|
В июле-августе 1761 г. во время Семилетней войны при высадке русским
флотом десанта с целью поддержки действий союзных армий против
прусских войск, сосредоточенных в Померании в городе Кольберге1
[Теперь Колобжег, портовый город польского Поморья; расположен в
устье реки Персанты, в трех километрах от Балтийского моря],
особенно отличился командир бомбардирского корабля «Юпитер»
лейтенант Петр Кузьмич Креницын. «... По справедливости
засвидетельствую, – писал в донесении Адмиралтейств-коллегии 26
октября 1761 г. контр-адмирал С. И. Мордвинов, командующий
Кронштадтской эскадрой, в состав которой входил «Юпитер», – о
командирах бомбардирских судов флота лейтенантах: Бабаеве,
Норманском и Креницыне и о всей команде их, ...что во всю их
бытность... против города Кольберга, невзирая на прежестокую с
четырех разных батарей и из лесу из поставленных пушек пальбу и [на]
окружающие неприятельские бомбы и повреждения корпусов своих судов и
мачт, в самую близость города и батарей приходили и якори и завозы
свои так близко к батареям завозили, что по шлюпкам их с тех батарей
всегда картечами палили, и со всякой ревностию... как днем, так и
ночью старались неприятеля разорить».
Адмиралтейств-коллегия обратила внимание на храброго офицера. Когда,
по предложению великого русского ученого М. В. Ломоносова, началась
подготовка Восточной морской экспедиции, которая должна была
исследовать «новооткрытые острова в Восточном океане»,
Адмиралтейств-коллегия выдвинула кандидатуру Петра Кузьмича
Креницына на пост руководителя этой экспедиции.
Год рождения П. К. Креницына неизвестен. Первые сведения о нем
относятся к 16 октября 1742 г., когда он поступил учеником в Морскую
Академию. По-видимому, Креницыну было в это время не менее
двенадцати лет. Через год, в 1743 г., он был произведен в
гардемарины. В течение девяти лет (с 1745 по 1753 г.) Креницын
плавал в Балтийском море, принимая участие в его описи. За это время
он был произведен сначала в мичманы (1748 г.), а затем в
унтер-лейтенанты (1751 г.). В 1754 г. Креницын был произведен в
корабельные секретари и два года исполнял обязанности аудитора1
[Аудитор – военный юрист, выполнявший одновременно обязанности
прокурора и секретаря] в комиссии военного суда. В 1756 г. Креницын
вернулся во флот и на корабле «Астрахань» совершил переход из
Архангельска в Кронштадт. В следующем году он был произведен в
лейтенанты и до 1760 г. плавал командиром пинка «Кола» на Балтийском
море.
Командиром бомбардирского корабля «Юпитер» его назначили 19 мая 1760
г. В апреле 1762 г. Креницын был произведен в капитан-лейтенанты, а
месяц спустя назначен командиром тридцатидвухпушечного фрегата
«Россия». В этой должности он находился вплоть до назначения его
руководителем Восточной экспедиции.
***
Усиленная тяга русских промышленников в «Восточный океан», к
островам, открытым А. И. Чириковым в 1741 г., началась в середине
XVIII в. Поводом к началу этого движения послужил исключительный
успех промысловой партии Емельяна Басова, вернувшейся в 1744 г. на
Камчатку с богатейшим грузом ценных мехов после зимовки на незадолго
до этого открытом необитаемом острове Беринга.
В 1745 г. известный мореход Михаил Неводчиков, участник Первой и
Второй Камчатских экспедиций Беринга – Чирикова, на средства
купеческих компаний отправился на шитике «Евдокия» к острову
Беринга. Этот поход положил начало продвижению русских на восток,
которое привело к открытию и освоению всей Алеутской гряды. К
юго-востоку от острова Беринга Неводчиков открыл группу островов (в
том числе острова Агатту и Атту), названных им Ближними островами.
Это была самая западная группа островов Алеутской гряды. Неводчиков
зазимовал на островах, промышляя морских бобров. Осенью 1746 г., на
обратном пути, «Евдокия» была отнесена бурей к Карагинскому острову
(у северо-восточного берега Камчатки) и разбилась о скалы.
Неводчикову и нескольким промышленникам удалось спастись.
Перезимовав среди коряков, они вернулись летом 1747 г. в
Нижне-Камчатск. Неводчиков привез с собой 320 бобровых шкур.
В 1749 г. купцы отправили на эти острова промышленника Андреяна
Толстых, который провел там два года. В 1752 г. он также вернулся с
большой добычей и разбогател. Позднее, в 1761-1764 гг., Толстых
ужена собственном судне «Андреян и Наталья» открыл и описал
центральную группу Алеутской гряды, названную местными
промышленниками Андреяновскими островами. Еще до этого, в 1757 г.,
промышленник Башмаков открыл к востоку от Ближних островов небольшой
архипелаг и назвал его Крысьими островами. Наконец, в 1759-1762 гг.
промышленник Степан Глотов на боте «Иулиан» открыл самую восточную
группу Алеутской гряды – обитаемые «Лисишные» (Лисьи) острова. После
нескольких лет пребывания на них он привез на Камчатку около 4 тыс.
песцовых и бобровых шкурок.
Таким образом, в начале 60-х годов XVIII в. камчатские власти, а
через них и сибирский губернатор знали о том, что между
Командорскими островами и Америкой лежат по крайней мере две группы
островов: Ближние с прилегающими к ним на востоке Крысьими островами
и отдаленные, примыкающие к Америке Лисьи острова (включающие и
«остров Аляксу»1 [«Алякса» – Аляска]. Так как основная часть
Андреяновских островов тогда еще не была открыта, то между обеими
островными группами предполагался большой разрыв, о чем
свидетельствуют дошедшие до нас карты 70-х годов XVIII в.,
составленные по материалам Неводчикова, Глотова и других мореходов и
промышленников (например, генеральная карта Российской империи,
приложенная ко второму изданию книги Кокса, посвященной русским
открытиям между Азией и Америкой).
