|
Появление на наших картах неверной границы с
Китаем. – Причина невнимания нашего к этому обстоятельству. -
Исследования западного берега Охотского моря и сообщение его с
Якутском. - Фомин, Сарычев и Кузьмин. - Экспедиция капитана
Литке. - Наше положение на Восточном океане, в Охотске и
Петропавловске. - Различные мнения о Камчатке. - Появление в
наших морях китобоев. - Их действия. - Заключение трактатов
между англичанами и китайцами в 1840-1844 годах
Вполне доверяя упомянутым в предыдущей главе заключениям
знаменитых мореплавателей о реке Амуре, о прибрежьях Татарского
залива и сведениям, доставленных нашей миссией из Пекина, мы
оставались весьма естественно, совершенно равнодушными к
Приамурскому краю, но всё-таки упорно отклоняли предложение
китайцев о разграничении этого края. Несмотря на это, на
географических картах стала появляться граница наша с Китаем от
верховьев реки Уды к востоку до Тугурской губы. Граница сначала
появилась на английских и немецких картах, а впоследствии и мы
нанесли её на свои, перепечатывая последние с иностранных
изданий. Мы делали это, совершенно забывая, что на основании
первого пункта Нерчинского трактата 1689 года здесь нельзя было
означать какой-либо пограничной черты, и смотрели на это
равнодушно, вероятно потому, что давали полную веру упомянутому
заключению европейских авторитетов о недоступности с моря реки
Амура и её лимана; причём, конечно, Приамурский край становился
для нас совершенно бесполезным. Между тем перепечаткой неверных
карт мы как бы признали, что вся страна к югу от произвольно
проведённой на них пограничной черты принадлежит Китаю, и не
жалели об этом, потому что верили таким сказкам, как например,
будто китайцы имеют в Приамурском крае значительные силы для
охранения, или, ещё лучше, что на нижнем Амуре находятся города
и крепости, каковы Тонде Кажен и другие * [как означено на карте,
приложенной к описанию Китая, архимандрита Иакинфа, 1842 г.].
Другой причиной нашего равнодушия к этому краю было то
обстоятельство, что Берингово, Камчатское и Охотское моря в то
время еще не посещались китобоями, их бороздили только одни наши
транспорты, перевозившие из Охотска продовольствие на Камчатку и
в североамериканские наши колонии. Возникновение настоящего
коммерческого движения в Тихом океане нам казалось тогда весьма
отдалённым или лучше сказать, невозможным и в будущем. Мы никак
не могли тогда думать, что Англия откроет для торговли Китай и
вместе с Северо-Американскими штатами создаст на Тихом океане
коммерческое движение. По-настоящему, если бы мы следовали
планам Петра I и Екатерины II, почин в этом деле должен был бы
принадлежать России. Утверди мы несколькими десятками лет ранее
в Приуссурийском и Приамурском крае, англичане и американцы не
обошли бы нас, заводя торговлю Китаем.
Теперь интересно оглянуться назад и проследить, что мы делали то
время и принимали ли какие-нибудь меры, чтобы предупредить
Англию и Америку, или, по крайней мере, чтобы не остаться
безучастными их предприятии. Ответ короток: мы не только ничего
не делали в этом направлении, но даже и не стремились заселить и
приучить к оседлой жизни население восточных владений; что же
касается Приамурского края, мы его не трогали, боясь этим
раздражить китайское правительство, а оно, в свою очередь, не
обращало внимания на этот край, опасаясь нас раздражить. Вот
какой странной политики держались тогда обе стороны, - мудрено
при этом что-нибудь сделать.
