Прежде чем приступить к еде, молодая должна была попросить у новых родителей благословения на это. На Кокшеньге она сначала подносила свекрови шаль и, отдавая ее, приговаривала: «На, матушка! Шаль-то моя, а я-то твоя!» На что свекровь отвечала: «Моя, моя доченька!» Затем, кланяясь всем, молодая, обращаясь к свекру и свекрови, просила разрешения называть их батюшкой и матушкой и благословить «хлеба кушать». Они отвечали: «Кушай, дитятко!» В некоторых местах на Кокшеньге свекровь добавляла: «Кушай на здоровье, молодая!», «Ешь не стыдись, а робь не ленись, от соунушка под кусточки не садись!» После этого начинался пир. За столом никаких обрядовых песен и причетов не пели, только пировали и веселились.
Особое обрядовое значение (так как оно способствовало породнению сторон новобрачных) на свадебном пиру придавалось одариванию молодой родственников мужа и присутствующих гостей. В некоторых местах края этот обряд сопровождался игровыми моментами.
В Ухтомской вол. Кадниковского у., когда молодая, переодевшись, возвращалась в комнату, ее и молодого ставили на разостланную «поветь», и они раздавали дары жениховой родне – «кому и чего было ряжено». При этом молодой потчевал всех пивом, а молодая подавала «даровицы». Подавая, она кланялась каждому в землю. Если подарки оказывались удачны и соответствовали тому, «что было обещано», то принявшие дары выкрикивали: «Даровица хороша, а молодиця лицо лучше тово!» Это означало похвалу. Женщина, получившая какую-нибудь «подвязку», вышитую узорами, прибавляла к этому: «Пряха и ткаха, шевковиця и полотниця. Не по бору, видно, ходила, не шишки собирала, а в тереме сидела, шевкам шила, мишурой наводила и нам подарила!» Это была высшая похвала молодой. Женщина, говорившая о даровице, держала ее высоко над головой и встряхивала, чтобы все видели, затем бросала ее в толпу, а там даровицу подхватывали, рассматривали узоры и тоже хвалили невесту (обычай «трясти» подарки молодой, показывая их окружающим, был отмечен и в Северном Белозерье).
В д. Черняково Тарногского р-на молодая, подавая дары, говорила: «Принимай дары меньшие, а почитай-ко за большие». Перед тем, кому она давала подарок, молодая вставала на колени и кланялась в пол. Отцу она дарила штаны, рубаху, пояс, свекрови – три исподки, сарафан, полушалок «кошамировыи» и пояс, братьям – штаны, рубаху, пояс, сестрам – по исподке и по поясу, «хрестному» -штаны, рубаху, пояс, божатке – исподку да пояс. Маленьким крестникам тоже дарила: девочкам по платицу, мальчикам по рубашке. После этого с молодой «спрашивали поклоны», т.е. она должна была поклониться всем, кто находился в избе. Она также вставала на колени и кланялась головой в пол (пол был покрыт сеном; почему это делалось, информатор не могла объяснить). За поклоны ей говорили: «Спасибо, молодая».
Необходимо заметить, что обычно новобрачная раздавала дары, стоя в сакральных местах избы – в кути или у печки. Поклоны молодой в этот период были обязательны. Ей следовало поклониться всем гостям, всей деревне и каждому «в особину». Кланялась она низко в ноги. «Гордую» невесту могли летом посадить в муравьиную кучу («муравьище»).
Свадебный пир в разных местах происходил в разное время. Так, в Сокольском р-не (Корбангский край) вначале гостей угощали чаем, вином и пивом. Невеста вызывала присутствующих «к рюмке». После чая гости выходили на улицу или в сарай и плясали. Во время пляски их угощали вином. Затем садились обедать. Обед продолжался долго и состоял примерно из таких блюд: щи, студень, каша пшенная крутая, каша рисовая крутая, каша пшенная на молоке, каша рисовая на молоке, картофельная яичница, яичница на молоке, картофель, жаркое, кисель с молоком, пироги круглые сладкие и рыбники.
В Стрелицкой вол. Тотемского у. пиршество длилось два-три часа. Хозяева потчевали гостей и каждому входящему в избу подносили стакан вина или пива. Гости-соседи приходили на пир, принося с собой каравай (ковригу) ржаного хлеба для новобрачных.
Повсеместно считалось, что чем больше приготовлено, т.е. чем больше «перемен», тем «славнее» стол. Иной раз «немалую трудность представляло сосчитать, сколько же было этих блюд» (Новленская вол. Вологодского у.). У новленских крестьян молодым первым предлагалось отведать каждого блюда, но они ни к чему не прикасались, а сидели и смотрели, как угощаются гости.
В Васьяновской вол. Кадниковского у. все яства и пироги на стол подавал дружка, принося их на голове в больших деревянных блюдах, закрытых сверху такими же блюдами. Он читал молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!» и приговаривал: «Князю молодому, тысяцкому большому хлеба, соли кушать и пирожки рушить: ведь это кушаньицо славное; оно само на ложку садится и прямо в рот катится!» Каждую перемену блюд дружка сопровождал шутками и приговорами, превращая это действие в игру.
Перемена блюд имела свою очередность. На Средней Сухоне угощали в такой последовательности: рыбник, студень, суп (мясной), сальник из печени и из легкого (варят в горшке), каши, затем жареное, яичницы, драчёны (из овсяной крупы), шаньга. Три шаньги клали друг на друга, но внизу шаньга больше, ее вынимают и режут, потом вторую, потом первую. Кисель-последняя перемена.
В Ростовской вол. Вельского у. в д. Медведица на свадьбах подавали курники «из пшеничных живучек» (холодного квашенного теста, начиненного саломатом, которое делали из толокна на воде). Курник защипывали сверху, как и рыбник. Подавали его на стол после «студни» и печеной говядины. Срезали с него верхнюю корку, делили ее на части и раздавали гостям. Соломат оставался в нижней корке, как в чашке. Его поливали маслом и хлебали ложкой. Курник мог быть сваренным в «штях», тогда его звали селянкой. Но на свадебный стол его не подавали, «так как он жидкий и жить молодым будет плохо».
В д. Черняково Тарногского р-на, когда «пировали», подавали «мучник, рогулю (пирог с творогом), пряженник (небольшой пирожок простой, кругленький), хворо-сточек (кругленький, тонкий, выкатанный скалкой, помазанный маслом), преснов-ничок (заспяной, житная заспа), крупы намочат в простокваше и кладут наподобии ватрушки. На пресновик шаньга (оладьи). Это ставили перед каждым гостем и перед каждым из молодых отдельно, но они ели от одного кусочка. Забирали пирожок и кусали от одного». На столе перед каждым гостем клали каравай так же, как в доме у невесты на девичнике. Пиво наливали из братыни и подавали на подносе. Гостей у жениха угощала его сторона. «Щти» (положат мясо и овсяную крупу) приносили перед киселем. Кисель был последним. Его называли «выгоняло», «витень». Технология приготовления киселя была не простой. Для него мололи пшеницу, варили ее, мочили неделю, потом процеживали сквозь решето, чтобы не проходили высевки. Когда сцеженое устоится, воду сливали, а гущу разводили водой. Брали аккуратные гладенькие камешки, накаляли их в печи и бросали в квашенку с киселем до тех пор пока кисель не сварится – «укипит». После этого его раскладывали по тарелкам и блюдечкам. Подавали его мать и сестры. Овсяный или клюквенный кисель были последним блюдом и в Вашкинском р-не (Северное Белозерье). Там же последним мог быть «пирог безо всяго» или пирожки с соломатом, которые назывались «тоболки». Их ели с густым клюквенным киселем. В качестве «разгонихи», т.е. последнего блюда, использовали хворост. Все эти блюда означали окончание трапезы.
Свадебное пиршество сопровождалось различными развлечениями, причем многие из них исполняли определенную обрядовую функцию. Среди них, например, можно назвать «припевание» молодых, их гостей и родственников (как бы соединение их). Это делали девушки. Они же особыми песнями величали молодоженов и гостей. В благодарность за это девушкам подавали деньги и угощали пивом (Северное Белозерье).
