|
Жизнь сего гражданина не только достопамятна
и занимательна, но и поучительна для тех,
кои беспристрастно ценят людей, действительно
полезных Отечеству по заслугам, не взирая на их
происхождение.
Кирилл Хлебников
1
Он родился в городе Каргополе в 1746 году, в городе древнем,
небольшом, но упоминаемом еще в летописях 1447 года, когда здесь
нашел убежище Дмитрий Шемяка, спасаясь от преследования великого
князя Василия Темного. К тому времени, когда 34-летннй Баранов его
покинул, это был уездный город Олонецкой провинции Новгородского
наместничества. Известно, что жителей в Каргополе было в те поры
2712 человек, из них потомственных дворян было 130, личных 209,
духовного звания особ – 110, почетных граждан – 33, купцов – 74,
мещан – 1570, крестьян – 370, военнослужащих – 113, отставных – 32,
нижних чинов и запаса – 48, иностранцев– 1, разночинцев – 11. Этот
статистический перечень, помещенный в старинной энциклопедии, дает
точное представление о глухом уголке России, о маленьком городке, со
своим размеренным бытом, неплохо развитой торговлей, военным
провинциальным флиртом, пожарным оркестром в городском саду,
полусельским существованием.
О детстве и юности Александра Андреевича Баранова мало что известно,
разве что, по свидетельству хорошо знавшего его Кирилла Тимофеевича
Хлебникова – ученого, путешественника, писателя, исследователя
Русской Америки, – а с 1818 до 1832 года – правителя
Новоархангельской конторы в российских тихоокеанских владениях, –
ясно, что был Баранов одним из зарегистрированных энциклопедией
семидесяти четырех купцов, что «производил торговые дела свои в
Москве и С.-Петербурге до 1780 года», да что был к этому времени уже
женат и имел дочь. Эти первые годы его жизни и доныне неизвестны
исследователям истории и географии России, более того, человеку,
столь много сделавшему для славы и богатства Отечества, не нашлось
места в большей части лексиконов и дореволюционных энциклопедий, он
не упомянут даже в восьмидесятитомном и наиболее полном
энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, о нем, как ни странно,
ни строки в нашей вышедшей до войны Советской Сибирской
Энциклопедии.
«Этот необыкновенный человек, – пишет в книге «Вечные следы»
самобытный писатель и краевед Сергей Марков, – познал нашу землю во
всем ее многообразии – от голубых льдов Чукотки до коралловых рифов
Гавайских островов, от родного Каргополя до сумрачных индейских
лесов Аляски. Блистательная и трудная жизнь!
Баранов дружил с королями цветущих земель в Океании и с индейскими
вождями Северной Калифорнии. Владетель Сандвичевых островов дарил
ему драгоценную мантию, в которой ходили только гавайские короли.
Индейский вождь Котдеян, прощаясь с Барановым, плакал, как ребенок,
а суровые капитаны-пираты Ост-Индской компании плыли из Калькутты к
берегам Аляски иногда только для того, чтобы увидеть в
Ново-Архангельске сказочного Баранова»1.
Первые известные нам факты биографии Александра Андреевича Баранова
относятся уже к Иркутску, где он появился в 1780 году, когда по всей
России уже слышалось имя Шелихова, рассказывались правда и вымысел о
несметных богатствах, которые можно получить, вступив в его
компанию, а также о мужестве, отваге и выносливости, кои необходимы
для этого нового дела. Видимо, Баранов был человеком, имеющим уже в
свои тридцать четыре года и достаточный коммерческий опыт, и
образование, ибо известно, что в Иркутске он, почти тотчас же после
прибытия в сей сибирский город, занял место управляющего стеклянным
заводом и пивоварнею у купцов Василия Ивановича Ситникова и Алексея
Евсеевича Полевого. Этот, последний, нам особенно интересен, потому
что он ––отец Николая и Ксенофонта Полевых, чья литературная и
особенно журналистская деятельность весьма приметна в истории
русской культуры, а также первой сибирской писательницы Екатерины
Авдеевой-Полевой, известной также, как автор знаменитой книги
достойной русской хозяйки, кулинарные секреты которой и до наших
дней не дают покоя неисправимым гурманам... Но... каждому рассказу
свое место.
Баранов занимался также казенными подрядами и доставками, между тем
будучи чрезвычайно занятым деловым человеком, не чуждался и
коммерческой теории, благо в доме Полевых была редкая по
разнообразию хозяйских интересов библиотека. Энергия его была
неиссякаемой, знания прочны, из Иркутска он посылал в Вольное
экономическое общество заметки, поражавшие обилием наблюдений и
точностью выводов, посему в 1787 году он был избран действительным
членом этого общества.
Шелихов приметил нового человека, не так уж велик был Иркутск, чтобы
дельный работник не возбудил любопытства, они познакомились,
вероятнее всего, у Полевых, которые имели свой пай и в шелиховском
предприятии: невысокого роста, худощавый, но сильный и крепкий, и
чрезвычайно живой каргополец пришелся Григорию Ивановичу по душе.
«Г. И. Шелихов, возвратясь тогда из путешествия к берегам Америки, –
пишет в единственной обстоятельной биографии Баранова, изданной в
1835 году, К. Т. Хлебников, – искал достойного и способного человека
для управления Колониею, которую он основал в Кадьяке. Он предлагал
Баранову принять на себя таковую обязанность, однако по своим
обширным торговым предприятиям сей последний не мог согласиться на
его предложение»2.
К этому времени мы видим Баранова уже в роли иркутского купца.
Скопив основной капитал, он взялся было за торговлю с чукчами и
коряками, обменивая муку и порох на меха и кость, неплохой доход
давал винный откуп: чем больше спивался мужик-сибиряк, тем больше
денег получал откупщик, отдавая государству небольшую толику из
своих прибылей. В свое время декабристы, сосланные в Сибирь, назовут
винный откуп двойным грабежом – н народа и государства. Но до этих
дней еще далеко. Буквально через год после разговора с Шелиховым
каргопольца постигла неудача: в Анадыре был убит и ограблен его
приказчик, весной 1790 года в Якутске, куда отправился Баранов
проверить дела свои по питейному откупу, он обнаружил также полное
расстройство, невыгодный оборот приняли и его сделки в Иркутске и
вкруг города. Так печально завершилось десятилетие его пребывания в
Сибири, столь заманчиво начавшееся. И тут он принял приглашение
Григория Ивановича Шелихова, который, как мы уже говорили,
симпатизировал этому энергичному и умному человеку. По вступлении
Александра Андреевича в службу компания выплатила ему достаточно
высокое жалование, большую часть которого отправил он своей семье в
Каргополь.
В августе 1790 года Баранов добрался до Охотска, встретился с
Шелиховым, они уговорились, что новому управляющему будут
выплачивать за руководство колониями десять полных суховых паев (вся
оплата трудов праведных была натуральной – каждый получал
определенное количество «паев», на которые делились добытые в
мытарствах по островам меха), а уже 19 августа галиот «Три
святителя» под командой штурмана Бочарова, «лучшего мореплавателя в
тамошних местах», как замечает К. Т. Хлебников, вышел из Охотского
порта.
Изначальное плавание Баранова по просторам океана было неудачным.
После первой же болтанки бочки с пресной водою дали течь, беда
пришла неожиданно, но властно, она уменьшила резко дневной рацион,
вскоре приходилось на человека четыре невеликих чарки в сутки, потом
три, потом две... начались болезни, далеко не все из пятидесяти двух
пассажиров могли вынести такой скудный питьевой паек. Пришлось
прервать путь на Кадьяк и направиться к Уналашке.
28 сентября знаменитый шелиховский корабль «Три святителя» бросил
якорь в бухте Кошигинской, два дня запасали воду, можно бы и
продолжать плавание, но мощный шторм налетел вдруг на остров, сорвал
судно с якорей, волны прошли по его палубе, слизывая принайтованные
грузы, обрывая канаты, выламывая крышки люков. Судно начало
заполняться водой; люди, спасая имущество, метались между галиотом и
берегом, на шестой день мощный шквал подхватил «Трех святителей», с
налету ударил о скалы... Океан почти ничего не вернул промысловикам,
спасти удалось самую малость. Грозило затяжное бедствие, и едва
утихла буря, Баранов послал верного человека с пятью алеутами на
Кадьяк, но на байдары напали жители Аляски, команда погибла, а
посланец Баранова после сильной перестрелки один на байдаре ушел в
море и едва добрался до ближайшего острова, о плавании его на Кадьяк
и думать было нечего.
