VIII
ПОЛОЖЕНИЕ ПРОМЫСЛОВЫХ РАБОЧИХ
В РУССКИХ ПОСЕЛЕНИЯХ В АМЕРИКЕ
Российско-американская компания систематически испытывала недостаток в рабочих руках. Для нее чрезвычайно важно было, кроме того, создать в колониях постоянное русское оседлое население, без чего прочное освоение края было невозможно. В разрешении этого вопроса компания наталкивалась, однако, на непреодолимые препятствия. Господство крепостнической системы снижало до минимума количество свободных рабочих рук в стране и определяло политику правительства, препятствовавшего оседанию русского населения в Америке, несмотря на естественную, казалось бы, в этом заинтересованность.
Вопрос о привлечении в колонии оседлого русского населения был поднят почти одновременно с возникновением компании. «Как истинные силы тамошних областей состоять должны во множестве селений и людства, - писал Резанов в своем плане реорганизации колоний, представленном им правлению, - то и нужно поболее приглашать1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1818 г., д. № 361, л. 30] туда русских, которые бы, подавая пример хозяйственной жизни, смягчили исподволь дикость американцев и приуготовляли желаемые из них общества». Резанов считал необходимым сконцентрировать в колониях как можно больше свободного русского населения, приравнять к нему по правам и креолов, число которых с каждым годом все увеличивалось, ибо русских женщин в колониях почти не было.
Это должно было быть население, независимое от компании, - нечто вроде американских фермеров. По предположениям Резанова, надлежало «всем им отвести земли на возделывание и в постройках сделать помощь от компании».
В 1808 году в Государственном совете рассматривалось одобренное министром коммерции представление компании о дозволении селиться в американских колониях «людям свободным, как то купцам, мещанам, государственным и экономическим крестьянам, ясашным, отставным солдатам и проч., крепостным с согласия помещиков».
Все государственные налоги, причитавшиеся от поселяемых в колониях, компания обязывалась взять на себя. Однако в Государственном совете этот проект вызвал резкую оппозицию. У матерых крепостников появилось опасение, что возможность уйти в американские колонии могла показаться соблазнительной слишком большому числу российских подданных. Проект был расценен как ущемление дворянских интересов и единогласно провален. Лишь министр коммерции остался при особом мнении. Формальное основание для отказа Государственный совет усмотрел в том, что среди отправляющихся в колонии могли быть лица, обложенные как земскими и городскими, так и рекрутской повинностями, - т. е. казенные крестьяне, мещане и пр. Государственный совет счел необходимым сохранить старый порядок, по которому отправляемые в колонии заключали с компанией временные контракты и от уплаты общих податей и повинностей не освобождались.
Главному правлению Российско-американской компании было сообщено, что «о просившихся остаться навсегда в колониях русских, имеющих на Кадьяке свои домики и семейства, на докладе государю императору не последовало соизволения, а предоставлено им быть там, как и прежде, по контрактам, т. е. быть там с паспортами на 7 лет, платить подати в свое жилище, а ежели начальство потребует, то выехать из Америки и явиться дома». 1 [АНХ фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1818 г., д. № 361, л. 31].
Однако эти лимитированные сроки для пребывания промысловых рабочих в колониях компания всячески нарушала. Она пользовалась всеми возможными предлогами, чтобы не возвращать обратно законтрактованных рабочих, и десятилетиями удерживала их в колониях с просроченными паспортами. Местная администрация, часто враждовавшая с компанией по случаю «дерзких начальству отзывов», постоянно ссылалась на это обстоятельство в своих донесениях в Петербург.
Компания оправдывалась тем, что у нее «нет возможности по окончании сроков паспортов промышленных, немедленно высылать их из колоний, потому что они находятся в разных местах и на большом пространстве одно от другого, куда мореходные суда заходят не каждогодно, а ежли когда и зайдут, но не имея свежих людей, некем прежних переменить, а пост оставить пустым невозможно. По сей причине некоторые промышленные даже и по своей воле, для выплаты долгов своих и приобретения капитала остаются и на другой срок».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1815 г., д. № 222, л. 108]/
В 1821 году, при утверждении новых привилегий, Российско-американской компании удалось добиться отмены обязательного возвращения рабочего по истечении семилетнего срока паспорта. По новым правилам, срок паспорта мог быть продлен еще на 7 лет по ходатайству компании без личной явки рабочего.
При утверждении нового устава компании на третье двадцатилетие (в 1844 году) главное правление добилось и юридического оформления своего права на задержку промыслового рабочего в колониях до выплаты им долгов, т. е., по существу, до конца его жизни. § 12 нового устава гласил: «Если служащие в колониях, по прошествии условленного с .ними срока, пожелают остаться в Америке, или если они останутся компании должными по расчетам, то к высылке таковых в Россию компанию не принуждать и по требованиям ее до выезда давать новые паспорты». Для задержки промыслового рабочего в колониях теперь требовалась лишь справка компании о его задолженности.
Новый устав, таким образом, урегулировал вопрос о длительном пребывании рабочих в колониях, но вопрос о широком привлечении поселенцев так и остался нерешенным. Естественным выходом в условиях крепостничества явилось бы предоставление компании права приобретать крепостных крестьян, о чем компания ходатайствовала еще в самом начале своей деятельности. Однако в этом отношении правительство не считало возможным пойти навстречу компании. Право приобретения крепостных было привилегией дворянства, и компании, участниками которой были купцы, самодержавие его предоставить не могло.
Еще раньше, в 1835 году компания сделала попытку создания свободного сословия, так называемых «колониальных граждан», из русских «промышленных». Эти «колониальные граждане» должны были комплектоваться не из молодых, приехавших в колонию русских «промышленных», а из престарелых рабочих, которые за старостью или вследствие увечья не могли возвратиться в Россию. Их и предполагалось оставить в колониях «на вечно», создав из них сословие «колониальных граждан».
Высочайшим повелением компании было позволено «вольнонаемных русских мещан и крестьян, находящихся в американских колониях по найму компании, кои женились на креолках или алеутках, и по болезненному состоянию здоровья, преклонности лет, долговременному там пребыванию, привычке к климату и образу жизни, или потому, что в долгое отсутствие из России лишились в ней ближних родственников, предъявят компании желание постоянно там водвориться и подадут о том письменные просьбы, селить по Кенайскому берегу Америки или где признает главное компании правление, но внутри российских владений». 1 [АНХ фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1835 г., д. № 1139, л. 3].
Устраивая подобные «инвалидные поселения», Российско-американская компания имела в виду использовать предоставленное ей право принимать на службу «детей поселенцев», иначе говоря, создать собственные кадры недостававшей рабочей силы, а из поселенцев создать себе опорные пункты для освоения новых районов. На практике, однако, это ни к чему не привело, ибо общее число поселенных промышленников, получивших пышное наименование «колониальных граждан», к моменту ликвидации компании достигло смехотворной цифры - 94 человек, из них 54 мужчины и 40 женщин. 2 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, СПб., 1863, приложение III].
Капитан Головин, ревизовавший в 1860-1861 годах русские колонии в Америке, в своем отчете прямо подчеркивал, что «колониальные граждане, при тех условиях, в которых они находятся в настоящее время, составляют класс людей совершенно бесполезный и обременительный для компании, пока она существует, для правительства - если оно примет на себя управление краем. Если же надеялись, учреждая сословие колониальных граждан, мало-помалу заселить край, то и эта цель не достигнута; да и как было ожидать, чтобы престарелые, дряхлые инвалиды содействовали увеличению населения? Дело другое, если бы, разрешая молодым людям вступать в брак, отводили им земли в вечное пользование и селили бы их по нескольку семей вместе, с тем, чтобы сами они и охраняли свою собственность от покушений независимых инородцев, т. е. сделали бы из них нечто вроде американских скваттеров». 3 [Там же, стр. 291].
Таким образом, вопрос о создании в русских колониях в Америке оседлого населения так и остался неразрешенным.
Из кого же и как формировала компания свои основные рабочие кадры?
На огромном пространстве от Иркутска до Охотска, хотя, правда, и в небольшом количестве, но все же встречались в конце XVIII и в начале XIX века так называемые гулящие люди. Беглые крестьяне, разорившиеся мелкие купцы и ремесленники - все они стремились на далекие окраины, привлекаемые возможностью укрыться от «бдительного» ока начальства и слухами о легком обогащении. Из них-то и рекрутировались работники для русских колоний в Северной Америке как в тот период, когда еще существовало множество разрозненных, враждовавших друг с другом товариществ, так и тогда, когда в колониях безраздельно господствовала Российско-американская компания.
Каждый корабль, отправлявшийся из Охотска в Новоархангельск - колониальный центр, расположенный на о. Ситхе, - увозил несколько десятков законтрактованных рабочих различных специальностей. В пути они были матросами, по прибытии в колонии становились попеременно то «промышленными», то ремесленниками, а во время частых нападений индейских племен превращались в солдат.
За несколько дней до отплытия кораблей в Америку во всех питейных заведениях Охотска гуляли «промышленные», которых, не скупясь на расходы, «потчевала» компания.
Тут же в трактире вербовщики подсовывали загулявшим «промышленным» закреплявший их на долгие годы контракт, в котором в форме аванса до копейки была учтена и стоимость угощения при вербовке.
На корабль рабочие доставлялись в состоянии невменяемости, а когда они приходили в себя, корабль был уже далеко в море, на пути в Америку. Если же судно не удавалось отправить в море сразу, у «законтрактованных» отбиралась одежда, и, закутанные в мешки, они покорно ждали отправки, ибо искать «управы» на компанию было делом нелегким.
То, что в свое время купеческие товарищества проделывали с некоторой опаской, находившаяся под «высочайшим покровительством» Российско-американская компания делала с достаточной откровенностью. Камчатский комендант Кошелев, очевидно, обиженный недостаточной, по его мнению, суммой, которую ему выплачивала компания за то, чтобы он не видел и не слышал того, что ему по должности видеть и слышать надлежало, весьма правильно рисовал в 1803 году в рапорте царю картину самоуправства компанейской администрации: «Правители делами и торговлею компании в Иркутской губернии, прежде бывшие едва известные из купечествующих, ничем других не превосходящие, но еще и худшие, лишь только вступили в службу компании, как уже, забыв свое состояние, возмечтали о себе свыше, нежели что они истинно есть. Повсюду превозглашая высочайшее покровительство, заграждают уста маломощных и, надеясь на непосредственное предстательство большого количества знатных особ, членами компании себя объявивших, справедливее сказать, по крайней мере уверяя в том и хвастая, правительства иркутские застращали и принудили смотреть на свою деятельность затворенными очами. Где же способ j их стращать не действует, тут заступает место всеослепляющая мзда». 1 [АНХ, фонд коммерческого департамента, 1804 г., д. № 146, лл. 2-3].
В период, когда компания вербовала для отсылки в колонии новых рабочих, охотские власти предпочитали бездействовать. «Рабочие люди при найме в службу Компании и при разделе промыслов пришедши с островов, - писал тот же Кошелев, - поймы были искажение виду человеческому наносящим образом, и ежедневному пьянству и бесчинству полиция положить конец находила себя не в состоянии».2 [Там же]. Так происходила вербовка и отправка рабочих в американские колонии. А через много лет, почти инвалидами, в таких же лохмотьях, в каких они отправились в Америку, возвращались эти обманутые рабочие обратно на родину. Каждый из них заработал за эти годы тяжелым, изнурительным трудом значительную сумму. Но вычеты за товары, забранные по высоким ценам в компанейской лавке, «государевы подати» и долги, выплаченные за них компанией, и, наконец, откровенный обман и обсчет - приводили к тому, что многолетние труды «промышленных» не всегда покрывали даже числившиеся за ними долги.
В начале своей деятельности Российско-американская компания сохранила полностью систему расплаты с «промышленными», которая господствовала еще в тот период, когда в колониях подвизалось множество разрозненных объединений. Основная часть «промышленных» получала свою заработную плату не деньгами, а пушниной. Весь промысел делился на определенное количество участков в зависимости от числа «промышленных», а каждый участок затем делился пополам между «промышленными» и компанией. Рабочий получал так называемый «полупай». Это была, в сущности, сдельная оплата, но только не в денежной, а в натуральной форме. Но право «промышленных» на получение половины добытой в колониях пушнины носило, по существу, лишь формальный характер. Существовало множество способов, которые давали возможность компании полностью забирать в свои руки добытую рабочими пушнину. Это были столь надежные способы, что лишь незначительному меньшинству рабочих удавалось возвращаться из колоний с частью причитавшегося им «полупая». Прежде всего, компания старалась подбирать для работы в колонии людей, обремененных долгами. При зачислении на службу подобного «промышленного» компания выплачивала все его долги, сюда же причислялись» и деньги, истраченные на «отвальное» пьянство. Так, еще до приезда в колонии на счете «промышленного» оказывался солидный долг компании.
Этот долг компании «промышленный» обязан был погасить натурой, т. е. частью причитавшегося ему «полупая», причем по очень низкой оценке, далеко не соответствовавшей рыночной стоимости пушнины. Таким путем в руки компании уже попадала некоторая часть «полупая». Другим средством присвоения «полупая» служил кредит, который предоставляла компания «промышленным» в своих магазинах.
По договору с завербованными рабочими они должны были «во время промыслу содержание и пропитание иметь во всем начиная от правителей компании от трудов своих». Таким образом, все «промышленные» находились в колониях на собственном коште. Но так как «от трудов своих» в колониях они могли иметь только рыбу, то естественно, что «промышленные» вынуждены были обращаться не только за одеждой, но и за продуктами питания в компанейские склады и магазины, тем более, что у иностранных купцов приобретать товары «промышленным» воспрещалось. Контракт предусмотрительно оговаривал, что за все товары, посылаемые в колонии сверх того, что необходимо для организации промысла, компания имеет право взимать «вдвое против охотской цены». Однако в действительности, как мы покажем далее, цены компанейских магазинов не в два, а во много раз превышали охотские цены. В данном случае ограбление промысловых рабочих было двойное, так как наряду с сильно повышенными ценами на товары вычеты за них производились пушниной по таксе, установленной компанией значительно ниже рыночных цен.
Некоторая доля сильно урезанного «полупая» перепадала компании и в виде штрафов. «Ежели кто явится не послушен, или кичлив, или строптив, или упивающ вином и делающ дерзости и преступления не в первый раз, - гласил контракт, - такого имеют правители штрафовать с обстоятельною запискою вины законным образом».1 [АВПК и Б, фонд канцелярии генерал-прокурора Сената, 1799 г., д. № 1672]. Согласно контракту, одним из наиболее тяжких преступлений в колониях считалась покупка водки у иностранных купцов, а также самодельное ее приготовление. «Запрещается всем и каждому служащему в компании под каким бы то ни было предлогом, - гласила статья 11 контракта, - курить вино из трав кореньев, ягод и компанейского хлеба и продчего, или у приходящих иногда иностранцев и российских покупать или на вещи выменивать и оным вином .в компании торговать, Друг другу ссужать и довольствовать для пьянства и оное пить и употреблять каким бы то образом ни было».1 [АВПК и Б, фонд канцелярии генерал-прокурора Сената, 1799 г., д. № 1672] .Замеченных в подобном преступлении лишали всего заработанного сразу же высылали в Охотск. Водку «промышленные» должны были покупать только у компании.