Кроме того, в некоторых районах Вологодчины (современный Сокольский р-н, Раменская вол. Грязовицкого у. и Шуйская вол. Тотемского у.) как только все садились за стол, девушки из деревни жениха приносили на подносе игрушечного коня, украшенного часами, брошками, кольцами, крестами и т.п., и ставили его на стол перед женихом и тысяцким, прося с гостей выкуп. Несли коня с приговором: «Здрастуй, господин тысяцкой, князь молодой и княгине молодая, весь поес (поезд) честной – гостеньки и гостейки! Извольте полюбовацца красой молодецкой (называли по имени-отчеству жениха) добрым конём и ево украшеньем (как можно убедиться по тексту, конь был символом молодого). Извольте оценить, окупить и нам обратно воротить. Сегодня день не середа; хоть за чесь так надо рубликов шесь, а и восемь – так назад не збросим. Денешки надо на орешки, а девушкам для потешки». Все гости начиная с тысяцкого давали деньги. Когда обойдут всех гостей, коня убирали; к столу приходили девочки-подростки с украшенным игрушечным зайчиком и тоже просили за него выкуп, сопровождая свою просьбу приговором: «Наш заянь-ко ходив, да дороженьки торив, да тропоцьки тропив, штобы лофчае было ходить да... (имя и отчество жениха) ко своей невесте». Дальнейший текст совпадал с текстом приговора о коне. Потом подходили с тарелкой женщины и просили со всех гостей «за мовчанье», т.е. за то, чтобы они ничего худого про жениха не говорили. После всего этого начиналось столование, затем родня невесты уезжала. Оставались лишь сваха невесты (ее крестная мать) и сват, т.е. те, кто сосватал невесту. Начиналось угощение родни жениха. Отстоловав, большая часть гостей ночевала здесь же.
В д. Поплевино Шуйской вол. Тотемского у. также приходили девушки с конем, сопровождая свой приход приговором, а потом, когда присутствующие клали деньги в тарелочку, пели стихи, например: «Тебе, Бог, хвалим». Забрав деньги, пели «Многие лета» и поблагодарив, уходили. За ними шли «девки-серядовухи» «с украшенным зайцем, говорили то же, что и первые девушки, а затем пели: «Охвалите имя Господне...» Маленькие девочки приносили куклу и, поставив на стол, говорили разные прибаутки, например: «Извините на том, что я в платье худом, в доме есть казачок, изорванный бочок...» Им тоже давали денег. Приходили и бабы, прося замовчаное. Мужики просили на рогозку» («Рагозька», вероятно, происходит от финского или карельского слова raha – деньги, монеты). В чучковской свадьбе (Тотем-ский у.) во время пиршества мужики просили «на мяч», тем самым как бы принимая молодого в свою мужскую компанию. Гости давали им деньги, а отец «выставлял ушат пива», т.е. выкуп за невесту.
Когда все уходили, начиналось столование. Разносили разные кушанья, и перед каждым новым кушаньем все вставали и пели стихи. Невеста и жених ели и пили из одного прибора. Молодые «слажат», т.е. целуются. Начинаются танцы. Каждому «плясальнику» подносят стакан пива. Гости собираются домой.
В д. Логиново (Сокольский р-н), как и в Шуйской вол. Тотемского у. и Ново-Никольской вол. Грязовицкого у., девушки в самом начале пира вносили и устанавливали на столе против жениха и невесты коня, и самая бойкая девушка произносила «присказ о коне», начинавшийся словами: «Разодвиньтесь, народ, сивой сивушка идет / Не сам он идет, красна девушка несет...» После этого она собирала в тарелку деньги; некоторые вместо денег давали пива, вина и закуску. И. Ефремов считал, что «обычай внесения коня возник не очень давно» и появился он под влиянием елочки (девичья красота). Свое предположение он основывает на том, что в запеве при внесении коня и в присказке есть много общего с елочкой, повторяются и песни. Вместе с тем, по его мнению, есть и существенные различия. Он же отмечал, что «если раньше коня вносили только на свадьбе у жениха, то теперь его вносят и на свадьбе у невесты» (разрушение обряда. – Т.М.).
Самым красивым из всех обрядов свадьбы Сокольского р-на в деревнях Чуйкове, Горбове, Высоком, Скоморохове был, по мнению И. Ефремова, обряд с «елочкой». Его также совершали и у жениха, и у невесты. Наряженную елочку под присказ о ней вносили девушки в избу в разгар свадебного пира. В Чучкове присказ о елочке начинался словами: «Раздайся народ, дивья красота идет! / Отворяйте ворота, идет елка зелена, / Не сама она идет, ее девица несет...» Логиновский присказ о елочке со слов: «Пошла дивья красота не с веселья, со горюшка / Через четыре полюшка / Через реки широкие, через горы высокие...»
В Раменской вол. Грязовецкого у. (д. Вохтога) сначала приходили девицы и требовали побелить новобрачных. Жених давал им рубль на беленье. Вслед за ними приходили мужики и просили разрешенья покачать гостей. Сначала качали хозяина с хозяйкой, потом свата, дружку, новобрачных, отца невесты и потом всех гостей. Каждому из них пели песню, соответствующую его положению. Например, дружке пели: «У нас друженька фартовый / На все руки он толковый...» Собрав за качание деньги, мужики уходили их пропивать. Снова приходили девушки и пели новобрачным и их гостям величания типа: «Ой, здися кто в пиру хорошенький, / Ой здися кто в пиру пригоженький! / Ой, что хорош у нас князь молодой...»
Девушки делали из носового платка зайчика и, пропев песню, бросали его тому, кому он предназначался. За это гость должен был положить деньги. Забрав их, девушки уходили, гости кончали пить чай и начинались пляски. Молодые в день свадьбы не плясали, так как это считалось грехом. Невеста переодевалась в другое платье. Вскоре начинался ужин, который состоял из «целого ряда жаренных сальников и лепешек (сорта по четыре)». Потом снова пили чай, после которого дружка уводил укладывать молодых спать.
Кроме названных обрядов, имевших широкое распространение, на свадебном пиру были и такие, которые встречались лишь на небольшой территории. Например, в Вельском у. был отмечен такой обычай: когда гости выходили из-за стола, молодая благодарила за столование свекра и свекровь, а та подавала невестке решето. Молодая шла к столу и собирала с него все куски хлеба и пирогов и отдавала свекрови (имело ли это действие обрядовое значение или только хозяйственное – неизвестно. – Т.М.).
Можно отметить еще один любопытный обычай, скорее игру, бытовавшую на свадьбе в современном Вашкинском р-не под названием «давать коки», т. е. давать колотушки зрителям так, чтобы они не знали, кто это сделал (под тем же названием эта игра известна вепсам Вытегорского р-на).
На подклет. Завершался день венчания проводами на брачную постель. Место, которое отводилось для первой ночи молодых, называли по-разному не только потому, что им могли стелить в разных местах дома (как правило, это было какое-то холодное помещение), но и из-за бытования различных названий одних и тех же помещений. Наиболее распространенное – подклет (Стрелицкая, Шуйская волости, Зеленская Слобода Тотемского у.; Никольский у.; Верхне-Важский Посад; Васья-новская вол. Кадниковского у. и т.д.). Подклетом могли называть летнюю горницу (Срелицкая вол. Тотемского у.), «особую горницу», или чулан (Никольский у). В д. Корбанга Тотемского у. говорили: «вели на подклить спать». В Кадников-ском у. этим помещением была «клеть» («на покой в холодную клеть, сенник» – Ухтомская вол.). В Никольском у. его называли горницей («в горинцу на постелю ведут молодых»). Встречались названия подповетъ (д. Харино, Тотемский у.), поветь (Никольский у.), голбец (Шуйская вол. Тотемского у.), голубец (Никольский у.); в зимовке, в бане, «в хлеву сыпали» (д. Черняково Тарногского р-на). В некоторых местах бытовало несколько терминов, например, подклет и голбец (Шуйская вол. Тотемского у.), подклет и горница (Стрелицкая вол. Тотемского у.), клеть и сенник (Ухтомская вол. Кадниковского у.).
Постель для молодых стелила «женихова родня» (Вожегодский край ). В д. Черняково Тарногского р-на «постелю» молодым «ладила» сестра новобрачного. Матрас набивали соломой, подушку – пелёвой (полова – то, что остается после веянья овса), одеяло было «домотканное в полосочку».
Проводы молодых на постель и их укладывание сопровождалось множеством обрядов и обычаев. В соответствии с особой важностью этого акта молодых вели самые умудренные или близкие люди, способные защитить или уберечь их от всяких напастей и бед. В старое время эту миссию осуществлял знахарь (колдун) («ворожец» – Ухтомская вол. Кадниковского у. или «опасный» – Никольский у.), сопровождая свои действия «известными ему словами». В более поздний период это делал и дружка (по своей функции часто аналог колдуну) (Сольвычегодский у.; Васьяновская вол. Кадниковского у.), дружка со сватом (д. Поплевино Шуйской вол. Тотемского у.), сваха или крестная (часто это было одно лицо) (Вожегодский край). Для подтверждения этого наблюдения сошлюсь на С. Староверова, автора описания свадьбы Гроязовецкого у. (1898), который писал, что «на свадьбы в текущее время колдуны не приглашаются и никакой роли они не играют. Для отвращения порчи молодых принимают тут суеверные меры дружка и сваха».
