www.booksite.ru
Перейти к указателю

Окунь С. Б.

К ИСТОРИИ ПРОДАЖИ РУССКИХ КОЛОНИЙ В АМЕРИКЕ

I

Исход Крымской войны, которая всему миру «показала гнилость и бессилие крепостной России»1 [Ленин. Соч., XV, 143], резко изменил положение Российской империи как колониальной державы в бассейне Тихого океана.

Проблема дальнейшей экспансии на американском материке была снята для России уже в середине 20-х годов XIX в. Война же со всей остротой поставила перед царизмом вопрос о защите, а, следовательно, и о сохранении русских колоний в Америке.

Уже русско-английская и русско-американская конвенции 1824-1825 гг., точно фиксировавшие границы русских колониальных владений, явились конечным моментом в истории развития русской экспансии на американском материке. В то же время они были и началом сдачи Россией еще не освоенных, но во всяком случае числившихся за нею территорий.

В противоположность правительственному указу от 4 сентября 1821 г., декларировавшему принадлежность России всех районов, расположенных по северо-западному берегу Америки, от Берингова пролива до 51° северной широты, конвенции 1824-1825 гг. заставили несколько сократить территорию русских владений и довольствоваться районом, простиравшимся до 54°4l' северной широты. Русско-английская конвенция, заключенная 16 (28) февраля 1825 г., особенно четко ставила вопрос о конкретизации границ и о сокращении русской территории в Америке.

Начиная от южной точки острова принца Валлийского под 54°41’ северной широты и между 131 и 133° западной долготы от Гринвича, граница шла, согласно конвенции, к северу вдоль Портландского пролива до той точки твердой земли, где она касалась 56° северной широты. Далее линия разграничения шла по хребту гор, простирающихся параллельно берегу, но не удаляясь от него больше 10 миль до точки пересечения на 141° западной долготы. От этой точки тот же меридиан служил русской границей вплоть до Ледовитого океана.

К началу восточной войны Российско-американская компания эксплоатировавшая на монопольных правах американские колонии, не располагала почти вовсе вооруженной силой, годной для оказания сопротивления иностранному вторжению. «Все места российско-американских колоний, – как сообщало колониальное управление русскому послу в США, – хотя и имеют некоторые укрепления, но таковые надежны только против дикарей и почти неспособны для военных действий»1 [Управление центральных государственных архивов Ленинграда (УЦГАЛ), фонд главного правления Российско-американской компании, 1854, д. 28, л. 55].

Даже центр колониального управления – Новоархангельск, – хотя и имел, как доносило управление, «несколько более средств обороны, но никакого серьезного нападения выдержать не в состоянии»2 [Там же, л. 56]. И на всей обширной территории, принадлежавшей компании, правление считало наиболее уязвимым именно Новоархангельск, где была сосредоточена большая часть колониального имущества.

Будучи в курсе всех дипломатических интриг, имея повсеместно тайных и явных агентов, правление Российско-американской компании было прекрасно осведомлено о лондонских настроениях, сигнализировавших о неизбежности вмешательства Англии в восточную войну, и по-своему готовилось к защите.

Спешно закупая для колоний винтовые пароходы и переправляя на судах, снабженных «нейтральным гамбургским флагом и соответственными документами», воинские команды в колонии, Российско-американская компания предполагала строить защиту своих владений отнюдь не на активном сопротивлении, бессмысленном в данном случае.

Уже 14 января 1854 г., при получении в Петербурге первых известий о появлении в Черном море союзного флота, главное правление Российско-американской компании сообщило министерству иностранных дел план действий, обеспечивавший полную безопасность русских колоний.

План этот был разработан в Англии, от нападения которой он и призван был защищать русские колонии. Он был неофициально санкционирован руководителями английской внешней политики, которые как раз в это время готовили разрыв с Россией.

Исходя из предпосылки, что «компания может опасаться неприязненных действий против колоний лишь от Англии без всякого участия со стороны американцев», правление к январю 1854 г. уже заручилось от английского правительства при помощи английской Гудзонбайской компании гарантией неприкосновенности для русских колоний. Юридически это должно было быть оформлено в виде договора о нейтралитете между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями.

Гарантируя Российско-американской компании полную неприкосновенность со стороны не только английского, но и союзного флота в целом, Гудзонбайская компания должна была получить взамен продление аренды на сравнительно незначительную полосу русских владений в Америке.

25 января 1854 г., т. е. через одиннадцать дней, Российско-американская компания вошла с ходатайством в российское министерство иностранных дел «о дозволении главному правлению пойти в прямое сношение с дирекциею английской Гудзонбайской компании... и предложить. ей исходатайствовать от своего правительства признание нейтралитета владений и судов обеих компаний»1[УЦГАЛ, фонд главн. правл. Р.-А. К°, 1854, д. 28, л. 2 об.].

Управляющий министерством иностранных дел JI. Синявин уведомил правление, что по вопросу о нейтралитете «его императорскому величеству благоугодно было изъявить на сие всемилостивейшее соизволение с тем, чтобы, по взаимном двух компаний соглашении, оно было ими представлено на утверждение обоюдных правительств»2 [Там же, л. 9].

Возможность подобного соглашения вызывала у многих явное недоверие. Даже лица, близко стоявшие к компании, но не полностью посвященные в предшествовавшие переговоры, не верили в утверждение английским правительством договора о нейтралитете и в согласии вести переговоры видели лишь ловушку.

Тайный агент компании в Гамбурге спешил уведомить своих хозяев, что «в Лондоне замышляют распоряжения, в высшей степени вредные для интересов компании». Он настаивал на необходимости послать в Лондон «без малейшего промедления» уполномоченного с правом действовать самостоятельно «во всех обстоятельствах, даже и на случай продажи владений одной из нейтральных держав, если бы понадобилось»3 [Там же, л. 13].

«Я не верю, – писал тот же агент, – чтобы английское правительство действительно занималось теми предложениями, которые могут быть вами ему сделаны относительно ваших земель». Это мнение было всеобщим. Даже некоторые члены Совета Российско-Американской компании высказали опасения, что сношения компании, с Гудзонбайской о нейтральности владений обеих компаний «могли только обратить внимание английского правительства на Новоархангельск и побудить оное к таким распоряжениям, которые может быть англичане и не сделали бы без этогосношения»4 [Там же, л. 18 об.].

Совету компании было дано соответствующее «разъяснение», а «сделанное замечание оставлено без последствий».

Однако пессимистические предположения в данном случае были неосновательны.

Договор о нейтралитете между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями был санкционирован английским правительством; вслед за тем он был официально санкционирован Николаем I, о чем уже 31 марта 1854 г. было сообщено в Лондон правлению Гудзонбайской компании. Таким образом, к моменту начала войны русские колонии были в полной безопасности.

Предварительные переговоры, которые велись между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями, естественно были окружены глубокой тайной. Колониальное начальство, отрезанное от столицы, даже не могло предполагать о столь благополучном исходе конфликта между Россией и Англией на американском материке.

Колониальное управление, получив от русского посла в США сведения о намерении английского и французского правительств отправить эскадру «немедленно по объявлении ныне неминуемой войны с Россией для блокады портов императорских поселений в Северной Америке и даже для занятия оных в случае, ежели представится им возможность»1 [УЦГАЛ, фонд главн. правл. Р.-А. К°, 1854, д. 28, л. 50], поспешило выработать собственный проект действий для обеспечения сохранности имущества компании. Однако проект этот базировался не на договоре с английской Гудзонбайской компанией, а на договоре с американскими купцами.

Располагая сведениями, что «Гудзонбайская компания принимает уже меры для того, чтобы захватить все, что только будет можно»2 [Там же, л. 51], агент Российско-американской компании, он же вице-консул в Калифорнии, Костромитинов,. снесшись предварительно с русским послом в США, срочно приступил к оформлению фиктивного договора на передачу всего имущества и привилегий Российско-американской компании Американо-русской компании из Сан-Франциско, с которой компании и до того времени имела ряд торговых соглашений. Договор заключался сроком на три года – с 1 мая 1854 г. по 1 мая 1857 г.

Составленный и подписанный обеими сторонами в Новоархангельске, договор весьма недвусмысленно говорил о своей основной цели – если не заставить англичан вовсе отказаться от нападения на русские колонии, то во всяком случае, под предлогом нарушения собственности граждан нейтрального государства, требовать впоследствии от Англии удовлетворения за понесенные компанией убытки.

Недаром девятый пункт этого договора, имея в виду подобное обстоятельство, гласил: «Все случаи и обстоятельства какого бы рода и свойства ни были, но независимые или выходящие из круга коммерческого управления Р.-А. К°, не должны считаться за нарушение партией первой стороны (Росс.-америк. К°. – С. О.) сего контракта и что партия второй стороны (с Америк.-русск. К°. – С. О.), купив ныне имущество и привилегии партии первой стороны, принимает таковое за свой собственный счет и риск.., но ни под каким предлогом в вышеупомянутом случае не будет претендовать с Росс.-америк. К°, т. е. с партии первой стороны»1 [УЦГАЛ, фонд главн. правл. Р.-А. К°, 1854, д. 28, л. 48].

За все имущество и привилегии Американо-русская торговая компания якобы обязывалась уплатить Российско-американской компании 7 миллионов долларов. «Акт этот, – как писал Костромитинов о фиктивном соглашении, – был бы представлен в случае крайности».

Одновременно был разработан по инициативе русского послав США Стекла другой проект, рассчитанный на подрыв английской торговли в Тихом океане.

Вице-консул в Калифорнии Костромитинов передал правителю русских колоний Воеводину, что, по мнению Стекла, «у берегов Тихого океана найдется не один флибустьер, который пожелает воспользоваться благоприятным случаем войны между Россиею и западными державами и, вооружа так назыв. приватир, под русским флагом пуститься в погоню за французскими и английскими купеческими кораблями»2 [Там же].

