К сожалению, за прошедшее столетие наши знания о Дионисии мало пополнились. В 1983 году были опубликованы акты Симонова монастыря, в которых упоминаются «дети боярские Федосей иконник да Ондрей Денисьевы дети Яковлевы». Таким образом, к двум известным по документам сыновьям Дионисия — Феодосию и Владимиру — прибавился третий. Отсюда же следует, что Дионисий и его сыновья носили звание детей боярских, то есть находились на какой-либо государственной службе. О земельных владениях рода Яковлевых данных пока нет, за исключением записи во вкладной книге Иосифо-Волоколамского монастыря: «Поминати Феодосия иконника Деонисева сына доколе монастырь Пречистыя стоит. Ис повседневнаго поминания не выгладити — а за то Федосий подписывал церковь, да дал на то землицу». В той вкладной книге записаны вклады на поминание владыки Вассиана Топоркова, племянника Иосифа Волоцкого — тремя иконами Дионисия, владыки Саввы Крутицкого — «образом Пречистыя Одигитриа с крылци Деонисиева писма», архимандрита Симоновского Алексея — «образом Пречистая Богородицы, писмо Денисьево», старца Иосифо-Волоколамского монастыря Варлаама Воротынца — «образом Пречистыя Богородицы Деонисьева писма». Но икон этих уже нет. Главное сохранившееся произведение мастера — стенопись собора Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря, которая, видимо, была вкладом Дионисия и трех его сыновей — Феодосия, Владимира, Андрея — на поминание их, «доколе монастырь стоит».

      Росписи собора выполнены в общепринятой на Руси смешанной технике. Сначала по сырому грунту быстро наносился рисунок, затем делались подкладки под основные тона. По высыхании живопись завершали темперными красками, основу которых составляли мелко растертые минералы разных оттенков, разведенные на яичном желтке. Колористическое богатство живописи ферапонтовского собора — неподражаемая особенность искусства Дионисия, как и легкий, одухотворенный рисунок, умение ритмически строить композицию росписи, связывая многочисленные сюжеты между собой и с архитектурой храма. Живопись Дионисия над главным, западным порталом раньше можно было видеть с далекого расстояния, так как крытой паперти до XVI века не существовало. Рассматривать наружную фреску в ту пору приходилось снизу, постепенно поднимаясь по высокой лестнице, ведущей в собор. Средневековый человек видел по сторонам врат архангелов Михаила и Гавриила, ему открывалось сияющее лазурью видение небесного мира. Дионисий выделил его, этот мир, из плоскости белой стены прямоугольной рамой-опушью.

      Портальная роспись состоит из двух частей — «Деисуса» и сцен «Рождества Богородицы». В возглавии художник поместил медальон с образом Спасителя в охристых, излучающих солнечный свет одеждах — как поется в христианских песнопениях «Солнце Правды, Христос Бог наш». Непосредственно над дверью изображена Богоматерь с младенцем в окружении подносящих им свои гимны Иоанна Дамаскина и Козьмы Маюмского. Вся наружная фреска — пролог к теме последовательных стадий Боговоплощения, основной в стенописи собора.
      Выбор сюжетов внутренней росписи традиционен и связан с представлением о храме как о земном небе. В скуфье барабана — Господь Вседержитель, под ним, в простенках окон, шесть архангелов, затем праотцы и медальонах. Ниже, в парусах, четыре евангелиста, еще ниже — «Богоматерь Знамение», а также «Реки благочестия» — композиции, раскрывающие учение отцов церкви Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова. На сводах собора — сюжеты на евангельские тексты. На западной стене, как водится, изображен «Страшный суд», на опорных столпах — воины-мученики. Южную, западную и северную стены художник занял композициями на тему «Семь Вселенских соборов», на которых в IV—VIII веках были закреплены основные положения христианской догматики. В алтаре, в конхах апсид изображены Богоматерь с младенцем на троне, Николай чудотворец и Иоанн Предтеча Ангел пустыни.

      Раскрывает тему посвящения собора Рождеству Богородицы живописное переложение песнопения, исполняемого раз в году на пятой неделе Великого Поста — Акафиста Богородице. Этот гимн был написан в VI веке византийским церковным поэтом Романом Сладкопевцем. В двадцати пяти строфах Акафиста он прославляет Богоматерь, Христа и чудо Боговоплощения, причем каждая вторая строфа содержит поэтическое уподобление, представляющее Богородицу то как «свечу, сущим во тьме явлыпуюся», то как «звезду, являющую Солнце», то как «высоту, неудобовосходимую человеческими помыслы»...
      Все эти поэтические сравнения Дионисий сумел передать в живописных образах, создав самое совершенное художественное воплощение прославленного гимна.
      Прочесть Акафист на стенах непросто. Он располагается несколькими циклами в разных частях храма. Первый цикл, или, как говорят специалисты, «круг», помещен на внутренних гранях сначала восточных, затем западных столпов. Начальные четыре композиции художник посвящает Благовещению, последовательно рассказывая о появлении перед Богородицей архангела Гавриила, передавая ее смущение и непонимание и наконец полное приятие благой вести. Сцены из жизни Богородицы расположены на западных столпах. Это встреча двух будущих матерей — Марии и Елизаветы, удивление Иосифа, радость Богородицы и ангелов и пастырей при появлении младенца, шествие волхвов за «боготечной звездой».

      Композиции второго круга размещаются в юго-западном углу собора, освещаемом солнцем большую половину дня. Здесь изображено поклонение воплощенному в образе человека божеству: как волхвы преподносят ему свои дары, а затем тайно от царя Ирода возвращаются на Восток; как с появлением младенца в Египте устанавливается Истина, а идолы падают с пьедесталов. Сюжетам Акафиста находим продолжение в северо-западном углу. Тут их четыре, и за последним в росписях собора эпизодом из земной жизни Христа — «Сретением» — начинается очень сложная для художественного переложения тема Боговоплощения. Пользуясь символическим языком иконописи, Дионисий, в соответствии с гимном Богородице, прославляет чудо явления, на земле смиренного Человека и одновременно бесконечно великого Бога.
      Четвертый, последний, круг Акафиста опоясывает стены храма, переходя на столбы. Сюжеты как бы предлагают нам вместе с ангелами удивляться великому «вочеловечения делу», сравнивать, подобно создателю гимна, Богородицу со стеной для всех к ней прибегающих или с одушевленным храмом, в котором вселился содержащий все сущее Господь. Тему Акафиста подхватывают и торжественно завершают композиции под сводами на южной и северной стенах на тексты рождественских песнопений «Что Ти принесем, Христе» и «О Тебе радуется». В унисон им звучит песнопение «Дева днесь Пресущественного рождает»,— его текст помещен на свитке, который держит в руке автор, Роман Сладкопевец. Знаменитый гимнограф изображен стоящим на кафедре в композиции «Покров», что под восточным сводом.

      Слитые воедино в церковном действе живопись, музыка, слово наполняли всякого, входившего в главный храм Ферапонтова монастыря, радостным, ликующим настроением, возносившим его душу к свету вечной Истины.
     
      Вторая по времени каменная постройка Ферапонтова монастыря стоит к северо-западу от собора Рождества Богородицы. Теплая церковь Благовещения имеет трапезную палату, к северной стене которой примыкала столовая палата, а к южной — паперть с крыльцом. Каменная трапезная появилась в 1531 году на месте деревянной, обязательной для общежительного монастыря, где на совместную трапезу должны собираться все монахи. Строительство церкви с трапезной, вероятно, связано со знаменитой поездкой Василия Ш и его второй жены Елены Глинской в декабре 1528 года по заволжским монастырям, когда «на Вологде, в Кириллове, Ферапонтове» государева чета молилась о даровании наследника. Долгожданный сын, будущий царь Иван IV, родился 24 августа 1530 года и впоследствии дважды побывал в Ферапонтове в 1547 и 1551 годах, во время своих посещений любимого им Кириллова монастыря. Особое внимание Ивана Грозного к Ферапонтову монастырю было связано, видимо, с памятью о юродивом Галактионе, жившем здесь во второй воловине XV века и будто бы предсказавшем не только рождение сына у Василия III, но и покорение им Казанского царства. Не случайно Степенная книга, писавшаяся по заказу царя, начиналась с эпизода из Жития преподобного Мартиниана, почитавшегося в монастыре вторым его основателем, а именно — с рассказа о предсказании Галактиона. Иван IV был самым щедрым жертвователем в Ферапонтов монастырь. Судя по Описи царских и других вкладов, им было внесено более трех тысяч рублей денег, а также много разнообразной утвари, посуды, одежды.