Оставив, таким образом, Приамурский край Китаю, мы имели на
Камчатке и в Охотске такую ничтожную силу, которая в этих местах
насчитывала всего 500 человек морских чинов и две сотни казаков,
при трёх транспортах, служивших для снабжения продовольствием
через Охотск - Петропавловска, Нижне-Камчатска, Тигиля,
Большерецка и Гижиги. Для охранения наших северо-американских
колоний положено было посылать из Кронштадта военное судно, но
это распоряжение с 1820 года было отменено, и
Российско-Американской компании предоставлено самой охранять
свои колонии. Для снабжения же Охотского и Петропавловского
портов комиссариатскими кораблестроительными и артиллерийскими
запасами и материалами, туда, по мере надобности, посылался из
Кронштадта, года через три или четыре транспорт. В видах
основания производительной оседлости, а равно для развития в
Камчатском и Охотском краях торговли, на Камчатку и в Охотский
край переселены были из Восточной Сибири крестьян земледельцы, а
порты Петропавловск и Охотск объявлены порто-франко. Для
поощрения туземцев к огородничеству и хлебопашеству им были
дарованы весьма значительные пособия. Начальникам края и
служившим в нём офицерам дарованы были преимущества,
заключавшиеся в награждении следующими чинами и пенсионами за
пяти- и десятилетнюю службу.
Все старания правительства создать из Петропавловска и Охотска
на востоке такие порты, которые могли бы быть обеспечены на
месте, оставались тщетными, ибо сама природа поставила к тому
непреоборимые препятствия. Хлебопашество ни в Камчатском, ни в
Охотском крае, по климатическим и почвенным условиям и по весьма
правильно веденному ценному пушному промыслу, вознаграждавшему
гораздо значительнее труды нежели земледелие, не привилось и не
существовало. Хлеб родился только на бумагах и в канцеляриях, в
действительности же его не только не было для продовольствия
упомянутой ничтожной силы, но и для пропитания переселённых с
этой целью крестьян. Мука и всё необходимое доставлялось в
Охотск из Якутска на вьючных лошадях по ценам неимоверно высоким
, а из Охотска отвозилось в Камчатку на казенных транспортах. По
этим причинам для Камчатки необходимо было существование Охотска.
В российско-американских колониях также невозможно было
разведение хлебопашества, а потому с этой и промышленной целью
Компания заняла залив Бодего, лежащий в северной Калифорнии. Это
занятие могло бы иметь важное последствие, но Компания, действуя
в ограниченном объеме коммерческого своего предприятия, не
воспользовалась тогда почти свободным положением западного
берега Калифорнии. Заняв узкую полосу земли около залива Бодего,
она не шла далее от моря, во внутрь страны и к югу, с тем, чтобы
сделать эти места житницей для своих колоний и Камчатки. Попытка
её развести хлебопашество у моря, на полосе земли, подверженной
влиянию морских туманов; оказывалась не совсем
удовлетворительной; между тем как в нескольких верстах от моря
девственная прекрасная почва и климат давали неимоверный урожай.
Владения Компании ограничивались здесь маленьким селением -
Фортом Росс, в который Компания ввозила из Ситхи отслуживших
срок или неспособных к работе своих промышленников. Из Форта
Росс Компания получала, однако, мясо, овощи и тому подобное,
хлеб же, масло, свечи и прочее ввозили в колонию из Якутска
через Охотск; а потому, несмотря на более и более обнаружившиеся
неудобства Охотского порта, он всё-таки был необходим для
Компании, так же как для Камчатки.
В Охотске не было ни одного начальника, который не делал бы
представлений правительству о необходимости перенести порт в
другое место, потому что редкое из судов Охотской флотилии
плавало там обыкновенным порядком; все они почти каждый год
валялись на Охотском баре или на охотских кошках, где часто и
погибали. Это обстоятельство принудило правительство заняться на
Охотском море поисками нового места для устройства более удобною
порта нежели Охотск; но вместе с тем имелось в виду устроить и
более удобное сообщение с Якутском, так как существовавшая
дорога от Якутска к Охотску была далеко не удовлетворительна.
