Святой отец, покрыт мирскою пылью,
К тебе пришел я. Кратко осеня
Мою главу святой епитрахилью,
Ты отрешил от прошлого меня.
Сергей СОЛОВЬЕВ
Народ Божий нуждается в пастырях - охраняющих, учащих и управляющих. Это общее положение Православия о священстве дополняется уверенностью в том, что служителем Церкви становятся не по человеческой воле, а силой Духа Святого. Только Он поставляет земного человека на служение тайносовершения, учительства и управления. Именно поэтому служители Церкви именуются ДУХовными лицами, ДУХовенством.
Высшей является епископская степень, или - архиерейство. В Русской православной церкви ахриерейский сан может иметь следующие именования: епископ, архиепископ, митрополит, патриарх. По древней традиции в архиерейство посвящают лишь священников, принявших монашество и имеющих сан архимандрита.
В духовной литературе отмечается: "Церковная иерархия имеет божественное установление... Сам Иисус Христос избрал 12 апостолов, чтобы они были строителями тайн Божиих. В свою очередь апостолы, деятельность которых была направлена Духом святым и живым примером Спасителя, также избрали на служение Церкви известных лиц и таким образом установили тот порядок непрерывного священства, который соблюдается в Церкви до настоящего времени".
Епископ совершает все семь таинств (крещение, миропомазание, покаяние, причащение, брак, елеосвящение и рукоположение). Только он имеет власть совершать таинство рукоположения - передавать через возложение своих рук благодатный дар Святого Духа другим, т. е. ставить новых священнослужителей. Епископы являются церковными администраторами - управляют епархиями. Власть архиерея в Православой церкви весьма велика, они почитаются как преемники апостолов.
Второй степенью является пресвитерство (пресвитер, иерей, священник, до XVIII века даже в официальной документации- поп). Священник стоит во главе приходского клира и является единственным свершителем богослужений-в этом состоит его первая функция. Он же совершает шесть (из семи) христианских таинств. Третья его задача состоит в научении прихожан истинам веры. Священник призван быть душепопечителем-уметь понимать внутреннюю жизнь своих прихожан, наставлять их в различных жизненных ситуациях, наказывать за отступления от норм поведения, предупреждать от дурных дел-"знать, что сказать больному, сомневающемуся, бесстрашному".
В храме священник следит, чтобы каждый член причта занимал свое место и исправно исполнял возложенные на него обязанности. Он заботится о благолепии храма, о его внешнем порядке, о надлежащем содержании храмовых святынь, икон, богослужебных книг, облачений и церковной утвари. Он не имеет права без воли епископа предпринимать чего-либо существенно важного в своей церковной деятельности (ремонтировать храм, похоронить самоубийцу, обвенчать несовершеннолетнего, выехать за пределы прихода на длительный срок и др.).
Старшие из священников называются протоиереями (протопопами). Священник-монах именуется иеромонахом, а также-если возглавляет монастырь или несет ответственное послушание - игуменом и архимандритом.
К младшей степени священства относятся диаконы. Их назначение - вспомоществование, поскольку диакон служит при таинствах, но не совершает их. Диакон готовит священные сосуды, возносит молитвы во время богослужения, читает вслух Евангелие, совершает каждение (обход храма с горящим кадилом) и др.
Хороший диакон, обладающий музыкальным слухом и выразительным голосом, заметно украшает богослужение, делает его эмоционально ярким. Не удивительно, что диакон, стоящи; ступенью ниже священника, всегда ценился очень высоко, был своего род,; роскошью прихода.
Старшие диаконы именуются протодиаконами (обычно-в городских и кафедральных соборах). Диаконы-монахи именуются иеродиаконами, архидиаконами.
Помимо священнослужителей (духовенства), большая группа служащих в храме именуется церковнослужителями. Среди них-дьячки, пономари, псаломщики.
Священным саном они не обладают. Их главное назначение-оказание помощи священнослужителям во время богослужения и требоисправления: чтение положенных текстов, разведение огня для кадильницы, приготовление просфор, вина и воды, соблюдение чистоты в алтаре. Они исполняют и клиросное послушание (читают и поют на клиросе), сопровождают священника при посещении им прихожан, читают синодики (поминания). Дьячки, как правило, вели всю храмовую документацию.
При храме служит также просвирница. Чаще всего это пожилая женщина, в обязанность которой входит выпечка просфор - ритуальных хлебов, изготовляемых по особому рецепту.
Об этих служителях Церкви, их истории на Севере, положении в обществе, проблемах и пойдет речь в очерке.
Сквозь толщу столетий дошли до нас имена епископов, служивших Церкви и народу в первые века христианизации Севера. Их немного, и наибольшей известностью среди них пользуется выдающийся миссионер и просветитель епископ Стефан Пермский. Уроженец Великого Устюга, сын соборного причетника, овладев грамотой и получив "книжное научение", он оказался в братии ростовского монастыря во имя святителя Григория Богослова. Монастырь обладал великолепной библиотекой, а среди монахов было немало грамотных и ученых книжников. Получив монашеский постриг, Стефан сам много занимался переписыванием книг, читал, целыми днями не выходил из книгохранилища. Способности молодого монаха были замечены и оценены: Ростовский владыка Арсений возвел его в иеродиакона, а Коломенский архиепископ Герасим рукоположил в иеромонаха. Его, как хорошо знающего зырянский язык, начали готовить к миссионерской деятельности в Коми крае. Стефан составил зырянскую азбуку и перевел на их язык Евангелие, Апостол, Псалтырь, Часослов, а также наиболее необходимые книги Священного Писания. От церковной власти он получил благословение, святое миро и антиминсы для совершения церковных служб, от Великого Князя-охранные грамоты. И в 1379 году Стефан выехал в Великий Устюг, а оттуда на Пырос (Котлас), на Вилядь, где совершил первые массовые крещения язычников. На следующий год он достиг устья реки Выми - места пересечения важнейших путей сообщения Коми края. Здесь же находилось одно из популярнейших языческих святилищ древних коми. Миссионер превратил Усть-Вымь в свою резиденцию и на отпущенные ему средства возвел первый христианский храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы.
Стефан предпринимал все, что в его силах, для христианизации коми. Он избрал единственно правильный путь: терпеливо готовил помощников и миссионеров из местного населения, категорически отказываясь от насильственного русификаторства. Вот почему в первую очередь он создал школу для мальчиков-зырян, где начал обучение пермскому и русскому языкам, а также основам богослужения, которое также перевел на местный язык. Наиболее способных и достойных священного сана он посылал в Москву для рукоположения. Одновременно Стефан совершал поездки по краю, разрушал языческие капища, совершал многочисленные крещения, непрерывно проповедовал.
Большое впечатление на всех оказала победа Стефана в своеобразном диспуте с главным жрецом Памом. В ходе его Пам вызывал Стефана пройти через огонь и воду, чтобы доказать правоту и силу своей веры. Миссионер согласился, но взял и жреца за руку, чтобы идти в огонь вместе с ним: Пам устрашился. Стефан предлагал идти и в воду, но результат был таким же. Посрамленный Пам с остатками своих единоверцев вынужден был уйти.
Так прошло долгих четыре года. Стефан видел: чтобы брошенные им семена дали всходы, необходимо придать оформляющейся здесь церковной жизни каноническое завершение. Он выехал в Москву и на встречах с Великим Князем Дмитрием Донским и митрополитом Пименом стал убеждать их в целесообразности образования епархии в Коми крае. Ситуация сложилась редкостная - предлагалось создать архиерейскую кафедру в обширной земле, едва затронутой христианизацией, где и церкви-то можно было пересчитать по пальцам, в то время как на всю Московскую Русь насчитывалось лишь полтора десятка архиереев. Тем не менее вопрос был решен положительно - новая епархия, помимо миссионерских задач, должна была способствовать укреплению политических позиций Москвы на северо-востоке. Зимой 1383 года Стефан был возведен в высокое архиерейское достоинство с титулом "Епископ Пермский". От Великого Князя он получил административные права и грамоты на земельные владения для архиерейской кафедры.
Епископ Стефан еще 13 лет жизни отдал Коми краю. Он воздвиг и освятил несколько небольших монастырей, продолжал миссионерские поездки, поставил первые храмы и часовни по Вычегде, Сысоле и Выми, расширил деятельность школы.
Политическая ситуация на периферии тогдашней государственности была такова, что Стефану Пермскому пришлось проявить немалые дипломатические и административные способности, чтобы отстоять право епархии на существование и целостность. Так, в первые годы существования епархии обострились отношения с Новгородом, рассматривавшим земли Коми в сфере своего традиционного влияния. Факт утверждения епископии в Усть-Выми церковные власти Великого Новгорода встретили весьма прохладно. Известно, что новгородцы в 1385-1386 гг. даже совершали набеги на вычегодские земли, что заставило Стефана маневрировать, обращаться к помощи своих земляков-устюжан и использовать их силы для отражения новгородской вольницы. Вскоре после этого Стефан использовал удобный политический момент-Новгородская республика потерпела ряд поражений от Дмитрия Донского, ослабла и вынуждена была платить Москве контрибуцию- для визита в Новгород.