      В 1510—1540-е годы в Кириллове, Ферапонтове, Спасо-Прилуцком и Спасо-Каменном монастырях трудилась, судя по всему, одна артель талантливых ростовских мастеров. Во главе ее стоял поначалу Пахомий Горяинов, а затем «трапезный мастер» Григорий Борисов. Во всех случаях они придерживались одного, как бы «образцового» проекта, включающего объем храма и примыкающей к нему с запада трапезной, но ни разу не повторялись в пропорциях и деталях.
      В ярусе звонов церкви Благовещения сохранились два небольших помещения. С северной стороны — тайник, освещаемый через щелевидное, почти незаметное снаружи окно, а с южной — книгохранительная палатка, где на деревянных полках стояли рукописные книги — целая библиотека, насчитывающая более 300 томов. Из этих книг до XX века дошло лишь около тридцати, относящихся к XV—XVI векам. Палатку освещают два маленьких окошка, украшенных наличниками, повторяющими очертания кокошников. Такое же окошко освещает с восточной стороны потайную двухмаршевую лестницу в толще стены.
      Сооружений, близких по конструкции к Церкви Благовещения, до настоящего времени не сохранилось. Она представляет квадратное в плане бесстолпное помещение, завершенное куполом, опирающимся в углах на подпружные арки. Под церковью расположено перекрытое крестовым сводом подцерковье, когда-то служившее теплым погребом.
      Трапезная Благовещенской церкви представляет собой большой одностолпный зал, перекрытый четырьмя крестовыми сводами. На стенах когда-то висели многочисленные иконы, лампады, стояли перед ними подсвечники. У столпа, с западной стороны, находилось игуменское место. Вдоль стен стояли скамьи. Две из них, с решетчатыми перекидными спинками, относящиеся к XVII веку, сохранились.
      В подклете трапезной когда-то выпекался хлеб для монастырской трапезы. Это обширное, квадратное в плане сводчатое помещение со столпом посередине, разгорожено в более позднее время кирпичными стенками с печурами, служившими встроенными шкафами. В своде на западной стороне столпа и над серединой северной стены видны внутристенные трубы для теплого воздуха, который поднимался вверх и обогревал трапезную палату.
      Между 1680 и 1692 годами над каменными переходами, соединявшими паперти собора и трапезной палаты, построена новая каменная трехъярусная колокольня. На ней были «поставлены часы боевые, переделаны старые деревянные часовни». Нижний этаж колокольни со всех сторон прорезан арками: боковые — западная и восточная — ведут к внутренним лестницам на паперти трапезной и собора, северная и южная служат воротами на задний монастырский двор. К южной арке, вероятно, в конце XVIII века пристроено крыльцо с колонками.
      Второй этаж служит для устройства лестничного перехода на звонницу. Верхний ярус имеет две арки на южной стороне для устройства колоколов. Еще выше, в шатре с оконцами-слухами, сохранился механизм боевых часов XVII века, над восстановлением которых несколько лет работает инженер-механик из Гатчины Ю. П. Платонов. Им восполнены недостающие детали, отлиты отсутствовавшие колокола, подобрана мелодия для звона — мотив древнего Акафиста Богородице.
     
      Шатровая церковь Мартиниана примыкает к собору Рождества Богородицы с южной стороны. Резная надпись на сохранившейся храмоздательной доске сообщает о построении ее в 1640— 1641 годах над гробницей игумена Мартиниана, умершего в 1483 году. Зодчий сознательно искал способы усиления впечатления, концентрируя внимание входящего на святыне — захоронении преподобного Мартиниана. Окно в южной стене размещено им таким образом, что свет из него около полудня падает прямо на раку чудотворца и, отражаясь от нее, заполняет все пространство находящегося над ним в стене аркосолия — «светом являя Божественное повеление». Солнечный луч, проникая в церковь из западного окна, скользит по праздничному ряду иконостаса, высвечивая изображения одно за другим. Строили церковь Мартиниана, скорее всего, кирилловские мастера.
      В 1772 году в церкви устраивается «подволока новая тесовая» — подвесной потолок, полностью закрывший шатер церкви. Под этим потолком в 1838 году вологодский цеховой мещанин Николай Милавин поставил новый двухъярусный иконостас, дошедший до нашего времени.
      Поначалу захоронение Мартиниана отмечала лишь могильная плита или деревянный крест. В 1502 году Дионисий написал над останками преподобного сидящую на престоле Богородицу с Младенцем на коленях в окружении архангелов Михаила и Гавриила и коленопреклоненных Ферапонта и Мартиниана. После прославления преподобного Мартиниана как святого угодника при игумене Игнатии около 1570 года была сооружена деревянная рака, обновленная в 1646 году. На ее поверхности в пяти медальонах вырезаны фрагменты из «Жития» Мартиниана, рассказывающие об обретении мощей преподобного в 1513 году, когда по приговору братии и игумена решено было похоронить ученика Мартиниана, архиепископа Ростовского Иоасафа.
      Память преподобного Мартиниана свято чтилась в Ферапонтовом монастыре. Примечателен случай, связанный с ремонтом алтаря посвященной угоднику церкви. Ее, по приказу вологодского епископа Иринея, должны были переосвятить в 1786 году во имя Преображения Господня. Братия монастыря во главе с архимандритом Павлом отправила епископу настоящее «научное обоснование», где доказывалась необходимость оставления за церковью прежнего посвящения. В доказательство приводился не только факт погребения преподобного Мартиниана в церкви, но и надписи на храмоздатель-ной доске и раке, текст «Жития» святого. А когда прошение не было удовлетворено, монахи, сделав вид, что ответа не дождались, освятили алтарь церкви во имя преподобного Мартиниана, Белозерского чудотворца...
      Главными въездом и входом в монастырь служили каменные Святые ворота с двумя небольшими храмами над ними — церковью Богоявления и приделом к ней во имя преподобного Ферапонта, основателя монастыря. Возведены они были к 1650 году.
      Церковь Богоявления — единственное место в Ферапонтовом монастыре, которое напоминает о ссыльном патриархе Никоне, проведшем здесь десять лет. Поначалу Никона поселили в больничных кельях, стоявших за монастырем на его северной стороне. Позже для бывшего патриарха рядом с трапезной специально построили четыре кельи. С 1668 года надвратные церкви служили для Никона домовым храмом, который он сам благоустраивал и украшал: выписывал из Москвы необходимые для богослужения церковную утварь и книги, просил о присылке иконописцев. В 1674 году с разрешения царя Алексея Михайловича для бывшего патриарха начали строить на старых каменных погребах XVI века обширные трехэтажные кельи. Однако из-за внезапной кончины царя в январе 1676 года они не были закончены, а сам Никон был переведен тогда же на тюремное положение в Кириллов монастырь...
     
      В сентябре 1990 года никонов храм предоставлен ферапонтовской православной общине для богослужений. Остальные постройки должны оставаться музеем. Только так можно сберечь фрески, навека прославившие это уединенное когда-то место. И стоит прислушаться к словам патриарха Алексия II, посетившего Ферапонтов монастырь 15 августа 1992 года: «Божие благословение на труды работников музея — хранителей Ферапонтова монастыря и реставраторов, которые стремятся передать грядущим поколениям шедевры русской иконописи».
     
      НАТАЛЬЯ ДЕМИНА
     
      НАСЛЕДИЕ ВЕЛИКОЙ ЭПОХИ
     
      Просветительно-поэтические творения Дионисия можно уподобить стройному, величаво-мелодичному песнопению. Торжественное в них сочетается с трогательно-лирическим. В их строгом целомудрии есть что-то женственно-изящное. Даже в их скромной простоте всегда ощущается изысканная нарядность.

      В древности под «совершенным украшением» храмов подразумевалось написание фресок, икон и церковных книг с миниатюрами и заставками. Во всех видах этого искусства Дионисий был великий мастер. Свое восхищение творчеством Дионисия современники выражали тем, что ставили его имя рядом с именем его гениального предшественника Андрея Рублева.
      * * *
      Произведения Дионисия свидетельствуют, что он был человеком образованным, сведущим в русской истории по летописным и житийным повествованиям. Многие его творения вдохновлены великими поэтами Византии и овеяны гуманистической философией с ее широким приятием жизни и уважением к человеку. Чем пристальнее в них всматриваешься, тем больше удивляешься глубине мысли и тонкости чувств художника. В его искусстве много жизненного и художественного такта, всегда все на своем месте, все подчинено главному, ничто не случайно. В нем как бы отразилась мечта русских людей того времени о государственном благоустройстве и в то же время в нем много жизненно-реального.

