Книга посвящена русской народной вышивке. В ней рассматриваются техника выполнения вышивки, ее сюжеты и семантика отдельных орнаментальных мотивов. Автором выделены основные типы вышивки и их ареалы, показана связь типов вышивки с различной социальной средой. Книга богато иллюстрирована и рассчитана на искусствоведов, этнографов, историков, а также на широкий круг читателей.


      ОТ РЕДАКТОРА


      Предлагаемая вниманию читателей монография принадлежит перу крупного специалиста по русскому народному искусству Г. С. Масловой и является итогом ее многолетних исследований в этой области.

      Кроме обширного полевого материала, собранного автором во время многочисленных экспедиций в северные районы и отчасти в среднюю полосу СССР, Г. С. Маслова привлекает сравнительный материал по вышивке и тканью южнорусских областей. В книге использованы коллекции по вышивке, хранящиеся в центральных и местных краеведческих музеях Советского Союза, обширная литература по русскому народному искусству. Все это позволило автору написать исследование, являющееся пока единственным по широте охвата материала и глубине его анализа.

      Эта работа имеет в то же время большое практическое значение и будет способствовать развитию современных художественных промыслов, опирающихся на лучшие традиции и достижения народного искусства.

      В связи с Постановлением Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза о народных художественных промыслах от 17 февраля 1975 г. (Решения Партии и Правительства по хозяйственным вопросам, т. 10. М., 1976, с. 354) книга Г. С. Масловой приобретает особо важное значение и актуальность. Она окажет практическую помощь в деле повышения качества художественных изделий, над созданием которых трудятся в наши дни сотни талантливых мастериц.

      Г. С. Маслова рассматривает искусство народной вышивки в историческом, этнографическом и искусствоведческом плане, раскрывает разнообразие и богатство этого искусства, его социальную значимость и место в художественном наследии русского народа.

      Источники, которыми пользуется автор, охватывают период с XVIII до начала XX в., но историческая перспектива, раскрываемая в работе, помогает читателю заглянуть и в более далекое прошлое народного искусства. Кроме древнего «архаического пласта», в монографии исследуются мотивы феодального искусства, образы средневековых легенд в вышивке, показывается влияние города, усадебного быта. Интересны страницы, посвященные отражению в сюжетах орнамента народных обычаев и обрядов, поэтических образов, сказочных и мифологических персонажей.

      Особое внимание уделяет Г. С. Маслова семантике орнамента и народным названиям узоров, а также роли художественных предметов в народном быту. Важное значение имеет раздел, посвященный распространению мотивов и локальных типов вышивки.


      С. В. Иванов


      Глава первая

      ЗАДАЧИ И МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ


      Исследование традиций бытового искусства народов – одна из важных задач современной этнографической науки. Часть этого искусства – орнамент – связана с назначением, конструкцией тех бытовых предметов, которые он украшает. Один из главных его признаков – ритмическая повторяемость мотивов. Орнамент называют «искусством ритма»1. Термин «народный» применяют к орнаментальному искусству разных слоев трудового населения – как деревни, так и города. Творчество мастеров и мастериц, имена которых большей частью остались неизвестными, протекало в рамках выработанных народом художественно-декоративных традиций (хотя они не оставались неизменными). Орнаментальные формы отшлифовывались в течение веков народными художниками, представляя результат коллективного творчества.

      Народное изобразительное искусство, и орнамент в частности, тесно связаны с бытовым укладом социальной среды его создателей, отражают их отношение к окружающей действительности, представления их о прекрасном. Орнаментальное искусство каждого народа имеет определенные этнические черты, в большей или меньшей степени отличные или сходные с орнаментикой других народов. Являясь элементом культуры народа, связанным с его историческими судьбами, орнамент представляет собой полноценный источник (наряду с другими) для освещения некоторых вопросов этнокультурной истории.

      Богатое русское орнаментальное наследие еще ждет своих последователей. В советский период сделано немало открытий, опубликовано много интересных статей и книг о различных сторонах русского народного искусства, в частности о вышивке. Однако обобщающих, сводных работ по орнаменту русской народной вышивки, с учетом всего накопленного материала, пока еще нет.

      Задача данной работы – создать на основе тщательного изучения, систематизации имеющихся источников обобщающее исследование о вышивке: рассмотреть технику исполнения, сюжеты орнамента, его семантику, генезис некоторых мотивов, определить связи вышивки с социальной средой, а также осветить вопросы этнокультурной истории отдельных групп населения по данным орнамента. Объект монографии – вышивка XVIII – начала XX в. Исследование охватывает главным образом северные и частично центральные области – территорию расселения северной зоны русского народа (выделяемой по диалектологическим и этнографическим признакам), а также часть переходной полосы, непосредственно примыкающей к северным областям. Это русское население современных Новгородской, Ленинградской, Архангельской, Вологодской, Калининской, Псковской, Костромской, Ярославской, Владимирской, Московской, Горьковской областей, Карелии и др. Ограничение этой территорией обусловлено поставленной задачей – изучения преимущественно изобразительных мотивов, в вышивке. Изобразительным условно называем сюжетный орнамент. Мотивы – петухи, кони, утки, павы, куклы, барыни, солдаты и т. д. – встречаются в вышивках многих русских областей. Однако наибольшее распространение изобразительные мотивы получили, как известно, в северных и центральных областях европейской части России. По мере необходимости привлекался орнамент южнорусских областей, так как некоторые вопросы невозможно разрешить без рассмотрения русской вышивки в целом2.

      В круг исследуемых изобразительных орнаментов входят зооморфные мотивы, антропоморфные, растительные, архитектурные, бытовых предметов, небесных светил. Но и геометрический орнамент не мог полностью остаться вне поля зрения исследования, так как все перечисленные типы узоров тесно связаны друг с другом, и один тип орнамента часто переходит в другой. Ограничиться только сюжетной орнаментикой не представляется возможным. Однако геометрический орнамент, богатый и разнообразный, широко представленный в народной вышивке всех регионов (он является основным типом орнамента у южнорусского населения), составляет обширную область орнаментального искусства и должен послужить темой особого исследования.

      Народное русское искусство становится объектом специального изучения примерно с середины XIX в., т. е. со времени формирования новых общественных отношений и возросшего интереса к народу и его национальной культуре. Открытие живой эпической традиции на Севере привлекло внимание широкой общественности к русскому народному творчеству. Исследователи фольклора на Севере – П. Н. Рыбников, А. Ф. Гильфердинг, а позднее и другие изучали поэтическое творчество народа. Искусствоведы, художники, являвшиеся одновременно и этнографами (Л. В. Даль, В. В. Суслов, В. В. Стасов, И. Я. Билибин и др.), видели и понимали своеобразие русской народной архитектуры и искусства, призывали их изучать.

      Интерес к вышивке и ее исследованию тесно связан с развитием музейного дела в России. Музеи сыграли большую роль в собирании, хранении и изучении народной одежды, ткачества, вышивки, кружева и пр. Большие коллекции накопили центральные музеи: Дашковский этнографический (Румянцевский), пополнившийся коллекциями со Всероссийской этнографической выставки 1867 г. (позднее реорганизованный в Центральный музей народоведения, а затем в Музей народов СССР в Москве); Государственный Исторический музей, созданный в 1872 г.; Кустарный музей, открытый в 1885 г. Московским земством (теперь Музей народного искусства). В начале XX в. сбор предметов народного искусства проводил созданный в 90-х годах XIX в. Этнографический отдел Русского музея, ныне Государственный музей этнографии народов СССР (в Ленинграде). Большой вклад в собрание коллекций вышивок внесли музеи губернских и уездных городов. Существенное значение имело и частное коллекционирование. Ценная коллекция была составлена известной собирательницей русской старины Н. Л. Шабельской (1880-начало XX в.)3.

      Большую роль в изучении русского народного искусства сыграли исследования В. В. Стасова, особенно его книга-альбом «Русский народный орнамент» – первый серьезный научный труд по русской вышивке. В вышивке, по словам В. В. Стасова, сохранились многочисленные оригинальные и характерные «остатки национального русского художества». Русское шитье он рассматривал «как материал для изучения разных сторон древнерусской национальности». Впервые им была подмечена связь сюжетов северной русской вышивки с дохристианскими верованиями. В них он видел «изображения древнего славянского богослужения и праздников русальных»4.

