Вадим Дементьев. Свет малой родины: отчина и дедина(2)

      Чувство родины для Пушкина прежде всего религиозно, сравнимо с идеалом духовного бытия человека — «животворящей святыней», Божеством. Это чувство приравнено в другом стихотворении к любви, которая для поэта является также Божеством и вдохновеньем, гением чистой красоты. Отсюда у человека рождается любовь к родине, отчизнолюбие, патриотизм. От малой родины — к большой Родине.
      Нет выше этого чувства. Любовь к родине представляет данный нам Закон Божий, воплощенный в реальную жизнь всей русской историей, национальными особенностями и духовными качествами русского народа.
      «Славяне — отчизнолюбцы», — подтвердил В.И. Даль. Поэтому и Россию мы называем одновременно Родиной-матерью и Отчизной, соединяя в этих словах два самых святых имени — матери и отца. Что может быть для человека дороже?..
      Впрочем, Пушкин в местоимении «нам» подразумевал не столько русского человека, сколько любого нормального гражданина не мира, нет, а Земли. Чувство Родины — общечеловеческое по своей природе. Оно является предлогом и поводом для общения людей. «Ты кто?» — «Я — русский. А ты?» Оно лишь внешне разъединяет, а внутренне объединяет всех нас в единый и многообразный мир, в человеческое сообщество.
      Чувство родины у любых народов в их истории проявляется по-разному. В годы войны, иноземного нашествия оно обостряется, в мирное время «затихает», как бы само собой подразумевается. Оно может и отмереть. Пока существует тот или иной народ, живы носители этнической памяти, это чувство живет. Но, увы, оно не вечно. Стоит народу исчезнуть, ассимилироваться или «погибоша», как таинственные и упомянутые с сочувствием древнерусским летописцем обры, и родина его забывается, теряется в историческом пространстве. Родина — это всегда существительное, то есть нечто, существующее реально, зримо, материально, при местоимениях (имеющих свое место на земле): мы, я, он, она... Действительно, как поется в не самой плохой песне: «...Вместе целая страна».
      Но разве только географические и природные реалии представляют собой суть понятия «родина»?.. Для русского народа на первом месте в осознании значения отчих мест, присутствия в личной судьбе незримой материнской пуповины, которая связывает его с родной землей, всегда стоял духовный смысл.
      Отсюда, мне кажется, и родилось разграничение понятия Родина на большую и малую. Малая — она конкретна, привычна, близка, а большая — огромна, обильна, всеохватна в силу наших просторов.
      Хотя чуткое на язык русское ухо в этих условных разграничениях может расслышать и совмещение отдельных качеств, взаимного перетекания смыслов этих понятий, прежде всего в духовно-нравственном аспекте, самом для русских глубоком в познании родины как места рождения и Родины как великой державы.
      Сущность понятия Родина (с большой буквы, потому что речь идет о конкретной стране) остается многие века неизменной: от Русской земли в «Слове о полку Игореве» до шолоховского романа «Они сражались за Родину».
      Отчизна не во всем синономична этому понятию (хотя их смыслы почти слились по значению, но слово Отчизна звучит все-таки более высоко, торжественно). М.Ю. Лермонтов назвал свое знаменитое стихотворение словом «Родина», а в самом начале обращается к Отчизне, которую, как он признается, любит «странною любовью». В лермонтовские времена эти понятия, во многом равнозначные для нас, все-таки разнились между собой: Отчизна для XIX в. — это государство, а с ней и все институты власти (прежде всего), а Родина — родная страна, земля, и всё, что с ней связано*[*На это различие впервые обратил внимание академик В.В. Виноградов, анализируя в книге «О языке художественной литературы» (М., 1959, с. 221) творчество А.С. Пушкина. В XIX в. родиной называлось место, где человек родился. Слово отечество (и отчасти слово отчизна) связывалось с «общественно-политическим смыслом». Как я покажу в следующих главах, понятие родины родилось от корня, в основе которого имя языческого бога Рода, и, действительно, оно конкретно указывало на родное место, где человек родился. Отчизна-отечество и другие производные оттенки происходят от понятия отчина (и дедина) — того места, которое ограничено той или иной властной принадлежностью. Это могло быть либо удельное княжество, либо волость, либо иное владельческое образование. В моей книге оно берется в качестве символа отчих и дедовских мест, земли предков]. Поэтому «странная любовь» Лермонтова относится вовсе не к Родине, как нам внушают, а к императорской России — Отчизне. Трудно было ждать от опального поэта чисто эмоциональной, беззаветной любви к официальной российской власти. В свою очередь, как гласит концовка этого стихотворения, к Родине России поэт был открыт всем сердцем, безрассудочно ее любил:

      Простой же человек, чурающийся высоких слов и открытого проявления эмоций, глубоко таит в своей душе это чувство, не выставляя его напоказ. Как говорили мудрые старцы на Афоне: «Высшая истина молчанием да чествуется».