      В образе Богоматери Дионисий прославляет не только идеальную женственность, но и покровительницу Русской земли, в лице русских святых — созидательную деятельность на пользу Русского государства. В его условной живописи все чаще появляются белые русские храмы и разнообразные одежды его времени. Его «Богоматерь Одигитрия» 1482 года, написанная вместо пострадавшей от пожара иконы греческого письма из Вознесенского монастыря в Московском Кремле, прекрасна типично русской величавой и мягкой женственной прелестью.
      Кисти Дионисия принадлежат две большие иконы митрополитов Петра и Алексия. Их величественные фигуры в богатых облачениях окружены многочисленными сценами, где поэтично и неторопливо повествуется о их жизни, о построении ими храмов, основании монастырей и далеких путешествиях в Константинополь и в татарскую орду по делам государственным.
      Иконы Дионисия отличаются не только тонкостью письма, но исключительной отделкой, качеством грунта и особой прелестью фактуры, делающей их похожими на драгоценность. Колорит их нежен и прозрачен. На фоне мягкого сияния золота выступают легкие розоватые, лиловатые, светло-желтые, зеленоватые горки и палаты. Среди них ритмично чередуются удлиненные фигуры в темно-коричневых и светлых, часто белых, одеяниях. Кое-где нежно и ярко вспыхивает алая киноварь одежды. Дионисий, как и Рублев, стремился создавать иконы, как бы излучающие свет. В сцене исцеления слепой ханши Тайдулы колорит так празднично светел, что передает радость прозрения слепой. Все здесь ритмически согласовано и вторит протянутой руке митрополита Алексия, окропляющего тонкой веточкой больную царицу.
      О монументальном искусстве Дионисия можно судить по росписи храма Рождества Богоматери в древнем Ферапонтовом монастыре.

      Над западным входом византийские поэты Иоанн Дамаскин и Козьма Маюмский, преклоняясь перед Богоматерью, протягивают ей свитки своих сочинений. На стенах, на столбах и в полукружиях вверху храма множество композиций на темы хвалебных гимнов и песнопений в честь Богоматери. В сводах — евангельские сюжеты с изображением трапез и пира, полные праздничной торжественности. На западной стене — «Страшный суд», где преобладают радостные сцены рая и многолюдные шествия народов в разнообразных одеяниях. На столбах храма — рыцарственно стройные воины-мученики в изысканно украшенных доспехах. Художники, искусно вписывая композиции в архитектурные формы, достигли гармонического слияния живописи и архитектуры. Ферапонтовский храм как бы проникнут светлым эстетическим вдохновением. Основная его тема, если выразиться на языке того времени,— это хвалебный гимн единству «видимого и невидимого» и «человеческого рода» на земле, в чем отразились идеи и понятия о единстве в молодом Русском государстве в эпоху его становления.
      Используя богатые возможности местных земляных красок, с множеством нежно-розовых, золотисто-желтых, сиреневых, зеленоватых, глубоких лиловато- и красновато-коричневых тонов, и вводя дополнительно привозную голубую краску, художники достигли небывало изысканной светозарности колорита.
      Фреска западного портала храма, изображающая Рождество Богоматери и сцены ее младенческой жизни, приписывается самому Дионисию. Она поражает не только совершенством живописи, но и тем, с какой свободой древнерусский художник изъясняется на языке традиционных форм эллинистического искусства. На голубом воздушном фоне высятся светлые палаты с башенками и колоннами с перекинутыми между ними тканями для защиты от солнца. Непринужденно и естественно движутся среди них женские фигуры, полные подлинно античной грации. Их русские лица с мягкими удлиненными овалами изящно обрамляют изысканно простые одежды, достойные древних гречанок.
      Это возрождение эллинизма на далеком Севере обусловлено не только преемственностью живописных форм, но и тем, что этические и эстетические взгляды Дионисия формировались на основе русской культуры, связанной через Византию с античностью. Общечеловеческие ценности античной культуры проникали на Русь через писания отцов церкви, некоторые из них оказали большое влияние на основоположников гуманизма на Западе.
      Среди нескольких икон из иконостаса ферапонтовского храма изображение апостола Павла с большим вероятием молено приписать также самому Дионисию. В общем следуя иконографии Андрея Рублева, Дионисий существенно изменяет образ человека в соответствии со вкусами и воззрениями своего времени. Фигура апостола, что характерно для Дионисия, сильно удлинена. Голова, руки и ноги подчеркнуто уменьшены. В этом отразилась аристократичность вкусов царственной Москвы. Живопись Дионисия более плоскостна, чем у Рублева. Силуэт делается изысканно изощренным, колорит многоцветнее. В лице Павла, утонченно-интеллектуальном, больше отражается жизнь ума, чем сердца.
      Творчество Дионисия завершает путь искусства XV века, в котором господствовало античное правило: гармония, единство и «ничего лишнего». В то же время именно в его искусстве начинается развитие повествовательного стиля будущего. С распространением книжности русские художники на иконописном языке начнут повествование на светские темы и будут рассказывать благочестивые легенды, похожие на сказки.
      Искусству Дионисия, как и Андрея Рублева, не суждено отдалиться в прошлое, ему присуще обаяние вечной юности. Как все подлинно гениальное, оно глубоко человечно и будет близко всем грядущим поколениям.
     
      ЕЛЕНА СТРЕЛЬНИКОВА
     
      Преосвященный
      ИОАСАФ
     
      Архиепископ Ростовский Иоасаф сыграл в истории Ферапонтова монастыря выдающуюся роль. Потомок Рюрика, близкий родственник великого князя Ивана III, принадлежал он к богатому и знатному роду князей Оболенских. Звали его в миру Иваном Никитичем. Но князь отказался от светской и ратной службы, оставил богатство и славу, вступив в монастырь.
      Причины такого выбора новопостриженный монах долго скрывал. Вскоре он продвинулся в церковной иерархии, возглавив одну из самых почетных и древних русских епархий — Ростовскую. Став архиепископом, Иоасаф часто приводил в назидание историю, случившуюся с одним из товарищей юности и блаженным ростовским юродивым Исидором Твердисловом. И только в конце жизни владыка признался, что эта история о нем самом. Рассказ этот записан среди сказаний о ростовских святых.
      ...Во время свадебного пира явился блаженный Исидор и протянул молодому князю Ивану Оболенскому венок из полевых цветов: «Вот тебе, Иванушка, архиерейская шапка». Никто из присутствовавших не понял значения слов юродивого, но все понимали, что слова его пророческие, за что и прозван он Твердисловом. Затем Исидор обратился к новобрачной и назвал ее Рахилью-Дарьей. Тем самым он предвозвестил Дарье Луговской скорую смерть в родах, как и библейской Рахили. Когда умерла молодая княгиня, глубоко потрясенный горем князь дал над ее гробом обет монашества и ушел в Ферапонтово.
      В ту пору игуменом монастыря был преподобный Мартиниан. Он и постриг князя Ивана Оболенского в иноческий образ, нареча его Иоасафом. Позже сбылось и другое предсказание Исидора — со временем Иоасаф стал архиепископом.
      В 1488 году архиепископ Иоасаф неожиданно оставил кафедру и вернулся в монастырь, где когда-то принимал постриг. Вскоре после этого в монастыре случился сильный пожар, охвативший все здания. Но местночтимому юродивому Галактиону удалось спасти сокровища, принадлежавшие Иоасафу. Об этом говорится в житии преподобного Мартиниана. На чудом уцелевшие средства и был выстроен каменный собор Рождества Богородицы. По вызову Иоасафа в Ферапонтов прибыл знаменитый московский иконописец Дионисий, едва успев завершить росписи Успенского собора Мрсковского Кремля. Под влиянием Иоасафа стал монахом греческий князь Константин Макнувский (или Мангупский), прибывший в Москву со свитой невесты Ивана III Софьи Палеолог. Константин пошел за Иоасафом в Ферапонтов монастырь, где принял постриг, а затем основал Учемскую пустынь в Угличе. Позже он стал известным русским подвижником — святым Кассианом Греком...
      Иоасаф прожил в Ферапонтове около двадцати пяти лет, проведя последние годы в совершенном безмолвии. Скончался он в 1513 году и был погребен у ног своего наставника Мартиниана. Ростовский владыка не удостоился чести прославления в сонме святых, но его имя всегда поминалось в монастыре в дни памяти преподобного Мартиниана, чьи мощи были обретены при погребении Иоасафа.
      Главные результаты трудов преосвященного Иоасафа сохранились до наших дней. Это древнейшая деревянная церковь, построенная в 1485 году в селе Бородава и "находящаяся сейчас на территории Кирилло-Белозерского монастыря. Это и древнейший из уцелевших каменных храмов Белозерья — собор Рождества Богородицы с фресками Дионисия. Сохранились в целости почти все написанные при Иоасафе иконы, которые, правда, были вывезены из Ферапонтова и украшают теперь собрания музеев Москвы, Ленинграда и Кириллова. Освобожденные реставраторами от поздних наслоений, они предстают сегодня перед нами, как и потрясающие фрески Дионисия, такими, какими их видел строитель собора.
     