В некоторых местах новобрачных сопровождала целая процессия, члены которой несли соответствующие моменту атрибуты. В Сольвычегодском у. впереди шел дружка с образом (так же и в Васьяновской вол. Кадниковского у.), за молодыми следовали почетные гости и поезжане. В Верхне-Важском Посаде новобрачные молились, и их с зажженными венчальными свечами «со славою» отводили на подклет. Молодой нес образ, а молодая хлеб-соль, полученные от родителей «в благословение навеки нерушимое». В Сольвычегодском у. дружка, придя в подклет, ставил на стол образ, жених брал бутылку с водкой, а невеста поднос и ставила на него три рюмки, которые жених наполнял водкой. Происходило угощение всех присутствующих. Гости подходили по чинам, сначала к жениху и целовались с ним, потом к невесте. Выпившие рюмку уходили продолжать «пировство».
В Никольском у. жених потчевал пивом, а невеста одаривала всю женихову родню привезенными с собой дарами, падая в ноги каждому, независимо от возраста – кто бы то ни был старой или малой, свой или чужой», а ее «отдаривали деньгами».
В Северном Белозерье первая брачная ночь предварялась кормлением молодых. Тот, кто провожал новобрачных на подклет (дружка, божатка), брал с собой кашу или крошенину («хлеба накрошат да воды нальют») и перед тем, как их оставить одних, кормил их этим. На поданную кашу молодые клали платок или полотенце. Почти повсеместно прежде чем допустить новобрачных к постели, провожающие их совершали различные магические действия. В Вожегодском крае сваха или крестная ложилась на кровать и требовала выкуп. Ей подавали полотенце, тогда она пускала молодых. Знающая сваха связывала ноги молодым пояском, «чтобы дружнее жили» (д. Степаниха). В д. Черняково Тарногского р-на сестра молодого, после того как постелит («изладит постелю»), ложилась поперек нее и не пускала новобрачных, пока те не выкупят место. Молодая дарила ей полотенце, и она уходила. (Так же вела себя сестра молодого в Кадниковском у.) В Ухтомской вол. Кадниковского у. «ворожец» расстилал поперек постели пояс, клал новобрачных рядом на него, и, пожелав им всякого счастья, уходил.
Прежде чем лечь, молодая должна была раздеть и разуть мужа. В Сольвычегодском у. дружка побуждал ее к этому словами: «Ты (имя рек) мужа разувай, по имени, по извоченью извеличай!» Из снятого сапога выпадало несколько серебряных монет, положенных туда перед поездкой к венцу. Так же вела себя молодая в Васьяновской вол. Кадниковского у. В знак своей покорности мужу она снимала сапог с правой ноги. За эту услугу она получала от богатого мужа серебряные, а от бедного – медные деньги.
В Белозерском у., когда молодка «разболокала» мужа, он садился на постель и заставлял разувать себя. Дав снять левый сапог, правый задерживал до тех пор, пока жена не поцелует его. А в Кирилловском у. молодого разували жена и сваха. «Муж садился на стул и клал левую ногу поверх правой. Молодая подходила и скидывала левую и начинала разувать правую, за голенищем которой находила гривенник. Она отдавала его свахе, и та разувала другую ногу молодого».
В постель сначала ложился молодой, а жена должна была попроситься к нему. Как говорили в Кирилловском у., молодая просилась «принять ее в товарищи». В одних местах она сразу получала согласие (например, в Белозерском у. муж на ее просьбу отвечал: «Постель моя, а воля твоя»), в других по установленному обычаю, молодой должен был «поломаться», дабы жена всю жизнь его боялась и считала себя его рабой (или отказывал ей два раза, а на третий приглашал к себе). А. Шустиков, описывая этот обычай в д. Шириханово Кадниковского у., отмечал: «Обычай этот самый варварский и заключается в том, что он, муж, уже заставляет ее, свою жену, раздеться до последней рубашки, а на постелю к себе не пускает, требуя поклонов. Иногда несчастная стоит целую ночь у его постели, прося и умоляя пустить ее на постелю при 40° мороза и чуть не в костюме Евы. А уйти, – значило бы навек поссориться да и люди осудили бы такую «упрямицю». Описывая сходный эпизод, автор из Ухтомской вол. Кадниковского у. замечает: «Правда, это делает редкий из наиболее деспотических мужей, чтобы сразу же показать, что «жена да боится своего мужа!».
Нередко переговоры между молодыми строились в форме вопросов и ответов, вернее, даже отгадок.
В Сольвычегодском у. молодой ложился на кровать, не приглашая к себе жену, а она, немного постояв, говорила: «Если привез на фатеру, то пусти на кровать! «Ложись!» – отвечал молодой. Когда она ложилась, дружка «одевал молодых одеялом и уходил, пожелав им «покойного сна». Лежа в постели, молодой начинал задавать жене вопросы, означавшие подчиненное положение молодой и главенство над ней мужа. Вот некоторые из них: – «Почем в городе рожь»? На что та отвечала: «Ты, мой милый, хорош». «Почем в городе пшона?» – продолжал молодой. «Я твоя молода», – отвечала жена. – Побегай по лисенке! Вместо ответа она расстегивала пуговицы у жилета мужа. – Много ли у твоево батюшка на дворе столбов? «Ни единово», – отвечала молодая, что означало отсутствие у нее любовников. «В головах низко!» – говорил молодой. Жена начинала подкладывать ему под голову все, что было на подклете мягкого, но тот все кричал: «Низко!» Наконец, она догадывалась, что нужно было делать. Она ложилась и подкладывала под голову мужа свою руку. В Васьяновской вол. Кадниковского у. молодой также «говорил загадки: «изголовье низко» (она должна была положить руку на подушку), «пить хочу» (она должна была поцеловать его)». Далее, видимо, вопросы приобретали эротическую окраску, поэтому боязнь «оскорбить эстетический вкус и нравственное чувство читателя» заставили автора очерка «опустить завесу».
Диалог молодых из Грязовецкого у. во многом напоминал приведенный выше, но в нем принимали участие сваха и дружка. В завершение вопросов муж разрешал жене лечь, и она перелезала через него на другую сторону в знак того, чтобы ей быть большей над мужем и муж любил бы и уважал ее. В это время к постели подходили дружка и сваха. Первый старался уложить молодую на руку мужа, а другую его руку положить на нее сверху, чтобы ему всегда быть большему над женой. Сваха в свою очередь сейчас же старалась покрыть руку мужа рукой молодой, чтобы все-таки первенство над мужем было у нее. При этом дружка и сваха наставляли молодых, как им вставать с постели, так как существовала примета: чтобы никто из них не болел и жилось легче, следовало обоим сбросить с себя одеяло в ноги одновременно, не накладывая друг на друга.
Когда, наконец, молодые укладывались, дружка проделывал последние магические действия, например, в Белозерском крае, когда их закрывали одеялом, он хлестал их кнутом («погонялкой хвощет») и спрашивал по очереди: «С кем спишь?» Получив ответ, он и гости уходили. В Кирилловском у., когда новобрачные ложились, их окутывали специальным «шубным» (по четыре овчины с жениховой и невестиной стороны) одеялом зимой, а летом «ватошным своим».
В Северном Белозерье был отмечен еще один символический обряд – «ломание рюмок», т.е. их битье в момент «завершения церемонии укладывания».
Второй день в доме молодого. На другой день утром, по сообщению А.Д. Неуступова, в Васьяновской вол. Кадниковского у. «поезжане вставали не рано, а новобрачные еще позднее». Начинаться этот день мог различно. В Стрелицкой вол. Тотемского у. молодых ходил будить («поднимать с постели») дружка. В Сольвычегодском у. дружка шел впереди, за ним – тысяцкий со свахой и некоторые гости. Разбудив молодых, все возвращались в избу. Дружка опять шел впереди, держа перед собой веник, за ним следовали молодые. Они здоровались со всеми, а молодой благодарил отца молодой «за содержание чести» его жены. В свою очередь отец молодой благодарил дочь: «Спасибо, родная, ты при красе своей, не осрамила седой головы отча». Благодарил он и жену за то, что та сберегла дочь. В современном Вашкинском р-не (Северное Белозерье) будить молодых ходили родители – мать и отец молодого. Они брали с собой вино, угощали им новобрачных и спрашивали, как спали, что видели во сне. После этого молодые вставали. В с. Липин Бор молодых нередко поднимали под пение девушек, которые исполняли специальную песню: «Конь-то отвязался, истоптал весь зеленый сад».
В Ухтомской вол. Кадниковского у. к молодым приходил ворожец и, как сообщал автор очерка, бесцеремонно будил их: «схватывал одеяло и открывал обоих, в каком бы оне положении не были», а затем вел их в избу. Так же поступала с молодыми свекровь на Кокшеньге. Придя будить молодых, она сдергивала с них окутку, а новобрачным предписывалось при этом разом вскочить. Такое поведение молодых определялось приметами и поверьями, например, «чтобы чириев не было» (д. Илеза), «чтобы молодая не ленилась в работе» (д. Айга), «чтобы не болеть», «кто быстрее вскочит, тому легче год прожить» (д. Озерки), «кто прежде соскочит -большой будет» (деревни Нижний Спас, Гора).
