Сцена "Вечер в Сорренте" завершает "театральный период" Тургенева 1840-х - начала 1850-х годов, она же - последнее из трех драматических произведений писателя, действие в которых разворачивается на основе любовно-психологического конфликта.
В первой пьесе этого рода ("Где тонко, там и рвется") самим названием заявлялась особая "тонкость" предмета сценического изображения: причудливые изгибы любовных переживаний человека. В "Месяце в деревне", где события происходили в течение четырех дней, заглавие декларировало разомкнутость пространственно-временных границ для сферы чувств.
В "Вечере в Сорренте" Тургенев отказывается признавать за любовными переживаниями право на устойчивость и определенность: не просто "тонкая материя", а неуловимая субстанция, не имеющая формы и каких-либо очертаний. Вместо длительной череды суток в названии "Месяц в деревне" - спрессованный до предела временной отрезок - вечер, вместо усадебного, устоявшегося бытия - недолгое пребывание в гостинице приморского городка в Италии.
Две пространственно-временные координаты организуют взаимодействие структурных уровней пьесы: мгновение и море. Мгновение олицетворяет краткость, быстротечность чувств, море - незыблемость и постоянство существования мира. "Слышите вы его мерные, протяжные всплески?" - спрашивает один из персонажей Бельский (249; II; 474). И эта фраза предназначена не только слуху девушки, с которой объясняется Алексей Николаевич, но предпослана и читателю (зрителю), нуждающемуся, по Тургеневу, в том, чтобы присутствие моря ощущалось безусловно и неотвратимо.
Море в Сорренте - всегда рядом с человеком, его дыхание влияет на здешнюю жизнь не только через воздух и погоду, оно рождает особое психологическое состояние эмоциональной приподнятости, связанной с соприкосновением с вечностью.
Сам миг причастности общему ходу бытия прекрасен и обворожителен, имеет магическую силу воздействия на чувства человека.
Именно это подтвердят в конце пьесы четыре главных действующих лица:
Надежда Павловна. Но не забуду я этого вечера в Сорренте...
Бельский. Ни я.
Мария Петровна. Ни я.
Аваков. Да никто его не забудет!
Но финальная фраза произведения все-таки прозвучит отрезвляюще:
Надежда Павловна. Ну, погодите, Сергей Платоныч, не отвечайте за других. (249; II; 478).
Власть мгновения сильна, но недолговечна. Внешнее действие пьесы "Вечер в Сорренте" как раз и строится на демонстрации обволакивающего колдовства мига, внутреннее - на развенчании его магии. Зримые события обретают наглядно благополучную завершенность, ибо образуются две супружеские пары; психологическая же мотивировка поступков персонажей указывает на непреодоленную конфликтность их взаимоотношений, ибо в одной паре мужчина (Бельский) слишком порывист и непостоянен в своих чувствах, чтобы Мария Петровна могла надеяться на продолжительное счастье с ним, в другой - женщина (Надежда Павловна) слишком раздражена предстоящим союзом племянницы и своего бывшего поклонника, чтобы Аваков имел полную уверенность в искренности ее решения выйти наконец за него замуж.
До конца в этой небольшой пьесе своих чувств никто не осознает и не хочет осознавать. В ней, по определению А. Р. Кугеля, "все намек, все недоговоренность". Известный критик и театральный деятель "серебряного века" зыбкость происходящего считал главной чертой произведения: "Ни одно слово не говорится в прямом и совершенно истинном значении, но так, что о смысле его - другом, не наружном - надо догадываться. И не только догадываться нужно нам, зрителям, но как будто это же нужно для самих действующих лиц. Что-то еще не оформилось, что-то еще бродит . Это не сон и не вполне явь - но явь еще не наступила, а сон уже отлетел" (126; 73).
Пьеса как раз и начинается с мучительного пробуждения саратовского помещика Сергея Платоновича Авакова. Он с изумлением оглядывается вокруг и еще не освободившись от сонных оков, вопрошает: "Да где ж это я? ... В Италии?" (249; II; 463). После сладких видений родного края возвращаться в прекрасную, но чужую итальянскую реальность не хочется. Во сне Аваков счастливее, чем наяву. Любовь к своенравной Надежде Павловне Елецкой гонит русского барина по Европе.