В каперстве видели единственное средство, которое могло приостановить овладение англичанами всей территорией в Тихом океане. «Россия не имеет флота, который мог бы владеть Тихим океаном, – писал некий «американский гражданин», изъявивший желание взять на себя организацию каперства, – поэтому все ее корабли будут взяты. Колонии тоже... Ясно, что Россия должна употреблять все средства уничтожить торговлю Франции и Англии в Тихом океане, которая огромна, с Китаем, Австралиею, Северною и Южною Америкою и с восточными Индиями»3 [Там же, лл. 53-54].

Организационным центром русского каперства должен был стать Сан-Франциско, где предполагалось закупить суда и снабдить их lettres de marque4 [патент на занятие каперством]. За 2 миллиона долларов предполагалось выслать против английских и французских торговых судов от 6 до 8 хорошо вооруженных каперов. Залог успеха усматривался в том, что союзники не смогут сосредоточить в Тихом океане более или менее сильную эскадру.

Но уже при первых попытках перейти от теоретических выкладок к практическим мероприятиям выяснилось, что события последних лет значительно понизили возможность быстрого создания каперского флота.

Плачевно окончившаяся попытка флибустьеров ограбить мексиканские провинции и арест незадолго до описываемых событий мексиканского консула в Сан-Франциско, пытавшегося по поручению президента Санта-Апна сформировать каперскую эскадру, – все это чрезвычайно затрудняло деятельность русского вице-консула.

Так же не серьезен был и план соглашения с американскими купцами. Русский посланник в США Стекл сообщал министру иностранных дел о результате своих переговоров с политическими деятелями Америки: «Несмотря на их желание и даже интерес, который заключается в покровительстве нашим колониям, им кажется невозможным доказать англичанам, что этот контракт не фиктивен и, в особенности, что он заключен до войны, и таким образом он не имеет никакой реальной пользы»1 [УЦГАЛ, фонд главн. правл. P.-А. К°, 1854, Д. 28, лл. 61-02, пер. с французского.].

По существу, подобное заявление руководителей американской внешней политики являлось весьма недвусмысленным намеком на то, что наилучшим выходом для России явилась бы продажа ее колоний Соединенным Штатам. Впрочем, об этом сразу же было сделано конкретное предложение.

Но в интересы Англии отнюдь не входило, чтобы Америка, использовав угрозу английского флота, приобрела себе новые территории. И в тот момент, когда американцам, как сообщал агент Российско-американской компании, казалось, что «падение колоний наших неизбежно»2 [Там же, л. 52 об.], помощь пришла. Но пришла она, как мы уже отмечали, не со стороны «дружественной» Америки, а со стороны враждебной Англии.

Опасения Англии толкнуть Россию на продажу своих колоний Соединенным Штатам были столь велики, что она не только строго соблюдала соглашение Российско-американской компании с Гудзонбайской, но не воспользовалась даже теми правами, которые оставались за нею и после подписания договора о нейтралитете.

Как сообщил Гудзонбайской компании статс-секретарь английского министерства иностранных дел Адингтон, нейтралитет Англии «будет только территориальным и ограничится только землями и действия нейтральности не будут простираться на море, а потому в море все русские корабли и имущества как компании и правительства, так и частных лиц, отправленные в колонии и идущие оттуда, будут подвержены взятию английскими крейсерами. и берега и порты тех владений могут быть подвергнуты блокаде»3 [Там же, л. 20].

Однако за весь период войны ни один из портов в русских колониях не был блокирован и ни одно судно не было захвачено. Лишь остров Уруп в сентябре 1855 г. был посещен английским фрегатом «Пик» и французским «Сибиль». Но и это не являлось нарушением соглашения о нейтралитете, который предусматривал лишь северо-западный берег Америки и не распространялся на Курильские острова.

Вся выгода создавшейся ситуации для России была, конечно, своевременно учтена русской дипломатией. Русский посланник в США Стекл в своем письме к князю Горчакову вскрыл причины столь непонятной на первый взгляд политики Англии. «Этот акт снисходительности, – писал он Горчакову, – так мало согласный с английским эгоизмом, имел секретный повод. В то время распространился слух, что мы собираемся продать наши колонии Соединенным Штатам, и, чтобы воспрепятствовать этой продаже, британское правительство санкционировало конвенцию двух компаний»1 [Архив внешней политики (АВП–Москва), фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ.. 1857, д. 4, лл. 36-41, письмо от 23 декабря 1859 г. (4 января 1860 г.), пер. с французского].

Как сообщал Стеклу быв. государственный секретарь Соединенных Штатов Марси, английский посол в Вашингтоне во время восточной войны неоднократно пытался выяснить в министерстве, действительно ли поднимался вопрос о продаже русских колоний Соединенным Штатам.

Нападение союзников на русские колонии было делом чрезвычайно легким. Но дальнейшее сохранение захваченной территории при опасности столкновения с Америкой требовало наличия в этом районе значительных сил. Восстание же тайпингов отвлекало почти полностью союзные корабли в китайские воды, где разрешались актуальнейшие для европейских колониальных держав вопросы.

Восточная война, таким образом, явилась первым звеном на пути продажи царизмом своих колоний Америке. Иностранные державы прекрасно учли, что Россия под угрозой потерять свои американские колонии предпочтет прибегнуть к их продаже. Постановка вопроса о продаже колоний, даже в форме фиктивного соглашения, открывала перспективы недалекого оформления этого на деле.

Хотя заключенный Костромитиновым договор с Американо-русской компанией и не имел для Российско-американской компании никаких юридических последствий, тем не менее последняя неоднократно упрекала его за то, что в договоре фигурировала «уступка земель». Уже в августе того же 1854 г. Стекл сообщал управляющему министерством иностранных дел Синявину, что «проект контракта и слухи, распространяемые английской печатью о намерении императорского правительства продать свои владения, дали американцам мысль, что мы могли бы их уступить им»2 [УЦГАЛ, фонд главн. правл. Р.-А. К°, 1854, д. 28, лл. 61-62, пер. с французского].

Но в 1854 г. на запрос калифорнийского сенатора Гвина и государственного секретаря Марси о возможности продажи колоний Стекл ответил, что Россия «никогда не имела подобного намерения».

С окончанием войны и с заключением Парижского мира сразу всплыл вопрос о дальнейшей судьбе русских колоний в Америке. Вопрос был поднят вел. кн. Константином, возглавлявшим в то время морское министерство, и являлся логическим выводом, сделанным русским правительством из тяжелых уроков Крымской войны. «В случае войны с морского державою, – писал Константин в одном из своих писем министру финансов Княжевичу, – мы не в состоянии защищать наших колоний»1 [УЦГАЛ, фонд канцелярии министра финансов, лит. III, 1857, д. 1, л. 11].

Под «морской державой» имелась в виду в первую очередь Англия. Однако подобная постановка вопроса увязывалась с наличием нового претендента на колонии в лице Соединенных Штатов. «Северо-американские штаты, – писал Константин в это время министру иностранных дел Горчакову, – следуя естественному порядку вещей, должны стремиться к обладанию всею Северной Америкою и поэтому рано или поздно встретятся там с нами, и не подлежит сомнению, что овладеют нашими колониями даже без больших усилий, а мы никогда не будем в состоянии возвратить их». Указывая на наличие средств в казне Соединенных Штатов, Константин предлагал продать им русские колонии и тем самым «разрешить дружелюбно и с выгодой для нас вопрос, который в противном случае разрешится против нас и притом завоеванием»2 [Там же, лл. 6-8].

Министерство иностранных дел согласилось в принципе с необходимостью ликвидировать колонии в Северной Америке. Опасаясь, однако, нежелательных обострений с Англией, оно настаивало на отсрочке продажи колоний до истечения срока привилегий Российско-американской компании, т. е. до 1 января 1862 г.3 [Там же, лл. 1-4. В данном случае речь идет о договоре, имевшемся между Российско-американской компанией и Американо-русской компанией]. Посланнику в США поручено. было «выведать мнение вашингтонского кабинета по сему предмету». На записке о предполагаемых условиях продажи была сделана пометка, что все изложенное «осталось без исполнения, пока не кончится вопрос об уничтожении контракта между компаниями нашей с С.-Франциско, условия которого могут чрезвычайно уронить ценность владений наших Российско-американской компании, т. е. до 1 января 1862 г. Однако в декабре того же года, после получения соображений Стекла, вопрос о продаже колоний был вновь поставлен. Вел. кн. Константин в. своем втором письме Горчакову, посвященном продаже колоний, отмечал, что монопольная компания, подобная Российско-американской, не может ныне служить маскировкой правительственной политики и что в данный период компания толкает Россию на обострение отношений с Америкой и по существу будет лишь вредить русско-американской торговле в целом. Подобные неутешительные выводы базировались на безоговорочном заявлении Стекла о том, что «время монополий миновало, и в Тихом океане они теперь возможны не более чем где бы то ни было»4 [АВП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ., 1857, д. 4, лл. 21-23, письмо от 1 (13) ноября 1857 г., пер. с французского].

Появление нового соискателя на русские колонии казалось царизму тем более опасным, что отторжение русских колоний Америкой могло явиться не только результатом обострения взаимоотношений между Россией и Америкой, на что Россия после Крымской войны конечно не решилась бы, по и результатом «мирного проникновения». Так было с восстанием мормонов. Слухи о попытках мормонов, руководимых Брайамом Ионгом, переселиться на север не то на территорию Гудзонбайской, не то Российско-американской компании заставили насторожиться русское правительство. «Президент, – сообщал Стекл, –смеясь намекнул мне на эту возможность. Я спросил, – писал он далее, – явятся ли мормоны у нас завоевателями или мирными. Это вы, – ответил он Стеклу, – должны разрешить этот вопрос, что касается нас, то мы будем очень рады избавиться от них»1 [АВП, фонд мин. иностр. дел., Азиатск. департ., 1857, д. 4, л. 27, письмо от 20 ноября (2 декабря) 1857 г., пер. с французского].