Приезд в старинный церковный центр Руси опытного миссионера и просвещенного иерарха оказался как нельзя кстати и для новгородцев, ибо здесь разгоралась очередная волна ересей-так называемых стригольников. Стефан написал яркое полемическое сочинение, в котором обличал еретиков и поддерживал православные догматы. Авторитет епископа-миссионера оказал большое воздействие на нормализацию церковной жизни в Новгороде. Имела успех и дипломатическая часть поездки - Новгород признал новую епархию.
Стефану Пермскому, фактически ставшему и первым администратором Коми края, приходилось отражать набеги вогулов и вятчан, принимать меры к предотвращению голода в неурожайные годы, утверждать правый суд и т. д. Скончался Стефан во время третьей поездки в Москву в 1396 году и был похоронен в Кремле, в церкви Преображения. Через полтора века он был причислен к лику святых. Так, по достоинству была ощенена деятельность святителя Стефана Пермского.
После смерти Стефана Пермского его кафедру последовательно возглавляли: Исаакий (1398-упомин. до 1416), Герасим (убит не ранее 1441), Питирим (упомин. в 1447-1448, убит в 1455), Иона (1459, убит в 1471). Последние трое погибли от рук язычников и были причислены Церковью к лику святых.
Затем пермские владыки стали носить титул епископов Пермских и Вологодских. Эту кафедру занимали: Филофей (1472-1501), Никон (упомин. с 1502 по 1514), Пимен (упомин. с 1520 по 1524), Алексий (1525-1542), Киприан (1547-упомин. до 1558), Иоасаф (1560-1506?), Макарий (упомин. в 1568-1574), Варлаам (упомин. в 1577-1584), Антоний (1585-1587); архиепископы Вологодские и Великопермские: Иона (1588-1604), Иосаф II (1604-1609). Сильвестр (1609-1613), Нектарий (1613-1617; 1625-1626), Макарий II (1617-1619), Корнилий (1620-1625), Варлаам II (1626-1645), Маркелл (1645-1663). При Маркелле произошло изменение границ епархии, и он стал именоваться Вологодским и Белозерским. Его преемником был архиепископ Симон (1664-1684).
С XV века стал оформляться многочисленный слой приходских священников. В течение нескольких десятилетий интенсивного сельского храмостроительства потребовались сотни пастырей для приходского служения. Поразительно, как просто и естественно Церковь и народ решили эту задачу. Крестьянский край стал изыскивать достойных кандидатов в своей среде: в северной деревне утвердилась выборность приходского клира. Строго говоря, этот обычай не был чертой только северной деревни, но именно здесь он наиболее гармонировал с общим строем крестьянской общины, получил повсеместное распространение и прочно закрепился на несколько столетий.
Документы донесли до нас красочные описания выборов деревенских священников в XVI-XVII веках. Кандидат в священники обращался с просьбой к "миру" об избрании его на вакантную должность. И если он был выбран-"излюблен", -то составлялась особая о том грамота. В ней указывалась дата, перечень имен избирателей с церковными старостами во главе, назывался "излюбленный" кандидат, перечислялись его достоинства и будущие священнические обязанности, определялись условия вознаграждения. Выбор заканчивался "рукоприкладством" (подписями) церковных старост и избирателей. Вместе с грамотой о выборе сочинялась челобитная архиерею о поставлении (т. е. рукоположении) избранного.
Имея эти грамоты, кандидат в священники вместе с представителями мира отправлялся к архиерею: в Вологду, Новгород, а позднее-в Холмогоры и Устюг. В кафедральном городе его подвергали испытанию: проверяли знание основ веры, умение читать и писать, петь. Затем крестовый архиерейский иеромонах подвергал кандидата исповеди. И если после испытаний и исповеди он признавался достойным священства, то архиерей при богослужении в кафедральном соборе совершал акт рукоположения. Вновь рукоположенный получал официальный документ-"ставленную грамоту", с которой возвращался в свой приход уже законно рукоположенным священником.
Таким образом, при избрании клира как бы сосуществовали две власти: мирская и церковная. Первая подбирала кандидата и определяла условия его содержания. Вторая, оценив его качества, выражала несогласие (крайне редко) или согласие, и осуществляла духовно-канонический акт посвящения.
Между избранным священником и крестьянским миром оформлялись договорные обязательства с обычными их признаками: сроком, свидетелями, взаимными обязательствами, неустойкой при их нарушении. Записывалось обязательство священника быть во всем послушным миру, а также право последнего "отказать" священнику в месте в случае нарушения им данных обязательств. Большая часть порядной записи отводилась под перечисление материального обеспечения священника (содержание жилья, предоставление земельного участка). Подробно перечислялись размеры вознаграждения за различные богослужебные действия: "А от Петровския молитвы... брати яйца и масло, где что дадут. А великолепные и богородицкие хлебы има-ти с обжи по хлебу, каков бог лучит*. А ризы и стихарь и патрахиль** держати свои; а родильнице дати молитва и младенцу имя и крестити, и четыредесятная молитва*** дати, и оттого взяти 6 денег, а до кума и до кумы дела нет. А кого лучится маслом соборовати, и от того имати по гривне, и хлеб и скатерть, каково лучится. А от погребения имати с большого по грошу, а от младенца по две денги, а от венчания по грошу". В подобном перечне вознаграждения за церковные требы, кажется, не упущена ни одна мелочь.
От договорных текстов складывается впечатление, что взаимоотношения мира и приходского духовенства были слишком просты, утилитарны: клир обязывался совершать богослужения и таинства, мир-вознаграждать за труды. И только. Однако в реальной жизни все было сложнее.
С одной стороны, исследователи XIX века, видимо, правы, невысоко оценивая место и роль сельского духовенства в жизни крестьянского общества XV-XVII веков. П. Знаменский приводит полные горечи слова святителя Дмитрия Ростовского, направленные в XVII веке в адрес священников: "Что тя приведе в чин священнический? То ли, дабы спасти себе и иных? Никакоже, но чтобы прекормити жену и дети, и домашния... Поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса". Другой дореволюционный историк В. Верюжский пишет о том, что сельское духовенство, происходившее на Севере из крестьян, мало чем от них отличалось: "...оно было только грамотным, но почти таким же невежественным в истинах христианской веры, как и простая народная масса". С. В. Юшков дополняет: духовенство и само относилось индеферентно к своей незначительности, к своей духовной бедности, боялось общественной деятельности.
* Т. е. дважды в год по караваю хлеба с определенной площади
** Ризы, стихарь, епитрахиль - священнические облачения.
*** Молитва, которую дает священник женщине на сороковой день после родов.
Затерянное в далеких просторах, без защиты церковной власти, которая тем самым как бы узаконивала существующие порядки, оно было в положении совершенно беспомощном. Общим мнением было и то, что духовенство XV-XVII веков еще не образовало на Севере определенного сословия с общностью интересов, солидарностью, сословным правосознанием. Деревенское духовенство ощущало себя скорее частью крестьянского сообщества, чем единого церковного организма.
Но в то же время известно, что народный Обычай требовал от священника весомого участия в некоторых из общественных и гражданских отношений. Это касалось в первую очередь тех случаев, когда требовалось скрепить подписью какой-либо акт, т. е. удостоверить верность всего сказанного в акте или верность исполнения обязательств, принятых на себя участниками акта.
Подпись духовника, даваемая вместо детей его духовных, заменяла собою "рукоприкладства" этих последних, в большинстве случаев неграмотных. Духовник, давая свою подпись за неграмотного сына духовного, ручался за его верность и прямодушие, как человек, несущий на себе заботу о его душе. Подписью приходского священника скреплялись также публичные волостные акты: этого было достаточно и для властей, и для суда.
Судебник 1589 года, составленный в северных черносошных мирах в качестве признанного местного правового кодекса, требовал присутствия священника при составлении умирающим духовного завещания: "А кто при смерти напишет духовную, и попу у духовные сидети". Священник в этом случае исполнял роль нотариуса, и в случае смерти завещателя он должен был принять меры к исполнению завещания. В случае же выздоровления завещателя-уничтожить духовное завещание: "А буде боль (больной, умирающий-А. К.) оживет, и попу духовная драти".
Одним словом, доверие к священному сану было настолько значительным, что во всех важнейших акциях общественного и частного характера приходской священник выступал в роли гаранта и свидетеля. Весьма скудны наши знания об имущественном положении и доходах приходских священников. Историки церкви и историки крестьянства отмечали, что главным источником содержания клира были церковные деревни, т. е. комплекс угодий - пашня, сенокос, выгоны для скота и др.,-выделяемые священно- и церковнослужителям по приговору сельского мира. Поскольку эти земли были тяглыми, т. е. состояли на государственном учете и за них полагалось вносить в казну платежи, то нес это "тягло" сельский клир наравне со всеми. Поповские и причетниковы земли по своим размерам и качеству мало чем отличались от крестьянских семейных наделов.