В 1763 г. сибирский губернатор Чичерин донес Екатерине II об
открытиях русскими промышленниками «неизвестных мест и нового
промысла». Речь шла о восточной части Алеутской гряды – Лисьих
островах и островах, лежащих к западу от них, которые позднее были
названы Четырехсопочными. О Ближних, Крысьих и самых западных
Андреяновских островах в Петербурге уже знали.
Сибирский губернатор характеризовал промышленников, как «самых
простых и неученых людей». Он докладывал о необходимости назначения
на их суда морских офицеров, которые бы, не вмешиваясь в промыслы,
вели корабельные журналы и составляли подробные описания плаваний.
Как раз в эти же годы великий русский ученый М. В. Ломоносов
разработал план освоения кратчайшего морского пути от северных
берегов Европы в Тихий океан по Ледовитому океану. Ломоносов
предполагал, что летом вдали от берегов (500-700 верст) Ледовитый
океан свободен от тяжелых льдов, препятствующих корабельному ходу, и
суда могут пройти от Шпицбергена до Камчатки через Полярный бассейн,
а затем проливом, который в 1778 г. был назван Беринговым.
По инициативе Ломоносова в 1764 г. началась организация Северной
якобы промысловой правительственной экспедиции2 [Официально эта
экспедиция называлась «Экспедицией о возобновлении китовых и других
звериных и рыбных промыслов»] с секретным заданием «для пользы
мореплавания и купечества на восток... учинить поиск морского
проходу Северным океаном в Камчатку». Экспедицию возглавил В. Я.
Чичагов. Предполагалось, что эта экспедиция встретится в Тихом
океане с экспедицией П. К. Креницына; для встречи были предусмотрены
специальные опознавательные сигналы и пароли.
В мае 1765 г. три судна, специально построенные для плавания в
полярных морях, вышли под командованием Чичагова из Колы на север. В
начале августа они достигли 80°26' северной широты (к северо-западу
от Шпицбергена). Продвинуться дальше из-за тяжелых льдов им не
удалось, и Чичагов привел свой отряд в Архангельск. В 1766 г.
Чичагов повторил «поиск», но продвинулся лишь немногим дальше – до
80°30'. Таким образом, предполагавшаяся встреча двух русских
экспедиций в Тихом океане не состоялась.
Вторая экспедиция была организована после того, как Екатерина II в
связи с проектом Ломоносова и докладом Чичерина приказала
Адмиралтейств-коллегии «отправить (на восток. – И. М.) немедленно по
своему рассуждению, сколько надобно, офицеров и штурманов, поруча
над оными команду старшему, которого б знание в морской науке и
прилежание к оной известно было». Несомненно, что основной задачей
этой экспедиции было не только описание открытых островов (к
которым, относили и «Аляксу»), но и формальное и фактическое
закрепление их за Российской империей: приведение «американцев»
(алеутов) в российское подданство, урегулирование сбора ясака и
контроль за промышленниками, имеющий целью не допустить нарушения
интересов казны.
Офицеры, участвовавшие в экспедиции, тем же указом Екатерины II были
поставлены в исключительно привилегированное положение. Одновременно
с назначением в эту экспедицию они повышались в чине «с приобщением
при том вечного пенсиона против получаемого по чину в оном пути
жалованья, независящего от впредь положенного по чину оклада». Кроме
того, им определялось на время участия в экспедиции двойное
жалованье на том основании, что «не могут они, в таком отдалении
будучи, смотрение иметь за своею собственною экономиею».
Начальником этой экспедиции и был назначен Креницын, произведенный в
связи с этим назначением в капитаны 2 ранга и награжденный золотыми
часами. Креницыну разрешалось самому выбрать себе помощника, и он
указал на Михаила Дмитриевича Левашева, с которым вместе участвовал
в Кольбергской операции. Это был очень удачный выбор: Левашев
полностью оправдал оказанное ему доверие.
Михаил Дмитриевич Левашев (точный год рождения неизвестен) осенью
1751 г. поступил учеником в Морскую Академию, а через два года был
определен в Морской корпус кадетом. С 1755 по 1762 г. он плавал на
Балтийском море, в 1757 г. был произведен в гардемарины, через год в
мичманы, а после Кольбергской операции (в 1762 г.) – в
унтер-лейтенанты. Несмотря на то, что 20 апреля 1764 г., т. е.
незадолго до подписания императорского указа об организации
секретной экспедиции, Левашев был произведен в лейтенанты, 1 июля
1764 г. ему присвоили очередной чин – капитан-лейтенанта и наградили
золотыми часами.
Цели и задачи восточной экспедиции держались в тайне: официально она
именовалась «Экспедицией для описи лесов по рекам Каме и Белой».
Формально она была подчинена сибирскому губернатору Чичерину,
которому Екатерина II в своем рескрипте от 28 мая 1764 г.
предписывала: «...Повелеваем вам на то употреблять из первых
вступивших денег сколько потребно, присылая для известия оным счет в
Адмиралтейскую Коллегию».
Действительно, на снаряжение экспедиции были отпущены очень большие
для того времени средства – 100 837 рублей.
Об истинных целях экспедиции, которой ему надлежало руководить,
Креницын узнал только 17 сентября 1764 г. из инструкции сибирского
губернатора, полученной им в Тобольске, куда он прибыл вместе с
Левашевым, семью штурманами и двумя подштурманами. В этой инструкции
Чичерин писал:
«... За главнейшее основание порученной вам экспедиции поставляю
несколько уже известных, сысканных купцами, Алеутских островов,
основательное описание и положение оных на карту сделать, а особливо
большого и многолюдного острова Кадьяк; приложив всевозможное
старание, обходя его вокруг, писать весьма нужно, остров то или
матерая земля, ибо на показания бывших на том острову наших людей
утвердиться не можно».