Отмечая, что слухи о переселении мормонов на русскую территорию пока еще преждевременны, Стекл все же добавлял, что в том случае, когда это станет фактом, Россия будет поставлена перед альтернативой вооруженного сопротивления или отказа от части своей территории. Вопрос о продаже приходилось форсировать. На телеграмме Стекла о беседе с президентом по поводу слухов о переселении мормонов на русскую территорию Александр II наложил четкую резолюцию: «Это подтверждает идею урегулирования теперь же вопроса о наших американских владениях»2 [Там же].

В виду развивавшихся событий В конце 1857 г. Горчаков поручает русскому послу, чтобы он, «не компрометируя ни себя, ни императорское правительство; осторожно в н у ш и л (разрядка моя. – С. О.) вашингтонскому кабинету мысль о возможности склонить Россию к уступке колоний на выгодных условиях»3 [УЦГАЛ, фонд канцелярии министра финансов, лит. III, 1857, д. 1, лл. 9-10].

Однако беззащитность русских колоний была связана не только с военной слабостью России, но и с тем, что в этом районе царизм уже и не стремился к усилению своей боеспособности. Еще раньше мы отмечали, что надежды на дальнейшую активную экспансию на американском материке пришлось оставить еще в середине 20-х годов XIX в. При тех примитивно-хищнических методах эксплоатации, к которым прибегал царизм в американских колониях, доходы от них становились все меньше и меньше.

К тому же, с середины 40-х годов интересы российского царизма на востоке полностью сконцентрировались на азиатском материке. Этот момент сквозит во всей переписке, посвященной продаже колоний. Это отмечают и вел. кн. Константин и почти все министры. Это обстоятельство учитывает и Стекл, один из активнейших участников продажи колоний. «Наши интересы – на азиатском побережье, – пишет он Горчакову в 1859 г., – и сюда мы должны направить нашу энергию. Там мы на нашей собственной территории, и мы имеем для эксплоатации продукцию обширной и богатой области. Мы примем участие в чрезмерной предприимчивости, развивающейся на Тихом океане, наши учреждения будут соперничать с таковыми других наций, и при заботливости, которую наш августейший монарх посвящает приморскому краю Амура, мы не должны упустить возможности приобрести в этом обширном океане высокое значение, достойное России»1 [АВП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ,, 1857, д. 4, лл. 16-41, письмо от 23 декабря 1859 г. (4 января 1860 г.), пер. с французского].

Помимо этого, опасность для русских колоний вытекала из той широкой огласки, которую в 50-х годах получило обнаружение в колониях золота.

О том, что на Аляске имеется золото, Российско-американской компании было известно давно. Эти сведения приносили старатели-одиночки, об этом говорили неоднократно находимые золотоискателями самородки золота.

Но компания собирала сведения о наличии золота в различных районах отнюдь не для того, чтобы приступить к его разработке. Опасаясь, чтобы известие о наличии золота не заставило правительство отнять монополию компании, она всячески противилась производству на ее территории каких бы то ни было съемок, исследований и пр. По этой причине богатейшие залежи угля и меди оказались не только не разработанными, но даже и не обследованными. На неоднократные проекты о разработке меди на р. Медной компания отвечала, что она уже самостоятельно начала там работы, хотя это ни в какой степени не соответствовало действительности.

Однако, после того как калифорнийские россыпи приковали к западу Северной Америки внимание золотоискателей всего мира, а обнаружение залежей на границе территории Гудзонбайской и Российско-американской компаний показало, что основные залежи должны находиться на русской территории, скрывать наличие золота стало невозможно. Уже в обзоре русских колоний капитана Головина, посланного в 1860 г. вместе с действительным статским советником Костливцевым для ревизии колоний, мы имеем по этому вопросу совершенно четкое указание: «На реке Медной, – сообщает Головин, – находили большие куски самородной меди, а на Кенайском берегу положительно доказано присутствие золота»2 [Приложения к докладу комитета об устройстве русских американских колоний, СПб., 1863, с. 383].

Получив известие о наличии золота в колониях, правительство особенно стало торопиться поскорее избавиться от американских владений. Столь парадоксальное на первый взгляд отношение имело под собою весьма веские основания. Пример Калифорнии, которая в течение короткого времени была наводнена стекавшимися со всего света искателями наживы, был перед глазами. При повторении аналогичного положения на Аляске Россия ни в коем случае не могла рассчитывать на сохранение своей власти над этой территорией.

Возможность подобного исхода стала особенно реальной в 1862 г., с обнаружением золота на границе Гудзонбайской и Российско-американской компаний.

Дело в том, что устье р. Стахин, являвшееся наиболее удобным путем для сообщения с открытыми на той же реке, в английской ее части, россыпями, лежало уже на русской территории. Эта территория арендовалась Гудзонбайской компанией, но срок аренды как раз в это время заканчивался. Таким образом, весь транзит и все золотоискатели естественно шли по русской территории, которая вследствие этого по существу превращалась в английскую. Выходившие в порту Виктория на о. Ванкувер английские газеты весьма недвусмысленно намекали на возможность отторжения этой территории от России или, в крайнем случае, на необходимость продления контракта между Российско-американской и Гудзонбайской компаниями и на право беспрепятственного для англичан пользования этой территорией.

«Допуская даже, что переговоры не успели бы склонить к совершенной уступке его нам, – писали английские газеты, имея в виду устье р. Стахин, – мы должны иметь берег этот в наших руках так или иначе». Газеты откровенно призывали к вооруженному захвату.

«Но если бы ситхинское управление возымело покушение на остановку нашего транзита, мы прибегнем к морской силе для ограждения неприкосновенности трактата. Небольшого числа воинских английских сил достаточно, чтобы русский грифон сделался совершенно любезен. Если бы даже предстояло в этом случае какое-либо затруднение, –писали газеты, – то мы могли бы весьма скоро отодвинуть границу русских владений. Имея в своих руках страну, богатую золотом, мы должны владеть и соседним с ней берегом»1 [«Британский колонист» от 14 января 1862 г. Цитирую по переводам, хранящимся в архиве географического общества, в фонде Ф. Веселаго].

Вопрос сильно обострился в связи с обнаружением золота на русской территории. Дальнейшее замалчивание этого факта для компании становилось невозможным, ибо посланник Соединенных Штатов в России Камерон уведомил русское правительство «о распространении открывшейся золотоносной полосы Орегона и Британской Колумбии до русских владений в Америке». Запрошенное по этому поводу правление Российско-американской компании обнаружило полную растерянность, сообщая водном и том же документе совершенно противоречащие друг другу сведения. С одной стороны, компания спешила уверить министерство финансов, что, судя по словам индейцев (другими источниками компания якобы не располагала), «ближайшее место, где найдено золото в большом количестве, находится от устья реки не ближе 200 верст, т. е. приблизительно на 7 дней пути, каковая местность находится уже вне русских владений»1 [УЦГАЛ, фонд канцелярии морского министерства, распоряд. часть, 1862, д. 113, лл. 11-14]. С другой стороны, компания сообщает, что ею отдано распоряжение «при невозможности открытого и решительного сопротивления (которого предписано всеми мерами избегать) действиям золотоискателей, допустить добывание золота в наших владениях с известною платою в пользу компании». По мнению правления, «плата эта могла бы в некоторой степени служить для компании вознаграждением за недостаточностью других средств к совершенному охранению промысла от иностранного расхищения»2 [Там же].

Из колоний сообщали, что некоторые иностранные подданные при помощи губернатора Виктории собираются ходатайствовать об утверждении за ними заявок на золотоносные участки на русской территории.

. Когда отрицать наличие золота стало невозможным, компания пыталась представить дело несколько иначе. Препровождая в министерство финансов копии донесений инженера Андреева, посланного для исследования найденных россыпей, компания всячески подчеркивала, что «россыпи довольно бедны и золото мелко как мука, и что самые богатые участки дают 5 долларов в день»3 [Там же, лл. 24-26].

Однако одновременно с этим в своем отчете Андреев сообщает, что «золото более крупное находится за вторыми воротами или порогами». Число золотоискателей, по словам Андреева, простиралось до 400 человек.

Не имея возможности собственными силами противодействовать наплыву золотоискателей, компания спешно ходатайствовала о посылке из Тихоокеанской эскадры военного –крейсера к р. Стахин для охраны русских владений «от произвольных действий иностранцев».

Однако мысль о посылке крейсера на р. Стахин пришлось очень скоро оставить. События в Китае не позволяли царизму решиться на ослабление тихоокеанского флота. К тому же выяснилась малодоступность устья р. Стахин для военного судна. Вопрос об охране колоний требовал срочного урегулирования. Посол в Лондоне барон Бруннов категорически отстаивал продление арендного соглашения на спорную территорию с Гудзонбайской компанией, срок которого истек 1 января 1862 г. Задержка в разрешении вопроса о дальнейшей судьбе колоний и о продаже их Соединенным Штатам заставила правительство продлить договор до 1 июля 1863 г. и затем, ввиду начала гражданской войны, еще на два года – по 1 июня 1865 г.

Это была необходимая мера для ограждения колонии от английских домогательств на время, пока их можно будет беспрепятственно ликвидировать. Возникшая впоследствии легенда, что царское правительство, продавая свои колонии, не знало, каких богатств оно лишается, является примитивной фальсификацией. Подобная версия тем более наивна, что в 60-х годах о наличии золотых россыпей на Аляске знало не только правительство, но об этом неоднократно писалось в печати.