      МАРГАРИТА АЛЕКСЕЕВА
     
      БОРОДАВСКАЯ ОКРУГА
     
      ИЗ ПРОШЛОГО МЕСТНЫХ ДЕРЕВЕНЬ, УСАДЕБ И ПРИХОДОВ
     
      Если вы остановитесь в Ферапонтове на несколько дней, скучать не придется. Побродите по проселкам и тропам, ведущим от монастыря. Они выведут к живописным деревням и селам, стоящим по берегам озер и речек с незапамятных времен. Вам откроются удивительные пейзажи с перспективой на обитель преподобного Ферапонта, и только тогда впечатление от всего увиденного здесь можно будет назвать по-настояшему полным и глубоким.

      Этот северный край изобилует средними и малыми озерами и речками. Едва ли не с X века по их берегам стали селиться земледельцы, постепенно отвоевывая пашню у лесов и болот. Бородавское и Паское озера, возвышенность меж которых облюбовал для себя Ферапонт, имели некогда выход по речке Бородаве в бассейны больших рек — Северной Двины и Волги. И парусник у Ферапонтова монастыря, изображенный на одной их икон XVII века, не был, конечно, сказочной декорацией, как это воспринимается сегодня. Стоящие по берегам деревушки не меняли своего облика столетиями и, наверное, поэтому милы сердцу всякого русского. Когда именно они возникли, сказать трудно, но в XIV веке, к моменту основания монастыря, многие из них уже существовали.
      Устойчивые границы Ферапонтовской вотчины определились к XVII веку. Монастырю принадлежали 4 села, 2 сельца, 54 деревни, 12 селищ и 95 пустошей. Во второй половине того же века, времени пребывания в Ферапонтове опального патриарха Никона (1666—1676), за монастырем числились 324 крестьянских двора. А по переписи 1678 года здешним монахам принадлежали 464 крестьянских двора. До отмены монастырского землевладения в 1764 году за Ферапонтовым монастырем числилось 2150 крестьянских душ.
     
      К землям Ферапонтова монастыря примыкали угодья Федосьина Городка. К Федосьинской волости относились: село Федосьин Городок, деревни Тетерино, Кузьминка, Вырокино на реке Шексне, деревни Ростани, Дьяков Починок, Ховроньино у Юдина озера, у озера Буерко деревня Окулово, где жили «крестьяне Осипко Парфентьев, Фомка Ефимов, Сидорко Ефимов, Кузька Дмитриев, Тренька Иванов, Васка Иванов, Наумко Сидоров, Филька Нечаев, Савка Левин» и деревни по 4—8 крестьянских дворов в конце Бородавского озера — Малино, Мыс, Прокопово, Горка, Степанове, Зайцеве, Плешево, Филиппово, Лукинское. После голода и морового поветрия 1578 года на месте бывших деревень образовались пустоши Балуево и Высокое, а у озера Буерко пустоши Алексеевская и Пугино. Таким образом, волость Федосьина Городка состояла из одного села и 36 деревень, в которых насчитывалось тогда 175 крестьянских дворов. К волости относились погосты на реке Шексне у Горицкого девичьего монастыря, у Саральского озера с церковью Рождества Христова, у Бородавского озера с церквами Николая чудотворца и Параскевы Пятницы, поставленными заново после 1555 года.

      Интересна история и самого села Федосьин Городок. Само название его говорит о том, что в далеком прошлом здесь было небольшое укрепление. Село находилось на берегу Шексны в расстоянии версты от Воскресенского Горицкого монастыря вверх по течению реки. В XVI веке писали, что село невелико, но в нем есть «место дворовое, где стоял царя и великого князя двор, рубленный всей волостью, а жил в нем наместник князя».
      В XIV веке село Городок было дано в приданое дочери Ивана Васильевича Калиты Федосье, на которой женился белозерский князь Федор Романович. С тех, пор село стало называться Федосьин Городок. Кроме этого села в приданое княгини входили и другие села на Белом озере — Суда, Колакша и Слободка.
      Князь Федор Романович и его сын Иван вместе с другими двенадцатью белозерскими князьями и тысячами русских воинов погибли на Куликовом поле в 1380 году. Овдовев и потеряв сына-наследника, княгиня Федосья имела право на владение землями и селами только до конца «живота своего». После смерти все ее приданое должно было вернуться к московскому князю, поэтому она часть земель с деревнями продала боярам Монастыревым, в том числе Федосьин Городок — некоему Цыпляте Монастыреву. После смерти Федосьи Монастыревы так или иначе теряли право владеть этими землями, и по завещанию княгини села Суда, Колакша, Слободка отошли московскому князю Дмитрию Донскому, а села Федосьин Городок и Волочек подарены великой княгине Евдокие, жене князя Дмитрия. Земли эти вновь стали дворцовыми и управлялись с тех пор из Москвы. В тот же период потеряло самостоятельность и Белозерское княжество, оно стало удельным, а с 1485 года окончательно вошло в состав Московского государства.
      В дошедшей до нас царской грамоте 1530 года указываются дворцовые езовые деревни, в том числе и деревни Федосьина Городка. Немецкий авантюрист Генрих Штаден, служивший опричником у Ивана Грозного, отмечал в своих записках о Московии: «По реке Шексне нет городов или замков, но по дну забиты сваи из бревен, на них ловится осетр, который идет из Каспийского моря и направляется к Белому озеру. Осетр этот поедается при дворе великого князя».
      С 1620 года деревни волости Федосьина Городка числятся за помещиками, получившими их за службу царям. Так, по свидетельству Константина Евграфовича Золотилова, владевшего усадьбой в Федосьином Городке в 1874 году, подарил имение Золо-тиловым царь Алексей Михайлович. В 1912 году в этом исчезнувшем ныне селе было всего три дома с четырьмя жителями — служителями Преображенской приходской церкви.
      Установлены имена и других помещиков волости Федосьин Городок. Деревни вблизи Ферапонтова монастыря принадлежали: Федосово — помещику Лимановскому (до него Ходневу), Оденьево — помещице Барыкиной, Малино — помещику Щепину, Ивановская — помещику Комаровскому, Мыс — помещику Базилевскому (до него Максимову), Прокопово — также помещику Базилевскому. Небольшая деревня Есюнино принадлежала двум хозяевам — Базилевскому и Комаровскому, в деревне Балуево было сразу три хозяина — Киреевский, Языкова (до нее Чеглова), Лимановский. Деревней Окулово владел Востинский. Владельцы деревень вокруг Ферапонтова в основном проживали в уездном городе Кириллове, бывая в своих усадьбах лишь изредка.
     