Участники экспедиции привезли из Петербурга несколько карт района
Алеутских островов, в том числе карты, составленные экспедицией
Беринга – Чирикова и купцом Петром Шишкиным1 [Петр Шишкин составил
свою карту по материалам Степана Глотова, открывшего Лисьи острова].
Из навигационных инструментов они доставили двенадцать морских
квадрантов2 [Квадрант – старинный инструмент для измерения высоты
солнца].
В Тобольске к экспедиции были прикомандированы десять штурманских
учеников из местной навигационной школы, и команда из «нижних
чинов». Экспедицию снабдили необходимыми материалами и припасами.
В начале марта 1765 г. экспедиция в полном составе выехала из
Тобольска и в октябре прибыла в Охотск.
В Петербурге очень внимательно следили за действиями отряда
Креницына. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что
Екатерина II лично интересовалась этой экспедицией и возлагала на
нее большие надежды. «С нетерпением ожидаю, что далее произойдет», –
писала она Чичерину осенью 1765 г.
Когда экспедиция прибыла в Охотск, оказалось, что строящиеся для нее
по приказу Чичерина два судна еще не готовы. Креницын обвинял в этом
командира Охотского порта Ртищева, а затем сменившего его Плениснера;
небезынтересно отметить, что на последнего в то время жаловались и
промышленники за то, что он «во отправлениях на промыслы под разными
видами их удерживает и тем желаемому успеху препятствует»1 [Позднее
выяснилось, что Плениснер вскрывал секретные пакеты с донесениями,
посылаемые Креницыным с курьерами в Тобольск. Об этом прямо сказано
в статье 2 «Наставления из Государственной Адмиралтейств-коллегии...
Биллингсу» (1785 г.)]. Постройка судов закончилась только в августе
1766 г. Кроме них, экспедиции передали еще два судна из числа
приписанных к Охотскому порту – галиот «Св. Павел» и бот «Св.
Гавриил». Командование большим из построенных судов – бригантиной
«Св. Екатерина» Креницын принял на себя. Командиром второго,
меньшего судна, – гукора «Св. Павел» – он назначил Левашева,
командиром галиота2 [Бригантина – небольшой бриг, легкое
двухмачтовое судно с прямыми и косыми (на грот-мачте) парусами.
Гукор – промысловое двухмачтовое судно с тупым носом и круглой
кормой. Галиот – торговое двухмачтовое судно с острым килем] –
штурмана Дудина 2-го, командиром бота – штурмана Дудина 1-го.
Из Охотска суда вышли 10 октября 1766 г. На третий день плавания,
когда отошли от Охотска всего лишь на несколько десятков километров,
суда потеряли друг друга из виду.
«Св. Екатерина», потерпев небольшую аварию, 22 октября достигла
Большерецка (на западном побережье полуострова Камчатка) и стала на
якорь. В ночь с 23 на 24 октября штормовой западный ветер понес
бригантину на берег. Почти сутки команда пыталась спасти судно:
вечером 24 октября бригантина была выброшена левым бортом на мель.
В полночь, воспользовавшись временным затишьем, команда с большим
трудом сошла на берег. Вскоре ударами волн бригантина была
совершенно разбита. Экспедиция лишилась самого большого судна.
Левашев к 22 октября достиг устья Большой реки, но из-за шторма
войти в Большерецкий порт не смог. 24 октября штормовой ветер понес
гукор «Св. Павел» к берегу. Ценой величайших усилий Левашеву удалось
в ночь на 25 октября привести судно к низменному берегу в восьми
километрах севернее устья Большой реки. Здесь гукор сел на мель. Все
люди благополучно сошли на берег. Судно при этом пострадало
сравнительно мало, и его впоследствии сняли с мели.
Третий корабль экспедиции – бот «Св. Гавриил» – благополучно дошел
до устья Большой реки и вошел в него, но во время шторма 24-25
октября дал течь и был выброшен на берег.
Галиот «Св. Павел» не смог достигнуть западного берега Камчатки.
Штормовым ветром его вынесло через Первый Курильский пролив в Тихий
океан. Только через месяц, 21 ноября 1766 г., Дудин 2-й подошел к
Авачинской бухте, но войти в нее из-за скоплений льда ему не
удалось. Через три дня льдины перетерли якорные канаты, и штормовой
западный ветер снова увлек галиот в открытое море. Еще полтора
месяца носило судно по разбушевавшемуся океану. Все паруса были
изорваны, снасти повреждены; команда страдала от холода и жажды, так
как кончились запасы дров и пресной воды. Вечером 8 января 1767 г.
во время густого тумана галиот был выброшен на скалы у Седьмого
Курильского острова и разбился в щепы. Из сорока трех человек
команды тридцать погибло. Потерпевшие крушение были дружелюбно
приняты коренными жителями острова и перезимовали на нем. 3 августа
1767 г. все они с помощью курильцев благополучно добрались до
Большерецка.
Зимовавшие здесь участники экспедиции отремонтировали к этому
времени гукор «Св. Павел» и бот «Св. Гавриил» и построили две
байдары. Креницын принял командование ботом, экипаж которого был
увеличен до шестидесяти шести человек (т. е. втрое больше, чем до
крушения). Левашев остался командиром гукора с командой в пятьдесят
восемь человек. 17 августа 1767 г. оба судна вышли из Большерецка и
6 сентября прибыли в Нижне-Камчатск, расположенный в устье реки
Камчатки на восточном побережье полуострова. Сюда же должны были
прийти сухим путем участники экспедиции, оставшиеся в Большерецке.