      В орнаменте вышивки В. В. Стасов выделил финские и персидские влияния, правда, сильно преувеличив их, утверждая, что «русская орнаментистика – это позднее эхо орнаментики азиатской»5. Общность русских и восточнофинских узоров несомненна для определенной части русских вышивок. Нельзя отрицать и связей с искусством Востока. Но не эти внешние влияния имели решающее значение для формирования характерных особенностей орнамента русской вышивки.

      Во второй половине XIX – начале XX в. стали появляться публикации образцов русской вышивки, главным образом из частных собраний, – в виде альбомов6. В предисловии к альбому вышивок Шацкого у. Тамбовской губ. Ф. Буслаев отмечал сходство этих вышивок с искусством «необозримых степей и дебрей азиатского Востока», с искусством позднеримского времени, Германии языческих времен и, наконец, с искусством древнехристианским и византийским7. Поиски широких аналогий орнаменту русской вышивки, без учета его местных корней, носили несколько односторонний характер и приводили к недооценке самостоятельных путей его развития.

      Альбом великолепных образцов русского, украинского и белорусского искусства был составлен на основе коллекции Н. Л. Шабельской8. Это богато иллюстрированное издание знакомило с русским народным искусством и этнографией в России и за рубежом.

      Ценные сведения о вышивке как о ремесле собрали исследователи кустарных промыслов во второй половине XIX – начале XX в.9 Однако орнаменту в них уделено мало внимания.

      Говоря об изучении русской вышивки в дореволюционный период, можно отметить, что это было время накопления фактов и начало их научного осмысления. Публикации по русской народной вышивке во второй половине XIX – начале XX в. были весьма малочисленны и носили отрывочный характер. Основным обобщающим трудом являлось упомянутое выше исследование В. В. Стасова, оказавшее влияние на последующих авторов.

      В советское время начался новый этап в изучении народного искусства, который отличался от предшествовавшего периода методологией исследования, а также иными формами организации исследовательской работы. 1920-е годы характеризуются развитием краеведческого движения, созданием и бурным ростом музеев, что усилило собирательскую, исследовательскую работу по народному искусству.

      Ученые обратились и к изучению русской народной вышивки. Статья археолога В. А. Городцова, опубликованная в «Трудах» Исторического музея, надолго определила пути исследования сюжетного орнамента северной вышивки 10. Посвятив свою работу раскрытию смыслового значения сложных композиций в узорах вышивки, В. А. Городцов увидел в них изображение поклонения великой богине-матери – женскому божеству земли и плодородия. Вместе с тем он указал на археологические параллели этим сюжетам, отыскав в них генетические связи с дако-сарматским искусством первых веков нашей эры.

      Значительное место уделено русской вышивке в книге искусствоведа В. С. Воронова. Автор, определяя художественные особенности крестьянского бытового искусства (и вышивки, в частности), подчеркнул его коллективное начало и традиционность, сложный состав его сюжетов и образов. Называя искусство «крестьянским», В. С. Воронов, тем не менее, отметил его связи с искусством городских слоев населения, проявившиеся отчасти уже в XVIII и полностью в XIX в.11

      В работах этнографов 20-х годов XX в. наметилось несколько разных направлений в исследовании орнамента вышивки. Е. Н. Клетнева в книге «Символика народных украс Смоленского края», содержащей интересный фактический материал, следовала концепции В. В. Стасова, хотя и подвергала критике некоторые его положения. По мнению Е. Н. Клетневой, русские и финские узоры восходят к единому источнику, которым являлась «культура Востока и иранская преимущественно»12.

      Других методологических принципов в изучении орнамента вышивки придерживался костромской этнограф В. И. Смирнов, изложивший их в предисловии к альбому Н. Калиткина «Орнамент шитья костромского полушубка»13. В поисках генетических корней орнаментальных мотивов он обратился к местному археологическому материалу, обнаружив в нем немало параллелей геометрическим элементам вышивки XIX в. В. И. Смирнов, как и В. С. Воронов, отметил различные «напластования» в орнаментике (полушубков) – наличие в ней древних геометрических узоров, более поздних мотивов растительного орнамента средневековья, а затем проникновение элементов барокко и классики.

      Развернувшееся в 20-е годы этнографическое изучение русской народной одежды, особенно южнорусских областей страны, содействовало изучению орнамента вышивки и тканья.

      Исследователи зафиксировали терминологию, технику, материал, основные мотивы орнамента, обогатив науку новыми данными и.

      В работах 30-х годов XX в. заметно усилилось внимание к культовой значимости орнамента. Нельзя не учитывать возможной связи орнамента с религиозно-магическими представлениями, которые он имел в далеком прошлом, и сохранение некоторых пережиточных явлении в XIX в. В частности, Н. П. Гринкова весьма убедительно доказала культовое значение мотива руки в русском народном искусстве: вышивке и резьбе15.

      Однако представители магической интерпретации орнамента несколько односторонне подходили к его трактовке, что вело к архаизации некоторых поздних явлений и забвению его эстетической значимости16. Попытка связать русскую вышивку с архаическими семантическими пучками и подвергнуть ее «палеонтологическому анализу» не дала плодотворных результатов17.

      В послевоенный период началось активное изучение русского народного искусства, в том числе и орнамента вышивки. Развивая и уточняя положения В. А. Городцова, исследователи сделали немало для выявления генезиса и раскрытия семантики древних орнаментальных мотивов русской вышивки. Этому посвящены статья Б. А. Рыбакова «Древние элементы в русском народном творчестве»18 и статьи Л. А. Динцеса, особенно плодотворная деятельность которого приходится на 30 – 40-е годы19.

      Л. А. Динцес рассматривал крестьянскую вышивку как явление изменяющееся, в котором наряду с образами, уходящими своими истоками в глубокую старину, существуют усвоение и переработка мотивов феодального искусства и заимствования извне. Последним он не придавал решающего значения, подчеркивая, что они определяются историческими условиями и мировоззрением народа. В статьях Л. А. Динцеса немало интересных исторических экскурсов, широких сравнений и смелых выводов. Но в ряде случаев Л. А. Динцес не смог отделить действительно архаические сюжеты культового значения от более поздних и иногда значительно искаженных.

      В 50 – 60-е годы исследователи особое внимание обратили на неоднородность вышивки XVIII – XX вв., на необходимость более четко дифференцировать архаические сюжеты и более поздние. Они стремились определить сюжеты вышивок во времени, т. е. выяснить их относительную и даже абсолютную хронологию20. Критические замечания, сделанные в этой связи В. А. Городцову и Л. А. Динцесу, были вполне справедливы21.

      Дифференциация архаических сюжетов и сюжетов жанровых явно более позднего характера при современной изученности вышивки стала вполне возможной. В 70-е годы в работах по изучению народного искусства, и в частности вышивки, все больше внимания уделяется раскрытию поэтической стороны образов народного искусства, для чего широко используются данные фольклора.

      В советский период развилось и утвердилось изучение орнамента в качестве исторического источника. Яркими выразителями этого направления являются советские ученые С. В. Иванов и В. Н. Чернецов, исследовавшие орнамент народов Сибири22. В отношении орнамента русской вышивки эта точка зрения развивалась автором данной работы23.

      Вопрос об орнаменте как историческом источнике был поставлен на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, состоявшемся в 1964 г. в Москве. Были обсуждены многие теоретические и методологические вопросы, связанные с народным искусством, определена специфика искусствоведческого и этнографического аспектов исследования.

      Цель этнографов и искусствоведов едина – всестороннее изучение народного искусства. Искусствоведа, прежде всего, интересует художественная природа явления в историческом развитии; анализ художественного образа – один из главных моментов исследования. Этнографа интересуют этнические особенности, присущие народному искусству (в частности, и орнаменту), и отражение в нем историко-культурных взаимосвязей народов.

      Этнографам, как было замечено, не чуждо изучение и эстетических норм искусства. Но они их изучают «с точки зрения тех национальных специфических норм, которые имеются у каждого народа и которые, как и всякие другие народные традиции, являются следствием определенных условий исторических и социальных»24. В своих исследованиях этнографы не ограничиваются изучением техники, материала, терминологии, сюжета орнамента, их интересуют также его семантика, композиция и стиль.