В передовой, посвященной слухам о продаже США русских колоний, одна из наиболее авторитетных петербургских газет, «Голос», подчеркивала, что продажа колоний лишает Россию; этих владений именно в то время, «когда на почвах их, как писали недавно, открыты весьма многообещающие признаки золота, разработка которого, если известие было справедливо, в два-три года доставит более, чем сколько дают за них Североамериканские Штаты»1 [«Голос», № 84, 25 марта 1867 г.].

«New York Herald» в статье, посвященной покупке Соединенными Штатами русских колоний, также не исключает возможности, что «богатства вдесятеро большие, нежели эта сумма (уплачиваемая России. – С. О.), таятся в недрах вечных снегов, покрывающих все 17 тысяч футов, на которых возвышается гора св. Илии. Эта гора, – продолжает «New York Herald», – есть начало и глава золотоносной цепи, пролегающей по Калифорнии, Неваде, Мексике, средней и южной Америке. Почему же не предположить, что в ней скрываются прииски богаче всех прочих, лишь бы добраться до них»2 [«New York Herald», 1867. Цитирую по «Голосу», № 103, 1867].

Правительство прекрасно знало о наличии золотых россыпей на Аляске. Оно боялось этого, ибо вслед за армией вооруженных лопатами золотоискателей могла притти армия вооруженных ружьями солдат. Царская Россия хорошо знала, что она продает, а Соединенные Штаты столь же хорошо знали, что они покупают.

Невозможность сохранить свои колонии в случае войны, невозможность оберегать их, вследствие широко распространившихся слухов; о наличии там золота, в период мира, неизбежные в связи с этим конфликты и, наконец, перенесение русских интересов на азиатский материк – таковы были причины, толкавшие Россию на продажу Аляски.

Однако эти причины еще не исчерпывали всего круга вопросов, форсировавших продажу царизмом своих колоний. Были еще и другие факторы, способствовавшие этой продаже. Одним из них была сама Российско-американская компания, обладательница монополии как на эксплоатацию пушных и ископаемых богатств, так и на эксплоатацию всего туземного населения этого края.

Будучи в течение почти 70 лет своего существования ничем не ограниченным монополистом, Российско-американская компания довела колонии до полного упадка и в конце своей деятельности существовала за счет государственной дотации. К 60-м годам XIX в. Российско-американская компания изжила себя как коммерческое и политическое предприятие. Преимущества компании, заключавшиеся в частной по форме, но государственной по существу организации, превращались в собственную противоположность. Хотя в отдельных инстанциях в этот период еще неоднократно отмечалось, что «для правительства с политической точки зрения удобнее, чтобы Российские американские колонии, действительная защита коих почти невозможна, находились под управлением частной компании», все же эта точка зрения, базировавшаяся на успехе нейтралитета, заключенного компанией в 1854 г., не находила горячих защитников. Последнее станет еще более понятным, если принять во внимание, что в середине 50-х годов эта частная компания превратилась в источник для международных конфликтов.

Не осваивая полностью всю принадлежащую ей территорию, не используя богатейших ископаемых, компания строила свой бюджет на дотации казны, на чайной торговле и на доходах от пушного промысла, которым занимались зависимые алеуты. Часть же территории сдавалась в эксплоатацию отдельными участками в аренду другим государствам. Началось это с Гудзонбайской компании, которой был передан в аренду участок, чтобы обезопасить колонии от домогательств Англии.

Вокруг вопроса об аренде возникала серьезная борьба, влиявшая на взаимоотношения России как с Англией, так и с Соединенными Штатами. С одной стороны, посол в Англии барон Бруннов из дипломатических соображений и из опасений прямого захвата прежде арендуемой территории категорически настаивал на продлении контракта С Гудзонбайской компанией. С другой стороны, посол в Соединенных Штатах Стекл столь же категорически и из тех же соображений настаивал на сдаче в аренду той же территории претендовавшей на нее компании американских граждан.

В 1859 г., ввиду окончания контракта с Гудзонбайской компанией, Стекл от имени группы калифорнийцев предложил передать им в аренду эту территорию. С главным правлением Российско-американской компании вел переговоры посланник США в России Клей, который словесно предложил повысить ежегодную плату за материк, арендуемый Гудзонбайской компанией1 [УЦГАЛ, фонд канцелярии министерства финансов, 5-е д-во, 1866, д. 25/59, лл. 32-38]. Клей изъявил даже готовность начать переговоры об арендовании лишь тех островов, которые Гудзонбайской компанией не арендовались.

Противиться подобным притязаниям компания не могла и вынуждена была поставить перед правительством вопрос о том, в какой степени согласуется с его планами одновременное соглашение с Гудзонбайской компанией – о сдаче участка на материке и с компанией калифорнийских купцов – о сдаче островов.

Совершенно очевидно, что в этих условиях компания, служившая лишь объектом для домогательств соседей в политическом отношении, была для царизма уже бесполезна. В коммерческом отношении, как мы уже отметили, компания к этому времени также потеряла какое бы то ни было значение и превратилась в полупаразитическую организацию.

В 1866 г. общая сумма доходов Российско-американской компании выражалась в 706 188 руб., из которых 200 тыс. руб. были получены в виде дотации от казны. Аппарат главного управления в Петербурге пожирал свыше 10% валовой суммы доходов (71 500 руб.)1 [Даже после жестокого сметного сокращения предполагаемых расходов по требованию министерства финансов содержание главного правления обходилось в 51 660 руб.]. На выдачу дивиденда акционерам осталось при самом благоприятном исходе 10 828 руб., т. е. по 1 руб. 45 коп. на 150-рублевую акцию2 [УЦГАЛ, фонд морского министерства, распоряд. часть, 1860, д. 162, ч. II, лл. 27–28 об. Секретное соображение о доходах и расходах Российско-американской К° в 1868 г]. 150-рублевые акции компании в последние годы ее существования продавались на бирже по 70 руб., и лишь, когда слухи о реальности продажи колоний получили широкую огласку, они резко пошли в гору.

После самых точных подсчетов оказалось, что Российско-американская компания может продолжать свои действия только в случае дальнейшей ежегодной дотации не менее чем в 200 тыс. руб. и в случае сложения всего ее долга казне, равного 725 тыс. руб. «В этом случае, – как сообщало правление, – на первое время не представляется возможности рассчитывать на выдачу каких-либо дивидендов акционерам, и только при предполагаемом впоследствии, по окончании контрактных сроков, повышении продажных цен на главный предмет торговли компании – пушные промыслы – надобно будет рассчитывать, что на акцию можно будет выдавать от 4 до 6% прибылей в год»3 [Там же, д. 164, ч. II, лл. 22-25].

Однако и дотация полностью не могла поднять финансовую мощь компании. Компания нуждалась, кроме дотации, в единовременном займе, ибо несвоевременная выплата долгов в России и заграницей грозила банкротством. Заем этот с величайшей готовностью хотела предоставить компании лондонская биржа.

Упадок политического значения американских колоний для Российской империи и все сильнее проявлявшаяся склонность России к их продаже Соединенным Штатам заставили английское правительство всячески стараться поддержать Российско-американскую компанию. Предпочитая соседство с неспособной к широкой колонизационной деятельности Российско-американской компанией соседству с американцами, английское правительство, действуя через финансовые круги, пытается помочь компании путем предоставления столь необходимого ей займа.

В период 1862-1867 гг., когда привилегии компании кончились, а вопрос об их продолжении еще не был разрешен, Лондон казался правлению единственным якорем спасения. С торговыми кругами Лондона компания, естественно, была связана издавна благодаря договору с Гудзонбайской компанией. В этот период Российско-американская компания сближается с рядом влиятельных представителей английских финансовых кругов, гарантировавших компании размещение на английской бирже займа в размере от 150 до 200 тыс. фунтов. «Мы имели много свиданий, – сообщал главному правлению Российско-американской компании в марте 1864 г. владелец банкирской конторы Альберт Пелли, – Компании с влиятельными здешними лицами, мнения коих были различны, и во многих случаях виды их на собственные выгоды были так велики, что мы не могли ничего с ними решить. Но некоторые друзья согласились предпринять этот заем (подчеркнуто мною. – С. О.) по 92% и 6% на 12 лет с платежом 120 части в каждое полугодие по истечении первых двух лет вместе с интересами»1 (т. е. с процентами. – С. О.) [УЦГАЛ, фонд Буткова, 1864, д. 15, письмо от 12 марта 1864 г.].

Но, предоставляя компании заем, Сити хотел иметь полную гарантию того, что привилегии компании будут вновь продолжены и, следовательно, русские колонии не будут проданы Соединенным Штатам. Лондонская биржа требовала, чтобы заем этот был гарантирован непосредственно царем и министром финансов. В этом духе в Лондоне был выработан и текст гарантии. «Император или правительство российское в уважение доверия нашего к обществу, учрежденному в нашей империи, известному под наименованием Российско-американской компании, и желая облегчить операции компании доставлением ей возможности собрать в Соединенном великобританском королевстве и Ирландии фонды для ведения дел компании, сим изъявляем наше согласие на гарантию в должном выполнении обязательств компании, принимаемых ею на себя...» Далее следовали условия займа и, наконец, как гласило условие: «документ этот должен быть подписан императором и контрассигнирован министром финансов или первым министром» 2 [Там же, письмо Пелли от 27 мая 1864 г.] .

Интересы лондонской биржи и Российско-американской компании в этот период временно совпадали. Однако ориентировка Российско-американской компании на Англию в противовес намечавшейся правительственной ориентировке на Соединенные Штаты не ускользнула, конечно, от внимания министерства иностранных дел.