Торговля вином в колониях была вначале монополией хозяев мелких компаний, а затем Российско-американской компании. Водка подбирала последние остатки «полупая», которые по тем или иным счастливым обстоятельствам мог еще сохранить за собою «промышленный». Этот источник обогащения весьма заботливо учитывался компанией. В одном и писем к вдове Шелихова Баранов с полной откровенностью писал о том значении, которое имела водка в период «раздела» промыслов. «Здесь нет надобности ни в золоте, ни в серебре, ни в алмазах. Во всей провизии одна всево тово дороже и важнее, как вы сами знать изволите, живши здесь в нужные времена. По сих же вещах одежды и обуви водка драгоценнее всего на свете промышленным. И ежели надобно привязать - пришлите только часть и велите продавать умеренно в надобные времена, особливо же при разделах, увидите сколько перейдет промысла и людей завяжется».2 [Архив Института истории Академии наук. Материалы по истории Российско-американской компании, документ № 14].
Наконец к тем из «промышленных», которым после штрафов и вычетов за уплаченные долги, за забранные в колониальной лавке втридорога оцененные товары все же моли причитаться остатки полупая, компанейская администрация, не стесняясь, применяла меры открытого насилия. Об одном из таких фактов рассказывал в своих показаниях участник восстания промысловых рабочих в 1809 году на о. Ситхе Веригин, и этот случай не был единичным. Компания должна была ему 574 руб., но незадолго до отъезда из колоний он был вызван в контору, где ему было предложено подписаться в том, что компания должна ему лишь 300 руб. При этом было ему заявлено, что в случае его отказа об этом будет доложено правителю колонии Баранову и что - «сей не оставит снабдить его на дорогу билетом, т. е. наказать кошками или линьками, чего он убоясь подписался под статьею в книге». 3 [АВПК и Б фонд Сената, 5 департамент, 1821 г., д. № 989, «экстракт, составленный в Петербургской палате уголовного 1816 г., на лл. 26-113].
Если же после многолетнего пребывания в колониях некоторым счастливцам и удавалось вернуться на родину с правом на получение от компании каких-то сумм, то получить их фактически не представлялось никакой возможности. Расчет с вернувшимся из колоний промысловым рабочим затягивался на несколько лет и редко кончался в пользу рабочего. Согласно контракту, окончательный расчет должен был быть произведен в Охотске сразу же по прибытии рабочего из колонии. Но в охотской конторе вновь прибывшего обычно просили немного потерпеть, ибо из колоний якобы еще не прибыли необходимые для расчета сведения. Задерживая окончательный расчет, охотская контора заставляла «промышленных» производить компанейские работы, а снабжая их продуктами, вновь втягивала в долги.
В 1815 году в одном из донесений охотская администрация сообщила об этих махинациях в Петербург. «Компанейская контора, говорилось в этом рапорте, - удерживает промышленных в Охотске под видом расчетов в совершенное их отягощение по прихоти своей на тот конец, чтобы, промедлив с промышленными в окончательных расчетах, кои до того находятся в различных компанейских работах, заставить их невольно забирать у нее товары и харчевые припасы и после, увеличив тем их долги, отправить против желания их в морской вояж. К сему явным доказательством служит то, что некоторые промышленные, возвратясь с островов в 1807 году, ожидали от конторы расчетов, но и до ныне [т. е. до 1815 года. - С. О.] оных не получили и в продолжение времени принуждены были забирать от конторы харчевые припасы и протчее, а через то следовать пока в Америку для зарабатывания». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1825 г., д. № 222, рапорт охотского коменданта в министерство внутренних дел, 1815 г., на лл. 34-63].
Этот циничный способ обсчитывания и закабаления «промышленных» настолько упрочился в практике Российско-американской компании, что в Сибири возникло даже специальное товарищество по скупке долговых обязательств компании. Губернский секретарь Воинов и тюменский купец Голенецкий скупали за полцены у возвратившихся из Америки промышленников долговые обязательства компании с тем, чтобы полностью взыскать их в свою пользу. Но вырвать деньги у компании не удалось и этим предприимчивым дельцам, несмотря на бесчисленные жалобы, подававшиеся ими во всевозможные инстанции.
Несколько счастливее оказался енисейский первой гильдии купец Толстопятов, скупавший право на «полупай» у родственников умерших в колониях «промышленных». После долгих хождений по судебным инстанциям, где ему приходилось доказывать, что большинство «заборов» приписаны «промышленным» после их смерти, а они, «будучи мертвые, забирать уже и не могут», дело было закончено «полюбовной сделкой». При этом Толстопятое, по его словам, недополучил свыше 52 тысяч руб. и около 11 тысяч котиковых шкур. Тягаться с компанией оказалось не под силу не только отдельным рабочим, но и предприимчивым сибирским купцам и опытным судебным крючкотворам.
Совсем иначе обстояло дело, если должником оказывался «промышленный». Если «промышленный» должен компании какую бы то ни было сумму, то, как сообщала местная администрация, «контора сочиняет для них ращеты (несмотря на то, что к ней таковых не прислано из Америки) - без малейшего отлагательства и, представляя ко взысканию к начальству, требует или платежа или отправления людей в морской вояж, не взирая на то, что они, не считая себя должными, не желают ни за какую плату остаться в службе компании».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли. 2 отд., 2 ст., 1825 г., д. № 222, рапорт охотского коменданта в министерство внутренних дел, 1315 г., на лл. 34-63].
Таким образом, «промышленный», попавший в лапы компании, до конца своей жизни не мог высвободиться из-под ее власти.
Российско-американская компания, с переходом колоний в ее руки, не случайно сохранила еще на некоторое время «полупай» как основную форму расплаты с промысловыми рабочими. Стимулируя их работу, она в то же время повышала тягу рабочих в колонии. Однако наряду с этим выплата полу-пая имела для компании и ряд весьма существенных неудобств. Несмотря на систему выкачивания от промысловых рабочих причитавшейся им пушнины, все же часть ее, хотя и весьма незначительная, оставалась на руках у рабочего и, попадая на сибирский рынок, продавалась дешевле, чем компанейская. Желание рабочих ликвидировать оставшуюся у них после раздела пушнину заставляло их стремиться как можно скорее вернуться в метрополию, так как из-за примитивной обработки пушнина быстро теряла свою ценность.
Система «полупая» в то же время давала какое-то право промысловым рабочим вмешиваться в компанейские дела и даже требовать отчетности. О том, что это обстоятельство играло известную роль, можно судить по «торжественной» речи Баранова, произнесенной им перед рабочими на о. Кадьяке. Начав с благодарности за то, что он застал колонию в полном порядке, Баранов закончил свое выступление весьма неожиданно: «Месяца не можем проводить без вражды и нанесения обиды товарищам и начальникам, пересуживая каждой шаг правителей: хотя сам прежде в деревне своей не более как свиней кормил или кабацким был заседателем, а здесь делается проницательной, всему судья, и высокомысленной министр».1 [Цитирую по Тихменеву, ч. II, приложение, стр. 49].
Первый шаг по пути ликвидации «полупая» был сделан компанией в 1803 году. Выплата «полупая» отныне производилась не пушниной, а деньгами из расчета стоимости упромышленной пушнины по твердо установленной таксе. Это нововведение еще более ухудшило положение «промышленных», так как компания таксировала пушнину во много раз ниже ее рыночной цены. Разницу между рыночной и таксированной стоимостью пушнины, которая ранее в небольшой, правда, доле, но все же попадала в руки промыслового рабочего, если ему удавалось вывезти из колонии немного мехов, теперь полностью забирала компания.
«Правление, - писал министру внутренних дел сибирский генерал-губернатор Пестель, - сочинив генеральный контракт для всех промышленных, высшим правительством не утвержденный, само собою решительно положило, чтоб ни один промышленный, в вояже состоящий, ни одного зверя, на часть его доставшегося, в посторонние руки мимо компании не продавал, а отдавал бы ей по учрежденной самою же таксе, т. е. по самым низким и крайне обидным для промышленных ценам. Напротив, когда еще бедные люди возьмут нужную какую для себя вещь, принуждаются платить ту сумму, какую также назначит правитель компании произвольно, отчего они всегда находятся в двух. крайностях и, время от времени задолжаясь, накопляют на себя долги до такой степени, что целой жизни недостаточно для заплаты оных».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1812 г., д. № 78, лл. 2-2 об.].
Отмена выплаты полупая натурой была лишь первым шагом по пути к полной его ликвидации. Уже в 1805 году Резанов, в бытность свою в колониях, поставил вопрос о необходимости перевести рабочих на твердую заработную плату. В письме-инструкции правителю колонии Баранову Резанов отмечал, что система «полупая» становится главным препятствием к привлечению в колонии русских рабочих. «Менее 400 челов[ек] или паев, - писал Резанов, - составляют ныне всю силу в Америке, держат в подчиненности народы, помогают в постройке, и в то же время, хотя и весьма слабым кордоном, но сколько можно охраняют все пространство берегов американских. В награду трудов своих получают они из приобретаемых зверей половину пая, или участка, а мастеровые и цельной. Число людей по обширности заведений крайне недостаточно и останавливает успехи, а умножить их на сем основании будет для компании и для них самих безвыгодно; поелику разжидятся прибыли от промыслов до того, что обоим сословиям будет в тягость. При всем том сами промышленные до окончания 4-х годичного периода, в котором раздел бывает, тяготятся столько же неизвестностью своего жребия и, вместо чаемых польз, легко могут потерять напрасно труд свой; ибо компания, распространяя свои заведения, должна искать выгод своих в торговле, в которой участвуют одни акционеры, а не промышленные; следовательно, само собою доказывается, что звание промышленных на нынешнем основании долго продолжаться не может. Я думаю, - заканчивает свою мысль Резанов, - мало-помалу уменьшить полупайщиков, и со временем, предоставя одной компании все от паев выгоды, иметь всюду людей на жалованье».1 [Цитирую по запискам К. Хлебникова о Америке, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. III, стр. 27]. Но решиться сразу на такое мероприятие компания не рискнула, опасаясь потерять и те незначительные кадры рабочих, которые в колониях имелись, и выплата «полупая» в денежной форме производилась вплоть до 1815 года.
В 1817 году, с прибытием в Новоархангельск судов четвертой кругосветной экспедиции под командой капитан-лейтенанта Гагемейстера, в управлении колониями произошел ряд изменений. Гагемейстер сменил на посту правителя колонии, одряхлевшего Баранова, методы управления которого начинали все больше компрометировать главное правление. Постоянное посещение колоний иностранными купцами, частое пребывание там русских военных судов создали деятельности этого каргопольского купца весьма широкую, но весьма нелестную известность. В этот период, когда компания на каждом шагу не уставала похваляться «благоденствием», каким пользуются туземцы в русских колониях, правление решило убрать человека, который более чем двадцать лет железом и кровью внедрял в сознание туземцев и промысловых рабочих ту непреложную истину, что они рождены, живут и умирают во имя прибылей Российско-американской компании.
Ни на шаг не отступая от основного принципа Баранова - не брезговать ничем, что может принести доход, - компания ныне требовала, чтобы все это было облечено в более «европейскую» форму. Началось изгнание остатков «купечества», а вместе с тем и полная ликвидация «полупая». По распоряжению Гагемейстера в феврале 1818 года, с момента последнего генерального расчета, т. е. с 1815 года, исчислялась уже твердая заработная плата рабочим в колониях. Каждому рабочему выплачивалось по 300 руб. ассигнациями в год. По сведениям комиссионера компании К. Хлебникова, заработок промыслового рабочего при старой системе оплаты в среднем составлял 1561 руб. в четырехлетие. Отныне же ему выплачивались в четырехлетие 1200 руб. Таким образом, введение твердой заработной платы являлось вместе с тем снижением заработной платы промыслового рабочего более чем на 20%.
Новая система оплаты вызвала среди «промышленных» волнения. Как отмечает тот же Хлебников, «промышленные и даже многие из других сословий, лестнее питаются надеждою на неизвестное будущее, нежели с расчетом довольствуются определенным, постоянным положением».1 [Записки К. Хлебникова о Америке, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. III, стр. 27]. Гагемейстер вынужден был пойти на некоторые уступки, и помимо жалованья выдавать каждому промысловому рабочему по одному пуду муки ежемесячно.
При новой системе оплаты «промышленные» не имели уже никакой возможности выбраться из колоний. Чем дольше работал человек, тем больше накоплялось за ним долгов. Сохранился весьма любопытный документ, принадлежащий перу правителя русских колоний в Америке и иллюстрирующий цифровым материалом ту кабалу, в какой находились рабочие в колониях. В 1834 году колонию Росс в Калифорнии посетил главный правитель; в своем отчете правлению он уделил некоторое внимание и положению рабочих. В Калифорнии положение компанейских рабочих было несколько лучше, чем в остальных поселениях. Здесь заработная плата равнялась 350 руб. в год и кроме пуда хлеба в месяц рабочему давали по одному фунту мяса в день. Для того чтобы ознакомиться с положением «промышленных», правитель подсчитал годовой забор в колониальной лавке одного из рабочих. Некий Василий Пермитин, на иждивении которого находились жена и пятеро детей, набрал в 1832 году из колониальной лавки в счет годового жалованья, равного 350 руб., разных товаров на 728 руб. 28 коп., т. е. на сумму, больше чем вдвое превышавшую его заработок. «Приложенная для примера выписка вещей и припасов, купленных Пермитиным, показывает, - так пишет правитель колоний главному правлению, - что лишнего ничего не взято, следовательно, нельзя не сознаться в невозможности этих людей содержать себя одним жалованием из 350 рублей в год».2 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя главному правлению, апрель 1834 г., на лл. 1-20].
Товары, которые отпускались в колониальных магазинах, были не только дороги, но и чрезвычайно низкого качества. Это в свою очередь влияло на увеличение количества забираемых «промышленными» товаров. Ревизовавший в 1860- 1861 годах русские колонии Костливцов сообщает, что «готовые платья и обувь для простого народа дурным качеством своим превышают всякое вероятие, так что сапогов достает лишь на несколько дней, а суконного платья не более как на два месяца. Сколько же должен употреблять на одежду рабочий, получающий от 300 до 350 руб. ассигн. в год, когда цена верхнего суконного платья (бушлат с брюками) стоит от 20 до 30 руб., а сапоги 10 руб., - едва достанет у него жалованья, чтоб одеться, не считая рубашек, исподнего платья, рукавиц, шапки, которые также необходимо купить».1 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, СПб., 1863, стр. 106-107].
Колониальные магазины пожирали весь заработок рабочего,, а для того чтобы нельзя было их обойти, заработная плата выдавалась не деньгами, а компанейскими марками. Эти марки иностранные купцы, конечно, не принимали, а туземцы не могли их использовать в компанейских лавках, ибо сразу стало бы очевидным, что к туземцу они попали в результате запрещенного обмена с кем-либо из служащих или «промышленных». Полученные в счет заработной платы компанейские марки могли оседать лишь в колониальных магазинах, а учитывая постоянную задолженность «промышленных», можно было совершенно избегнуть обмена их на государственные денежные знаки даже при окончательном расчете с отъезжающими из колоний.
За десятилетие - с 1816 года, когда впервые был разрешен выпуск марок, по 1826 год - Российско-американская компания выпустила в обращение марок на 42 тысячи руб., достоинством от 10 коп. до 10 руб. В 1826 году компании разрешен был выпуск марок еще .на 30 тысяч руб., дабы обменять те из них, которые пришли уже в ветхость. Наконец, в 1834 году было вновь разрешено выпустить марок в дополнение к имевшимся еще на 30 тысяч руб. Поскольку изъятие марок, пришедших в негодность, и замена их вновь выпускаемыми правительством не контролировались, правление имело возможность целиком покрывать все свои колониальные расходы ничем не обеспеченными марками. Правительство считало выпуск марок частным делом компании, предоставляя правлению в этом отношении полную свободу действий. Когда вопрос о новом выпуске марок был в 1826 году поставлен на заседании комитета министров, «комитет, приемля в соображение, что употребление марок в американских наших колониях вместо ходячей монеты зависит единственно от доверенности тамошних жителей к Российско-американской компании, предложил представить министру финансов объявить правлению компании, что правительство не препятствует заменить употребляемые там марки новыми, но не считает нужным давать на сие формального утверждения и не приемлет на себя никакого в том ручательства». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1826 г., д. № 709, л. 9].
