ГЛАВА VI.

   "Итак, всё кончено, - сказал он сам себе; - еще утром имел я угол и
кусок  хлеба.  Завтра должен я буду оставить дом,  где я родился и где
умер мой отец,  виновнику его смерти  и  моей  нищеты".  И  глаза  его
неподвижно  остановились на портрете его матери.  Живописец представил
ее облокоченною на перилы,  в белом утреннем платьи с алой "?" розою в
волосах.  "И портрет этот достанется врагу моего семейства,  - подумал
Владимир,  -  он  заброшен  будет  в  кладовую  вместе  с  изломанными
стульями,  или повешен в передней,  предметом насмешек и замечаний его
псарей - а в ее спальней,  в комнате...  где умер отец,  поселится его
приказчик,  или  поместится его гарем.  Нет!  нет!  пускай же и ему не
достанется печальный дом,  из которого  он  выгоняет  меня".  Владимир
стиснул  зубы  -  страшные мысли рождались в уме его.  Голоса подьячих
доходили до него - они хозяйничали,  требовали то того,  то другого, и
неприятно развлекали его среди печальных его размышлений.  Наконец всё
утихло.
   Владимир отпер  комоды  и ящики,  занялся разбором бумаг покойного.
Они большею частию состояли из хозяйственных  счетов  и  переписки  по
разным делам.  Владимир разорвал их,  не читая.  Между ими попался ему
пакет с надписыо:  письма моей  жены.  С  сильным  движением  чувства,
Владимир принялся за них:  они писаны были во время Т"урецкого" похода
и были адресованы в  армию  из  Кистеневки.  Она  описывала  ему  свою
пустынную  жизнь,  хозяйстве"нные"  занятия,  с  нежностию сетовала на
разлуку и призывала его домой,  в объятия доброй подруги,  в одном  из
них  она  изъявляла  ему свое беспокойство на счет здоровья маленького
Владимира;  в  другом  она  радовалась  его  ранним   способностям   и
предвидела  для  него  счастливую  и  блестящую  будущность.  Владимир
зачитался,  и  позабыл  всё  на   свете,   погрузись   душою   в   мир
семейственного счастия,  и не заметил,  как прошло время, стенные часы
пробили 11.  Владимир положил письма в карман,  взял свечу и вышел  из
кабинета. В зале приказные спали на полу. На столе стояли стаканы, ими
опорожненые,  и сильный дух рома слышался по всей комнате.  Владимир с
отвращением  прошел мимо их в переднюю - двери были заперты - не нашел
ключа,  Владимир возвратился в залу,  - ключ лежал на столе,  Владимир
отворил  дверь  и  наткнулся на человека,  прижавшегося в угол - топор
блестел  у  него,  и  обратясь  к  нему  со  свечою,  Владимир   узнал
Архипа-кузнеца.  -  Зачем  ты  здесь?  -  спросил он.  - Ах,  Владимир
Андреевич, это вы, - отвечал Архип пошепту, - господь помилуй и спаси!
хорошо,  что вы шли со свечою! - Владимир глядел на него с изумлением.
- Что ты здесь притаился?  -  спросил  он  кузнеца.  -  Я  хотел...  я
пришел... было проведать, всё ли дома, - тихо отвечал Архип запинаясь.
   - А зачем с тобою топор?
   - Топор-то  зачем?  -  Да  как  же без топора нонече и ходить.  Эти
приказные такие, вишь, озорники - того и гляди...
   - Ты пьян, брось топор, поди выспись.
   - Я пьян?  Батюшка Владимир Андреевич,  бог  свидетель,  ни  единой
капли во рту не было...  да и пойдет ли вино на ум,  слыхано ли дело -
подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского
двора... Эк они храпят, окаянные - всех бы разом; так и концы в воду.
   Дубровский нахмурился.  - Послушай,  Архип,  - сказал  он,  немного
помолчав,  -  не  дело  ты затеял.  Не приказные виноваты.  Засвети-ко
фонарь ты, ступай за мною.
   Архип взял свечку из рук барина, отыскал за печкою фонарь, засветил
его, и оба тихо сошли с крыльца и пошли около двора. Сторож начал бить
в   чугунную   доску,  собаки  залаяли.  -  Кто,  сторожа?  -  спросил
Дубровский.  - Мы,  батюшка,  - отвечал тонкий голос,  -  Василиса  да
