|
Начало мая 1865 года. Весна на острове Ванкувер, в городе Виктория,
в полном разгаре. Виктория - город цветов, вероятно, самый красивый
город в Канаде, по крайней мере в части Канады, примыкающей к
берегам Тихого океана. Могучее дыхание океана чувствуется всегда,
все время -.зимой и летом, создавая исключительно благоприятные
климатические условия на этом острове.
В апреле и мае - весна по календарю, но в Виктории, в сущности,
весна постоянно - всю зиму и все лето. Зимой нет морозов, и почти
никогда не идет снег, а летом нет жары.
В 1865 году Виктория едва ли могла называться городом. Скорее, это
была фактория грандиозного коммерческого предприятия -
Гудзон-Бейской компании, в то время конкурирующей с не менее
грандиозной Российско-Американской компанией, оперирующей на Аляске.
Виктория в климатическом отношении - рай земной. Трудно на земном
шаре найти место, которое можно сравнить с благословенной Викторией.
И в этом земном раю произошло убийство. Английские законы
справедливы и суровы. Человек, лишивший другого человека жизни, сам
должен был лишиться жизни.
На рассвете начинающегося чудного майского дня 1865 года во дворе
провинциальной тюрьмы в Виктории были повешены два «русских индейца».
Это были такувские колоши с островов Аляски, находившихся в русских
владениях. В Викторию весной приезжали эти «русские индейцы» на так
называемые «отхожие промыслы». Работали главным образом на
лесопилках. Здесь пристрастились индейцы к английскому зелью - виски
и джину. На Аляске русские власти отказывались продавать алкогольные
напитки индейцам, да и оружие им также не продавалось. Алкоголь и
оружие были опасной комбинацией для этих детей природы.
Пристрастились колоши к джину и после работы, вечерами, крепко
напивались. Не раз вспыхивали потасовки, поножовщина. Так было и на
этот раз. В пьяном угаре и, как настаивали индейцы на суде, «в
честной драке» полоснули кого-то ножами, да так, что он Богу душу
отдал.
Чины знаменитой Канадской конной полиции, так называемые «красные
мундиры», арестовали индейцев, виновных в убийстве. Закрутились
колеса правосудия. Судья в напудренном парике и длинной мантии вынес
обычный в таких случаях приговор - оба индейца были приговорены к
повешению, «пока не умрут».
На рассвете в день казни обоих приговоренных вывели во двор тюрьмы,
где уже была приготовлена виселица. За стеной, у ворот тюрьмы,
собралась толпа индейцев, угрожающе смотревших на чинов конной
полиции, стоявших у ворот и настороженно державших руки на кобурах.
На угловых башнях тюрьмы стояли тюремные охранники с винтовками
наготове.
Настроение толпы было грозное. Изредка раздавались крики:
- Их нельзя казнить. Они не преступники. Это была драка... честная
драка!
«Красные мундиры» отстегнули кнопки кобур и положили руки на
револьверы... «на всякий случай».
Толпа затихла. В тот же момент явственно раздался шум падающего люка
эшафота. Два тела повисли безжизненно на виселице.
Индейцы снаружи поняли, что казнь совершилась... зашумели, стали
размахивать кулаками, палками, копьями... Стали раздаваться угрозы
отомстить англичанам.
В тот же день все индейцы-колоши, работавшие в Виктории и
окрестностях города, демонстративно погрузились в свои байдары,
оттолкнулись от берега и отправились в обратный путь в свои селения
на островах Русской Америки.
На обратном пути на Аляску индейцам представился случай отомстить
англичанам за смерть своих друзей. Между Фортом Симпсоном и селением
Насс колошам повстречалась небольшая английская шхуна. Байдары
подошли к шхуне, и индейцы стали требовать от капитана, чтобы он дал
им мешок муки. Капитан отказался. Колоши бросились на шхуну и
схватили капитана и всю его команду, состоявшую из трех человек. Все
они были связаны, и начался грабеж.