Марочная система служила добавочным источником обогащения компании и еще одним средством безудержной эксплоатации промысловых рабочих.
Обманутые при вербовке, систематически обманываемые во время расчетов, потерявшие всякую надежду вырваться из кабалы компании, промысловые рабочие жили в колониях в чудовищных условиях и были обречены на гибель и вымирание.
Известный путешественник капитан Крузенштерн пишет, что рабочие «по недостатку строений... по большей части живут в юртах, т. е. в подземельных, весьма вредных жилищах, и терпят такой же недостаток в здоровой пище, как и на море. Даже соли, сей необходимейшей приправы яств наших, часто у них не бывает. Хлеб хотя им и дается, но, по трудному доставлению оного, в весьма малом количестве; в одном только горячем вине не имеют они недостатка».2 [Извлечение из описания кругосветного плавания капитана Крузенштерна на корабле «Надежда» 1803-1806 гг., «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. IV, стр. 72].
Это подтверждает в своих записях и другой участник экспедиции Крузенштерна, врач Лангсдорф, обративший внимание на огромную смертность среди «промышленных». Лангсдорф имел возможность наблюдать за одной партией «промышленных», прибывших в колонию поздней осенью. «Из ста пятидесяти молодых и самых здоровых людей, выбранных в разных местах и присланных в Ситху, - сообщает Лангсдорф, - в феврале уже восемь померли и более шестидесяти лежали больными в казармах. В этих зданиях не было ни печей, ни камельков, и теплота происходила от зараженного испарения множества людей, не имеющих понятия о чистоте. Возвращаясь вечером домой промокшими, работники ложатся в мокрых платьях и тулупах или развешивают их для просушки в своих же спальнях. Одержимых цингою заставляют стоять на часах и ходить дозором, пока они в состоянии держаться на ногах и пока холод, мокрота и истощение сил не свалят их окончательно».3 [Извлечение из записок Лангсдорфа, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. IV, стр. 190].
Промысловые рабочие были лишены какой бы то ни было возможности жаловаться на свое бедственное положение, не говоря уже о том, что жалобы на всесильную компанию были бесполезны. Правительственных чиновников в колониях не было. Из колоний «промышленный» мог выехать лишь тогда, когда компания сама желала его оттуда вывезти, ибо все суда были компанейскими. Передача же жалобы через третье лицо подводилась под «челобитье», составленное «скопом», а контракт гласил, что «буде кто учинит челобитье или прошение или донос скопом или заговором, того имать под стражу и отослать к суду». До «посылки к суду», правда, дело обычно не доходило. Избегая огласки, компанейская администрация предпочитала расправляться с жалобщиками тут же на месте.
Бывали случаи волнений среди «промышленных». Возмущение выражалось не только в отказе подчиняться администрации и в предъявлении ей различных требований, но и в попытках расправиться с колониальным начальством. Эти выступления в иных случаях сопровождались предварительным сговором «промышленных» и выбором руководителей.
Еще в 1795 году, до создания Российско-американской компании, на промыслах компании Шелихова - Голикова имели место крупные волнения. «Промышленные волновались, и зима была пребеспокойная», писал из колоний Баранов Шелихову о зиме 1794/95 года. Рабочие отказывались подчиняться распоряжениям компанейской администрации. «Принадлежателно же до бунта поселщиков, - сообщал Баранов, - то они таковое уже и здесь по первому началу оказали, вышли вовсе из повиновения вашего Ивана Григорьевича 1 [Иван Григорьевич Поломошнов - приказчик компании] и начали было дерзостные производить своеволства и в мену мяхкой рухляди от иноверцов входить, устращивая господина Поломошнова разбить лавку и проч., возлагая с криком на вас вину, что обмануты обнадеживаниями всегдашними выдачами правианта, а теперь не выдают, или очень мало, а к вояжным кормам не зделали привычки». 2 [Цитирую по Тихменеву, ч. II, приложение, стр. 95].
Вскоре после этого в письме к графу Зубову жена Шелихова сообщила, что «промышленные «зделали заговор, что когда выдадутся им ружья для безопасности от диких и когда следовать будут на матерой берег судном, то б, оным овладев, пуститься в Курильским островам. И одного из между себя выбрали мореходом. У них нашлись уже приготовленные три ружья с припасами, но правитель компании, открыв сей заговор, троих главных озорников по данному в предписании здешнего главнокомандующего наставлению наказал линьками и разослал порознь в артели к промышленным и тем предприятие их обессилил».3 [Там же, стр. 109].
В период деятельности Российско-американской компании наиболее значительные волнения промысловых рабочих имели место в 1809 году на о. Ситхе. Во главе колониального управления в это время находился тот же Баранов, установивший в колониях настоящий каторжный режим. Рабочих за малейшие провинности наказывали линьками, кошками, на несколько лет отправляли на малообитаемые острова, куда не доставлялось никакого продовольствия. Жестокость Баранова в обращении с туземным населением и с русскими рабочими доходила до чудовищных размеров. По словам капитана Головнина, посетившего колонии в 1818 году, Баранов прославил себя «долговременным пребыванием между дикими, а еще более тем, что вместо того, чтоб их просветить, он сам одичал и стал на степень ниже человека дикого». 1 [Записка кап. Головнина о нынешнем состоянии Российско-американской компании (1813 г.), «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. I, стр. 53].
Избавиться от Баранова, уйти из ненавистных колоний куда-либо на неизвестные острова, где можно было бы начать новую жизнь, - вот те радужные перспективы, которые манили группу «промышленных», подготовлявших выступление. В организации и в плане, который она наметила, заметно влияние известного восстания 1771 года на Камчатке под руководством Беньевского, захватившего полуостров и затем с группой рабочих купца Холодилова отправившегося на казенном корабле на поиски новых земель.
У «промышленных» на о. Ситхе в 1809 году возникла тайная организация на манер казачьего круга, во главе которого временно находился избранный голосованием «хорунжий», который впоследствии должен был быть сменен атаманом. Выборы происходили на собрании группы промысловых рабочих в лесу, вдали от крепости. Когда встал вопрос, «кто распоряжать и командовать будет ими и продчими в действиях революции», решили до возвращения остальных участников заговора, находившихся в это время на промыслах, атамана не выбирать, но выбрать хорунжего. До возвращения промысловой партии избрали «из первых зачинщиков Ивана Попова и нарекли вместо приличного имени атамана, почтенным Донского войска наименованием хорунжим».2 [АВПК и Б, фонд Сената, 5 департамент, 1821 г., д. № 989, «экстракт», составленный в Петербургской палате уголовного, суда, 1816 г., на лл. 26-113].
Восстание Августа Беньевского служило постоянной темой разговоров среди промысловых рабочих. Почти все привлекавшиеся впоследствии по этому делу указывали, что в разговорах между собою «более всего выражаема и одобряема была произведенная в Камчатке злодейственная изменническая революция с объяснением, как убит был там по началу командир капитан Нилов, как ограбили казну и многие партикулярные имения, взяли холодиловское судно и ушли, тот Август с сообщниками своими, прикащиком Чулошниковым и промышленниками помянутой компании, в вояж на острова следовавшими и тут зимовавшими и прочая, что плану сему и они следовать за лучшее предположили». 1 [АВПК и Б, фонд Сената, 5 департамент, 1821 г., д. № 989, «экстракт», составленный в Петербургской палате уголовного суда, 1816 г., на лл. 26-113].
Восстание предполагали начать с убийства Баранова и близких к нему начальников. «Положились вначале решить жизнь его, Баранова, - говорит в своих показаниях «промышленный» Сидоров, - офицеров тому же подвергнуть или перевязать, а почтенных из служителей, особливо приверженных к нему, Баранову, награжденных медалями, без исключения покончить же». Жгучая ненависть к служащим, награжденным разными значками отличия и занимавшим в колониях мелкие начальственные должности, имела под собою весьма веские основания. Это была та верхушка, на которую опиралась компания в эксплоатации и притеснении промысловых рабочих. Характерно, что аналогичным способом предполагалось разделаться и с туземной верхушкой, также подкупленной компанией. Предполагалось «почетных» туземцев, т. е. тойонов, «убить, которые будут препятствовать, или связать и посадить в удобное место».2 [Там же].
В этих планах было много наивной фантастики. Особенно сказалось это при обсуждении вопроса о том, куда направить захваченный корабль. Было решено «как исправятся, судно погрузят и пойдут на найденные Наплавковым по истории Филиписейские острова по ту сторону экватора и за Туречиной в четвертой части света места изобильные, а людей никого нет, от коих лежит пролив ширины сто верст, за коими живут арапы». Это стремление отправиться в такое место, где бы можно было жить «по своей воле»,3 [Там же] характерно для всех участников заговора.
Предательство одного из участников помогло Баранову узнать о готовящемся «бунте». Восемь лет тянулось следствие по этому делу. Вначале его вел сам Баранов, подвергавший арестованных утонченным и разнообразным пыткам. А через несколько лет, когда обвиняемые были привезены в Охотск, дело перешло в судебные органы. Однако главному правлению сразу же стало ясно, что привоз «промышленных» для суда в метрополию был крупной ошибкой. На следствии всплыли чудовищные злоупотребления колониальной администрации, раскрытие которых грозило компании крупным скандалом. Комиссионер компании на Камчатке Хлебников писал директорам компании по прибытии арестованных, что если их «будут судить в каком-либо присутственном месте, то они могут открыть истины, долженствующие послужить ко вреду и посрамлению компании».1 [Замечания В. М. Головнина о Камчатке и русской Америке в 1809, 1810 и 1811 годах, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», СПб., 1861, вып. II, стр. 79]. Хлебников предлагал лучше «предать все это дело забвению». Но приостановить начатое дело уже нельзя было, и правление направило все свои усилия к тому, чтобы собранный следствием дискредитирующий материал не получил огласки, «то есть постараться, - как говорит в своих «Замечаниях о русской Америке» капитан Головнин, - чтоб промышленные были обвинены, а компанейские грехи прикрыты».2 [Там же].
Дело о волнениях на о. Ситхе дошло до комитета министров, предложившего Сенату вынести свое решение не только по вопросу об арестованных рабочих, но и «учинить заключение о жестоком обращении правителя американских островов Баранова с промышленными компанейскими». 3 [АВПК и Б, фонд Сената, 5 департамент, 1821 г., д. № 989, л. 172].
С апреля по май 1817 года, т. е. через 8 лет после открытия заговора, это дело слушалось в Сенате. Компании все же удалось повернуть дело в свою пользу. Приговорив оставшихся за эти годы в живых обвиняемых к различным срокам наказания, Сенат «не нашел» в материалах следствия данных против Баранова, поскольку обвинения исходили от «преступников», изобличенных уже в заговоре, и, следовательно, таких людей, «коим и закон не дозволял верить».
По приказу царя в колонии все же должен был быть направлен морской чиновник для расследования. Однако дело это тянулось до того времени, пока не пришло известие, что престарелый Баранов умер. Тогда Сенат принял решение, «что высочайше поведенного в действиях Баранова исследования за смертью его производить не можно». 4 [Там же. лл. 270-271].
IX
ТУЗЕМНОЕ НАСЕЛЕНИЕ В РУССКИХ ПОСЕЛЕНИЯХ В СЕВЕРНОЙ АМЕРИКЕ
В своих отчетах компания обычно подразделяла туземное население североамериканских колоний на три категории: «действительно зависимых», «полузависимых», «совершенно независимых».
К «действительно зависимым» правление компании причисляло алеут - жителей Алеутских островов, которых компания расселила по территории многочисленных островов, занимаемых ею, а также, по всей вероятности, эскимосов, которые в документах компании проходят под именем алеут. К «полузависимым» относились так называемые кенайцы, жившие на побережье у Кенайского полуострова, - одна из ветвей многочисленной группы атабасков, а также другие атабаскские племена, населявшие внутреннюю часть Аляски. Что же касается тлинкитов, то они считались «не совершенно зависимыми».
По существу, две последние категории можно считать «совершенно независимыми», и лишь алеуты и эскимосы в полной мере испытали всю тяжесть колониального гнета.
Директор Гудзонбайской компании Симпсон, посетивший в 1842 году русские поселения в Америке, отмечал в своих записках, что в это время число алеут вряд ли достигало десятой доли того количества туземцев, которое там было в момент русского завоевания. «В этом обстоятельстве, - пишет Симпсон, - нет никакой таинственности; это происходило от лишений и угнетения. Одно уже естественное богатство страны служило орудием к ее оскудению; ее морские коты и выдры были для них точно такою же гибелью, как сандал для сандвичан и серебряные рудники для индейцев Испанской Америки».1 [Извлечение из путевых записок Симпсона, директора Гудзонбайской компании, 1841 и 1842 г., «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. IV, стр. 231].
В охоте на морских бобров, наиболее ценный вид пушнины, алеуты были незаменимы. Даже много лет спустя, почти накануне ликвидации Российско-американской компании, главное ее правление отмечало, что «ни негр Гвинеи, ни кули Китая, ни рабочий из Европы - алеута заменить не могут в искусстве и привычке к промыслу зверей». 1 [МИА, фонд канцелярии морского министерства, распорядительная часть, 1860 г., д. № 162, ч. 1, л. 4].
Для того чтобы обратить свободолюбивый народ в рабство, потребовались десятилетия тяжкой эксплоатации и жесточайшей расправы с непокорными.
С. С. Шашков именно этими причинами объясняет массовые убийства туземцев в первый период русского завоевания.
«Истреблять инородцев побуждало промышленников не одно стремление к грабежу и далеко не ревность об интересах правительства, - тут были более тонкие виды. Алеуты превосходно умеют промышлять бобров, чему русские не выучились еще до сих пор, а в то время совершенно не знали, как взяться за дело. Промышленникам нужно было закабалить себе алеутов в работники; но этого нельзя было достичь при многочисленности туземцев, постоянно бунтовавших и принимавших русских вооруженною рукою. Нужно было истребить большую часть этих непокорных, остальные неминуемо должны были сделаться русскими холопами».2 [С. С. Шашков, Российско-американская компания. Соч., т. II, СПб., 1898, стр. 633-634].
Это полностью относится и к эскимосам. Еще в 1784 году Шелихов на Кадьяке приказывал захваченный в плен «мужской пол отбить и отвесть в чундру и всех переколоть копьями», что и было «учинено», 3 [ГАФКЭ, Государственный архив. 1789 г., д. № 2742, л. 4] а через несколько лет Баранов уже чувствовал себя на Кадьяке в относительной безопасности. Один морской офицер, посетивший русские колонии в Америке, следующим образом характеризует методы борьбы Баранова с алеутами и эскимосами: «Горе было тем, которые сопротивлялась ему: он губил их нещадно, развозил на пустынные острова, отнимал все средства к взаимному сближению, и перемешивал их племена, чтоб между ними не мог составиться какой-либо злобный заговор противу русских. Он страшен был дикарям; они считали его грозою небесною и, не имея возможности противиться ему, принуждены были сделаться его рабами и забыть прежнюю вольность, которой в недавнее еще время пользовались так необузданно».4 [А. Марков, Русские на Восточном океане, М., 1849, стр. 53].