Как Сергей Платонович попал в эту кабалу, неизвестно. Впрочем, мало что сообщается и о самой виновнице душевных волнений Авакова. В афише она представлена как тридцатилетняя вдова, имеющая племянницу восемнадцати лет. Почему девушка путешествует с тетей, где ее родители, в пьесе не говорится. Не сказано ничего и об умершем муже Елецкой. Биографические сведения, или, как именует А. Чичерин присущий Тургеневу принцип характеросложения, "гнездовое строение образа" (276; 47), в этом произведении не используется. За исключением сна Авакова, раскрывающего его тоску по привычному быту русского помещика, никаких иных деталей из жизни на родине героев пьесы не приводится. Есть вполне распространенная и хорошо знакомая Тургеневу ситуация - путешествие русских дворян по Европе.
Биографический контекст событий писателю в данном случае не важен. Он акцентирует внимание на психологических деталях, которые вырисовываются из характеристик, данных персонажами друг другу. Так, Аваков говорит о Елецкой: "Когда-то это она успокоится, когда-то ей наскучат, наконец, все эти новые лица" (249; II; 464), Бельский признается: "А должно сознаться, удивительная она женщина! Умна, насмешлива, мила..." (249; II; 472), затем добавит, что "премилая женщина, но ужасная кокетка" (249; II; 473).
Лихорадочная жажда новых впечатлений определяет доминанту этого характера в пьесе. Нереализованная женственность, капризная изломанность и восхитительная безответственность читаются в образе Елецкой. Не случайно Л. Лотман увидела в нем "предвосхищение типа Раневской" (141; 178). От чего бегает Надежда Павловна - неизвестно, к чему стремится - не знает сама. Рим - Неаполь - Корсо - Сорренто - впереди Париж. Там, возможно, сложившееся здесь, в Сорренте, не получит своего развития. Во всяком случае, обмен репликами между Елецкой и Аваковым звучит весьма двусмысленно. Нельзя точно определить, к чему относятся слова сомнения женщины: то ли к отъезду домой, то ли к собственному браку с Аваковым, то ли к замужеству племянницы:
Надежда Павловна. Мы непременно едем в Париж, молодые люди там женятся...
Аваков. Мы все там женимся. А там и домой.
Надежда Павловна. Ну, это мы увидим... (249; II; 478).
Бытовая неустроенность существования Надежды Павловны породила неустойчивость и неопределенность ее жизневосприятия, способность радоваться и подчиняться энергии мгновения, постоянно искать это состояние временной эйфории.
Как человек попадает под власть мгновения, показано в пьесе на примере объяснения Бельского с Марией Петровной, кульминационном эпизоде произведения.
Разговор начинается с попытки преодолеть обоюдную неловкость. Мария Петровна сочувствует Бельскому, которого Елецкая не взяла с собой на прогулку. Алексей Николаевич, желая объяснить девушке перемену в своих чувствах, вспоминает историю трехмесячной давности, когда он на карнавале в Корсо впервые увидел тетю с племянницей на балконе. "Я знаю, какое она тогда произвела впечатление на меня...", - честно признается Бельский, имея в виду Надежду Павловну (249; II; 474). Мария Петровна подхватывает тему и очень живо восстанавливает картину: "Да... помню, как вы с улицы поднесли ей вдруг на машинке букет и как она сперва испугалась, потом засмеялась и взяла ваши цветы" (249; II; 474).
Миг был неповторим для Бельского: суета и яркие краски карнавала вынесли его взору из общего потока прекрасную женщину, возвышающуюся над толпой. Безоглядно он бросился к ней - но очарованности хватило только на три месяца, потому что в силу вступили иные мгновения, не менее поэтичные и эмоционально захватывающие. Там, в Корсо, был карнавал: калейдоскоп лиц, движений, какофония звуков и красок. Здесь, в Сорренте, - небо, звезды и море, утопающее в лунном свете.
У Тургенева нет специальных ремарок, программирующих присутствие этих природных явлений в декорационном оформлении. Речь о них ведет БельскиЙ, прибегая к описанию ночного пейзажа в момент наивысшего эмоционального подъема. Автору пьесы не нужна картонная предметность бутафорских звезд, его заботит создание особой сценической атмосферы, которая заставила бы зрителя ощущать дыхание природы, а не лицезреть ее в виде расписных декораций. Поэтому Тургенев и не фиксирует в ремарках конкретных примет природных реалий.
Можно предположить, что писателя не устраивала мера условности современного ему театра, не имевшего на то время в своем арсенале художественных средств для создания целостного образа спектакля, когда пространственная среда обитания действующих лиц пьесы приобретает метафорическое значение.
Еще до появления искусства сценографии Тургенев в пьесе "Вечер в Сорренте" предположил, что драматургическое произведение "прочитывается" не только вербальным способом, но и через пространственно-звуковую реализацию внутреннего смысла.