Надо было готовиться к зиме. Вот как описывает ее тот же К. Т.
Хлебников со слов Баранова:
«Баранов отправил людей в разные места по острову для стреляния
тюленей и сивучей и для сбора кореньев, коими можно бы питаться в
продолжение наступившей зимы. Несчастия уравнивают состояние людей.
Он сам подобно спутникам своим жил в земляной, наскоро построенной
юрте и питался травами, кореньями, китовиной и раковинами. Юкола
(сушеная рыба), получаемая от алеутов, была для них лакомством.
Только в большие праздники они роскошествовали: варили из ржаной
муки жидкую похлебку, называемую промышленниками затуран, и делили
ее поровну. Баранов, описывая положение свое, говорит: «Зиму я
проводил в большой скуке, а паче – когда погода была дурная.
Случалось иногда по два месяца сряду продолжалось ненастье и не
можно было никуда выйти; но, впрочем, ни одного ясного дня не
упускал, чтобы не ходить с ружьем, от коего довольствовался без
нужды пищею. В одну из сих прогулок я попал в поставленные для
лисицы кляпцы и был ранен, но неопасно». В другом письме к друзьям
своим он писал: «Соль варил сам прекрасную, белизною подобную снегу,
и тою иногда рыбу, иногда мясо нерпичье и сивучье осаливал. Масленую
всю постились истинным постом, а на чистой понедельник выкинуло
часть кита и тем разговелись. В продолжение первой недели убили трех
сивучей и потом уже не видали нужды. Я привык не упоминать ни о
хлебе, ни о сухарях»3.
В довершение несчастья у Баранова началась тяжелая лихорадка. То его
томила жара, он в полубреду скидывал с себя шкуру, приспособленную
под одеяло, и тогда лихой ветер, пробивающийся сквозь непрочные
стены временного жилья, леденил его, то вдруг внутренний мороз
колотил его беспрестанной дрожью, тогда он требовал, чтобы набросили
на него все, что можно, но холод не уходил, разливался по телу,
сжимал ребра, казалось, выкручивал ноги. Бред соединялся с явью,
сознание работало странно, сливая в единое и то, что видели глаза и
слышали уши, и то, что мерещилось.
Каргопольский купец, иркутский откупщик, впервые попавший в оборот,
не имевший опыта ни в плавании по морям-океанам, ни вот в таком
таборном житье под ливнями, ветрами, снегом и стужей, он уже здесь
проявил и хладнокровие, и спокойствие, и волю, и мужество, которые
потом вошли в легенду.
Пренебрегая болезнью, он трудился: обдумывал будущее, вел упорно
повседневные записи, строил планы управления Русской Америкой, в
которые входили непременным условием и создание прочных русских
заселений, и строительство верфей, чтобы корабли не перегонять сюда
с Камчатки, а ладить здесь, и обретение дружбы с местным населением
«не страхом и угрозами, но ласкою и снисходительностью».
Архивы сохранили записи Александра Андреевича, сделанные той
безжалостной зимой на Уналашке:
«Остров Уналашка продолговатую имеет фигуру, с большими мысами и
бухтами; длины с запада на восток от пролива Умнацкого до
Корабельной гавани по северную сторону подле берегов с 200 верст, в
поперечнике местами между бухтами от 5 до 15, а в самых толстых
перешейках от 20 до 30 верст. Изнаполнен горами, утесами и
высочайшими хребтами оных; есть также низменные и песчаные берега и
бухты. Горы состоят из диких каменьев и сланцев: песчаного,
глинистого и иловатого, грубого шифера с похожею на содержащую медь
зеленью и синевою в расщелинах. Подле речек, из гор упадающих,
есть–в изобильном количестве железо, содержащее охряные глины и
пески железистые»...4
Впрямь можно подумать, что пишет заметки не купец, а натуралист,
географ и геолог, ибо и далее подробно рассказывается о полезных
ископаемых, о вулканах, «о произведениях земли, рек и морей», ярко
описывается «образ жизни и упражнения диких», прилагается «Табель о
числе людей и байдарок».
Приводя «Замечания г. Баранова об Уналашке» в своих «Записках»,
долгие годы пролежавших в архивах и лишь в 1979 году увидевших свет,
К. Т. Хлебников замечает: «Точность замечаний г. Баранова
относительно местностей подтверждена наблюдениями капитана Сарычева
(адмирал Г. А. Сарычев написал книгу «Путешествие флота капитана
Сарычева по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и
Восточному океану», изданную в Санкт-Петербурге в 1802 году), но о
нравственности и умственных способностях алеутов каждый из них имел
свои мысли, совсем различные. Один внимал чувствам путешественника
из любопытства, а другой, поневоле оставаясь между ними, имел
свойство собирателя и более мог приметить. Время изменяет образ
жизни и самые нравы бывших тогда дикими островитян, и тем любопытнее
известие о первобытном состоянии»5.
И в самом деле, говоря об обычных взаимоотношениях мужчин и женщин,
Баранов записывает: «Рождение младенца, соединение с девкою или
взятие на содержание свое, также и погребение умерших исполняется
без всяких обрядов. Девку берет по согласию и держит, сколько хочет,
и расходятся тогда, когда тот или та не пожелают жить соединенно,
без всего. Девки ранновременно попускаются к распуту и без всякого
зазрения отдаются всякому, да и мужья попускают на то – родникам и
гостям приезжающим теми служат»6. Путешественник спокойно
констатирует такую черту быта, Баранов же задумывается: компания
призвана не только добывать морского зверя, если она хочет
обосноваться здесь навечно, ей нужно заботиться и о нравах, и, уже
выбравшись с Уналашки и занимаясь каждодневными делами русских
колоний, Александр Андреевич пишет Шелихову письмо, в котором просит
«прислать ученого священника, смиренномудрого, а не суеверного и не
ханжу». Три слова: «смиренномудрый», «не суеверный» и «не ханжа» – а
ведь это характеристика и Баранова и церкви той поры.
Зима на Уналашке не прошла даром. Оказавшись наконец на Кадьяке,
Баранов с планомерной отвагой приступает к исполнению тщательно
продуманного плана.
И в самом деле, что представляет собой Русская Америка?
Сколько уже исписано бумаг, сколько подано рапортов, сделано
записок, отослано в Иркутск ведомостей, а кто знает, например,
каково количество жителей острова Кадьяк, на котором расположена
сейчас контора правления компании? Никто не знает. Уменьшается
количество зверя на разведанных островах, потому что и до
сегодняшнего дня бороздят просторы не только компанейские суда, но и
корабли иркутских, не пожелавших сотрудничать с Шелиховым купцов, но
и английские бриги. Где расположены неразведанные лежбища морских
котиков, каланов, нет ли совсем поблизости таких заповедных мест?
Никто не знает.
Баранов снаряжает одну за другой команды, которые на байдарках
отправляются в разные стороны от Кадьяка на разведку промыслов, и
вскоре круг охоты расширяется. Он сам отправляется в путешествие
вокруг Кадьяка, начинается первая в истории этих мест перепись
населения: с удивлением узнает сам Баранов, что только на острове,
которым он правит, живет 6206 человек! 3221 «мужеска пола» и 2985 «женска
пола». Так постепенно переписывается население всех русских
владений.
До сих пор корабли строились на Камчатке, затем, загрузившись там
товарами и предметами первой необходимости, отправлялись на Кадьяк.
Если судно не доходило по назначению, разбитое цунами о скалы или
смятое сулоем – столкновением двух противоположных течений или
ветров, вызывающим хаотическое волнение, с которым парусный корабль
справляется редко, жители оказывались не только без товаров, но и
без средств передвижения по волнам океанским. И Баранов строит
первый в истории Русской Америки корабль, созданный здесь же, в
бухте Вознесения, а не присланный из России. Вскоре устраивается
судоверфь на малом, лежащем близ Кадьяка, островке Еловом, и вслед
за «Фениксом» спускаются на воду «Дельфин» и «Ольга», видимо, святые
имена, которые давали первым кораблям, не оправдали себя, небеса
были плохой защитой перед водной пучиной.
