Люди, сроду в глаза не видевшие живую корову, придумывают способы доения, подачи кормов и опять же навозоудаления. Газеты пишут: «На ферме завтрашнего дня предусмотрена стойлово-выгульная беспривязная система содержания коров. Принцип обслуживания — индивидуальный (раздача кормов индивидуально-групповая), метод содержания — бес подстилочный (разрядка моя. — В. Б. ), способ обслуживания — самообслуживание на автоматизированных постах. Раздача фуража координатными кормораздатчиками прямо из хранилищ и кормоцеха по групповому методу. Для раздачи концентратов в каждой секции оборудованы автоматические станции кормления по специальной программе и командам, поступающим от ЭВМ. На линии доения — установка УДА-8 с автоматическими манипуляторами и снабженная санитарной станцией на входе. Сигнал о животном поступает на ЭВМ фермы. Проект линии доения в перспективе предусматривает применение доильного робота. Для обеспечения очистки воздуха на втором этаже фермы предусмотрена гидропонная теплица. Специалисты ленинградской фирмы «Лето» рекомендовали высаживать здесь розы как растения, более активно потребляющие углекислый газ. Кроме того, розы являются дополнительным источником дохода. Оператор машинного доения выполняет и работу цветовода. По расчетам ученых, затраты труда на производство одного центнера молока на ферме-автомате составят 0, 6 человеко-часа, а на ферме с поголовьем 400 коров всего 0, 4». И так далее в том же духе (я привел всего одну выдержку из вологодской газеты «Красный Север»). Гигантские и дорогостоящие дворцы для коров внедрялись сверху под благовидным предлогом: высвободятся рабочие руки и улучшится культура труда.
К сожалению, во многих местах не произошло ни того ни другого. Заменить слово «доярка» на «оператора машинного доения» намного легче, чем придумать безнавозную технологию. Кадровый дефицит не исчезает при ликвидации тысяч деревень и недорогих, негромоздких (на 60—80 голов) ферм. Нет, не исчезает! Продуктивность не увеличивается при удалении от пастбищ, себестоимость кормов не уменьшается тоже. Я уже говорил, что, бывая в заграничных поездках, я каждый раз стремился узнать: как же обстоит дело у капиталистов? Ферму, где содержится более 40 коров, они считают экономически невыгодной. И везде — подстилка! Везде навозонакопление, а не навозоудаление! Там же, где нет подстилки, жидкая фракция тут же, немедля компостируется, ее берегут как зеницу ока. У нас жидкую фракцию выпускают самотеком за пределы коровника, выбрасывают с помощью транспортера, смывают водяной струей из шланга. Только бы от нее избавиться! Можно ли уберечь драгоценные органические вещества на комплексе в 600 или 1000 голов? Жидкая фракция сохнет на солнышке, выветривается, размывается дождем, но больше всего стекает в реки, откуда берут питьевую воду. Разбавленная водой, вместе с изрядным количеством хлора, она попадает наконец в суп и в чай тех самых городских проектантов, которые придумывали безнавозные технологии.
Мы и всего-то отказались от подстилки, а каков результат? Результат таков: 1) земля не получила то, что положено ей по праву; 2) вода отравлена, люди начинают болеть; 3) нужны новые срочные капиталовложения на строительство химических гигантов для производства минеральных удобрений, и мы строим вместо домов новые заводы; 4) эти гиганты и эти удобрения в свою очередь травят вокруг себя уже все и вся, добавляя в водопровод новые химические элементы. А Минводхоз с воплями о дефиците воды тут как тут, и вот Гипроводхозу опять работа, опять миллиардные заказы на Ржевское и другие водохранилища.
Так возник порочный круг, и разорвать его, кажется, никому не под силу... А ведь мы не вспомнили при этом буровиков, порчу подземных вод, ливневую канализацию и прочее и прочее.
Что такое порочный круг? У Даля нет ему объяснения, нет и в энциклопедии Брокгауза. В одном из словарей я нашел-таки заметку о порочном круге, но в ней говорилось всего лишь как о логической ошибке при доказательстве чего-либо, хотя о таком круге стоило бы рассказать и подробнее. В древности это явление символизировала змея, заглатывающая собственный хвост. Нынче представление о порочном круге связано у некоторых людей с самоудавливающей петлей (чем активней, мол, сопротивление, тем сильнее она затягивается). Да и зачем нам сейчас философские и научные определения? Примеры из жизни намного нагляднее и доступнее.
Взять хотя бы наркоманию в ее алкогольном варианте. Тут как на ладони сразу несколько таких порочных кругов:
1) в медико-психологическом смысле: попробовал — понравилось — повторил — привык — впал в зависимость — начал пробовать часто;
2) в смысле физиологическом: интоксикация — выброс катехоломинов — их дефицит в организме — перепроизводство — необходимость новой интоксикации для их расходования (попросту говоря, потребность в опохмелке) — еще большая интоксикация;
3) в экономическом, вернее, в торгово-финансовом смысле — почти то же, что и в первом пункте: попробовал — понравилось — повторил — привык — впал в зависимость. Да так впал, что и торговать разучился! Нельзя же называть торговлей поспешную выдачу бутылок с алкогольным наркотиком и не менее поспешное вытряхивание народных карманов. Дензнаки, как выражаются финансисты, оборачивались со скоростью суточного вращения Земли: заводская касса — карманы трудящихся — винный ларек — инкассаторская сумка — и вновь заводская касса! В банковских сейфах деньги почти не задерживались. Мы так навострились жить, так торговать, что дело шло все быстрей и быстрей. Змея заглатывала свой хвост глубже и глубже... Если взять продажу алкогольных напитков в 1940 году за 100 процентов, то в 1980 году эта продажа составила уже 780 процентов!
Примерно так же рождаются и другие порочные круги, связанные с экономикой, с женской занятостью, с опасным обилием незанятых рабочих мест. Например: не хватает рабочих рук — женщины идут к станкам — страдает семья — снижается рождаемость — дефицит рабочих рук усиливается еще больше — возникает необходимость еще большей женской занятости. Это один кружок. Можно проследить, как рождается и другой, связанный с пьянством и с потолком мужской заработной платы, тут тоже дело оборачивается разводами и низкой рождаемостью. А результат? Да один результат: пустеют деревни, «стареют» города и поселки, стоят станки, копятся незавершенные объекты строительства.
Один такой порочный круг перекрещивается с другим, с третьим, с четвертым, так вот и клепается незримое звено цепи, сковывающей общественную жизнь и все государство! Пока не разорвана эта цепь, говорить о перестройке явно преждевременно. Но особенно опасна система порочных кругов, возникающая с использованием природных ресурсов: леса, нефти, газа, драгоценной руды и всяческих минералов. Как соблазнительно, например, продать (го-блатному — загнать) сырье и купить готовую продукцию! Куда ни взглянешь — везде тому подтверждение. Вот на моем столе лезвие «Нева», выпущенное объединением «Спутник» в Ленинграде. Еще с десяток лет тому назад это были отличные лезвия, ничуть не уступающие иностранным, можно было бриться без мыла. Нынче «Нева» даже с мыльной ценой дерет шею до крови. Следовательно, приехав в Москву, я спешу на Сиреневый бульвар, чтобы купить шведские либо голландские лезвия. У входа в «Березку» на посетителя роем набрасываются энергичные люди, судя но всему, из южных республик. Эти «подберезовики» хватают за полы, униженно клянчат чеки. Почему наш рубль так дешево ценится, если мы продаем лес, газ, нефть и руду? На все эти вопросы нет времени отвечать, я тороплюсь за голландскими лезвиями. Я покупаю лезвия и фломастеры, но мне, владельцу этих самых чеков, почему-то стыдно. До меня никак не доходит и другое: почему наши строители едут строить за границу, когда у себя дома не хватает именно строителей и число незавершенных объектов не сокращается? Ну, я понимаю, можно продать лицензию, чертежи какого-то там завода, целого предприятия. Но почему же самих-то строителей менять на валюту?
Попробовал — понравилось — привык. Впал в зависимость. Требуется перестройка. Но перестройка в таких случаях не вмещается в предпенсионный период, и многие руководители не желают никаких перестроек. Дожить бы до пенсии, а там пусть другие перестраиваются. После нас хоть потоп.