Во время этого сравнительно короткого перехода выяснилось, что бот
прогнил и для дальнейшего плавания не пригоден. Положение экспедиции
становилось критическим, но, к счастью, в распоряжение Креницына
поступил галиот «Св. Екатерина», на котором ранее плавал лейтенант
Синдт, предпринявший неудачную попытку произвести опись берегов
Америки. Галиот нуждался в основательном ремонте, поэтому Креницын
решил отложить плавание до будущего года.
***
23 июля 1768 г. галиот «Св. Екатерина» и гукор «Св. Павел» вышли из
устья реки Камчатки и направились к Командорским островам. Экипаж
галиота состоял из семидесяти двух человек, а экипаж гукора – из
шестидесяти пяти.
Обогнув с юга остров Беринга, корабли 30 июля прошли проливом близ
острова Медного и направились далее на восток. 11 августа на 54°33'
северной широты из-за сильного ветра и пасмурной погоды суда
потеряли друг друга. О дальнейшем плавании обоих судов до встречи их
22 августа у северного берега Уналяски известно очень мало.
Галиот «Св. Екатерина» 14 августа подошел на расстояние видимости
островов Алеутской гряды. Креницын узнал остров Сигуам – самый
восточный из Андреяновской группы и остров Амухта – самый западный
из Четырехсопочных островов. На этих островах уже бывали русские
промышленники, плававшие в 1759-1762 гг. на боте «Иулиан». 20
августа галиот вошел в пролив между островами Умнак и Уналяска. На
берегу одного из островов моряки увидели алеута, который
приветствовал прибывших криком «здорово», а затем «стал
расспрашивать через толмача: зачем пришли? Будут ли мирно обходиться
с жителями? Ему отвечали, что не только будут жить мирно, но и дадут
подарков. Первая встреча на том и покончилась...»1 [Эти скупые
сведения о плавании «Св. Екатерины» сообщает Ал. Соколов в своей
работе «Экспедиция к Алеутским островам капитанов Креницына и
Левашева». Хотя Соколов и ссылается на подлинные журналы и карты, по
описанию похода видно, что он далеко не полно использовал эти
документы. Проверить же его не представляется возможным, так как
карта Креницына не сохранилась].
Левашев, как об этом можно судить по составленной им карте плавания
гукора «Св. Павел», 14 августа увидел на юге неизвестный остров,
названия которому он не дал, но нанес на карту, как «впервые
открытый остров». На следующий день Левашев увидел еще два небольших
острова, а к югу от них – третий. От них он повел гукор на
северо-восток. 16–18 августа Левашев увидел на юго-востоке несколько
мелких островов и один крупный, названный им на карте «Атуак» (?).
19 августа «Св. Павел» достиг острова Амухта. Таким образом, Левашев
видел и нанес на карту восточную часть Андреяновских островов, но
какие именно острова он открыл, точно установить невозможно из-за
значительных ошибок в определении долготы.
20 августа гукор прошел мимо большой скалы (позднее названной
Корабельной), окруженной несколькими небольшими скалами, которые он
обозначил на своей карте крестиками1 [В конце XVIII в. на этом месте
поднялся со дна моря вулканический остров Старый Богослов, а в
последней четверти XIX в. – остров Новый Богослов]. 21 августа
Левашев повернул на восток, к северной оконечности Уналяски, и там
встретился с Креницыным. По пути к Уналяске Левашев видел остров
Акутан, наиболее крупный из группы островов, названной в XIX в.
островами Креницына. (По крайней мере за год до Левашева на Акутане
побывали русские промышленники).
В бухте острова Уналяска суда запаслись свежей водой и 23 августа
отправились дальше, сначала в северо-западном, а затем в
северо-восточном направлении. 25 августа экспедиция подошла к
северному берегу Унимака (самого дальнего острова Алеутской гряды)
и, обогнув весь остров, описала его. 30 августа (согласно статье
Соколова) суда «проходили проливом между Унимаком и Аляской, и здесь
гукор стал было на мель, однако ж был стащен на другой день. 1 и 2
сентября осматривали аляскинский берег, а потом отправились искать
зимовья. 5 сентября оба судна разлучились и уже не встречались до
весны следующего года».
Совместный осмотр Креницыным и Левашевым «Аляксы» был первым
исторически доказанным плаванием европейцев вдоль северного берега
полуострова Аляска (т. е. в юго-восточной части Берингова моря). Как
далеко продвинулись Креницын и Левашев на северо-восток от острова
Унимак, точно не известно, но, по-видимому, недалеко, так как «Алякса»
на карте Левашева показана островом, несколько уступающим по
размерам Унимаку.
По сообщениям англичанина Кокса и знаменитого ученого и
путешественника, члена Петербургской Академии наук Петра Палласа,
галиот «Св. Екатерина» зимовал у острова «Аляксы»; Соколов же
утверждает, что «Креницын 18 сентября зашел к Унимаку, у которого
найдена удобная гавань». В XIX в. капитан Тебеньков точно установил
место зимовки Креницына. Он доказал, что «Св. Екатерина» зимовала в
заливе Креницына (на американских картах – бухта Св. Екатерины),
вдающемся в восточное побережье Унимака, в узком проливе, отделяющем
этот остров от Аляски. Пролив был открыт, промерен и описан
Креницыным.
Место для зимовки оказалось неудачным. Как указывал Паллас, «вход в
морской пролив, за которым лежит этот остров (т. е. Аляска. – И.
М.), с северо-восточной стороны весьма труден по причине сильного
морского течения как во время прилива, так и отлива; да и воды там
мало. С юго-восточной же стороны вход гораздо удобнее: ибо глубина
оного простирается до пяти с половиной сажен». Залив же Креницына
(бухту Св. Екатерины) вряд ли можно назвать «удобной гаванью».