      Говоря об изучении орнамента русской вышивки в советский период, надо отметить четко проявившееся стремление к историзму, которое характеризует исследователей разного профиля, занимающихся орнаментом.

      На ином уровне по сравнению с прошлым находятся методика изучения, сбор материала, его фиксация, научная обработка. Новыми в методике этнографических исследований орнамента являются применение картографирования и выявление количественных показателей в орнаменте. Исследователи, считая недостаточным метод визуальных наблюдений, применяют при анализе собранного массового материала статистический подсчет. Первый такой опыт с использованием счетно-вычислительных машин, примененный к вышивке Архангельской области, проведен на кафедре этнографии исторического факультета Московского государственного университета 25.

      Также новым в методике этнографического изучения орнамента, его композиции является исследование на основе законов симметрии, изложенных в трудах А. В. Шубникова26. Народы в процессе развития разработали свои виды и символы симметрии, и изучение их, бесспорно, может послужить также историческим источником27. Впервые эта методика была применена С. В. Ивановым по отношению к орнаменту народов Сибири, а затем Г. И. Климоврй к орнаменту коми28.

      Очень расширилась по сравнению с прошлым источниковедческая база исследований. Накопление музейных коллекций, полевых материалов о русской вышивке систематически проводилось и проводится музеями, научно-исследовательскими учреждениями.

      Основными видами публикаций о русской вышивке являются статьи в журналах и сборниках и издания альбомного типа. Серия книг-альбомов, составленных Научно-исследовательским институтом художественной промышленности, явилась первым опытом изучения региональных особенностей русской вышивки29. В 1972 г. вышел в свет альбом, посвященный русской народной вышивке в целом30. Вышивке отведено место и в других изданиях альбомного типа31, а также в обобщающих трудах – многотомной «Истории русского искусства»32, в трехтомнике «Русское декоративное искусство»33.

      Успехи, достигнутые в изучении и публикации памятников других видов народного искусства, особенно резьбы и росписи по дереву, помогают выявить общие закономерности развития русского народного искусства XVIII – начала XX в. Работы археологов продвинули далеко вперед изучение ремесла и искусства Древней Руси.

      Для исследования русского орнамента существенное значение имеют опубликованные труды по орнаментальному искусству других народов Советского Союза, с которыми русские связаны исторически34. Новые материалы значительно расширили круг сравнительных данных, необходимых при анализе орнамента русской вышивки.

      Несмотря на значительные достижения в изучении изобразительных сюжетов русской народной вышивки, многое в ней осталось невыясненным. Хотя исследователи уделяли большое внимание архаическим сюжетам, все их богатство выявлено еще не полностью. Антропоморфные изображения разнообразны и не ограничиваются образами богини со спутниками. Кроме того, широко представлены другие сюжеты: животный и растительный мир, бытовые или жанровые сцены.

      Все виды народного искусства органически связаны между собой, «одна и та же идея часто выражается в различных видах народного искусства»35, поэтому автор стремился к комплексному изучению народной вышивки в сравнении с другими видами народного творчества и в связи с бытом и мировоззрением народа. В задачу входило рассмотрение вышивки в историческом плане – с учетом изменений, происходивших в ней в условиях изучаемого периода, в связи с социальной средой (вышивка крестьян и ремесленных и кустарно-промысловых центров, влияние на вышивку помещичьих и земских мастерских и т. д.).

      В исследовании использован сравнительно-исторический метод. Применение его возможно в хронологическом плане (с использованием данных смежных наук) и в плане привлечения этнографических данных об орнаменте разных русских областей и других народов. Метод сравнительного изучения орнамента, открывающий большие перспективы для исследования, получил признание в этнографии. Его значение подчеркнул еще Л. Я. Штернберг: «Сравнение орнамента в пространственном отношении представляет такой же важный интерес, как сравнение его во времени»36.

      Орнамент может быть разным у соседних народов или распространен на широкой территории, охватывая целые континенты, в каждом конкретном случае исследователю предстоит решить, какого происхождения эта общность: типологическая, возникшая на основе сходства исторических и социальных условий, или генетическая – как следствие ранее существовавшей родственной близости и непосредственных контактов, или же результат культурных влияний.

      Изучению «географии», т. е. распространенности на территории орнамента вышивки, в работе отводится видное место. Составить четкое представление о локализации основных типов орнамента и выяснить связи их с определенными группами народа – одна из задач автора. Результаты ареальных исследований в сопоставлении с данными сравнительно-исторического анализа позволяют осветить некоторые вопросы взаимовлияний народов, отраженные в орнаментальном искусстве. Учет территориальной дифференциации характерен для методики современной этнографической науки. Он тесно связан с задачей создания обобщающих трудов и составления историко-этнографических атласов. И в настоящей работе он служит той же задаче – обобщению данных об орнаменте русской северной вышивки.

      На основе систематизации массового материала выделяются характерные особенности вышивок отдельных областей. Принципом их группировки является не только близость сюжета, мотива, но и характер трактовки – стилистические приемы, при помощи которых выполнен орнамент. Значение имеют и такие признаки, как техника выполнения узора, его расцветка и материал. Таким образом, по возможности учитывается комплекс признаков, на основе которых возможно выделить локальные типы вышивки. Выработка типологии дает основание для определения ареалов орнамента. Однако и то и другое представляет существенные трудности, что связано с многообразием русского текстильного орнамента, сложностью исторических судеб разных групп народа, расселением его на обширной территории, а также с состоянием источников.

      Источниками данной работы послужили главным образом коллекции музеев и полевые материалы автора, собранные им в течение нескольких лет. Обследованы наиболее обширные коллекции Государственного музея этнографии народов СССР, куда вошли в 1948 г. и фонды Музея народов СССР (Москва). Ценность коллекций Государственного музея этнографии народов СССР – в разнообразии вариантов вышивки (что важно при изучении ее орнамента) и в аннотациях к предметам. Просмотрены коллекции Музея антропологии и этнографии АН СССР, часть фонда вышивки Государственного Исторического музея, изучены фонды Музея народного искусства в Москве, Загорского государственного историко-художественного музея-заповедника, областных и районных музеев Архангельска, Вологды, Череповца, Тотьмы, Великого Устюга, Сольвычегодска, Ярославля, Ростова (Ярославского), Рыбинска, Углича, Костромы, Калязина, Устюжны и др., а также Государственного музея этнографии Академии наук Эстонской ССР в Тарту. Автор выражает признательность сотрудникам всех музеев, содействовавших его работе над коллекциями. Особенно сотрудникам Музея антропологии и этнографии Академии наук и Государственного музея этнографии народов СССР.

      Полевые материалы были собраны в Калининской обл. (б. Тверская губ ) в 1925, 1928-1929, 1931, 1937, 1945 гг. (у русских и карел); во Владимирской обл. – в 1927, 1951 гг.; в Ивановской обл. – в 1941 – 1943 гг.; в Ярославской обл. – в 1926, 1969, 1971 гг.; в Архангельской обл. (б. Олонецкая и Архангельская губернии) – в 1947 – 1949 гг.; в Карелии (б. Олонецкая губ.) – 1941, 1949 гг. (у русских, карел, вепсов); в Вологодской обл. – в 1966, 1970, 1971 гг.; в Новгородской обл. – в 1970 г.; в Смоленской обл. – в 1937 г.; в Калужской обл. – в 1945 г.; в Рязанской обл. (б. Рязанская и Тамбовская губернии) – в 1925, 1960, 1963 гг.; в Среднем Поволжье – в 1951 г.; в Московской обл. – в 1950 – 1951 гг.; в Приуралье и Кировской обл. (б. Пермская и Вятская губернии) – в 1954 г.

      Зафиксированный материал составил основную базу исследования и позволил применить к некоторым орнаментальным мотивам картографический метод.

     

      1 Иванов С. В. Орнамент народов Сибири как исторический источник. М. – Л., 1963, с. 6.

      2 Южнорусская вышивка освещена в трудах: Шаховская С. Н. Узоры старинного шитья в России. М., 1885, вып. 1; Яковлева В. Я. Рязанская народная вышивка. М., 1959; она же. Калужская народная вышивка. М., 1959; Работнова И. П. Тамбовская вышивка. М., 1963; Попова И. А. Народная вышивка юго-западных районов Воронежской области. – «Труды НИИХП», 1972, вып. 5, с. 276 – 285; Бойкова Л. Н. Тульская народная вышивка в собрании Загорского музея. – «Сообщения ЗГИХМЗ», 1960, вып. 3, с. 205 – 211; Богуславская И. Я. Русская народная вышивка. М., 1972.