В 1794 году Баранов снарядил отряд для следования к берегам Аляски
под управлением Пуртова и Куликалова, опытных мореходов, испытавших
счастие при плавании Прибылова и во многих других походах, отряд был
усилен местными жителями – чугачами и составлял немалую силу – 500
человек. Отряд вернулся с большой добычей и, главное, привез
подтверждение мыслям Баранова: берег удобен для застройки, бухта
позволяет сделать отстойник для кораблей в бурю, значительно легче
устроить склады, готовить экспедиции, чем у мыса Святого Ильи, куда
намеревался перенести заселение и где предлагал построить верфь
Шелихов. Направляя в Якутат отряд за отрядом, Баранов постепенно
обживает новое место, он пишет Шелихову: «Дела мои откроют вам, что
ежели не из лучших мое учреждение хозяйства, то по меньшей мере и не
из последних. Сам я не прикасаюсь ни к нитке, ни к шерстине и своего
не жалею раздаривать добрым, верным и усердным в должностях людям,
как русским, так и иноверцам и аманатам. И вам, кажется, жаловаться
на излишние расходы не было и нет причины»7.
Между тем приходят в Кадьяк посланные Шелиховым два корабля – «Три
святителя» и «Екатерина», привозят 130 человек промышленных, в числе
их 30 семей поселенцев – мастеровые и земледельцы, приписанные к
Русской Америке каторжане – что и говорить, русские поселения
«облагодетельствованы» матушкой императрицей.
Прибывают и священнослужители: архимандрит Иоасаф с десятью
духовными особами, большую часть из которых вскоре придется выслать
в Иркутск, ибо погрязли отцы святые в пьянстве и грехах прочих, и
лишь глава миссии Иоасаф станет Баранову верным другом и помощником
«в исправлении нравов», будет соответствовать идеалу Александра
Андреевича, ибо будет «смиренномудрым, а не суеверным и не ханжой».
А иеромонах Ювеналий с таким рвением начнет насаждать силой
православную веру, вершить именем церкви насилие и несправедливость,
что будет убит аборигенами.
3
На корабле прибыл из Иркутска же присланный Шелиховым некто
Поломошный, назначенный управителем нового заселения.
Хоть и непросто, замыслы Баранова становились делами, он испытывал
гордость при виде качающихся на волнах новых кораблей, сработанных
здесь, и горевал, когда байдара с 14 русскими и большой добычей
бурной осенью затонула, и никому спастись не удалось, а каждый
человек, тем более опытный, не раз ходивший на охоту промысловик был
ценнее золота и самой байдары, сшитой из огромной шкуры сивуча. Он
гордился и тем, что все больше и больше местных племен, или, как
здесь говорят, жил, вступают в добрые отношения с русскими, доверяют
поселенцам и особенно прочно уважают его, Баранова, и огорчался,
если силой оружия приходилось отстаивать свою жизнь и жизнь своих
подчиненных. А такие случаи были, особенно после посещения островов
или берегов Аляски англичанами или американцами, которые продавали
местным жителям огнестрельное оружие и натравливали их на русских.
«Однажды, – вспоминает К. Т. Хлебников, – остановясь против острова
Сукли, Баранов отправил байдару осмотреть все кругом, а сам в
ожидании возвращения посланных расположился на берегу в палатке.
Среди глубокой и мрачной ночи, когда все спали, отчаянный крик
часовых при нападении диких внезапно возвестил тревогу. Русские
бросаются к ружьям и, в темноте отражая нападающих, встречают
величайшее упорство, не зная, с кем имеют дело? Сии нечаянные
неприятели были якутатские колоши, приставшие скрытно к берегу; они
искали чугач (эти два племени постоянно враждовали, и со временем
русским удалось их в какой-то степени примирить. – М. С.) и
неожиданно напали на русских. Колоши были одеты в воинские доспехи,
состоящие из деревянных лат, крепко обвитых китовыми жилами. Лица
покрывались масками, изображающими морды медведей, тюленей и других
животных, поражающих ужасным видом; на голове были высокие и толстые
деревянные шапки, прикрепленные к прочим уборам ремнями. Оружие их
состояло из копий, стрел и двухконечных кинжалов. Русские метили
более стрелять в головы; но пули, пробивая высокие шапки, не
наносили вреда. Чем более они усиливали огонь, тем ожесточеннее
кидались новые толпы нападающих. Число русских было невелико, силы
их чувствительно ослабели, когда осталась в живых только половина;
но взамен усугублялось рвение мстить за убитых товарищей или пасть
на–трупах многочисленных врагов. Колоши, встретив неожиданно сильный
отпор огнестрельным оружием, наконец уступили, имея превосходство в
силах (не менее пяти на одного) и выгоду внезапного нападения на
сонных: они не могли одержать поверхности и предались бегству»8.
Баранов докладывал Шелихову:
«У меня убито двое русских и 10 человек алеутов, но оставшись еще с
15 человеками, с помощью божиею разбил и прогнал отменных
ратоборцев, оболченных (облаченных – М. С.) вкруг деревом и
прикрытых многими бронями. Их было шесть байдар (в байдару вмещалось
до 25 человек. – М. С.), наполненных удальцами, и напали в глубокую
ночь, однако ж усмотрены были стражею. Три часа производили по них
беспрерывный огонь до тех пор, пока отогнали. Колош пало на месте 12
человек; но следы крови показывались на версту и доказывали немалый
урон, так что прибыли они в 6 байдарах, а возвращались только в
пяти»9.
4
20 семей посельщиков, 30 промышленных (охотников) вместе с
управителем Поломошным на судне «Три святителя» были отправлены в
Якутат, но, завидев колош на берегу залива, партия струсила,
проплыла мимо, хотя колоши были настроены мирно, но когда команда
галиота отпраздновала труса и когда на галере «Ольга» сам Баранов
прибыл в Якутат, колоши, положившись на грозную мощь выменянных у
иностранцев ружей, попытались уже напасть на отважного правителя
колоний. «Мы доказали им своим малолюдством, что они обманулись...
мы вызывали их испытать свои силы и удачу против нас, и я в
доказательство показал им проворство и меткость наших орудий... и
потом уже начали жить с ними дружески» 10.
Забегая вперед, скажем, что не только столичного, но и обыкновенного
заселения в Якутате так и не получилось, – тому много причин, среди
которых не последнее место занимает бездарность и трусость
управителя Поломошного. Не без его содействия к Шелихову уходят
поклепы на Баранова, он вынужден оправдываться перед компанией, и,
надо отдать должное, делает Александр Андреевич это спокойно,
достойно, как и подобает правителю. Оправдываться ему непросто:
гибнут байдары, умирают люди от цинги на дальних островах, компания
не имеет достаточных сил для того, чтобы доставить на острова самое
необходимое, даже в конце века, когда уже была утверждена
Российско-Американская компания правительством, по горьким
воспоминаниям очевидцев, промышленники порой должны были носить что
попало – мужчины женскую одежду и обувь, за неимением другой.
Непросто было, управлять раскиданной в недружелюбных и диких
просторах океана островной империей, «Американским уездом Иркутской
губернии».
Только к осени 1795 года дошло до Баранова известие о смерти
Шелихова. Его жена Наталия Алексеевна и главный компаньон Иван
Голиков извещали Баранова о случившемся и просили остаться его в
Америке, по крайней мере, до тех пор, пока не прибудет для
управления соединенной компанией (в нее теперь вошла и компания
иркутских купцов) акционер Емельян Ларионов.
5
ИЗ УКАЗА ПАВЛА I ПРАВИТЕЛЬСТВУЮЩЕМУ СЕНАТУ
Петергоф, 8 июля 1799 г.