Эта ориентировка компании на Лондон, начавшаяся по существу с восточной войны, т. е. с момента возникновения вопроса о продаже колоний Америке, являлась одним из козырей в руках сторонников ликвидации колоний.

Именно на это обстоятельство намекал посланник в США Стекл, сообщая в министерство иностранных дел, что «правление, состоящее теперь из иностранцев, находясь в Петербурге, не в состоянии удачно управлять чисто коммерческими операциями»1 [ABП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ., 1857, д. 4, лл. 42-43, письмо от 23 декабря 1859 г. (4 января 1860 г.), пер. с французского].

Лондонские банки широко раскрыли бы свои кладовые для российско-американской компании, если бы имели уверенность в том, что компания продлит свое существование. «Дайте гарантию, и 200 тыс. фунтов будут наличными»2 [УЦГАЛ, фонд Буткова, 1864, д. 15, письмо от 15 марта 1864 г.], – писал Рудковский, служащий Российско-американской компании, посланный в Лондон для выяснения вопроса о займе.

Желая ликвидировать свои колонии в Америке, царское правительство не дало требуемой гарантии и ограничилось лишь разрешением на выпуск займа.

Неудачно окончились также попытка получить заем на петербургской бирже у страховых и других обществ государственными кредитными билетами и ходатайство перед правительством о предоставлении компании займа в 1 200 тыс. руб. серебром.

Подводя итоги своему финансовому положению, компания вынуждена была заявить «с чистейшей откровенностью, что без денежных средств для уплаты ее долгов никакая мера не может спасти это предприятие от совершенного прекращения его деятельности» 3 [Там же, фонд министерства финансов, 5-е д-во, 1866, д. 25/58, лл. 3-6].

В глазах правительства компания дискредитировала себя тем, что не смогла справиться с туземным населением. Все туземные племена, кроме алеутских, почти постоянно находились в состоянии войны с компанией, а в 50-х годах наносили компании серьезные убытки, грабя и уничтожая ее фактории.

В результате правительству представились три возможности: или сохранить существующий порядок вещей, т. е. продлить существование дискредитировавшей себя в политическом и экономическом отношении компании, или ввести коронное управление и взять на себя все расходы по управлению и снабжению колоний, или, наконец, воспользоваться первым благоприятным моментом, чтобы наиболее выгодно от них избавиться.

Правительство остановилось на последнем варианте.

1 января 1862 г. истекал срок привилегий Российско-американской компании. Ввиду этого компания заблаговременно, еще в 1860 г., представила в министерство финансов проект нового устава. Этот проект не предусматривал никаких изменений по сравнению со старым уставом и лишь юридически закреплял фактически существовавшее изменение в основной функции компании. Так, первый пункт устава, гласивший, что компания учреждается «для промыслов на материковой земле северо-западной Америки и островов», формулировался в новом проекте значительно откровеннее: «Компания учреждается для управления российскими колониями в Америке». Власть над колониями по-прежнему сосредоточивается в руках главного правителя, избираемого правлением компании из числа штаб-офицеров флота. Хотя вопрос о дальнейшей судьбе колоний и был предрешен, необходимость, с одной стороны, замаскировать затягивающиеся переговоры, с другой – быть подготовленным в случае их срыва привела к тому, что новый устав обсуждался с 1860 по 1867 г., и лишь продажа колоний положила этому предел.

В течение этого периода компания существовала на основе высочайшего решения от 29 мая 1861 г., по которому «впредь до рассмотрения и решения вопроса» о дальнейшей ее судьбе ей разрешалось продолжать свою деятельность «на действовавшихjдо сего времени основаниях».

Во всех инстанциях, обсуждавших устав компании, особенные нападки вызывал вопрос о монопольных правах ее, т. е. основное положение, отличавшее Российско-американскую компанию от других русских акционерных компаний этого периода и превращавшее ее в замаскированное орудие государственного управления колониями.

В резкой критике этого пункта устава компании сказалась борьба развивающихся в стране буржуазных элементов с полуфеодальной монополией Российско-американской компании.

Рупором этих настроений был вел. кн. Константин, частично связанный с буржуазными кругами и демагогически бравировавший своим «либерализмом». Он начал с заявления, что в русских условиях «при отсутствии всякой гласности и при невозможности писать против компании, вред (ее) еще ощутительнее»1 [УЦГАЛ, фонд канцелярии министра финансов, лит. III, 1857, д. 1, лл. 6-8]. Вел. кн. Константин требовал, вне зависимости от хода переговоров о продаже колоний, чтобы компания была во всем приравнена к прочим акционерным обществам, а управление колониями подчинено генерал-губернатору Восточной Сибири.

Борьба с компанией велась не только в правительственных комиссиях, но и в печати. По инициативе того же Константина в виде приложения к морскому сборнику были изданы «Материалы для истории русских заселений по берегам восточного океана»2 [Приложение к морскому сборнику № 1-4 за 1861 г.], представлявшие собой выдержки из документов и мемуаров за различные годы. Материалы эти изобиловали весьма неприятными для компании фактами, иллюстрировавшими всю ее хищническую политику.

Одновременно вышла в свет капитальная работа П. Тихменева1 [Историческое обозрение образования Российско-американской компании. СПб., 1861], акционера компании, пытавшегося на основе документов компании показать всю «гуманность» последней по отношению туземцам и пользу, получаемую Россией от этой организации, но участь Российско-американской компании, как и участь американских колоний, была предрешена, ибо ко всем перечисленным выше соображениям, толкавшим Россию на продажу Аляски, прибавились новые, и притом решающие. Это была иллюзорная попытка царизма в связи с обострением взаимоотношений с Францией во второй половине 60-х годов XIX в. ориентироваться на Америку как на союзника в борьбе за раздел Турции, и как на надежную защиту от Англии, не раз являвшейся главным препятствием к захвату Россией Константинополя. С другой стороны, это было стремление путем привлечения внимания Англии к тихоокеанским делам создать благоприятную атмосферу для аннулирования Парижского трактата.

В оппозиционно настроенной прессе высказывалось удивление по поводу «бессребренности», проявленной царизмом при продаже своих колоний. «Надо вспомнить, – писал «Голос», – что наши владения в Северной Америке прилежат непосредственно к владениям английской Гудзонбайской компании, для которой переход русских колоний в руки американцев менее всего может быть выгоден и желателен, и только для того, чтобы избавиться от соседства американцев, компания английская, без сомнения, охотно дала бы втрое или вчетверо дороже предлагаемой Соединенными Штатами суммы»2 [«Голос», № 84, 1867].

Действительно, если бы русское правительство исходило лишь из желания продать подороже свои колонии, то с Англии можно было бы получить значительно больше, чем с Соединенных Штатов. Покупка Америкой русских колоний была для Англии чревата многими осложнениями. Однако продать наиболее выгодно свои колонии означало для царизма в первую очередь заполучить себе союзника в предстоящей войне; интересы этого союзника должны были быть антагонистичны Англии, и покупка им русских колоний способствовала бы еще большему углублению этого антагонизма.

Уже с первого момента возникновения вопроса о продаже колоний Соединенным Штатам русские дипломаты не сомневались, что это событие явится прямым вызовом Англии. Излагая в депеше от 23 декабря 1859 г. ход переговоров о покупке Соединенными Штатами русских колоний, Стекл это положение особенно подчеркивает. «Прежде чем окончить это сообщение, – пишет Стекл Горчакову, – я нахожу нужным осведомить ваше сиятельство, что проект уступки наших колоний, если он осуществится, обеспокоит в высокой степени британское правительство»1 [АВП, фонд. мин. иностр. дел, Азиатск. департ., 1857, д. 4, лл. 36-41, пер. с французского].

Предпосылки для подобного заключения были весьма основательны. Уже переход Калифорнии к Соединенным Штатам нанес сильный удар английскому господству в Тихом океане. Попытка Англии усилить колонизацию острова Ванкувер и части Орегона встретила, однако, серьезное препятствие в суровости климата. При подобном положении, «если Соединенные Штаты, – писал Стекл, – сделаются хозяином наших владений, британский Орегон будет стиснут американцами с севера и юга и с трудом избегнет агрессии последних»2 [Там же].

Задача нанести удар английскому могуществу в Северной Америке и тем самым столкнуть Соединенные Штаты с Британской империей окончательно заставила Россию пойти на продажу Аляски, а стремление к господству на американском материке толкало Соединенные Штаты на эту покупку. Калифорнийский сенатор Гвин в беседе со Стеклом в середине 1860 г. отмечал, что перспектива нанести ущерб Англии на американском материке является одним из существенных моментов, заставляющих Соединенные Штаты приобрести русские колонии. Разговор шел о той сумме, которую Соединенные Штаты были согласны предложить за Аляску. Стекл подчеркивал, что 5 миллионов долларов вряд ли удовлетворят русское правительство. «Я расположен предложить более крупную сумму, – заявил Гвин, – и в этом я буду поддержан моими коллегами из Калифорнии и Орегона, но я не уверен также в согласии других штатов союза, которые в этом прямо не заинтересованы. Единственный мотив, могущий склонить их к приобретению ваших колоний, – это перспектива усилить в просторах Тихого океана могущество и влияние Соединенных Штатов в ущерб Англии. Это политическое соображение, которым не преминут воспользоваться делегаты Калифорнии и Орегона, окажет вне всякого сомнения благоприятное влияние на конгресс»3 [Там же, лл. 48-49, письмо от 4/16 июня 1860 г., пер. с французского].

Общность интересов помещиков южных штатов Америки с промышленной буржуазией Англии отнюдь не мешала ставленникам южан в период их пребывания у власти активно стремиться к ущемлению английской экспансии на американском материке. К тому же как Север, так и Юг, стремясь к приобретению новой территории, которая войдет в федерацию как самостоятельный штат, втайне надеялись перетянуть его на свою сторону и тем самым увеличить свои силы в конгрессе.