Свободные некогда туземцы становились рабами мелких промысловых компаний, а несколько позднее Российско-американской компании. «Приходят российские люди во Америку и на наши острова Лисьи и Андреяновские для промыслу морских и земленых зверей, - писали алеуты в 1799 году в одной из жалоб Павлу I на российских промышленников, - мы оных принимаем к себе дружески, но только они с нами поступают варварски, жен и детей насильно в наложницы берут, за бобровым промыслом с весны рано неволею посылают сот за пять верст и продерживают до осени, а дома оставляют хромых, больных, слепых и тех заставляют на компанию рыбу промышлять и другие работы компанейские работать без платы и за непасением кормов с голоду помирают. Оставших женской пол посылают на компанейские работы и до смерти убивают, на пустые острова неволею увозят, да у таковых детей обирают, которой сам на костылях ходит, а кормить их некому». 1 [АВПК и Б, фонд канцелярии генерал-прокурора Сената, 1797 г., .Д. № 203].
Исчерпывающие данные о хозяйничании промысловых компаний и на Алеутских островах привозили из своего путешествия также И. И. Биллингс и другие мореплаватели. Все это неоднократно делалось достоянием гласности и доходило до сведения высшей администрации. Иногда издавались указы о необходимости более гуманного отношения к алеутам, но так как никаких мер контроля не принималось, то все оставалось по-прежнему. Иллюзии о возможности государственной помощи, которые порою создавались у алеут после посещения колоний правительственными экспедициями, быстро исчезали.
Так, в 1791 году Баранов писал Шелихову: «Биллингс утвердил, по-видимому, алеутам много, они развратились и, корм с нуждою доставляя, за всякий шаг требуют заплаты, я принужден был поначалу перерабатывать их предрассудки. Ни малейшей не причинено им обиды, но доведены к послушанию». 2 [Архив Института истории Академии наук, Материалы по истории Российско-американской компании, документ № 181].
Однажды алеуты добрались даже до Павла I. Это было незадолго до утверждения привилегий Российско-американской компании, когда конкуренция между подвизавшимися в колониях компаниями достигла особенного напряжения.
Купец Киселев, которого компания наследников Шелихова постепенно вытесняла с островов, решил использовать алеут для борьбы с конкурентом. План Киселева был весьма прост. Доставленные в Петербург алеуты должны были рассказать Павлу, как их эксплоатируют купцы и в особенности компания Шелихова, которой противопоставляется по методам обращения с туземцами компания Киселева. Тот факт, что Киселев помог жалобщикам выехать с островов, должен был служить доказательством, что он является их защитником.
И вот летом 1796 года шесть алеут вместе с иеромонахом Макарием тайком покинули Уналашку и направились в Петербург с жалобой, подписанной всеми алеутскими старшинами. На Курильских островах они зимовали. Здесь один из алеут умер, а двое заболели и принуждены были возвратиться обратно. В мае 1798 года, почти через два года после своего выезда с Алеутских островов, двое алеут (третий умер в Москве) прибыли, наконец, в столицу.
Алеутам был оказан любезный прием. Они были приняты царем, однако, ни к каким положительным результатам это не привело. Указ Павла от 4 июня 1798 года предписывал «прибывших сюда алеут отпустить восвояси, наградив приличною по обычаю их одеждою».
Жалоба алеут была оставлена без последствий, а иркутскому губернатору предписывалось, чтобы он «вошел в представляемые ими обстоятельства и старался все оное сладить, дабы последовало обоюдное [т. е. алеут и купцов. - С. О.] удовлетворение и притеснение было отдалено».1 [АВПК и Б, фонд канцелярии генерал-прокурора Сената, 1797 г., д. № 203].
Иеромонах Макарий, выехавший с алеутами, должен был быть наказан за самовольную отлучку с островов церковным «покаянием», и лишь после долгих хлопот был прощен «ему сей его поступок из монаршего снисхождения к просьбе алеут».
Выехали алеуты обратно на родину в сопровождении сенатского курьера. В январе 1799 года два алеута достигли Иркутска, где остались зимовать. И здесь в Иркутске происходит нечто загадочное. Почти накануне своего отъезда из Иркутска оба алеута внезапно умерли. Николай Луканин умер 6 марта, Никифор Свиньин -16 марта.
Бесспорно, что возвращение этих делегатов на родину для компании наследников Шелихова было бы весьма невыгодным. К этому времени вопрос о создании монопольной Российско-американской компании был окончательно разрешен, борьба между конкурирующими купцами была закончена, а возвращение гонцов с вестью, что жаловаться на притеснения бесполезно, могло вызвать стихийное возмущение туземцев.
На это обстоятельство намекают представители алеут в своем обращении к московскому митрополиту еще на пути в Сибирь: «Не доведите до такого опасного состояния, дабы по нестерпимости наших родников от притеснениев от российских людей не могло бы вытить междуусобия и не последовало б со обоих сторон в новых и старых христиан великого кровопролития».2 [Там же]. Таким образом, иркутские купцы, уже готовившиеся стать акционерами находившейся под покровительством царя Российско-американской компании, не были заинтересованы в возвращении на острова этих двух алеут.
Юридически в момент своего возникновения Российско-американская компания не обладала никакими правами над туземными племенами и в частности над алеутами.
Еще указом 1779 года было запрещено взыскание ясака со всех жителей Алеутских островов и взамен этого никаких обязательств на алеут правительством возложено не было.
Во всяком случае, в правилах и привилегиях Российско-американской компании, утвержденных Павлом 8 июля 1799 года, об отношении алеут к компании ничего не сказано.
Только в правилах, утвержденных 13 сентября 1821 года, появляется раздел «Об островитянах», утверждающий право компании в принудительном порядке пользоваться трудом туземцев. Наиболее полно этот вопрос был разработан уже в правилах, утвержденных 10 октября 1844 года.
В действительности же эти правила лишь фиксировали положение, сложившееся с давних времен, ибо компания с первого дня встала на путь пользования рабским трудом туземного населения.
Алеуты, согласно положению, управлялись своими тойонами, однако, под надзором старшин, управляющих и байдарщиков, утвержденных главным правителем колоний. «Алеутам воспрещается отлучаться куда бы то ни было без особого на то дозволения начальства, а в свободное от компанейской службы время дозволяется заниматься рыбною ловлею по берегам, ими самими обитаемым, и то лишь для собственного и семейства их пропитания». «Алеуты, начиная с 18 до 50-летнего возраста, обязаны служить компании для ловли зверей, причем компания имеет право требовать на службу не более половины из означенного возраста работников». «Алеутам воспрещается как продажа, так и дарение мягкой рухляди помимо компании». «Алеуты обязаны продавать компании упромышляемых ими зверей по утвержденной главным правлением таксе. Вместо наличных денег они обязаны принимать от компании или товар по компанейской таксе или компанейские марки». «Воспрещается алеутам входить в расторжки или торговые сношения с кем то ни было помимо компании, хотя бы те сношения и не имели предметом торговлю пушным промыслом». «Колониальное управление распоряжается алеутами для заготовления продовольствия рыбою и птицею как на время промыслов, так и на прочее время года, не выдавая им за это никакой особой платы». И, наконец, «компания имеет право или обязанность препятствовать развитию между алеутами роскоши, т. е. употреблению хлеба, чая и других подобных предметов».
В приведенных пунктах положения «Об островитянах» нуждаются в некотором уточнении лишь два момента. Это вопрос о самостоятельности тойонов во внутреннем управлении алеутами и, во-вторых, вопрос о том количестве алеутского населения, которое было занято на работах компании, по сравнению с его общей численностью.
На родовую верхушку ставка делалась с давних времен. Начиная с того момента, когда купцы переходят к эксплоатации пушных богатств Алеутских островов путем устройства оседлостей, они пытаются использовать в целях воздействия на алеут уважаемых старейшин, которых русские называли тойонами. Уже в 1791 году Баранов писал в одном из писем Шелихову: «Тайонам двадцати лутчим платье какое полутче с выкладками мишурными не запомни прислать, ста два три порисковать можно на счет компании. Нужно привязать их, дабы иногда действовать можно и политикою, а не силами, европейские обстоятельства и в Кинаях расположение компании нудят сделать народов в наших занятиях, усердными и преданными, когда располагаемся на дальние времена».1 [Архив Института истории Академии наук, Материалы по истории Российско-американской компании, документ № 181].
Вскоре тойон фактически превращается в компанейского приказчика.
Согласно инструкции, как свидетельствует Костливцов, тойоны избирались обычно из «отличающихся знатностью рода, хорошим хозяйством и искусством в промысле зверей». Избранные тойоны утверждались главным правителем компании, непосредственно подчиняясь начальникам отделов. Их служба не ограничивалась сроком и нередко продолжалась пожизненно.
«Во время службы каждый из тоёнов получает 250 руб. ассигнац. жалованья в год, разные пособия припасами, подарки, а иногда награждаются главным правителем медалями с надписью «за усердие»; в случае же увольнения от службы по преклонности лет или болезни, Компания всегда оказывает им достаточное вспомоществование для обеспечения их существования. Должностной тоён, пользуясь разными льготами от Компании, живет гораздо лучше и состоятельнее прочих алеут».2 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 78].
Обязанности тойонов предусматривались определенной инструкцией. «Правила для тоенов, избираемых в старшины», возлагали на них следующие обязанности: «Старшина должен назначать алеут в промысловые отряды: и летом на промысел морских бобров, а зимою на клепешный и стрелебный промыслы; также и на китовый и птичьи промыслы».
Выделив алеут, обязанных пойти на промысел, и выдав им полненные от байдарщика орудия промысла, старшина обязан «иметь неослабный надзор, чтобы промышленники радели о промысле и со всевозможным усердием старались о пользе Компании и собственно своей, а не теряли времени в бездействии и праздности».1 [Правила для тоенов, избираемых в старшины над общими селениями алеут в Кадьякском отделе, § 2, Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний].
Алеуты на компанейских работах
Все алеуты обязаны были работать как непосредственно на промысле, так и на заготовлении для компании кормов и пр. На этом виде работы могут «быть употребляемы и старики, женщины и подростки обоего пола, кои без отговорок должны исполнять приказания старшины для общей пользы селения». 2 [Там же, § 3].
Кроме того на старшину возлагались и чисто полицейские функции. «Старшина должен строго надзирать, чтобы никто из вверенных ему алеут нигде праздно не шатался и не смел бы отлучаться из селения без дозволения старшины».
Таковы были обязанности тойонов или старшин в алеутском селении. Итак, тойон - не что иное, как компанейский приказчик. Как пишет Давыдов, «начальник... диких ни чем почти от других не отличается кроме имени тоена, или, что еще хуже, делают его пружиною утеснения других островитян». 1 [Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним, СПб., ч. II, 1812 г., стр. 116].
Что же касается количества туземцев, действительно занятых на компанейских работах, то это ни в какой степени не соответствовало нормам, указанным в уставе. В бытность Костливцова в американских колониях ему от имени алеут была предъявлена жалоба на игнорирование компанией устава, ибо при снаряжении бобровых партий «почти все взрослые высылаются на промысел, а в домах их остаются одни старики, женщины и дети, от чего семейства их терпят недостаток в продовольствии». Доверенные алеут указывали, «что лучшее время года проводят они в занятиях по бобровому промыслу и возвращаются домой тогда, когда уже вся периодическая рыба уходит в море, от чего они не имеют возможности делать для своих семейств своевременно достаточных на зиму продовольственных запасений, которые состоят преимущественно из юколы, то есть сушеной или вяленой рыбы». 2 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 61].
Даже Костливцов, который пытался выгородить компанию, не мог отрицать рабского положения алеут. Но он пытается это приписать не компании, а чисто природным условиям. «Лично он не раб, он не крепостной какого-либо господина, никто его ни к чему не принуждает, - но, вникнув ближе в его положение, нельзя не сознаться, что он раб окружающих его обстоятельств, в полном смысле этого слова».
При этом Костливцов отмечает, что алеут никогда не бывает праздным. «Трудясь всю свою жизнь усиленно и весьма часто, по роду самых промыслов, с опасностию жизни, можно было бы надеяться, что алеуты, если не все богаты, то, по крайней мере, живут в довольстве, обеспеченные всем необходимым. - Но, к сожалению, в действительности представляется совершенно противное».3 [Там же, стр. 49-50].
В сущности, отношения между алеутами и компанией во многом напоминают так называемую систему «мита», которая имела место в Перу и Мексике на золотых и серебряных разработках. По требованию колонистов, индейские деревни должны были выделить для работы на рудниках в Перу седьмую часть своего населения, а в Мексике - четвертую часть. Рабочие получали нищенское жалованье, которое выплачивалось им в конце периода насильственного «найма». Здесь же, в русских колониях, процент привлекаемых к работам компании был значительно выше, а в отдельные периоды охватывал все трудоспособное население.
В момент расцвета деятельности компании, в первые десятилетия XIX века, принудительные работы туземного населения организовались следующим образом: главная партия в составе около 500 байдарок отправлялась в апреле с о. Кадьяка вдоль американского материка до бухты Бобровой, возвращаясь обратно только к концу августа. В эту партию подбирались самые молодые эскимосы, ибо во время промыслов нередко приходилось обороняться от нападавших тлинкитов. Вторая партия, насчитывавшая около 200 байдарок, плавала с начала апреля до конца августа вдоль островов к северу от Кадьяка. Третья, в количестве 40 байдарок, занималась промыслом на островах к северу от Кадьяка и одновременно перевозила необходимые припасы с одного острова на другой. Четвертая партия (50 байдарок) плавала в западном направлении от Кадьяка.
Каждый отправлявшийся на промысел делал себе новую байдарку, которая для туземца представляла значительную ценность. После возвращения с промысла байдарка для дальнейших плаваний была уже совершенно непригодна. Оставшиеся старики и дети в компанейских байдарках посылались на ловлю птиц. Каждый из них должен был наловить такое количество птиц, чтоб из него вышло семь парок,1 [Парка, - одежда, сшитая из шкурок птиц или животных] т. е. около 300 штук. «Есть ли один за старостию и болезнию не достал положенного числа, то дополняют оное тем, что у другого найдут излишнее. За штатное число семи парок Компания ничего не платит. Промысел птичей весьма опасен, особливо для стариков... Всякому, доставшему семь парок, отдают одну, приказывая вместо оной заплатить пять черных лисиц, или 8 так называемых сиводушек и красных». 2 [Двукратное путешествие, ч. II, стр. 127].
Женщин посылали на чистку рыбы, пошивку парок, а также собирать ягоды и копать сарану.3 [Сарана - употребляемая в пищу луковица дикой лилии]. «Доставание сараны, - как свидетельствует Давыдов, - очень трудно и удобное для сего время весьма коротко; почему беременные женщины или имеющие грудных детей, не могши накопать оброчного количества, принуждены бывают покупать оное у других. Когда созревают ягоды, то посылают их также набирать оных положенное число, смотря по урожаю, от 4-х до 8 ишкатов.1 [Ишкат - около четверика]. Сие продолжается до глухой осени и платы за то никакой не полагают».2 [Двукратное путешествие, ч. II, стр. 129].
Вначале компания развозила туземцев по всем островкам. В итоге кадьякские эскимосы были рассеяны по 65 различным местам. Но затем, в связи с истощением пушного зверя, в течение трех лет, начиная с 1841 года, все туземцы были сконцентрированы в семи селениях.
