ГЛАВА IV.

   Где стол был яств, там гроб стоит.

   Несколько дней спустя после своего приезда молодой Дубровский хотел
заняться  делами,  но  отец  его  был  не  в состоянии дать ему нужные
объяснения - у Андрея Гавриловича не было  поверенного.  Разбирая  его
бумаги,  нашел  он только первое письмо заседателя и черновой ответ на
оное - из того не мог он получить ясное понятие  о  тяжбе,  и  решился
ожидать последствий, надеясь на правоту самого дела.
   Между тем здоровье Андрея Гавриловича час от часу становилось хуже.
Владимир  предвидел  его  скорое  разрушение  и не отходил от старика,
впадшего в совершенное детство.
   Между тем  положеный  срок  прошел,  и  апеллация  не  была подана.
Кистеневка принадлежала Троекурову. Шабашкин явился к нему с поклонами
и   поздравлениями  и  просьбою  назначить,  когда  угодно  будет  его
в"ысокопревосходительству"  вступить  во  владение   новоприобретенным
имением  - самому или кому изволит он дать на то доверенность.  Кирила
Петрович смутился.  От природы не был он корыстолюбив,  желание  мести
завлекло  его слишком далеко,  совесть его роптала.  Он знал,  в каком
состоянии находился его противник,  старый товарищ его молодости  -  и
победа не радовала его сердце.  Он грозно взглянул на Шабашкина, ища к
чему привязаться,  чтоб его выбранить, но не нашед достаточного к тому
предлога, сказал ему сердито: - Пошел вон, не до тебя.
   Шабашкин, видя,  что он не в духе, поклонился и спешил удалиться. А
Кирила  Петрович,  оставшись наедине,  стал расхаживать взад и вперед,
насвистывая:  Гром  победы  раздавайся,  что  всегда  означало  в  нем
необыкновенное волнение мыслей.
   Наконец он велел запрячь себе беговые дрожки,  оделся потеплее (это
было уже в конце сентября) и, сам правя, выехал со двора.
   Вскоре завидел он домик  Андрея  Гавриловича,  и  проти"ву"положные
чувства  наполнили  душу  его.  Удовлетворенное  мщение  и властолюбие
заглушали до некоторой степени чувства более благородные, но последние
наконец   восторжествовали.  Он  решился  помириться  с  старым  своим
соседом,  уничтожить и  следы  ссоры,  возвратив  ему  его  достояние.
Облегчив душу сим благим намерением,  Кирила Петрович пустился рысью к
усадьбе своего соседа - и въехал прямо на двор.
   В это  время  больной  сидел  в  спальней  у окна.  Он узнал Кирила
Петровича,  и ужасное смятение изобразилось на  лице  его  -  багровый
румянец  заступил место обыкновенной бледности,  глаза засверкали,  он
произносил  невнятные   звуки.   Сын   его,   сидевший   тут   же   за
хозяйств"енными" книгами,  поднял голову и поражен был его состоянием.
Больной указывал пальцем на двор с видом ужаса и гнева.  Он  торопливо
подбирал полы своего халата,  собираясь встать с кресел, приподнялся -
- и вдруг упал.- Сын бросился к нему,  старик лежал без чувств  и  без
дыхания - паралич его ударил.  - Скорей,  скорей в город за лекарем! -
кричал Владимир.  - Кирила Петрович спрашивает вас,  - сказал вошедший
слуга. Владимир бросил на него ужасный взгляд.
   - Скажи Кирилу Петровичу,  чтоб он скорее убирался, пока я не велел
его  выгнать  со  двора  -  пошел.  - Слуга радостно побежал исполнить
приказание своего барина;  Егоровна всплеснула руками.  -  Батюшка  ты
наш,  -  сказала она пискливым голосом,  - погубишь ты свою головушку!
Кирила Петрович съест нас. - Молчи, няня, - сказал с сердцем Владимир,
- сейчас пошли Антона в город за лекарем. - Егоровна вышла.
   В передней никого не было - все люди сбежались на двор смотреть  на
Кирила  Петровича.  Она  вышла  на  крыльцо  - и услышала ответ слуги,
доносящего от имени молодого барина. Кирила Петрович выслушал его сидя
на  дрожках.  Лицо его стало мрачнее ночи,  он с презрением улыбнулся,
грозно взглянул на дворню и поехал шагом около двора.  Он взглянул и в
окошко, где за минуту перед сим сидел Андрей Гаврилович, но где уж его
не было.  Няня стояла крыльце,  забыв о приказании  барина.  Дворня  с
шумом  толковала  о  сем  происшедствии.  Вдруг  Владимир явился между
людьми и отрывисто сказал: - Не надобно лекаря, батюшка скончался.
   Сделалось смятение.  Люди  бросились  в комнату старого барина.  Он
лежал в креслах,  на которые перенес его  Владимир;  правая  рука  его
висела  до полу,  голова опущена была на грудь - не было уж и признака
жизни в сем теле еще не охладелом,  но  уже  обезображенном  кончиною.
Егоровна взвыла - слуги окружили труп,  оставленный на их попечение, -
вымыли его,  одели в мундир, сшитый еще в 1797 году, и положили на тот
самый стол, за которым только лет они служили своему господину.

Вперед
Назад

К основной странице
К оглавлению сервера