Переговоры о покупке колоний были начаты в президентство Пирса, полностью бывшего на поводу у южан, и активно продолжались в президентство ставленника южан Бьюкенена, принимавшего в этих переговорах непосредственное участие. Переговоры эти были наконец оформлены в период президентства Джонсона, также активного защитника интересов южных штатов.

У 1859 г. переговоры о продаже колоний вышли из стадии взаимных намеков и приобрели весьма четкий характер.


II


Калифорнийский сенатор Гвин в одной из бесед со Стеклом вновь поднял вопрос о продаже Россией своих колоний. При этом он подчеркнул, что эту идею поддерживает президент Бьюкенен, поручивший ему и помощнику государственного секретаря Аппельтону вести переговоры. По поручению Бьюкенена Аппельтон, как сообщал Стекл, передал ему, что президент «верит, что приобретение наших колоний было бы выгодно для государств, расположенных у Тихого океана, что он готов дать ход этому проекту, но прежде чем зайти далеко, следует узнать, расположены ли мы уступить наши владения»1 [АВП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ. 1857, д. 4, лл. 36-41, письмо от 23 декабри 1859 г. (4 января 1860 г.), пер. с французского]. В случае благоприятного ответа со стороны России Бьюкенен предполагал обсудить этот вопрос с членами кабинета и с некоторыми влиятельными членами конгресса.

Однако все обострявшиеся противоречия между Севером и Югом и приближавшиеся президентские выборы, сулившие ряд изменений во внутренней политике Соединенных Штатов, заставили Россию временно воздержаться от решительного ответа на предложение Бьюкенена. «Все зависит от будущих президентских выборов, которые состоятся в ноябре, – писал в начале1860 г. Стекл, – до тех пор мы будем продолжать жить среди беспорядка, царящего теперь повсюду, как среди администрации, так и среди федерального законодательного собрания»2 [Там же, лл. 44-46, письмо от 23 декабря 1859 г. (4 января 1860 г.), пер. с французского].

В этих условиях вопрос о продаже колоний Соединенным Штатам был с точки зрения царизма бессмысленным. Аппельтону и Гвину было сообщено, что «императорское правительство, не отклоняя окончательно предложения о продаже американских колоний, все же считает необходимым временно отложить это дело до более благоприятного момента».

Официально таким «благоприятным моментом» был объявлен срок окончания привилегий Российско-американской компании, т. е. январь 1862 г. Он удачно совпадал с окончанием выборной компании, дававшей возможность уяснить дальнейшие перспективы политики Соединенных Штатов.

К тому же в момент предвыборной борьбы ставить в конгрессе вопрос о покупке Аляски было бессмысленно.

«Если даже императорское правительство не отказалось бы от этой сделки, – откровенно заявил несколько позже Гвин, – ее невозможно обсуждать теперь, когда вражда между конгрессами и администрацией такова, что достаточно президенту представить проект, чтобы последний был отвергнут»1 [АВП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ., 1857, д. 4, лл. 48-49, письмо от 4/16 июля I860 г., пер. с французского].

Гвин заявил, что следует выждать прихода нового конгресса, который соберется в декабре 1861 г.

Таким образом, пришлось продажу отложить, как казалось вначале, на полтора года, но как оказалось впоследствии – на целых семь лет.

Сочувствуя северянам как антагонистам Англии, Россия не желала разрыва Севера с Югом, поскольку это ослабляло Соединенные Штаты как военную державу. «Дезорганизация Соединенных Штатов как державы, – писал Стекл Горчакову, –прискорбное событие. Американская конфедерация была противовесом английскому могуществу, и в этом смысле существование ее являлось элементом мирового равновесия»2 [Соединенные Штаты в эпоху гражданской войны, «Красный архив», № 38, 154].

После избрания Линкольна, оценить которого Стекл не сумел, Россия прежде всего старается принять всяческие меры к примирению Севера с Югом и к сохранению федерации. Мы имеем в виду попытку русского посланника принять участие в переговорах, которые вел государственный секретарь Сюард с представителями южан. С началом военных действий Россия занимала выжидательную позицию. Отклонив в октябре 1862 г. предложение Франции о вмешательстве в борьбу на американском материке, Россия, как и Англия, полностью сохраняет для себя свободу действий, одновременно пытаясь добиться примирения между воюющими сторонами. В беседе с представителем Соединенных Штатов в том же октябре 1862 г. Горчаков всячески подчеркивал, что Россия более всего желает «сохранения Американского Союза как неделимой нации»3 [Там же, 155]. Наконец, в 1863 г., когда победа все больше и больше начинает склоняться в сторону Севера, Россия демонстративно выражает ему свое сочувствие.

В 1863 г. под влиянием различных соображений в Америкой посылается эскадра под командою адмирала Лисовского, которая совместно с находившейся уже в Тихом океане эскадрой адмирала Попова должна была противодействовать английской контрабандной торговле с Югом, дававшей ему возможность сопротивляться. Кроме того, посылаемая эскадра с началом назревавшего военного конфликта России с Англией должна была путем крейсерства активно препятствовать английской торговле.

«Цель отправления вверяемой Вашему начальству эскадры, – гласила инструкция управляющего морским министерством Краббе Лисовскому, – состоит в том, чтобы в случае предвидимой ныне войны с западными державами действовать всеми возможными и доступными вам средствами против наших противников, нанося посредством отдельных крейсеров наичувствительнейший вред и урон неприятельской торговле или делая нападения всею эскадрою на слабые и малозащищенные места неприятельских колоний»1 [УЦГАЛ, морской архив, документы, поступившие из разных мест, Д. 1127].

С победой Севера отпада и надобность в отсрочке продажи колоний.

В июле 1806 г. в Россию прибыла американская делегация во главе с товарищем государственного секретаря по морскому министерству Фоксом, которая от имени конгресса поздравила Александра II с «чудесным спасением от выстрела 4 апреля». Прибытие делегации являлось открытой демонстрацией Соединенных Штатов в союзе с Россией против Англии.

Обращение конгресса было в значительной степени бестактным. Посылая своего представителя в Петербург, «горящий возмущением» по поводу события 4 апреля, конгресс, очевидно, не удосужился узнать официальную версию мотивов этого покушения, и Каракозов фигурирует в обращении как представитель дворянства, мстящего царю за освобождение крестьян. Однако необходимость заполучить союзника заставляла делать веселое лицо при неудачной игре.

«Нет никакой беды, – надрывно кричали «Московские ведомости», – что конгресс заатлантической республики, еще не сообщавшейся тогда с Европой трансатлантическим телеграфным канатом, ошибся в объяснении причины явления, сущность которого не могла для него быть понятна»2 [«Московские ведомости», 30 июля 1866 г.].

В этом не было «никакой беды», ибо, как заявляли те же «Московские ведомости», «у обеих наций есть общие враги». Вся русская пресса полна была в этот период рассуждениями о «родстве духа» между русскими и американцами и об общности врагов у обеих держав. Истинную сущность русско-американской дружбы наиболее откровенно выболтал «Голос» Краевского, отражавший интересы развивающейся русской буржуазии. Исходным моментом антагонизма России и Англии «Голос» считает невозможность для русских товаров конкурировать с английскими: «Английская фактория еще может существовать рядом с французскою конторою, но появление на восточном рынке английского изделия равносильно изгнанию русского произведения». Исходя из того, что Россия не имеет и не может иметь союзников в Европе, «Голос» подчеркивает, что только союз с Америкой является единственно выгодным для России из всех возможных.

«Голос», а за ним и другие газеты, всячески пропагандируют, мысль о том, что Америка должна стать «европейской державой». «В Европе является новая великая держава, – пишет «Голос», – которая, не имея ни клочка земли на нашем полушарии, может в союзе с Россией сделаться действительно европейской страною, имеющей сильное влияние на ход европейских событий». Однако как же мыслилось русской прессой превращение Америки в европейскую державу? «Превращение» должно было совершиться при помощи совместного раздела Турции. Именно в этом и заключался для России смысл «европеизации» Америки. «Без сомнения, – писал тот же «Голос», – отныне наши порты всегда будут открыты для военных американских судов; но порт дружественной державы все-таки не то, что свой собственный; поэтому слухи о желании вашингтонского правительства приобресть от блистательной Порты один из островов архипелага, может быть, и преждевременные, не имеют в себе ничего невероятного, и если действительно приближается раздел наследия Турции, то наши собственные интересы заставляют нас желать, чтоб часть этого наследства досталась Соединенным Штатам. Имея морскую станцию в Средиземном море, американский флаг будет препятствовать вторжению западных флотов в Черное море, а наш балтийский флот всегда будет готов на защиту американских интересов на севере Европы»1 [«Голос», № 232, 1866].

Во время приезда Фокса участь русских колоний была решена окончательно. Возвратившись в Петербург сразу после визита Фокса, русский посол в Соединенных Штатах Стекл занялся официальным оформлением согласия на продажу во всех инстанциях. Этого было легко достигнуть, так как сделка поддерживалась и другими государственными чиновниками, а не только министерством иностранных дел. «Передача колоний С. Ш. мне кажется особенно желательной в политическом отношении», – писал Горчакову в декабре 1860 г. после беседы со Стеклом министр финансов Рейтерн. Рейтерн весьма откровенно заявлял, что, помимо невозможности защищать колонии в случае войны с «одною из морских держав», наиболее существенным поводом, говорящим в пользу продажи колоний Соединенным Штатам, является то обстоятельство, что в таком случае Соединенные Штаты «сделаются соседями английских колоний не только с юга, но и с северо-запада». Это, по его мнению, «не может не иметь последствием упрочения дружелюбных наших отношений с Соединенными Штатами и увеличения возможности несогласия этих Штатов с Англией»2 [УЦГАЛ, фонд министерства финансов, канцелярия, 5-й стол, 1866, д. 25/58, лл. 1-2].