Раскроем стенограмму XVI партконференции. Многие хозяйственные и финансовые руководители говорили тогда, в 1929 году, что продажа леса на валюту — мера временная, необходимая для того, чтобы индустриализировать страну. Мол, как только встанем на ноги в промышленном смысле, так сразу и сократим лесной экспорт. И что же? Лесоэкспорт не только не сокращался, а рос из года в год, и сегодня, почти через шестьдесят лет, когда промышленность давно создана, сокращать этот экспорт никто и не собирается. Между тем зона тайги в европейской части страны практически исчезла. Лесотундра соединилась с лесостепью. Сбылись худшие предсказания вихровской лекции из книги Леонида Максимовича Леонова. Чем не порочный круг, если говорить о Госплане и о Министерстве внешней торговли? Примером служит и бюрократическая система контроля, действующая точь-в-точь по Твардовскому: «... чтобы сократить, нужно увеличить». Тот же круг наметился в системе наших межнациональных отношений и т. д.
В какой-то мере и какое-то время можно было объяснять все это издержками 30-х годов, сталинским культом, но ведь с 30-х уже прошло полстолетия. Куда девались, к примеру, те миллиарды, которые затратило государство на сельское хозяйство? Миллиарды по спецназначению? За последние двадцать лет затраты эти составили умопомрачительную цифру. Даже теперь, во времена гласности, наши агропромовцы боятся обнародовать эту зловещую цифру.
Размышляя о странностях, происходящих с сельским хозяйством, вспоминаю сюжет одной русской народной сказки. Сталкиваясь с обезличенным, ускользающе неопределенным злом, сказочный герой нарушает запрет проникновения в тайну и, пользуясь запретным ключом, открывает комору. Ту самую, входить в которую было никому не позволено. Что же он там увидел? А увидел он двух «звирей»: сначала коня, потом льва. Оба-два на цепи. В зубах коня торчит кусок мяса, а из пасти льва клок сена. Постигнув секрет разлада, герой делает очень немногое: он всего лишь устраняет нелепость, возвращая сено коню, а мясо льву. «Звири» глотают еду и тотчас без посторонней помощи, сами освобождаются от цепей. Надо ли добавлять, что они верой и правдой служат сказочному герою?..
При виде студентов, одетых в фирменные куртки стройотрядовцев, я всегда вспоминаю эту сказку. Ведь студент на то и студент, чтобы учиться (студентов в царское время не брали в армию). У нас даже профессора и доценты, вместо того чтобы создавать малую механизацию, сами убирают сено и копают картошку. Еще своеобразнее выглядит целый завод электронной аппаратуры, вынужденный просить у колхоза землю, чтобы выращивать корма, разводить коров и свиней для собственного питания. И создатели новейшей компьютерной техники пользуются на сенокосе примерно теми же орудиями, что были во времена Александра Невского.
Гриппозное состояние чиновничьего ума вызывается вирусом гигантомании, но не только. Механический перенос промышленных способов в сельскохозяйственное производство обычно ничем не заканчивается. Индустриальные методы в сельском хозяйстве чаще всего остаются голубой мечтой. Там же, где эта мечта с грехом пополам все же сбывается, возникают новые неразрешимые проблемы. Кто только не брался раз и навсегда решить продовольственную задачу! Вспомним, как веселый премьер одним махом отменил степные лесные полосы, виновные только в том, что начинались при угрюмом генсеке. Вытравить травополыциков оказалось намного проще, чем внедрить кукурузу на землях нынешнего Нечерноземья. Было множество больших и малых промежуточных прожектов, пока научная мысль не сконцентрировалась в Институте по переброске северных и сибирских вод на засушливый юг, пока Министерство мелиорации не заграбастало в свой карман миллиарды народных рублей1. Речь шла ни много ни мало как о создании антирек, о глобальном беспрецедентном вмешательстве в тот беззащитный и, в общем-то, довольно хрупкий почвенно-водный распорядок, на создание которого природа затратила миллиарды лет.
1. Это единственное сельскохозяйственное министерство, не вошедшее почему-то в Агропром. Хотя Агропром командует нынче даже кондитерскими фабриками, министр Н. Ф. Васильев сохранил себе полную автономию. Как тот Колобок: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. И от тебя, Агропром, тоже уйду».
Разыскивая нужный мне документ, то и дело натыкаюсь на бумаги, связанные с Министерством мелиорации. Их не меньше, чем «алкогольных». Что делать с ними?
Нерусское слово «досье» почему-то так и просится на язык. Хотя оно родственно больше не журналистской, а прокурорской терминологии, я не могу назвать по-другому полпуда разных документов, связанных с поворотом северных и сибирских рек. Начало этому «досье» положила пресс-конференция в Вологодском обкоме лет двадцать тому назад. Интервью давали инженеры Ленгипроводхоза. Они с гордостью и едва сдерживаемым восторгом докладывали о проекте века. Вологодские журналисты лихорадочно и с не меньшим восторгом записывали... Позднее из технико-экономического обоснования выяснилось, что на первом этапе будет перебрасываться 24, 4 кубокилометра, а на втором — 31 кубокилометр северной воды в год. Намечено, мол, только на Сухоне построить пять гидроузлов, и подлежит затоплению около 3 тысяч гектаров сельхозугодий. Объем земляных работ лишь по Сухоне и Северной Двине составит 166 да на Онежском озере и Волго-Балте 159 миллионов кубических метров. По проекту общая площадь потерь сельхозугодий составит 11, 1 тысячи гектаров, но эти потери, дескать, с лихвой окупятся южными поливными урожаями и каспийской севрюгой... Еще раньше того, в 1961 году, в одном молодежном журнале появилась заметка с таким названием: «Печора будет впадать в Каспий!» Смущало не то, что в детективную историю переброса включались две реки, давшие имя знаменитым литературным героям Пушкина и Лермонтова. Смущал неожиданный поворот поворотчиков (и переворотчиков, как говорит В. Г. Распутин) от восточного варианта к западному. Журнал «Юный техник» сообщал:
«Работники московского научно-исследовательского института «Гидропроект» разработали проект переброски части стока северных рек Печоры и Вычегды через Каму и Волгу в Каспийское море. Великая русская река и седой Каспий будут ежегодно получать от северных рек около 40 км3 студеной воды...
Печору перегородит Усть-Войская земляная плотина высотой в 80 м, на реке Вычегде будет сооружен 34-метровый подпорный гидроузел, а на Каме, у города Боровска, построят водосливную плотину высотой 30 м с однокамерным шлюзом. Здесь же будет сооружена ГЭС мощностью в 700 тыс. кВт. Кроме того, на водоразделах рек Нибель и Ижмы должны быть возведены заградительные Нибель-Ижемские дамбы длиной около 16 км и высотой до 11 м — они укрепят пониженные левобережные участки Печорского водохранилища.
Через водоразделы будут прорыты два канала: Печоро-Вычегодский длиной 62 км и Вычегодско-Камский протяженностью 99 км.
Так будет создано Печоро-Вычегодско-Камское водохранилище, самое большое из всех построенных человеком. Для наполнения его потребуется около пяти лет. Каждый год водохранилище сможет аккумулировать 70 кубических километров паводковых вод из стока верховьев Печоры, Вычегды и Камы. Из этого количества 40 км3 оно будет отдавать Волге.
На строительстве предстоит выполнить более 700 млн. м3 земляных работ, уложить около 1, 3 млн. м3 бетона и свести с огромной территории вековой лес».
Далее, для того чтобы «сжинать» лес, предназначенный под затопление, журнал «Юный техник» предлагал спроектировать грандиозный комбайн, способный заменить целый леспромхоз с годовой производительностью 250 — 300 тысяч кубических метров. «Ценно то, что лес можно сводить уже после затопления водохранилища», — сообщали инженеры Ю. Николаев и А. Сафронов.
Когда в нашей стране появляются такие проекты, в ЦРУ наверняка потирают руки от удовольствия. И впрямь, зачем с нами воевать, если мы исчезнем и так? Если не сопьемся, не выродимся, то в экономическую-то зависимость попадем обязательно, поскольку изменится сама среда нашего обитания. Наверное, довольны были не только в коридорах Лэнгли, когда в наших планах замаячило «Печоро-Вычегодско-Камское водохранилище, самое большое из всех построенных человеком».