Левашев, как это видно из его карты, до 11 сентября продолжал поиски
островов к западу от «Аляксы» и Унимака. До 16 сентября он плавал
между Унимаком и Уналяской. Возможно, что он уже тогда видел
остальные острова Креницына (кроме открытого им ранее Акутана).
16 сентября Левашев подошел к Уналяске и бросил якорь в заливе,
названном им Макушинским. Этот залив, расположенный на северном
побережье острова Уналяска, был давно известен русским
промышленникам. Вероятно, залив показался Левашеву недостаточно
удобным, и он отправился на поиски более подходящего места для
зимовки. До 5 октября Левашев плавал у берегов Унимака, пытаясь,
видимо, разыскать Креницына, а затем возвратился к Уналяске и 6
октября стал на зимовку в бухте Св. Павла, названной им так в честь
своего судна1 [Позже эта бухта была переименована в порт Левашева].
Эта бухта находится в глубине Капитанского залива, считающегося
одной из лучших гаваней на Алеутских островах.
На острове Левашев встретил промышленников. Стремясь обеспечить
экипажу гукора безопасную зимовку, он потребовал, чтобы они передали
ему часть захваченных ими заложников («аманатов») – детей алеутских
старейшин. Левашеву удалось в конце концов наладить отношения с
алеутами. 10 мая 1769 г. они помогли ему связаться с Креницыным.
Большая часть моряков зимовала на судне, остальные в юрте,
построенной из плавника. Люди страдали от сырости, не хватало пищи и
топлива. «Пищу худую имеем и малую, а от стужи и дождя нигде неможно
сыскать покою!» – записывал Левашев. К концу зимовки в отряде
Левашева было двадцать семь больных, однако смертность за все время
зимовки была невелика: умерло трое и двое пропало без вести.
* * *
Во время зимовки на Уналяске Левашев собрал обширные этнографические
сведения об алеутах. Свои наблюдения он записал в журнал. Эти
записки, озаглавленные им «О жителях того острова», представляют
большую историческую ценность, так как содержат чрезвычайно
интересные сведения о быте и древней культуре алеутов, еще не
подвергшихся европейскому влиянию.
«Оной народ, – писал Левашев, – росту не малого; волосы имеют на
головах черные жесткие; лицо смуглое, русаковато, а телом
черноваты». Жилища алеутов – «земляные юрты, в которых сделаны
подставки из выкидного лесу», – Левашев описывает очень кратко. В
частности, он не отмечает у алеутов крупных жилищ, вмещающих большое
число людей, о чем сообщали русские промышленники, зимовавшие в тоже
время на Алеутских островах. Впрочем, промышленники говорили не об
одном, а о нескольких типах алеутских жилищ как больших, таки малых.
Возможно, что Левашев так скупо говорил об алеутских жилищах потому,
что они мало отличались от камчадальских, которые были ему хорошо
известны после двух зимовок на Камчатке.
Гораздо больше заинтересовали Левашева пища алеутов и их способ
добывания огня. Он писал, что для варки пищи алеуты употребляют
выкидной лес. Только варили они мало, больше питались сырой рыбой,
ракушками, морской капустой и т. п. Из съедобных растений Левашев
упоминал о «камчатской лилии» (саране), в луковицах которой
содержится много крахмала и сахара, и о «гречихе живородящей» (макарше).
«По надобности своей, – писал Левашев, – вырубают огонь: на какой ни
есть камень положат сухой травы и птичьего пуху, которые осыплют
мелкою горячею серою, и ударят в тот камень другим, от чего
сделаются искры, и положенная на камень сера, с травою и птичьим
пухом, загорится; а некоторые достают огонь и деревом, на подобие
как сверлом вертят».
Поразило Левашева то, что алеуты, по крайней мере, те, которых он
встречал, не отапливали своих жилищ. «А во время студеные погоды
оные жители, в юртах и в проезде, выходят на берег согреваться:
ставят между ног с китовым жиром плошки; и зажигают тот жир, положа
на него сухую траву, от чего и нагреваются». Эту же особенность быта
алеутов отметили и промышленники, зимовавшие за несколько лет до
Левашева на Лисьих островах. Однако, так делали не все алеуты;
некоторая –весьма незначительная – часть разводила огонь
непосредственно в юртах.
Много времени Левашев уделил изучению орудий лова и оружия алеутов,
оставив по этому вопросу подробнейшие записи, представляющие большую
научную ценность.
«Рыбу, – писал он, – промышляют костяными крючками, привязывая на
длинную морскую капусту, которую делают сперва, напаяют китовым или
другим жиром, а потом просушивают. Зверей и птиц бьют стрелами
костяными, вкладывая их в деревянные тонкие штоки, бросая правою
рукою с дощечки; а лисиц для себя не промышляют, а ни в какое платье
их не употребляют. А имеют же они и каменные стрелы, которые
вкладываются в деревянные же штоки; а употребляют их во время бою с
людьми, потому что от сильного ударения, по тонкости стрел камень
ломается и остается в человеке».
Особое внимание Левашева привлекали легкие алеутские лодки –
одноместные, обшитые кожей (на деревянном остове) байдарки. «У них,
– писал он, – сделаны байдарки на подобие челноков, из тонких
деревянных трещин, обтянуты опареною китовою или нерпичьего кожею
как дно, так и крышка; длиною же байдарки от 16 до 18 футов, шириною
по верху l ½ фута, и другие несколько более, глубиною 14 дюйм; и на
средине круглое отверстие, в которое садится человек на дно той
байдарки, в руках одно веселко, у которого на обеих концах сделаны
лопаточки, и гребет им на обе стороны; а во время волнения
обтягивают около того отверстия и около себя выделанною широкою
китовою кишкою, чтобы не могла в байдарку попасть вода».
Подробно описывает Левашев одежду, украшения и прически алеутов, их
нравы и обычаи.