Как отмечали ревизовавшие колонии Костливцов и Головин, «алеуты, ныне, по распоряжениям колониального начальства, соединенные в большие селения, в некоторых местах собраны в слишком большом числе, так, что трудно заготовлять на зиму достаточные запасы рыбы и других жизненных припасов. Живут же они большею частию в небольших домишках, из кое-какого леса, до половины врытых в землю, сверху также покрытых землею, без окон и печей». 3 [Доклад комитета об устройстве русских американских колоний, СПб., 1863, стр. 108].
В отчетах компании часто фигурирует такса, .согласно которой алеутам выплачивалась стоимость упромышленной ими пушнины. Это являлось доказательством «независимости» туземцев.
Устав гласил, что туземцы, «если пожелают продавать что-либо из приобретенной ими мягкой рухляди, то сие не иначе им дозволяется, как для одной компании исключительно, по таксе, которую правление ее имеет представить правительству». Такая такса действительно существовала и даже через определенные промежутки. времени повышалась. За шкуру морского бобра в 1804 году полагалось 10 руб.,4 [Здесь и ниже - в ассигнациях] в 1827 году -20 руб., в 1836 году - 30 руб., а в 1852 году- 50 руб. За чернобурую лисицу в 1804 году - 2 руб., в 1852 году - 9 руб. За белого песца в 1804 году - 8 коп., в 1836 году - 20 коп. и т. д.5 [См. Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, приложение XI] Однако, как компания сама констатировала, «сия промышленность - т. е. покупка зверей у зависимых алеут - по крайней лености и беспечности алеут - не составляет для компании почти никакого счета и если она.. . покупает зверей от диких, то покупает их не от своих островитян, но от народов, почти нисколько от нее не зависящих». 6 [AHX, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли. 2 отд., 2 ст., 1824 г., д. № 603, л. 19].
Ссылка на «леность» туземцев была излюбленным приемом компании в тех случаях, когда ей надо было подыскать оправдание для применения к ним принудительных мер.
Но при той системе эксплоатации, которая существовала по отношению к туземцам во владениях Российско-американской компании, - у последних не хватало времени даже на подготовку для зимы пропитания, а не только для самостоятельного занятия охотой на пушного зверя. «Есть ли прежде, - суммирует свои впечатления о жизни туземного населения в русских колониях Давыдов, - американцы терпели недостаток в съестных припасах от лени, то ныне происходит сие от другой причины, а имянно: женщины запасают рыбу, ягоды, сарану и прочее для компании во все то время, когда ход рыбы в реки продолжается; мущины же проездят все лето за промыслом бобров морских и птиц, возвращаясь осенью, то есть не задолго до отходу рыбы в море. Таким образом, работая в лучшую пору на других, не имеют они почти нисколько времени сушить рыбу и запасать оную собственно для себя».1 [Двукратное путешествие, ч. II, стр. 74].
Согласно положению, алеуты имели право жаловаться главному правлению на злоупотребления со стороны местной администрации или отдельных работников компании.
Начальник Охотского порта в своем донесении иркутскому гражданскому губернатору в 1815 году справедливо указывал, что если бы алеуты со всеми своими жалобами «относились в главное правление Российско-американской компании, существующее в С.-Петербурге, и ожидали бы от оного себе удовлетворения, то уверительно можно сказать, что таковые жалобы никогда до главного правления не достигали, хотя бы компания существовала и еще несколько столетий».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1815 г., д. № 222, л. 69].
При таком положении, писал далее начальник охотского порта, - «алеуты навсегда останутся в утеснении и всегда будут претерпевать от русских промышленников то, что и теперь по часту терпели, ибо алеуты, будучи народ крайне тихой и покорной, не зная русских обыкновений и не имея у себя из своих единоземцев знающих русскую грамоту, правописания, не имея на островах никого себе защитников, никогда не покусятся при всех терпимых ими угнетениях упрашивать кого-либо из промышленных русских людей, обретающихся от компании по островам Атхе и другим Андреяновской гряды, для написания прошения в главное правление и изъяснения всех терпимых ими обид, да и полагать можно, что редкий из промышленных, обретаясь в артеле оного отдела, пожелает изъяснить противу товарища своего на бумаге то, о чем жаловаться будет алеут». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли. 2 отд., 2 ст., 1815 г., д. № 222, л. 70].
Единичные случаи, когда отдельные алеуты на компанейском судне приезжали в Охотск, не меняли, в сущности, положения. За три года к охотскому коменданту поступила лишь одна жалоба, но это происходило отнюдь не потому, что для них не было оснований. В 1812 году на прибывшем в Охотск компанейском судне «Финляндия» находился алеут Гилев, словесно жаловавшийся охотскому коменданту на различные «притеснения и обиды» со стороны компанейских служащих, «заключающиеся наиболее в том, что многие из промышленных, проживая по островам, отнимают от алеут жен и дочерей, берут их к себе в наложницы и поживая с ними на островах, при отправлении в Охотск некоторых берут с собою, а других оставляют на островах в тягость обществу».2 [Там же].
Охотский комендант сделал только одно: заставил промышленников, вывезших с собою алеуток, на них жениться. Штурманского помощника Дубинина «на взятой. .. им с острова Атхи наложнице, женке - принудили обвенчаться законным порядком, что выполнено и с промышленными, привезшими в Охотск с островов Андреяновской гряды алеутских девок, все они... были обвенчаны в продолжении зимы 1814 года церковным порядком».3 [Там же].
Следствием тяжелого рабского положения алеут являлось быстрое их вымирание.
Вопрос о размерах туземного населения в начале русской колонизации вряд ли может быть разрешен с достаточной точностью. Те сведения, которые сообщаются Шелиховым, насчитавшим в русских колониях около 50 тысяч человек, были «сильно преувеличены» в целях придания большего значения присоединению к России американских колоний.
В первый период освоения колоний ни о какой переписи говорить не приходилось, а позднее главное правление компании предпочитало не делать достоянием гласности сведения, которые бесспорно у него имелись. Так было в 1824 году, когда, несмотря на неоднократные требования со стороны министра финансов о представлении компанией сравнительной ведомости о количестве родившихся и умерших в колониях, таковая под разными отговорками представлена не была.
Однако и представленная перечневая ведомость за несколько месяцев по Россу и за год по новоархангельской и кадьякской конторам показала, что количество умерших было больше количества рождений, и на полях Канкрин даже сделал помету: «Более умирает - стало быть, дурно им жить».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1824 г., д. № 635, л. 11].
Впрочем, дальнейших выводов из данных о положении туземцев в американских колониях правительство предпочитало не делать.
Располагая даже неточными сведениями о количестве туземного населения в американских колониях, мы можем все-таки говорить о вымирании его во время господства там Российско-американской компании. По сведениям Хлебникова, на одном только о. Кадьяке с 1792 года по 1817 год из 6510 человек туземного населения убыло 2195 человек.2 [Архив Государственного Географического общества, Записки К. Хлебникова о Америке, ч. III, стр. 118 об. - 119]. В 1824 году, по сведениям главного правления, общее число алеут обоего пола равно было 8405,3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст.. 1824 г., д. № 635, л. 11] а в 1859 году, незадолго до ликвидации компании, число алеут уменьшилось до 4363. 4 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 49].
Будучи фактически рабами компании, «совершенно зависимые» туземцы все же не являлись ее «собственностью». Но в колониях имелись не только фактически, но и юридически принадлежавшие компании рабы, обычно использовавшиеся для целей личного обслуживания компанейской администрации и для ряда работ.
В своих отчетах главное правление неоднократно подчеркивало, что с приходом компании на острова и американский материк рабство, имевшее место у туземных народов, было ликвидировано. Это утверждение до известной степени соответствовало действительности. У всех туземных племен, за исключением тлинкитов, рабы были отобраны, но благодаря этому свободными они не стали, ибо перешли в собственность компании. Эти самые калги или, как они назывались позднее в колониях, - каюры - считались на «вечном услужении» у компании. Кроме того и отдельные промышленники - компанейские приказчики и пр. - имели своих каюр.
Однако с приходом русских войны между туземными племенами прекратились, и, следовательно, отпал и основной источник пополнения рабов, вместе с тем количество калгов или каюр постоянно уменьшалось. Тогда компания нашла выход: «Когда число каюр, - как сообщает Давыдов, - от работ и от разных нещастных случаев поуменшилось, стали набирать в оные из островитян за некоторые проступки; и разумеется, что с того времени число преступников на Кадьяке должно было увеличиться».1 [Двукратное путешествие, ч. II, стр. 115]/
Каюры ловили у затонов рыбу, промышляли клепцами лисиц, работали на солеварнях, кирпичных заводах, рубили дрова, использовались в качестве гребцов, т. е. на самых различных работах. В зимнее время, не имея надобности в большом количестве каюр, компания распределяла их во избежание лишних расходов в туземные селения на прокормление. Каюр, по словам Давыдова, компания «употребляет. .. в работы до старости, или до того времени, как родные найдут возможность выкупить». Даже инвалидность не спасала каюра от работы. «Есть ли каюра охромеет, или руку потеряет, или чрез иной случай сделается неспособным к отправлению работ; то сему находят должность пугать ворон с развешенной юколы, или что-либо тому подобное».2 [Там же, стр. 121].
В своих отчетах компания обходила вопрос о каюрах-рабах. Поэтому установить их число не представляется возможным. Лишь в одном отчете, относящемся к 1810 году, главное правление пишет о каюрах, что оно пользуется их трудом в результате «добровольного давания приверженными к русским островитянами своих каюр обоего пола для помощи в тех работах и упражнениях, коими русским заниматься неспособно и некогда».3 [АНХ, фонд министерства финансов, 2 отд., 1819 г., д. № 10, л. 47]. Там же приводится число каюр - 500 человек.
Туземные племена - кенайцы, чугачи и другие, которые компанией именовались «полузависимыми», - ни в какой зависимости от компании не были. У компании с ними были более или менее нормальные отношения, компания изредка покупала у них пушнину, нанимала их на компанейские работы. В отчетах же они фигурировали как «полузависимые» для придания компании большего веса.
Разряд туземцев, «несовершенно зависящих» от компании, составляли тлинкиты (колоши), которые проживали на территории русских колоний в Америке.
§ 280 устава гласил, что компании предоставляется право оказывать им «покровительство». Однако ревизовавший в 1860 году колонии статский советник Костливцов не без остроумия отмечал, что этот параграф устава говорит лишь о «приятном заблуждении» компании и ни в какой степени не соответствует действительности.
«Хотя в уставе компании, ныне действующем и в проектированном вновь, инородцы эти и названы несовершенно зависящими от колониальной власти и обитающими во владениях колоний, - но я, с своей стороны, - пишет Костливцов, - полагал бы справедливее назвать их совершенно независимыми. Калоши, ни в каком отношении, не могут считаться зависимыми от Компании; скорее можно сказать, что сами компанейские заселения на американском берегу зависят от них; достаточно последним, как там выражаются, зашуметь, чтоб Новоархангельский порт, со всем населением его, лишить всякого свежего продовольствия и возможности показаться даже на несколько сажен за укрепления».1 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 66].
Контр-адмирал М. Д. Тебеньков, бывший главным правителем колоний с 1845 года по 1850 год, в одном из своих отчетов прямо заявлял, что «одно только разъединение или безначалие их (калош) спасает нас от их посягательства. Имея весьма много причин снисходить им или давать другой оборот их дерзким поступкам, я не могу однако быть уверенным, чтобы Ситха рано или поздно, при таком направлении дел, избегла кровавой развязки».2 [Там же, стр. 66-67].
Не имея вооруженной силы в достаточном количестве, колониальное начальство постоянно опасалось обострения отношений с тлинкитами. В случае недовольства тлинкитов Ситха обрекалась на полуголодное существование. Все население переходило на старую солонину, соленую рыбу, ибо выходить за пределы укрепления в это время было весьма небезопасно.
Экономически заинтересовать тлинкитов в торговле с колониями компания так и не смогла, так как сама постоянно испытывала затруднения с доставкой товаров.
О том, насколько зависела компания от тлинкитов, можно судить по письмам колониальной администрации. В одном из писем правитель колоний Муравьев сообщал, что в 1823 году «промысел морских зверей (исключая котов) неудачен и крайне затруднителен по причине опасности от колош, которые всячески стараются препятствовать оному. Колоши сами промышляют бобров, и потому для компании гораздо было бы полезнее приобретать бобры покупкой от них, чем собственным промыслом. Но в колониях именно не было тех товаров, кои берут колоши за свои бобры, и потому не на что их было покупать».3 [АВП, фонд министерства иностранных дел, П-3, 1805 г., д. № 7, л. 28].
Уже с первых лет появления русских сопротивление тлинкитов носило упорный характер. Баранов, описывая Шелихову одно из своих столкновений в 1792 году с тлинкитами, сообщал, что «отпор противу их произведен был хотя и очень мужественно россиянами из ружей, а американцами1 [В данном случае Баранов имеет в виду бывших с ним алеут] - стрелами из луков и рукопашно копьями, - но без успеху, ибо нападшие все одеты были в три и четыре ряда из дерева плетеными куяками, или по-нашему латами, прикрытыми лосинными толстыми плащами, и имели претолстые деревянные на головах каски со изображениями разных чудовищных лиц, почему ни пули, ни кирпичи, ни стрелы и ни копья не в силах были их поражать, и ежели бы не случилась быть с ним однофунтовая пушка, то бы были они жертвою, ибо нападавшие бились с ним с крайнею жестокостью до самого свету, будучи повелеваемы голосом одного человека, чего в диких прежде никогда замечено еще не было, и заступая с храбростью места убитых». 2 [АВПК и Б, фонд Непременного совета, д. № 140, письмо А. А. Баранова Г. И. Шелихову, 1792 г., на лл. 36-45].
В 1801 году тлинкиты уничтожили так называемую Михайловскую крепость на о. Ситхе, в 1805 году в Якутате селение Славороссия. Борьба с тлинкитами осложнялась тем, что эти замечательные стрелки были вооружены ружьями, которые они выменивали у иностранцев. В своем. отчете в 1860 году капитан Головин писал, что «не так давно еще ни один русский не смел без оружия удалиться на 50 шагов от Новоархангельской крепости. В настоящее время вражды этой нет, но торговые сношения происходят только с ситхинскими калошами, живущими в десяти саженях от Новоархангельска».3 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 310-311].
Жить в колониях приходилось под постоянной угрозой. Морской офицер А. Марков, посетивший в середине 40-х годов Новоархангельск, рассказывает, что на жилища тлинкитов все время «наведены пушки во всех направлениях, как с крепости, так и с судов, которые становятся в линию против их селения».4 [А. Марков, Русские на Восточном океане, стр. 35].
Но это помогало мало. Нападения тлинкитов на русские поселения и даже более того - на центр русских поселений имели место вплоть до ликвидации Российско-американской компании.
В 1852 году тлинкиты разорили расположенное в 20 верстах от Новоархангельска небольшое русское поселение, а в 1855 году напали даже на Новоархангельск. Захватив на окраине Новоархангельска церковь, тлинкиты открыли сильный огонь. Положение осажденных было весьма критическим, ибо численность тлинкитов была во много раз больше, чем русских. Лишь в результате переговоров с тлинкитами удалось снять осаду с Новоархангельска.
Родовым старейшинам тлинкитов во время их приездов в русские укрепления устраивались торжественные приемы, преподносились всевозможные подарки, но гарантировать себя от неожиданного нападения тлинкитов, равно как и получать от них всю добываемую ими пушнину, не удавалось.