«Польза и выгоды, проистекающие для империи нашей от промыслов и
торговли, производимых верноподданными нашими по Северо-Восточному
морю и в тамошнем крае Америки, обратили на себя наше монаршее
внимание и уважение. Почему, принимая в непосредственное
покровительство наше составившуюся по предмету оных промыслов и
торговли компанию, повелеваем ей именоваться: под высочайшим нашим
покровительством Российская Американская компания, и соизволяем,
чтоб в подкрепление предприятий сей компании возможные со стороны
военных начальников пособия нашими сухопутными и морскими силами по
требованиям ее чинимы были на ее содержание. К руководству же и
вящее облегчение и ободрение сей компании составлены для нее правила
и содержание всемилостивейше даруемых от нас ей от сего времени на
20 лет привилегий. Оба сии нами утвержденные постановления (в
подлинниках этих документов император поставил свою подпись и
резолюцию: «Быть по сему». – М. С.), равно как и Акт, учиненный в
Иркутске 3 августа 1798 г. между существующими ныне компанионами,
удостоившийся нашего благопризнания во всех его стадиях, которые
оными правилами не отменены, препровождая в сенат наш, повелеваем,
заготовя по содержанию помянутых привилегий надлежащую грамоту,
вознесть ее к подписанию нашему и учинить вообще все зависящие от
него распоряжения»11.
В тот же день новый император подписал еще один указ, где говорилось
уже и о привилегиях семьи Шелихова, что, кстати сказать, означало
окончательную победу предприимчивой Наталии Алексеевны над всеми,
кто пытался перехватить у нее дело, а сеча была зла и велика.
«Снисходя на прошение вдовы дворянки Шелиховой, – говорилось в этом
документе, – повелеваем, чтоб до совершеннолетия сына ее со стороны
семейства их находился опекун или поверенный в числе четырех
директоров, положенных для управления делами под высочайшим нашим
покровительством Российской Американской компании, жалуя
всемилостивейше сие право из уважения, что муж ее был из
первоначальных заводителей сей торговли».
Первыми директорами компании утверждаются иркутские купцы первой
гильдии Яков Николаевич и Дмитрий Николаевич Мыльниковы, Семен
Старцев и зять Шелихова – Михайло Булдаков, тот самый, что взял на
себя основные хлопоты по приобретению на Урале мрамора, превращению
его в «мавзолей» покойного тестя, установке памятника в ограде
Знаменского монастыря.
16 сентября 1799 года иркутское купечество торжественно отметило
день получения привилегий Российско-Американской компанией, вновь
испеченные директора были приведены к присяге, на святой книге
клялись они верой и правдой служить государю и компании, но
буквально через несколько месяцев уже возник первый конфликт между
компанией и директорами, и двое из них – Дмитрий Мыльников и Михайло
Булдаков отправились в Петербург на расправу12.
В эти же наполненные событиями месяцы был подписан еще один
документ: условие Н. А. Шелиховой о разделе оставшегося после смерти
мужа капитала, определены суммы, отписанные замужним дочерям – Анне
Резановой (ее муж Николай Петрович вскоре станет одним из
главенствующих лиц компании – ее главным ревизором), Катерине
Тимковской, Авдотье Булдаковой (чей муж избран директором компании),
двум подрастающим – Александре и Наталье, сыну Василию: паевое
участие Шелиховых в Российско-Американской компании составляло
деньгами, акциями и ссудами – 935 700 рублей.
Вести дела в Иркутске, подолгу ожидая почты из столицы, трудно, тем
более, что Н. П. Резанов, которому со 2 декабря 1799 года
руководство компании поручило быть уполномоченным корреспондентом с
возложением на него «во всем пространстве данной ему доверенности...
ходатайствовать по делам компании во всем, что к пользе ее и
сохранению общего доверия относиться может...», живет в Петербурге.
Семья Шелихова добивается перевода правления компании в столицу.
6
Баранов, Главный правитель русских селений в Америке, между тем
понял, что в Якутате столицы не получится. Был выбран остров Ситха.
Четырнадцать русских промышленников-охотников и шесть женщин
заложили в непосредственной близости от американского материка
крепость Архистратига Михаила, а чуть позже, в 1804 году, новый
стольный град – Ново-Архангельск.
«Построек мы произвели, – пишет Баранов в отчете, – сначала большой
балаган, в который сгрузили с судов вещи н клали приготовленный
корм. Потом баню небольшую, в кою я и перешел в октябре месяце,
проживая до того в изорванной палатке под ненастьем; а тут зиму
мучился в дыму и сырости от печи при худой крыше и беспрестанных
ненастьях до февраля. Потом построили двухэтажную с двумя будками по
углам казарму на 8 саженях длины и 4 ширины, с погребом для хранения
припасов». Со временем вырастают и другие казармы, и дом–правителя,
весьма скромный, разве что стоящий на высоком берегу, окнами в
океан. Был завезен на остров рогатый скот, в крепости налаживалась
жизнь, шел промысел зверя лесного и зверя морского, копилась для
доставки на большую землю пушнина, питались мясом и рыбой – вдруг
повезло, и сельди после тяжелых осенних бурь прибило к берегу
столько, что, как писал Баранов, «плавали в рыбе». Прививалось
огородничество – допрежде всего лук и картофель, искались контакты с
местным населением. Баранов уже подсчитывал, что за десять лет здесь
можно будет добыть не менее 100 тысяч морских бобров – каланов, и
это может составить сумму дохода немалую – 4 миллиона 500 тысяч
рублей. Но обстоятельства сложились по-другому.
Англичане внимательно следили за тем, как русские осваивают
американское побережье, пытались перехватить русскую инициативу.
Сообщая в письме управляющему Уналашской конторы компании Емельяну
Ларионову о строительстве Ситхи (Ново-Архангельска), радуясь
успехам, сетуя на гибель кораблей «Северный орел» и «Феникс»,
Баранов подробно останавливался на сложностях, вызываемых появлением
английских и американских судов во владениях компаний. В частности,
он пишет 24 июля 1800 года:
«Тут под Ситкою да подале от нас в Хуцновском и англичанами открытом
новом проливе… были три (европейских судна. – М. С.) в наших глазах
под Ситкою только наменяли тысячи две бобров, но платят весьма
щедро, подрывая не только нас нарочно, но и между собою один перед
другим выбегают и рискуют платежом».
Но более всего волнует его, что они торгуют свинцом и порохом,
оружием, натравливая племена друг на друга, еще в 1793 году капитан
Ванкувер вынужден был заметить: «с величайшим прискорбием я должен
сказать, что многие торгующие из числа образованных народов, в
торговых сношениях своих с жителями сих стран не только не
руководствовались правилами истинной чести и справедливости; но даже
старались заводить раздоры и вооружать друг против друга различные
поколения, дабы тем увеличить требования на пагубное для всех
огнестрельное оружие»14.
И в письме к Ларионову, приведенном выше, Баранов сокрушается: «О
ружьях и порохе я многократно вызывался, что этот товар для
варварских народов не надобно бы променивать, коим они между собою
часто производят кровопролития и им самим, пришельцам, вредят, а
колми паче нам, россиянам, объемлющим занятиями те берега, сколь
вредоносно и обидно, приводя при том многие примеры и между двором
нашим и их республикою мирные положения, но они, мало тому внемля,
говорят только: мы – торговые люди, приходим из отдаленных мест
...ищем получить прибытки, а воспрещения о том ни от кого еще не
слыхали, и только»15.
И далее он говорит о притязаниях американцев на залив Нутка,
переданный Испанией Англии, и отмечает:
«Американцы, видя наши, прочно построенные заведения, отзывались,
что им тут делать нечего. Они удивлялись нашей отваге и перенесению
трудностей, а паче скудной и недостаточной пище и питью одной воды».
В Европе шла война. Все более и более распространялся англичанами и
американцами слух, что в пределы Русской Америки направляется судно,
то ли испанское, то ли французское, крепко вооруженное, способное
уничтожить и непрочный флот Баранова и все его заселения. А в самих
заселениях тоже было неспокойно. Посланный еще Шелиховым Поломошный,
тайно возненавидевший управителя, нашел себе союзника в лице
разжалованного, списанного с флота военного штурмана Талина, они
разлагали с трудом налаженную жизнь на островах, подбивали их
жителей к неподчинению, нападению на Баранова и даже убийству его.
Он, продолжая вести дружбу с тойонами, часто приглашал их к себе, и
они являлись, с большим почетом принимаемые, сопровождаемые толпой
соплеменников, среди которых порой оказывались и вооруженные хорошо
припрятанными кинжалами и ждущие удобного момента островитяне,
сбитые с толку Талиным и Поломошным. То в одном, то в другом месте
возникали попытки нападения на русские селения, рождаемые и среди
непокорных родов – жил, и среди тех, кому продавали оружие
англичане, натравливая их на русских.
