Когда я принял литературное объединение «Нарвская застава» от поэтессы Натальи Грудининой, я уже знал, что это объединение — одно из сильнейших в Ленинграде. Немало известных поэтов начинало здесь свой творческий путь: Илья Фоняков, Анатолий Поперечный, Анатолий Аквилев, Михаил Сазонов, Николай Малышев, Нонна Слепакова... Познакомившись с кружковцами, которыми должен был руководить, порадовался их слаженности в работе и серьезному отношению к делу, а прежде всего — бесспорной одаренности многих из них.
Даже на таком фоне сразу обращала на себя внимание яркая индивидуальность Николая Рубцова. Привлекали стихи молодого поэта, удивительно жизнелюбивые, в которых некая рисовка «морской души» маскировала собой подлинную влюбленность в море. Уже позади была грустно окончившаяся любовь к девушке, которая «и раньше приходила нескоро», а однажды «не пришла совсем». Много позже поэт вспоминал «глаза ее, близкие очень, и море, отнявшее их» и даже довольно лихо шутил по этому поводу:
Любимая чуть не убилась,—
Ой, мама родная земля! —
Рыдая, о грудь мою билась,
Как море о грудь корабля.
Как и некоторые другие молодые поэты, работавшие на Кировском заводе, Николай Рубцов совмещал занятия в «Нарвской заставе» с занятиями в заводском кружке. «Нарвская застава» привлекала почти профессиональным отношением к делу, занятиями по теории и истории поэзии, кружок на заводе — возможностью публиковаться в газете «Кировец». В 1961 году редакция этой газеты выпустила сборник стихов «Первая плавка», в который вошли пять стихотворений Рубцова. К подборке приложена очень удачная юношеская фотография поэта. В 1963 году в Лениздате вышел сборник «Продолжение песни» (стихи поэтов Кировского завода), но в нем только одно стихотворение Рубцова — «В кочегарке». Два его стихотворения («В океане» и «Разлад») опубликованы в другом лениздатовском сборнике «И снова зовет вдохновенье» (1962).
...Странно сейчас перебирать пожелтевшие листки со стихами Коли Рубцова — те экземпляры, которые давались на обсуждение в «лито». Вот шесть стихотворений, украшенных решительным минусом его оппонента: «На родине», «Фиалки», «Соловьи», «Видения в долине», «Левитан» и «Старый конь». Может быть, иногда чрезмерно суровы и требовательны к молодому поэту были его друзья, но отчетливо видишь, что в своих оценках они редко ошибались.
Нельзя не согласиться, что «Фиалки» мелки по теме, что «Видения в долине» длинноваты, вторичны, грешат красивостями («сапфирный свет на звездных берегах», «безмолвных звезд сапфирное движенье»). «Старого коня» и «Левитана» критиковали за, возможно, неуместную в стихах такого рода игру слов: «Хоть волки есть на волоке, и волок тот полог, едва он сани к Вологде по волоку волок» или «звон заокольный и окольный у окон, около колонн». Зато вполне уместной была признана звуковая перекличка в одном из его шуточных стихотворений (кажется, никогда не входившем в книги Рубцова):
Вредная,
неверная,
наверно.
Нервная, наверно... Ну и что ж?
Мне не жаль,
Но жаль неимоверно,
Что меня, наверно, и не ждешь.
Очень нравился нашим «литовцам» своеобразный юмор Рубцова. И характерно, что именно здесь впервые «на ура» были приняты те его стихи («В океане», «Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте»), которые стали его первыми публикациями и сразу составили ему добрую репутацию. На обсуждении отмечалась своеобразная самоирония, причудливо окрашивающая описание «трудового процесса» в сочетании с совершенно необычной «локальностью». «Я хрипло ругался, и хлюпал, как шлюпка, сердитый простуженный нос». Никто никогда не писал таких стихов о неудачной любви, где несомненная боль обязательно прикрывалась иронией: высмеять — значило для поэта выздороветь («Разлад», «Ненастье», «Утро утраты»).
И уж совершенный восторг вызвало у товарищей Рубцова одно из самых улыбчивых его стихотворений — «Утро перед экзаменом»: для ошалевшего от занятий школяра скалы стоят «перпендикулярно к плоскости залива», «стороны зари равны попарно», облако несется «знаком бесконечности», и даже «чья-то равнобедренная дочка» двигается, «как радиус в кругу». Было тут же установлено, что именно с «равнобедренной дочки» и началось это стихотворение.
Да, товарищи по «лито» очень четко «засекли» тот момент, когда из-под пера Рубцова стали появляться зрелые, художественно совершенные стихи. К сожалению, далеко не так обстояло дело в его взаимоотношениях с печатными органами.
Задним числом мы иногда любим лакировать путь поэта, украшать его розами и выщипывать тернии. Нередко Рубцов приходил на занятия злой, раздраженный: «Опять не взяли стихи в «Смене». Что они там понимают в стихах!» Нет, путь Рубцова в литературу не был безоблачным, но он умел относиться к жизненным трудностям с юмором.
Кажется, в последний год пребывания Рубцова в нашем литобъединении секретарь «Нарвской заставы» Борис Тайгин благоговейно перепечатал на машинке в нескольких экземплярах (для себя, автора и его друзей) первый стихотворный сборник Николая Рубцова под названием «Волны и скалы», включающий 38 стихотворений.
С книжечкой этой Рубцов в то время не расставался. Очень мальчишеская, очень задиристая, но ярко талантливая, она как-то компенсировала ему отсутствие настоящей «прессы». Позже он рассказывал, как приехал с нею в Москву поступать в Литературный институт имени
А. М. Горького, даже не надеясь, что его примут, поскольку приехал с изрядным опозданием, когда экзамены уже кончились. Однако «Волны и скалы» так очаровали экзаменаторов, что Рубцов был зачислен добавочно на очное отделение. Оживленный, не сразу поверивший своему счастью, примчался он в Ленинград увольняться с Кировского завода. Но, поступив в Литературный институт, Рубцов не порвал отношений с «Нарвской заставой». Приезжая в Ленинград, он непременно навещал товарищей.
Запомнилось мне выступление Рубцова на отчетном вечере в конце занятий. Я впервые видел его перед большой аудиторией. В чтении его чувствовалась глубоко затаенная сила, да и манера чтения была совершенно необычной, резко индивидуальной. Читая, он проделывал рукой какие-то вращательные движения, пригибаясь при этом:
Ну что ж! Моя грустная лира,
Я тоже простой человек —
Сей образ прекрасного мира
Мы тоже оставим навек.
...Я вслушивался в нотки голоса, столь знакомого, и сердце мое резануло чувство тревоги за судьбу этого человека. Может быть, это было предчувствие неблагополучия? Не знаю... Оно пришло и ушло. После окончания Литературного института, хотя Николай Рубцов и бывал в Ленинграде, мне не пришлось с ним свидеться.