Прошло полгода. В конце августа другая английская шхуна вошла в
пролив Дюк-Кларенса и стала на якорь. Англичане совершенно
безнаказанно занимались контрабандной торговлей с индейцами в
русских владениях Аляски, хорошо зная, что администрация Русской
Америки не имеет достаточных сил для охраны своих обширных владений.
Продавали контрабандисты колошам главным образом оружие и водку -
как раз то, что строго запрещалось русскими властями.
Как только корабль стал на якорь, к нему подошло несколько байдар с
колошами, сразу же взобравшимися на борт. Для того чтобы задобрить
колошей, капитан стал спаивать их водкой, чтобы потом продать свои
товары по выгодной цене.
Как видно, капитан перестарался и перепоил колошей. Индейцы,
опьянев, вспомнили, смерть своих товарищей, казненных в Виктории,
стали буйными и отказались покинуть шхуну. Капитан отдал приказ
поднять якорь и поставить паруса. Один из пьяных колошей решил, что
их хотят увезти в Викторию, подбежал к снастям и одним ударом ножа
перерезал фал.
Капитан выхватил револьвер и тут же пристрелил индейца. Остальные
колоши набросились на капитана и его команду, состоявшую из трех
белых матросов. Все они были убиты на месте. Бывшие на шхуне три
матроса из южных колошей быстро спустили шлюпку и исчезли. Шхуна
оказалась в руках пьяных индейцев, побросавших тела убитых в море.
Колоши тоже потеряли четыре человека убитыми. Довольные тем, что
отомстили за своих казненных товарищей, колоши отбуксировали шхуну к
берегу около селения Кеку.
Главный правитель русских колоний в Америке капитан 2-го ранга князь
Дмитрий Петрович Максутов только что вернулся с прогулки вдоль
берега залива. Он любил гулять по «губернаторской тропе», которая
шла далеко в лес, где когда-то находилась индейская деревня.
Старожилы Ново-Архангельска говорили, что по этой тропе часто гулял
еще первый правитель Русской Америки Баранов. С тех пор тропу и
стали называть «губернаторской».
Князь Максутов сел за письменный стол в своей резиденции и стал
лениво разбирать бумаги. Взгляд его остановился на депеше,
полученной от командира портов «Восточного океана» контр-адмирала
Казакевича. Нахлынули воспоминания о героической обороне
Петропавловска-Камчатского в 1854 году от нападения
англо-французской эскадры. Там, от полученных ранений, умер его брат
Александр, лейтенант флота. Прошло с тех пор почти 12 лет, и вот
опять, как живые, встали в памяти те дни. Он командовал тогда
батареей № 2, а брат был командиром батареи № 3.
Максутов подошел к книжному шкафу и достал с полки красиво
переплетенный том журнала «Морской сборник», в котором подробно
описывалось нападение англо-французской эскадры на Петропавловск,
геройская защита города и затем поспешное отступление врага. Немало
писалось и о нем лично.
Перелистал страницы. Прочитал о приготовлении города к защите. На
Камчатке узнали о разрыве с Англией и Францией только в июле. В
донесениях Камчатского военного губернатора контр-адмирала Завойко
сообщалось, что «фрегат «Аврора» и транспорт «Двина» поставлены были
в удобном месте в Петропавловской губе, и построены земляные
батареи, вооруженные орудиями, взятыми большей частью с наших
судов».
18 августа, через три недели после получения известий о войне, в
Авачинскую бухту вошла соединенная англо-французская эскадра.
Англичане и французы были уверены, что порт Петропавловск сдастся
без единого выстрела при виде могущественной эскадры.
Однако с русских батарей по кораблям противника было сделано
несколько удачных выстрелов, и эскадра отошла в сторону, вне
досягаемости русского огня, и стала на якорь. В тот день, когда
эскадра вошла в Авачинскую бухту, на флагманском корабле застрелился
командующий соединенной эскадрой английский контр-адмирал Прайс.
Очевидно, он заряжал свой пистолет и нечаянно спустил курок,
смертельно ранив себя. На эскадре наступило уныние, и в течение двух
дней неприятель не предпринимал никаких действий против
Петропавловска.