Ко всему Талин и Поломошный и подговоренные ими люди продолжали
посылать нелепые жалобы, анонимные письма, где жизнь Баранова и его
труды представлялись в извращенном свете, никто эти кляузы не мог
проверить, но нет в мире ничего сильнее правдоподобной напраслины,
ей почему-то вера во все века, во всех землях была самой прочной: ты
украл ли, у тебя украли – все равно виноват. И Александр Андреевич
пишет с горечью и чувством оскорбленного достоинства тому же
Ларионову:
«Более всего опасаюсь оных (неприятностей. – М. С.) от дрязг с
беспокойными чиновниками, судящими все здешние дела по своим
мечтаниям. Они всем недовольны и не перестают роптать на все;
испытывая при этом каждого приезжающего из обитателей и работников:
где как живут? где что делается? и всему тому ведут записку...
Лестною ли кажется жизнь и продолжаемые труды и заботы в пользу
Компании и Отечества, когда каждый шаг идет в разбор по пристрастным
приговорам? Что же принадлежит до моего о общем благе, выгодах
компании и пользах Отечества старания, кои принял я за главный
предмет с самого начала моего вступления в правление, и
предпочтительно пекся о них, нежели о частных, и того менее о
собственных моих выгодах. Не обнадеживал я ни языком, ни бумагами,
но доказал и доказываю поднесь прямым делом. На что посвятя мои
услуги, не жалею никогда ни сил, ни трудов и многократно вдавался в
отчаянные случаи с подвержением жизни опасности; а потому, хотя бы и
не было от вас и г. г. Сотоварищей никакой ко мне просьбы, я никогда
бы не ослабел в подлежащей долгу моему деятельности, доколе
правление здесь от меня зависеть могло; и вы из дел и выгод
теперешних усмотреть и судить можете, что при ослабевающих уже
телесных и душевных силах и малой помощи от Компании, более я
сделал, нежели уверял и чем вы все надеяться могли»16.
Это была истинная правда. Баранов рассчитал, что кляузы и вызываемое
ими ворчание в Петербурге – не самая лучшая плата за его
самоотверженность и бескорыстие, и он посылает в Петербург прошение:
освободить его по состоянию здоровья от службы в окраинных водах
милой Отчизны. Ему 56 лет.
7
В 1802 году достигает наконец островов и Аляски сообщение о принятии
компании под императорское покровительство, Баранову доставляется
золотая на Владимирской ленте медаль, он включен правлением в число
акционеров, и тут же приложено сообщение о вступлении на престол
Александра I.
Баранов иронически описывает торжество в честь столь высокого его
отличия:
«Пропели в казарме часы и молебен, пред коим прочитаны были
высочайшая грамота, привилегии и прочие к общему порадованию
относящиеся акты, а тогда уже и я возложил на состарившуюся выю мою
монарший знак отличия, о чем еще никто не был предуведомлен. Я от
искреннего моего усердия за тот присланный мне монарший дар не мог
изъявить иначе моей душевной признательности, как слабым подражанием
благотворению; подписал в здешнюю школу на учащихся сирот из русских
и островитян детей – тысячу рублей. Для сего праздника заколот был
один из состарившихся «яманов» (баран)... какая роскошь!!»17
Надо сказать, что баранина на ужин – это была не просто роскошь, а
роскошь почти невиданная: скот здесь берегли на размножение стада,
употребление в еду барана или быка разрешалось лишь по сверхособым
случаям, зарезавший скотину подвергался огромному штрафу. Уже многие
годы спустя в Ново-Архангельске рассказывали историю доктора
Тиллинга, который по причине разладов с семьей оказался здесь и
поклонялся трем богам: привезенной с собою любимой женщине, службе в
больнице и Бахусу. Однажды он в состоянии эйфории узрел в ограде
перед домом на грядках, на которых разводил он лекарственные
растения и какие-то цветы, компанейского быка. Доктор предупредил
правителя: если животное еще раз окажется в том же месте – доктор не
пожалеет пули. И действительно не пожалел. Эскулап был оштрафован на
сумму, по которой бык числился по инвентарю (весьма солидная сумма,
если считать, что быка этого везли по морским пучинам), врачу был
объявлен выговор, а животное списано из инвентаря. И вот уж тут-то в
Ново-Архангельске был истинный праздник: бык оплачен, мясо досталось
доктору, а тот его распродал, получив даже большой барыш.
8
В конце апреля пришел в Кадьяк английский корабль «Юникорн», его
капитан сообщил Баранову о приключившейся большой беде: колоши
напали на Ново-Архангельск, мучительной смертью погиб гарнизон,
магазины и склады мехов разграблены, а дома и другие строения
превращены в пепел. Барбер доставил правителю колоний трех русских,
двух алеутов и восемнадцать кадьякских женщин, «случайно» спасенных
после погрома.
Неукротимая энергия Баранова вызывала у хозяев Барбера зависть,
тревогу, озлобление. Еще бы! Когда ученик и спутник Кука Джордж
Ванкувер, участник второго и третьего кругосветных путешествий Кука,
исследовал северные районы Америки, простые промышленные люди
Баранова, охотники Пуртов и Куликалов, давали ему такие
географические сведения об островах, проливах, ветрах, морских
течениях, что вызывали у него удивление и восхищение: Аляску и
архипелаги островов они знали лучше, чем любой географ, любой
мореход мира. Девяносто русских храбрецов ходили в пустынях Аляски,
отыскивая сухопутную дорогу к Ледяному морю (Ледовитому океану) и
Баффинову заливу, расположенному на другой стороне полуострова.
Мореход Швецов в байдарке из шкуры морского льва плавал с Кадьяка в
никем не исследованные области. Баранов укрепил Кадьяк, превратив
его в крепость, и вот перед ней стоял сейчас пиратский корабль
Барбера.
Уже значительно позже узнает правитель, что пожар Ситхи, гибель
людей – не случайная вспышка, а хорошо подготовленная. Весной 1802
года Барбер высадил на остров Ситха шесть матросов якобы за «бунт»
на корабле. Под крики корабельной команды их выбросили на берег, –
жалостливые русские приняли их, поверили в их жаркие россказни,
взяли в работы. Они днем и впрямь трудились, демонстрируя свою
покладистость, а по вечерам забирались в юрты к коренным жителям
острова, подкупали их вождей блестящими безделушками, спаивали ромом
и разжигали ненависть к русским. Ночью шесть морских разбойников
разом подожгли кровли города, вместе с колошами уничтожили маленький
гарнизон, «истребили мучительною смертию русских».
Теперь Барбер на своем корабле стоял перед островом Кадьяк. Он не
спешил высадить на берег русских, алеутов, кадьякских женщин, «но,
выдвинув из борта двадцать пушек и вооружа своих людей, давал
заметить Баранову, что хотя он и принадлежит к нации, воюющей с
Россиею, но сострадая к человечеству, выкупил бедных людей из рук
варваров, одел и кормил их и, остановя все свои торговые операции,
привез к нему»18.
На самом деле Барбер не только не выкупал людей из плена, а
наоборот: с их помощью выяснив, кто именно из тойонов возглавил
кровавое дело, схватил тойона Скаутлельта и его племянника Котлеяна
и, грозя повесить их на рее корабля, вынудил колошей отдать ему
большую часть разграбленных бобровых шкур и других мехов. И сейчас
за людей он потребовал от Баранова 50 тысяч рублей наличными или же
меха и по цене за шкурку, которую определит сам Барбер.
Баранова двадцать пушек и до зубов вооруженные пираты не очень
испугали, он отдал команду гарнизону и поселенцам быть наготове,
пушки прицелены были в брюхо пиратскому кораблю. Он предложил выкуп
– десять тысяч рублей пушниной, причем по стоимости каждой шкурки,
какую предложит он, Баранов.
9
ПРИКАЗАНИЕ ГЛАВНОГО ПЕТЕРБУРГСКОГО ПРАВЛЕНИЯ А. А. БАРАНОВУ О
СООБЩЕНИИ ПРИЧИН РАЗГРОМА НОВО-АРХАНГЕЛЬСКОЙ КРЕПОСТИ ИНДЕЙЦАМИ
1805 г., апреля 29
«Хотя из присланных от Вас на судне «Елизавете» при донесении от 20
июня 1803 года приложений и усматривается некоторым образом причина,
подавшая повод американцам сделать скопище [и] напасть на
Ново-Архангельскую на острове Ситке крепость, превратить оную в
пепел, и многих людей, как русских, так преданных к нам островитян,
погубить, но прямых причин, к тому подавших повод, от Вас не
изъяснено по необследованию еще сего обстоятельства.