Духовенству полагалась также руга - денежное и натуральное вознаграждение от прихода, о чем выше уже упоминалось. Иногда вместо руги мир соглашался пахать для священника его участок. И, наконец, как уже отмечалось, служители церкви получали плату за требы.
Все это не делало приходское духовенство богатым.
В целом же приходится признать, что фактический статус духовенства XV-XVII веков, его роль в общественной жизни и духовной культуре Севера требует еще дальнейшего изучения.
Рубеж XVII-XVIII веков стал переломным временем не только в историческом развитии России, но и самым серьезным образом затронул судьбы Православной церкви. В 1700 году фактически было ликвидировано патриаршество, просуществовавшее 111 лет и придававшее Русской церкви должное возглавление, соответствовавшее ее роли и месту в православном мире.
Православная церковь вступала в сложный и мучительный период огосударствления.
От церковных иерархов "старого" воспитания такое время потребовало особого умения совместить верность вековым традициям и ценностям православия с послушанием светской власти. Такая проблема со всей силой встала и перед севернороссийскими кафедрами- старинной Вологодской и новообразованными Холмогорской и Устюжской. В этот переломный период Вологодскую и Холмогорскую кафедры возглавляли яркие и значительные деятели Русской церкви-архиепископы Афанасий и Гавриил.
Став в 1682 году первым архиереем Холмогорской епархии, архиепископ Афанасий (Любимов), занимал ее до 1702 года, вплоть до своей кончины. Его карьера была стремительна, но закономерна-после десятилетий послушания в Сибирском Далматовском монастыре и в доме тобольского архиепископа, где умный монах-книжник получил богатый опыт миссионерства и антираскольнической борьбы, он в 1679 году волей судьбы оказался в Москве. Скоро Афанасий стал патриаршим крестовым иеромонахом, т. е. находился в ближайшем окружении Предстоятеля Церкви. Через три года он сразу был возведен в сан архиепископа.
На Холмогорской кафедре Афанасий развил бурную деятельность, навсегда оставшись в истории епархии в качестве самого известного ее иерарха. Первоначально он действовал в русле забот православного архипастыря-учредителя, сопровождая свои начинания широтой замысла и организаторским талантом.
Поскольку веками севернорусские приходы отличались фактической автономией, он последовательно вел борьбу за безусловное подчинение себе приходского духовенства и старост. Формировал дееспособный аппарат архиерейской власти и суда-Судный приказ, Казенный приказ, штат помощников и т. д. Регулярно обращался к духовенству и пастве с окружными посланиями, где разъяснял вопросы православной веры и благочестия. Афанасий много ездил по Северу, всеми средствами поддерживал храмостроительство, особенно каменное. В Холмогорах, в выстроенном под его контролем великолепном Спасо-Преображенском соборе "неленостно" служил, созывая на свои богослужения множество людей и духовенство окрестных приходов. Одним словом, он стал подлинным устроителем церковной жизни в строгом соответствии с православным каноном.
Вместе с тем Афанасий видел и специфику вверенной ему паствы-раскол. Он рассылал антираскольнические сочинения, организовывал поимку и доставку раскольников в Холмогоры, разработал систему допросов и увещеваний, требовал от приходских попов письменного учета раскольников. Непримиримая позиция была у Афанасия и по отношению к протестантам- эта проблема существовала в Архангельске: единственном морском порте России. Там жило немало иностранцев, действовали 2 кирхи. Он поставил под контроль все контакты с иностранцами, добился издания царских указов о регламентации трудовых отношений русских с ними. Правда, сам владыка охотно и активно встречался с иностранцами-"еретиками",-пополнял свою богатейшую библиотеку европейскими книгами, в том числе светского и научного содержания, однако полагал, что эти контакты возможны лишь для человека образованного и убежденного в правоте своей веры.
Эпоха Петра наложила свое воздействие на деятельность архиепископа Афанасия в последние годы жизни. Будучи в отдалении от столицы, он тем не менее всегда был в курсе политических событий, светские и духовные новости стекались в Холмогоры от многочисленных корреспондентов владыки. Четырежды и надолго он выезжал в Москву сам. Очень скоро Афанасий уловил новый курс молодого царя и, считая, что тот нуждается в помощи и духовном руководстве Церкви, поддерживал его первые шаги на государственном поприще. Афанасий принимал царя Петра в Холмогорах и Архангельске, ходил с ним на Соловки, с началом Северной войны организовал сбор разведывательных данных, активно содействовал строительству Новодвинской крепости. У немолодого уже архиерея сложились доверительные отношения с юным царем. Есть сведения о намерении Петра I возвести Афанасия на пустовавший тогда патриарший престол. Однако смерть Афанасия помешала развитию этих отношений.
Как личность, архиепископ Афанасий как бы вобрал в себя черты двух эпох, на рубеже которых ему довелось жить и определять течение церковной жизни огромного края. Монах, книжник, убежденный сторонник реформированной Никоном церкви, допускавший в Холмогорах даже сожжение раскольнических учителей, он в то же время обладал жадным интересом ко всему новому, проводил астрономические исследования, написал медицинские трактаты, сочинение о мирозданий, создал иконописную мастерскую в Холмогорах. Считавший дело церковного устроения смыслом своего высокого служения, он проявлял не меньшее усердие и в делах государственных, светских.
Его современником по Вологодской кафедре был архиепископ Гавриил (Кичигин), занимавший ее с 1685 по 1707 год. До хиротонии был архимандритом весьма почитаемого Московского Ново-Спасского монастыря. Первое десятилетие служения Гавриила шло в рамках принятых традиций и отмечено активной церковно-строительной деятельностью: в архиерейской резиденции была возведена надвратная церковь, заказан в Голландии и привезен в Вологду уникальный колокол в 400 пудов для Софийского собора, вызолочены его кресты. Энергичный владыка пригласил в Вологду артель художников под руководством выдающегося мастера стенной живописи Д. Г. Плеханова, которая в 1686-1688 годах покрыла фресками стены, своды и столбы Софийского собора.
Второе же десятилетие архиерейства совпало с превращением края в важный резерв материальных и людских ресурсов для Северной войны. Гавриил волей-неволей все глубже вовлекался в водоворот дел, не свойственных обычно православному архипастырю. Однако делал их с присущим ему рвением и тщанием. Существует предание о том, что в 1701 году, после катастрофического поражения под Нарвой российской армии под командованием молодого царя, он сверх требуемой Петром I четвертой части колоколенной меди "для пушечного и мортирного литья" прислал еще 200 пудов, за что имел от царя похвальную грамоту. Несколько раз Гавриил радушно встречал в Вологде Петра (1693, 1694, 1702); в 1702 году он в кратчайшие сроки организовал строительство нескольких сотен малых речных судов - дощаников и барок - для перевозу в Архангельск снарядов, пороха и ратных людей. На деятельность Гавриила все больший отпечаток оказывал курс молодого Петра на использование средств и финансов Церкви, ее духовного авторитета, для обеспечения успехов войны и реформ.
Среди первых устюжских архиереев фигур, равных по масштабам Афанасию и Гавриилу, видимо, не было. После кратковременного правления первого устюжского архиепископа Геласия (1682-1685) фактическим устроителем церковной жизни новой епархии был архиепископ Александр (1685-1699). Сохранив хорошие связи в Москве, откуда он приехал на Устюжскую кафедру, Александр сумел добиться включения в состав епархии Яренского уезда. Год за годом он трудился по приданию Устюгу облика, достойного церковного центра: освящал новые храмы, обустраивал свою резиденцию, оформлял земельные владения архиерейского дома, добивался контроля за деятельностью церковных старост и т. п. В конце жизни принимал в своем городе Петра, идущего водой от Вологды к Архангельску. Его преемник Иосиф (1700-1719) уже не мог развернуть такой деятельности как по причине наступивших государственных ограничений, так и по причине своей старости и болезней.
С 1721 года Русская православная церковь стала возглавляться коллегиальным органом - Синодом. Наступил новый двухвековой период в ее истории. Императорской России-Синодальная Церковь: в этой формуле было заключено отнюдь не партнерство, равноправное и равночестное. То было начало эпохи государственного управления Церковью.
В Вологде после смерти Гавриила кафедру занимал в течение 1708-1715 гг. архиепископ Иосиф, а затем - в 1715-1725 гг.-архиепископ Павел, вологжанин по рождению, возведенный в архиереи из иеромонахов Александро-Невского монастыря, откуда при Петре черпались руководящие кадры церкви. После него - в 1726- -1735 гг. - епархией управлял епископ Афанасий (Кондоиди). Грек, эмигрировавший в 1711 г. из Молдавии вместе с господарем Дмитрием Кантемиром, он затем настоятельствовал в ряде монастырей. В Вологде Афанасий сыграл большую роль в становлении духовной семинарии и одним из первых забил тревогу в связи с катастрофическим положением монастырей и убылью монашества. Он прямо связывал такое состояние с разрушением монастырского хозяйства и грубым вмешательством государства в дела Церкви. В донесениях в Синод Афанасий предлагал свои меры по оживлению монастырей, но в сложное время начинающейся в стране бироновщины они не были услышаны.