Свекровь приносила с собой горшок воды умыться. Подавая его, она говорила невестке: «Вымойсе, мышу съела, омойсе!» На что молодая отвечала ей: «А мне, матушка, не надобно!» (В этих местах существовал обычай и связанное с ним поверье, что в первую ночь «не пакостить», иначе «овцы будут плохо водиться». – «Ты ее не тронь, и волк не тронет овец»). Будившей молодых свекрови полагалось дарить полотенце, которое называли «горшецьник»; оно якобы предназначалось для того, чтобы свекровь не обжигала руки о горячий горшок.
В Васьяновской вол. Кадниковского у. также совершали обряд омовения, но происходил он иначе. Сваха молодой наливала в умывальник воды, а возле него клала мыло. Молодая вставала рядом с умывальником, держа в руке полотенце. К умывальнику подходил сначала муж и умывал лицо и руки, затем утирался полотенцем жены. За ним по очереди умывались тысяцкий, большой барин, дружка и остальные гости. Все они при этом одаривали молодую деньгами, кто сколько мог.
Умывание в Новленской вол. Вологодского у. в этот день происходило несколько позднее и с другим составом участников. На это умывание сестра молодого приглашала пирожниц или мазильниц – так называли родственников молодой, главным образом молодежь, братьев и сестер (человек от трех до семи), приезжавших в гости и привозивших с собой «мазила», пудру, мыло, полотенце, пирог с рыбой и сладкий пирог. К их приезду молодая развешивала на стене комнаты, где гости будут сидеть и умываться, полотенца, называемые наспишники. Их было обычно не менее 10, а у некоторых доходило до 30. К этому акту молодая переодевалась из утреннего наряда в другой.
В Корбангском крае перед отъездом на хлебины в дом родителей молодой родственники молодого мыли руки. Перед дорогой все садились обедать. На середину комнаты выносили таз или лохань и ведро с водой, и все начинали мыть руки. Один человек поливал на руки, а молодая держала полотенце и, низко кланяясь, подавала его каждому умывшемуся. За труды ей дарили деньги.
Несомненно, все описанные «омовения» делались в целях очищения, но направленность этих очищений была разная: в одних случаях объектом очищения служила невеста, в других – ее родственники, в третьих – родственники ее избранника. Это зависело от смысла происходящих обрядов.
В Сольвычегодском у. после завтрака дружка обращался к гостям с наговором: «Князь молодой, / Княгиня молода / И все гости полюбовныя / Милости просим / В кнезеськую баню / Помытьча, попаритьча / Белым мылом мытьча, / Белилами белитьча, / Румянчами руменитьча, / В зеркало глядетьча / Милости просит! / Не всем поименно, / А всем обчекупно челом бьем». Приглашенные в баню гости отказывались от приглашения дружки, а молодые под предводительством дружки с веником, отправлялись в баню. Перед входом дружка отдавал им веник и уходил в избу. Молодой мылся вместе с двоюродным братом, а молодая со свекровью, причем свекровь старалась окатить молодую холодной водой, чтобы та испугалась и вскочила на ноги. Проделав это, она произносила: «Как ты, молода, боишь-ша холодной воды, так ты бойся и меня». Возвратившись в избу, молодые умывались, а дружка ставил их друг против друга и стягивал обоих туго полотенцем, говоря: «Как стянуло вас теперь полотенчо, так штёб стягивала вас всю жисть любовь да совет». Затем дружка развязывал полотенце и отдавал его молодому, который опоясывал его поверх рубашки и так ходил весь день. Для того чтобы обеспечить молодым любовь и уважение, «пухтальница» (колдунья), находящаяся в избе, произносила заговоры.
Утреннюю баню для молодых в старое время делали и в Вашкинском р-не. В этой бане молодые почти не мылись – «обкатяцце и все». В д. Задняя Слободка (там же в Северном Белозерье) молодая оставляла в бане свою рубашку для доказательства своего целомудрия. Возвратившись в избу, пили чай и благодарили ее отца: «Спасибо, сватушко, за твою дочку!» (что»цестная»). Баню делали и в д. Харино Харинской вол. Тотемского у. В нее приглашали новых родных. Обычай «проверять честность молодой» был распространен не везде и почти не сохранился. В Вашкинском р-не (Северное Белозерье) рубашку молодой проносили по всей деревне, демонстрируя ее целомудрие. «Нечестную» молодуху так же водили по деревне. Бывали случаи, что это публичное осуждение кончалось трагически. Другой формой демонстрации «честности» молодой был обычай «выносить гостям бутылку», повязанную лентой определенного цвета и «бить посуду». Если невеста сохранила невинность, то выносили бутылку красного вина с красной лентой и били какую-нибудь целую посудину – тарелку или горшок. Если нет, то бутылку не выносили и били уже надбитую, расколотую посуду. Битью посуды иногда придавали особый, пророческий смысл, расценивая брошенную и неразбившуюся посуду как знак бесплодия молодой.
В Верхнем и Нижнем Спасах и Сарбале, когда будили молодых, разбивали глиняный горшок о стену или о порог горницы. При этом свекровь сетовала: «Хороший был горшочек, жалко горшочек». Схожие события происходили в Новленской вол. Вологодского у. Во время «бужения молодых» крестные матери молодого и молодой и вся находящаяся в доме молодежь набирали битых горшков и черепков, отворяли дверь спальни и бросали их туда. Молодые просыпались и вставали. (Видимо, в этих местах битая посуда не имела специфического значения.) В этот день молодую подвергали различным испытаниям, якобы проверяя ее хозяйственные навыки, сообразительность, такие свойства характера, как терпение и кротость.
К подобным испытаниям можно отнести и общераспространенный обычай утром второго дня печь шаньги (олашки). Правда, их могла печь и сама свекровь, но нередко она приглашала к этому делу невестку (Новленская вол. Вологодского у.), проверяя ее сноровку и сообразительность. В Корбангском крае молодых будили, принося им шаньги и вино. Они закусывали и дарили за это угощение плат. В Воже-годском крае за испеченные шаньги невестка для свекрови вешала на самовар полотенце (д. Щеголиха).
В Ухтомской вол. Кадниковского у. шаньги (олашки) для молодых также пекла свекровь. Их делали из ячневой муки. Молодые подходили к матери и новобрачная, впервые обращалась к свекрови: «Матушка! Пусти меня к печке погриться!» А та отвечала: «Погрийся, дитятко!» После этих слов молодая подавала ей даровицу рубашку или сарафан, кланялась до земли и приговаривала: «Не осуди, матушка, если цем не угодила!» («сшила де худо, или материя плоха»). Та благодарила и успокаивала молодую, что «даровиця как раз по ней, хороша». Шаньгами кормили всех присутствующих со стороны молодой.
В Новленской вол. Вологодского у. свекровь приглашала печь шаньги невестку. В это время в кухню приносили пестерь. Сметливая молодая пекла одну сковороду, опрокидывала пестерь вверх дном и раскладывала шаньги по всему дну, затем брала полотенце, назначенное для подарка свекрови, и накрывала им шаньги. Это полотенце называлось горчевнец. (В Кирилловском у. молодая дарила «горчевни-ки» – кухонные полотенца – свекрови и всем, кто помогал на кухне.) Свекровь благодарила невестку и отпускала ее пить чай, а сама принималась печь шаньги.
Другим распространенным испытанием была проверка умения молодой мести пол. В Раменской вол. Грязовецкого у. для этой процедуры дружка приносила в избу «сору – сена» и «худой веник – голик» и просил молодую связать его. Молодая подавала ему полотенце, которое поступало в его владение. Он связывал полотенцем веник и заставлял молодую мести пол. При этом гости кидали на пол деньги, которые поступали в пользу молодой. Какой-нибудь старичок-дядюшка бросал целый мешок денег. Подняв разбросанные деньги, молодая подходила к родителям и спрашивала: «Батюшка кормилец, я издынечку мела да находочку нашла, не ты ли потерял?» Отец и мать отвечали отрицательно. Она подходила к гостям и спрашивала, куда девать сор? «Сор из избы выносить». Схожие обычаи наблюдались и в Вашкинском р-не (Северное Белозерье).
В Вельском у., когда молодая спрашивала свекровь, что ей делать, та посылала ее за водой. Невестка приносила воду, зачерпывала ее ковшом и подавала свекрови, говоря: «Пей, маменька, воду слаще меду!», и кланялись ей в ноги. Затем брала прялку и садилась прясть шерсть. Считалось, что она это делает для того, «чтобы лучше в доме водились овцы». В д. Бочевской (Кокшеньга) свекровь давала молодой «пресницу» (прялку), чтобы она попряла, так как существовало поверье, что «в первое утро она прядет, чтобы богатее жить».