«Платье носят – мужчины из разных птичьих кож с перьями, называемые
парки, длиною до пят. Сверх оных парок, во время езды на байдарках
или в дождливое время, надевают шитья из китовых тонких кишок,
называемые камлеи. На головах носят шапки деревянные, утыканные
перьями и сиучьими (сивучьими. – И. М.) усами, тако ж укладены
разных цветов корольками (бусами. – И. М.) и маленькими, сделанными
из кости или мягкого белого камня, статуйками. В нижнюю губу
вставливают сделанные из такого ж камня, а другие из кости,
наподобие больших зубов; и между ноздрей, в хряще, в проколотую
нарочно дырочку, кладут какую-то черную траву или кость, на подобие
нагелька (гвоздика. – И. М.). А в хорошее время, или во время
веселья, в ушах, да и между вставленных зубов в нижней губе,
навешивают бисер и янтарики, которые достают с острова Аляксы, меною
на стрелы и камлеи, а более войною... У мужчин волосы на переди
подрезаны по самые глаза, а назади просто, и по большей части поверх
головы, на теме, выстрижено на подобие гуменца.
...Женщины платье носят длиною такое ж, как и у мужчин, токмо шито
из морских котов; а шьют иглами костяными, нитки делают из китовых
жил. На головах ничего не имеют, волосы на переди подрезывают так,
как и мужчины, а назади завязывают пучком высоко. Щеки поперек ряда
в два или три вытыканы и натерты из синя краскою. В носу ж, как и у
мужчин, в хряще продета костяная спица, дюйма три с половиною, а на
концах оной, вокруг рта и на ушах, навешены корольки и
янтарики...Около ушей навешен бисер, который выменивают у российских
промышленных людей на бобры и лисицы. На руках и на ногах обшиты
узкие, из нерпичьей или китовой кожи, нагавочки (короткие чулки. –
И. М.)».
Креницын и Левашев, конечно, не могли разобраться в социальной
организации алеутов и сопоставить ее с социальной организацией хотя
бы наиболее известных им камчадалов. Но в отчете экспедиции имеются
ценные данные и по этому вопросу. Основываясь на них, П. Паллас
писал:
«Каждое селение, по описанию Креницына, имеет особливого начальника,
которого они называют – туку (тойон) и который пред прочими ни
саном, ни почестями не отменит (не отличается. – И. М.). Он решит
споры с общего согласия соседей и ежели выезжает на судне в море, то
имеет при себе служителя, который называется хате и гребет вместо
него. В сем заключается все его приметное преимущество; в прочем же
работает он так, как и другие. Сие звание не наследственное, но
дается тем, которые отличают себя отменными качествами, или имеют у
себя много друзей. И потому весьма часто бывает избираем в тойоны
тот, кто самое большое имеет семейство».
Левашев отмечал, что алеуты, совершая набеги на «остров Аляксу»,
увозят «оттуда баб, девок и ребят себе в холопы, а по их названию в
калги», что алеутское общество не однородно, а расслаивается «по
достатку», степень которого определяется числом жен, причем алеут
«на сколько жен может сделать парок, столько и жен имеет...».
Наконец, большое внимание в своих записках Левашев уделил культу
алеутов, праздники («веселости») которых были связаны с магическими
обрядами. «Оной народ бога не исповедует... А имеет таких людей,
которые сказывают им будущее, кто об чем загадает, а называют их
шаманы или колдуны, которые объявляют, будто им обо всем сказывает
дьявол. А во время их веселостей, в плясании надевают на себя
сделанные из дерева и выкрашенные разными красками маски, а лучше
назвать хари, которые сделаны по их объявлению, на подобие
казавшихся им во время шаманства дьяволов, а по ихнему названию
кучах. И вовремя той пляски бьют в бубны, сделанные обычайно, на
подобие обруча с рукояткою, и обтянутые китовою тонкою кожею; и
кричат все как мужчины, так и женщины, песни. Мужчины сидят
особливою толпою, тож и женщины. И пляшут по одному человеку,
начиная с малых ребят, а женщины по одной и по две, имея в руках по
пузырю надутому. И оная веселость начинается у них по прошествии
котового промыслу, т. е. с половины декабря и продолжается до апреля
месяца».
Записки Левашева дают разносторонне верное этнографическое описание
быта алеутов, сделанное без преувеличений и прикрас и, что еще
важнее, без злобной клеветы, свойственной европейским
путешественникам XVIII-XX вв.
В журнал Левашева вошли еще три статьи: «Описание острова Уналашки»,
«О промысле российских людей на острове Уналашке разного рода лисиц»
и «О ясаке». В этих статьях он использовал и сообщения русских
промышленников, зимовавших на Уналяске одновременно с ним.
Статья «О ясаке» была вызвана, по-видимому, тем, что упорядочение
сбора ясака, производившегося тогда самими промышленниками, было
одной из главных задач экспедиции. Правительство придавало
регулярному поступлению ясака очень большое значение, так как
связывало с ним вопрос о закреплении в российском подданстве
«инородцев» (в данном случае – алеутов). Этой задачи Креницын и
Левашев не выполнили. Лишь в 90-х годах XVIII в. экспедиции
Биллингса удалось собрать с алеутов ясак сразу более чем за тридцать
лет (с 1764 по 1795 г.).
***
Зимовка Креницына на Унимаке протекала в более тяжелых условиях, чем
зимовка Левашева на Уналяске. До середины октября люди Креницына
строили юрты из плавника. Галиот они вытащили на берег, чтобы он не
пострадал во время зимних бурь.
В районе зимовки не было постоянного населения. Лишь изредка сюда
приходили на байдарках алеуты, просили подарков, но на судно
подниматься не решались. Очевидно, они были напуганы русскими
промышленниками, зимовавшими ранее на этом острове.