С 1736 по 1740 год вологодским архиереем являлся епископ Амвросий (Юшкевич) - первый здесь архиерей-украинец. Это был известный церковный деятель той поры. Однако пребывание в Вологде он рассматривал лишь как ступень к дальнейшему церковно-административному росту и не ошибся - был переведен на Новгородскую кафедру.
Иная обстановка складывалась в эти годы в Холмогорах: архиереи часто менялись, периоды межархиерейства затягивались на месяцы и даже годы, в роли преосвященных оказывались люди, впервые приезжавшие на Север и плохо знавшие его историю и традиции.
После смерти Афанасия кафедра пустовала фактически три года. Назначенный туда в 1703 году митрополит Парфений, умер в пути. И лишь летом 1705 года в Холмогоры прибыл архиепископ Сильвестр (Крайский), открывший галерею холмогорско-архангельских епископов малороссийского происхождения. Это был человек с богатой биографией, получивший по тому времени редкое для православного архипастыря образование - кроме Киевской духовной академии, он выслушал полные курсы философии и богословия в Римской академии. Много путешествовал по разным странам, любил заниматься математическими, астрономическими и естественными науками. Сохранились его послания десятским священникам, в которых он просто и в то же время емко перечисляет грехи против Бога, Церкви и ближнего, от которых следует остерегать людей. Однако оказать какое-либо серьезное воздействие на церковную жизнь Холмогорской епархии Сильвестр не успел - через полтора года он был вызван в Москву и больше в Ход моторы не вернулся.
В 1708 году ему на смену приехал архиепископ Рафаил (Краснопольский). Он начал энергично знакомиться с епархией, побывал во многих монастырях, съездил на Пинегу, провел публичный диспут с раскольническим наставником, но многого сделать также не успел - в октябре 1711 года скончался.
После 9-месячного межархиерейства холмогорскую кафедру занял архиепископ Варнава (Волостковский), пробывший на ней с 1712 по 1730 год. Варнава многократно обращался к своей пастве с посланиями. Их особенностью было сочетание требовательности с терпимостью, принципиальности со снисходительностью к человеческим слабостям. Он писал о необходимости неукоснительного исполнения церковного благочестия и в то же время рекомендовал не требовать от рядового прихожанина излишних подвигов, дабы "не привести к мысли, что невозможно ему достойно подготовиться к причастию". Особенно большое значение Варнава придавал покаянию: "для покаяния всегда время готово, и рано, и поздно, во дни и в нощи, и за нужду - евши и пивши - и никогда да не затворяются двери святого покаяния и обращения грешника к Богу". После смерти Варнавы осталась большая библиотека - 734 книги и редкое собрание икон-185 образов.
Со смертью Варнавы вновь возникла обстановка неустойчивости. В 1731-1735 годах епархию возглавлял архиепископ Герман (Концевич), а с 1735 по 1738 год -архиепископ Аарон, прибывший, однако, в Холмогоры лишь в марте 1737 года и фактически управлявший делами лишь год с небольшим. Столь же непродолжительное время пребывал здесь и архиепископ Савва (Шпаковский) - с марта 1739 по июнь 1740.
Схожая обстановка складывалась и в Устюге. В 1719-1726 годах епархию возглавлял епископ Боголеп, хиротонисаннный из иеромонахов Александро-Невского монастыря. Получив епархиальные дела в расстроенном состоянии после престарелого Иосифа, он всю свою энергию направил на их поправку, но столкнулся с сильным противодействием консисторского клана, сложившегося здесь ранее. Его преемник прибыл в Устюг лишь через полтора года после смерти Боголепа. Это был епископ Лаврентий (Горка), малоросс, заслуживший репутацию человека "чрезмерно вспыльчивого и горячего". Он продолжил борьбу с чиновно-церковным кланом, фактически правившим епархией, но через три с половиной года без видимого сожаления выехал на место нового послушания. В 1732-1735 годах архиерействовал епископ Сергий, а его преемник - Лука (Кона-шевич) - пробыл и того меньше - 130 дней. Однако даже за столь краткий срок он сумел завести в Устюге славяно-латинское училище, войдя таким образом в историю епархии.
В деятельности архиереев петровского и особенно послепетровского времени есть ряд общих черт. Бросается в глаза частая сменяемость и некоторая небрежность в замещении отдельных кафедр. По многу месяцев и даже лет длились периоды межархиерейства. В прежние столетия архипастырь приезжал к своей пастве навсегда, жил, служил и умирал среди нее. Новое время принесло несвойственные прежде архиерейскому служению бюрократические черты - скорые переводы с места на место, поиск более престижных кафедр и пр. Лишь в Вологде наблюдалась относительная стабильность - за 33 года после Гавриила здесь сменилось лишь четыре архиерея.
Увеличился на Север приток епископов-малороссов (восемь из 15 за указанные годы), что свойственно было тогдашней государственно-церковной политике вообще. Это было свого рода отголоском европеизации в церковной сфере. В глазах власть предержащих они виделись более просвещенными, владевшими тогдашним схоластическим богословием. "Петру казалось, что через этих западных церковников русская церковь перестанет быть ему тормозом в насаждении западного просвещения и западного типа реформ", - писал А. В. Карташев.
Гнетущее воздействие оказала на архиереев политика репрессий времен бироновщины (1730-е годы), когда по стране несколько православных епископов было осуждено за нежелательные режиму политические симпатии. Поводом же для опалы могли стать, например, незначительные отступления от формы "возглашения" императорского титула во время богослужения, отсутствие архиерея в храме в "высокоторжественный день" и пр. В этом усматривалась неблагонадежность архиерея. Почти все опальные высылались на Север. Так, в 1730 годы в Крестном монастыре Холмогорской епархии "за караулом, в келье неисходно" оказался расстрига Лаврентий (бывший архиепископ Воронежский Лев), в Николо-Корельском - "безвыходно" содержался чернец Игнатий (бывший епископ Коломенский), в Спасо-Каменном монастыре Вологодской епархии инок Георгий (бывший епископ Ростовский), в Кирилло-Белозерском монастыре - монах Варлаам (бывший архиепископ Киевский).
В условиях всеобщего доносительства архиереи вынуждены были проявлять максимум осторожности к бдительности - ведь даже за промахи рядовых священников отвечали они.
Обстановка изменилась лишь с началом царствования Елизаветы Петровны (1741-1761). "Освобождение от кошмара бироновщины... ни одним сектором государственной машины не переливалось с таким торжеством и энтузиазмом, как православным духовенством", - писал один из историков Церкви.
Архангельск. Заметной фигурой елизаветинского царствования на Европейском Севере был архангельский архиепископ Варсонофий (1740-1759). Став монахом Соловецкого монастыря еще 20-летним юношей, он был отобран в любимое детище Петра-Александро-Невский монастырь, в качестве корабельного священника участвовал в первых военно-морских кампаниях русского флота. В 1720-м он возвратился на Соловки, но уже в качестве их настоятеля. Два десятилетия архимандрит Варсонофий управлял Соловецким монастырем. В 1739 году он стал членом Синода, а в июле 1740 года по рекомендации всесильного Остермана и епископа Вологодского Амвросия был возведен в сан архиепископа Архангелогородского и Холмогорского.
Варсонофий перенес архиерейскую резиденцию в Архангельск*. После известного ослабления авторитета архиереев в предыдущие годы Варсонофий посчитал необходимым прежде всего утвердить жесткую дисциплину среди духовенства, а также твердо добиваться почтительного отношения к архиерейскому сану от кого бы то ни было, в том числе и от светских чиновников. Наказания на провинившихся сыпались направо и налево, так что Синод вынужден был адресовать Архангельскому преосвященному совет "с подчиненными своими поступать без всякого гнева, духом кротости".
Полагая, что для такой бедной кафедры, каковой он полагал Архангельскую, не следует иметь большой школы-семинарии, Варсонофий повел дело к сворачиванию ее деятельности, считая усиленное многолетнее занятие латынью пустой тратой времени. Вместо этого он предпринял попытку создать в епархии несколько центров обучения кандидатов в священники - в Холмогорах, на Соловках, в Емце, Кевроле, Лампоженской слободке на Пинеге, в Пустозерске, Шенкурске и Верховажье. Труд обучения и подготовки кадров предполагал возложить на местных наиболее подготовленных священников. В целом такой проект был в известном смысле приближением обучения к практическим нуждам пастырей, хотя и грозил снижением сравнительно неплохой общегуманитарной подготовки священнослужителей, утвердившейся в семинариях. Проект остался лишь на бумаге - ломать семинарское обучение Варсонофию никто не позволил. Но его шаги были первыми попытками прорыва из царства латинской учености и схоластики.
После смерти Варсонофия наступил двухлетний период межархиерейства, завершившийся назначением епископа Иоасафа (Лясинского, 1761-1769). Ему, как всем его собратьям-архипастырям, пришлось определять судьбу монастырей в ходе секуляризации. Иоасафу из 24 мужских и 2 женских монастырей удалось сохранить 10. В одном из упраздненных-Спасо-Прилуцком- он разместил семинарию.