В Вашкинском р-не молодая должна была принести в дом воды, не расплескав ведер, несмотря на то, что все участники этого испытания всячески мешали ей; толкали, опрокидывали ведра или ушаты. Спасти молодую от дальнейших насмешек могла только свекровь, выбегавшая ей на помощь с пирогами. В большинстве мест после подъема молодых и свершения необходимых обрядов новобрачные и гости пили чай с шаньгами (олашками). В Сольвычегодском у. для завтрака молодая со свекровью накрывали столы, приносили кушанья, а свекор с дружкой – водку с пивом. Молодому давали «особое наговорное вино», чтобы он полюбил свою жену. Во время завтрака никаких особых действий не наблюдалось. По его окончании дружка приглашал всех в «князеськую баню».
Как правило, с приездом гостей из дома молодой начиналось пиршество. Оно отличалось от застолья первого дня большей свободой и весельем, чаще звучали шутки, приговоры и присловья, происходили розыгрыши и другие развлечения. Правда, в Стрелицкой вол. Тотемского у., по словам автора описания, в пиршестве второго дня «не было былого разгула и молодечества».
На «княжий» обед в Никольском у. собирались родственники с обеих сторон. Эти пиршества в разных местах имели свои названия: княжий обед (Никольский у.), княжой стол (Белозерский у.), радошный стол (Васьяновская вол. Кадниковского у.).
В Никольском у. на пир второго дня свадьбы, княжий обед, собирались родственники с обеих сторон и почти все соседи. Гости приносили с собой «разные естества» – кулебяки, пироги, тетерок, пряженки, оладьи, хворосты и прочее, а также «хлеб с лопаткою печеной баранины или печеную жареную дичину». За столом угощал дружка с подружьем. Если случалось, что гость приходил во время обеда, дружка кричал: «тысяцкой, стань чисто или честно!» Гость отдавал принесенное тысяцкому, а тот – свахе, которая ставила это на полицу над молодыми. Гость здоровался, целовался с молодыми и садился на указанное ему место. Но прежде ему следовало от дружки выпить чашку пива и выслушать от него приветствие. Тысяцкий почти в продолжение всего обеда должен был стоять на ногах, повинуясь возгласам дружки. Последний же угощал сидящих за столом и приходящих гостей. Пришедших «не по зову» за стол не сажали, однако угощали пивом из ендовы («яндовы») или большой чашки. Приходящая на княжий стол гостья, приносила яйцо и, здороваясь с тысяцким, отдавала ему его. Девиц на княжем столе ни в первый, ни во второй день не бывало. Для них устраивали веселье в другой избе, куда дружка уносил ведро пива.
Повеселившись на свадьбе, гости и все приходящие обыкновенно просили у дружки крояного, которое представляло собой главным образом табак. Отвечая на их просьбу, дружка, раздвинув собравшуюся около него толпу, вынимал из кармана большую берестяную табакерку, раскрывал ее и, постукивая по крышке, начинал ходить по избе, говоря: «Чок, чок, чок табачок, садится добрый молодец на кочек; испивает божию травку Христов корешок. Бога хвалит, Христа венчает, а богатого богатину проклинает... А голенькому – благодатенькому сто бы быков...». После этих слов он потчевал табаком всех, «кого рассудит», и табакерка разом опустошалась. Если с просьбой о крояном к дружке приставали женщины или дети, то и для них находились свои прибаутки и «побранки». Например, для ребят: «Малые ребята, косые заплати, желтые сопли...» Для девушек: «Красные девицы, пирожные мастерицы, горшечные пагубницы...» Для молодиц: «Вшивые косицы, молодые молодицы, широкие ваш пазушки...» Для старушек: «Старые старушки, у вас мягкие краюшки». Так забавлял дружка присутствующих и отделывался от навязчивых.
В Ухтомской вол. Кадниковского у. «при питье и при запуске, как и в день венчания, заставляли молодых «подслащивать» своими поцелуями, крича им: «солоно» или «горько!», или «шаминка попала в горло»«. Молодая не только должна была поцеловать мужа, но и встать на ноги и низко поклониться гостю, а тот, видя это, говорил: «Ну вот теперь и спиця прошла!» В Белозерском у. во время стола так же заставляли целоваться различными намеками, например: «Осина без вершины» (молодка целовала мужа в лоб), «таракан в лаптях», «муха в шубе» или «горько» и т.п. По окончании стола молодка звала родню молодого к себе в гости на отводимы, при этом кланялась свекру и свекрови в ноги. В Вашкинском р-не среди забав второго дня можно назвать обычай «куколку подавать» или «куколку приносить» с пожеланиями: «Вот надо таких-то, вот родить-то все!»
В Новленской вол. Вологодского у. угощали приехавших пирожниц или мазильниц. Их было от трех до семи человек. На этой пирушке присутствовали и девушки из деревни молодого. Для этого случая они специально одевали лучшие наряды. Угощение также состояло из множества перемен, а заканчивалось привезенными от родителей молодой пирогами. По окончании пира, а иногда и раньше гости уезжали, а девушки шли веселиться. Обычно на этих застольях или после них приехавшая родня молодой, чаще всего это был отец или даже сама новобрачная (Белозерский у.) приглашали на хлибины, или отводимы.
На Кокшеньге молодая по утру кланялась в ноги каждому, кто должен был ехать на хлибины, и приглашала на свою родину в гости. В Васьяновской вол. Кадниковского у. отец невесты на радошном столе приглашал к себе в гости новобрачных, их родителей и всех гостей. В Раменской вол. Грязовецкого у. отец молодой, приехавший зватой, после обеда приглашал к себе в гости. В Тотемском у. от тещи для зятя привозили блины и звали на хлибины.
В этот день молодая одаривала «условленными» ранее подарками родню мужа, его родителей и самого новобрачного. Она неоднократно по разным поводам и в разных местах дома подносила свекрови полотенца или даже более весомые «даровицы» – рубаху, сарафан и т.д.
В д. Харино Тотемского у. молодая стояла посередине избы рядом с мужем и раздавала его родным дары и угощала пивом. При этом она кланялась в ноги и целовала каждого подходившего, приговаривая уже знакомый текст: «Ножки с подходом, голова с поклоном, сват полюбой дорогой (имя, отчество), получай дары меньшие, почитай за большие, бери, да невесту люби». А мать вставала на скамью и говорила: «Наша невестка не по бору ходила, не шишки сбирала, не (...) бродила, пряла да ткала, дары припасала. Смотрите-ко какие дары-то».
В Сольвычегодском у. молодая, положив подарки (штаны, пояс и полотенце) на тарелку поверх ковриги хлеба, чтобы казались они попышней, подносила их мужу и при этом падала ему в ноги. Молодой благодарил жену. Она вставала с пола и надевала на него обнову, подпоясывала пояском. Затем с поклоном «обдаривала своих семенников» начиная со свекра. Ему она дарила рубашку, свекрови – шаль, замужней золовке – шаль, но попроще, девушке – половину (кусок шелковой материи на сдеришку или наколку). После обдаривания она брала гребень, а дружка тарелку и они подходили к молодому «часать» ему голову. Когда молодая заканчивала причесывать, муж клал на тарелку 20 коп. и целовал жену. Затем новобрачная чесала голову всем «семенникам», целовала их; за это каждый клал для нее на тарелку деньги. Так же за княжьим столом дарила молодка свою новую родню в Белозерском у. В Ухтомской вол. Кадниковского у. деньги, предназначенные молодой, клали под шаньги как бы за то, что она сумела много напечь и сытно накормить гостей.
Кроме общераспространенных обрядов и обычаев этого дня, в некоторых местах зафиксированы локальные. Например, в д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у. совершали интересный обряд испытания свата, напоминающий календарные обходы дворов ряжеными. Это происходило следующим образом. Хозяин брал две бутылки: одну с водкой, другую с водой, взбалтывал и предлагал свату на выбор. Если сват на счастье брал вино, то угощался им сам и угощал других и после сего его роль кончалась. Если же он брал воду, то гости наряжали его в рваную одежду, сверх нее надевали на него сенной кошель (связанный из веревок), из которого на улице и в дороге дают лошадям сено, потом привязывали к кошелю веник, лицо кума вымазывали сажей и на веревке вели его по деревне, заводя в каждый дом, чтобы сват собрал выкуп и отдал гостям. Ему подавали яйца, масло, мясо и пр. При этом свату приходилось унижаться и просить побольше у каждой хозяйки. Из собранного гости приготавливали кушанье и ели. Днем молодые и гости мужа обедали и ехали в дом родителей новобрачной на «отгостки».
Хлибины. Слово хлибины, по мнению В. Кичина, «происходит, по всей вероятности от того, что тесть и теща стараются как можно лучше, на первый раз, угостить своего молодого зятя и родственников его хлебом и солью».