      3 Молотова Л. Н. Н. Л. Шабельская и ее коллекция в Государственном музее этнографии народов СССР. – «Сообщения ГРМ», 1976, вып. XI, с. 168 – 173.

      4 Стасов В. В. Русский народный орнамент, вып. 1. Шитье, ткани, кружева. СПб., 1872, с. XX.

      5 Там же, с. XII.

      6 Шаховская С. Н. Узоры старинного шитья в России; Сидамон-Эристова В. П., Шабельская Н. П. Собрание русской старины, вып. 1. Вышивки и кружева. М., 1910.

      7 Шаховская С. Н. Узоры старинного шитья в России, с. 1 – 5.

      8 Sidamon-Eristoff Al., Chabelskja N. The Peasant Art of Great Russia. The Studio. London – Paris – New York, MCMXII.

      9 Труды Комиссии по исследованию кустарной промышленности в России. СПб., 1883, вып. X; Кустарная промышленность России, т. 1. СПб., 1913; Кустарные промыслы, Статистический сборник по Ярославской губ. Ярославль, 1904, вып. 14; Арсеньев Ф. А. Очерк кустарных промыслов по изделиям, собранным Вологодским губернским земством. Вологда, 1882; Отчеты и исследования по кустарной промышленности в России, т. II. СПб., 1894; т. IV, 1897; Горбунова М. К. Женские промыслы Московской губернии. М., 1882, вып. IV.

      10 Городцов В. А. Дако-сарматские религиозные элементы в русском народном творчестве. – «Труды ГИМ», 1926, вып. 1.

      11 Воронов В. С. О крестьянском искусстве. – Избранные труды. М., 1972, с. 103 – 106.

      12 Плетнева Е. Н. Символика народных украс Смоленского края. Смоленск, 1924, с. 18.

      13 Калиткин И. Орнамент шитья костромского полушубка. Кострома, 1926, с. 1 – 7.

      14 Куфтин Б. А. Материальная культура русской Мещеры, ч. 1. М., 1926; Лебедева Н. И. Народный быт в верховьях Десны и в верховьях Оки, ч. 1. М., 1927; Шереметьева М. Е. Крестьянская одежда калужской Гамаюнщины. Калуга, 1925; она же. Женская одежда в б. Перемышльском уезде Калужской губернии. Калуга, 1929; Гринкова Н. П. Одежда юго-западной части Калужской губернии. Материалы по этнографии, т. III. Л., 1927, вып. 2, с. 17 – 36; она же. Одежда бухтарминских старообрядцев. Материалы Комиссии экспедиционных исследований, серия Казахстанская. – В кн.: Бухтарминские старообрядцы. Л., 1930, с. 313 – 396; Бломквист Е. .9. Искусство бухтарминских старообрядцев. – В кн.: Бухтарминские старообрядцы, с. 397 – 433.

      15 Гринкова Н. П. Отражение производственной деятельности руки в русской орнаментике. – СЭ, 1935, № 1, с. 60 – 89.

      16 Окладников А. П. К вопросу о происхождении искусства. (В связи с критикой взглядов П. Я. Марра на первобытное искусство). – СЭ, 1952, № 2, с. 3 – 22.

      17 Динцес Л. А. Изучение русского народного искусства и наследие Н. Я. Марра. – «Краткие сообщения ИИМК», 1946, XII, с. 141 – 152; Гринкова Н. П. Термины вышивания в русских диалектах. – «Учен. зап. Ленинградск. пед. ин-та им. А. И. Герцена», 1939, т. XX. с. 173 – 192. Фактический материал, имеющийся в последней статье, ценен.

      18 Рыбаков Б. А. Древние элементы в русском народном творчестве (женское божество и всадники). – СЭ, 1948, № 1, с. 90 – 106.

      19 Динцес Л., Большева К. Народные художественные ремесла Ленинградской области. – СЭ, 1939, № 2, с. 104 – 148; Динцес Л. А. Историческая общность русского и украинского народного искусства. – СЭ, 1941, № 5, с. 21 – 58; on же. Восточные мотивы в русском народном искусстве Новгородского края. – СЭ. 1946, № 3, с. 93 – 112; он же. Дохристианские храмы Руси в свете памятников народного искусства. – СЭ, 1947, № 2, с. 67 – 94; он же. Изображение змееборца в русском народном шитье. – СЭ, 1948, № 4, с. 36 – 53; он же. О методе изучения и планирования экспозиции народного искусства в Государственном Русском музее. – «Сообщения ГРМ», 1976, вып. XI, с. 181 – 189.

      20 Богуславская И. Я. О трансформации орнаментальных мотивов, связанных с древней мифологией в русской народной вышивке. М., 1964; Амброз А. К. О символике русской крестьянской вышивки архаического типа. – СА, 1966, № 1, с. 61 – 76; он же. Раннеземледельческий культовый символ «ромб с крючками». – СА, 1965, № 3, с. 14 – 27.

      21 Амброз А. К. О символике русской крестьянской вышивки..., с. 75.

      22 Иванов С. В. Орнамент народов Сибири...; он оке. Орнамент. Историко-этнографический атлас Сибири. М., 1961, с. 369 – 434. Чернецов В. Н. Орнамент ленточного типа у обских угров. – СЭ, 1948, № 1, с. 139 – 152.

      23 Маслова Г. С. Народный орнамент верхневолжских карелов. М., 1951 (в книге рассматривается частично и русская вышивка); она же. Северодвинская золотошвейная вышивка. – МАЭ, 1972, т. XXVIII, с. 32 – 61; она же. Орнамент русской народной вышивки как исторический источник. – СЭ, 1975, № 3, с. 34 – 44.

      24 Труды VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук, т. 7. М., 1970, с. 360 – 361, 377.

      25 Громов Г. Г., Деопик Д. В., Плющев В. Н. Применение метода количественного анализа орнаментальных образов русской народной вышивки. – «Вестник Московского университета», 1971, № 4, с. 69 – 97.

      26 Шубников А. В., Копцик В. А. Симметрия в науке и искусстве. М., 1972.

      27 Иванов С. В. Орнамент народов Сибири..., с. 36.

      28 Климова Г. Н. Текстильный орнамент коми. Автореф. дис. Л., 1973.

      29 См., например: Яковлева В. Я. Архангельская народная вышивка. М., 1954; она же. Вологодская и ярославская народная вышивка. М., 1955; она же. Новгородская и псковская народная вышивка. М., 1954; она же. Калининская народная вышивка. М., 1955.

      30 Богуславская И. Я. Русская народная вышивка.

      31 Богуславская И. Я. Русское народное искусство. Л., 1968; Попова О. С. Русское народное искусство. М., 1972.

      32 История русского искусства, т. VII. М., 1961; т. VIII, кн. 2. М., 1964.

      33 Русское декоративное искусство, т. II. М., 1963; т, III, 1966.

      34 Украiнське народне мистецтво. Тканини та вишивки. Киiв, 1960; Нариси з icтopii украiньского декоративно-прикладного мистецтва. Львiв, 1969; Беларускi народны арн-мент. Мiнск, 1953; Линнус X. Вышивка в эстонском народном искусстве, ч. I. Северная Эстония и острова. Таллин, 1955; ч. II. Западная и Южная Эстония. Таллин, 1973; Королева Н. С. Вышивка народов Поволжья и Прикамья. М., 1960; Никитин Г. А., Крюкова Т. А. Чувашское народное изобразительное искусство. Чебоксары, 1960; она же. Марийская вышивка. Л., 1932; она же. Мордовское изобразительное народное искусство. Саранск, 1968; она же. Удмуртское народное изобразительное искусство. Ижевск – Ленинград, 1973; Народное искусство башкир. Л., 1968; Чепурина П. Я. Орнаментное шитье Крыма. М., 1928; Народное декоративно-прикладное искусство киргизов. М., 1968; Жданко Г. А. Народное орнаментальное искусство каракалпаков. – Труды Хорезмской археолого-этнографической экспедиции, т. 3. М., 1958, с. 373 – 410; Чепелевецкая Г. Л. Сузани Узбекистана. Ташкент, 1961; Азербайджанские вышивки. М., 1971; Кохов А. 3., Берландина К. А. Осетинский народный орнамент. Дзауджикау, 1948; см. также работы С. В. Иванова и В. Н. Чернецова по орнаменту народов Севера.