* С этой необходимостью Варсонофий столкнулся в связи с тем, что в архиерейскую резиденцию, построенную еще при Афанасии, по приказу императрицы было поселено свергнутое в ходе дворцового переворота 1741 года браунгшвейское семейство: экс-правительница Анна Леопольдовна, ее муж и дети.
После него некоторое время возглавляли епархию епископы Антоний (Забелин, 1770-1773) и Арсении (Верещагин, 1773-1775).
В 1775 году в Архангельск прибыл епископ Вениамин (Румовский-Краснопевков), которому суждено было пробыть здесь около 23 лет - до 1798 года. Он одним из первых стал совершать регулярные "обозрения" епархии, посещая десятки приходов, лично вникая в нужды и проблемы клира и прохожая. Епископ Вениамин был большим любителем старины, занимался коллекционированием древних летописей и манускриптов. Он предписал всем монастырям и церквам заводить специальные памятные книги и заносить в них все значительное и достойное памяти. Это было, по сути, первое начинание по развертыванию церковно-краеведческих изысканий вширь, в расчете на поддержку и понимание приходского духовенства.
Вологда. Почти одновременно с Варсонофием вступил на вологодскую кафедру епископ Пимен (Савелов). Он также прошел через военную службу, дослужился до капитанского чина. В Вологду он приехал в 1740 году 60-летним старцем и отличался набожностью, любовью к церковным службам, которые продолжались при нем по многу часов. Был строгим постником, уделял большое внимание содержанию богаделен. При нем в епархии воцарилась обстановка спокойствия и стабильности. Скончался Пимен в 1753 году. После него епархию возглавлял епископ Серапион (Лятушевич) - с 1753 по 1761 год.
Во второй половине XVIII века за 35 лет в Вологде сменилось лишь два епископа: Иосиф II (Золотой), правивший с 1761 по 1774 год и Ириней (Братанович), бывший архиереем с 1775 по 1796 год. Иосифу пришлось проводить секуляризационную реформу 1764 года. Он попытался сделать все возможное, чтобы выйти из нее с наименьшими потерями для Церкви. При закрытии монастырей он добивался, чтобы сохранявшаяся сеть православных обителей по возможности продолжала бы равномерно охватывать территорию епархии. Так, если в Кадниковском уезде - обширнейшем по площади - оставалось лишь два штатных монастыря, то Иосиф настоял, чтоб здесь сохранилось еще и 3 заштатных. А в Грязовецком же уезде, где оставалось 3 штатных, но уезд был в два раза меньше, заштатных было решено не оставлять. Важно и то, что в епархий остались наиболее старые и популярные монастыри, ставшие местом массовых паломничеств.
Епископ Ириней, установивший своего рода рекорд по продолжительности пребывания на вологодской кафедре, имел немалый авторитет в местном обществе, и к его мнению прислушивался известный администратор екатерининского времени - Ярославский и Вологодский генерал-губернатор А. П. Мельгунов.
Великий Устюг. Под стать архангельскому Варсонофию был и Устюжский епископ Гавриил (1738-1748), деятельность которого отличается от всех его предшественников энергией, широтой и целеустремленностью. В Устюг он приехал с немалым церковно-административным опытом - 4 года был архиереем в Суздале, столько же - в Казани. Почему его в последние годы бироновщины перевели в далекий Устюг со столь престижных кафедр - сказать трудно. Однако ясно, что приехал он сюда не с упавшим настроением и оставил яркий след в церковной жизни Устюжского края.
Много внимания Гавриил обращал на церковное благочиние: обновил ризницу в соборе, приобрел колокол в 300 пудов, заказал в Москве точную копию образа Благовещения пресвятой Богородицы, "из которого текло миро во времена святаго и праведнаго Прокопия, устюжскаго чудотворца", и перенес его в Устюжский собор в 1747 году. Образу покровителя города была устроена трогательная и торжественная встреча, запомнившаяся нескольким поколениям горожан.
Гавриил вникал и в проблемы приходской жизни. Он решительно поддержал практику выбора священников в Коми крае, из местных черносошных крестьян, знающих два языка, несмотря на то, что рукоположение лиц податных сословий строго запрещалось тогдашним законодательством.
Он продолжал противоборство с консисторским кланом Усовых-Фирсовых, буквально организовав против них многочисленные жалобы и обвинения.
Таким же деятельным был и его преемник епископ Варлаам (Скамницкий, 1748-1761). Суровыми и крутыми мерами он восстановил единовластие в епархии. По отношению к рядовым священникам вел себя как барин, переняв многое из крепостнического духа той России.
Екатерининское время в Устюжской епархии началось с правления епископа Феодосия (Голосницкого) в 1761 -1766 гг. Накануне секуляризации этот архиерей допустил пострижение в монашество значительного количества монастырских крестьян-половников. Возможно, это была попытка создать условия для сохранения как можно большего количества обителей в предстоящей секуляризации.
После него несколько месяцев в 1766 году управлял епархией епископ Пахомий (Симанский), а в 1767 году на кафедру заступил последний епископ самостоятельной Устюжской епархии Иоанн (Никитин), занимавший ее почти 20 лет.
Пройдя через болезненную адаптацию к жесткому государственному контролю времен Петра I и десятилетие бироновщины, когда в архипастыре желали видеть лишь слугу царя земного, православные епископы середины и второй половины XVIII века осуществляли свое служение в условиях относительной стабильности и самостоятельности действий. Но все же предыдущие десятилетия не прошли бесследно - в известном смысле перевоспитание епископата состоялось. Архиереи свыклись с синодальным управлением, научились подчеркнуто-щепетильно относиться к исполнению публичных политических акций, без видимого противодействия перенесли секуляризацию.
Кстати сказать, - последняя внесла существенное изменение и в положение епископов. Дело в том, что прежде каждый архиерей, вступая в управление епархией, одновременно становился и обладателем архиерейской вотчины: земельного владения с крестьянами. На доходы от архиерейской вотчины содержался архиерейский дом, его штат и сам преосвященный владыка. Помимо этого, архиереи собирали окладные и неокладные деньги с духовенства епархий. Со времен Петра государство наложило контроль на доходы архиерейских вотчин, часть доходов перераспределялась в казну, но архиерейские владения все же сохранялись. После секуляризации, лишенные прежних вотчин, епископы полностью переводились на государственное содержание. Совершался еще один шаг по приданию православному архипастырю статуса высокопоставленного государственного чиновника.
Не все епископы выдерживали испытание властью и порой впадали в соблазн - уподоблялись бюрократически-чиновничьей и дворянской элите: перенимали свойственные ей манеры и образ жизни, стиль обращения с подчиненными. Граничили с самодурством и чванством некоторые дела и слова Варсонофия Архангельского и Варлаама Устюжского. Именно о правлении таких архиереев писал дореволюционный историк - при них уповали на власть личности, а не на закон. И все же этот стиль не получил на Севере большого распространения- отсутствие здесь крепостнических традиций, сети дворянских гнезд, преобладание государственного крестьянства гасили эту тенденцию.
Определение четких границ каждого российского сословия в ходе реформ Петра и в последующее время непосредственно затронуло судьбы приходского духовенства. В течение XVIII столетия проводилось несколько "разборов" священно- и церковнослужителей, когда из его рядов изгонялись "праздные" элементы - сверхштатные служители, взрослые, но не определившиеся сыновья, а также духовные лица из податных сословий. Правительство таким путем искало потенциальных налогоплательщиков, резервы для рекрутских наборов, кадры для канцеляристов и пр. "Разборы" превращались в своего рода карательные акции -так, в 1736- 1738 гг. принудительно на различного рода государственную службу (главным образом- военную) было определено 184 сына священников и причетников Архангельской епархии - 75 процентов сыновей старше 15 лет. Это был чувствительный удар, который долго помнился. Законодательство XVIII века стало затруднять выбор священников из податных групп населения, поскольку это означало бы для казны потерю налогоплательщика. Да и сами крестьяне после введения подушной подати не были заинтересованы в том, чтобы лишаться одного из тех, на кого раскладывались мирские и казенные платежи. Куда проще и выгоднее было избрать в священники кого-то из сыновей умершего или престарелого попа - тогда не нужно было изыскивать новую землю для постройки дома и угодья для хозяйства. Так сама жизнь стала ограничивать прежнюю выборность наследственностью. Поиск кандидатов пошел в рамках самого духовного сословия. В общем-то это никого не удивляло: в крестьянских обычаях было нормой, если дети продолжали дело своих отцов и по мере взросления сами включались в различные формы отцовской деятельности. Естественным казалось и то, что поповские Дети продолжали служить при храме, как сыновья кузнеца, плотника и рыбака становились кузнецами, плотниками и рыбаками. В этом был определенный порядок, понятный всему деревенскому обществу.