Наладить хорошие отношения с коренными жителями не удавалось, хотя
Креницын несколько раз получал от них тюлений и китовый жир за кожу,
бусы («корольки») и т. п. Только весной 10 мая 1769 г. в журнале
Креницына имеется отметка о том, что «американцы» (алеуты),
привезшие письмо от Левашева, были щедро награждены.
Экипаж очень страдал от цинги, смертность была исключительно велика.
За время зимовки от цинги умерло шестьдесят человек1 [А. Соколов
указывает, что умерло тридцать шесть человек, а здоровых осталось
всего лишь двенадцать. Следовательно, болело цингой – со смертельным
исходом или без него – шестьдесят человек, так как команда галиота
«Св. Екатерина» состояла из семидесяти двух человек. В статье XVIII
«Наставления государственной Адмиралтейств-коллегии флота
капитан-лейтенанту Иосифу Биллингсу» сообщается, что у Креницына
умерло шестьдесят человек. Последняя цифра, по всей вероятности,
более точна, так как ко времени составления Адмиралтейств-коллегией
этого наставления, она несомненно располагала точными сведениями о
ходе экспедиции Креницына – Левашева] а оставшиеся в живых
двенадцать человек настолько ослабели, «что ежели бы
капитан-лейтенант Левашев не пришел к нему (Креницыну. – И. М.) со
своими людьми, то бы не с кем было и судном управлять».
6 июня 1769 г. в гавань, где зимовал Креницын, теперь уже капитан 1
ранга2 [4 июня 1769 г. Креницын был произведен в капитаны 1 ранга],
прибыл Левашев. Покидая место своей несчастливой зимовки, Креницын
приказал поставить у покинутых им жилищ «деревянный крест и на оном
же медный. В том кресте, в скважине», оставить составленную им
записку.
Большое научное значение имеют записи о землетрясениях, происшедших
15 января, 20 февраля и 16 марта 1769 г., сделанные Креницыным в его
журнале во время зимовки. Эти заметки являются первыми в истории
указаниями на сейсмические явления в зоне Алеутских островов.
***
23 июня галиот «Св. Екатерина» и гукор «Св. Павел» двинулись в
обратный путь. В течение трех следующих дней их командиры описали
все острова группы Креницына. 26 июня суда вновь разлучились. О том,
куда направился дальше Креницын, сведений не сохранилось. Известно
лишь, что в Нижне-Камчатск он вернулся 29 июня 1769 г., на четыре
недели раньше, чем Левашев.
Гукор «Св. Павел» с 27 июня по 2 июля плавал в районе южнее Уналяски
и Умнака. Левашев, видимо, искал здесь землю, а может быть
задержался, дожидаясь попутного ветра. Затем Левашев повернул на
запад и описал Четырехсопочные острова, лежащие между Умнаком и
Амухтой.
8-9 июля Левашев прошел проливом между островами Амухта и Амля в
Беринговом море и после тяжелого двадцатидневного плавания достиг
острова Медного. Затем одиннадцать дней он потратил на то, чтобы
обогнуть остров Беринга, и еще две недели, – чтобы добраться до
Нижне-Камчатска, куда он прибыл 24 августа 1769 г.
Зиму 1769/70 г. отряды Креницына и Левашева провели в
Нижне-Камчатске, испытывая крайнюю нужду, так как из-за нерадения
высшего начальства они не получали ни порционных денег, ни так
называемого «сухопутного провианта». Креницын и Левашев вынуждены
были для питания команды покупать у местных жителей рыбу по цене, в
пять раз превышавшей казенную. В конце концов они организовали
собственный «рыболовный промысел», который дал возможность дожить до
лета и даже засолить к моменту выхода судов в море девятнадцать
бочек рыбы.
К началу июля 1770 г. оба судна были готовы к плаванию в Охотск.
Перед самым выходом в море, 4 июля 1770 г., погиб Петр Кузьмич
Креницын. Набежавшая внезапно волна опрокинула челн, в котором
начальник экспедиции плыл по Камчатке, и Креницын утонул.
Левашев принял командование экспедицией. Командиром галиота «Св.
Екатерина» он назначил штурмана Дудина 2-го.
***
8 июля 1770 г. суда вышли из устья Камчатки и 4 августа благополучно
прибыли в Охотский порт.
22 августа 1770 г. Левашев, сдав в Охотске суда, выехал в Западную
Сибирь. В середине февраля 1771 г. он прибыл в Тобольск, где был
задержан сибирским губернатором Чичериным до начала августа, видимо,
для составления отчета об экспедиции1 [Многие подлинные
оправдательные документы и другие материалы экспедиции Креницына –
Левашева погибли при пожаре в Тобольске в 1787 г. Однако часть
материалов и карты были ранее скопированы для историка Сибири Ф. И.
Миллера и сохранились в так называемых «портфелях Миллера»,
находящихся ныне в Центральном Государственном архиве древних актов
(ЦГАДА)].
В Петербург Левашев прибыл 22 октября 1771 г., т. е. через семь лет
и четыре месяца после выезда оттуда. За несколько месяцев до
возвращения – 12 марта 1771 г. – он был произведен в капитаны 2
ранга, а ровно через месяц после возвращения – в капитаны 1 ранга.
Такое быстрое продвижение свидетельствовало о том, что ни Екатерина
II, ни Адмиралтейств-коллегия не считали экспедицию Креницына –
Левашева неудачной, несмотря на большие расходы, гибель трех судов и
ничтожные результаты сбора ясака.
В следующем, 1772 г. Левашев, командуя новым военным кораблем «Борис
и Глеб», совершил переход из Архангельска в Кронштадт, а в начале
1773 г. вышел в отставку по болезни, в чине капитан-командора.