      Может быть, потому отечественное любомудрие (то есть философия) прошло как-то в стороне от осмысления важнейшей составляющей национального мировоззрения и мирочувствования, препоручив его растолкование литературе. Родинолюбие русского народа не подвластно раскрытию в понятийных философских категориях, а доступно выявлению лишь в эмоциональных художественных образах и религиозных догматах.
      Да, в христианстве мы нашли для себя близкое, глубоко сокровенное основание, не нарушив национальной самоидентификации, а, наоборот, обретя высшие смыслы своего земного бытия, подлинную иерархию моральных ценностей и надежную духовную опору. Укрепили личностную значимость своего существования.
      В евангельской притче о Блудном сыне младший сын, получив наследство, ушел от отца, распутно и расточительно жил в дальней стороне. Когда он стал нуждаться, то вернулся, решив чистосердечно покаяться. Но еще издали отец увидел сына, сжалился, побежал навстречу и, пав ему на шею, поцеловал его.
      Это прощение было самым естественным, самым простым по своему побуждению и одновременно самым человечным. Оно выше слов, которых и не было при этой сцене произнесено. Это чувство предполагало взаимность. Сын, решив попросить прощения, не знал, что его отец безмолвно покается первым. Великий и никогда не требующий ответа вопрос: за что?
      А.Т. Твардовский в этом случае так писал, перекликаясь в чем-то знакомом нам с Лермонтовым:

      Мы и любим, и просим прощения, испытывая при этом душевную радость, «за что, не знаю сам...».
      Вот, мне кажется, важнейшая точка отсчета для всех моих дальнейших рассуждений.
      Иррациональное чувство неподвластно разложению на свои составляющие, оно цельно и глубоко. Глубоко и в исторической проекции души русского человека. «Разум открывает то, что душа уже знает», — так афористично сказал Леонид Леонов. Это — кристальная формула и русского искусства, и, прежде всего, нашего мировидения.
      Смотрите, как осмысляет евангельский сюжет о Блудном сыне Валентин Распутин. В повести «Живи и помни» невольный дезертир с фронта Андрей Гуськов, тайно вернувшись в родную деревню и поселившись в таежном зимовье, не в силах совладать с тоской по родному дому, перешел однажды по льду Ангару и спрятался у отчего дома в ельнике. Стал жадно поджидать отца, который в это время обычно выходил по хозяйственным нуждам. Наконец отец появился, и далее писатель рисует сложнейшую по психологическому накалу сцену: «...Чем ближе он подходил, тем больше, забывая об осторожности, приподнимался, распрямлялся Андрей и, поднимаясь, словно обмирал, цепенел внутри, плохо видя и соображая». Еще одно мгновение, и всё раскроется, сюжет повести в своем начальном течении будет исчерпан. Но... отец проходит мимо.
      Так для нас, читателей, и остается неясным: увидел отец сына или сделал вид, что не увидел. Если произошло последнее, то что ему стоило совладать с собой?! А если справился в душе с этим чувством, не дал волю эмоциям, то интуитивно спасая, прикрывая кого? Сын не пришел просить у него прощения.
      Значит, не всё можно оправдать любовью к родине, к отчему дому. Родная земля может стать соблазном для слабой души. Тогда родина-мать оборачивается для нее мачехой (это блестяще показал в последних эпизодах повести Распутин, когда Андрей Гуськов бежит в далекую заимку, как зверь, предав всех своих близких, в том числе свою жену Настену, единственную, кто простил его).