Напротив того, здесь директоры узнали по некоторым известиям, что
прямая причина разорения крепости и гибели людей была
недоброжелательное подстрекание к диким того английского судна,
которое было в то время там и на которое пленные доставлены к Вам с
выкупом от Вас за 10000 руб., что кажется тем вероятнее, что
английская нация в то время состояла в некотором разрыве с Россиею.
И хотя ни того, ни другого теперь за вероятное принять не можно, но
поколику дело сие суть довольной важности, то и нужно для будущего
времени иметь полное и точное о помянутом сожалению достойном
происшествии сведение»19.
Мог ли Баранов объяснить, что причин тут много: и провокация
Барбера, и науськивание на Баранова островитян его служащими, доносы
которых так чтит правление, и халатность оставленного в
Ново-Архангельске за себя временного правителя, который не
прислушался к голосам верных людей из разных племен, предупреждавших
его о готовящемся нападении.
Баранов не стал подробно все это расписывать, а просто послал со
своим препровождением рапорт-донесение лучшего своего товарища по
заселению и обустройству островов, Аляски, а впоследствии и
Калифорнии, а пока – начальника отряда промышленных людей,
тотемского купца Ивана Александровича Кускова, собравшего по дороге
из Кадьяка на остров Ситху самые подробные сведения обо всем, что
произошло.
10
Отныне все мысли Баранова устремлены к одной цели: вернуть России
Ситху, ибо иначе он не может двигаться дальше в освоении сих
пределов, наказать виновных, зачинщиков, чтобы впредь неповадно
было, отстроить заново сожженный Ново-Архангельск. Он намеревается
плыть немедленно к острову, собирает рать свою, но благоразумный,
мудрый и рассудительный Иван Кусков отговаривает правителя: сил
недостаточно, да и пора пришла неблагоприятная для плавания – время
морских волнений, любая неудача в данной ситуации, а возможность
такой неудачи далеко не исключена, еще сильнее возбудит колошей.
Казалось бы, создание наконец Российско-Американской компании никак
не изменило быт русских поселенцев: так же уходили на промысел суда,
одни возвращались с добычей, другие терпели бедствие, но спасали
свой драгоценный груз их экипажи, третьи навеки оставались в пучине
океана, так однажды по всем островам разбросало вынесенные с
исчезнувшего «Феникса» вещи, товары, предметы утвари: корабль
возвращался из Охотска, вез самые необходимые для зимовки
поселыциков фабричные товары и продукты, на борту его, кроме команды
и новых рабочих, был и его преосвященство – настоятель кадьякской
церкви Иоасаф, которого специально отзывали в Иркутск для
утверждения его в новом сане – епископа. Но птица Феникс восстает из
пепла, а корабль «Феникс», а вместе с ним и только что произведенный
епископ Иоасаф, а вместе с ними и команда галиота, и его пассажиры,
и капитан Шильц, один из тех, кто помогал строить корабли в Еловской
судоверфи, из пучины морской не восстали. Последнюю молитву свою
прочел креститель алеутов на обломке палубы, захлестнутом волной.
Однако на самом деле изменения были, и вскоре русские поселенцы
остро почувствовали их. Пришел приказ об изменении финансовых
отношении между компанией и ее работными людьми. Прежде каждый
промысловик имел пай, личную часть мехов из общей суммы всего
добытого в Русской Америке, у каждого была своя доля, у начальства
побольше, у капитанов и штурманов – тоже, у рядовых охотников
меньше, но сам факт участия в дележе доходов давал иллюзию
собственности, чувство хозяина. Теперь вводилась цена, твердая,
невысокая и не допускающая пересмотра, на каждую шкурку – на котика
– своя, на калана – своя, на песца, на лисицу, на медведя – тоже
своя, вся добыча сдавалась по таксе, а взамен выдавались деньги,
специальные колониальные рубли – кусочки кожи с оттиснутым на них
российским гербом. Возникли споры, конфликты, переписка, тяга людей
к отъезду. Сколько душевных сил ушло у Баранова на то, чтобы как-то
утихомирить страсти.
Колония жила трудно, скопилось 80 тысяч шкур морского котика,
которые не на чем было вывезти, люди нуждались во всем – от хлеба и
чая до обуви и одежды, но погоды не было, после гибели «Феникса»
долго не приходили из Охотска галиоты.
Тут-то и пришел на своем корабле «Бостон» американец Джозеф О’Кейн.
Он уже был за пару лет до того: выменял у Баранова нужные колонии
товары – ткани и одежду, снаряжение, продукты на меха. Теперь он
предлагал правителю кооперацию, русские дают байдарки и людей, с
которыми он пойдет на промысел к берегам Калифорнии, а все
настрелянное охотниками во время похода потом, по возвращении на
Кадьяк, будет разделено поровну. Баранов прикинул: у него сейчас
мало сил, колоши возбуждены победой в Ситхе, малыми силами трогаться
в давно желаемые просторы Калифорнии, о которых он мечтал, строя
Ново-Архангельск, как опорный пункт для дальнейшего освоения
береговой линии Американского континента, невозможно. И они ударили
по рукам. Команду над отрядом русских промысловиков правитель
поручил верному и смышленому служителю Швецову, который, вернувшись,
обрисовал всю выгоду создания поселений в более южных широтах.
О’Кейн доставил 1100 шкур морского зверя, которые честно были
разделены поровну.
В конце 1803 года отправился в путь из Охотска штурман Бубнов на
транспорте «Димитрий», он потерпел кораблекрушение у острова Умнака,
но груз и люди были спасены. На байдарах они добрались до Уналашки,
Бубнов, передохнув, заторопил людей – 23 марта 1804 года они
причалили к Кадьякскому пирсу, штурман вручил Баранову уведомление,
«что по ходатайству Главного Компании Правление за оказанные услуги
и понесенные труды, он всемилостивейше пожалован в чин Коллежского
Советника».
Читая бумагу, Баранов воскликнул:
«Как! Я награжден, а Ситка потеряна! Нет, я не могу так жить! Иду –
или умереть, или вернуть ее России!»
11
«Пора!» – решил Баранов. В Якутате под присмотром Кускова были
спущены на воду уже в мае два бота, которые правитель нарек
символически «Ермак» и «Ростислав», были готовы к походу на Ситху
суда «Екатерина» и «Александр», был собран отряд алеутов на 300
байдарках, 25 августа Александр Андреевич на «Ермаке» соединился с
остальными у Ледяного пролива, a 26 на рассвете вошли в него.
«Вдруг, – передает К. Т. Хлебников, – чрезвычайно густой туман скрыл
от них берега при входе в пролив лежащие и стеною стоящие льды, кои
обыкновенно во все времена года удерживаются в сем месте, даже
нельзя было усмотреть с одного судна другое и окружающие их
байдарки. В сие время, к умножению опасности, усилилось течение с
приливом моря, и быстротою оного «Ермак» увлечен во льды и носим
вместе с ними между опаснейшими утесами и скалами, куда по замечанию
Баранова не смели пускаться и самые удалые колоши на своих ботах.
Тогда не находили никаких способов к спасению: ветр затих, паруса не
служили, буксиры бессильны противодействовать стремлению прилива, а
глубина не позволяла стать па якоре. Ничего не оставало(сь) более,
как отдаться па волю всемогущего Провидения. В самом отчаянном
положении начался отлив, и их с таким же стремлением и по тем же
опасностям повлекло обратно в проход; Баранов, умеющий определить
меру скорости известными уподоблениями, вероятно, не мог приискать
столь сильного, что означил странным выражением: «как в адскую
пропасть! вместе со льдами, которые были подобны горам и касались
реев». Казалось, что гибель висела у них над головами и смерть
окружала отовсюду. Между громадами стоячих льдов от течения
происходили водовороты, в которых судно вертелось вместе с
носящимися льдинами и прижимало тон или другой стороной к оным. Тут
надлежало употреблять всевозможные усилия, расторопность и
проворство, чтобы отталкиваться шестами и не быть раздавленными. Но
что могут ничтожные силы человека противу ужасных, всемощных сил
природы?.. Промучась ровно полсуток в сей смертной опасности, на
конец, к великой радости, вышли из льдов и стали на якорь в
небольшой гавани, куда пришли «Ростислав» и партия (байдарок),
претерпев равные опасности. Во льдах потеряно от «Ермака» шлюпка, с
«Ростислава» – румпель, а из отряда трехлючная байдарка»20.