Только 20 августа начался обстрел и были сделаны приготовления к
высадке десанта. Десант оказался неудачным, и неприятель отступил с
большими потерями. В бою особенно отличился князь Дмитрий Максутов.
Перелистывая теперь страницы пожелтевшего журнала, князь прочитал
донесение о нем адмирала Завойко: «Командир батареи, князь Дмитрий
Максутов, хладнокровием своим и мужеством оказал в этот день
неоценимую услугу. Сберегая людей за бруствером в то время, когда
батарею осыпало ядрами, бомбами и гранатами, он сам подавал пример
неустрашимости, ходил по батарее и одобрял команду... Князь Максутов
посылал меткие выстрелы, распоряжаясь, как на учении: батарея
стреляла с расстановками, но метко, не тратя даром пороха; все
усилия трех фрегатов и парохода заставить замолчать батарею остались
тщетными».
Три дня неприятелю пришлось потратить на исправление своих судов,
поврежденных огнем русских батарей. 24 августа неприятель совершил
еще одну попытку обстрела русских батарей. В этот день погиб брат
Максутова. Его батарею засыпал град бомб. Орудийная прислуга была
перебита. Тогда князь Александр Максутов бросился к орудию и стал
сам заряжать и наводить его, пока не был смертельно ранен и не упал
с оторванной рукой.
Во время попытки высадки десанта на берег были повреждены почти все
английские и французские суда. Десант оказался катастрофическим для
неприятеля. 27 августа англо-французская эскадра снялась с якоря,
вышла в море и удалилась восвояси.
Немедленно после снятия осады князь Дмитрий Максутов был отправлен
для личного доклада в Петербург. И опять правитель Русской Америки,
перелистывая страницы «Морского сборника», с понятным волнением
читал: «Лейтенант князь Димитрий Максутов, прибыв в Санкт-Петербург
из Петропавловского порта 28 ноября 1854 года, представил Государю,
Великому Князю, Генерал-адмиралу английское знамя, взятое в
Камчатке, и донесение Камчатского Военного Губернатора Завойки об
отражении нападения на Петропавловский порт англо-французской
эскадры в августе сего года.
Его Императорское Высочество Сам изволил представить Государю
Императору в Гатчине в тот же день князя Максутова, который имел
счастие повергнуть к стопам Его Императорского Величества трофей,
взятый русскими моряками на берегах Восточного океана»...
В дверь постучали. Цепь воспоминаний была прервана. Вошел помощник
князя Максутова, капитан 3-го ранга Гавришев:
- Срочная депеша от колониального секретаря Британской Колумбии,
Дмитрий Петрович. Сообщение большой важности.
Правитель взял пакет. Стал читать. Жалоба была на такувских колошей,
разграбивших английскую шхуну, а также на индейцев селения Кеку,
убивших экипаж другой шхуны и разграбивших ее.
Максутов поднял глаза на своего помощника: - Безобразят колоши! А
кто виноват?.. Те же англичане, которые продают колошам ружья, а те
их потом бьют теми же ружьями. Слышал я, что такувские колоши мстили
за казнь своих односельчан, повешенных в Виктории. Конечно, это не
значит, что я их оправдываю. Убийство английских моряков и
разграбление их шхуны в наших водах создают международный инцидент,
который нам надо расхлебывать.
Он посмотрел опять на депешу:
- У нас нет достаточных сил здесь, в Америке, чтобы поддерживать
порядок по всей обширной территории Аляски, но... надо, конечно,
расследовать дело и наказать виновных. Вот возвращается на днях из
Кадьяка пароход «Константин», и я отдам распоряжение капитану
Линдфорсу пойти в проливы и расследовать на месте.
Пароход «Константин» пришел с большим опозданием, был задержан
сильными штормами и прибыл в Ново-Архангельск только 3 ноября.
Десять дней было потрачено на разгрузку разнообразных грузов. Только
14 ноября капитан Линдфорс смог поднять якорь, и пароход
«Константин» отправился в колошинские проливы, где находились
воинственные селения.
Через четыре дня пароход подошел к селению Кеку. Капитан сразу же
послал за вождями-тойонами, которые явились вооруженные до зубов.
