречу Дункану выступил французский офицер и с обычными формальностями проводил его до отдаленной палатки Монкальма.
      Французский генерал принял молодого посланца из вражеского лагеря, стоя посреди своих офицеров и темнокожей толпы туземных вождей, которые принимали участие в войне, каждый во главе воинов своего племени. Быстро окинув взглядом темную группу краснокожих и неожиданно увидев среди них злобное лицо Магуа, который смотрел на него спокойным, но пристальным взглядом, Хейворд остановился; невольно тихое восклицание сорвалось у него сует, однако майор быстро подавил все признаки своего волнения и обернулся к вражескому командиру. Монкальм уже сделал шаг к нему навстречу.
      В тот период, о котором мы пишем, Монкальм был в расцвете лет и достиг зенита своей славы. Но даже в этом положении он был приветлив и столько же славился вежливостью, сколько и рыцарским мужеством. Дункан отвел глаза от фигуры злобного Магуа и повернулся к генералу.
      - Майор, - начал по-французски Монкальм, - я очень рад...
      Ба! Где же переводчик?
      - Мне кажется, его помощь не нужна, - скромно пофранцузски же ответил Хейворд, - я немного говорю на вашем языке.
      - Ах, я очень рад! - сказал Монкальм и, дружески взяв Дункана под руку, отвел его в глубину своего шатра, подальше от слушателей. - Я ненавижу этих мошенников: никогда не знаешь, как держаться с ними. Итак, - продолжал он, - хотя я очень гордился бы, если бы мне удалось принять вашего начальника, я счастлив, что он нашел уместным прислать сюда такого отличного и, без сомнения, такого любезного офицера, как вы.
      Дункан низко поклонился: комплимент доставил ему удовольствие, несмотря на героическое решение не поддаваться хитрым уловкам Монкальма. Монкальм помолчал мгновение, как бы собираясь с мыслями, потом снова заговорил:
      - Ваш начальник - храбрый человек, вполне способный отбивать мои нападения. Но скажите, майор, не пора ли вам прислушаться к голосу гуманности, отложив доказательства вашей храбрости, которая и без того бесспорна? Ведь гуманность и храбрость в равной мере характеризуют героя.
      - По нашему мнению, оба эти качества связаны неразрывно, - с улыбкой ответил Дункан. - Видя в отваге вашего превосходительства причины, возбуждающие храбрость, мы до сих пор еще не имели случая отвечать вам гуманностью на гуманность."
      В свою очередь, Монкальм слегка поклонился, сделав это с видом человека, привыкшего к лести и не обращающего на нее большого внимания. Подумав мгновение, он прибавил:
      - Может быть, мои подзорные трубы обманули меня и ваши укрепления лучше выносят канонаду моих орудий, чем я предполагал? Вы знаете наши силы?
      - Сведения, которые мы получаем, различны, - небрежно заметил Дункан, - но высшая цифра, доставленная нам, не превосходила двадцати тысяч человек.
      Француз закусил губу и впился взглядом в лицо своего собеседника, точно желая прочитать его мысли. Но скоро с характерным для него присутствием духа он продолжал говорить, как бы подтверждая достоверность цифры, вдвое превышающей численность его войска:
      - Нелестно для нашей бдительности, майор, что, несмотря на все усилия, мы никак не сможем скрыть силы нашей армии, а казалось бы, что это легче всего сделать в здешних громадных лесах. Мне сказали, что дочери коменданта проникли в форт уже после начала осады.
      - Это правда, маркиз, но они совсем не лишают нас мужества; напротив - сами дают пример смелости и твердости. Если бы только одна решимость была необходима для отражения натисков такого превосходного генерала, как маркиз де Монкальм, я охотно доверил бы защиту форта Уильям-Генри старшей из мисс Мунро.
      - Благородные качества переходят по наследству, а потому я охотно верю вам, хотя, как уже сказал раньше, мужество имеет свои границы и не следует забывать о гуманности. Надеюсь, майор, вы явились ко мне с предложением сдать крепость?
      - Разве ваше превосходительство нашли нашу оборону до такой степени слабой, чтобы считать эту меру необходимой?
      - Мне было бы грустно видеть, что оборона затягивается. Ее продолжительность раздражает моих краснокожих друзей, - продолжал Монкальм и, не отвечая на вопрос Дункана, окинул взглядом группу насторожившихся индейцев. - Даже теперь я с трудом сдерживаю их.
      Хейворд промолчал, потому что в его уме воскресли печальные воспоминания о тех опасностях, которых он так недавно избежал, и возникли образы беззащитных существ, разделявших эти страдания.
      - Подобные господа, - продолжал Монкальм, пользуясь, как он ясно понимал, выгодами своего положения, - особенно страшны в минуту раздражения, и незачем говорить вам, как трудно сдерживать их злобу. Так что же, майор? Не поговорить ли об условиях?
      - Боюсь, что вы, ваше превосходительство, были обмануты относительно состояния крепости Уильям-Генри и численности ее гарнизона.
      - Я стою не перед Квебеком - передо мною только земляные укрепления, защищенные двумя тысячами тремястами храбрых воинов, - послышался лаконичный ответ.
      - Конечно, нас окружают земляные валы, форт не расположен на скалах мыса Даймонд, но он возвышается на берегу, который оказался таким гибельным для барона Дискау и его отряда. А на расстоянии короткого перехода от наших укреплений стоит сильное войско, которое мы считаем частью наших оборонительных средств.

К титульной странице
Вперед
Назад