Аналогичная мысль была высказана и вел. кн. Константином, подчеркивавшим «исключительные выгоды, которые может представить нам тесный союз с Северо-американскими Штатами и необходимость отстранения всего, что могло бы породить несогласия между двумя великими державами»3 [Там же].

Столкновение интересов Англии и Соединенных Штатов являлось в этот период одной из актуальнейших задач для русской дипломатии в тихоокеанском вопросе. Именно эту задачу и призвана была разрешить продажа русских колоний Соединенным Штатам. Россия, начавшая к 60-м годам оправляться от нанесенного ей поражения в Крымской войне, вновь становилась на путь активной внешней политики. Однако этому всячески препятствовал Парижский трактат и созданные им для русского флота ограничения. Именно в 1866 г. Россия впервые начинает подготовлять аннулирование Парижского договора. Но было вполне очевидным, что поддержка, обещанная в этом деле Пруссией, не решала вопроса и что основным являлось противодействие, которое встретит это мероприятие России со стороны Англии. Естественно, что в этих условиях отвлечение внимания Англии и создание для нее каких бы то ни было осложнений на Тихоокеанском побережье являлось для России весьма существенным.

Этот антианглийский характер продажи русских колоний отмечает и Маркс в письме к Энгельсу, написанном накануне оформления договора о продаже русских колоний, 27 марта 1867 г.: «Русские деятельнее, чем когда-либо раньше. Между Францией и Германией они заварили, недурно кашу. Австрия сама по себе достаточно бессильна. А господам англичанам они заварят кашу в United States»1 [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., XXIII, 399].

Следует отметить, что возможность обострения англо-американских отношений и, как следствие, закрепление русско-американского союза путем продажи Аляски были прекрасно учтены иностранной прессой, особенно французской. «Уступкой продаваемых Россиею земель, – писал «Temps», – только запечатлевается парадоксальный союз императора Александра с президентом Джонсоном. Что из этого будет? Вопрос этот быть может когда-нибудь разрешит эскадра, которую Америка содержит уже несколько времени в греческих водах»2 [«Temps», 1867. Цитирую по «Голосу», № 86, 1867].

Как возникла сумма, в 7200 тыс. долларов, за которую были уступлены русские колонии?

Уже в начале 1857 г., т. е. сразу по возобновлении вопроса о продаже колоний, министерство иностранных дел попыталось приблизительно рассчитать, из какой суммы надо исходить при продаже Аляски.

Исходя из того, что на 7484 акции компания в этот период выдавала 134712 руб. дивиденда, откладывала в основной капитал 13471 руб. и 673 руб. отпускала для «благотворительных» целей, министерство исчисляло ежегодную прибыль компании в 148856 руб. Учитывая, что средний годовой доход в стране составляет 4%, министерство пришло к выводу, что вознаграждение компании должно составить 3 721 400 руб. серебром. Аналогичная сумма предназначалась и в пользу правительства. Таким образом, в этом случае полная стоимость колоний исчислялась в 7 442 800 руб. серебром. Это была «программа-минимум».

Второй вариант базировался не только на прибыли, но и на общей сумме расходов компании на выплату акционерам, содержание служащих, административный аппарат и пр. Эту сумму, исчисляемую в 800 тыс. руб. серебром, по данным министерства, компания «расходует каждогодно в пользу подданных России». Исходя из того, что эта сумма равна 4% доходов капитала, равного всей стоимости колоний, последняя и выводится равной 20 миллионам рублей серебром.

В зависимости от исхода переговоров вознаграждение за колонии, по мнению министерства иностранных дел, колебалось от 7½ до 20 миллионов рублей серебром. Однако нереальность последнего варианта была очевидна его авторам, и более вопрос о подобной цене не поднимался.

В течение всего хода переговоров сумма вознаграждения за колонии колебалась между 5 и 7 миллионами долларов, т. е. цифрами, которые фигурировали в фиктивном договоре между Российско-американской и Американско-русской компаниями.

По сообщению Стекла, ведший с ним переговоры калифорнийский сенатор Гвин неоднократно отмечал, что при определении стоимости колоний «можно дойти до 5 миллионов доллардв»1 [ABП, фонд мин. иностр. дел, Азиатск. департ. 1857, д. 4, лл. 36-41, пер. с французского]. Это была сумма, выше которой Россия не рассчитывала получить даже в то время, когда вопрос о покупке колоний Соединенными Штатами был принципиально решен. Министр финансов считал, что «денежное вознаграждение должно быть не менее пяти миллионов долларов»2 [УЦГАЛ, фонд канцелярии морского министерства, 1858, д. 1, л. 19], т. е. на 2 200 тыс. долларов меньше, чем удалось получить по конвенции за уступку колоний. «Я употребил все возможные усилия, чтобы получить 7 милл. 200 тыс. долларов, – сообщал Стекл министру финансов Рейтерну. – Постепенно я довел г-на Сюарда до 6 миллионов с половиной, но он не желал итти дальше. На время переговоры были прерваны, но я держался стойко, и секретарь уступил»3 [Там же, фонд министерства финансов, канцелярия, 1866, д. 58/25, лл. 66-70, пер. с французского].

Последняя прибавка в 200 тыс. долларов была сделана притом условии, что продаваемая территория должна быть «свободна и очищена от отводов, привилегий, льгот, пожалований или владений соединенных компаний, корпоративных или некорпоративных, русских или других».

7200 тыс. долларов, полученные Россией за колонии, в общем составляли немногим меньше 11 миллионов рублей, ибо курс долларов в 1867 г. в среднем равнялся 1 руб. 50 коп. с небольшим.

По соображениям управляющего министерством финансов, представленным 31 августа 1868 г.1 [УЦГАЛ, фонд канцелярии морского министерства, распоряд. часть, 1860, д. 162, ч. II, л. 178], т. е. уже после ликвидации дел компании, последнюю следовало компенсировать за убытки: за водворение в Россию служащих компании и нарушение контракта всего 728 600 руб., за потерю в колониальном имуществе – 959 716 руб. С компании следовало взыскать ее долги казне, что вместе с процентами составляло 677 883 руб. 70 коп.2 [Оплата всех прочих долгов в России и за границей ложилась на компанию]. Таким образом, из всей суммы, полученной от Соединенных Штатов, компании за вычетом всех ее долгов причиталось получить 1 010 432 руб. 30 коп. Казне же в результате продажи колоний осталось чистыми более 9 с половиной миллионов рублей – сумма, конечно, незначительная, однако равнявшаяся более чем половине бюджета морского министерства, который в 1867 г. равнялся 16 миллионам рублей.

Говоря о материальной заинтересованности России в продаже своих колоний, нельзя также обойти молчанием косвенные указания в иностранной печати на какие-то переговоры по поводу предоставления займа России Соединенными Штатами.

«Русское правительство, – писал «Temps», – не так давно старалось продать петербургско-московскую железную дорогу – это ему не удалось, но путем продажи своих американских владений оно обогатит казну 7 милл. долларов и, кроме того, есть слухи, что Россия вступила с Соед. Штатами в переговоры насчет заключения займа»3 [«Temps», 1867. Цитирую по «Голосу», № 86, 1867].

Оформление договора о покупке Соединенными Штатами русских колоний в 1867 г. велось с величайшей поспешностью. «Обстоятельства, при которых была заключена сделка, как бы указывают на предчувствие будущей важности этой негостеприимной части Северо-Американского материка», – отмечает А. Бабин4 [А. Бабин. История С.-А. Соед. Штатов, СПб., 1912, II, 221].

«В пятницу вечером 29 марта, – рассказывает об оформлении договора сын государственного секретаря Сюарда, – Сюард играл в вист в гостиной, когда доложили о приходе русского посла. «У меня телеграмма, мистер Сюард, от правительства по кабелю. Государь дает свое согласие на уступку, завтра, если вы хотите, я приду в департамент, и мы можем договориться». В ответ на это сообщение, по словам сына, Сюард оттолкнул стол с картами и заявил: «Зачем ждать до завтра, мистер Стекл, давайте заключим договор сегодня»5 [F. Sеward. Seward at Washington as Senator and Secretary of State, N. Y., 1891, p. 348].

Были созваны секретари, и в присутствии председателя сенатской комиссии по иностранным делам Чарлза Сомнера в четыре часа утра трактат был подписан и послан на утверждение в сенат.

Слухи о продаже колоний Соединенным Штатам проникли в печать еще до опубликования договора, и отдельные газеты, в особенности «Голос» Краевского, попытались выступить с резкой критикой этого мероприятия. «Сегодня слухи продают Николаевскую железную дорогу, – писал «Голос» в передовой от 25 марта 1867 г., – завтра русские американские колонии. Кто же поручится, что послезавтра не начнут те же самые слухи продавать Крым, Закавказье, Остзейские губернии? За охотниками до покупки дело не станет»1 [«Голос», № 84, 1867].

Эта статья обратила на себя внимание цензуры, которая усмотрела в ней «как бы систематическое стремление редакции журнала к порицанию действий правительства».

На этом «крамольные» выступления русских газет против продажи колоний закончились.

Еще более резко против покупки Соединенными Штатами русских колоний выступила часть американских газет. Лишь немногие газеты, в частности «New York Herald», положительно оценили это событие.

«Смотря на предложенную Соединенным Штатам уступку русской Америки с известной точки зрения, – писал «New York Herald», – она кажется пустою и неважною; смотря на нее с другой точки – она без всякого сомнения оказывается важнейшею из международных сделок новейшего времени»2 [«New York Herald», 1867. Цитирую по «Голосу», № 104, 1867].