12
Три дня ждали погоды, попутного ветра. Наконец снова вошли в пролив.
Через много лет, в 1812 году, немецкий естествоиспытатель, член
Петербургской Академии наук Георг Генрих Ленгсдорф с удивлением
будет писать о том, что высота падения воды из пролива подобна
водопаду, а его спутник по путешествию в этих местах – американец
Джон Д’Вульф уверял всех, что никогда не видал такого стремительного
потока, и удивлялся отваге–и умелости русских, решившихся одолеть
течение, льды, сложнейший, кажется, непроходимый фарватер.
Но корабли вошли, за ними устремились байдарки, лавируя среди льдин,
к вечеру они были уже в широкой, свободной ото льда части залива –
Хуцноу, алеуты попутно охотились, настреляли до 1500 бобров, сивучей
и других зверей, эскадра проникла в залив Чильхат, оттуда пошли мимо
селений колош, которые, завидев русский караван, разбежались от
страха, ожидая мести за содеянное. Но «Ермак», «Ростислав» и
байдарки спокойно прошли мимо селений Какнаут, Коуконтап, Акку,
Таку, Цултана, Стахин, никого не тронув, не свершив по отношению к
жителям ничего дурного. Следующие два стойбища – Кен и Кую, жителями
которых была убита и разграблена партия промысловика Урбанова,
сожгли дотла. Затем караван обошел остров Ситху и соединился в
Крестовской гавани с приплывшими туда напрямик судами «Александр» и
«Екатерина», там ожидал Баранова капитан-лейтенант Юрий Федорович
Лисянский, совершающий кругосветное плавание на корабле «Нева».
13
Из записей капитана-лейтенанта Ю. Ф. Лисянского:
«26 августа 1804 года. В самый день моего приезда был я на обоих
компанейских судах и нашел на них большой недостаток. На каждом из
них находилось по две шестифунтовых пушки и по два четырехфунтовых
картауна (орудие типа пушки. – М. С.), не было, однакож, ни пороха,
ни такелажа столько, чтоб они могли исполнить свое предприятие с
желаемым успехом. Я удивился, как можно было отправить эти два
перевозочные бота... в столь худом состоянии против народа, который,
сделав преступление, употребил все зависящие от него меры для своей
защиты и снабдил себя достаточным количеством огнестрельного оружия.
И потому... прибавил на каждое из них по две пушки с достаточным
количеством снарядов.
31 августа... Сегодня около полудня явилась большая лодка с 12
человеками, из которых каждый был раскрашен и имел голову, убранную
пухом... Если бы они не имели в виду никаких неприятельских
намерений, то могли бы прямо подъехать к нашему кораблю: вместо
того, поравнявшись с нами, они сделали несколько ружейных выстрелов
и пробили насквозь катер, который мы тогда спустили на воду...
19 сентября... В 5 часов пополудни прибыл к нам Баранов на судне
«Ермак». Нет нужды описывать, с какой радостью увидели мы его
прибытие; довольно сказать только то, что уже более месяца, как мы
дожидались его в этом несносном климате и оставались без всякого
дела...
23 сентября... В 8 часов вечера, к великому нашему удовольствию,
показалась передовая часть партии (байдарки, отставшие от корабля
«Ермак», на котором прибыл Баранов. – М. С.). Она состояла из 60
байдарок и более 20 русских, под начальством Кускова, который,
подойдя к «Неве», сделал ружейный залп, а мы пустили две ракеты.
29 сентября... В 10 часов утра мы подошли к старому селению
ситкинцев, которое они оставили... Баранов, сойдя на берег с
некоторым числом вооруженных людей, поднял флаг на довольно высокой
горе посреди оставленного селения: в то же самое время партовщики
(так называют русских людей, составляющих партии) покрыли весь скат
своими байдарками, а сами расположились в домах ситкинцев. В
крепость поставили мы шесть пушек... Крепость по своему
местоположению могла почитаться непреодолимой. Баранов, еще при
первом своем поселении, намерен был занять это место. Но так как
ситкннцы обошлись с ним тогда весьма дружелюбно, то он...
довольствовался только тем местом, на которое два года перед этим
ситкинцы напали и до 30 поселенцев предали смерти.
...Вскоре... показалась вдали большая лодка, которую я приказал
баркасу атаковать. Он встретился с ней у последнего острова. После
довольно продолжительной перепалки из ружей и фальконетов, которыми
баркас был вооружен, одно ядро попало в находящийся на
неприятельской лодке порох, за которым ездила она в Хуцнов. На ней
был также главный ситкинский тоён Котлеан, но, приметив наши суда,
заблаговременно сошел на берег и лесом пробрался в крепость. Если бы
он попался в наши руки, то эта война кончилась бы скорым миром и без
всякого кровопролития. Баркас привез шесть пленных, из которых
четверо были опасно ранены. Удивительно, каким образом могли они
столь долго обороняться и в то же самое время заниматься греблей. У
некоторых пленных было по пяти ран в ляжках от ружейных пуль. К
вечеру явился к нам от ситкинцев посланник. С ним были еще три
человека, которые, однако, заблагорассудили воротиться назад. Он
объявил, что соотечественники его желают заключить мир с русскими и
ожидают нашего на то согласия. Ему приказано было сказать через
переводчика, что поскольку ситкинцы разорили нашу крепость и
перебили многих невинных людей без всякой причины, то мы пришли
наказать их. Если же они раскаиваются в своем преступлении и желают
искренне мира, то прислали бы немедленно в крепость своих тоёнов,
которым объявлены будут условия, подтвердив им, что мы, при
справедливом нашем гневе, готовы снизойти на их просьбу, и дело
кончить без пролития крови...»21
14
Крепость снтхинцев была построена прочно: ее стены состояли из такой
толщины бревен, что русские ядра едва пробивали их, не принося
скрывшимся за нею колошам почти никакого вреда. Как выяснилось
потом, здесь собралось почти восемьсот мужчин, вооруженных ружьями,
достаточно снабженных порохом, пушки, хоть и не такие мощные, как на
корабле «Нева», у них тоже были.
Первые дни, чтобы оттянуть время и дать возможность своим сородичам
прийти им на помощь, да еще, чтобы пополнить запасы воды, пищи и
боеприпасов, они делали вид, что готовы на мир, вывешивали белый
флаг, посылали парламентеров, которые скорее выполняли роль
разведчиков, пока наконец терпение Баранова и Лисянского не
кончилось. И 1 октября русские двинулись к вражеской крепости,
выдвигая вперед пушки, готовясь к штурму. Две ударные группы,
возглавляемые одна Арбузовым, а другая Повалишиным, должны были
атаковать ворота, выходящие к морю и к лесу. Легкую артиллерию
перетащили через речку, дали залп с корабля, и атака началась.
Колоши ответили сильным ружейным и пушечным огнем, защищенные
бревнами крепостной стены, они чувствовали свое превосходство перед
русскими, стоящими на открытом просторе, между морем и крепостью. Но
напор был могуч, но и стойкость велика. И вот, когда, казалось,
осталось сделать пушкам еще по выстрелу – и рухнут ворота, и бой
будет завершен, несколько кадьякцев, а с ними и некоторые русские
промышленники, поставленные передвигать пушки, не выдержали,
дрогнули, побежали. Лисянский досадовал: если бы все дрались с
отвагой, на которую были способны его матросы, бой был бы давно уже
завершен. А так пришлось отступить, понеся, правда, небольшие
потери. В руку, навылет, был ранен в атаке Баранов.