Республика Коми дала перебросчикам достойный отпор. Тогда они ловко переключились на западный вариант. Неважно что перебрасывать, лишь бы перебрасывать. Тогда же явился миру призрак грандиозной дамбы для Белого моря.
После упомянутой пресс-конференции материалы, связанные с «проектом века», начали копиться в моем архиве с быстротою невероятной. Теперь этих толстых папок уже не одна и не две. Заглянем? «Время для них еще не пришло», — подсказывает мне мой внутренний голос. «Нет, ты просто трус, — опять вмешивается какой-то другой голосок. — Ты боишься. Не можешь — не берись... »
Признаюсь честно: боюсь. Не могу и боюсь так долго, так много повторять одно и то же, писать на самый верх, телеграфировать, звонить, наконец, читать правду о перебросчиках! Что толку в том, что они давно разоблачены и пропечатаны? Ведь они уже привыкли к этим разоблачениям. Они читают эти разоблачения, усмехаются и... продолжают спокойно проектировать, тратить народные миллиарды и даже получать государственные ордена.
Бюрократический панцирь непробиваем, журналистские, печатные стрелы просто от него отскакивают, ломаются, как лучинки. Пишите, пишите, мол, а комиссия академика Коптюга вот что говорит, а Госплан от денег не отказывает, а перепрофилировать специалистов мы все равно не станем. Истратили 60 миллиардов и еще 40 истратим, а воду все равно заберем. И вообще что вам от нас надо? Нет, нынешний бюрократ уже не спорит, он соглашается с критикой, он даже признает иногда свою неправоту и ошибки. Но делает все равно по-прежнему и по-своему.
Логика перебросчиков, поддержанных и одобренных покойным академиком Е. К. Федоровым, была проста: дескать, сотни кубокилометров пресной воды, ежегодно стекающих в Ледовитый океан, пропадают зря. Надо использовать их в народном хозяйстве, надо исправить ошибку природы... Не в первый раз вместо того, чтобы признать и исправлять собственные ошибки, наладились исправлять «ошибки» природы! Помню, на совещании в сельхозотделе ЦК, куда мы были приглашены вместе с Ю. Бондаревым, С. Залыгиным и В. Солоухиным, я спросил академика Федорова, а нельзя ли создать такой проект, чтобы выпрямить ось земного вращения? Тогда не будет ни зимы, ни лета. Останется один сплошной сельскохозяйственный сезон. «А зачем?» — искренне удивился лишенный юмора академик. Пришлось вспоминать тогда и о гитлеровском проекте, предполагавшем вывезти в Германию курский и воронежский чернозем. Ведь если нравственна глобальная переброска воды, почему безнравственна глобальная переброска земли?
Нет, эти доводы и другие, уже опирающиеся на объективные научные данные, на перебросчиков и переворотчиков не подействовали. Они, перебросчики, росли и копились, как грибы после дождя, укреплялись, тратили все новые миллиарды. О «проекте века» трубила многочисленная журналистская рать. Комитет по метеорологии и гидрологии (почему он?) контролировал печатные публикации, останавливая любые высказывания противников «проекта века». Редакциям газет и радио были даны негласные указания не допускать двух мнений об этом проекте. Пока общественность выводила перебросчиков на чистую воду, мелиораторы поспешно тратили народные денежки. Из двадцати видов мелиорации они облюбовали водную. Кто будет спорить с тем, что такая мелиорация тоже необходима? Да никто. Но ведь все дело в том, сколько денег останется на другие виды мелиорации, например агротехническую и лесную. Такие виды мелиорации необходимы нашей стране не меньше, а может быть, больше. Но многим тысячам перебросчиков-проектировщиков отнюдь не хотелось оставлять свои пульманы, вернее, теплые места в институтах и руководящие кресла. Затратные способы освоения средств устраивали и мелиоративных строителей. Перепрофилирование до сих пор не входит в планы министра Васильева, хотя однобокая мелиорация не дала ожидаемых скорых перемен в сельском хозяйстве. Явилась даже новая беда — засоление земель. И снова спросим: куда же уплыли миллиарды, отпущенные государством? И долго ли придется нам кланяться заокеанским толстосумам, покупая хлеб и фураж на колымское золото?
Однажды директор Института водных проблем Г. В. Воропаев во всеуслышание назвал Северо-Запад России заброшенным и богом забытым районом. По его мнению, не стоит даже ориентироваться на наше северное земледелие. Это заявление выглядело лживо, беспомощно и демагогично. На моей родине колхоз «Большевик» (Харовский район) в 1984 году собрал более 150 пудов зерна с гектара, по 5, 2 центнера льноволокна, по 3, 1 центнера льносемян, но 51 центнеру сена и многолетних трав, картофеля по 140 центнеров. Государство только от одного этого колхоза получило 2145 тонн молока. Копию моего письма директору Института водных проблем я храню для будущего вместе с другими бумагами:
«Уважаемый Григорий Васильевич!
Российский Север, который Вы называете краем, богом забытым (доклад на конференции ИВП), еще в XVI веке производил товарный хлеб, поставляя его Скандинавским странам. Ваше утверждение о том, что нынче Северо-Запад вообще утратил традиционную земледельческую культуру, также неверно (многие наши колхозы снимают урожаи от 20 до 40 ц с гектара).
Ориентация только на южное, да еще по преимуществу поливное, земледелие антинаучна и антинародна. Все это и многое другое я мог бы подтвердить документами и высказываниями ученых, которым тов. Израэль, присвоив права Главлита, запрещал публикации.
Упорство, с каким Ваш институт отстаивает ошибочные идеи, достойно иного и более лучшего применения.
По-видимому, сохранение среды обитания русского народа, его тысячелетние хозяйственные и культурные ценности мало интересуют энтузиастов так называемого переброса. Я призываю Вас трезво взглянуть на упомянутые проблемы, отмежеваться от научного экстремизма и сохранить для потомков доброе имя ученого... »
Я подписался, поставил дату (15 апреля 1985 года) и отправил. Но товарищ Воропаев не ответил.
Странно, что судьба мелких селений Северо-Запада зависит порой от любого, даже малозначительного столичного ведомства, только не от местных исполкомов.
Институт Вологдагражданпроект (со ссылкой на Госстрой РСФСР) разослал как-то по райисполкомам одну директиву. Получили эту бумагу и в нашем райцентре. В приложении к ней Харовскому райисполкому предлагалось сселить 37 деревень. Спрашивается: почему сселять и почему 37, а не 7 и не 137? Директива не дает ответов на такие вопросы. Моя Тимониха в эту директиву не попала, а деревня Семеновская, где жителей больше, почему-то попала. Пошел я в институт, пошел в облисполком. И там и тут столько директив начитался, что голова кругом. Видимо, учитывая бесперспективность термина «бесперспективность», то ли в Госстрое, то ли еще где сделали такую поправку: «В дальнейшем именовать перспективные пункты развиваемыми, неперспективные — сохраняемыми» (решение облисполкома № 454 от 17 августа 1983 года). Что в лоб, что по лбу! Ведь ясно, что сохраняемый, но не развиваемый равносилен неперспективному.
Говоря о хлебе насущном, газеты сообщают, что за последние годы миграция из деревни в город уменьшилась на 20 с лишним процентов. По-моему, потому уменьшилась, что уезжать стало уже некому. Обезлюживание деревень продолжается во многих районах России. По-прежнему под видом концентрации производства ликвидируются фермы и бригады, запускаются пахотные и сенокосные земли. В нашей области из 12 тысяч деревень около 7 тысяч заброшено. В Харовском районе ликвидированы целые сельсоветы, такие, как Дружининский, Низовский, Ильинский, Фроловский, Катромский. До войны в районе засевалось 24, 5 тысячи гектаров пашни. Сейчас же только 18 тысяч, несмотря на то что Главночерноземводстрой ежегодно осваивает многие миллионы из тех миллиардов, которые так щедро отпускаются Министерству мелиорации.