      Тема возвращения на родину стала одной из главных в отечественной литературе, начиная со «Слова о полку Игореве », когда «кликнула » князя Игоря родная земля и полетел он к ней из плена «соколом под облаками», и заканчивая тем эпизодом шолоховского романа, когда исстрадавшийся Григорий Мелехов, ссыпая в воды Дона последние патроны, бросая туда же под лед винтовку, идет по дороге к своему дому и видит на берегу Мишатку, своего сынишку... «Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына... Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
      Горькая тема потери родины особенно драматично прозвучала также в русской литературе. Плачет почти восемь столетий на чужбине Даниил Заточник: «...Кому Боголюбово, а мне горе лютое; кому Белоозеро, а мне оно смолы чернее; кому Лаче-озеро, а мне, на нем живя, плач горький...» Мучаются, не находя душевного покоя в эмиграции, герои романа «Бег» Михаила Булгакова. Безысходно скорбит о потерянной Отчизне, о родных орловских далях Иван Алексеевич Бунин. Ох, уж эта тяжелая русская ностальгия, непонятная всему остальному миру!..
      Изгнанников из России всегда было с избытком. Но никогда их не было так много, как в XX в. Один из них, философ-эмигрант Георгий Федотов задавался вопросом: «Что ощущалось всего сильнее в образе Родины? » И сам же отвечал:
      «Ее природное земное бытие: линия ландшафта и воздух родных полей или лесов. Пусть убогая, но милая родина не могла быть вытеснена из души ни мягкостью и живописностью европейских урочищ, ни сладким обаянием юга: это было в крови сильнее нас. И мы томились: кто по березам и соснам северных сторон — помните? «полюби эту вечность болот — навсегда безысходна их мощь», — кто по суровым просторам степей, по безбрежной Волге и дыханию восточных песков» (Федотов. Лицо России. С. 61)*[*В скобках здесь и далее указан автор по списку библиографии, находящейся в конце данной книги, и номер цитируемой страницы].
      После Гражданской войны на чужбине оказалось, по подсчетам историков, 3-3,5 млн наших соотечественников. После 1991 года в ближнем зарубежье отрезанными от России вмиг почувствовали себя 20-25 млн русскоязычных граждан. Мы впервые в своей истории оказались, по классификации ООН, «разделенным народом».
      Но государственные границы все же преодолимы, они пока для большинства наших бывших соотечественников «прозрачны». Хуже дело обстоит для тех, кто в силу экономических причин не может из-за огромных расстояний добраться до своих отчих мест, кто живет с тяжелым чувством оторванности от родины. Сколько моих земляков вологжан уехало на Дальний Восток и в Сибирь, на так называемые севера, в бывшие союзные республики!.. И не могут они сегодня не то что вернуться, а даже приехать повидаться с родными и близкими, пройтись по проселкам и тропам своей родины, посидеть за столом в родительском доме.
      Разделенный народ... Не будет такому счастья и покоя. Да и жили ли мы беспечально и в прежние времена?! В конце 20-х годов русский народ был сорван, как лист, со своих насиженных, обжитых, возделанных малых родин, где предки жили столетиями, где каждая тропинка была протоптана поколениями рода, а в каждой избе на матицах висели люльки, в которых вырастали еще бабушки и деды. Два поколения разбежавшихся по стране людей никак не могли по-настоящему обвыкнуться в новых для себя местах, но они все же чувствовали за спиной, что есть где-то кусок родной землицы, куда можно при случае отступить, вернуться.
      Теперь нет и того единственного «домка», как сказано в прекрасном рассказе Евгения Носова «Красное вино победы». Более половины русских деревень с их «домками» в последние десятилетия исчезло с лица земли. Пусто, звонко и одиноко становится на нынешней Руси.
      И что для меня сегодня Отечество? По какой рубеж оно свое? Пережив в мирные годы трагедию распада большой Родины, потеряв свои малые родины, у русских всё явственнее нарастает любовь к родным пепелищам и отеческим гробам. Эти два чувства остались равно близкие нам и определяют сегодня во многом духовно-нравственную атмосферу в стране.