      35 Богатырев П. Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971, с. 422.

      36 Штернберг Л. Я. Орнамент из оленьего волоса и игл дикобраза. – СЭ, 1931, № 3-4, с. 104 (статья была написана в 1909 г.).

     

      Глава вторая

      ОРНАМЕНТИРОВАННЫЕ ПРЕДМЕТЫ И ИХ РОЛЬ В БЫТУ


      Украшению текстильных бытовых предметов уделялось большое внимание, как в крестьянской, так и в городской среде. Вышивка украшала русский традиционный костюм XVIII – начала XX в. Крестьянки вышивали женские и мужские рубахи, передники (занавеска, запон), юбки (подолы), иногда сарафаны, а в южнорусских областях – поневы и нагрудники (навершник, шушпан).

      Повсюду особо украшали головной убор замужних женщин (сороку, кокошник) и девичьи уборы (ленты, перевязки, чёлки, косники), а также косынки и платки. На Севере были распространены вышитые шейные украшения в виде воротника – наборушники и в виде полоски ткани, обвивавшей шею, – голунца.

      Украшали вышивкой верхнюю (выходную, праздничную) одежду из сукна или овчины. В некоторых местах вышивали зарукавья – наручники, рукавицы, перчатки и даже обувь (матерчатую и кожаную). Пояс чаще ткали, но были и матерчатые вышитые пояса.

      В зависимости от назначения, размеров, формы, материала, покроя менялись характер вышивки, ее композиция, техника.

      Изменение характера вышивки в зависимости от функций предмета хорошо отражают украшения крестьянских головпых уборов XIX – начала XX в. Среди русских Тверской губ., где в некоторых мостах сохранялся традиционный костюм еще в начале XX в.1, свадебную сороку – золотоломку молодая женщина носила лишь два-три года, надевая в самые большие календарные и семейные праздники. Количество украшений, качество материала, узор очелья менялись в зависимости от того, предназначалась ли сорока для большого праздника или для будней, для ношения в великий пост, для послеродового периода.

      Сороки пожилых, а тем более старых женщин заметно отличались: количество блесток, позумента, золотых или серебряных нитей уменьшалось соответственно возрасту. Очелья старушечьих сорок вышивали шерстью (жицей) косым стежком, без просветов фона. Эта вышивка называлась плотной, плотнушкой, шитёхой. Белым цветом ткани и вышивки отличались горевые сороки, которые носили «по горю» вдовы в периоды траура.

      Вышивка (и украшения в целом) навершника, поневы в южных губерниях также отражала переходы из одного возраста в другой и семейное положение крестьянской женщины2. Рубаху также, в зависимости от ее назначения, украшали по-разному: обычно лишь по плечевым вставкам – мышкам (отсюда ее название мышница); в праздничных рубахах молодых женщин узором покрывали весь рукав (она называлась порукавной); рубаха подольница отличалась широкой вышивкой по подолу3. Подольницы обычно предназначались для особого вида работ: покоса (особенно если косили сообща всем обществом; на Севере это называлось – косить меснину), жатвы, дня первого выгона скота в поле. Жатвенные и покосные рубахи нередко надевали без сарафана или же подол сарафана поднимали и затыкали за пояс, так что вышивка была видна.

      В обычае было нарядно одеваться и нередко в традиционную одежду, которую уже повседневно не носили, для выполнения разных обрядов: при проводах масленицы, похоронах русалки и др. Нарядно одевались на семейные торжества, особенно на свадьбу. Одежда невесты и жениха была наиболее красивой, хотя существовал обычай (сохранявшийся в некоторых русских областях до конца XIX – начала XX в.) до венчания одевать невесту «по-печальному» – в «беленькое» и «черненькое», в соответствии с первой – «горестной» частью свадебного ритуала, когда она оплакивала расставание с «вольной волей». После «окручивания» невесты (перемены прически и девичьего убора на женский) и в первые дни после свадьбы молодая одевалась особенно нарядно.

      Обилие украшений в одежде молодухи определялось и эстетическими стремлениями, и задачей показать ее трудолюбие, а также зажиточность. Но, видимо, были к этому и другие причины. Следует вспомнить, что время свадьбы и последующие первые годы супружества – весьма ответственный период в жизни молодых. В это время множество обычаев и обрядов было направлено на охрану молодых от вмешательства темных сил и на продолжение рода.

      Кокошник, особо украшенный, молодая носила в первый год замужества или до появления первого ребенка. Украшения, орнамент головных уборов имели определенную символику. Так, например, псковский кокошник украшался своеобразными шишками, подобно шишкам свадебного каравая, символизировавшего плодородие4. На костромских, ярославских, сольвычегодских кокошниках устойчиво сохранялись определенные мотивы узоров (об этом см. ниже), как бы отражавшие добрые пожелания молодой.

      Головной убор и пояс были наиболее связаны с древними религиозными представлениями и играли большую роль в обрядах5.

      Заботливо украшали предметы и частиц одежды, связанные с рождением, а также смертью человека. «Наголовнички» в виде полуовала (вышитые техникой строчки или золотом) украшали детские пеленки, в которых носили детей к причастию (Вологодская, Олонецкая губернии). Крестильной пеленкой нередко служила венчальная красиво отделанная рубаха отца ребенка (Рязанская губ.). Смертной одеждой нередко служила венчальная или специальная одежда, заранее приготовленная и в отдельных случаях имевшая особую вышивку (см. ниже).

      Русский наряд с сарафаном носили не только крестьянки, но и горожанки в малых и средних городах России в середине, а кое-где и во второй половине XIX в. В Торжке, например, с сарафаном надевали кисейные рукава и передник, расшитые битью, сборник, платок, обувь – обильно расшитые золотом6. Также украшали традиционный костюм горожанки Галича, Сольвычегодска, Великих Лук, Старой Руссы и других городов.

      Вышитые, чаще самодельные, ткани использовались для домашнего обихода и убранства крестьянского жилища, а в какой-то мере и горожан до второй половины XIX в., а в отдельных местах и позже. К ним относятся полотенца (убрус, ширинка, рукогер, рукотерник, утиральник, плат, наспишник, постинник), имевшие самое разнообразное применение в быту. Убрус, ширинка, косынейка – полотенца составляли часть женского головного убора.

      В некоторых русских областях сельские жительницы до сих пор различают утирку, или рушник, – чисто утилитарного назначения, для вытирания рук и пользования «зався» (т. е. повседневно), которые мало или совсем не украшали, и полотенца (платы, платовья), предназначенные для убранства избы в праздник, по случаю каких-либо семейных событий7.

      Праздничные, в особенности свадебные, полотенца шили из лучшего кужельного холста. Длина полотенец была от 2 до 4 м (Весьегонский, Устюженский, Холмогорский уезды)8. Ширина их – это обычная ширина русского крестьянского холста – 36 – 38 см; реже делали их более узкими – 19 – 35 см или более широкими – 40 – 41 см. Холст тщательно отбеливали. В отдельных местах полотенце изготовляли из цветной ткани. Рукотеры перебираные шили из ткани с перетыкой, пропуская в утке красные нити, или же из клетчатки, клетцитины – белой в красную клетку (иногда с добавлением нити желтого цвета) домотканой материи (Холмогорский, Устюженский, Сольвычегодский, Великоустюгский уезды).

      В первой четверти XX в. В селениях, где фабричный материал почти вытеснил домотканину, полотенца стали шить из хлопчатобумажной ткани разных цветов, вышивая их крестиком по канве (д. Косарево и другие селения Великоустюгского у.).

      Особенно богато украшалось большое рукобитное полотенце, так называемое стеновое (длиной в стену)9. Во время рукобитья его дарили жениху, вешая ему на шею. Это означало, что невеста просватана, и жених кидал полотенце своей родне. Им украшали божницу на все время свадьбы, а при поездке к венцу привязывали к дуге свадебной повозки. По другим сведениям, в некоторых селениях рукобитное полотенце уступало по украшениям полотенцу жениха, и его дарили свату после того, как «ударят по рукам», т. е. договорятся о свадьбе10.