Линдфорс видел, что они были весьма воинственно настроены, и знал
также, что сам он привлечь их к ответственности не может.
Нужно было действовать дипломатически, чтобы русскую команду не
постигла судьба англичан. Правда, колошинские тойоны отнеслись к
русским дружелюбно. Линдфорс стал расспрашивать их, почему они так
жестоко расправились с командой английской шхуны. Вожди откровенно
рассказали обстоятельства, уже знакомые Линдфорсу, объяснив, что все
произошло быстро и даже неожиданно из-за того, что капитан
английской шхуны вдруг поднял якорь и поставил паруса. Это вызвало
панику среди колошей, решивших, что их намереваются увезти в
английские владения. Это и привело к тому, что один из молодых
колошей рубанул по фалу грот-мачты и в ответ капитан шхуны застрелил
его. Результатом всего этого было убийство всей команды и
разграбление шхуны.
- Где шхуна теперь? - спросил Линдфорс. Тойоны молча указали на
селение.
- Пойдем, хочу посмотреть!
Шхуну капитан Линдфорс нашел в лесистой, закрытой бухте позади
селения. Она была вытащена на берег, лежала на боку. На шхуне не
было ни мачт, ни руля. Там же недалеко он нашел две пустые бочки
из-под водки и кое-какие судовые инструменты, бесполезные для
индейцев. На корме все еще можно было явственно различить название
судна: «Ройял Чарли» (Виктория). Линдфорс обыскал капитанскую каюту,
в которой не нашел никаких бумаг. Не было даже корабельного журнала.
Словом, он не мог установить даже имени капитана или судовладельца и
какой груз находился здесь.
Окончив расследование, капитан Линдфорс покинул Кеку и отправился в
другое селение Таку.
На пароход сразу же явились местные колоши. Они, как и в Кеку, были
в полном вооружении. И опять с русскими они обошлись очень
миролюбиво и выразили желание вести с ними торговлю.
На расспросы капитана об инциденте с английской шхуной ответ был тот
же самый - виноваты во всем англичане.
Получив донесение капитана Линдфорса, князь Максутов решил послать в
главное правление подробный рапорт с описанием положения в колонии.
Он прекрасно понимал, что был не в состоянии удовлетворить
требования колониального секретаря Британской Колумбии, и поэтому
решил отписаться и передать разрешение этой проблемы главному
правлению колонии.
Долго, далеко за полночь, горел огонь в кабинете правителя в
«Барановском замке» в этот вечер. Максутов сидел за своим письменным
столом и быстро строчил пером. Нужно было четко объяснить правлению
положение здесь так, чтобы там, в Петербурге, имели полную картину
того, что он мог делать и чего не мог.
Относительно самоуправства колошей он писал: «Подобные беспорядки в
колошинских проливах, если останутся не наказанными на этот раз,
могут повториться и в будущем, в еще больших размерах. Нельзя, мне
кажется, обвинять кекувских колошей, которые были напоены капитаном
шхуны и начали резать его и команду, защищая себя, но все-таки они
не должны были трогать товаров».
Взял новое перо, задумчиво повертел его в руках... подумал... потом
опять решительно застрочил по бумаге: «Такувские же колоши, я
полагаю, кругом виноваты: грабить шхуну только за то, что им
отказали дать мешок муки, не было никакого повода, Если этот
поступок их будет оставлен без внимания, то это подаст им повод к
большим своевольствам...»
Опять задумался... ведь если принимать меры, то меры должны быть
решительными... Так и написал: «...но еще хуже, если против них
будут приняты полумеры или меры нерешительные; подобные действия
раздражают их еще более».
Князь сердито бросил перо... «О чем я говорю? - прошептал он
сердито. - Ведь мои руки связаны... у меня нет достаточных сил даже
для того, чтобы захватить индейских тойонов!..» Поднял перо, макнул
в чернильницу: «Главному правлению, конечно, известны средства,
имеющиеся в распоряжении главного правителя, и потому оно может
безошибочно заключить, что средств, имеющихся в настоящее время,
совершенно достаточно, чтобы содержать в должном порядке и
повиновении колошей, живущих под стенами крепости (что и соблюдается
в настоящее время)».