Правда, еще в конце 30-х годов при помощи всевозможных подарков и длительного спаивания удалось сделать стахинского тойона Куатху убежденным «русофилом». В ознаменование своей преданности России Куатха по увещанию местного священника во время поминок по умершем родственнике отказался от приношения человеческой жертвы и проявлял во всем свою полную лояльность по отношению к колониальному начальству. По ходатайству компании, Николай I «в феврале 1839 года высочайше повелеть соизволил наградить стахинского колошенского тоена Куатху парчовым кафтаном с приличным поясом и шапкой».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд. 2 ст., 1842 г., д. № 1430, л.1]. Но не успели подарки достигнуть колоний, как Куатха уже оказался «недостойным всемилостивейшей награды». Тогда был найден другой тойон Кухкан, которого решено было возвести в звание «главного тоена колош, в российских владениях живущих», передав ему одновременно с этим присланные для Куатхи кафтан, пояс и шапку.
Использованию тойонов компания придавала огромное значение. По мнению правителя колоний, в целях «большей значительности и влияния главного ситхинского тайона не только между колошами, но и между русскими было бы полезно, чтобы почетное звание сие давалось с высочайшего разрешения», а главное правление при этом добавляло, что эти лица не только были бы полезны, но и «по близкому соседству с англичанами необходимы не только для пользы компании, но и вообще для усиления нашего влияния на колош, в русских владениях живущих».2 [Там же, л. 2].
В 1842 году должность главного тойона была санкционирована царем, и согласно специально составленному клятвенному обещанию Кухкан обязывался «верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови».3 [Там же, л. 13].
Заканчивая характеристику политики компании по отношению к туземному населению, следует остановиться на ее отношении к вопросу о крещении алеут и вообще к деятельности церкви на территории русских колоний.
При создании Российско-американской компании Шелихов и его наследники всячески подчеркивали наличие неограниченных возможностей для распространения «веры христовой» в русских колониях в Америке. По их ходатайству и за их счет в 1793 году в американские колонии была отправлена духовная миссия во главе с архимандритом Иоасафом. Однако сразу же по прибытии в колонии Иоасаф столкнулся с открытым противодействием со стороны компанейских приказчиков. В 1795 году в одном из своих писем Шелихову из Кадьяка Иоасаф писал: «Я крещу американцов, не делая никакова препятствия компании ни в чем, ибо каюры остаются каюрою, аманат аманатом и каждой промышленник при своей должности, а то, кажетца, не мешает, что он крещенной, но всегда делается мне в том препятствие». 1 [Цитирую по Тихменеву, ч. II, приложение, стр. 103]/
Это не помешало Иоасафу сообщить уже в 1796 году, что им окрещены на Кадьяке и прилежащих островах 6740 человек.
Вызванный с Кадьяка Иоасаф был в 1799 году посвящен в епископы и отправлен обратно. Однако компанейский корабль «Феникс», на котором он ехал, погиб.
В 1803 году возник вопрос о посылке в колонии нового епископа, однако, компания отнеслась к этому предложению весьма сдержанно: привилегии уже были получены, и в рвении к «вере христовой» надобности уже не было.
Главное правление ответило Синоду, что в новом епископе пока потребности не ощущается и что «пребывание тамо епископа, учрежденного единственно для посвящения из тамошних урожденцев в духовный сан, еще не время, за неназначением доныне главного сборного места, где бы оседлости компании были обеспечены со стороны хорошего климата и почвы земли для хлебопашества и других заведений». 2 [АВПК и Б, фонд канцелярии Синода, 1809 г., д. № 273].
Но компания не только выступала против учреждения епископства в колониях, что потребовало бы от нее значительных расходов. Она всячески пыталась дискредитировать деятельность находившихся уже там священников.
То главное правление сообщает, при соответствующем случае, что духовенство в русских колониях «по ошибке очень извинительной, увеличило число новокрещенных христиан» и что ни для кого не секрет, что «одни и те же семейства алеут были вдвойне и даже втройне под разными именами и разными миссионерами внесены в списки новокрещенных». 3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1826 г., д. № 738, л. 7].
В другом случае главное правление обращается с просьбой к правительству о защите компании от беспрестанно ездящих на Курильские острова камчатских земских начальников и лиц духовного звания. Первые, как сообщает правление, ездят «под видом осмотра, не имеют ли в чем нужду тамошние жители, а последние будто бы для проповеди, а все вообще для получения меховых вещей на табак и водку». Ввиду этого компания просит «чтоб и сии острова освобождены были от посетителей сих».1 [АНХ, фонд коммерческого департамента, 1809 г., д. № 435, лл. 3-4].
Что касается духовного ведомства, то оно платило компании тем же. Получив из колоний от кого-нибудь из духовных лиц записку об уменьшении там народонаселения, Синод представлял ее куда следует, и начиналась долголетняя переписка, полная взаимных колкостей. В результате становились известными такие факты, которые компания вряд ли стала бы предавать гласности.
Главное правление противодействовало увеличению числа миссионеров в колониях до самого конца существования компании. Когда в 1850 году Синод поднял вопрос об увеличении числа миссий в колониях в целях более широкого крещения туземного населения, главное правление вновь запротестовало, считая эту меру несвоевременной и предлагая сначала закончить крещение чукчей, с которыми Синод уже более ста лет ничего не мог поделать.
«Умножение числа миссий к обращению туземных племен в православие, - как писало в 1850 году главное правление обер-прокурору Синода, - едва ли может привести к желаемым и прочным последствиям прежде ослабления в тех странах неприязненного для нас влияния с востока англичан и подчиненных им туземцев и с запада чукчей. Для прочного водворения православия между туземцами Камчатской епархии весьма было бы полезно, чтобы первоначальные усилия миссионеров были, по возможности, сосредоточены в земле чукчей, пограничных с Камчаткою, так как только с обращением этого народа в христианство можно будет ожидать несомненных успехов в распространении веры и среди прибрежных племен Северной Америки».2 [АВПК и Б, фонд Синода по Камчатской епархии, 1847 г., д. № 2743, л. 18].
Эта длительная борьба, которую компания вела с Синодом, имела известные основания. Прежде всего содержание духовенства и церквей в колониях дорого обходилось компании. Так, например, с 1849 года по 1859 год на содержание духовенства ушло 345 856 руб. 38 коп., на содержание церквей- 71 723 руб. 18 коп. Таким образом, за десять лет компания израсходовала свыше 400 тысяч руб. на эту цель, что составляло около 10% суммы, израсходованной на оплату всех служащих и рабочих колонии за это же время. Между тем, деятельность духовенства среди покоренных алеут не только не приносила компании какой-либо пользы, но даже мешала ей. Священники вмешивались в распоряжения компанейской администрации, постоянно посылали доносы в Петербург. Бывали случаи, когда духовенство настолько портило отношения с туземцами, что вызывало возмущения, направлявшиеся в конечном счете против компании.
Что касается деятельности церкви среди непокоренных тлинкитов, то духовенство и здесь обнаружило полную неспособность добиться желательных для компании результатов. Оно ограничивалось лишь крещением тлинкитов и наблюдением за выполнением ими обрядов.
Еще Резанов в своем письме директорам компании писал в 1805 году: «О духовной миссии скажу вам, что она крестила здесь несколько тысяч, но только, что литерально сказать - крестила. Видя нравы кадьякцов несколько смягченными, не отношу я ни мало к трудам миссии, но ко времяни и собственным способностям их. Монахи наши никогда не шли путем иезуитов в Парагвае, не искали развивать понятия диких, не умели входить в обширные виды ни правительства, ни Компании. Они купали американцов и когда по переимчивости их умели они в полчаса хорошо крест положить, то гордились успехами и, далее способностями их не пользуясь, с торжеством возвращались, думая, что кивнул, мигнул и всио дело зделано».1 [Тихменев, ч. II, приложение, стр. 214].
Требуя, чтобы проповеди туземцам произносились на их родном языке, Резанов заставлял колониальное духовенство заниматься составлением словаря тлинкитского наречия. Но дело это подвигалось весьма медленно, ибо, по словам Резанова, этим представителям духовенства «всякое новое дело медведем кажется».
Резанов рассказывает далее, как духовенство вредило интересам компании:
«На полуострове Аляске завелся было на озере Илямне, что названо озером Шелихова, торг с горными народами, великие пользы открывавшей. Монах Ювеналий тотчас улетел туда для проповеди, крестил их насильно, венчал, отнимал девок у одних и отдавал другим. Американцы всио буйство его и даже побои долго сносили, но наконец опомнились, что етого урода и избавиться можно, и, посоветовавшись между собою, кончили тем, что убили преподобного; да об нем и жалеть бы нечего, но принесли в жертву ожесточению своему и всю артель русских и кадьякцов, не оставя ни одного живого».1 [Тихменев, ч. II, приложение, стр. 214].
От положения алеут в поселениях Российско-американской компании немногим отличалось и положение так называемых креолов. Не имея возможности формировать оседлое население в колониях из русских переселенцев, не получив прав на приобретение крепостных, компания попыталась создать особую категорию «колониальных граждан» из креолов. Уже с самого начала своего существования компания поддерживала захват «промышленными» женщин у туземцев, оправдывая это насилие соображениями «высшего» порядка. «На все сие ежели смотреть с точки зрения политической, - писало главное правление, - то связи русских с алеутками необходимы как для открытия каких-либо вредных замыслов, так и для прочных связей, ибо рождающиеся от них дети поневоле соединяют с русскими тех алеут, кои находятся с ними в родстве, да и самые дети, будучи все крещены, навыкают быть уже русскими, а не алеутами, а таковое перерождение есть прочность для русских».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1818 г., д. № 222, л. 108].
В 1818 году главное правление представило министру внутренних дел Козодавлеву составленный еще Резановым проект о создании из креолов «сословия колониальных граждан». Проект этот имел в виду «креолов употребить на пользу отечества и компании таким образом, чтобы из тех, кои способны быть воинами, составить компанейский гарнизон для защищения тамошних портов и крепостей, и для сего нескольких из них вызвать в Россию и обучить их разным приемам фронтовой службы, барабанным боям и протчему, а других способных употребить к мореходству, к письменным делам, или к торговле и к каким-либо необходимым там ремеслам или к возделыванию земли».3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1818 г., д. № 361, л. 1].
Взрослых креолов-мужчин числилось в это время в колониях около двухсот. В отличие от русских «промышленных» они, находясь на компанейской работе, могли иметь собственное хозяйство.
Однако, стремясь создать контингент, из которого можно было бы систематически черпать необходимые рабочие руки, компания сама же низводила креолов до уровня рабов.
Положение креолов в русских колониях в Америке впервые было оформлено в уставе Российско-американской компании, утвержденном в 1844 году, при очередном продлении на следующее двадцатилетие ее привилегий. Специальный раздел «о креолах» формально ставил их в одинаковое положение со свободным сословием Российской империи - с мещанами, но ряд оговорок, сделанных в уставе, сводил независимость креолов на нет.
Так, например, креолы, проучившиеся на средства компании хотя бы самое короткое время, попадали в зависимость на 10-15 лет, причем креолы, обучавшиеся на месте, в колониях, обязывались прослужить не менее 15 лет, на 5 лет больше, чем обучавшиеся в России.
В отчете по обозрению колоний в 1860-1861 гг. Костливцов справедливо отмечает, что в уставе не без умысла замалчивается вопрос о том, чему должен быть обучен креол, платящий столь высоко за право учения. «Неужели, - пишет он, - за обучение читать и писать или работать топором, как простой дровосек, он должен выслуживать этот же длинный срок?» 1 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 35].
При таком положении прямой целью устройства школ для креолов было их закабаление на службе компании. Все малолетние креолы хотя бы непродолжительное время, посещали эти школы, и тем самым все креольское население попадало в длительную зависимость от компании.
По прошествии обусловленного срока службы креолы должны были быть освобождены от зависимости, «ежели не состоят должными компании». Но эта оговорка и составляла основное препятствие к освобождению после пятнадцатилетней кабалы, ибо условия жизни в колониях, как мы видели на примере промысловых рабочих, неизбежно приводили к поголовной задолженности.
На 1 января 1861 года, незадолго до ликвидации дел компании, в колониях числилось уже 1896 креолов, из которых 783 составляли трудоспособное мужское население. Они, как и все остальные туземцы, находились в рабской зависимости от компании.
Подводя итоги, напомним еще раз, что политика компании была правительственной политикой, и правительство отдавало коренное население колоний в полную зависимость от компании. И только тогда, когда вопрос о ликвидации компании был уже решен, правительство приняло позу бескорыстного защитника туземцев и использовало факты, известные ему уже в течение десятилетий, в качестве материала для обвинения компании в незаконной их эксплоатации.
X
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРИОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКОЙ КОМПАНИИ
Конвенция 1825 года, предоставлявшая англичанам право свободного плавания по рекам, протекавшим из английских владений в русские и имевшим выход в океан, делала английских купцов фактически хозяевами всей территории вдоль речных путей сообщения. Стараясь не упускать из своих рук эти районы, Российско-американская компания устроила на материке редуты, которые должны были вести торговлю с туземцами и тем самым препятствовать развивавшемуся английскому обмену с туземным населением.
Юго-восточная граница русских колоний в Америке вплотную соприкасалась с владениями английской Гудзонбайской компании. Гудзонбайская компания обладала монопольным правом торговли с индейцами в Северной Америке как к северу, так и к западу от границ Соединенных Штатов. В противоположность Российско-американской Гудзонбайская компания сама пушным промыслом не занималась, ограничиваясь по преимуществу тем, что выменивала меха у туземцев. После предоставления англичанам права плавания по рекам, протекавшим на русской территории, агенты Гудзонбайской компании развили широкую деятельность среди индейских племен, населявших русские колонии. Для Российско-американской компании, которая также часть пушнины выменивала у туземцев, конкуренция с англичанами была не под силу. Англичане платили дороже, да и ассортимент их товаров был подобран с учетом потребностей индейцев, в то время как Российско-американская компания пыталась сбыть им всякую заваль.
Обострение отношений между двумя конкурирующими компаниями дошло до того, что в 1834 году агенты Российско-американской компании рискнули даже на открытое нарушение русско-английской конвенции и отказались пропустить мимо форта св. Дионисия (у устья р. Стахин) судно Гудзонбайской компании. Результатом этого столкновения явился иск, предъявленный Гудзонбайской компанией к Российско-американской компании, на сумму 22 118 фунтов стерлингов (около 135 тысяч руб. серебром).
Но внезапно столь обостренные отношения с Гудзонбайской компанией сменились горячей дружбой. В 1839 году «с высочайшего соизволения» между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями был подписан контракт об отдаче Гудзонбайской компании в аренду части русских владений на северо-западном берегу Америки. Гудзонбайская компания получила сроком на 10 лет, считая с 1 июля 1840 года, территорию от 54°40' северной широты к северо-западу до линии, проведенной между мысом Спенсера при заливе Креста и горою Доброй Погоды.
Предоставление Гудзонбайской компании части приморской полосы, до того времени эксплоатировавшейся Российско-американской компанией, не было результатом коммерческой сделки, имевшей своею целью пользу компании. Это была попытка русского правительства ликвидировать один из поводов, могущих в какой-то мере привести к обострению русско-английских взаимоотношений, что для России в этот момент было бы весьма невыгодным. Именно в этот период, с августа 1839 года по июль 1840 года, русский посол в Англии барон Бруннов вел в Лондоне переговоры о режиме в проливах. По этому вопросу, чрезвычайно обострившемуся в связи с поражением, нанесенным египетским пашою Турции, существовали две точки зрения: австрийская точка зрения, провозглашенная Меттернихом, предусматривавшая совокупную гарантию целостности Турции со стороны всех европейских государств, и английская, которую защищал Пальмерстон, хотя и ограничивавшая Россию на Ближнем Востоке, но не предусматривавшая полной гарантии целостности Турции. Россию значительно больше устраивала позиция Англии, и в этот момент хоть сколько-нибудь обострить отношения из-за интересов конкурентной борьбы с Гудзонбайской компанией для русского правительства не имело никакого смысла.