Как и в целом по России, духовенство Севера становилось все более закрытым сословием - в него все сложней было войти представителям других групп населения. В то же время практика рукоположения крестьян не исчезала полностью.
К началу XIX века, когда севернорусские семинарии начали заполнять своими выпускниками приходские вакансии, правящие архиереи получили право довольствоваться аттестацией со стороны семинарского начальства и на ее основании распределять семинаристов по приходам без какого-либо избрания, а также и без учета наследственности. На смену выборности (в рамках наследственности) пришла назначаемость, сильно обюрократившая приходское духовенство. Впрочем, преосвященные владыки редко использовали свое право вразрез с традициями.
В то же время из среды духовенства шел непрерывный отток во все сословия. Нередки были случаи ухода священнических и причетниковых детей в крестьянство. Власти также - в случае необходимости - "вымывали" из духовного сословия немалые группы взрослых сыновей. Так, в период проведения екатерининской губернской реформы (1775), когда на Европейском Севере образовывались новые уезды и планировалось открытие многочисленных присутственных мест, возникла острая потребность в большом количестве канцелярских служителей. Взор генерал-губернатора Мельгунова устремился на церковнослужительских детей: грамотны, послушны, небогаты, а потому готовы к службе за жалование. К началу 1780-х годов по его "разнарядке" около 400 человек из детей духовенства Архангельской губернии (некоторые были уже женаты) покинули духовное сословие. На Европейском Севере при очень тонком слое горожан и дворянства местное духовенство на протяжении веков было главным поставщиком кадров для низшего и среднего звена различных государственных служб.
Окончательное оформление границ духовного сословия способствовало складыванию священнических династий.
С начала XVIII века служил в Сретенской церкви Прилуцкой волости дьячок Лаврентий Уваров. В 1755 году он записан в штатах этой церкви, будучи уже 76-летним. Имел двух сыновей - Степана и Козьму. Еще при жизни отца Степан стал попом - в этом же храме; позднее служил здесь в священном сане и Козьма. Оба они также имели сыновей, о которых исповедные книги 1793 года содержат следующие сведения: Павел Степанович служит священником, а Степан Козьмин -дьячком. Так в течение столетия три поколения Уваровых, сменяя друг друга, служили в одном Прилуцком приходе.
С 20-х годов того же века служил в Быстрокурском приходе (Архангельская епархия) пономарь Иван Степанов Карасов, имевший шестерых сыновей. Четверо из них встали на путь церковного служения: в 1755 году показано, что двое обучались в славяно-российской школе, один был уже рукоположен в священный сан и служил в Куростровской волости, а четвертый-Егор-с 1753 года (22-летним) стал служить в родном Быстрокурском приходе на отцовском месте. Через 40 лет на той же должности церковные архивы называют его сына - Сергия. Итак, вновь три поколения священно- и церковнослужителей на одном месте.
В 1794 году начал служить в Стрелицком Преображенском приходе Тотемского уезда священник Иоанн Святогоров. Затем его дело продолжил сын Владимир, прослуживший здесь с 1813 по 1851 год. В 1850 году рядом с ним начал священнодействовать его зять Вячеслав Малевинский. Впоследствии он возглавил приход и настоятельствовал до 1889 года, передав свое дело сыну Евгению. А с 1895 года и до разрушения Преображенского прихода его пастырем был Феодосии Евгеньевич Малевинский, написавший в 1903 году обстоятельное исследование по истории прихода. Пять поколений - более 130 лет служения в одном храме.
Закон и обычай всегда определяли по отношению к пастырям целый ряд морально-этических качеств:
- не быть пьяницей, ленивым, клеветником, сварливым, любодейцем, убийцей, вором и обманщиком-именно об этом должно быть записано в свидетельстве от прихожан, с которым приезжал избранный кандидат на рукоположение;
- не использовать свое пастырство в корыстных целях;
- не торговаться с прихожанами по поводу платы за требоисправление;
- всюду вести себя благочинно: скромно одеваться (но чисто и не по-нищенски), не ходить по кабакам, не участвовать в кулачных боях, не ходить простоволосым, предпочитать темную, лучше черную, одежду и т. д.
Местные епископы неустанно дополняли и конкретизировали эти требования. Архиепископ Афанасий (Любимов) особо предостерегал духовенство от пьянства и табакокурения: "...Аще бо язычницы невернии винопийц и табакопийц ненавидят и гнушаются и вельми наказуют, кольми паче нам христианам подобает от проклятого пьянства и шкаредомерзкаго и злосмраднаго та-бакопийства гнушатися и отберегати".
Любители сверх меры выпить высылались в Холмогоры, к архиерейскому дому, где "смирялись внешним наказанием без пощады", а порой ссылались на покаяние в монастыри.
Архиепископ Варнава требовал от пастырей всегда являть собою "образ чистого жития", а его предшественник Сильвестр перечислял: дабы "не держали священники по домам своим зазорных лиц и ловами и стрелянием зверей не забавлялись бы", "по кабакам священницы дабы не ходили и не заседали" и т. п.
Со временем архипастырские указания священникам становились более тонкими, конкретными, психологически выверенными. Сказывалось то, что архиереи лично объезжали приходы, своими глазами видели повседневные проблемы церковной жизни.
Так вологодский епископ, объезжая в 1898 году приходы Вельского уезда, сделал в дорожном журнале следующие записи.
"Спасская Раменская церковь. Молодому пастырю внушить, чтобы остерегался в деле пастырства сухого педантизма и самонадеянности, а позаботился бы о проникновении и себя и пасомых духом христианской любви, смирения и кротости; при таком направлении пастырства и себя соблюдет от порока самообольщения, каковый уже начинает проглядывать в нем, и в пастве своей предотвратит формальное и легкомысленное отношение к религии, что также замечено мною во время беседы с его паствою в храме. При молитвословиях - и в произнесении слов, и в тоне голоса о. Мальцеву следует избегать неуместного в молодости апломба, а больше держаться простоты и искренности, ничто театральное не должно быть присуще христианскому пастырю. Лучшим примером како подобает правити дело пастырства да послужит ему - старец-родитель его.
Николаевская Олюшинская церковь. Священнику предписать, чтобы никаких изменений в устройстве древнего деревянном храма не допускал и хранил бы его как драгоценный памятник и тип древнего зодчества деревянных православных храмов; изменения, допущенные священником в правом приделе этого храма должны быть устранены и приведены в первобытный вид ...пригласить опытного техника и, по тщательном осмотре, принять меры предосторожности в устройстве печей и дымопроводов от них.
Воскресенская Терминская церковь. Священнику строго предписать, чтобы исправился от небрежения при отправлении богослужений и торопливости в произношении молитвословий. Разъяснить сему иерею, что правильным, внятным и внушительным произношением богослужебных молитвословий он лучше всякой проповеди выполнит свой долг учительства и служения Слову, ибо при этих только условиях глубокопоучительные мысли и святые чувствования, заключающиеся в молитвословиях, будут запечатлеваться па умах и сердцах присутствующих за богослужениями".
Конечно, действительный облик пастырей не всегда соответствовал идеалам. Архивы консисторий сохранили немало дел, связанных с неблаговидным поведением духовенства. Всегда есть соблазн поддаться впечатлениям, возникающим при их чтении, и представить духовенство погрязшим в пьянстве, драках и конфликтах. Это ложный путь, хотя бы потому, что в архивах откладывались и хранились именно конфликтные дела, и легко впасть в искушение, объявив их нормой.
Между тем сам факт постоянного контроля за моральным обликом, бытовым и общественным поведением духовенства свидетельствует о том, что Церковь непрерывно самоочищалась. Пожалуй, ни одно российское сословие так жестко и публично не контролировалось с этой стороны, как приходское духовенство, ни к одному из них не предъявлялись столь высокие требования.
Пожизненное и многопоколенное служение на одном приходе роднило священника с прихожанами. Обе стороны успевали изучить друг друга досконально.
Пример тому в воспоминаниях той эпохи. "Знал и знаю я таких священников, которых весьма уважала и любила паства, знал и таких, которых она не любила, но уважала, и таких немногих, к счастию, которых плохо уважала. У одного священника, например, ни один прихожанин не смел без благословения его не только засватать невесту для своего сына, но и сварить пива для свадьбы... Легко понять, как много было силы воли и уменья у этого строгого священника, умевшего так поставить очень большой и распущенный до него приход. На погосте у него было волостное правление. Любил он заходить на дороге сюда, чтобы и здесь, в решении мирсхих дел, принимать негласное участие. Уважали его . епископы и светское начальство, а умные из прихожан называли его заочно "Владыкою"*. Этот священник-владыка был никто другой, как о. Александр Иоаннович Невенский, достойный настоятель Городищенской Богоявленской церкви Устюжского уезда. И по внешнему виду это был священник типичный. Высокого роста, хорошо сложенный, с высоким лбом, открытым смелым взглядом, звучным гол ком, хорошо образованный, мыслящий и говоривший стройно (из студентов семинарии сороковых годов XIX века), он производил впечатление импонирующее...