      Дарные полотенца, которыми невеста одаривала родню жениха, меньше украшались, чем рукобитные, и впоследствии они нередко служили утирками. По словам старых жительниц д. Кузьминская, девушка раньше заготовляла к свадьбе обычно не менее 12 полотенец, а в состоятельных семьях на свадьбе раздаривалось до 30 полотенц11. По другим данным, в семье заготовливалось иногда до сотни полотенец12. Дарили также рубахи или «на рубаху», пояски, кисеты и т. п.

      Полотенцем (а сверху шалью) покрывали невесту, когда везли в церковь. После «окручивания» следовало ее «открывание»: дружко снимал покрывало с молодой, получал полотенце и показывал его всем, приговаривая: «невеста не спала, не дремала, все вам дары припасала»13. Полотенцем связывали жениха и невесту, как бы символизируя этим крепость их семейной жизни. В Подвинье невесту, закрытую платком, брат выводил к столу, держа ее за расшитое полотенце, которое укреплялось на ее руке. Конец полотенца он подавал жениху, и тот трижды обводил невесту вокруг себя, а затем усаживал ее рядом с собой с левой стороны14.

      Полотенца развешивали в избе. Их красочные узоры оживляли ее бревенчатые стены, придавая праздничность, делая жилище нарядным. Полотенцем окаймляли божницу в переднем углу, поэтому его называли божник; вешали на окна, зеркала, фотографические карточки (распространившиеся в крестьянском интерьере в конце XIX – начале XX в.), на спицы по стенам. Отсюда названия полотенца: наспишник, спишник (Вологодская, Архангельская губернии), постинник (Великоустюгский у.), накрючник (Курская губ.). К свадьбе в доме устраивали своеобразную выставку рукоделий, по которой судили о состоятельности невесты, ее мастерстве и трудолюбии.

      Значительную роль полотенце играло в родильных и крестильных обрядах, а также в похоронной и поминальной обрядности – по истечении 40 дней после смерти человека и в особые «родительские» дни в году, когда поминали умерших предков. Обычаи жертвовать полотенца в церковь («по обету» в случае болезни или смерти близких), а также одаривание церковного притча за выполнение обрядности широко практиковались вплоть до первой четверти XX в. включительно.

      Полотенце играло существенную роль не только в семейной, но и в общественной жизни у русских и их соседей: при общественных молениях15, при тканье обыденных полотенец. Обыденные полотенца – это полотенца, сделанные (коллективными усилиями жителей селения) в один день или в одну ночь (как и построенный обыденный храм). Оно считалось безупречно чистым, обладавшим силой сопротивления «нечистой силе»16. Изготовляли их в случаях эпидемических заболеваний людей и скота, а иногда для предотвращения засухи и града. Связь обыденного полотенца с аграрной магией выражена вполне определенно. Иногда только вышитое в один день полотенце считалось обыденным. Таким образом, вышивке на обыденном полотенце придавалось также известное значение.

      О культовой роли полотенца в Древней Руси свидетельствует житийная литература, где упоминается о том, что славяне «дуплянам древянам ветви убрусцем об-вешающе и сим поклоняющиеся»17. Пережитки культа деревьев (а также камней и источников) сохранялись на Севере вплоть до начала XX в. «Священные» рощи или отдельные деревья «не шевелили», т. е. не рубили. Нарушение запрета рубить эти деревья вело, как считали, к несчастьям. Обычно в роще устанавливали крест или часовню, куда приносили и вешали полотенца, точу – холст, лоскутки ткани, сороки – «по завету», чтобы излечиться от болезней. Приносили также шерсть, масло, а при заболевании скота резали кур. Рощи с часовнями, куда носили вышитые полотенца, были в селениях Кенозера, в Тверском крае 18.

      В связи с этим следует привести интересные данные о существовании специально изготовленной «заветной» вышивки в селениях Волосовской вол. Каргопольского у. В начале XX в. «заветную» вышивку выполняли в случаях болезни: на куске ткани золотой нитью гладью (эта техника золотого шитья давно известна жительницам Каргополья) вышивали изображение человека или больной части тела (ноги, например) и отдавали в церковь или часовню 19. Вышивка, таким образом, являлась здесь вотивным приношением.

      К орнаментированным предметам относятся ширинки из четырехугольного куска холста (квадратной или продолговатой формы), вышитые по краям или углам. Ширинки, кроме того, что они дополняли женский головной убор (о чем упоминалось выше), имели разнообразное применение. На свадьбе ширинки (размером 36 X 52 см)20 выполняли роль салфеток, их расстилали гостям на колени (Весьегонский, Бежецкий уезды). Ширинки служили подарками – невеста одаривала ими гостей на свадьбе – или играли роль платочка и затыкались за пояс. Подножную ширинку, или подножник (размером 48 X 83 см), расстилали в церкви под ногами жениха и невесты (Вологодская, Олонецкая губернии).

      Известно, какое значение придавалось примете: кто первым вступит на ширинку (или коврик) – жених или невеста, тот и будет главенствовать в доме. Ширинки-подножники делали из тонкого беленого холста, отделывая по краям тонкой строчевой вышивкой (строкою), с геометрическим, нередко зооморфным и антропоморфным орнаментом (Черевковская вол. Сольвычегодский у., ГМЭ, кол. № 508).

      Ширинку подавальную (размером 55 X 57 см) в Черевковской вол., сплошь или частично вышитую, клали в шапку жениха, когда он приезжал за невестой в день свадьбы21, или же в знак почтения ею покрывали шапку гостя. Ширинку-блинник, вышитую по углам, молодая дарила родне мужа в знак благодарности за угощение блинами на масленицу. Употреблялись специальные украшенные ширинки – наблинники (размером 41X 82 см) для покрывания квашни с раствором – тестом (Устюженский у.).

      Скатерти – столешники (скатерейки, салфетки) – сшивали обычно из двух полотнищ холста. Размеры крестьянского столешника – примерно 0,75 X 1,5 м, иногда ширина их достигала 90 – 95 см, а длина почти 3 м. Ткань скатерти – была ли она белой или расцвеченной другими нитками – обычно делали узорной с помощью браной техники тканья или способом многоремизного ткачества. Ткань называлась браниной; узоры были кругам, пряничкам (прямоугольниками) и др. Браная скатерть упоминается в былинах. Скатерти украшали вышивкой, чаще всего вдоль их узких сторон.

      В прошлом крестьянский стол для трапезы, как правило, накрывался скатертью-столешником. После трапезы крошки со столешника вытряхивали в ведро, так как крошить хлеб и сорить крошками считалось грехом. Нарядные скатерти предназначались для свадьбы, праздника, особенно для пасхи, и постилались под иконы, когда священник обходил дома для совершения молебна. В Устюженском у. такая скатерть называлась запасалъной, ее берегли и расстилали только под иконы. Намогильную скатерть постилали на могилу во время поминальной трапезы, совершавшейся на кладбище (Псковская губ.).

      Подзор с тканым или вышитым узором украшал крестьянскую кровать, главным образом в избах северных областей, закрывая нижнюю ее часть. Подзор – полоса холщовой кумачовой или другой ткани (размер 37 – 38 см X 1,70 – 1,80 м) – пришивался к краю простыни – настилальнику, постилалънику. Отсюда его названия: край настилальника, край простыни, закрайка, пристен, поднавес, подвес. В Каргополье его именуют еще трестой – так здесь называется полотнище холста.

      Подзоры были приняты в помещичьем и купеческом обиходе в XVIII – начале XIX в., но и позднее во многих провинциальных городах России они были в употреблении у разных социальных слоев населения. В зажиточной городской среде Вологды еще во второй половине XIX в. было в обычае при подготовке постели новобрачным стелить несколько (до семи штук) постилальников22.

      В деревенском быту подзоры чаще встречались в северных губерниях – в Новгородской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Ярославской, Костромской и др. Они менее характерны для интерьера крестьянской избы-хаты южнорусских областей – Тульской, Калужской, Орловской, Рязанской, Воронежской и др. Убранство и меблировка преобладающего большинства крестьянских изб в этих губерниях, где долго сохранялись сильные крепостнические пережитки, были крайне скудны. «Пол» – настил из досок в виде рундука у печи, лавки – служили для спанья, солома – подстилкой, а зипун, полушубок – одеялом.