Как название обрядового действия этот термин означал приезд новобрачных и их «стороны» (родственников и гостей) в дом родителей молодой и их столование там. Этот приезд в разных местах губернии именовался различно. В Грязовецком у. (Ново-Никольская вол.) и в Тотемском у. (деревни Поплевино и Жидовиново Шуйской вол.) встречался термин отгостки (отозмины). В Никольском у. это событие называли перегостки (так же в Сокольском р-не). В Вологодском у. (Новлен-ская вол.), а также на Кокшеньге и в Стрелицкой вол. Тотемского у. бытовал термин гозьба. Но наиболее часто встречались (в разных огласовках) названия: хлибины (Кокшеньга, Васьяновская вол., Кадниковского у.), хлибяна (Биряковская вол. Тотемского у.; Вельский у. и Троичина Кадниковского у.); хлибена, нахлибена (Ухтомская вол. Кадниковского у.). Кроме того, в Васьяновской вол. того же уезда говорили пировка, в Раменской вол. Грязовецкого у. – пируют, в Белозерском у. -отводной стол, отводины, или гостьба (Вашки), на новую родню, на столы (Средняя Сухона).
Уезжали на хлибины обычно к вечеру («с пол-дни») второго дня свадьбы (в Стрелицкой вол. Тотемского у. на третий день). Гостили столько дней, сколько предписывала традиция. В одних уездах молодые оставались на ночь, а гости уезжали (Васьяновская и Ухтомская волости Кадниковского у.; Шуйская вол. Тотемского у.; Белозерский и Кирилловский уезды; Кокшеньга). Нередко именно здесь была их первая брачная ночь (современный Тарногский р-н). В Корбангском крае (Сокольский р-н) вместе с молодыми оставались и некоторые гости. В Новленской вол. Вологодского у. и Авнежской вол. Грязовецкого у. молодые гостили два-три дня, а в д. Вохтога Раменской вол. Грязовецкого у. – неделю. В Вожегодском крае общие хлибины продолжались и на третий день после венца. Их в этих местах так и называли третьи хлибины. Два дня праздновали хлибины и в Стрелицкой вол. Тотемского у.
Для поездки на хлибины молодая из Новленской вол. Вологодского у. очередной (четвертый) раз переодевалась в другой наряд, а молодой в тарногских деревнях надевал на хлибины невестины дары – ту самую рубаху и штаны, которые она надевала на себя в бане. Кроме молодых в гости ехали все ранее назначенные родственники, но бывало, что на хлибины приезжало много гостей, иногда до 30 и более человек (Корбангский край). В Тарноге гости везли с собой пироги, а молодая – от свекрови для девушек (своих подруг) витушку и рыбник. На Кокшеньге, по данным М. Едемского, на хлибины ехали молодые, свекор, свекровь, деверья, отданные замуж золовки (незамужние золовки не ездили), дяди, тетки, двоюродные братья. На родину молодой следовали в определенном порядке: новобрачные впереди, за ними свекор со свекровью, затем остальные. Встречали молодых родители новобрачной с хлебом и солью. Выносили пиво. Причем в первую братыню вливали того пива, над которым в бане мылась невеста. Новобрачные заходили в избу с караваями на головах и, зайдя за стол, клали караваи на полицу. На хлибины молодая привозила витушку, рыбник, стопку хворостков, от трех до пяти фунтов пряников и угощала сначала свекра и свекровь и прочих, потом отца и мать и других родственников, наконец – соседей и девиц, давая каждой из них «по горсти» пряников и кланяясь им в ноги.
Торжественная встреча с выстрелами, с иконой и хлебом, с благословением и обсыпанием овсом ожидала молодых и в д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у. Но это бывало не всегда. Автор описания свадьбы в Новленской вол. Вологодского у. отмечал, что «здесь уже нет таких особенных встреч, а встречают как и всех гостей».
В Кирилловском у. молодая, войдя в избу, еще не раздеваясь, обносила всех присутствующих пирогами, положенными на большой поднос. Так же поступала по приезде на хлибины и молодая из Тарногского р-на (деревни Евсеевская и Тырлы-нинская). На Средней Сухоне, когда столовляна приезжали в дом молодой, новобрачную прятали и заставляли молодого искать ее. Вместо жены ему в шутку выводили какую-нибудь старуху и говорили: «Вот она! Не в том платье, она переоделась!»
Об угощении во время столования на хлибинах имеются разноречивые сведения, но большинство свидетельств сводится к тому, что «хлибины проходили так же, как и большие столы» (Корбангский край), «главное на хлибинах было хорошо угостить» (Вожегодский край), на отводном столе «угощение самое хорошее – разливанное море пива и вина» (Белозерский у.), что «идет угощение, ничем не отличающееся от стороны молодого» (Новленская вол. Вологодский у.). Есть, однако, и другая информация. По сообщению со Средней Сухоны, столы в доме молодой в этих местах «похуже: ставят суп, каши, студень» (на смотрах суп и студень не ставили). Информатор из Ухтомской вол. Кадниковского у. писал: «угощения здесь обычные и описывать их нет надобности». Почти везде обед начинался с чаепития («по приезде чашничили» – Тарнога).
Как сообщал М. Едемский, на Кокшеньге садились за столы в той же последовательности, как и прежде. Новобрачные, как было принято, сидели на подостланной полсти из саней, но не на голой лавке. Посидев немного, выходили и пили чай. Чаепитие происходило где-нибудь в горнице.
В тарногских деревнях (Кокшеньга) вся родня садилась в сутки. «Родителей и братовей» угощали в первую очередь, потом остальную родню. Гостей угощали молодые. О том, что на третий день «пировали известным нам порядком самые близкие родственники», а молодые от души и щедро угощали их, а сами не садились за стол, сообщал информатор из Сольвычегодского у.
На Кокшеньге помимо приехавших собиралась и местная родня, которая рассаживалась за вторым столом. Сначала пили чай. Перед или во время питья каждого стакана чая подносили водку. После чая садились за княжий стол. Прежде всего приносили на стол блины, намазанные маслом (так называемые масляные блины из пшеничной муки, одно из самых лакомых кушаний); верхний блин был сухой, на него клали полотенце – подарок тещи молодому затю. Зять брал полотенце в сухой блин (не масляный) и клал теще деньги (от 30 коп. до 1 руб. 50 коп.). Первый блин после сухого сразу съедали молодые, а остальные теща уносила в печь, чтобы не остыли (угощали блинами в конце). Похожие события происходили в Тарноге, но там они были более развернутыми и включали элемент испытаний молодого, сопровождавшихся насмешками над ним.
За столом разрезали пирог с рыбой и угощались с вином, при этом поздравляли молодых. Дальше шел черед другим кушаньям. По окончании столованья (хлибин) сразу же уезжали обратно. Отъезжая, приглашали к себе в гости. Сначала говорила молодая: «Гостите, мама (или татя), к нам на процесье-то\» Так же приглашал их и зять или сват.
Блины были обязательным блюдом на хлибинах во многих местах губернии (главным образом Тотемский и Вельский уезды). Правда, в каждой местности подача блинов обставлялась своими особенностями. Различно было и время подачи блинов. В одних местах их подавали за первым столованием, в других (Тарнога) – на следующее утро.
В Вельском у. молодых и приехавших с ними угощали водкой, пивом, разными кушаньями и, наконец, блинами. Их приносила на тарелке теща. Молодой на эти блины клал деньги, а блины возвращал теще. Она относила их в кут и там к деньгам молодого прибавляла немного своих денег и вновь подавала зятю, говоря: «Наши блины не продажны, нам ваши деньги не важны!» Молодой забирал деньги и начинал есть блины. В д. Медведица Ростовской вол. Вельского у. пекли житные блины, «валажно» (жирно) намазывали маслом и пересыпали толокном. Подавали их горячими, сложенными стопкой. Кроме них перед каждым гостем, как и в другой праздник, клали маленькие витушки, величиной с кулачок, сделанные в форме буквы «в». Витушки делали и сдобными (тогда в тесто добавляли сметану и масло), и постными.
В описании из Васьяновской вол. Кадниковского у. о блинах не упоминалось. Говорилось, что угощались молодые и их родственники пивом и вином, пирогами, рыбой, мясом, яичницей, а в заключение – пряжениками, продолговатыми, тоненькими пшеничными пирогами, «испряженными» в масле на сковороде.
В Новленской вол. Вологодского у. стол завершался саломатом (-той) (овсяная каша с рублеными яйцами и маслом). Сестра молодой брала блюдо с саломатой и закрывала его шелковым платком, после этого шла к столу и подавала блюдо молодым. Новобрачная брала себе платок, а ее муж клал за этот подарок деньги. Затем с саломатом сестра обходила весь стол и все гости следовали примеру молодого. Дальше, как сообщал автор описания, шел «стол веселья», по окончании которого гости разъезжались по домам. Что такое «стол веселья», он не раскрыл. Но необходимо заметить, что во всех описаниях говорилось о веселом характере хлибин, о плясках, песнях и шутках, что все танцевали и веселились, а вместе с гостями и молодые.
Во время пирования местные жители устраивали различные забавы, требуя с помощью уже известных нам приемов деньги с молодых и присутствующих.
На Средней Сухоне весь этот вечер плясала, веселилась и молодая. Новобрачным кричали: «Горько!», а они трижды крест-накрест целовались – «подслащивали». Заставляли целоваться и пожилых, подшучивая над ними.