Уступая в арендное пользование Гудзонбайской компании часть своей территории, русское правительство хотело вместе с тем поставить предел и домогательствам американцев, настаивавших на возобновлении 4 статьи конвенции 1824 года о праве свободного плавания на территории русских колоний в Америке. Недаром русский посланник в Соединенных Штатах Бодиско с большим опасением относился к этому соглашению. В депеше от 10 августа 1839 года Бодиско писал Нессельроде: намерение «сдать в аренду Гудзонбайской компании эксплоатацию северо-восточного побережья заставляет меня обратить внимание государственного министерства на неблагоприятное впечатление, которое должно произвести это решение, и на последствия, к которым оно может привести, как только оно достигнет сознания американских судовладельцев». 1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1839 г.. д. № 217, лл. 238-239. Перевод с французского].
Однако Нессельроде считал, что при союзе России с Англией претензии, предъявленные Америкой, не имеют существенного значения. «В политическом отношении, - писал Нессельроде министру финансов 4 января 1839 года, - желание сблизиться с Гудзонбайскою компаниею посредством отдачи ей в арендное содержание помянутых земель заслуживает, по моему мнению, полного одобрения. Приведение в действие такого предположения представило бы нам ту непосредственную выгоду, что оно устранило бы как соперничество в меховой торговле с туземцами, так и часто представляющиеся случаи столкновения с англичанами и гражданами Соединенных Штатов, подававшие уже неоднократный повод к неприятной переписке с их правительствами. В особенности же сделка эта отклонила бы от нас всякие дальнейшие объяснения с правительством Соединенных Штатов на счет... не совместных с нашими выгодами домогательств оного о возобновлении предоставленного им конвенциею права свободного плавания в морях и проливах, прилежащих к владениям нашим в Америке». 2 [АНХ, фонд общей канцелярии министра финансов, 5 делопроизводство, 1866 г., д. № 58/25, письмо управляющего министерством иностранных дел К. В. Нессельроде министру финансов Е. Ф. Канкрину от 4 января 1839 г., на лл. 32-38].
Согласно контракту Гудзонбайская компания отказывалась от своего иска к Российско-американской компании и в виде аренды платила ей по 2 тысячи выдр ежегодно. Заключенный вначале на десять лет, контракт этот возобновлялся несколько раз и сохранил свою силу вплоть до окончательной ликвидации Российско-американской компании.
Ход конфликта с Гудзонбайской компанией и его разрешение, последовавшее по прямому указанию правительства, чрезвычайно характерны для того положения, которое заняла Российско-американская компания к началу 40-х годов. Американские поселения начинали терять свое былое значение для царского правительства. Они превращались, по существу, в разменную монету для оплаты всевозможных выгод и преимуществ, получаемых на Ближнем Востоке. Но, несмотря на это, существование Российско-американской компании еще не потеряло в глазах правительства смысла, так как теперь, к 40-м годам, компания почти полностью превратилась в государственную организацию, перед которой были поставлены новые задачи.
§ 1 утвержденного в 1844 году устава Российско-американской компании гласил о том, что компания образована «для промыслов на матерой земле С.-З. Америки и на островах, как Алеутских и Курильских, так и во всей части Северо-Восточного моря». Но такое определение и тогда уже мало соответствовало действительности. Промысловая деятельность компании в этот период уступала место непосредственным функциям по управлению территорией, занятой Россией в Америке. Эти задачи Российско-американской компании с полной ясностью были сформулированы в проекте нового устава, представленном на рассмотрение правительства в 1861 году. Здесь уже нет места недоговоренности. § 1 проекта нового устава определял функции компании и указывал, что она организована «для управления российскими колониями в Америке».
Мысль эта для российских правительственных кругов была не нова. Еще в 1841 году, т. е. до утверждения устава на предыдущее двадцатилетие, в Государственном совете было отмечено, что «компания есть коммерческое сословие, но и некоторым образом и власть правительственная, а привилегия ее заключает в себе не одно право, но вместе с сим и обязанность». 1 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии, 1841 г., д. № 3914, л. 144].
Сибирский генерал-губернатор Н. Н. Муравьев, которому в этот период было поручено ознакомиться с положением компании, писал в докладе царю, что «компания в затруднительном положении, что кяхтинская торговля не представляет ей уже верного сбыта ее произведений... что при сделавшейся чрезвычайной дороговизне в Калифорнии колонии лишились средства приобретать хлеб для продовольствия выгодными ценами, и заготовляет оный в Балтийском море, ибо на берегах Охотского он обошелся бы еще дороже».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1849 г., д. № 1727, л. 51].
Характеристика экономического положения компании, как мы видим, достаточно безотрадна. По существу, Российско-американская компания уже тогда стояла на пороге полного экономического краха. Если бы речь шла об обычном коммерческом предприятии, то совершенно естественно встал бы вопрос о его ликвидации. Но Муравьев настаивал на сохранении компании и оказании ей необходимой материальной помощи. Сибирский генерал-губернатор в данном случае только отражал точку зрения правительства, которое считало, что роль Российско-американской компании в прокладывании путей царской экспансии на востоке еще не закончена и маскировка экспансии частной инициативой еще могла быть полезна царизму. Немаловажное значение имел также вопрос об управлении далеко еще не освоенными землями в Америке.
«По моему мнению, - писал Муравьев, - существование Российско-американской компании для правительства, по крайней мере, до времени, необходимо, ибо взять на себя управление северо-американскими нашими владениями было бы сопряжено с весьма значительными издержками, единовременными и ежегодными, а между тем управление наше и силы в Охотском море и Камчатке в таком еще положении, что распространиться на американский берег было бы преждевременно. Смею думать, с другой стороны, что оставить североамериканские наши владения, если компания не в состоянии была бы ими управлять, не соответствовало бы правительственным видам. Оба эти соображения приводят к заключению, что правительству придется оказать содействие компании в настоящем, как мне известно, трудном ее положении». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1849 г., д. № 1727, лл. 51-52].
Но самым существенным, что заставляло сохранить компанию, было подготовлявшееся продвижение к Амурскому краю. И не случайно Муравьев, опасаясь, что компания, в связи с тяжелым финансовым положением, может сократить свой флот, предлагал полностью укомплектовать компанейский флот офицерами и матросами действительной службы, взяв их содержание на казенный счет.
В доказательство необходимости сохранить Российско-американскую компанию Муравьев ссылался на пример иностранных компаний, указывая, что «быстрые успехи английской Ост-индской компании, поддерживаемой и, можно сказать, направляемой правительством, могут служить нам некоторым примером, с тем еще благоприятным для нас различием, что от С.-Петербурга и до Восточного океана сплошь великая империя вашего величества».
И в действительности в конце 40-х и первой половине 50-х годов компания сыграла исключительную роль в деле продвижения России на Восток и в возвращении некогда оставленных царизмом районов Приамурья.
Поставив во второй половине 40-х годов XIX века перед собой задачу возвращения некогда оставленного русскими Приамурского края, царское правительство должно было предварительно разрешить вопрос о судоходности устья р. Амур и о наличии выхода из Амура в океан. Открытое исследование этого края было для царизма невозможно. Китай только что потерпел поражение со стороны Англии в результате так называемой опиумной войны. В 1842 году Китай подписал Нанкинский договор, положивший начало целой системе неравноправных договоров, заключенных Китаем с капиталистическими государствами. Но Нанкинский договор все же не удовлетворил всех требований английской буржуазии по отношению к Китаю. Нанкинский договор 1842 года в английских буржуазных кругах считали «умеренным», подчеркивая при этом, что понесенные в итоге войны убытки не оправдываются добытыми преимуществами. «Умеренность» англичан при заключении Нанкинского договора обусловливалась тем, что английское правительство опасалось чрезмерным нажимом на Китай вызвать против себя выступление других держав, также претендовавших на закрепление в Китае.
В этих условиях открытая разведка России в районе Амура послужила бы своеобразным поощрением действий Англии в Китае и могла толкнуть ее на предъявление новых требований китайскому правительству. Но дальнейшее наступление Англии на Китай вовсе не входило в расчеты царского правительства, с другой стороны, - период, следовавший вслед за опиумной войной, был наиболее удобным для того, чтобы добиться от Китая возвращения Амурского края России мирным путем.
Таким образом, необходимо было действовать активно, но вместе с тем в высшей степени осторожно. И в этих условиях была незаменима Российско-американская компания, по заявлению главного правления, самый верный, надежный и добросовестный агент правительства, «который оному необходим во всех особенных случаях, где оно находит неудобным действовать от своего лица».1 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 545].
В 1844 году министерство иностранных дел сообщило главному правлению, что обследование р. Амура по повелению царя предлагается компании взять на себя.
Весною 1846 года компанейское судно «Константин» под командою Гаврилова начало свои работы по обследованию устья Амура. Несмотря на кратковременность работ экспедиции, она, не разрешив окончательно вопроса о состоянии устья р. Амура, все же в большой степени способствовала изучению этого района.
Поручая в 1849 году обследование устья р. Амура капитан-лейтенанту Г. И. Невельскому, сибирский генерал-губернатор предлагает одновременно с этим Российско-американской компании отправить к устью Амура сухопутным путем торговую экспедицию, имевшую своей целью основание в этом крае русских поселений и вместе с тем привлечение коренного населения - гиляков на сторону России при помощи выгодных для них торговых операций. Необходимость подобной экспедиции объяснялась министерством иностранных дел в отношении к главному правлению тем, что для России особенно важна связь с гиляками, «обитающими близь устья Амура на северной стороне его, которые, как равно и прочие их соплеменники, по-видимому, считают себя независимыми от Китая».1 [Цитирую по Тихменеву, ч. II, стр. 62].
В течение нескольких летних месяцев 1849 года торговая экспедиция компании производила мену с гиляками, сообщая ценные сведения о их потребностях и составляя описание этого края.
В 1850 году торговая экспедиция компании вновь действовала в Приамурском крае параллельно с экспедицией капитан-лейтенанта Невельского, и первое русское поселение на Амуре, так называемое Петровское, было основано в июне 1850 года капитан-лейтенантом Невельским и начальником компанейской торговой экспедиции Орловым. Во главе этого заселения оставлен был служащий компании Орлов, который вел по-прежнему активный обмен с туземным населением.
В принятом в этом же году специально назначенным комитетом решении по поводу колонизации Амурского края особенно подчеркивалось, что поселения здесь должны быть устроены в виде факторий Российско-американской компании.
Компанейский флот, основной кадр ее служащих - все теперь было брошено на освоение Амурского края.
В 1851 году служащие компании были уже поселены на посту Николаевском. Посылаемые компанией из этих постов экспедиции углублялись все дальше и дальше, изучая огромную территорию Амурского края, прокладывая новые пути, основывая новые поселения.
Так продолжалось до 1858 года, до заключения с Китаем Айгунского договора, возвращавшего России Амур, после чего деятельность компании здесь становилась излишней.
Много энергии и средств было потрачено компанией по постройке порта в заливе Аян, призванного заменить неудобный Охотский порт. Новый порт, соединенный двухсотверстной дорогой с урочищами по p.p. Мае и Алдану, имел большое значение как база, на которую можно было опереться в продвижении на Амур.
Генерал-губернатор Восточной Сибири в особом представлении в «Сибирский комитет в 1859 году отмечал, что «участие, которое принимала Российско-американская компания в самом начале амурского дела, имело тем большую важность, что действия Компании положили начало делу, результатом которого были последующие события. Небезызвестно, что первые решительные действия наши на Амуре в 1850 году, когда правительство признавало нужным не делать их гласными, совершались под фирмою Компании. Так были основаны первые посты наши на устьях Амура». 1 [Доклад комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 63].
Таким образом, вплоть до середины 50-х годов правительство было весьма заинтересовано в продолжении деятельности Российско-американской компании. В этот период были приняты все меры для того, чтобы вывести компанию из того тяжелого финансового положения, в котором она очутилась, путем предоставления ей монополии не только в пушной, но даже и в чайной торговле.
Незадолго до пятидесятилетнего юбилея Российско-американской компании главное правление, подводя итоги ее деятельности, делило всю историю компании на три периода.
«Первый период неустройства и несоответственного употребления способов и богатств компании продолжался до 1821 года. Второй период постепенного введения порядка и отчетности, при иссякающих источниках колониального богатства можно считать до 1838 года и, наконец, третий период приведения в совершенный порядок управления компании начался с 1838 года и продолжается доныне, но постепенный упадок чайной торговли и препятствия, встречающиеся в выгодном сбыте мехов внутри России, угрожают видимою опасностью дальнейшему успеху дел компании».2 [АВПК и Б, фонд департамента народного просвещения, 1847 г., д. № 3179, л. 11]. Иными словами, в первый период существования компании была пушнина, но не было порядка. Во второй период порядка было больше, но зато пушнины стало меньше. И, наконец, в третий период порядок был полный, но касса опустела. Надо признать, что эта характеристика деятельности компании была весьма близка к истине.
Внешне положение Российско-американской компании и во второй и в третий периоды было весьма благополучным. Компания по-прежнему из года в год объявляла о выплате дивиденда, причем в размерах, значительно превышавших учетный процент. В общей сложности с 1797 по 1859 год включительно, в переводе на серебро, компанией было выдано дивиденда 5 734 308 руб. 99 коп. Если считать, что у компании в среднем было в этот период 7484 акции, то получается, что на 150 руб. серебром за 62 года акционеры получили по 766 руб. 20 коп.3 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, стр. 226] Дивиденд с 1826 по 1861 год, в переводе на серебро, колебался в среднем от 13 до 20 руб. ежегодно, что составляло от 8 до 13% годовых.1 [Начиная с 1844 года, число акций было твердо стабилизировано и равнялось 7484. С 1845 г. акции компании исчислялись уже в серебре. Стоимость акции в 500 руб. ассигнациями с округлением была исчислена в 150 руб. серебром]. Однако ознакомление с деятельностью Российско-американской компании за первое двадцатилетие ее существования показало нам, что выплата дивиденда вовсе не означала успешности дел компании. Правление выплачивало в общем сумму во много раз меньшую чем это следовало по балансу, так как значительная часть акций фактически не существовала в действительности.
Но за внешним благополучием деятельности компании скрывалось весьма тяжелое экономическое положение, с каждым годом все более ухудшавшееся. Нагляднее всего это видно из данных о добыче компанией пушнины. Если сравнить ведомость о количестве упромышленной пушнины за первое двадцатилетие существования компании с данными последнего двадцатилетия, то мы должны будем констатировать значительное истощение пушных богатств в колониях, как результат хищнических методов ведения хозяйства.
С 1797 года по 1821 год морских бобров было добыто 72 894, а за период с 1842 по 1861 год - 25 602, т. е. на 47 292 шкурки меньше. То же самое мы наблюдаем и в отношении добычи морских котов. С 1797 по 1821 год компания вывезла из колоний 1 232 374 шкурки морских котов, а за период с 1842 по 1861 год-всего лишь 338 604 шкурки, т. е. на 893 770 шкурок меньше.