      От небогатых, но по-своему замечательных усадеб, украшавших в конце XIX — начале XX века окрестности Ферапонтова монастыря, в некоторых случаях дошли только названия, в других — фундаменты домов и заглохшие парки, не утратившие, однако, своего поэтического обаяния и исторической ценности. Пожалуй, самое притягательное из этих своего рода достопримечательностей — село Цыпино, что в полутора километрах от Ферапонтова у подножия Цыпиной, по-местному Роскиной, горы, вблизи Ильинского озера.
      В конце XIX века в Цыпине жил священник здешней Ильинской церкви Иван Михайлович Бриллиантов со своим многочисленным семейством. В 1895 году ему на смену пришел священник Александр Максимович Фомин, дом которого поставили напротив дома Бриллиантовых. Рядом с отцом Александром жила семья дьячка Кирова, а на входе в село стоял дом Добрынских.
      Обитатели Цыпина имели свою землю, которую и обрабатывали своими руками. Взять семью Бриллиантовых: возле дома они разбили цветник и сад, старательно защищенные от ветров с трех сторон елочками, а с южной стороны — Цыпиной горой, создающей свой микроклимат. Пахотные земли Бриллиантовых тянулись вдоль дороги в Ферапонтово, сразу за мостом через речку Каменку и вдоль берега Ильинского озера по дороге в Загорье, подходя вплотную к восточной стене Ильинского погоста. Овощи Бриллиантовы выращивали на месте бывшего двора пономаря Маркела Павловича Инопина. О семенах овощей заботились заранее, нередко заказывая их в Петербурге по специальному каталогу. В голодные 1918—1919 годы хлеба у Бриллиантовых уродились неважные, но изобилие овощей и яблок позволило выменивать на них мед, сено, дрова. Сад и огород Бриллиантовых удивляли приезжавших к ним разнообразием фруктов, цветов и диковинными для того времени овощами — помидорами. Жители Цыпина не просто растили и собирали урожай, но сохраняли и украшали свою землю, высаживая деревья вдоль полей, укрепляя склоны. Так, спуск к речке Каменке, где некогда был вырыт пруд, они укрепили елями, от села к Ильинскому озеру высадили березовую аллею, где 2 августа в престольный праздник Пророка Илии устраивали гулянья. Бриллиантовы вырастили целую рощу, которая называется «Ольгиной рощей». В свое время вход в Цыпино украшала резная арка, сделанная братьями Бриллиантовыми.
      В Цыпине с 1830-х годов действовала приходская школа. Поначалу она помещалась в доме священника Соколова, затем Бриллиантова. В 1884 году ей выделили одну комнату «в 8 аршин ширины и 10 аршин длины при 3-х аршинах высоты», во вновь построенной каменной богадельне. А в 1902 году, в основном на средства прихожан, поставили деревянное здание школы. В семье Бриллиантовых были люди разнообразных интересов и профессий. Здесь постоянно жил врач Алексей Михайлович Бриллиантов, часто наведывался Александр Иванович Бриллиантов, ставший известным церковным историком. С 1918 года тут постоянно жил Иван Иванович Бриллиантов, написавший лучшую книгу о Ферапонтовой монастыре. Замечательными людьми были и другие члены семьи Бриллиантовых. Не одно десятилетие Цыпино являлось настоящим очагом культуры и просвещения всей округи, притягательным для всей здешней интеллигенции.
      На левом берегу Пятницкого озера расположено сельцо Фефелово, некогда относившееся к Иткло-Боровскому приходу. Озеро это образовалось в результате разлива реки Итклы, вытекающей из Иткольского озера и через речку Порозовицу питающей обширное Кубенское озеро. В сере дине прошлого века в сельце Фефелово располагались две господские усадьбы. В одной из них жил подпоручик Федор Данилович Головин, а в другой — дворянин, титулярный советник Арсений Арсеньевич Богданович. Его сын, Николай Арсеньевич,
      в 1897 году был предводителем уездного дворянства. Владельцы первой усадьбы менялись неоднократно. После 1909 года там появился новый хозяин — Зосима Иванович Маркелов. Он постоянно жил в селе Благовещенье, ныне Волокославино, но на лето с семьей переезжал в Фефелово. Если Богданович держал конный завод, то Маркелов имел в Благовещенье винный завод, в Кириллове — пивоваренный, в деревне Есюнино Кленовской волости — гидролизный. Сын его, Иван Зосимович, был преуспевающим лесопромышленником. Зосима Иванович и его сын не чурались благотворительности. На их деньги построен дом для работников Благовещенской медлечебницы, по их инициативе в 1914 году в Благовещенье открыли Высшее начальное училище, а в 1916 году — реальное. Тем не менее в октябре 1918 года большевики выселили Маркеловых из Благовещенья в Фефелово, а вскоре выгнали и оттуда. Через два года большой двухэтажный маркеловский дом с двумя флигелями перешел к коммуне «Просвет». Его перевезли из Фефелова и поставили на северном берегу Бородавского озера в деревне Захарьино Родинского сельского совета.
      В фефеловском доме Богдановича долгое время размещалась школа. В 1960-е годы здание разобрали. Часть дома перевезли в Ферапонтово — в нем размещался промтоварный магазин.
      Пять километров от Ферапонтова по старой Кирилловской дороге — и вы в Лукинском, где сохранились остатки другой старинной усадьбы. Лукинское стоит на красивом мысу, песчаные берега круто спускаются к Бородавскому озеру. Неподалеку шумит Священная роща, некогда излюбленное место праздничных гуляний здешних обитателей. Господский дом стоял посреди парка, где кроме привычных лип росло много боярышника. Жили в усадьбе когда-то Василий Николаевич и Раиса Николаевна Сиверские, по происхождению из крестьян. Фамилия Сиверские — новоприобретенная, говорящая о месте их рождения, деревне Сиверово Ферапонтовской волости. По отцу брат и сестра назывались Евстратовы. Сиверские-Евстратовы вели в уезде небольшую торговлю, имели магазины в Ферапонтове, но не выдержали конкуренции. Пришлось усадьбу Лукинское отдать за долги предприимчивому кирилловскому купцу Александру Александровичу Валькову, сестра которого, кстати, была замужем за Зосимой Ивановичем Маркеловым. О размахе торговли купца Валькова можно судить по сохранившейся рекламе, предлагавшей покупателям чай, колониальную бакалею, русские и иностранные виноградные вина, водку. В Кириллове Вальков имел свое крендельное и булочное производство, в его лавках, стоявших по Гостинодворской, ныне Комсомольской улице, продавался самый ходовой товар — свечи, краска, гвозди... Колониальными товарами Вальков торговал в доме, где теперь размещается милиция, а на углу Гостинодворской и Большой Вологодской (улица Победы), на месте нынешнего рынка, стоял его двухэтажный деревянный дом с пивной лавкой и книжным магазином.
      Основной доход приносили купцу маслобойные заводы. Вальков успешно повел дело, устроив две маслобойни даже в Сибири, около Кургана.
      Через свои лавки он расплачивался за скупаемое молоко частью производимого продукта, а излишки сбывал втридорога. В Кирилловском уезде Вальков также завел несколько маслозаводов, получающих сливки. Один из них действовал в центре города, на Гостинодворской улице. В Лукинском кирилловский купец завел полукаменный коровник на несколько десятков голов, а рядом завод, производящий сливки и сыры. Двухэтажный усадебный дом Валькова в Лукинском в 20-е годы стал общежитием коммунаров. В 60-е годы один из его этажей разобрали и перевезли в Ферапонтово — ныне это спортзал при ферапонтовской школе.
      На высоком берегу Бородавского озера в семи километрах от Ферапонтова расположена усадьба Горка. Во второй половине XIX века здесь жил помещик Василий Федорович Комаровский. Ему же частично принадлежали деревни Зайцеве и Есюнино, чьи земли соседствовали с землями Никольской Бородавской церкви, построенной в 1791 году.
      В 1895 году Комаровский продал усадьбу Горка дворянину, гласному уездного земского собрания и члену кирилловской управы Александру Алексеевичу Николаеву. Последний владелец в декабре 1917 года был арестован за то, что отказывался выехать из своего дома. Его выслали в Олонец, где он и умер.
      В наши дни в местечке Горка среди старинного парка стоит деревянный двухэтажный особняк, к которому подводит березовая аллея. От другого крыльца сбегает на берег озера, к баньке, тропинка, обсаженная соснами. Поляну перед домом красиво обрамляет череда берез. Южный склон холма засажен елями, образующими треугольник с прудом посередине.
      Никому из прежних владельцев здешних усадеб не пришлось дожить свой век у родного гнезда. Новая власть не только лишила имущества прежних хозяев, но и выслала их за пределы губернии. Долгие годы даже дети переселенцев боялись посещать свою родину. И, глядя сегодня на заброшенные углы, бывшие когда-то очагами культурной жизни края, не покидает ощущение досады за бездарно растраченные богатства и силы народа.
      В округе Ферапонтова монастыря находилось несколько приходских церквей, замечательных своей архитектурой. Когда речь заходит о русском деревянном зодчестве, невозможно обойти вниманием церковь Положения пояса и ризы Богородицы из села Бородава. Этот скромный бревенчатый храм, перевезенный в 1957 году на территорию Кирилло-Белозерского монастыря, едва ли не самый ранних из дошедших до нас деревянных памятников Севера. Согласно надписи на антиминсе, храм построен в 1485 году архиепископом ростовским Иоасафом на земле, принадлежащей Ферапонтову монастырю. По его же просьбе с 1-го апреля 1489 года по жалованной грамоте архиепископа ростовского Тихона причт церкви Ризположения в Бородаве освобождался от церковной дани и пошлин. Церковь была поставлена при впадении речки Бородавы в Шексну в 25 верстах от Ферапонтова монастыря.
      В XV веке у церкви Ризположения располагался погост и деревня Бородава. До нас не дошли сведения о числе жителей в этом поселении в средние века, но известно, что в XIX веке количество дворов достигало 24-х, а число жителей — 53-х мужского и 78-ми женского полу. Из «Ведомости о церкви Рождества пресвятой Богородицы Кирилловского уезда в селе Вогнема за 1848 год» мы видим, что церковь Ризположения на Бородаве «приписана к сей церкви издавна... служение в ней бывает 2 июля и 31 августа и во другие дни по случаю там кладбища».
      Сама деревня Бородава в 1960-х годах попала в зону затопления при строительстве новых шлюзов в системе Волго-Балта. А церковь — северная красавица — встала сиротой на пустом дворе Кирилло-Белозерского монастыря-заповедника. Здесь ее отреставрировали, освободив от поздних деталей. К сожалению, девятнадцать древних икон из этого храма, переданные на реставрацию в Москву, назад так и не вернулись. Среди них и наиболее известная — «Положение ризы и пояса Богоматери» XV века...
      Но Ризположенский храм не был единственным украшением Ферапонтовской округи. На противоположном берегу Бородавского озера стоит Никольская церковь. В 1950-е годы с нее сняли главу и сделали двухскатную кровлю, и оказалась она на территории пионерского лагеря «Чайка», теперь в ней в летнее время живут дети.
      История церкви Николая Чудотворца на Бородаве уходит в далекое прошлое. Можно допустить, что время ее основания близко к церкви Ризположения. В Писцовой книге XVI века читаем: «Погост у озера Бородавского. А на погосте церковь Николая Чудотворца древяна клецки да церковь теплая Параскевы нареченная Пятница, древяна вверх. А в церквах образы и книги, и свечи, и ризы, и колокола и всякое церковное строение — мирское. А церкви ставят приходом... А стал тот погост и церкви поставили ново на бородавской земли деревни Зайцева после Федора письма Чюлкова». В 1791 году Никольская церковь была перестроена, появился «теплый» престол во имя преподобного Антония Римлянина. Церковь обшили тесом, побелили и покрыли черным железом, рядом построили деревянную колокольню. В 1801 году в полутора верстах от церкви в деревне Малино поставили деревянную часовню во имя Владимирской Божьей Матери.
      От XIX века по Никольской церкви на Бородаве среди прочих документов дошли до нас церковные ведомости с 1858 по 1915 год, которые позволяют судить о числе деревень в Бородавском приходе, времени возникновения новых деревень, количестве жителей каждой деревни, о числе проживавших там дворян, крестьян и военных. К примеру, в 1911 году в приходе проживали 654 человека, на каждого крестьянина приходилась 31 десятина земли. Небезынтересен и тот факт, что «Общества трезвости в приходе нет, да и пьянства нет, так как прихожане весьма бедны и с великим трудом прокармливают себя и свои семейства...»
      * * *
      Когда размышляешь о будущем северной русской деревни, не покидает чувство тревоги.
      Судьба ее опять на переломе. Не успели вроде порадоваться, что деревня и ее обитатели болезненно, но все-таки пережили начавшийся в 1960-х годах опасный период планомерного уничтожения малых деревень и переселения их жителей в безликие поселки городского типа. Ряд исторических деревень Бородавской округи был стерт с лица земли. В одном только Ферапонтовском сельском совете за последние пятнадцать лет недосчитались деревень пятидесяти.
     