Две системы рек: а) Алдан с Маей и Алдамой, и б) Алдан с Учуром
и Удой - предоставляли, казалось, возможность устройства
сообщения Якутска с восточным берегом Охотского моря гораздо
лучше существовавшего пути от Якутска до Охотска, ибо река Мая,
впадающая в реку Алдан, которая, в свою очередь, впадает в реку
Лену, подходит на расстояние около 140 вёрст к реке Алдаме,
впадающей в Охотское море под 56° северной широты. Река же Учур,
впадающая в реку Алдан, подходит на такое же расстояние к реке
Уде, впадающей в Охотское море под 54° северной широты. Из этих
систем рек была принята первая система, потому что, по
тщательной описи и исследованию капитанов Фомина и Сарычева,
Удская губа оказалась совершенно неудобной для устройства порта;
Алдамский же залив, по-видимому, представлялся для этого лучшим
местом. Для этой цели от урочища Нелькан - пункта на реке Мае,
ближайшего к реке Алдаме - и начали к этой реке вести дорогу, а
по берегам реки Май селить крестьян. Для устройства этой дороги
и населения по реке Мае много было употреблено труда и капитала
(более 600 тысяч рублей серебром), но все усилия оказались
тщетными. Горы, болота, горные ручьи и речки, а также
климатические условия представляли непреоборимые препятствия.
Оседлость по берегам Май, по тем же климатическим условиям и
почве (болота, камни, дресва и прочее), не прививалась: хлеб
пропадал, люди умирали с голоду и от болезней. Плавание по реке
Мае, по случаю быстрых течений и шиверов, было не только
неудобно, но и не безопасно. Единственные на всем восточном
берегу между Охотском и Тугуром заливы Алдамский и лежащий от
него к югу Аянский, по строгим наблюдениям и исследованиям
Сарычева, Фомина и затем Кузьмина, оказались совершенно
неудобными для устройства порта. Между тем, сведения, собранные
Кузьминым от удских тунгусов, показывали, что гиляки, занимавшие
низовья Амура, находятся в независимом от Китая положении, и что
устье Амура должно быть доступно для входа в него судов с моря.
Наконец, рассказы якутских купцов, которые вели торговлю с
удскими и тугурскими тунгусами, давали повод сомневаться в
справедливости заключения об устье реки Амура, выведенного
Лаперузом, Браутоном и Крузенштерном, и в справедливости
донесения нашей миссии из Пекина о положении Приамурского края и
обитавших в нём народов. Эти обстоятельства ч все сделанные
попытки к устройству сообщения Якутска с берегом Охотского моря
возбудили сожаление о потере Амура и ясно показали, что только
эта река может открыть удобный путь из Сибири к океану.
В 1828 и 1830 годах начальник байкальской флотилии П. С.
Лутковский * [Впоследствии адмирал, член Адмиралтейств-совета] и
капитан Кузьмин просили дозволения у генерал-губернатора
Ловинского опуститься из Нерчинска по Амуру, в видах
ознакомления с рекою, её устьем и обитающими по её берегам
народами. Вследствие этого предложения с 1830 до 1832 года
происходила об этом предмете переписка генерал-губернатора
Ловинского с Петербургом, указывавшая всю важность этих
исследований. Несмотря на тс, что директор Азиатского
департамента Министерства иностранных дел Родофиникин горячо
сочувствовал этому делу, дозволения спуститься по Амуру не
только не последовало, но ещё замечено было генерал-губернатору,
что «деятельность его в Сибири должна быть единственно
направлена для поддержания и сохранения дружественных отношений
наших с Китаем, необходимых для развития кяхтинской торговли;
подобное же с нашей стороны предприятие может весьма повредить
этим отношениям, а поэтому оно и не может быть допущено».
Между тем в 1826 году отправлялась из Кронштадта учёная
экспедиция капитана Литке. Она могла бы разрешить, в какой
степени справедливы сейчас сказанные сведения Фомина и Кузьмина,
а также заключение авторитетных европейских знаменитых
мореплавателей об устье реки Амура, но, вследствие научных
исследований (доставивших капитану Литке европейскую известность)
и других неблагоприятных обстоятельств, он не зашел в Охотское
море* [В инструкции, данной Ф. П. Литке от адмиралтейского
департамента, сказано: «После описи Чукотской земли с Анадырской
губой и восточного берега Камчатки, до мыса Лопатки, вы имеете
отправиться в Охотское море и от северной оконечности
полуострова Сахалина до Удской губы подробно описать берега и
все бухты» (то-есть и Амурский лиман)]. Его экспедиция, между
тем, была последней, которая имела все средства обнаружить всю
неосновательность и фальшивость распространившихся тогда между
моряками и всеми влиятельными правительственными лицами
убеждений об устье реки Амура и его лимане. После этой
экспедиции правительство не обращало более внимания на эти места.