Здесь он немного поколебался. Надо было совершенно ясно осветить и
описать имеющиеся у него возможности: «...но одних компанейских
средств недостаточно, чтобы держать в порядке и повиновении колошей,
разбросанных по всем многочисленным проливам, а тем более наказывать
за их проступки».
Конечно, он мог послать несколько судов в селение колошей, захватить
тойонов и других индейцев, виновных в убийствах, но это будет
горящей спичкой, брошенной в пороховой погреб... Результаты будут
страшными. Поднимется восстание всех индейцев.
«Нетрудно разгромить какое угодно селение, - писал он, - взять и
наказать несколько человек, но невозможно отвечать за последствия».
Князь понимал, что разгром индейских селений может повести к полному
разрыву в дружеских отношениях между колошами и русскими. Эти
отношения создавались трудом многих правителей и их сотрудников еще
до него. Процесс был долгий, мучительный, и к настоящему времени
индейцы находились в самых дружеских отношениях с русскими. Было ли
благоразумным одним ударом разрушить работу многих лет и, в
сущности, вступить на тропу войны, вероятно долгой и кровопролитной.
Он в этом духе и писал правлению:
«В настоящее время мы находимся в самых мирных отношениях со всеми
колошами, и эти благоприятные отношения следует поддерживать
всевозможными мерами».
Достаточно ли понимают в Петербурге серьезность положения здесь, в
Русской Америке? Надо объяснить, что, если начнутся военные действия
против колошей, небольшие селения русских, разбросанные по проливам
и заливу, подвергнутся разгрому и люди будут подвергнуты мучительной
смерти. Мозг сверлила настойчивая мысль: достаточно ли и понятно ли
он объяснил положение?
Опять макнул перо в чернильницу: «В настоящее время дела в проливах,
кажется, принимают серьезный оборот. Если против такувских колошей
будут приняты нерешительные меры, то этим обнаружится наше
бессилие... Конечно, нельзя ожидать со стороны их открытого
нападения, но они могут нанести большой вред, особенно летом, когда
наши небольшие партии рабочих разбросаны по всему заливу...»
В таком духе он и закончил составление депеши: «Донося о сем
Главному Правлению, я имею честь присовокупить, что я со своей
стороны считаю неблагоразумным принимать какие-нибудь меры без
посторонней помощи, а потому в надежде, что Главное Правление
снесется с начальником эскадры Тихого океана или губернатором
Амурской области, оставляю это до получения уведомления от Главного
Правления, которое надеюсь получить осенью этого года...».
Конец письма понравился князю. Он удовлетворенно прочел его и
приказал начисто его переписать.
Письмо шло долго в те времена. Проходили недели и даже месяцы,
прежде чем депеша из Ново-Архангельска доходила до Петербурга. Так
же долго шли письма из Петербурга в Русскую Америку.
Подошла золотая осень 1866 года, а за ней и зима. Приближался новый,
1867 год - тот год, в котором была решена судьба Русской Америки.
Ответа на запрос Максутова получено не было. Как видно, правлению
компании было не до жалоб колониального секретаря Британской
Колумбии. Судьба индейцев-колошей, убивших английских моряков, была
положена под сукно. В Петербурге в это время решался вопрос
первейшей важности - отказ от русского владения обширной Аляской и
Алеутскими островами и продажа их Соединенным Штатам.
30 марта 1867 года в Вашингтоне российским посланником Стеклем и
государственным секретарем США Сьюардом было подписано соглашение о
продаже Аляски, и 20 июня тексты ратифицированных грамот были
обменены в Вашингтоне. Оставалось официально передать территорию
Аляски представителям США, что и было сделано в Ново-Архангельске в
дождливый день 18 октября 1867 года. Аляска стала американской
территорией. Князю Максутову не нужно было больше беспокоиться о
судьбе колошей. В сутолоке передачи власти на Аляске преступления
индейцев были преданы забвению.
Роквилл, Мэриленд |