Другой же священник прошлого времени, не только уважаемый, но даже горячо любимый прихожанами обрисовывается несколько иначе. Веселый и добродушный, заботливый и хлебосольный, горячий и снисходительный - это Федор Иоаннович Попов. Если кто досадит ему или оскорбит его так или иначе, то он так нашумит, гак разнесет человека в ту же минуту, что не поймешь, глядя со стороны, как тут дело и уладится. А мужичок или женщина стоят и помалкивают, пока "бурлит, шумит погодушка". Пройдет полчаса. И если не ушли эти люди, конечно, отлично его изучившие, то он непременно к ним снова придет, простит и благословит, а если что еще нужно, то и сделает, а иногда и по рюмке водки подаст. Мужичок или женщина между тем кланяются и благодарят; "Спасибо, поучил ты нас, батюшка! Так ведь и надо учить нас, дураков". За всем этим никогда и никого не отпустит, бывало, без доброго совета и посильной помощи добрый о. Федор. 30 лет, кажется, он прослужил в Благовещенском приходе и заслужил название "папаши", как величали даже заглазно его приходские почитатели.
...Большинство священников нашего округа и минувшаго времени нее выдавалось, конечно, как всякое большинство, ни умственными силами, ни энергиею, но по мере сил и разумения честно исполняло свой долг служебный по церкви и приходу. Если священники этого сорта не могли говорить своих проповедей с церковного амвона, то они читали поучения печатныя с большим усердием, а простое доброе слово у них всегда и везде на устах, для своей паствы, практическими же уроками для нея служила трудовая, скромная и честная жизнь этих священников. И они вполне достойно пользовались уважением со стороны своей паствы".
В этом живо написанном воспоминании подмечено существенное изменение, происходившее в реальном статусе приходского духовенства XVIII-XIX веков. Уходили в прошлое времена договорно-партнерских отношений сельского мира и священника, столь типичные для средневекового Севера. Исчезла та степень зависимости пастыря от сельского мира, которая порой так унижала священника и беспокоила церковное сознание. Приходское духовенство все более ощущало себя полномочным и достойным служителем Церкви, оно все увереннее вставало на позиции пастырства и учительства. Все приходское духовенство Севера в течение XIX столетия, как правило, получало семинарскую подготовку. К концу столетия среди священников практически все имели за плечами полный курс одной из севернороссийских
Так принято обращаться лишь к архиереям.
семинарий. Младший причт состоял либо из лиц, окончивших духовные училища, либо получивших практическую выучку в храме. Однако и среди них все чаще встречались псаломщики, учившиеся в семинарии или окончившие ее. Разумеется, все это заметно возвышало пастырей над прихожанами, способствовало развитию катехизации, проповедничества, усилению духовного и эстетического воздействия богослужений, формированию сознательного отношения к вероучению. За два синодальных столетия приходское духовенство сделало огромный шаг вперед в своем саморазвитии и образованности.
Священническая среда теперь была способна выдвинуть ярких проповедников, слушать которых порой собирался весь город или вся волость. Так, в середине XIX века вся Вологда ходила на проповеди протоиерея Василия Нордова. Глубоко знавший Писание и психологию человека, он каждой своей проповедью заставлял богомольцев обдумывать свою жизнь как бы заново, соизмерять ее с морально-этическим учением православия. Преосвященный Иннокентий (Борисов) -один из лучших российских проповедников XIX века, называл Нордова вологодским бриллиантом. Деликатно, но метко указывал на общественные и нравственные недуги, требующие врачевания, и другой вологодский проповедник -преподаватель семинарии о. Никон. Хорошо говорил священник Алексей Яковлевич Попов (впоследствии - епископ Тогемский Павел, викарий Вологодской епархии). Вращавшийся в городском и дворянском обществе, он зорко следил за светской литературой, был знаком со всеми течениями общественной мысли и всегда был готов отозваться с церковной кафедры на то, что волновало современников. Церковная проповедь священника становилась в таких случаях событием в жизни города, оставляла след на всю жизнь.
Священник А. Попов вспоминал: "Я должен упомянуть и еще об одном проповеднике нашего времени в Вологде. Это был протоиерей Николаевской, что во Владычной слободе, церкви о. Иоанн Васильевич Прокошев... Высокого роста, красавец, с длинной седой бородой, с ярким румянцем на лице и огненным взором.., он одним своим внешним видом напоминал древних пророков и производил на людей, впервые встречавшихся с ним, импонирующее впечатление... И вот мне помнится такая картина. В одной из своих обычных импровизаций вдохновенный проповедник, с горящим взором, описав сильными штрихами дурныя последствия для необузданных нарушителей воли Отца небесного и презрителей уставов Церкви, вдруг и затих, и омрачился на несколько мгновений. В церкви водворилась могильная тишина. Тогда проповедник-оратор ставит вопрос: что же ожидает этих несчастных губителей своего счастья в доме отчем там, по ту сторону гроба? И это говорит тихо, раздельно, опустивши долу взор, как бы задумавшись и положивши правую руку на грудь. Мертвая тишина продолжается. Кажется, что никто даже дышать не смеет. Опытный проповедник-оратор, использовав момент, как нельзя лучше, с глубоким чувством, подавленным голосом, отвечая на свои вопрос, говорят так: "Страшно сказать, а сказать надобно, слушатели, ... ад!". Впечатление получилось поразительное, такое, которого нельзя забыть целую жизнь".
XVIII столетие добавило к обязанностям пастырей ведение значительной учетно-статистической документации гражданского и демографического характера. Так, с 1702 года петровское законодательство возложило на приходское духовенство оформление ведомостей о родившихся и умерших. Через 20 лет было установлено вести при церквах метрические книги. В них записывалось имя новорожденного, год, месяц и число его рождения, а также сведения о родителях и воспреемниках. Затем в них же стали регистрироваться браки. Метрики велись в переплетенных, прошнурованных и пронумерованных книгах. Власти требовали, чтоб любая запись совершалась немедленно после требоисправления (венчания, крещения) самим священником или причетником. По истечении года подлинник метрической книги, скрепленный подписями всех священно- и церковнослужителей, передавался в духовное правление, а копия оставалась на хранение в приходе -в ризнице "со всевозможной бережливостью от гнилости и пожара".
Метрические книги XVIII-XIX веков стали выдающимся памятником отечественной статистики, порой незаменимым при изучении вопросов народонаселения.
С введением учета исповедовавшихся и причастившихся номенклатура приходской документации продолжала разрастаться. Первоначально власти обязывали священников вести соответствующие списки. Затем они переросли в книги, имевшие строго определенные графы: поименные списки семей с указанием возраста, отметки о явке на исповедь и к причастию, причины неявки и пр. Таким образом, каждый приходской священник ежегодно учитывал все население мужского и женского пола в своем приходе, выделяя при этом каждое сословие отдельно. Современные исследователи считают эти ведомости незаменимым источником для определения численности женского населения (которое при государственных переписях не учитывалось), семей военнослужащих (их жен и детей) и некоторых неподатных сословий.
Нарастание в синодальной церкви бюрократические: методов управления породило и разнообразную письменную отчетность сельского клира: были введены поквартальные, полугодовые и годовые отчеты о положении дел в приходе. Из приходских храмов они направлялись поповским старостам (заказчикам), оттуда -в местные духовные правления (там, где они были), а из последних-в духовные консистории при архиереях.
О чем а них рапортовалось? Священник Богородицкой Устьнедумской церкви, являющийся местным "десятоначальником", сообщал в 1777 году Устюжскому епископу: 1) праздных священнических мест в его десятке не имеется; 2) "партикулярно" свечной восковой продажи не наблюдалось*; 3) священники в воскресные дни катехизис, букварь и поучения наленостно читают и молитвам прихожан обучают; 4) о воспитании незаконнорожденных детей манифесты разъясняют. Другой десятоначальник, настоятель Спасской церкви Лальского посада сообщает в том же году по тому же адресу: 1) приходские люди состояли в вере тверды и непоколебимы 2) никакого суеверия и расколу и "протчих безобразий не было", "состояло все добре"; 3) церкви святые состояли в благополучии, церковная утварь в целости, церковные и колоколенные ключи содержались у священников; 4) прихожане в воскресные дни, а также в праздничные и "высокоторжественные" дни приходили в церкви Божий на молитвословие нелепостпо; 5) во время церковного пения "разглагольствования" не было.
В XIX веке отчетность стала детальней, описательней, но изрядный налет формализма оставался и позднее.
По всей вероятности, в XVIII-XIX веках домашнее хозяйство сельского священника чаще всего было на уровне крепкого крестьянского хозяйства, а в городе- на уровне состоятельного посадского человека. В то же время ясно, что земельная обеспеченность была весьма различной. Так, в Тотемском уезде она колебалась в XVIII веке от 2 до 25 копен сена на семью священника.
Денежные доходы клира зависели от населенности прихода и состоятельности его жителей. Прихожане платили за венчание и погребение, за крещение младенца и молитву родильнице, за молебны и поминания и пр. Как правило, доходы между клириками делились так: половину получал священник, оставшуюся половину делили поровну причетники. Если в клире
Т. е. не было частной торговли свечами.