В д. Жидовиново Шуйской вол. Тотемского у. во время закуски в избу собирались мужики из деревни молодой и просили ее мужа деньги на рогоску (почему такое название, мужики отказывались объяснить). Из своей среды они выбирали старосту и «капендата», которые выходили перед молодым и тысяцким, и староста начинал просить денег по заученной заранее форме; заканчивалась речь словами: «Нам на это нужно на меч (мяч) и на шерсь с повтинкой бы, шесь да на зеленое вино». После этого мужики пели новобрачным и гостям «Многая лета» и уходили. И в Корбангском крае (Сокольский р-н) мужики также просили у жениха на «мяч», и жениху следовало дать им денег на ведро вина. Это был выкуп за невесту. Выкуп назывался «мячом» потому, что раньше здесь существовал обычай играть зимой перед масленицей в мяч, в игре участвовали даже старики. На покупку этого мяча раньше шли деньги. В д. Вахтога Раменской вол. Грязовецкого у. приходили мужики качать молодых и гостей.
В д. Поплевино Шуйской вол. Тотемского у. во время столования приходили девки с дивной красотой (елка, наряженная лентами, бусами и горящими свечами). Ее ставили на стол и пели песню: «Вы цветы ли мои цветики, вы цветы мои лазоревы» (т.е. песню «Изменщица»). За этими девушками приходили «середовухи». После каждого блюда пели песни, потом плясали гости и молодые.
В Ухтомской вол. Кадниковского у., как уже упоминалось, девицы – подруги молодой делали из платка зайчика, украшали его бусами и лентами и подносили сначала молодым, а затем и всем гостям, а те в свою очередь клали им на тарелку деньги на пряники и орехи. В день хлибин молодая особенно была внимательна к своим подругам, девушкам из ее деревни, угощая их и развлекая (в Васьяновской вол. молодежь гуляла до позднего вечера). В Новленской вол. Вологодского у. «в половине угощения молодая подзывала девушек своей деревни к «рюмке» и угощала их выпивкой». В Корбангском крае молодые подзывали к рюмке родню девушки, а потом всех присутствующих. Гости кричали: «Горько», а молодые «сластили».
Девушки-подруги приходили на хлибини и в Тарногском р-не. Угощала подруг и молодая из Авнежской врл. Грязовецкого у. В д. Вохтога Раменской вол. Грязо-вецкого у. девушки приходили во время чаепития. Молодая приглашала их со стаканом пива и рюмкой самогонки к столу и просила поздравить с законным браком. Девицы просили разрешения попеть «Изменщицу» («Уж ты какая изменщица / Уж ты какая лицемерщица...»). Потом пели всем гостям «Здися во пиру хорошинькой». За пение девушки получали деньги. В Тарногском р-не молодая специально для девушек привозила от свекрови витушку и рыбник, а затем в особой горенке резала привезенное на куски и угощала подруг. В некоторых местах края, отъезжая из родного дома, новобрачная забирала с собой часть своего приданого.
В Белозерском у. на второй день после хлибин молодая прощалась со своим родным домом и забирала с собой кровать, серп, грабли, кросна, прялицы, «трепала» (трепала для льна) и т.д. То же происходило в Корбангском крае. Молодую с ее имуществом провожали два-три человека. Она покидала дом со слезами. Провожатых у жениха угощали и они уезжали домой. Молодая оставалась одна в семье мужа.
В Вожегодском крае, как уже говорилось, хлибины продолжались и на третий день после венца и называли их третьи хлибины. На застолье этого дня, по словам одних информаторов, присутствовала уже не вся «родовая», а только семья молодых, но, по утверждению других, оставались только новобрачные. По возвращении в дом мужа в некоторых местах (в Белозерском у., Вожегодском крае и т.д.) молодка топила баню («княжую байну» – Белозерский у.), в которую звала всех родных, кланяясь им в ноги. (В Вожегодском крае баню топили для молодых.) В Белозерском у. в этот день над молодой «посмеивались», особенно когда она шла из бани: «Ну топерь над тобой три года оттопок будет смеяться». Слыша эти слова, она должна была сохранить самообладание и молча пройти мимо.
Прочестье, перегостки, перегостьба. В некоторых уездах, например в Сольвычегодском, хлибины были «последним пиром, которым на целые два месяца кончалось свадебное торжество». Но в большинстве мест взаимные посещения обеих сторон новобрачных (в рамках свадебного торжества) на этом не прекращались. На Кокшеньге и в Вельском у. заключительный пир происходил на следующий день или через день после хлибин и назывался прочесье, или процесье (от «честь, чествовать»). Проходил пир в доме новобрачных, а в гости приезжали родственники молодой. На Кокшеньге гости въезжали на лошадях на двор. Их встречали молодые, молодая кланялась всем в ноги. Принимали гостей молодые как хозяева. Стол накрывали по-торжественному. Помимо тестя и тещи приезжали братья, отданные (замужние) сестры и прочая родня со стороны молодой и отчасти молодого.
В Кирилловском у. и в Вожегодском крае это застолье называли отгостки. В Тарногском р-не встречались разные термины: перегостьба (Илза, Верх-Кок-шеньга, Лохта), гости (Верховье), процесье (д. Власьевская), прочестье (Верхний Спас, Нижний Спас, Устьянский край и т.д.). В этих местах после угощений молодые катались на лошадях. В д. Горки (Нижний Спас) сватья пекла и приносила на прочестье витушки. На этом кончалась свадьба.
По данным М. Едемского, гостъба бывала через неделю после свадьбы. Новая родня обменивалась визитами. Они происходили «по-семейному».
В Корбангском крае на следующий день после хлебин отец, мать и сестра молодой приходили с гостинцами проведать молодую. Они приносили корзину пирогов, а после их ухода опять ходили к ним в гости от жениха на перггостки. В первый же праздник, в воскресенье, молодые шли в гости в родную деревню молодой. С собой они обязательно брали кого-нибудь из родственников: брата или сестру. Шли туда обычно к ночи. Вообще в первое время ходили в гости к родне молодой каждый праздник.
В Вашкинском р-не (Северное Белозерье) спустя 40 дней после свадьбы в доме молодого устраивали первый сбор родни. Собравшихся угощали пирогами, вином, всем «кто чё приготовит». Характерно, что чаще всего угощение гости приносили сами.
На Средней Сухоне через неделю, обычно в воскресенье, обе стороны встречались в доме молодых. Родственники новобрачной приезжали, как говорили, на новую родню. Обычно гостей было человек восемь: отец, мать, крестный, сваха и др. Их угощали. Поев, попив и повеселившись, родственники молодой спрашивали: «Какова молодица? Слушает ли?» Свекровь хвалила.
В Никольском у. после перегосток новобрачные устраивали молодилъник (в Ново-Никольской вол. Грязовецкого у. его называли молодешник и происходил он через три дня после отозмин). На него собирались «все девки и бабы с пресницами, с шитьем и сидят». Молодые угощали их гостинцами и водкой (молодой – водкой, молодая – гостинцем). После угощения «пойдут все по улице кругами, взявшись за руки да с песнями, всю деревню так и пройдут».
В Сольвычегодском у., как сообщал автор очерка Н.Г. Ордин, через два месяца после свадьбы родители молодой приезжали к зятю с сыром. Они привозили с собой 70 блинов, кринку масла, бурак с выжатым творогом (сыром), три сотни вареных яиц и баклушку с водкой. По приезде затю дарили 100 яиц и рубашку, дочери 50 яиц, свекру и свекровке по 40 яиц, а остальным родственникам оставшиеся яйца поровну. Все привезенное ставили на стол. Начиналась «последняя свадебная пирушка», во время которой молодые подслащивали водку поцелуями. Гости разъе-жались далеко за полночь.
Последующие встречи и гостевания новых родственников приурочивались главным образом к календарным праздникам. Наиболее ярко и насыщено событиями для молодых (особенно для молодой) проходила масленица.
В Корбангском крае перед масленицей и на масленной неделе гостившие на свадьбе устраивали для молодых пирушки. В этот период молодые ежедневно должны были ходить в гости, посещая всех, кто их приглашал. В свою очередь они тоже должны были устроить пирушку, на которую, объехав всех родственников, приглашали их к себе.
После масленицы, в первую неделю великого поста привозили в гости сестру молодой, так называемую тистеницу. В этот приезд обязательно делали тесто из солода и, когда его ели, мазали им друг друга.