      И вот беда грозит с обратной стороны. Истосковавшиеся по свежим овощам горожане захватывают участки, вытесняя немногих оставшихся на земле коренных жителей. Не зная вековых традиций землепользования, временные хозяева способны за короткий срок нанести невосполнимый вред хрупкой природе Русского Севера.
     
      ГАЛИНА ИВАНОВА
     
      ИГУМЕНЬЯ ТАИСИЯ
     
      Память о игуменье Таисии всегда будет жить, пока стоит Ферапонтов монастырь. Упраздненный в 1798 году, он получил второе рождение благодаря усилиям этой самоотверженной женщины.

      Игуменья Таисия звалась в миру Мария Васильевна Солопова. Она родилась в дворянской семье в 1840 году и получила прекрасное образование в Павловском институте благородных девиц в Петербурге. Склонность к духовному совершенствованию и усердие к вере проявились в ней рано. Сразу после окончания учебы в 1861 году она поступила послушницей в Тихвинский Введенский монастырь.
      В Тихвине Мария пожила недолго. Ее перевели в Новгород — сначала в один, а потом в другой монастырь. Занималась она обучением детей, ходивших в монастырскую школу, была казначеей, письмоводителем, регентшей церковного хора. В 1879 году срок послушания закончился, и она приняла постриг с именем Таисия. Образованность и искренняя тяга к праведной жизни, а не дворянское происхождение и знакомства, приобретенные новопостриженной инокиней в светской жизни, открывали для нее доступ к кабинетам гражданских правителей и духовных иерархов. Способности Таисии были замечены, и в марте 1881 года она получила назначение начальницей женской общины.

      Леушинский Иоанно-Предтеченский монастырь в Череповецком уезде не принадлежал к числу известных и не мог похвастаться древней историей. В Череповецком уезде недалеко от Шексны находилось небольшое имение инженера-поручика Н. Н. Каргопольцева. Его мать, собрав пожертвования, начала строить в деревне Леушино храм, который был освящен в честь Иоанна Предтечи 17 июня 1862 года. Каргопольцева вскоре перевели на службу в другую губернию, и он продал имение петербургскому купцу Максимову. Купец, скорее всего, в имении не жил, поэтому и дозволил монахине Сергии из рыбинского Софийского монастыря поселиться здесь с шестью немолодыми девицами. В 1875 году в имении Максимова была учреждена женская община. Вскоре Сергия отбыла на покой обратно в Рыбинск, а делами общины занялась монахиня Горицкого монастыря Леонтия. При ней начали строить кельи и служебные корпуса.
      Из рук Леонтии управление общиной и приняла монахиня Таисия. Первые ее начинания были направлены на просвещение. В октябре 1881 года она открыла церковно-приходскую школу при общине, а через два года учредила церковно-учительскую школу для девочек-сирот из семей духовного звания. Заботами Таисии преображалась и сама община: строились храмы, службы, возводилась ограда. В 1885 году община была преобразована в монастырь, а Таисия возведена в чин игуменьи.
      С особым усердием занималась Таисия устройством школы и воспитанием будущих учительниц. В монастыре удалось собрать хорошую библиотеку, для которой выстроили специальное здание. На всю губернию прославился хор Леушинского монастыря, где профессионально пели около пятидесяти сестер. По праздникам к ним присоединялись девочки из учительской школы.
      Энергия игуменьи Таисии проявлялась далеко за пределами собственной обители. В короткое время она учредила подворья своего монастыря в Череповце и Петербурге. Празднование в 1898 году 500-летия Ферапонтова монастыря и вызванные этим событием публикации местных историков И. И. Бриллиантова и Н. П. Успенского заразили игуменью Таисию идеей восстановления забытого исторического места. По ее ходатайству в 1904 году Синод разрешил учредить в Ферапонтове женский монастырь «с таким числом инокинь, какое обитель в состоянии будет содержать на свои средства».
      Из Леушинского монастыря в Ферапонтово сначала переселилось несколько монахинь. С их помощью Таисия начала приводить в порядок запущенные и полуразрушенные монастырские строения. Ей удалось увлечь идеей комплексной реставрации Ферапонтова монастыря многих знаменитых историков и архитекторов, членов императорской Археологической комиссии, под надзором которой велись все ремонтно-восстановительные работы на старинных церковных памятниках. Дважды — 27 мая 1912 и 13 апреля 1914 года — проводились всероссийские сборы пожертвований на восстановление Ферапонтова монастыря, эти деньги позволили вести научную реставрацию.
      Разумеется, игуменью заботило благолепие. Искала она пути к духовному возрождению древней обители. Как и в Леушине, по ее инициативе в 1905 году были открыты в Ферапонтове женские рукодельные курсы, а спустя четыре года — церковно-приходская школа. Как всегда, предметом ее особого внимания стал церковный хор. Для обучения этому искусству Таисия пригласила в Ферапонтово оперного певца М. А. Гольтисона, который успешно руководил хором из двадцати монахинь и десяти учениц монастырской школы.
      Имея бесчисленные хлопоты в Ферапонтове, игуменья Таисия приложила руки к восстановлению Троицкой Синеозерской пустыни в Устюженском уезде, основала женский Воронцовский монастырь в Псковской епархии. Она часто сопутствовала знаменитому в начале XX века проповеднику отцу Иоанну Кронштадтскому в его поездках по России.
      Таисия была не только деятельным подвижником и превосходным организатором. Не чужда была ей и поэзия. Вышло пять книжек ее стихов на религиозные и нравственные темы. Одно стихотворения игуменьи Таисии — «Как Петр, я в море утопаю» — М. А. Гольтисон переложил на музыку.
     