Затратив много труда и капитала без всякой пользы на устройство
пути из Восточной Сибири к прибрежью Охотского моря и не
предвидя еще настоящего движения в Тихом океане, правительство
охладело не только к Приамурскому краю, который требовал
тщательных исследований и снаряжения особых экспедиций, но и к
существовавшим тогда нашим владениям в этом океане.
Петропавловск, несмотря на дарованные ему преимущества и
употреблённые капиталы для возрождения там торговли и полезной
оседлости, не двигался вперед ни на шаг: он оставался всё той же
ничтожной деревней. Воды Авачинской губы, в которой расположен
этот порт, бороздили только одни казённые транспорты,
приходившие из Охотска с мукой, с казёнными продовольственными
запасами и с приказчиками якутских купцов. Последние привозили
ничтожное количество дрянных товаров, служивших большей частью
для вымена от туземцев соболей. Через три или четыре года
являлся в Петропавловск транспорт из Кронштадта с
комиссариатскими, артиллерийскими и кораблестроительными
запасами для команды портов Охотского и Петропавловского.
Камчадалы и другие народы, жившие по берегам Охотского моря,
оставались всё теми же звероловами. Сельскохозяйственная
производительность не только к ним, но и к переселённым сюда с
этой целью из Сибири крестьянам решительно не прививалась.
Крестьяне, вскоре же после прибытия на Камчатку и на берега
Охотского моря, бросали хлебопашество и делались такими же
звероловами, какими было и местное население.
Пустынные, бездорожные, гористые и тундристые местности, на
огромном пространстве отделявшие Охотский край и Камчатский пол
остров от центра управления Сибирью, климатические и другие
условия этой страны, препятствовавшие устройству сколько-нибудь
сносных внутренних сообщений, делали то, что даже все
благонамеренные представления начальников Камчатки, клонившиеся,
например, к устранению причин весьма быстро уменьшавшегося
туземного населения (от занесения русскими в этот край заразных
болезней), были не чем иным, к голосом вопиющего в пустыне.
Переписка из Камчатки не только с Петербургом, но и с Иркутском,
которого она составляла как бы уезд, длилась десятки лет * [Так
например, начальник Камчатки Петр Иванович Рикорд в 1810 году
просил разрешения построить госпиталь по присланному плану. План
этот рассматривался более 20 лет; было задано несколько самых
пустых вопросов, вследствие сделанных на этом плане особых
приспособлений к местным условиям. Между тем и другие материалы,
заготовленные для госпиталя, сгнили, так что, когда через 22
года начальнику Камчатки Голенищеву-Кутузову (в 1832 году)
разрешено было, наконец построить этот госпиталь, то строить его
было уже не из чего]; несоблюдение какой-либо пустой, ничтожной
формальности возбуждало в канцеляриях множество запросов. Эти и
тому подобные причины уничтожали всякую энергию в самых усердных
и благонамеренных начальниках; поэтому как они, так и все
служащие Камчатке и Охотске думали главное лишь о том, как бы
поскорее выжить установленный по закону срок для получения
привилегий. В силы наши в Петропавловске состояли из 100 человек
морских чинов и 100 казаков; эти люди составляли гарнизон,
полицию и рабочих только для Петропавловска, но и для всей
Камчатки. Для защиты же порта с моря имелся деревянный бруствер,
вооружённый десятью ор днями малого калибра. Охотск, как
складочный пункт для Камчатки наших американских колоний,
несмотря на все старания правительства о его улучшении,
представлял такую же ничтожную деревню, как Петропавловск.
Сельскохозяйственная оседлость в Охотском крае, так же как и на
Камчатке, не прививалась.
По всем изложенным причинам и ввиду того, что Охотский край в
особенности Камчатский полуостров навсегда должны были считать
отрезанными от метрополии, правительство смотрело на этот край
как на необходимое зло, которое надобно было сносить, потому что
в крае находилось до 10 000 ительменов и других подданных России.