Впрочем, вирус гигантомании, время от времени посещающий сельскохозяйственного бюрократа, не щадит никого. Особенно яростно внедряется он в безымянных режиссеров массовых зрелищ. Посещает и некоторых скульпторов, воздвигающих грандиозные по своим размерам монументы. Это они прививают нашим руководителям эстетику глобализма. Многие журналисты стали активными носителями и разносчиками того же вируса. «Самая крупная в Европе», «не имеющий аналогов», «ресторан на тысячу посадочных мест», «грандиозное представление в Лужниках» и т. д. И невдомек иному, что самое большое не значит самое лучшее, а скорее наоборот, по пословицам: мал золотник, да дорог; велика Федора, да дура. Но восторженные репортеры знают, как угодить начальству. Славословие самого-самого — это бальзам на душевные раны руководителя, из года в год не справляющегося с выполнением заданий, например по строительству очистных сооружений. Коров доят всего по 2 — 3 тысячи в год, зато здание обкома выше соборной колокольни. Какое мне дело до художественной цельности архитектурного облика города! Хочу выше и шире! И вот в центре двух-трехэтажной Вологды, несмотря на протесты общественности, подымается облисполкомовский небоскреб1. Знай наших: не хуже, чем в Нью-Йорке.
1 Этот небоскреб выстроили уже после того, как было сооружено обширное здание для Агропрома. Если ты переселяешься в новое, то отдай хоть старое, ну, например, под детскую областную больницу. Но, по слухам, облисполком не собирается никому ничего уступать, заняты будут кабинетами все три обширных здания.
Сказочный сюжет вспоминается мне не только при виде кибернетиков, трудящихся на овощных базах. Разве не достойно изумления то, что люди везут яйца и сметану, и даже капусту, из города в деревню? «Деревенский дом горожанина» — читаем заголовок статьи в солидной газете. Разве не логично после такой статьи говорить и о «квартире колхозника в городе»? Демократия распространяется, по нашему мнению, не только ведь на город, но и на деревню. Или автор «Литгазеты» думает иначе? Но о городской квартире для колхозника он почему-то ни слова не говорит. Между прочим, напрасно не говорит, так как жизнь все равно берет свое. Почин в этом деле уже сделали многие председатели колхозов и руководители совхозов. Они обосновались как раз по этому принципу. Ночевать к жене ездят в город, а руководить — в деревню. (Не буду приводить многочисленных примеров, хотя и следовало бы. ) Что думают колхозники об этих руководителях? Честное слово, это не так уж трудно представить.
И уж если пять-шесть раз в неделю руководителя возят в деревню из города, то почему бы ежедневно не возить и рядового колхозника? Судя по многим строительным организациям, ПМК, Агрохимии, ремонтным и прочим службам, такая мистифицированная обстановка уже начинает складываться.
Ведомственную несогласованность в Центре можно бы легко устранить на местах с помощью областных, районных и местных Советов. Да вот беда, у местных властей власти-то как раз и нет. Все фонды, финансирование, снабжение, распределение, все деньги, кадры, товары, наука, информация — все стремится снизу вверх, все концентрируется в Центре. Если это движение повернуть в обратную сторону, начнется возрождение Тимонихи...
Где же все-таки тот нужный мне пакет с документами? Он так бы пригодился сейчас! Писать статью труднее, чем что-либо другое, потому что нужна полная точность. Точность в цифрах, фамилиях и датах. Мне необходим документ. Но для того чтобы найти нужную бумагу, надо перебрать все бумаги подряд. С книжек, что ли, начать? Сердце начинает щемить при виде отложенных для обязательного прочтения книг. Они копились у моего изголовья быстрее, чем я их читал. Под натиском неотложных дел я перекладывал их на журнальный столик. Потом под кровать, а они все копятся... В начале этого года я, так же как в начале восемьдесят шестого (и восемьдесят пятого), перевожу их в разряд чтения необязательного, откладываю еще дальше...
На этом месте меня настигает сочувствие к руководителям, по своей натуре не склонным к бюрократизму. У них, вероятно, также откладываются серьезнейшие дела и бумаги. В результате вместо общей проблемы большой руководитель решает множество частных, будничных, отличающихся назойливостью и постоянством. Есть масса способов украсть его время, отвлечь его от государственных, неотложных дел. Разве так уж трудно занять его время делом с виду неотложным, но все же второстепенным, а то и просто ненужным? Например, ежедневным приемом зарубежных гостей...
Ужасны и свойства бумаг! Любую из них можно задержать или подсунуть вне очереди. Бумагу можно перетолковать, наконец, отложить до завтра, а потом совсем о ней позабыть, я знаю это по своему опыту. И вот общение большого руководителя с низами начинает действовать по принципу выпрямителя переменного тока: в одну сторону ход есть, в другую нет. То, что думают жалобщики, руководитель знать будет, и причем досконально. А то, что думает сам руководитель, так и останется за семью замками.
Да мало ли и других бюрократических казусов припасает бумажное общение! Например, пишется письмо-жалоба, а на поверку выходит донос. И наоборот бывает: человек взывает о помощи, а его называют доносчиком. Можно выпятить одно и сделать вид, что другого не существует. Много всяких способов! Критик А. Бочаров («Вопросы литературы»), косвенно оправдывая снос деревень, твердит о каком-то велении времени, о требовании времени, об исторической необходимости. Да не было этой необходимости запускать пахоту и бросать дома! Сносили деревни, закрывали целые сельсоветы определенные люди (их можно назвать по фамилиям), определенные общественные группы (их тоже можно назвать). Собственные веления они всегда преподносили как веление времени.
Время не та категория, которой можно манипулировать безнаказанно. Время подобно живой природе, оно способно к самоочищению, если не перегружено ложью и тайнами, как вода и земля могут быть перегружены химией и отбросами нашей деятельности. Мы еще не дожили до критической точки, хотя перегруз уже чувствуется. Еще есть возможность освободиться от исторической лжи, заполнить временные провалы в памяти. Пока есть жизнь, будет и правда. (Оставить нераскрытыми тайны мира способна только всеобщая гибель. ) Раскроются со временем и фамилии действовавших инкогнито ученых, социологов, плановиков, экономистов, чьи рекомендации ЦК и правительству на протяжении многих лет оправдывали пьяный бюджет, узаконивали снос деревень и переброс воды, создавали дефицит лезвий, мыла и простынь и т. д. и т. п.
Кстати, как часто в наше время звучит, пишется, произносится слово «дефицит». В старинном справочнике иностранных слов говорится, что «дефицит» происходит от латинского deficere — недоставать. Так бы и говорить — недостаток либо нехватка. Но для многих из нас почему-то приятнее называть свои собственные недостатки иностранными терминами. Вроде легче становится. Увы, нехватка, как ее ни называй, все равно остается нехваткой. Например, нехватка доярок. По-современному, дефицит мастеров машинного доения.
И вот дефицит доярок и пастухов мы вздумали устранять с помощью освобожденных рецидивистов и проституток, высланных из больших городов. Казалось бы, с какой стати? Где девчонку споили и развратили, там бы и перевоспитывали. Так нет, ее высылают в те места, где проституции сроду не было. Таких «мастеров» машинного доения много перебывало в моем родном колхозе «Родина». Но ни доярок, ни жен для наших ребят из этих прелестниц почему-то не получается.
Недавно слышу, как матерится бригадир. Нарочно напротив моих окон остановился и шпарит. Спрашиваю: в чем дело? «Да вот коров доить некому! Отпустил дояра на три дня зубы дергать, а его уже неделю нет. Опять сударушку ищет!» Ферма в нашей деревне почти мужская. Работают трое холостяков, но в радиусе семи-восьми километров нет ни одной девчонки, жениться ребятам не на ком. Иногда в Тимониху ездят доить коров студентки из стройотрядов или еще кто-нибудь. Как они доят, не стоит рассказывать. Предполагалось, что строительство современных комплексов устранит кадровую проблему. Не устранило! Дефицит доярок существует и на центральных усадьбах... Более того, в совхозе «Харовский» одно время пустовали дома с канализацией и центральным отоплением. Тут-то в чем дело? Десятки лет деревня была неравноправна с городом не только экономически, но и духовно. Я сам видел, как заведующие клубами не разрешали молодежи плясать. Клубная девушка отбирала баян или гармонь и включала проигрыватель. Слово «диско» произносится с ощущением умилительного служебного подобострастия. Народ нынче поделен на зрителей и художественную самодеятельность. Но петь и плясать по графику, да еще на возвышении, хочется далеко не каждому'. Клуб и самодеятельность всегда подразумевают немногочисленный актив и многочисленный пассив (зритель, посетитель). Всенародное гулянье исчезло. Бюрократ приложил руку и тут. Вековая народная культура ошельмована. Куда при таких условиях стремится юная девичья душа? Конечно, любыми путями в город, где звучат академические хоры и на стадионах гигантские зрелища. Там, как ей представляется, все намного лучше, возвышеннее, прекрасней. А тут ферма, жидкая фракция, рано вставать. Нет, лучше продавцом, швеей на фабрику, но не дома...