      В Рязанской губ. в мастерских изготовлялись подзоры, но не для крестьян. Подзоры были в обиходе у татар в Касимовском у. этой же губернии. Жилище касимовских татар сохраняло немало своеобразных черт в своем убранстве, хотя и подверглось городскому влиянию, так как среди татар было развито отходничество в столицы, на пароходы.

      Интерьер северной избы отличался от избы-хаты южных областей. Сама изба была выше, просторнее. Чаще встречалась роспись переборок, стен, шкафчиков и пр. Деревенская кровать (которую украшали подзором), правда часто весьма примитивного устройства, не была большой редкостью в северной избе. Иногда кровать делали неподвижной, и она была без спинок: две ее стороны опирались на бруски, вдолбленные в стены, а один угол поддерживала единственная ножка.

      Простыни с подзором были далеко не в каждой семье. По словам колхозницы И. А. Игнатьевой (р. 1896 г.) из д. Коровино23, «постилать простынь, чтоб спать, не было и моды. Стелили ее только в праздничек», а также на свадьбу. Специальная простыня-покрывало изготовлялась для покрытия саней (или телеги), когда невесту везли в церковь, и на другой день свадьбы, когда молодые ездили кататься. Покрывало шили из трех полотнищ холста, и украшенная вышивкой часть спускалась с задка саней (Тверская, Новгородская губернии).

      Части одежды или декоративные предметы из текстиля, красиво отделанные, вышитые, нередко служили в качестве подарков. Такое их назначение подчеркивалось и надписями, сделанными на них. Обычай делать надписи на бытовых предметах – древнего происхождения. Их писали на ковшах, братинах; тексты, выполненные славянской вязью, включали в орнамент лицевого шитья XVI – XVII вв. В народной вышивке надписи встречаем на предметах XIX – первой четверти XX в. В некоторых областях включение текстов в вышивку распространилось раньше, в других – позднее (преимущественно в начале XX в.) и главным образом в тамбурной технике и крестиком по канве, реже в строчевой или другой технике.

      В надписях отмечалась дата изготовления вещи, имя мастера или хозяйки, которой принадлежала вещь, а иногда и место изготовления – деревня. Кроме того, были надписи, указывавшие на подарочное значение вещи, выражавшие добрые пожелания. На полотенцах вышивали: «Кого люблю – тому дарю»; «люблюсердечно – дарю навечно»; «в знак благодарности»; «кому честь – тому слава». На концах одного костромского полотенца было вышито: «Нашу склонос предлагаем, вашу честнос уважаем и его с почтением вам вручаем». Миткалевый олонецкий платок с золотошвейным узором имеет следующую надпись: «Сей платок прекрасной девичи Лукерье Ивановны носить и щасливо 1872 г.» (ГМЭ, № 1558-23).

      В некоторых надписях указывается на непосредственное назначение вещи. Так, на одном конце тамбовского полотенца вышиты слова «умывайся беленько», а на другом – «вытирайся сухенько. Е. Б.» (ГМЭ, № 7076-23). На каргопольском кумачовом подзоре тамбуром выведено пожелание: «Сей край Александры Федоровне Боголеповой держать, не марать, на кроватку чаще клась, надписал Андрей Николаев Новожилов 1901 года» 24.

      Более частое включение текстов в вышивку в конце XIX – начале XX в. связано, по-видимому, с распространением в деревне грамотности, книг. Однако изготовлявшие эти надписи вышивальщицы далеко не всегда были грамотными (чем объясняются встречающиеся искажения слов и орфографии) и прибегали к помощи грамотных людей. Об этом рассказывают жительницы б. Валдайского у., и это видно из самих надписей. Например, на крае одного полотенца вышито тамбуром по кумачу: «1866 г. писал Матфей Николаев Быков Ирине Александровне Третьяковой шила Ульяна Андреевна Черепанова» 25.

      Украшенные вышивкой изделия имели многообразные бытовые функции. Чаще всего это праздничные или связанные с традиционными обычаями, обрядами и поверьями предметы, изделия, предназначенные для подарков. В них сочетались (как и в других видах народного творчества) утилитарное и декоративное значения.

      В XIX – начале XX в. заметно усилилась их декоративная сторона. В некоторых случаях чисто утилитарные функции почти исчезли (полотенца-наспишники), Во второй половине XIX в. значительно изменились по сравнению с началом века состав, материал и назначение вышитых изделий, которые шли главным образом для города, на продажу. Кроме традиционных полотенец и простынь, вышивали наволочки, накидки на подушки, дорожки, салфетки, накомодники, а также дамское белье и пр. В крестьянский быт некоторые из этих предметов проникают большею частью позднее – в начале XX в., когда городское влияние распространяется и на интерьер крестьянской избы.

      Магическое значение некоторых предметов (головного убора, пояса, полотенца), которое, по-видимому, им придавалось в древности, в XIX – начале XX1 постепенно сошло на нет, если не считать отдельных пережитков, слабо отражавших их былую роль.

     

      1 Например, у группы населения, называвшейся пушкари, в Карамышевской вол. Весьегонского у. (в селениях Карамышево, Нивицы, Лысцево, Сушигорицы, Орудово и др.; в д. Глебени Кашинского у.). Запись 1929, 1937 гг.

      2 Н. П. Гринкова отмечает в с. Роговатое Нижнедевицкого у. Воронежской губ. семь разных видов понев, соответствовавших возрасту женщины и назначению поневы. См.: Очерки по истории развития русской одежды. – СЭ,1 1934, № 1-2, с. 89.

      3 Онежский у. Запись 1948 г.

      4 Зеленин Д. К. Женские головные уборы восточных (русских) славян. – «Slavia», 1927, вып. 3, с. 541.

      5 Гаген-Торн Н. И. Магическое значение водах и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы. – СЭ, 1933, № 5-6, с. 76-88; Восточнославянский сборник. М., 1957, с.694.

      6 Давыдова С. А. Кружевной промысел в Тверской и Ярославской губерниях. – «Труды комиссии по исследованию кустарной промышленности в России». М., 1886, вып. X, с. 2675.

      7 Устюженский у. Новгородской губ. Запись 1970 г.

      8 Бывали полотенца длиной до 7 м. См.: Бломквист Е. Э. Полотенце в русском быту. Русский музей. Этнографический отдел. Л., б. г., с. 1 – 4.

      9 Стена избы – мера длины крестьянского холста.

      10 Бежецкий у. Тверской губ. Запись 1945 г.

      11 Устюженский у. Запись 1970 г.

      12 Очевидно, в богатых семьях: Бломквист Е. Э. Полотенце в русском быту, с. 1 – 4.

      13 Русско-карельская д. Пожарьё, Бежецкого у. Запись 1945 г.

      14 Песни северодвинских крестьян. – «Известия архангельского общества изучения русского Севера». Архангельск, 1913, № 9, с. 893.

      15 Гаген-Торн Н. И. Обрядовые полотенца у восточных славян и народов Поволжья (к вопросу о происхождении оберега). – «Известия на етнографския институт и музей». София, 1963, кн. IV, с. 281 – 282.

      16 Зеленин Д. К. «Обыденные» полотенца и обыденные храмы. – «Живая старина», 1911, XX, с. 1 – 20.

      17 Карамзин Н. История Государства Российского. СПб., 1830, ч. I, с. 107.

      18 Каргопольский у. Запись 1948 г.; Бежецкий у. Запись 1945 г.

      19 Дурасов Г. П. Каргопольское «заветное» шитье. – СЭ, 1977, № 1, с. 110 – 113.

      20 Размеры, указанные здесь и далее, варьировались.

      21 ГМЭ, опись № 631-114.

      22 Давыдова С. А. Очерки кружевной промышленности в России. – В кн.: Кустарная промышленность России. Женские промыслы. СПб., 1913, с. 117.

      23 Устюженский у. Запись 1970 г.

      24 Левинсон И. Р., Маясова II. А. Материальная культура русского Севера в конце XIX – начале XX в. – «Труды ГИМ», 1953, вып. XXIII, с. 133.

      25 Д. Малые Халуи Каргопольского у. Запись 1948 г.