Но положение компании стало затруднительным не только вследствие истощения пушного промысла. В числе причин, обусловивших ее тяжелое экономическое положение к концу 40-х годов, был и ряд других обстоятельств, главным образом - потеря основного рынка сбыта пушнины, каким для компании долгие годы являлся Китай, а также затруднения в снабжении колоний хлебом.
Падение покупательной способности китайского потребителя, вызванное внедрением капиталистических держав в «Срединную империю» в конце первой половины XIX века, утечка серебра, в связи с огромным ввозом опиума, разорение ремесленников и мелкого купечества из-за невозможности конкурировать с иностранными купцами и, наконец, появление на китайском рынке канадских мехов - все это резко сократило размеры сбыта в Китае русской пушнины. Именно разорение мелкого и среднего круга потребителей особенно больно ударило по компании, поскольку ввозимые ею в Китай меха принадлежали к наиболее дешевым сортам.
Из 18 тысяч средней годовой добычи котиков 8 тысяч шли в Китай через Кяхту; другая часть котиков со времени открытия Шанхая отправлялась в этот порт, и лишь небольшой процент попадал в Россию для внутренней торговли. В Китай же шла основная масса добываемых компанией шкурок речного бобра (около 2 тысяч штук), и лишь такие дорогие меха, как морской бобр, сбывались в Китае в небольшом количестве. Таким образом, до появления иностранной конкуренции в Китае находила спрос почти вся пушнина, за исключением морских бобров.
С падением русской торговли в Китае следовало искать новых рынков и, в первую очередь, европейских. Однако овладение новыми рынками оказалось компании не под силу.
Несмотря на высокое качество сырья, Российско-американская компания получала меха среднего, а иногда и низкого сорта из-за скверной их обработки. Для китайского рынка эти сорта были приемлемы. Иначе обстояло дело на европейских и американских рынках. Вывозя часть своих мехов в Нью-Йорк и главным образом в центр мировой пушной торговли - в Лондон, компания принуждена была ввиду скверной обработки сбывать их задешево.
В 1865 году служащий компании Рутковский был командирован в Лондон, где знакомился с постановкой дела на предприятиях фирмы Оппенгейма и Ко, занимавшейся выделкой шкур морских котов. «Здесь я имел случай, - сообщал Рутковский, - видеть котовые шкуры из колоний и из островов Lobus и Castillas; последним отдают на лондонском рынке большое преимущество, и я мог сам убедиться, что шерсть и пух на них гораздо рослее и гуще. Посолка этих шкур очень тщательная, и в бочках совсем нет рассолу. В шкурах, последнеполученных из колоний, некоторые, а именно до 500 шт., с красными и на вид пухлыми пятнами, и против оных шерсть легко можно выдергивать пальцами, пух однакож держится, но г. Шерстер показывал мне подобные шкуры выделанными и на них голые места. Несколько шкур, лежавших на днах бочек, слиплись и потемнели от того, что на них не было соли». 1 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, архив Буткова, д. № 15].
Российско-американская компания предполагала было наладить у себя в колониях выделку мехов по последнему слову техники, однако, этому мешало отсутствие у нее квалифицированных специалистов. Пытались переманить опытных мастеров из торгового дома Лемпсона в Лондоне, но и это не удалось: английские предприниматели не отпускали нужных им мастеров, да к тому же английские законы сурово карали за разглашение производственных секретов.
Одновременно с кризисом меховой торговли в Китае падал также и сбыт мехов в России, куда компания ввозила наиболее ценные сорта, главным образом, морских бобров. Как отмечало в 1845 году правление компании, «оптовые покупатели, видя, что главнейшие компанейские меха, приобретаемые ими дорогою ценою, сбываются с большим трудом и требования на них делаются реже, стараются заменить их мехами менее ценными, которые постепенно, входя в употребление, еще более ограничивают в публике потребность в мехах высших сортов».1 [АВПК и Б, департамент народного просвещения, 1847 г., д. № 3179, л. 12]. Рассчитывать на то, чтобы сбыть на русском рынке дешевые сорта мехов, не нашедшие покупателя в Китае, также было трудно. Котик, основной предмет компанейского промысла, мех, потребляемый «третьим сословием», не имел еще в те годы в России достаточно широкого круга покупателей.
Как мы уже указывали, в этот же период Российско-американская компания испытывала большие затруднения в снабжении колоний хлебом. Нахождение золота в Калифорнии вызвало небывалый приток эмигрантов. В связи с этим сельскохозяйственные продукты в Калифорнии настолько вздорожали, что компании было выгоднее везти их в колонии чуть ли не из Петербурга.
Тот дефицит, который образовался вследствие падения торговли в Китае и истощения наиболее ценных видов пушнины, компания могла бы компенсировать двумя путями. Одним из этих путей могло быть использование новых видов пушнины, которые до сего времени в бюджете компании не занимали значительного места, другим путем могло стать развитие торговли предметами потребления на окраинах России - Камчатке, Амуре и др.
В последний период существования компании добыча некоторых видов пушнины дает значительное увеличение. Растет добыча выдр, речных бобров и пр., в значительно большем количестве добываются также моржовый зуб, бобровая струя. Это были весьма ценные продукты экспорта, шедшие в Англию и другие страны. Но несмотря на увеличение добычи по этим видам промыслов, компания все же не смогла использовать все свои возможности и тем самым покрыть образовавшийся дефицит, не смогла она также наладить вытапливание китового жира, добычу каменного угля и льда, экспортировавшегося в Калифорнию.
Неудачею окончилась также попытка компании компенсировать дефицит путем расширения торговых операций внутри страны. Это требовало перестройки методов работы, но монопольный характер компании делал ее неспособной к такой деятельности. Там, где компания сталкивалась на равных основаниях с конкуренцией других коммерческих предприятий, она не могла выдержать соперничества и отступала. Как отмечалось в записке о Российско-американской компании, составленной в Государственном совете к моменту обсуждения вопроса о продлении ее привилегий, «торговля компании с сибирскими инородцами, возникшая, было, с учреждением порта Аяна, затем торговля на Амуре и в Камчатке ныне прекратилась. Причины этого заключаются в том, что ни в торговых сношениях с тунгузами, ни в торговых операциях на Амуре компания не имела монополии, без которой она не могла выдержать соперничества не только иностранных купцов на Амуре, но даже сибирских торговцев в Аянском округе». 1 [МИД, фонд канцелярии морского министерства, распорядительная часть, 1860 г., д. № 162, ч. II, лл. 71 об.- 72]. Будучи правительственной агентурой, Российско-американская компания укрепляет свое экономическое благосостояние путем внеэкономических мероприятий, призванных поставить ее в особо привилегированное положение по сравнению с конкурентами. Правительство, поддерживая компанию в своих интересах, не только создало ей монопольное положение в местах добычи, т. е. на американском материке и прилежащих островах, но и предоставляло ей монопольное положение на рынках сбыта. Преимущественное положение компании в области пушной торговли создавалось как путем недопущения новых конкурирующих предприятий, так и путем фактического обложения других мехоторговцев в пользу компании.
Еще в 1834 году крупные петербургские меховщики Чаплины обратились в министерство финансов с ходатайством о разрешении им торговать с Соединенными Штатами и вывозить оттуда меха, в частности выдру, на кяхтинский рынок. Это было весьма выгодное для казны предложение, ибо Чаплины предполагали вывозить в Китай и русские мануфактурные изделия. Однако Чаплиным в ходатайстве было отказано, так как правительство усмотрело в этом возможность нанесения ущерба Российско-американской компании. Письмо, написанное по этому поводу министру финансов главным правлением, весьма недвусмысленно раскрывает те мотивы, которые заставили правительство отказаться от выгодного предложения петербургских меховщиков.
«Во-1-х, - пишет правление, - от увеличения количества выдровых мехов иностранными, те же меха русского произведения упадут в цене и следовательно торгующие оным и должны будут понести убытки, и, во-2-х, что из иностранных выдр канадские имеют превосходнейшую доброту в сравнении с русскими и норвежскими, почему китайцы, обратясь при промене к лучшему сорту, могут оставить вовсе требование низких сортов, предполагая, что из России могут получить те и другие, в каком случае торг российскими выдрами может обратиться в совершенный убыток ко вреду купечества и промышленников и расстройству дел Российско-американской компании».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1834 г., д. № 1103, лл. 21-22].
Правительство превратило Российско-американскую компанию, по существу, в хозяина всей пушной торговли внутри страны. Диктуя свои условия, не допуская торговли теми сортами, которые она считала своею монополией), компания при помощи правительственных органов пресекала в самом корне какую бы то ни было конкуренцию.
В начале деятельности компании, когда пушная торговля являлась основою ее доходов, было издано запрещение ввозить из-за границы в Россию морских и речных бобров и морских котов. Тем самым на эти виды пушнины для Российско-американской компании создавалась полная и неограниченная монополия. Но к 50-м годам, когда основу доходов компании составляла уже не пушнина, а чайная торговля, политика правительства в отношении ввоза в Россию некоторых из прежде воспрещенных видов пушнины меняется. Импорт этих мехов в Россию разрешается, но с обложением пошлиной частично в пользу Российско-американской компании.
Тариф 1857 года снимал запрещение с ввоза морских котов и речных бобров, оставляя его в силе для морских бобров, вся добыча которых почти полностью продавалась компанией в России. Этот тариф устанавливал пошлину с речных бобров по 1 руб. 20 коп. и с морских котов по 60 коп. с фунта, причем 25% с ввозных платежей было предоставлено Российско-американской компании. Под видом оплаты компании за отказ от предоставленных ей привилегий правительство снабжало ее новыми значительными дотациями. Отныне компания стала наживаться на разрешении ввоза так же, как недавно она наживалась на запрещении ввоза тех же мехов. Так поддерживалась искусственно жизнь в нужном еще для внешнеполитических целей царизма «частном» предприятии, которое в экономическом отношении уже давно находилось на грани краха.
Не менее характерно в этом отношении было предоставление Российско-американской компании особых преимуществ в торговле китайским чаем. Чайная торговля, которой компания занималась, обменивая в Кяхте чай на меха, к 40-м годам также начинает испытывать серьезные затруднения. Кризис чайной торговли был вызван не только изменением ситуации в Китае в связи с открытием его портов для иностранной торговли и появлением там товаров иностранного происхождения и даже не повышением цен на чай. Кризис чайной торговли был вызван изменением торговой ситуации в самой России.
В одной из своих докладных записок главное правление указывало, что, начиная с 1841 года, компания «в сбыте получаемых ею чаев начала чувствовать те же невыгоды, которым подвергалась общая чайная торговля, от следующих причин: 1) от произведенного кяхтинскими торговцами усиления своих капиталов, отчего вдруг количество вымена увеличилось почти на 30%, а цена оптовой продажи сообразно с тем понизилась, 2) с возвысившихся с умножением количества вымена и развития в Сибири золотопромышленности цен на перевозку чаев». 1 [АВПК и Б, департамент народного просвещения, 1848 г., д. № 3179, л. 34].
Изыскивая способы борьбы с конкурентами, привозившими чай через Кяхту, компания делает попытки ввоза в Россию чая непосредственно через Шанхай. При этом правительством было предоставлено компании право продавать чай по ценам, «наиболее приближающимся к ценам кяхтинского чая», что, по существу, давало ей возможность продавать чай ниже существовавшей в России средней цены.
Разрешение компании торговать чаем не через Кяхту, а через Шанхай имело для правительства еще и тот смысл, что эти экспедиции были своего рода разведкой морских путей в Китай, предпринятой по примеру других держав. Нессельроде поддерживал ходатайство компании о разрешении ей торговать чаем через Шанхай и приводил следующие доводы: «Дозволение компании вывезти из китайских портов означенное количество чая могло бы иметь и ту выгоду, что через этот опыт прояснился бы для нас вопрос о морской торговле с Китаем, быть может, что таким образом без официального от китайского правительства позволения установился бы незаметным образом новый путь торговых сношений с сим государством, подобно тому как наши купцы без официального же со стороны китайцев позволения торгуют на западной их границе (в Чугучаке и Кульдже)». 2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1849 г, д. № 1727, л. 37]. Таким образом, разрешая Российско-американской компании морскую торговлю чаем, правительство преследовало двоякую цель. С одной стороны, компания используется как замаскированная форма царской экспансии, с другой стороны, во имя этих же правительственных заданий она ставится в преимущественное положение сравнительно с ее конкурентами.
Начиная с 50-х годов, Российско-американская компания доставляет ежегодно морским путем в среднем около 8 тысяч пудов чая, что равнялось 30% общего количества импортируемых в Россию китайских чаев.
Чайная торговля становится в последние годы существования Российско-американской компании основным источником ее доходов. Общая сумма ежегодного валового дохода компании в период с 1857 по 1861 год равнялась в среднем 952 275 руб. серебром, из них 421 912 руб. получались от чайной торговли, 301 030 руб. от так называемых «приценок», т. е. от накидок на товары, привозимые в колонии для продажи промысловым рабочим и туземцам, 20 651 руб. от прочей торговли и только 208 682 рубля от пушного промысла.1 [МИА, фонд канцелярии морского министерства, распорядительная часть, 1860 г., д. № 162, ч. II, л. 72 об.]. За доставляемый в Россию чай компания должна была выплачивать в год казне 210 658 руб. таможенных сборов. Однако уплаты правительство от компании не требовало, давая ей тем самым новую замаскированную ссуду. К 1867 году задолженность компании по пошлинам превышала уже 700 000 руб.
Но в конце 50-х и начале 60-х годов, когда царизм, как •мы увидим ниже, уже не имел никакой надобности в компании, отношение к ней правительственных кругов резко меняется. В последние три-четыре года существования компании, когда ликвидация ее задерживалась лишь приисканием покупателя для американских колоний, деятельность компании подвергалась жестокой критике со стороны как отдельных министров, так и специально созданных комитетов. Столько времени замалчивавшийся вопрос о деградации Российско-американской компании отныне фигурирует во всех записках о ее деятельности.
Министр государственных имуществ в письме к министру финансов в конце 1862 года следующим образом характеризует положение компании: «Главный промысел колоний, бобровый, постоянно упадает, вообще пушной промысел начинает уступать первенство Канаде и Англии, откуда меха стали получаться в Европе в огромном количестве и несравненно дешевле. Китоловный промысел в колониях перешел в руки американцев. Рыбный промысел едва удовлетворяет потребности колоний, несмотря на чрезвычайное обилие различных и хороших пород рыбы в морях и реках колоний. В отношении земледелия и скотоводства ничего не сделано. К минеральным богатствам края компания почти не прикасается. Все торговые сношения компании ослабевают и идут к упадку. Ее торговый флот самый ничтожный, и она для собственных надобностей принуждена зафрахтовывать чужие корабли».1 [МИА, фонд канцелярии морского министерства, распорядительная часть, 1860 г., д. № 162, ч. 1, лл. 317 об.-318].
Комитет из представителей различных ведомств, рассмотрев материалы ревизии колоний, к маю 1863 года закончил свою работу. В своем заключении комитет отметил, что русские колонии в Америке «представляют совершенный застой как в отношении колонизации, так и в отношении промышленности, торговли и гражданства, и что вообще компания далеко не оправдала тех надежд, какие возлагало на нее правительство. Это именно, с одной стороны, есть прямое следствие безусловной монополии, отстраняющей всякую возможность конкуренции и отнимающей побуждения к энергической деятельности, но, с другой стороны, в естественных климатических и географических условиях края заключается главнейшая причина его настоящего состояния».2 [Там же, ч. II, лл. 41 об. - 42].
Далее |