В сцене объяснения Бельского с Марией Петровной освещение, звуки музыки, шепот моря, мужская и женская фигуры на фоне окна воплощают лирическую стихию жизни. Она не имеет определенных, установленных очертаний, но отрицать ее невозможно. Душу зрителя лирический поток, по авторскому замыслу, должен захватить также неожиданно и властно, как раздавшиеся под окном аккорды гитары в ответ на мольбу Бельского: "Боже мой! боже мой! сердце во мне так бьется - я хочу высказаться наконец - и не могу... Если б хоть что-нибудь в эту минуту..." (249; II; 475).
Певец-импровизатор пришел на помощь Алексею Николаевичу. Серенада заполнила пространство: "эта неожиданная песнь, этот сладкий итальянский голос" (249; II; 476). Восторг благодарности Бельского так велик, что денежная плата певцу кажется ему несоразмерной. Не давая Марии Петровне отойти от окна, Алексей Николаевич направляет на девушку пламя свечи со словами: "Постойте, Мария Петровна, постойте... До сих пор мы наградили в нем ремесленника, но я хочу теперь благодарить художника..." В ответ они слышат понимающий возглас итальянца: "Ah, que bella ragazza!" (Ах, какая красавица) (249; II; 476). Фауст бы не выдержал и произнес: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"
Бельский желает растянуть блаженство - он объясняется в любви Марии Петровне и тут же просит руки девушки у только что вернувшейся с прогулки Елецкой. Миг улыбнувшейся удачи ловит и Аваков. Задохнувшись от радости, что не Надежду Павловну зовет под венец ее бывший поклонник, Сергей Платонович моментально благословляет молодых и в очередной разделает предложение Елецкой. Ослабев от неожиданности случившегося, вдова наконец согласие дает и против брака племянницы не возражает.
Все главные действующие лица пьесы оказались пленниками мгновения. В "Вечере в Сорренте" продемонстрирована неизбежность такого плена и его недолговечность. Миг любовного порыва у Тургенева не сильнее времени, как это было утверждено Пушкиным в знаменитом стихотворении, посвященном Анне Керн. Автор "Вечера в Сорренте" убежден, что "чудное мгновенье" меньше целой жизни.
Одно мгновение на карнавале породило влюбленность Бельского в Надежду Павловну, другое, на берегу моря, заставило объясниться с Марией Петровной. Ценность любовного озарения для Тургенева бесспорна, но преходяща. Это противоречие определяет характер взаимоотношений персонажей пьесы, психологическая неукорененность чувств становится источником постоянного драматизма их существования.
Некоторые исследователи (Л. Гроссман, М. Клеман, А. Муратов) считают, что "Вечер в Сорренте" примыкает к жанровому образованию, именуемому провербом ("драматической пословицей"). Но для пьесы этого ряда даже на уровне внешних примет "Вечеру" не хватает остроты словесного поединка в диалогах, назидательной наступательности и выводов, напряженности психологической борьбы между персонажами.
В "Сорренте" дуэтная конфликтность сознательно снижена, поскольку автора интересует противоречивая природа самого любовного чувства, неустойчивая, непостоянная, плазматическая. Для ее обнаружения Тургенев использует соответствующую драматургическую технику, создающую особую атмосферу зыбкости происходящего. Этот "драматургический импрессионизм" служит показателем постоянства его поисков новых форм сценической выразительности.
Эти поиски привели Тургенева к созданию драмы с ярко выраженной лирической основой, когда определяющим моментом сюжетного развития произведения становится напор эмоциональной стихии, энергия человеческих чувств.
В начале ХХ века А. Блок возобновит драматургические поиски в этом направлении, в связи с чем исследователь творчества поэта Ю. Герасимов назовет Тургенева одним из его предшественников. Ученый отметит, что с именем Тургенева связано "усиление лирического начала в русской драматургии" и это "в известной мере подготавливало появление лирической драмы Блока" (65; 577).
Сам Тургенев, судя по тому, что при жизни пьесу в печать не отдавал, не был уверен в эффективности достигнутых результатов. Ю. Оксман даже предлагал рассматривать "вечер в Сорренте" "только как приложение к установленному самим Тургеневым корпусу "сцен и комедий" (172; 223).
Тем не менее, пьеса органично вписывается в логику драматургического творчества писателя. В ней он продолжает разрабатывать тип действия на основе любовно-психологического конфликта, характерного для таких драм, как "Где тонко, там и рвется" и "Месяц в деревне", а в определении природы конфликта в "Вечере в Сорренте" исходит и уверенности в ее метафорической сути, что присуще всем произведениям Тургенева для сцены.