1. Областная молодежная газета сообщает, что в восемьдесят четвертом — восемьдесят пятом годах клубные учреждения посетило всего 6 человек из тысячи (0, 6 процента). Отчуждение здесь особенно наглядно.
В итоге наши дояры-холостяки пьют от одиночества, коровы стоят недоенными, а в городских магазинах очереди за молоком. К сожалению, многих писателей, журналистов, режиссеров, редакторов, особенно столичных, мало волнует то, что волнует нашего бригадира.
А каково влияние средств массовой информации на народную нравственность? За что ратуют наши кинематографисты, редакторы телевидения, радио, фирма «Мелодия», а также организаторы концертно-эстрадной деятельности и массовых физкультурных и туристических мероприятий? Глобальная эмоционально-«художественная» информация такова, что способна не только ослабить, но и обескровить духовную и физическую потенцию подрастающих поколений. И в городе и в селе. Сексуальная, музыкально-спортивная, эстрадно-цирковая белиберда заполонила эфир. Взгляды и критерии псевдогероев тотчас усваиваются подростком. О чем начинает мечтать хотя бы деревенская девочка? О том, как она станет актрисой, геологом, танцовщицей на льду, циркачкой, в крайнем случае кулинаром.
Нынче все средства массовой информации кинулись учить отдыхать. Проблема свободного времени вдруг оказалась наиглавнейшей. (У нормального культурного человека не бывает этой проблемы. Наоборот, у него всегда нехватка времени. ) Развлекательность — главная особенность нашего, в особенности ленинградского, телевидения. Развлекательность любыми, порой довольно пошлыми, средствами. 20 сентября прошлого года, например, Ленинград в телепередаче «Открытая дверь» показал студентов на «ярмарке». В лесу, за городом студенты дружно демонстрировали так называемый художественный храп (тот самый храп, который некоторые животные, например лошади, издают во время случки). В деревне, помнится, имитация этого звука была выражением наивысшего неприличия и цинизма. А тут... Студенты ленинградских вузов создают «хор», и ТВ транслирует его на Москву и весь Северо-Запад. Радио также довольно часто выпускает в эфир халтуру. Чтобы услышать русскую, грузинскую или эстонскую народную песню, нужно обращаться в редакцию специальным письмом... А театр? Он перестраивается уже несколько лет, но все никак не перестроится. Посмотрим репертуар хотя бы нашего Вологодского ТЮЗа. Пьеса «Ящерица» — каменный век. Пьесы «Дикарь», «Домовой», наконец, «Держись, поросята!» (не думайте, что речь идет о сельском хозяйстве), «Буратино в стране дураков» и т. д. По одним названиям можно судить, чем потчуют наших детей вологодские тюзовцы. В других местах не лучше. И весь этот театральный и концертный репертуар формируется опять же сверху и распространяется централизованно! Тему труда заслонила тема досуга. Шкала нравственных ценностей современного подростка формируется под знаком государственной необходимости развлечений. Для многих юношей и девушек на первом месте стоят спорт, туризм, художественная самодеятельность, путешествия. Труд и семья — в самом конце...
Ну а что же наши философы, искусствоведы, критики? Неужели и они «перестроились» вдогонку за ленинградским храпом? Доктор юридических наук Софья Келина пишет: «Что значит ввести уголовную ответственность, например, за проституцию?.. Подсудна ли безнравственность?.. Мы и предлагаем не вводить уголовную ответственность за проституцию... нельзя вводить уголовную ответственность и за употребление наркотиков... Мы предлагаем отменить статью об ответственности за мужеложество» («Московские новости», 1987, № 34).
До этих ли проблем моим землякам? Рассчитывать на возвращение невест в родную деревню нашим женихам при нынешних обстоятельствах, увы, очень и очень трудно. А без невест женихи наши быстро сопьются, и ферму в Тимонихе придется закрыть. А посему исчезнет и вся четвертая бригада колхоза «Родина» вместе с моей Тимонихой. И хотя чужой кусок иной раз просто в горло не лезет, мы опять будем вынуждены есть по утрам импортную булку с импортным маслом...
Самым дорогим гостям на Руси и до сих пор преподносят хлеб-соль. «Хлеб да соль!» — говорили при входе в избу, если семья была за столом. Хлеб и соль всегда были святыми понятиями. Что же случилось с народом, дети которого играют в футбол буханками хлеба? Соль же мы горстями сыплем под ноги. Она разъедает пока одни шины да подошвы наших башмаков, но «все болезни с ног», как когда-то говаривали. Батоны и засохшие булки на городских помойках, тонны несъеденного гарнира... Между тем в богатейших странах Запада редко где можно обнаружить брошенную хлебную корку. Не зря в наших городах так много развелось ворон и галок. Эта неуправляемая биомасса плодится в лесах, но питается в городах.
В деревне хлеб тоже не берегут. Однажды в лавке моя деревенская сверстница, с которой вместе учились в первом классе, купила полмешка баранок. «Куда тебе столько, — говорю, — ведь засохнут». «А теленку! Размочу, дак и съест».
Бабушки из соседней деревни берут рис, но не для себя, а для кур. Печеный хлеб, привезенный за шестьдесят километров из райцентра, несут из лавки мешками. Зимой — на санках. Берут по пятнадцать-двадцать буханок, скармливая овцам и коровам. И это притом, что ежегодно на больших площадях не скашивается трава! Луга и лесные покосы год за годом не скашиваются, зарастают лозой. Мои соседи недоумевают: в чем дело? Корова опять скинула. В другом дворе корова осталась яловая, пришлось сдать на мясо. И невдомек иной хозяйке, что корова-то не свинья, ее надо кормить не хлебом, а соломой и сеном.
Весной кило сена иной раз дороже, чем кило печеного хлеба. Подождем обвинять старух и пенсионеров, скармливающих скотине печеный хлеб, если не разрешают косить траву. Чтобы прокормить одну только корову, необходимо накосить минимум 40 стогов. Вручную, поскольку у промышленности, старательно выпускающей туристические, охотничьи и ВИА-принадлежности, до сих пор нет времени заняться малой сельскохозяйственной механизацией. Владимирский навесной трактор продается в основном за границу. Чешские и гэдээровские косилки дороги и малодоступны. Приходится косить так же, как косили во времена Даниила Заточника. Сможет ли накосить 40 стогов инвалид или пенсионер, пусть даже и с помощью городских зятьев? «Сможет!» — веско заявляют в конторе. Поголовье личных коров в области сокращается ежегодно на две тысячи, и коровы для нынешнего чиновника по-прежнему делятся на общественных и личных. Количество коров сокращается, количество руководителей увеличивается...
Когда-то на моей родине на территории нынешнего Азлецкого сельсовета проживало более 3 тысяч людей, а командовало ими всего трое: урядник, писарь да волостной старшина Кузьма Иванович. Нынче на этой же территории проживает и всего-то около 200 человек. А начальства... Считать — не пересчитать. Трактористы у нас с юмором: «Кресла в конторе все заняты, так садятся на подоконники. Сидят и катышками кидаются. Из чего катышки? А из конфетных бумажек».
Но еще гуще всяких контор с креслами в райцентре. Пересчитать их в точности можно по списку организаций, который печатает районная газета, когда закрепляют шефов на сенокос. Однажды я насчитал больше 30 всевозможных контор. Куда такая прорва начальства? Вспомним, что каждая такая контора имеет свое многочисленное начальство в областном центре. Выйдите в центр Вологды осенним вечером — вас поразят мрачность и безмолвие окружающих зданий. Окна темны, потому что вокруг сплошь конторы. Целые кварталы контор, и почти все сгрудились в центре. Достаточно их и на городской периферии, но там жилья все же больше и жизнь течет веселее. У всех этих организаций имеются свои центральные и республиканские органы, главки, министерства. Сколько народу кормится в этих ведомствах?