В Вологодском у. в мясное (последнее перед масленицей) воскресенье тесть ездил звать молодых в гости (это происходило рано утром или даже в субботу), или, как говорили в этих местах, приглашал «доедать барана». Приехавшего молодым следовало хорошо угостить – пировать «с зятем на славу». Сообразуясь с этим приемом, и тесть должен был хорошо принимать молодых. Нарушение этого обычая не приветствовалось. Новобрачные приезжали («съезжались») к своим уестевьям (термин родства, видимо, восходящий к слову уй – племя, дядя по матери и т.д.) в гости на все три последних дня масленицы, оставаясь и на чистый понедельник. Молодуха помогала родным по хозяйству («в обряде») – пекла олашки и блины. (Олашки – такие же блины, но только поменьше и более толстые. Пекутся они на большой сковороде, слегка подмазанной в большинстве случаев постным маслом, поскольку скоромное масло редко у кого водится, потому что молоко всегда сдавалось на маслодельный завод). На одной сковороде помещается до 5-6 олашек. Их ели с рыжиками. Этот последний обычай имел чисто практическое значение и употреблялся как средство, предохраняющее от объедания горячими олашками.
Блины яшные и чаще овсяные – большие и очень тонкие. Тесто для блинов бывает очень жидким. На довольно большую сковороду его идет одна ложка. Едят блины, посыпая их крупой с рыжиками. Блинами и олашками начинали завтрак, при этом на стол молодых приносили и вино. После завтрака ставили самовар. Но прежде чем пить чай, снова выставляли на стол (для «вторичного завтрака») пироги и обязательно с сельдями. После чая сразу же накрывали стол холщевой скатертью для масленичного обеда, состоявшего из густых с крупой щей. После обеда молодые ездили кататься. К вечеру опять возвращались к тестю.
В этот же день «с молодых» собиралась «подать», «денежная», «на меч», если молодой не давал ее в день свадьбы. Сбор на меч строго исполнялся каждым парнем, который брал невесту из другой деревни. Это была своего рода плата мужикам за то, что он забирал невесту из их деревни. Сумма денег на меч определялась положением невесты и жениха: если они были богаты или если молодая была хороша собой, то и меч подороже, и наоборот. Молодой давал на меч мужикам 5-10 руб., а бабам должен был купить чаю, сахару и кренделей-баранок. При неисполнении этого обычая мужики мстили молодому, обидно подшучивая над ним.
В Вашкинском р-не (Северное Белозерье) на масленицу зять ездил к теще угощаться соломатом и колобом, на Пасху и Троицу было принято варить для зятя десяток яиц. На Средней Сухоне на масленице родные молодой звали дочь и зятя в гости; молодые ездили «на угор» кататься. Для этой поездки коней наряжали («кони все изукрашены, на дуги навьют ленты»).
В Кирилловском у. тесть ездил за молодыми в среду. Его всегда у зятя угощали («до пьяна»). В тот же день он уводил молодых к себе в гости. Там их угощали как можно лучше. Теща подносила угощение с поклонами. В пятницу, субботу и воскресенье молодые с братом молодухи (за кучера) ехали кататься. За три дня им надо было объехать всю волость. В каждой деревне лошадь останавливали («захватывают»), заставляя молодых выйти из саней. Выйдя, молодая должна была поклониться на все четыре стороны и два раза мужу, затем снять с него шапку и поцеловать его. После этого снова надеть шапку, опять поклониться ему два раза и на четыре стороны и при этом сказать: «Не осудите, люди добрые!» После этого их отпускали. В понедельник утром топили баню и молодые перед обедом ходили мыться. Затем обедали, после чего на своей лошади их отвозили домой. В последующие годы на масленицу приезжали уже в четверг, затем в пятницу и наконец в субботу. Такие гостевания продолжались лет семь.
В северной части Петриневской вол. Череповецкого у. в первое воскресенье Великого поста, которое называли хоровинное воскресенье (название происходит от местного слова хор о вина-теща) зятья (подразумевается – молодые) ехали за тещами и везли их к себе в гости. По дороге в деревнях их встречали толпы мальчишек-подростков с вениками, которые немилосердно шумя, начинали хлестать ими проезжающих и забрасывать зимой снегом, якобы видя в каждой молодой паре свою тещу (очевидно, образ тещи не пользовался особым почетом). Взрослые, посмеиваясь, стояли около домов и не одергивали детей – таков был обычай.
Испытания молодой не ограничивались только свадьбой. В старину в Тарногском р-не летом в сенокос силком купали молодую в реке. За проявление неуважения к деревенскому обществу ей угрожали (а иногда и выполняли) посадить, заголив, на муравьище (о сажании на муравыце рассказывали и в Вашкинском р-не). Испытания молодой продолжались еще год-два после свадьбы, но чаще до появления первого ребенка.
Актом, окончательно утверждавшим равноправие молодых в обществе среди семейных пар, был отмеченный в Северном Белозерье обряд выбрасывания с крылечка лаптя. Этот акт завершал трехлетний период идентификации молодой в деревенском обществе, когда по поговорке, «над молодицей три года и лапоть смеёца». Хозяйственная связь молодой со своим родным домом нередко сохранялась весь первый год ее замужества. Так, в Тарногском р-не в первое лето молодая уходила к своим наготовить себе льну – начистить, натрепать или наткать полотна, так как считалось, что в первый год на новую семью льна еще не посеяно.
* * *
Рассмотрев и проанализировав приведенный материал, можно прийти к следующим заключениям.
Сложная этническая история Вологодского края естественно должна была отразиться на культуре населения и в частности на таком ее важном компоненте, как свадебный обряд. Севернорусское население (хотя это и часть общерусского этноса) явилось создателем особого, северного «извода» русской народной культуры.
Вологодский свадебный ритуал принято относить к севернорусскому типу обрядов. Вместе с тем, как известно, понятие севернорусская свадьба – чистая условность (хотя и основанная на реальных особенностях обряда), так как единого в строгом смысле слова обряда нет. Такую же пеструю картину представляет собой и свадебный обряд Вологодского края. Пытаясь составить свод (инвариант) обряда, обнаруживаешь большое разнообразие вариантов, затрагивающих буквально все элементы свадьбы.
Различия начинаются со структуры ритуала. Так, например, в Вельском, Солвычегодском уездах, на Средней и Верхней Кокшеньге и Уфтюге, а также в некоторых волостях Кадниковского и Грязовецкого уездов отсутствовало четкое разделение кануна брака и дня брака. В Кадниковском и Тотемском уездах день накануне венчания уже называли «свадьбой», «свадебным днем», «начином свадьбы» (Ухтомская вол., Кадниковского у.). Причем, дело не ограничивалось только названием. В Раменской вол. Грязовецкого у. на другой день после обрядов кануна венчания молодая вставая с постели, надевала «бабий наряд».
Различия существовали не только в структуре обряда, они затрагивали почти все элементы и детали. Например, в обряде сватовства исследователи выделяли три основных варианта, четко привязанных к местам бытования. (Для первого отводились центральные и юго-восточные районы, для второго – Великий Устюг и Сольвычегодск, а третий бытовал на двух достаточно удаленных друг от друга территориях – в Грязовецком и Устьсысольском уездах, в последнем из которых жили зыряне).
Интересны и показательны различия в терминологии, которая поражает обилием слов и обозначений, нередко используемых для одних и тех же структурных элементов свадебного действия или действующего лица (например, предсвадебная неделя в доме невесты в разных уездах и волостях называлась «шитье», «швальна» («швально»), «нидиля», «неделя», «срок», «побывашки», «с пряником», «с гостинцами», «зорьку снимать» и т.д.).
Следует отметить, что терминологические параллели к ним встречаются на обширной территории расселения не только русских, но вообще славян и финно-угров.
Несмотря на отмеченную многовариантность и наличие компонентов разных этнотерриториальных зон, было бы неверным считать вологодский обряд механическим смешением этих элементов, так как за несколько веков, проведенных на одной территории, в одной хозяйственно-культурной зоне и в одной исторической обстановке, привнесенные традиции неизбежно трансформировались, подгонялись друг к другу, шли процессы взаимодействия и взаимовлияния. Все это привело к созданию самобытного, со своими этнотерриториальными особенностями ритуала.
Правда, как уже говорилось, такое единство в значительной степени условно. Однако и в этой пестрой картине можно выделить несколько более крупных объединений – местных типов обряда. Их ареалы почти совпадают с официально признанными тремя природно-экономическими зонами – центральной (это бывшие уезды вдоль Сухонско-Двинского речного пути – «экономического нерва» всего края), северо-западной, куда входили Воже-Чарондский и Каргопольский края и юго-восточная часть Онежского озера (Вытегра), а также Устюженско-Белозерского края, и восточной – с Яренским и Устьсысольским уездами. Правда, границы локальных типов свадебного обряда не так четки, как границы природно-экономических зон, более размыты и постепенно переходят друг в друга. К тому же на каждой территории тоже встречаются более мелкие локальные варианты обрядов (типы) с четко обрисованным районом распространения. Примером такой ситуации может служить центральная зона. На ее территории выделяются несколько очагов с самобытными обрядами. Например, район Верхней и Средней Кокшеньги и Уфтюга, Сокольский р-н (бывшие Чучковская и Биряковская волости Тотемского у.). Особым своеобразием отличаются обряды Северного Белозерья.