Точный год смерти Михаила Дмитриевича Левашева неизвестен1 [Можно
назвать по крайней мере две даты – 1774 и 1776 гг. Так, в начале
заметки, составленной П. Семеновым-Тянь-Шанским для «Русского
Биографического словаря» (1903 г.), указан год смерти Левашева 1776,
а в конце той же заметки сказано: «Расстроенное продолжительной
экспедицией в северных водах здоровье побудило его в 1773 г. выйти в
отставку, а в следующем году он скончался»].
* * *
В 70-х годах XVIII в. английское правительство прилагало огромные
усилия к тому, чтобы распространить свое влияние на северную часть
Тихого океана и закрепиться в этом районе. Поэтому оно проявило
особый интерес к «таинственному» предприятию русского правительства.
Повышенный интерес к экспедиции Креницына–Левашева объяснялся также
и тем, что в тот период обострились взаимоотношения между
Великобританией и ее заатлантическими колониями в Северной Америке
(в 1774 г. началась война за независимость США).
Однако попытки англичан узнать о результатах экспедиции не
увенчались успехом, так как и сама экспедиция, и ее результаты были
засекречены. Тогда англичане решили попытаться получить секретные
сведения от ...самой Екатерины II.
Известный шотландский историк В. Робертсон, через своего земляка
Роджерсона, состоявшего при Екатерине II первым врачом, попросил
русскую царицу дать ему возможность получить информацию о русских
открытиях во время плавания от Камчатки к американским берегам,
чтобы проверить сведения о кратчайшем пути из Азии в Америку.
Робертсону были необходимы именно последние сведения, так как о
первом плавании русских судов в 1741 г. был опубликован подробный
отчет. Роджерсон уверял царицу, что многие иностранные ученые
считают, что русское правительство замалчивает успехи, достигнутые
позднейшими русскими мореплавателями, и даже допускает публикацию
лживых сообщений. Но ученый Робертсон, говорил Роджерсон, не
поддерживает этого мнения. Такое поведение русского правительства
кажется Робертсону «несовместимым с благородными чувствами, величием
души и покровительством наукам, которые отличают нынешнюю русскую
государыню».
Расчет шотландца оправдался. Екатерина II не только «устранила
всякую мысль о секрете», но и приказала немедленно перевести для
Робертсона журнал Креницына (т. е. отчет Левашева) и скопировать
подлинную карту плавания. «Благодаря этим материалам, – писал
Робертсон в предисловии к первому изданию своей «Истории Америки»,
вышедшему в свет в Лондоне в 1777 г., – у меня сложилось высокое
мнение о прогрессе в этом направлении и о размахе русских открытий».
Однако Робертсон умолчал о том, что сам он не использовал полученные
им от Екатерины II секретные материалы, а передал их спутнику Кука,
священнику Вильяму Коксу.
В 1794 г. основатель Российско-американской компании Г. И. Шелихов
писал в своем донесении иркутскому генерал-губернатору: «...Бывший
на Камчатке на судне капитана Кука славный агличанин архиепископ
Кокс в Кантоне умер; через него Англия знает о всех действиях
последней нашей секретной астрономической экспедиции».
В письме Шелихова, несомненно, речь идет о русской экспедиции
1785-1793 гг. под командой Биллингса (ранее также плававшего с
Куком). Священник Кокс, как оказалось, был «специалистом» по
информации о русских секретных экспедициях второй половины XVIII в.
Кокс включил материалы об экспедиции Креницына в виде специального
приложения в свой «Отчет о русских открытиях между Азией и
Америкой», опубликованный в 1780 г. В следующем году книга Кокса
была переведена на французский язык.
В том же 1781 г. П. Паллас опубликовал почти те же материалы на
русском и немецком языках в «Месяцеслове историческом и
географическом» за 1781 г. (с картой); русский текст был затем
повторен в «Собрании сочинений, выбранных из месяцесловов на разные
годы» в 1790 г.
В 80–90-х годах XVIII в. вышло, по крайней мере, шесть изданий
материалов экспедиции Креницына и Левашева на четырех языках, что
свидетельствует о повышенном интересе к этой экспедиции. Следует,
впрочем, отметить, что особенно привлекало читателей этнографическое
описание алеутов, составленное М. Д. Левашевым.
Что касается географических результатов экспедиции, то они
использовались всеми позднейшими русскими и иностранными
исследователями северо-восточной части Тихого океана, начиная от
известного английского мореплавателя Джемса Кука, действовавшего
через «славного англичанина» Кокса, и кончая замечательным русским
исследователем северо-западной части Тихого океана М. Д. Тебеньковым,
который подчеркивал, между прочим, что «экспедиция Креницына и
Левашева 1764-1769 гг. положила начало математическому определению
их (Алеутских островов. – И. М.), не имея, однако, возможности
сделать определения верные, особенно относительно долготы».
Несомненно, что Креницын и особенно Левашев являются пионерами
научного исследования северо-восточной части Тихого океана. Ошибки
Левашева в астрономических определениях объясняются крайним
несовершенством инструментов, которыми он пользовался. К тому же
известно, что метеорологические условия во время плавания Креницына
и Левашева в районе Алеутских островов были исключительно
неблагоприятными для астрономических наблюдений. Еще Паллас
подчеркивал, что во время плавания Креницына и Левашева в обоих
направлениях «туманы бывали так часто, что посреди лета редко пять
дней сряду продолжалась ясная и хорошая погода».
Экспедиция Креницына – Левашева во второй половине XVIII в.
продолжила научное исследование северной части Тихого океана,
начатое в первой половине XVIII в. великими русскими мореплавателями
– участниками Первой и Второй Камчатской экспедиций. Креницын и
Левашев завершили открытие Алеутских островов. На их материалы в
значительной мере опиралась последняя в XVIII в. крупная русская
правительственная экспедиция Биллингса (1785-1793 гг.), фактическим
руководителем которой являлся замечательный русский мореплаватель Г.
А. Сарычев.
|