И вот считайте меня хоть демагогом, хоть ретроградом, но я не могу при этом не вспомнить тысячи ферм с кадровым дефицитом и тысячи сельских парней, коим грозит вечная холостяцкая жизнь. Пропаганда чисто городских, зачастую весьма сомнительных ценностей и молох централизации особенно сильно влекут молодых женщин. За ними следом и все остальное. Из бригады стремятся переехать на центральную усадьбу, с центральной — куда-нибудь в райцентр, а еще лучше в областной центр, отсюда не прочь в Ленинград и в Москву. Движения в обратную сторону нет и в ближайшие времена, видимо, не будет.
Существует и основной закон бюрократии: ни один служащий не стремится вниз но служебной лестнице, каждому охота ступить еще на ступеньку повыше. Удивительно живуча и плодовита эта вертикально-централизованная административно-бюрократическая система, способная к самовоспроизводству и самообеспечению! Одна моя знакомая работала экономистом в Вологде. Она рассказывала, как однажды прикрыли в Москве ихний главк. Прикрыть-то прикрыли, но сразу же почти рядом открыли новое учреждение, и большинство служащих немедля перекочевали туда. Сократить этот контингент невозможно, никто из них не хочет ни на завод, ни тем более в колхоз. Конторы имеют способность к размножению, они плодятся. Они делятся, словно нерестящиеся медузы. Они живучи и, однажды возникнув, уже не могут исчезнуть, но перевоплощаются, переформировываются, принимают новые названия.
Да, работать в полях и на фермах желающих меньше, чем в кабинетах. Дефициты возникают один за другим. Если доярочный дефицит можно (и нужно!) устранить за счет мужского пола, то как, за счет кого избавляться от дефицита невест?
Странная и очень загадочная это вещь — дефицит. Захожу как-то в знаменитую булочную-кондитерскую, что около Театра имени Ермоловой.
— Овсяное печенье есть?
- Нет.
— Почему?
Продавщица глядит на меня как на жалкого дилетанта, но я не унимаюсь и спрашиваю:
— Вы считаете, что овес — дефицит?
— Конечно. Это же культура! Не то что пшеница.
Я вспомнил обширнейшие поля с прекрасным овсом у себя на родине. Комбайнеры молотят его по 30—40 центнеров с гектара. Уж чего другого, а овса-то в стране достаточно. А столичная продавщица убеждена, что овса в колхозах нет, потому и печенья овсяного нет. Дефицит на геркулес, то бишь на овсяную кашу, и совсем непонятен. Знают ли работники торговли и пищевой промышленности, что когда-то на Руси бытовало более двух десятков овсяных блюд, что такую еду давали роженицам и больным, что от овсяного настоя быстрее заживляются раны?
Достаточно одну бумажку положить под сукно, задержать на один день или по ошибке отправить не по тому адресу — и вся наша грандиозная страна останется без овсяной каши. Не на день-два, на целую пятилетку.
Оставим в покое овсяную кашу, возьмем нехватку металла. Одна 5-я домна в Череповце льет столько чугуна, что трудно даже вообразить. Отчего же в стране всю дорогу нехватка металла? Ответить обязаны ученые. Может, у нас нехватка ученых? Нет. Их в стране 1400 тысяч. Почти половина мирового состава. При таких условиях говорить о дефиците научных кадров значит совсем потерять совесть. Итак, одна наша вологодская «северянка» пожирает ежесуточно более 200 вагонов руды и угля, день и ночь изливаясь огненной рекой чугуна. Казалось бы, с пуском таких гигантов никакого дефицита металла не должно быть. Так почему же он все-таки есть? Долго не мог я понять, в чем тут дело. Доктор экономических наук Михаил Яковлевич Лемешев, эксперт ООН по окружающей среде, объяснил мне эту загвоздку. Допустим, что в стране после разрухи образовалась нехватка гвоздей. Почему нет гвоздей? Не хватает металла. Почему не хватает металла? Да потому, что не хватает руды. Что ж, станем добывать больше руды! Но для того, чтобы добыть больше руды, надо больше железных лопат. А чтобы снабдить рудокопов лопатами, пусть они поднапрягутся и увеличат добычу, пока инженеры не создадут экскаватор. Наконец, экскаватор создан. Добыча руды сразу подскочила. Но и для сборки экскаваторов тоже нужен металл. Одного передельного не хватает, опять получается дефицит руды. Как его устранить? Очень просто. Надо увеличить объем экскаваторного ковша с полутора до трех кубометров. Но ведь ковши и двигатели тоже делаются не из дерева, для них опять нужен металл. И вот мы добываем руду уже не пяти-, а восьми-, а затем пятнадцатикубовыми экскаваторами. Наконец шагнул на рудник шагающий, за ним — роторный.
А металла как не хватало, так и не хватает...
Сколько тонн весит роторный экскаватор? Самое интересное то, что о дефиците гвоздей давно позабыли... Есть дела поважнее. Система, созданная для снабжения народного хозяйства обычными гвоздями и подковами, начинает работать уже не на народное хозяйство, а сама на себя. Дефицит металла как тень следовал за техническим прогрессом, а в этой системе он, этот дефицит, увеличен уже в десятки, а то и в сотни раз. Та же картина с дефицитом электроэнергии...
Хочется спросить ученых: существует ли предел промышленно-экономического роста? где он? имеются ли вообще научно обоснованные нормы и самого научно-технического прогресса?
Ежегодно из недр планеты Земля мы изымаем с помощью всяческих экскаваторов 20 миллиардов тонн живой земной плоти, которая создавалась не нами. И только 2 процента (2!) составляет то, что создаем мы из 20 миллиардов тонн. Остальное отбрасываем1. В слепой, как говорят, природе никогда не было никаких отходов. У человека, вооруженного знаниями, получается 98 процентов отходов. Если это прогресс, то что такое регресс? Если это научно, то что такое не научно?
1. Безотходное, экологически чистое производство возможно только в сельском хозяйстве, причем в его домашинном, дохимическом варианте. Об этом еще в прошлом веке говорил философ Н. Федоров: «В санитарном отношении города производят только гниль и затем почти не превращают ее в растительные продукты; следовательно, отдельное существование городов должно давать перевес процессам гниения над процессами жизни... По мере увеличения городов вопросы санитарный и продовольственный будут принимать все более острую форму, становиться все жгучее и жгучее».
Человечество то и дело пытается перехитрить природу. Кое-что удается, но конфузов тоже достаточно. Научные и общественно-политические журналы 20-х годов всерьез и усиленно разрабатывали тему «омоложения». Мода вроде бы совершенно науке противопоказана, а вот поди ж ты! М. Булгаков ехидничал на эту тему в «Роковых яйцах» и в «Собачьем сердце», но «омоложение», возглавленное Лепешинской, из мечты быстро превратилось в теорию. Теория же тотчас начала взаимодействовать с практикой... Академик Лысенко проводил яровизацию семян с помощью не тепла, а холода. Существовало еще множество не менее утопических проектов. Гигантомания торжествовала не только в плане научно-техническом, но и в социально-экономическом.
Конечно, наши селекционеры двигались главным образом в направлении взвинчивания веса и объема, то есть количества. Качество замалчивалось. Вопреки диалектике замалчивается оно и теперь. Его величество Количество свирепствует не только у нас, но и на Западе. Кто не удивлялся невыразительности вкуса и запаха западно-европейского хлеба? Красиво, пышно, бело. Но жуешь, как резину, никаких нюансов. Впрочем, нюансы-то есть, и даже слишком. В одной ФРГ выпекается более 200 сортов хлеба. Я, разумеется, не занимался дегустацией всех сортов. Сужу по общему впечатлению от западного, причем общедоступного, непривилегированного хлеба. Мудрено ли потерять вкус и запах, если урожайность в Англии дошла уже до 70 центнеров с гектара? Во Франции и Германии урожайность меньше, но технология зернового производства там также не обходится без минеральных удобрений, иными словами — без химии. Весь мир «химичит». Фермерское движение за полное освобождение зернового хозяйства от химии в Европе только начинается. Но уже сейчас оно имеет широкую общественную поддержку. Само собой, фермерам, которые поставили задачу обходиться без минеральных удобрений, без гербицидов и других химических препаратов, приходится несладко. Но за ними будущее. Еще одна газетная вырезка:
«Без химии выгоднее
Английские сельскохозяйственные эксперты предсказывают, что в последующие несколько лет возрастет производство продовольственных культур без использования искусственных удобрений и химикатов. Уже резко увеличилось, например, число членов кооператива фермеров, употребляющих только органические удобрения. Чтобы вступить в этот кооператив, необходимо на протяжении двух лет не применять никаких химикатов, то есть накопить достаточный опыт. Одновременно становится дороже зерно, выращенное с применением только органических удобрений: за пшеницу платят на 30 процентов, а за овес — на 40—50 процентов больше обычного».