был диакон, то из второй половины ему шла 1/2 доходов, а остальное делили поровну дьячки и пономари. Денежные обязанности прихожан сопровождались, как указывалось ранее, и натуральными.
В XVIII веке намечается переход к единообразным денежным обязательствам приходского духовенства перед архиереями. Приход продолжал платить церковную дань в зависимости от церковной земли и зажиточности прихожан. Дань направлялась в казну архиерейского дома. Все другие сборы ("милостинные деньги" - на содержание богаделен, "христославные" - на содержание певчих архиерейского кафедрального собора, на бумагу, на дачу жалования полковым священникам и мн. др.) взимались как дополнительный определенный процент от размера дани. Они, в отличие от дани, шли чаще всего в различные централизованные фонды. Выплачивали священники и разовые суммы: при назначении - за "ставленную" грамоту, за перевод из одного прихода в другой, за право служить на приходе некоторое время после смерти жены и пр.
И хотя эти сборы духовенство выплачивало из церковной казны, они, безусловно, заметно сказывались на личных доходах клира.
Во второй половине XVIII века церковная дань была отменена. Память о феодальном характере отношений между священниками и архиереями уходила из внутрицерковной жизни.
С течением времени определилась следующая эволюция: постепенно прекращались платежи архиерею и государству. Духовенство переводилось на денежное содержание в соответствии со штатным расписанием. В то же время сельское духовенство сохраняло денежные, натуральные и земельные обязательства с крестьянским миром, что служило некоторой гарантией стабильного материального положения рядового духовенства.
Архиереи
XIX века - начала XX века
Архангельскую кафедру в этот период последовательно занимали: епископы: Аполлос (Байбаков, 1798-1801), Евлампий (Введенский, 1801-1809), Парфений (Петров 1809-1819), Иосиф (Величковский, 1819-1821), Неофит (Докучаев-Платонов, 1821-1825); Аарон (Нарциссов, 1826-1830), Георгий (Ящуржинский, 1830 - 1845), Варлаам (Успенский, 1845-1854), Антоний (Пав-линский, 1854-1857), Александр (Павлович, 1857- 1860), Нафанаил (Савченко, 1860-1871), Ювеналий (Карюков, 1871-1876), Макарий (Миролюбов. 1876- - 1879), Нафанаил (Саборов, 1879-1882, 1885-1890), Серапион (Маевский, 1882-1885), Александр (Закке, 1890-1893), Никанор (Каменский, 1893-1896), Иоан-никий (Надеждин, 1896-1901), Иоанникий (Казанский, 1901 - 1907), Михей (1908-1912), Нафанаил (1912- 1920).
Если из числа архангельских преосвященных исключить Георгия, Варлаама и Нафанаила (Савченко), занимавших кафедру по 10 и более лет, то остальные 18 архиереев приезжали сюда на 4-5 лет.
Вологодскую кафедру возглавляли: епископы Арсений (Тодорский, 1796 - 1802), Антоний (Знаменский, 1802 - 1803), Феофилакт (Олонецкий, 1803-1808), Евгений (Болховитинов, 1808-1813), Онисифор (Боровик, 1814 - 1827), Моисей (Богданов-Платонов, 1827-1828), Стефан (Романовский, 1828-1841), Иннокентий (Борисов, 1841), Иринарх (Попов, 1842-1844), Евлампий (Пятницкий, 1844-1852), Феогност (Лебедев, 1852-1856), Христофор (Эммаус-ский, 1856-1866), Павел (Доброхотов, 1866-1869), Палладий (Раев, 1869-1873), Феодосий (Шаповаленко, 1873-1883), Израиль (Никулицкий, 1883-1894), Антоний (Флоренсов, 1894-1895), Алексий (1895-1906), Никон (1906-1912), Александр (Традиция, 1912-1921). И здесь такая же частая смена архиереев - от 2 до 6 лет -вот обычный срок пребывания на кафедре. Лишь Онисифор, Стефан, Израиль и Алексий были исключением из этого правила.
Административная деятельность архиереев этой поры шла в строго очерченных государственным законодательством рамках. Лишь личное духовное творчество, какие-то особенности характера или поведения оставались в памяти современников. Если же очередной владыка этим не обладал, его образ постепенно стирался в памяти.
Так, безусловно, вошел в историю Вологодской епархии епископ Евгений (Болховитинов): известный ученый первой трети XIX века, академик, историк, литератор, автор наиболее полного словаря русских писателей. Он Преосвященный Евгений (Болховитинов). На портрете он изображен в последний период жизни, когда занимал кафедру митрополитов Киевских и Галицких. Умер в 1837 году.
Занимал вологодскую кафедру в годы Отечественной войны 1812 года, благословил вологодских добровольцев, уходивших в Новгородское и Петербургское ополчение. Евгений являлся первым историком Вологодской епархии, собирателем древностей.
Незаурядной личностью был и его преемник -епископ Онисифор. Прослуживший много лет в качестве полкового священника, он участвовал в войне 1812 года, был в армии во время зарубежного похода в Европу. Являлся духовником фельдмаршала Кутузова в последние минуты жизни полководца, в Бунцлау. Онисифор пользовался особым доверием Александра I; будучи епархиальным архиереем, принимал его в Вологде. Отличался подвижнической жизнью, патриархальной простотой и добротой. Еженедельно одаривал нищих во дворе архиерейского дома.
Надолго запомнилось вологжанам пребывание в качестве епископа Иннокентия (Борисова). В Вологодской семинарии он устраивал диспуты, привлекавшие ученое общество губернского города. Незаурядной личностью был и Никон, автор самого полного и лучшего "Жития преподобного Сергия", церковный писатель, член Государственного Совета, а также Антоний (Флоренсов) - духовник выдающегося ученого и богослова о. Павла Флоренского.
Архиереи Олонецко-Петрозаводской епархии, учрежденной в 1828 году: архиепископы Игнатий (Семенов, 1828-1842), Венедикт (Григорович, 1842-1850), Аркадий (Федоров, 1851 - 1869), епископы Ионафан (Руднев, 1869-1877), Палладий (1877-1882), Павел (Доброхотов, 1882-1897),Назарий (Кириллов, 1897-1900), Анастасий (1900-1905), Мисаил (1905-1908), Никанор (Надеждин, 1908- 1916), Иоанникий (1916-1919). Задачи обустройства духовной и церковной жизни новой епархии .которая значительное время характеризовалась некоторой заброшенностью и сильным влиянием старообрядчества, требовали более длительного пребывания епископов на новоучрежденной кафедре*. Первый из них -Игнатий - в полном смысле слова стал устроителем епархиальной жизни. Он объездил всю епархию, неоднократно бывая во всех приходах и монастырях, открыл и освятил 40 новых храмов. Важнейшим своим делом считал открытие Петрозаводской семинарии и постановку в ней на должном уровне учебного процесса. Подарил семинарской библиотеке свое личное книжное собрание. Выхлопотал финансовое содержание для беднейших приходов. Поставил на достойную высоту архиерейские богослужения. Написал исторические сочинения об Олонецком крае.
В полной мере продолжил его дело архиепископ Аркадий, приехавший в епархию из Перми в 62-летнем возрасте с авторитетом опытного антираскольнического деятеля. Эту линию с поразительной неутомимостью продолжал и в Петрозаводске. Вел огромную переписку со священниками и мирянами, всех помнил по имени-отчеству. На личные средства устроил в Каргополе епархиальное училище для девочек.
Яркой личностью был и Никанор (Надеждин), скончавшийся незадолго до событий 1917 года. До приезда на кафедру его церковное служение проходило по окраинам империи, среди "инородцев"-Литва, Грузия, Томск, Якутск. Человек глубокой молитвенной настроенности, он имел близкими друзьями видных православных иерархов - Антония (Храповицкого) и Трифона (Туркестанова).
Многое о людях, несших нелегкое бремя архиерейства в конце XIX-начале XX века, забыто и потеряно.
* Отметим, что с 1764 по 1786 г. существовала кафедра епископов Олонецких и Каргопольских с местопребыванием в Александро-Свирском монастыре: Иоанн (Никитин, 1764-1767), Антоний (1767-1774), Вениамин (Румовский-Краснопевков, 1774-1775), Иоанникий (Микрицкий, 1775-1782), Виктор (Онисимов, 1782-1783), Амвросий (Серебряников, 1783-1786).
Историкам и краеведам предстоит еще немало обработать, чтобы восстановить галерею церковных деятелей во всей конкретности и индивидуальности.
В условиях нарастающей политизации российской жизни начала XX века православные пастыри и архипастыри Севера пытались сохранять стабильность общества. Лояльность духовенства исходила, как нам представляется, не столько от преданности власти, сколько от осознания пастырского долга и христианского миропонимания, которому чуждо насилие. Они неустанно призывали своих прихожан быть верными традициям и устоям и в этом видели стабилизирующую роль Церкви в обществе, все более раздираемом социальными и политическими противоречиями.