В другой статье тот же «New York Herald» вновь подчеркивал всю политическую важность продажи Аляски: «Уступка ее показывает на вероятность политического, торгового и военного союза, оборонительного и наступательного, между Россией и Соединенными Штатами, против Англии и Франции при предстоящем в будущем прилаживании равновесия власти в обоих полушариях» 3 [Там же. Цитирую по «Голосу», № 103, 1867].

Но большинство газет заняло принципиально иную позицию. Одна из авторитетнейших американских газет – «Tribune» – резко выступила против покупки русских колоний и с большим сарказмом подвергла критике политику Сюарда в этом вопросе. В статье, озаглавленной «Русское шарлатанство», «Tribune» дает едкое описание русских колоний «по представлениям» Сюарда: «По описанию Сюарда нет места в мире, подобного русской Америке. Приятный климат, совершенно теплый зимой, где эскимосы стремятся найти защиту в тени от палящей жары арктического лета. Страна покрыта сосновыми лесами, зелеными садами, цветущими по побережью, на котором помещаются также огромные поля пшеницы и ячменя, стада нерпы, белые медведи, айсберги, киты и золотые жилы – все вплоть до 60° северной широты. Все удовольствия и все необходимое для жизни собрано вместе и, по изучению г-на Сюарда, мы найдем белого медведя возлежащим на розах, ячмень, поспевающий на айсбергах, траву, обильно произрастающую на полях, по которой эскимосы ездят на санях»1 [«Tribune», 1867. Цитирую по вырезкам, хранящимся в УЦГАЛ, фонд канцелярии министерства финансов, 1866, д. 58/25].

В другой статье, посвященной этому же вопросу, «Tribune» заявляет, что «в истории дипломатии не было безумной глупости, подобной этому договору, и все же существует опасность, что план пройдет через сенат без огласки и без рассмотрения, чтобы быть признанным с незамедлительным успехом»2 [Там же].

Статьи «Tribune», появившиеся накануне обсуждения сенатом договора о покупке русских колоний, резко требовали отклонения заключенного соглашения: «Этот договор государственный секретарь стыдливо и боязливо публикует в своем обращении и просит сенат подтвердить, а народ одобрить... Мы уверены, что сенат скажет нет. Мы знаем, что народ скажет нет»3 [Там же].

Действительно, обсуждение договора в сенате внушало некоторые опасения русскому послу в Соединенных Штатах. Самая посылка официальной телеграммы о согласии правительства на продажу именно в конце марта была вызвана тем, что в это время уже заседал новый конгресс, состав которого сулил благоприятное для царского правительства разрешение вопроса о колониях.

Но и при новом составе конгресса оставались еще некоторые сомнения. «Я даже не уверен, – писал Стекл в том же письме, – что наше предложение будет принято, и предупреждаю о больших трудностях».

В начале кампании, поднятой в печати, казалось, что сенат не утвердит договора и дело окончится международным скандалом, ибо отказ сената от этого акта, как отмечал Стекл, «должен казаться в глазах света актом мало вежливым по отношению к императорскому правительству»4 [УЦГЛЛ, фонд канцелярий министерства финансов, 1860, Д. 58/26, лл. 66-67, пер. с французского].

Но все окончилось для царского правительства вполне благополучно. 18 апреля 1867 г. по н. ст. договор большинством 37 против 2 был принят сенатом, несмотря на то, что под ним была подпись Сюарда, «неумолимого врага 3/4 сенаторов». Произошло это, с одной стороны, как справедливо заметил Стекл, потому, что «оппозиция в сенате была не против договора, но против статс-секретаря», а, с другой стороны, потому, что вся сделка, как отмечает американский историк, «была пропитана ароматом подкупа»5 [P. Dulles. America in the Pacific. Boston, 1932, p. 92], и, таким образом, несмотря на бешеную кампанию газет, никаких эксцессов не последовало.

В русской литературе, почти не освещавшей вопрос о продаже американских колоний, естественно обойден и вопрос о подкупе, имевшем место при этой сделке. Несмотря на циркулировавшие слухи, до определенного времени, и американские исследователи всячески замалчивали это щекотливое обстоятельство.

«Обстоятельства, которые привели к передаче (русских колоний, – С. О.), до сих пор, по мнению многих, покрыты таинственностью, но я могу уверять читателя, – пишет американец Банкрофт, автор капитальной работы по истории Аляски, – что здесь нет никакой тайны. В дипломатических кругах даже такая простая сделка, как покупка куска земли, не завершается без обычных мудрых подмигиваний, шептанья и околичностей»1 [H. Bancroft. History of Alaska, S.-F., 1886, p. 595].

С появлением работ других американских исследователей в этом вопросе действительно не оказалось «никакой тайны». Dulles, работа которого, вышедшая в 1932 г., суммирует все сведения предшествующих авторов, прямо заявляет, что без подкупа некоторых конгрессменов трактат о покупке Соединенными Штатами Аляски мог встретить в конгрессе нежелательную оппозицию. «Точно, что случилось, мы не знаем, – пишет Dulles, –но не существует сомнений относительно того факта, что употреблен был подкуп, чтобы сгладить путь действия конгресса. Все дело было запятнано тем ароматом подкупа, который стал так знаком послевоенному Вашингтону»2 [F. Dulles. America in the Pacific, p. 92]. Dulles упоминает о телеграмме Стекла, рапортующего правительству об израсходовании большей части отпущенных ему «для секретных расходов» сумм, и, наконец, приводит наиболее убедительный документ, найденный среди бумаг президента Джонсона.

В этом документе президент, ссылаясь на слова Сюарда, рассказывает, что русский посол в связи с договором о продаже Аляски уплатил 30 тыс. долларов Джону В. Форнею (John W. Forney), 20 тыс. долларов Р. Дж. Уокеру (R. J. Walker) и Ф. П. Стантони (F. P. Stantony), 10 тыс. долларов Фадею Стевенеу (Thaddeus Stevens) и 8 тыс. долларов Н. П. Банксу (N. P. Banks).

Чем же, однако, вызывалось столь активное выступление прессы, в частности той же «Tribune», против утверждения сенатом договора о покупке русских колоний?

Это мало понятное на первый взгляд обстоятельство объясняется весьма просто, если учесть, что договор был внесен в сенат накануне выборов в отдельных штатах, и если принять во внимание, какие лозунги в стране были наиболее популярны.

Вывод о взаимосвязанности между выборной кампанией и выступлениями печати против покупки Аляски сделан нами на основании одной весьма откровенной заметки, промелькнувшей в этот период в «New York Herald». «Есть слухи, – говорится в ней, – что трактат не будет утвержден. Мы догадываемся, что слух этот был распущен с целью действовать на выборы в Коннектикуте, но так как выборы эти теперь уже кончены, то надеемся, что сенат будет в состоянии тщательнее обсудить вопрос, следует ли великой республике остановиться на своем громадном поприще или итти вперед к самому северному полюсу»1 [«New York Herald». Цитирую по «Голосу», № 103, 1867].

Таким образом, кампания, поднятая рядом газет и в частности «Tribune» против покупки русских колоний, очевидно, имела целью помочь на выборах тем кандидатам, которые в числе своих лозунгов выставили требование не отпускать ни одной копейки для территориальных приобретений и тем самым якобы гарантировать своих выборщиков от увеличения налогового бремени. Естественно, что в условиях послевоенного кризиса подобный лозунг мог иметь частичный успех. Но приходилось учитывать, что идея увеличения территории Соединенных Штатов за счет Аляски не лишена для определенных кругов известного обаяния.

«Tribune» прибегает к довольно неловкой инсинуации. Она сообщает, что русский царь якобы имел намерение передать Аляску Соединенным Штатам в виде подарка, так как она ему все равно не нужна и кроме хлопот ничего не приносит. «Это очевидно, – уверяет «Tribune», – и так же очевидно, что государственный секретарь Сюард знал этот факт. К несчастью для нашего казначейства и наших налогоплательщиков, нельзя приобрести дипломатической славы получением простого подарка. Вместо того, чтобы объяснить приобретение территории, готовой упасть к нам в руки в качестве чистого мерила помощи русского казначейства, г-н Сюард ведет переговоры относительно этого, расточает на это сумму в 10 миллионов долларов, таинственно облекает всю сделку в тайный договор, неожиданно появляется с ним в сенате после окончания очередной сессии конгресса и побуждает к немедленному одобрению договора»2 [«Tribune», 1867. Цитирую по вырезкам, хранящимся в УЦГАЛ, фонд канцелярии министерства финансов, 1866, д. 58/25].

Не случайной кажется нам в этом сообщении апелляция к «налогоплательщикам». Это и были те выборщики, которые опасались, как бы территориальные приобретения не отразились на их кармане.

Дальнейшее оформление договора о продаже пошло без задержек. 3/15 мая 1867 г. конвенция была ратифицирована царем, 8/20 июня состоялся в Вашингтоне обмен ратификаций, а 7/19 октября в Ситху прибыли правительственные комиссары. В тот же день состоялся спуск русского флага. Вместо с территорией Соединенные Штаты согласно 11 статье договора получили право собственности на все здания, не составлявшие частной собственности. Но так как казенных зданий в русских колониях не было, то вместо них были переданы все здания Российско-американской компании. Срок выплаты стоимости колоний устанавливался десятимесячный.

С продажей американских колоний царизм освободился от необходимости заботиться об их защите и снабжении. Однако приобрести себе в лице Соединенных Штатов союзника против Англии, о чем мечтало царское правительство, не удалось.

 

Источник: Окунь С. Б. К истории продажи русских колоний в Америке / С. Б. Окунь // Исторические записки. – М., 1938. – [Т.] 2. – С. 209-239