Эту заметку в «Советской России» надо было бы поместить не в «Интеркурьере», а на первой полосе и набрать не петитом, а крупным шрифтом.
Химический состав хлеба (мы едим его значительно больше, чем западноевропейцы) вызывает тревогу медиков. На отравленной земле не может вырасти неотравленный колос, неотравленный корнеплод! А то, что земля наша уже сейчас перенасыщена ядами гербицидного и иного происхождения, не вызывает сомнения. Об этом говорил мне академик Терентий Семенович Мальцев. Немецкий профессор Лотар Финке также утверждает, что «аккумуляция отрицательных факторов в почвах продолжится, если даже прекратить вносить химические вещества» (доклад на Дортмундской встрече советских и западногерманских экологов и писателей).
Говоря проще, даже одноразовое внесение в почву химического вещества вызывает в ней длительный отрицательный процесс. По словам академика Т. С. Мальцева, необходимы серьезные капиталовложения для избавления пахотных земель от ядов и химикатов. Но у нас даже не существует подобных технологий! И самое главное, использование химии в сельском хозяйстве все нарастает. Одновременно мы спускаем навоз в реки и озера, вместо того чтобы вернуть его земле, мы шуруем котлы наших ТЭЦ ассигнациями, точнее, торфом. Даже полуграмотному агротехнику ясно, что навоз, особенно в сочетании с торфом, легко, словно бы походя восстанавливает всю плодородную силу земли!
Однажды Юрий Александрович Прилежаев (бывший секретарь Белозерского райкома) нарисовал мне «бочку Либиха». Эта бочка просто и образно объясняет смысл химической подкормки земли. Пусть каждая клепка будет помечена химическим элементом: натрий, бор, азот, железо, калий и т. д. (чем больше клепок, тем лучше). «Так вот, — объясняет Юрий Александрович, — допустим, что бочка до краев заполнена химическими удобрениями. Но если в ней окажется недостаток хотя бы одного элемента (например, бора или фосфора), все содержимое бочки, расположенное выше минимальной отметки, будет использовано впустую. Урожай не получится».
Это каким же академиком должен быть каждый наш агроном, каждый тракторист и сеяльщик, чтобы в точности рассчитать химический состав удобрений, вносимых в почву! При этом ведь надо знать еще и химический состав самой почвы — по участкам, полям и по районам.
Всем известно, как используются химические удобрения на практике. Миллиардные затраты на строительство химических гигантов не окупаются, их продукция все больше отравляет землю, воздух, воду и нашу еду. Я видел, как удобрения смывало весенним половодьем, как мешки с нитрофоской бросали под колеса буксующих автомобилей...
Человечеству, если оно хочет выжить, рано или поздно придется вернуться к простому, проверенному веками естественному крестьянскому замкнутому и потому безвредному циклу: земля — зерно и корм для скота — навоз — земля. В этом убеждены участники европейского «зеленого движения».
По существу, «зеленое движение» уже обозначилось и в нашей стране. Судя по всему, ни на Западе, ни у нас сторонникам этого движения судьба не припасла легких путей. Им необходимо двойное мужество, поскольку времени на спасение осталось очень немного...
Каждый день на Земле исчезает один из биоиндикаторов, как называют виды животного мира. Природа штурмуется с двух сторон: истощением и отбросами человеческой деятельности. Упомянутый выше профессор Лотар Финке, говоря о приближающейся экологической катастрофе, напоминает о сравнительно новом дефиците — дефиците исполнения законов. Власти ФРГ, по его словам, во многом игнорируют исполнение законов по охране среды. А разве у нас мало принято хороших законов?
Главная общая мысль, выраженная на Дортмундской встрече: вид гомо сапиенс вошел в противоречие со всеми остальными видами живой природы. «Философия экономики опирается пока на философию благосостояния, — говорит далее профессор Финке. — Но разве не ради человека необходима охрана среды? Мы должны быть готовы к ограничениям в комфорте».
Японский писатель Хироси Нома на советско-японском симпозиуме в Иркутске напомнил о докладе ООН, где говорится, что «к 2000 году угроза исчезновения нависнет над одной третью видов живых существ». Комитет ООН подчеркнул исключительную ценность лесов для жизни на нашей планете. О том, что говорилось в Иркутске о воде, лучше пока умолчать, нужна отдельная и основательная статья...
Но времени на раздумья у нас нет. Безвредных доз радиации не существует. Поливальщики всего за несколько лет выхлебали целое Аральское море. Байкальское море выхлебать потруднее, но отравить можно в одну неделю. Шексна недавно была отравлена еще быстрее. Статистика кишечных и прочих заболеваний в Вологде читателям неизвестна, как неизвестна и статистика промышленных и сельскохозяйственных сбросов в питьевые источники. Химический состав картофеля, овощей, фруктов, которые мы едим, также нам неизвестен. Не зря же, придя на базар или в овощной магазин, некоторые люди предпочитают покупать яблоки с червоточинами. Но это, в общем-то, наивно, потому что червяки, личинки и вирусы легко приспосабливаются к химии, а тараканам, говорят, не страшна и сама радиация. Стоит ли нам перенимать опыт жуков и личинок? Не лучше ли отказаться от самой химии в производстве продуктов, вернуться к биологической защите таких наших кормильцев, как плод, клубень и колос?
Все эти возгласы отчаяния специалисты-плановики называют растерянными криками обывателя. Подобное мнение плановиков и хозяйственников подкрепляется многими безответственными учеными. Ученым, имеющим совесть, сохранившим ответственность перед будущим, рано завидовать хотя бы и потому, что их не так уж и много. Ведь что ни говори, а лихо у нас поставлено дело не по самому научному производству, а по производству рабочих мест. В стране созданы если не сотни, то, во всяком случае, десятки научно-исследовательских институтов. Количество академиков, профессоров, кандидатов, старших научных сотрудников и лаборантов измеряется шестизначными числами. Но чем бы измерить нам качество всей этой грандиозной научной армии?
Иные журналисты и чернобыльскую трагедию преподносят как стихийное бедствие вроде землетрясения. Позвольте, друзья, какое же оно стихийное, ежели электростанция создана нашими же руками? Кто-то ее придумывал, давал чертежи, строил. И кто-то должен был хотя бы ответить за эту трагедию! В одном из репортажей по радио говорилось аж о пользе случившегося. Репортер взахлеб рассказывал о том, как закалились на этом деле многие партработники. Как тут не вспомнить грибоедовского Скалозуба. Говоря о Москве, он заявляет:
По моему сужденью,
Пожар способствовал ей много к украшенью.
Мы навострились жить так, что зачастую тратим деньги на устранение следствий и тем самым на еще большее укрепление причин. Примеров вполне достаточно. (Взять хотя создание того же Детского фонда. У кого язык повернется сказать что-либо против детей? Но детские дома и сироты при живых родителях — это уже следствие, а не причина беды. Видя гуманное отношение государства к брошенным детям, матери-кукушки и отцы-побегушки не исчезают, они увеличиваются в числе. Или: под благовидным предлогом борьбы со злом мы строим пресловутые ЛТП, расширяем сеть наркологических пунктов, тратя на это народные деньги. Но это то же самое, что увеличивать количество тюрем для того, чтобы сократить количество преступлений. )
Есть английская пословица: мы не настолько богаты, чтобы покупать плохие вещи. А мы? Неужели мы настолько богаты, чтобы продавать сырье и покупать не только лезвия и колготки, но и зарубежную, иногда отнюдь не передовую, технологию, устаревшее оборудование и залежалое натовское масло?