      Как Петр, я в море утопаю
      В волнах житейской суеты;
      Как он, и я к Тебе взываю:
      «Наставниче, спаси, спаси!»
      Ты всемогущ! Тебе возможно
      И бури словом укрощать,
      И по водам ходить невлажно,
      Громам и ветрам запрещать.
      Ступи ж Божественной стопою
      На волны сердца моего! —
      Оно умолкнет пред Тобою.
      И вкусит мира Твоего!
      Ты, как Петру, простри мне руку
      И, как ему, скажи и мне:
      «Почто сумнишься, маловере,
      Мужайся, и придешь ко Мне!»
     
      Скончалась Таисия 21 января 1915 года Ее похоронили в любимом Леушинском монастыре. Могила знаменитой ферапонтовской игуменьи ушла на дно Рыбинского водохранилища, которое покрыло всю Молого-Шекснинскую низменность, город Мологу, несколько окрестных монастырей и множество сельских храмов.
     
      ГЕРОЛЬД ВЗДОРНОВ
     
      ЛЕТОПИСЕЦ ФЕРАПОНТОВА
      ИВАН ИВАНОВИЧ БРИЛЛИАНТОВ
     
      Церковная и околоцерковная литература дореволюционной эпохи, прежде всего XIX и начала XX века, на редкость богата описаниями монастырей и отдельных храмов. Это и понятно, если учесть место и роль церкви в народной и общественной жизни царской России. Особенно велика церковная литература, относящаяся к монастырской истории. Вряд ли какой из более чем тысячи монастырей, существовавших в России к началу века, не имел одного-двух, а то и доброго десятка разновременных изданий, в которых излагались обстоятельства возникновения иноческой общины и подробно описывались монастырские здания и находящиеся в них предметы старины. К этой своеобразной исторической литературе, увы, не составлено сколько-нибудь полного указателя. Сотни публикаций рассеяны в разного рода местных и специальных журналах, газетах и сборниках, не поддаются учету даже отдельно напечатанные брошюры и монографии. А между тем среди этого перечня печатных изданий есть немало замечательных произведений, которые принадлежат перу видных ученых и краеведов, превосходно знавших историю предмета. К числу таких не стареющих образцов историко-церковного жанра по праву относится монография И. И. Бриллиантова о Богородице-Рождественском Ферапонтовой монастыре.
     
      Иван Иванович Бриллиантов родился 25 января 1870 года в селе Цыпино неподалеку от Ферапонтова монастыря. Его отец — Иван Михайлович — был священником в храмах Илии Пророка и великомучеников Георгия и Димитрия на местном погосте. Уже одно это обстоятельство предопределило дальнейшую судьбу Ивана Ивановича. Подобно трем своим братьям он пошел обычной для детей из духовного сословия стезей: в возрасте десяти лет мальчик был отдан в уездное духовное училище в городе Кириллове, после завершения которого родители перевели его в Новгородскую Духовную семинарию. Несмотря на малоблагоприятную обстановку такого рода учебных заведений, ярко запечатленную в «Очерках бурсы» Н. Г. Помяловского, Иван Иванович отлично миновал программу семинарских наук, но, быть может, желание приобретать новые знания послужило причиной того, что он не стал священником. С 1891 года Иван Иванович — студент Петербургской Духовной академии, куда несколькими годами ранее поступил и его старший брат Александр. За вычетом семи лет, когда Александр Иванович преподавал в Тульской Духовной семинарии, вся зрелая жизнь братьев Бриллиантовых была отдана родной академии: Александр Иванович занимал здесь кафедру общецерковной истории (1900— 1918), а Иван Иванович состоял в должности помощника инспектора и одновременно преподавал в двух столичных духовных училищах. Будучи холостыми, они снимали общую квартиру, что не могло не способствовать и общности их интересов в научной и просветительской работе. Даже каникулярные летние месяцы они неизменно проводили вместе в родной деревне Цыпино, и, надо думать, книга Ивана Ивановича о местном крае постепенно вызрела из впечатлений от совместных прогулок по окрестностям.

      В отличие от Александра Ивановича Бриллиантова, автора ряда монографий и статей, литературное наследие Ивана Ивановича невелико. Собственно говоря, им подготовлены всего лишь две работы, причем обе они приурочены к юбилейным датам. Возникли они как бы по случаю: в 1897 году он опубликовал небольшую брошюру к 500-летию Кирилло-Белозерского монастыря, а в 1899 году появилась его книга о Ферапонтовой монастыре.
      Несмотря на широкую известность Ферапонтова — прежде всего из-за фресок Дионисия, которыми украшен собор Рождества Богородицы, — книга И. И. Бриллиантова знакома только специалистам, изучающим историю местного края. А между тем она заслуживает совсем иного отношения: это, без всякого сомнения, лучшая книга о Ферапонтове. Она дает взвешенную, иной раз даже осторожную, но на редкость полную и живую картину истории как собственно Ферапонтова монастыря, так и его ближайших окрестностей.

      Соответственно основной своей цели — по возможности доступно рассказать об истории местного края — И. И. Бриллиантов берет в качестве ключевых сюжетов три темы: историю Ферапонтова монастыря и его древних зданий, историю десятилетнего пребывания в Ферапонтове патриарха Никона и очерк о родном для автора селе и погосте Цыпино. Судя по материалам его личного архива, И. И. Бриллиантов пользовался немалым числом старинных книг, рукописей и документов, которые способствовали основательности его труда. Обращаясь к неизданным в то время житиям двух первых игуменов Ферапонтова — преподобных Ферапонта и Мартиниана,— он реконструировал первоначальную историю обители и затем ее расцвет в XV—XVI веках. Яркой чередой возникает перед нами портретная галерея известнейших церковных деятелей, связавших свою жизнь с Ферапонтовом и нередко тут же погребенных.
      Но не только первые строители Ферапонтова прославили монастырь. XV и XVI века оказались особенно щедрыми на пребывание здесь деятелей церковной культуры. Вызванные из тьмы прошлого, они словно живые проходят перед нами в книге И. И. Бриллиантова: и пермский епископ Филофей, и епископ суздальский Ферапонт, и бывший киевский митрополит Спиридон, и основатель углицкого Учемского монастыря Кассиан, и заезжий агиограф серб Пахомий, и русский писатель ферапонтовский инок Пассий. Однако две исторические фигуры поставлены И. И. Бриллиантовым на первый план: ростовский архиепископ Иоасаф, скончавшийся в Ферапонтовом монастыре в 1514 году, и опальный патриарх Никон, сосланный царем Алексеем Михайловичем в Белозерье и десять лет проведший в Ферапонтове. Именно Никон, чье имя было известно каждому русскому человеку, пробудил новый интерес к Ферапонтову, и едва ли не сразу после появления книги И. И. Бриллиантова началась новая глава в истории монастыря, продолжающаяся и по сей день. Однако в этой главе довольно скоро определился другой акцент, связанный с вопросами не истории как таковой, а истории искусства, причем и тут И. И. Бриллиантов показал себя в качестве открывателя. Он первым опубликовал надпись на софите северного дверного проема с упоминанием имени художника Дионисия и его детей, расписавших монастырский храм Рождества Богородицы, и высказал обоснованное предположение, что это тот же художник, который в 1481 году вместе с двумя другими иконописцами был приглашен для написания иконостаса в Успенском соборе Московского Кремля. Примечательно, что заказчиком московской работы Дионисия был ростовский архиепископ Иоасаф, бывший, судя по всему, и заказчиком последнего, самого выдающегося творения Дионисия — фресок Ферапонтова монастыря.

      История Ферапонтова невольно поражает исследователя резкими перепадами славы и захудалости. Уже в XVII веке обозначились черты кризиса, и ссылка сюда в 1667 году патриарха Никона красноречиво показывает Ферапонтово как своего рода неогороженную тюрьму. Переписка монастырских властей с Москвой на предмет содержания опального патриарха полна жалобами на бедность и скудость обители, для которой Никон явился, с одной стороны, обузой и неприятностью, а с другой стороны — источником выгоды и привилегий, поскольку высылавшиеся из Москвы средства на относительно сносное житие Никона в какой-то мере поддерживали и предназначенный ему монастырь. Удаление Никона в 1676 году в Кириллов обернулось заметным ухудшением Ферапонтова, быстро клонившегося с этих пор к окончательному разорению и упадку. В 1764 году, когда по указу императрицы проводилась «инвентаризация» российских монастырей, Ферапонтов едва избежал упразднения: он оказался последним в ряду уцелевших третьеразрядных монастырей, обреченных, по существу, на вымирание из-за недостатка монахов и средств на их содержание. Так, собственно, и случилось в 1790 году, когда по решению Синода он был наконец закрыт и превращен в обыкновенный сельский приход. Ферапонтов беден своей иконографией, сохранилось не более пяти-шести его изображений «дофотографического» периода. Одно из самых старых — вид монастыря на иконе XVIII века преподобных Ферапонта и Мартиниана, хранящейся в Кирилловском музее. Именно эта икона была известна и И. И. Бриллиантову, который воспроизвел рисунок с нее в своей книге. Несмотря на повреждения живописи, икона дает хорошее представление о состоянии монастыря накануне его закрытия. Он был тогда обнесен деревянной оградой с башенками по углам, вдоль южного и восточного прясел ограды стояли невысокие (кажется, одноэтажные) кельи и амбары, в восточной стене прорублены ворота на хозяйственный двор, а на скошенном северо-западном прясле стены — водяные ворота, через которые возили и носили воду из озера в поварню: скат холма в этой части монастыря был тогда более пологим, чем теперь. Близ озерной отмели с западной стороны стояли амбары и бани, а через протоку между Бородавским и Паским озерами, как и ныне, был переброшен деревянный проезжий мост. По существу та же картина представлена и на рисунке 1835 года — с той, однако, разницей, что значительная часть ограды утрачена, на руинах поварни и у торца Святых ворот сооружены двухэтажные деревянные дома, перед аркой ворот устроен навес, а в нижней части реки Паски видна внушительная часовня, увенчанная крестом. Несколько иначе написана панорама монастыря в 1868 году на стене в церкви Мартиниана близ раки преподобного — здесь все, на первый взгляд, по-прежнему, но монастырь заключен в кольцо каменной ограды, сооруженной настоятелем прихода Арсением Разумовским в 1840 году.