Лукерья. - Подите по дворам, - сказал им Дубровский, - вас не нужно. -
Шабаш,  - промолвил Архип.  - Спасибо,  кормилец,  - отвечали бабы - и
тотчас отправились домой.
   Дубровский пошел далее.  Два человека приблизились к нему;  они его
окликали.  Дубровский узнал голос Антона и Гриши. - Зачем вы не спите?
- спросил он их.  - До сна ли нам,  - отвечал  Антон.  -  До  чего  мы
дожили, кто бы подумал...
   - Тише! - перервал Дубровский, - где Егоровна?
   - В барском доме в своей светелке, - отвечал Гриша.
   - Поди,  приведи ее сюда,  да выведи из дому всех наших людей, чтоб
ни  одной  души  в нем не оставалось - кроме приказных - а ты,  Антон,
запряги телегу.  - Гриша ушел и через минуту явился с  своею  матерью.
Старуха  не  раздевалась  в эту ночь;  кроме приказных никто в доме не
смыкал глаза.
   - Все  ли  здесь?  - спросил Дубровский,  - не осталось ли никого в
доме?
   - Никого, кроме подьячих, - отвечал Гриша.
   - Давайте сюда сена или соломы, - сказал Дубровский.
   Люди побежали в конюшню и возвратились, неся в охапках сено.
   - Подложите под крыльцо. - Вот так. Ну ребята, огню! -
   Архип открыл фонарь, Дубровский зажег лучину.
   - Постой,  - сказал он Архипу, - кажется, в торопях я запер двери в
переднюю, поди скорей отопри их.
   Архип побежал в сени - двери были отперты.  Архип запер их на ключ,
примолвя вполголоса: как не так, отопри! и возвратился к Дубровскому.
   Дубровский приблизил лучину,  сено вспыхнуло,  пламя взвилось  -  и
осветило весь двор.
   - Ахти,  - жалобно закричала Егоровна, - Владимир Андреевич, что ты
делаешь!
   - Молчи,  - сказал Дубровский.  - Ну дети,  прощайте, иду, куда бог
поведет; будьте счастливы с новым вашим господином.
   - Отец наш,  кормилец,  - отвечали люди,  - умрем, не оставим тебя,
идем с тобою.
   Лошади были поданы;  Дубровский сел с Гришею в телегу и назначил им
мест"ом"  свидания Кистеневскую рощу.  Антон ударил по лошадям,  и они
выехали со двора.
   Поднялся ветер. В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым
вился над кровлею.  Стеклы трещали,  сыпались,  пылающие бревны  стали
падать,  раздался жалобный вопль и крики: "горим, помогите, помогите".
- Как не так,  - сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на пожар. -
Архипушка,  - говорила ему Егоровна,  - спаси их,  окаянных,  бог тебя
наградит.
   - Как не так, - отвечал кузнец.
   В сию минуту приказные показались в окно, стараясь выломать двойные
рамы. Но тут кровля с треском рухнула, и вопли утихли.
   Вскоре вся дворня высыпала на двор.  Бабы с криком  спешили  спасти
свою  рухлядь,  ребятишки  прыгали,  любуясь на пожар.  Искры полетели
огненной мятелью, избы загорелись.
   - Теперь всё ладно,  - сказал Архип,  - каково горит,  а?  чай,  из
Покровского славно смотреть.  - В сию минуту новое  явление  привлекло
его внимание; кошка бегала по кровле пылающего сарая, недоумевая, куда
спрыгнуть - со всех сторон окружало ее пламя.  Бедное животное  жалким
мяуканием призывало на помощь.  Мальчишки помирали со смеху, смотря на
ее отчаяние.  - Чему смеетеся, бесенята, - сказал им сердито кузнец. -
Бога  вы не боитесь - божия тварь погибает,  а вы с дуру радуетесь - и
поставя лестницу на загоревшуюся  кровлю,  он  полез  за  кошкою.  Она
поняла  его  намерение и с видом торопливой благодарности уцепилась за
его рукав.  Полуобгорелый кузнец с своей добычей  полез  вниз.  -  Ну,
ребята,  прощайте,  -  сказал он смущенной дворне,  - мне здесь делать
нечего. Счастливо, не поминайте меня лихом.
   Кузнец ушел,  пожар  свирепствовал  еще несколько времени.  Наконец
унялся,  и груды углей без пламени ярко горели в темноте ночи и  около
них бродили погорелые жители Кистеневки.

Вперед
Назад

К основной странице
К оглавлению сервера