Уже шестьдесят лет мы продаем лес. Торгуем нефтью и газом, вывозим Кольскую и другую руду. В погоне за иностранной валютой все у нас идет в ход: меха, сибирские панты, женьшень, вологодская брусника и клюква, икра каспийская и дальневосточная, осетрина и красная рыба. Ничего не оставляем себе. (Тот, кто торгует, вряд ли сидит за обедом без икры и лосося. ) Да бог с ней, с икрой, была бы простая баранина! Но ведь нет в Вологде и баранины, хотя только в одном Кумзере содержится многотысячная отара романовских овец.
Да, госплановские работники не жалеют природных деликатесов для заграницы, не жалеют и других природных ресурсов. Подстегиваемые контрактами, они то и дело подгоняют нашу добывающую промышленность: давай, давай! Больше леса и газа, больше пушнины! И промышленность дает. Сверхплановая пушнина, сверхплановая рыба, сверхплановая древесина. Что значат они для нашей страны? Представим себе донора, который решил ежемесячно сдавать полкило сверхплановой крови...
Леспромхоз, продвигающийся широким фронтом, охватывающий Тимохино с трех сторон, с непостижимым упорством перекачивает мои родные леса в чрево зарубежной и нашей промышленности. Одновременно рубли и червонцы перекачиваются в бесчисленные карманы трактористов, чокеровщиков, крановщиков, лебедчиков. Эти давно разучились пахать. Потомки северных и украинских хлеборобов, одетые в яркие японские куртки, рубят и рубят. В республике Коми создано целое государство для лесорубов-болгар. На Дальнем Востоке... Но я уже и сам себе надоел со своими жалобами. Как бы мне сбиться с критического занудного тона и перейти на иной лад? Конструктивный, как говорят на собраниях...
Написав эту строчку, я вдруг взглянул на часы. Утро давно позади, но штора задернута и горит мощная настольная лампа. Я, конечно, выключаю лампу, но ведь это нужно было сделать намного раньше. Час или полтора она горела напрасно. На улице — солнце. Зимнее, пушкинское. Однако весь день горят мощные фонари. Сколько раз я видел, слышал, как дизельный трактор часами молотит в заулке, пока тракториста угощают за привезенное сено так называемым чаем! Как много горит ламп средь бела дня, крутится электромоторов, чихает компрессоров, полыхает газовых факелов! Вместо того чтобы вовремя выключить двигатель, мы спешим строить себе новые Чернобыли и новые Чебоксарские ГЭС. При этом затапливаем драгоценную нашу Землю. Площадь Нидерландов — 36, 9 тысячи квадратных километров. Площадь одного Куйбышевского водохранилища 6450 квадратных километров. Затоплена только под одним Куйбышевом шестая часть Нидерландов, чьи фермы чуть ли не весь натовский союз обеспечивают сыром и маслом.
Возникает порочный круг, связанный с техническим прогрессом.
То, что в природе все взаимосвязано, мы начали понимать только теперь, да и то не каждый. Нам до сих пор кажется, что природа неисчерпаема. Мы все еще убеждены, что она вынесет любое наше деяние и сама но себе залечит любую рану. Какое поразительное легкомыслие, какое безответственное мироощущение, свойственное детскому возрасту! Еще ужаснее королевский размах, выраженный в циничной фразе: «После нас хоть потоп». Живи Людовик XIV сейчас, он мог бы погордиться: выживаемость подобного отношения к миру оказалась намного универсальней, чем он думал. Роскошные версальские анфилады, конечно, величественней нынешних министерских кабинетов, но они почти не отапливались, французский король тратил на свое личное согревание меньше калорий, чем любой нынешний парижский мусорщик. (Ко всему прочему проблема туалетов в Версальском дворце решалась намного проще и примитивней. В этом смысле король и маркизы были ближе к природе, чем нынешние коровы на наших животноводческих комплексах. )
Итак, «после нас хоть потоп», или более родственное «на наш век хватит», или нечто научно-романтическое вроде: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». А то и совсем уж радостные лозунги, призывающие перевыполнить план по рубке леса, по вылову рыбы, по заготовке пушнины. Только пора бы уже нам понять, что плановое заимствование у природы равносильно плановой с нею расправе, плановому ее убийству. Человек, как утверждают ученые, сам часть природы. Что ж, не логично ли тогда и такое выражение: «плановое самоубийство»? Тогда что это — ошибки планирования или планирование ошибок?
На Западе, в обществе потребления, где якобы царит анархия рыночного хозяйства, подобное самоубийство тоже ведь происходит планово. Там грабят природу еще более обдуманно, обворовывают сами себя еще более умно и рационально. Воровство это замаскировано дальностью расстояний: например, мебель производится в США, а дерево везут с Амазонки, бычков откармливают в Европе, а корма завозят из Африки.
Говорят, что американцы законсервировали собственные нефтеносные месторождения, сберегают их про черный день. Но разве не из той же планеты выкачивается арабская нефть? Завороженное техническим прогрессом общество потребления, увы, тоже не ведает, что творит. Французский клерк, сидя не в «ягуаре», нет, — сидя в самом затрапезном «ситроенчике», не подозревает, что он — расточитель. Причем расточитель похлеще самого Людовика, поскольку тот, как известно, ездил на лошадях. Чудовищная трата энергии сопровождает людей в их неудержимой, ничем не контролируемой погоне за комфортом. Во имя комфорта мы безжалостно терзаем земную плоть, сжигаем вместе с газом, углем и нефтью атмосферный кислород, запасы которого уже не успевают пополнять вырубаемые нами леса. Но всем нам, любопытным народам Земли, мало одних гонок за все усложняющимся комфортом. Мы придумываем еще и военные игры, загрязняем уже и околоземное пространство... И все это, вместе взятое, назвали цивилизацией. Движение к собственной гибели кличем прогрессом, а тех, кто предостерегает, кто требует охладить пыл, обзываем ретроградами, мракобесами, обскурантами.
Конечно, я ни за что не осмелюсь сказать, что в жизни нет ни ретроградов, ни мракобесов, ни обскурантов. Минуло десять лет после начала изнурительной, затяжной бумажной войны с перебросчиками: кажется, за эти годы я стал заправским доносчиком... Моя первая бумага, посланная в Совмин, уже пожелтела. Бегут годы, вернее, улетают куда-то. Тот премьер давно лежит в Кремлевской стене, а его замечания и резолюция на моем письме сделаны словно вчера. Пожелтел, пересох и пакет с такой вот надписью: «Для документального рассказа. Собрано на полу в разрушенном домике в брошенной деревне 25 марта 1975 года в Усть - Кубенском районе». Этот конверт набит налоговыми обязательствами и квитанциями. Тут же снимок военного летчика. На фотокарточке, как раз на лбу, след резинового каблука.
Но я ищу другой, не этот конверт. Вот же он, целехонек... Я держу его в руках, но почему-то не вскрываю, снова откладываю. Ничто не проходит бесследно. Когда-нибудь понадобятся и эти бумаги. Да кто же тебе мешает?— опять говорю сам себе. Возьми и вскрой! Вскрыть? Пусть полежит еще...
Вологда
Василий Иванович Белов
РЕМЕСЛО ОТЧУЖДЕНИЯ
Редактор В. Яцкевич
Художник Г. Метченко
Художественный редактор М. Таирова
Технический редактор Р. Рашковская
Корректор Э. Сергеева
ИБ № 5728
Сд. в наб. 28. 04. 88. Подп. в печ. 14. 06. 88. А08642.
Формат 70Х100/32- Бумага офс. № 2.
Гарнитура обыкновенная новая. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 3, 58. Усл. кр. -отт. 3, 74. Уч. -изд. л. 3, 40.
Тираж 50 000 экз. Зак. Н37. Цена 15 к.
Изд. инд. ХД-249
Ордена «Знак Почета» издательство «Советская Россия»
Государственного комитета РСФСР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли- 103012, Москва, проезд
Сапунова, 13/15.
Книжная фабрика № 1 Росглавполиграфпрома
Государственного комитета РСФСР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли.
144003, г. Электросталь Московской области, ул. им. Тевосяна, 25.