      Конечно, рисунки, гравюры и живописные изображения Ферапонтова дают лишь общее представление об ансамбле монастыря и не в состоянии дать истинную картину сохранности его отдельных зданий и художественных памятников. Настенное изображение в церкви преподобного Мартиниана способно даже ввести нас в заблуждение, поскольку решительно все представлено тут как после капитального ремонта и реставрации. Но уже книга И. И. Бриллиантова, выход которой состоялся ровно треть века спустя, опровергает это ложное впечатление: автор в немногих словах отмечает запустение и ветхость монастыря. Когда вскоре после выхода книги было проведено специальное инженерное обследование зданий Ферапонтова, выяснилось, что подавляющая часть их уже давно находилась на грани скорого разрушения и исчезновения. Книга И. И. Бриллиантова появилась как нельзя более кстати, так как она послужила толчком к началу научной реставрации и восстановлению Ферапонтова. Издание, предпринятое с научной целью, неожиданно, быть может, для самого автора предопределило всю дальнейшую необычную судьбу Ферапонтова монастыря.
      По обычаю, И. И. Бриллиантов разослал свою книгу не только друзьям и специалистам, но и ряду влиятельных лиц, обладавших правом или возможностью сделать что-то для улучшения монастырской, церковной и народной жизни в его родных местах. Одно из ответных благодарственных писем он получил от игуменьи Иоанно-Предтеченского Леушинского женского монастыря из Череповецкого уезда Новгородской губернии, в состав которой по тогдашнему административному устройству входили Ферапонтово и Цыпино. Игуменья Таисия была известна в общественных кругах как энергичная устроительница новых и возобновительница старых женских монастырей и вместе с тем как близкий друг выдающегося церковного деятеля этой эпохи Иоанна Кронштадтского. Иван Иванович в полной мере оценил отклик на свою книгу, посколько он содержал практические предложения по восстановлению Ферапонтова. Вот текст письма Таисии: «Милостивый Государь, достопочтеннейший Иван Иванович! Простите неоплатную Вашу должницу за ее упорное и долгое молчание! Назовите ее за это как хотите: неаккуратной, невнимательной, небрежной и тому подобной, только — не неблагодарной; ибо я и действительно весьма и весьма признательна Вам за присланный мне Вами экземпляр «Описания Ферапонтовой пустыни», этот Ваш многополезный и священный труд. Прочтение его произвело на меня то впечатление, что во мне возгорелось сильное желание возобновить эту старинную святую обитель, превратить ее, конечно, в женскую. Не почтите добрейший Иван Иванович, эти слова мои пустыми, как говорит ся, для прикрасы сказанными думаю. Вы знаете, что я не из таковых, говорю Вам серьезно — что я даже задумывалась, как бы осуществить эту мысль; одно только что решительно обезоружило меня, то это сознание, что неудобно же мне самой навязываться на такие дела; а если бы был хоть малейший намек со стороны архиепископа — я бы не отказалась. Ведь кроме моей Леушинской обители, как известно Вам, совершившейся при моем посредстве (конечно, единственно с помощью Божией) из ничего до настоящего своего благоустройства и благолепия, которым превосходит она и первоклассные монастыри, Господь привел мне устроить или, вернее сказать, споспешествовать устройству и еще 3-х обителей в разных губерниях по благословению о. Иоанна и по просьбе местных епископов и, конечно, прежде всего не без соизволения нашего Владыки. И все эти обители уже существуют и несмотря на свое новоначалие — процветают. А Ферапонтова обитель, можно сказать, под руками, и я бы не отказалась приняться за дело. Только силы-то мои действительно уже заметно уходят, здоровье изменяет, по всему видно, что старость входит в свои права. С другой же стороны, думаю, не своими силами совершаем мы дела таковые, а сила Божия действует в немощах наших. Пишу это Вам только для того, чтобы сообщить, какое впечатление произвела на меня Ваша книга...»
      В той части своего труда, где речь идет об окрестностях Ферапонтова, особое внимание автора обращено на выяснение истории села и погоста Цыпино, находящихся в полутора километрах к югу от монастыря. Здесь находился дом родителей, и все окрестности — холмы, луга, пашни, речки, озера, леса, дороги и тропы — с детских лет были известны ему как самые близкие и милые места на свете. Дом Бриллиантовых в Цыпине напоминал собою мелкопоместную «дворянскую усадьбу», атмосфера которой в значительной мере определялась принадлежностью двух братьев Бриллиантовых к элитарному профессорскому и административному составу Духовной академии, а одной из сестер — Агнии — пребыванием в столичном институте благородных девиц. Два других брата Бриллиантовых — Леонид и Вениамин — тоже пошли по учительской части: Леонид окончил Духовную семинарию в Новгороде, а Вениамин, исключенный из той же семинарии «за нарушение установленного порядка поведения за богослужением», обучался позже в Петербургском университете. Семья в целом была в Цыпине оазисом интеллектуальной жизни, который, как и тысячи других усадеб в разнообразных уголках царской России, не мог не повлиять на окружающую действительность. Это был в равной мере дом веры и дом образования. Недаром в 1902 году при открытии новой церковно-приходской школы на Цыпине преемник Ивана Михайловича Бриллиантова священник А. М. Фомин, женатый на Екатерине Ивановне Бриллиантовой, произнес речь, в которой прозвучала знаменательная мысль: «Школа есть место святое и после церкви самое важное». И совсем не случайно, наконец, то обстоятельство, что подавляющее большинство прежних и нынешних Бриллиантовых было и остается в благородном сословии учителей сельских и городских общеобразовательных школ. Дом Бриллиантовых в Цыпине был построен в 60-х годах прошлого столетия и первоначально ничем не отличался от домов соседей-крестьян: это была одноэтажная изба-пятистенок со светелкой на чердаке, с огородом и небольшим числом хозяйственных построек на заднем дворе. Около 1900 года был надстроен второй этаж с балконами, бревенчатые стены обшиты тесом, и дом приобрел городской вид. В нем появляется кабинет Александра ° Ивановича с профессорским письменным столом, в двух комнатах размещается обширная библиотека с книгами на русском и многих иностранных языках, оба этажа наполняются предметами городского быта, зеркалами и всем тем, что выделяет жильцов подобного дома из общей крестьянской среды. С течением времени выращивается сад с фруктовыми деревьями и ягодными кустарниками, высаживаются цветники, розарий, редкие сорта овощей, а в свободных от застройки частях села — еловые и березовые аллеи и даже рощи. Круглый год в этом доме кипела жизнь, слышались неумолчные ребячьи голоса, а в летние месяцы начиналась беззаботная каникулярная пора. Праздники, свадьбы, крестины, похороны, открытие сельской школы, приезды на каникулы и отъезды в Петербург Александра и Ивана Бриллиантовых, охоты, катание в лодках на Ильинском и Бородавском озерах, прогулки в лугах, посещение монастыря и погоста, вечера в доме, сбор ягод и яблок, варка варенья, покосы, жатва хлеба и льна — все это запечатлено в семейном фотографическом альбоме Бриллиантовых, уцелевшем у Г. Л. Чичериной (урожденной Бриллиантовой) в городе Лихославле Тверской области. Это полнокровная жизнь дореволюционной деревни, на которой держалась вся прежняя российская действительность.

К титульной странице
Вперед
Назад