      Глава третья

      ВЫШИВАНИЕ – ДОМАШНЕЕ ЗАНЯТИЕ, РЕМЕСЛО И ПРОМЫСЕЛ

     

      Древнее название вышивки – шъв, шов1. Шить означало вышивать (сейчас в этом значении слово сохраняется как диалектное). В современных русских диалектах вышивка, или шитье, называется еще строка, чекан. Последнее название применяется на Севере (главным образом в Вологодской обл.): вышивки по чекану, передник с чеканом2. Узоры называются украсы, краски, красивъя, вычуры3.

      Вышивка – один из самых древних видов орнаментации тканей у славян. На текстильных фрагментах X – XIII вв. встречаются узоры: тканые, набивные и вышитые. Среди них – образцы не только привозных, но и местных тканей. Вышивка Древней Руси постепенно становится предметом специальных исследований4.

      В древнем Новгороде мастерство вышивания было на очень высоком уровне, о чем свидетельствуют памятники, в частности образец новгородского шитья XII в. – поручи Варлаама Хутынского5.

      Ценны сообщения о вышивке X – XIII вв. более южных областей: узоры на фрагментах шерстяных тканей из курганов Московской обл. и Дорогобужского р-на Смоленской обл. выбраны иглой по основе и утку6. Эта техника вышивания известна была и в XIX в. всем восточнославянским народам (набор, брань – у русских, низ – у украинцев). Древность вышивки в Восточной Европе подтверждается как материалами из славянских курганов, так и археологическими находками на соседней со славянами территории. В Прибалтике – у латгалов в XIII в. вышивка цветной пряжей и бисером украшала одежду; она вытеснила в это время своеобразное украшение тканей – нашивку бронзовых пронизок7.

      По мнению исследователя ткачества Н. И. Лебедевой, вполне возможно, что бранье иглой предшествовало бранью на ткацком стане, поскольку последнее является уже известной механизацией. В общем историко-культурном плане вышивка, возможно, является стадиально более древним явлением, чем само ткачество, поскольку у многих народов, не знавших ткачества, имелась вышивка или близкие в ней по технике украшения. Материалом служила не ткань, а шкура, кожа, ровдуга, подшейные волосы оленя (у народов Севера), волосы бизона, иглы дикобраза (у индейцев Америки) и т. п.

      В русских источниках XVI – XVII вв. часто упоминается о «шитых», т. е. вышитых, предметах у разных социальных слоев населения, включая и крестьян. Плат, ширинка, полотенце, рубахи, перевязки, зарукавья были «шитыми». Это свидетельствует о большом развитии бытовой вышивки в то время.

      Этнографические данные XVIII – XX вв. содержат некоторые сведения о более раннем развитии вышивок в крестьянской одежде по сравнению с ткаными (браными и закладными) узорами, которые вытесняли вышивку, распространяясь все шире. Так, например, в Каргополье вышитые рубахи и полотенца преобладали в первой половине XIX в. В течение века браные (на ткацком стане) узоры входят в быт. Красный браный узор сначала дополняли вышивкой разноцветным гарусом, заполняя им все оставшиеся просветы фона, а в конце XIX – начале XX в. узор целиком выполняли на ткацком стане, пропуская в утке разноцветный гарус8.

      В Весьегонском у. прослеживается замена вышитых шерстью узоров, преобладавших на рубахах в первой половине XIX в., ткаными9. По Северной Двине современные исследователи не находят вышивки, а только узорное тканье, но первая была там весьма богатой в XIX в. Если обратимся к браному ткачеству Великоустюгского у., то его разнообразные сюжеты, по-видимому, восходят к вышивке (эти мотивы более характерны для вышивки, чем для ткачества).

      У соседних с русскими народов Поволжья вышивка – наиболее распространенный способ украшения тканей. У мордвы, мари, а также чувашей в одежде и головных уборах (вплоть до XX в.) господствовали вышитые узоры. Тканье использовалось мало и занимало по сравнению с вышивкой незначительное место в украшениях одежды. У удмуртов узорное ткачество очень богато и во второй половине XIX – начале XX в. достигло расцвета. Тканые узоры постепенно вытеснили старые трудоемкие способы ручной вышивки в одежде удмуртов, которой она украшалась до середины XIX в.10

      В отдельных местах, где развито узорное тканье, почти не находим вышивки, как, например, в Перской вол. (Устюженского у.), Батушинской вол. (Костромского у.) и некоторых уездах Ярославской губ. и др. Возможно, старые центры текстильной промышленности в Ярославской и Костромской губерниях оказали влияние на развитие крестьянского узорного ткачества, вытеснившего вышивку.

      О расцвете художественного вышивания: на Руси XIV – XVII вв. свидетельствуют письменные источники и сами памятники шитья того времени. Искусство шитья в Новгороде, Москве, Сольвычегодске и других центрах достигло высокого уровня. Подобно иконописи, фресковой живописи, развилась особая отрасль древнерусского искусства – «живопись иглою»11. Наибольшее количество образцов «живописи иглою» сохранилось от XVI – XVII вв. В этот период искусство шитья (шелком, золотом, жемчугом) достигло расцвета.

      Шитьем занимались в княжеских и боярских светлицах – мастерских художественного шитья, в монастырях. Вышивали пелены и покровы, украшавшие храмы, облачения духовенства, стяги и хоругви для военных походов, а также царскую, княжескую и боярскую одежду. Это придавало пышность церковным богослужениям, торжественным царским выходам и выходам духовенства, отличало одежду знати от одежды трудового народа.

      Шитье для церковного обихода на религиозные сюжеты, так называемое лицевое шитье, включало и орнаментальные мотивы. Исследователи средневекового русского шитья усматривают в них глубокую связь с народным художественным творчеством (объясняя это тем, что непосредственными творцами были представительницы народа – простые русские женщины) 12. Давние народные традиции сыграли немалую роль в расцвете русского лицевого шитья, которого оно достигло в средневековье13.

      Памятников собственно народного средневекового шитья, т. е. изготовленного и бытовавшего в народной среде, открыто еще мало. В связи с этим особую значимость приобретает открытие фрагментов вышитых тканей XV – XVI вв. из городов Кириллова и Белозерска14. Это белые тонкие льняные ткани столешников, вышитые белыми же льняными нитками счетной гладью, с зооморфным и растительным орнаментом.

      Искусство русской народной вышивки XVIII – начала XIX в. свидетельствует о многовековом пути его развития.

      Вышивка – область женского труда и творчества. Лишь в некоторых случаях ее выполняли мужчины. Так, например, орнаменты полушубков (в Костромской, Ярославской губерниях) выполнялись портными, которые их же шили15. В Московской губ. в начале нашего века тамбурным вышиванием занимались и мужчины, уходившие в отхожий промысел на фабрики, главным образом в Москву16. В строчевом и гладевом промыслах Костромской и Нижегородской губерний нередко в крестьянской семье к выполнению вышивки привлекали детей, включая и мальчиков17. В крестецком и валдайском промысле строчки мужчины 18.

      У ее иногда выполняли народов, соседних с русскими, известны районы, где вышивкой занимались (и занимаются в настоящее время) главным образом мужчины, как, например, в Азербайджане (в г. Нухе развито производство тамбурной вышивки)19. В Ташкенте ремеслом тамбурного шитья занимались мужчины, а в Бухаре – золотым шитьем20.

      Вышивка, по-видимому, становилась занятием мужчин лишь в тех случаях, когда она превращалась в ремесло, промысел. Домашняя вышивка была целиком уделом женщины, но и в вышивальном ремесле или промысле – работе на широкий рынок – в русских областях основная роль также принадлежала женщине.

      Крестьянская вышивка в сфере домашнего производства – для собственных нужд – наиболее устойчиво сохраняла традиционные приемы в технике, орнаментации, особенно в районах отдаленных, слабо затронутых влиянием города. С детства (с 8 – 9 лет) крестьянские девочки учились вышиванию, воспринимая то, что было накоплено предыдущими поколениями. Пытаясь выяснить, откуда новгородские и олонецкие вышивальщицы брали свои узоры, я получила следующие ответы: «брала у соседей»; «из века в век снимали»; «снимала у других баб» (б. Каргопольский у.); «с раннего полотенца снимала» (б. Устюженский у.); «узоры брали друг у друга» (б. Валдайский у.); «брала у подружек» (б. Боровичский у.). Эти ответы21 говорят о преемственности традиции и коллективности вышивального мастерства.

К титульной странице
Вперед