Вместе с этим между нашими моряками, приходившими на транспортах
из Кронштадта, сложилось о Камчатке два совершенно
противоположных мнения: одни полагали, что Петропавловск не
может быть надлежащим для России портом на Восточном океане;
другие же, напротив, утверждали, что Камчатка, как страна,
господствующая над океанами и имеющая превосходную гавань -
Авачинскую губу, представляет для России всё, что только можем
мы желать на отдалённом своём востоке, и что для подкрепления
Камчатки стоит только занять какой-нибудь из островов, ближайший
к тропикам и Петропавловску (Ф. П. Литке указывал на остров
Бонин-Сима), и снабжать Петропавловск и Камчатку продовольствием
из Манилы (как представлял А. А. Зеленой, бывший министр
государственных имуществ). Это последнее мнение о важности
значения для России Петропавловска до англо-французско-турецкой
войны разделяли тогда все высокопоставленные правительственные
лица и некоторые из генерал-губернаторов Восточной Сибири; в
особенности же в этом был убеждён генерал-губернатор Н. Н.
Муравьёв (граф Амурский). Упомянутая война доказала всю
фальшивость и полную несостоятельность этого убеждения.
Вот каково было тогда положение на отдалённом Востоке; оно,
впрочем, гармонировало с тем мёртвым состоянием, которое
царствовало в то же время и на омывавшем его Восточном океане.
Воспоминания о Приамурском крае носились только в легендах между
сибиряками.
В начале 1840-х годов в Охотском, Беринговом и Камчатском морях
появляются целые флоты отважных и дерзких китобоев и вывозят
каждый год из наших морей на десятки миллионов пиастров
произведений китового промысла. В то же время англичане
объявляют Китаю войну и заставляют эту гордую и недоступную
нацию заплатить огромную контрибуцию и открыть для европейской
торговли пять своих портов. Нас не включили в число других
европейцев, потому что мы вели уже торговлю с Китаем через Кяхту.
Шанхай, весьма близкий к Приамурскому краю, делается главным
пунктом европейской торговли с Китаем. Правительство наше,
застигнутое этим внезапным и быстрым переворотом на отдалённом
Востоке и не имея там ни надлежащего опорного пункта, ни
надлежащих сил, находится вынужденным оставаться равнодушным как
к этому движению, так равно и к донесениям о дерзких поступках
китобоев. Последние грабили не только наши прибрежья, но
заходили и в самый Петропавловск, разбивали там караул и
разбирали на дрова батареи; по прибрежьям жгли леса, грабили
жителей и били в бухтах детёнышей китов, истребляя таким образом
этих животных в наших морях. Правительство утешало себя тем, что,
по крайней мере, Восточная Сибирь наша, по невозможности входа в
реку Амур, защищена от всяких враждебных на неё покушений с моря.
Внезапное торговое и промышленное движение в Восточном океане, -
движение, в котором еще по мысли Петра I и Екатерины II Россия
должна была принять участие, и продажа в то же время
Российско-Американской компанией Форта Росс возбудили в обществе
много толков. Ничтожное положение наше на Восточном океане,
потеря Приамурского края и продажа Наших владений в Калифорнии
были любимыми предметами разговора. Из них на первый указывали,
как на единственный пункт, в котором мы давно бы могли основать
оплот и силу на Восточном океане, а на последний (Калифорнию),
как на пункт, где бы Россия могла иметь для своих судов станцию,
обладавшую прекрасным климатом и обещавшую большие богатства. В
периодических журналах того времени и газетах появились указания
на важное значение для России Приамурского края. Это
обстоятельство, сведения, что гиляки, занимавшие низовье Амура,
независимы от Китая * [Эти сведения доставлены были академиком
Миддендорфом, осматривавшим западный берег Охотского моря и не
дошедшим всего 200 км до устья Амура] и, наконец, представления
по этому вопросу генерал-губернатора Восточной Сибири Руперта
достигли наконец и престола.
|