Поутру стали бить по крепости из корабельных орудий, ядра ситкинцев
до кораблей не долетали. Осажденные поняли, что не прямым боем, так
прочной блокадой, но русские добьются своего. Чтобы спастись, они
пустились на хитрость: попросили мира, стали посылать с огромной
растяжкой времени аманатов – одного, через несколько часов другого,
потом плененных ими ранее кадьякцев – мужчину и двух женщин, которые
сообщили, что в крепости еще много людей и тойонов. 5 октября утром
явился еще один аманат с кадьякской девушкой, она сообщила
Лисянскому, что колоши послали к хуцновским жителям за подмогой.
Снова начался обстрел крепости. Наконец сам главный тойон Котлеан
явился на «Неву» для переговоров. Было положено, что ситкинцы с
рассветом оставят крепость, прокричав трижды свое тотемическое
«ууу», что означает «конец» любому делу. Вечером Котлеан попросился
на берег, дабы все подготовить к сдаче крепости, ему разрешили там
переночевать...
На самом деле Котлеан затеял всю эту канительную игру специально:
отвлекая внимание русских переговорами, он начал тайком выводить
своих людей в стоящий за крепостью лес, малыми партиями и по одному
или по два, чтобы не привлечь внимание, утром 7 октября над
побережьем у крепости появились стаи ворон, стало ясно, что люди
ушли.
Ю. Ф. Лисянский записал в корабельном журнале:
«Опасаясь, чтобы при их выезде на лодках мы не произвели по ним
пушечной стрельбы, они решились бросить все и бежать лесом, оставя
нам до двадцати лодок, из которых многие были еще новые. Таким
образом, за совершенное ими злодеяние они сами себя наказали
жесточайшим образом.
8-го числа судьба ситкинского укрепления решилась. Сойдя па берег, я
увидел самое варварское зрелище, которое могло бы даже и жесточайшее
сердце привести в содрогание. Полагая, что по голосу младенцев и
собак мы можем отыскать их в лесу, ситкинцы предали их всех
смерти»22.
Суда отправились к сожженной крепости Архистратига Михаила. Снова
построили балаган, вырубили 1000 бревен для казармы, выбранное место
обнесли частоколом, бревна в верхней части заострили, по углам
поставлены были башни для дозорных. Баранову построили небольшой
домик из досок, который сохранился, хотя и в перестроенном виде, до
1867 года, когда все владения Российско-Американской компании были
проданы. И новые хозяева дивились непритязательности человека, коему
подвластны были тысячи, и который притом жил чуть ли не хуже своих
же промысловиков.
15
Только в июне 1805 года, перезимовав в Кадьяке, ушел в Кантон
корабль «Нева». А 26 числа того же месяца в Ново-Архангельск прибыл
важный гость: из Охотска на бриге «Мария» явился в северные воды
зять Шелихова, важный деятель Российско-Американской компании,
действительный камергер Николай Петрович Резанов. Его морские
путешествия, как и подвиги прибывших с ним лейтенантов Николая
Александровича Хвостова и Гавриила Ивановича Давыдова, записаны в
летописях российского флота, но сейчас Резанов был для Баранова не
столько мореходцем, сколько ревизором, который, естественно, увидел
тысячи прорех и упущений, так легко различимых человеком со стороны,
не перезимовавшим тут, не ходившим на лов рыбы и поимку зверя, не
воевавшим с колошами, не видевшим на берегу обломки корабля, на
который возлагал такие надежды! Он составил проект приведения в
порядок колоний, начертав их устройство яркими красками: дома,
школы, войска, каждый занят своим делом – промышленник промышляет,
строитель – строит, учитель учит... 1 сентября он предложил Совету
компании свои наметки: «чтобы пользы, компаниею извлекаемые, были
для нее прочны; выгоды для всего Отечества ощутительны; земледелие и
хозяйственные отрасли – процветали; ремесла и рукоделия облегчали
нужды жителей; торговля основывалась на непреложных правилах;
правление и законы охраняло лицо каждого столько же, как и его
собственность; мореплавание судами и нужным числом людей было
обеспечено; военные силы, порядком и дисциплиною их, доставляли для
каждого нужную от неприятелей защиту; повинности жителей были бы
силам их соразмерны и чтоб человечество в полной мере было
уважаемо»23.
Здесь было все правильно, неизвестно только, кто все это должен
исполнять. Охотники, нанятые компанией, должны добывать зверя. А они
вынуждены строить селения, воевать с островитянами, сами добывать
себе пропитание. Как раз в бытность Резанова в Ново-Архангельске
колоши сожгли селение в Якутате, погибло 200 алеутов, и байдары, ибо
они не смогли пристать в Якутатском заливе, узнав о том, что им
грозит погибель, ушли в море, усталые от десятичасовой беспрерывной
гребли, и океан их не вернул. Грамота, которую должна была
распространять церковь, разум, знания, милосердие пастырями божьими
были позабыты: они крестили налево и направо островитян и пили от
тоски горькую, ибо тот, кто поначалу управлял ими, и сам сгинул в
пучине дикой. Ободренные проектом Резанова чиновники стали требовать
тут же удовлетворения их нужд, а ведь недоставало даже предметов
первой необходимости, и Резанов, облаченный полномочиями компании и
обладающий достаточным капиталом, по предложению Баранова,
приобретает для себя американский корабль капитана Булфа со всем его
грузом за 68 тысяч пиастров – сумму, о которой Александр Андреевич
мог лишь мечтать. Но и полученных таким образом товаров не хватило
на то, чтобы залатать прорехи в тяжелом быте Русской Америки.
Так, войдя в хлопоты и поняв всю сложность жизни и действования
колонии, Николай Петрович со всей отчетливостью понял, как необычно
многотрудна деятельность Александра Андреевича Баранова, какое
благородство и бескорыстие отличают этого человека, с какой
самоотверженностью отдается он делу, он заключает один из документов
такими словами:
«Зная благородное Ваше славолюбие, открываю теперь пространное поле
Вашей деятельности с полным предуверением, что Вы, как ревностный и
усердный сын отечества, оным во всей мере воспользуетесь; что от
ныне впредь всякое донесение Ваше будет у соотчичей наших исторгать
новую Вам признательность, и тысячи голосов, соединившихся к
справедливой хвале Вашей, несомненно привлекут на Вас еще более
всемилостивейшее внимание государя императора»24.
16
Один из мореходов – Слободчиков – на купленной у американцев шхуне,
названной им «Николай», побывал на Сандвичевых островах. Здесь он с
удивлением узнал, как велика слава их правителя. Сандвический король
Тамеамеа проявил ненасытное любопытство, расспрашивая его о
правителе, о котором он столько слышал от корабельщиков разных
стран, посещавших и его острова. Его сердце было преисполнено
уважения к могучему русскому богатырю, он горел желанием видеть у
себя в гостях этого человека, и со Слободчиковым послал в дар
Баранову богатый королевский плащ со своего плеча и шлем, украшенные
перьями невиданных птиц. С тех пор через корабельщиков, бороздящих
океан, передавали они друг другу приветы и подарки, надеясь
когда-нибудь свидеться.
17
Все шло своим чередом, наполнялись шкурами трюмы кораблей, одни
достигали земли, другие нет, Баранов предпринимал разведку новых
земель в Калифорнии, куда ходил Кусков; заманив аманатов в Якутате,
выручил плененных колошами при разгроме этого селения жену и детей
служащего компании Ларионова, он использовал опыт кооперации с
О’Кейном, когда малыми тратами приобретал весьма ощутимые доходы, и
уже многие американские капитаны и владельцы судов заключали с ним
уговоры о совместной охоте, он отправлял на их корабли двух-трех
специалистов, придавал двадцать-тридцать байдарок с алеутами и
получал барыши, которые пускал в ход: понимая, что компания из
Петербурга и даже из Охотска не может снабдить колонии свои в
Америке всем необходимым, он затевал обмен мехов на необходимые
товары, его корабли свершали пробные рейсы для торговли – в Японию
(к сожалению, безуспешные), в Батавию и на Сандвичевы острова, к его
другу королю Тамеамеа.
Как и прежде, на каждом шагу его подстерегала опасность, иногда
причиною ее были свои же, русские.
Двое крестьян, сосланных в Сибирь на поселение за свершенные
преступления, а затем направленные из Иркутска на службу к Баранову,
– Наплавков и Попов задумали побег. Они решили, набрав шайку из
бывших уголовников, убить Баранова, разграбить склады, захватить с
собой желающих и особенно девок, погрузиться на стоящие у причала
корабли и отправиться странствовать в поисках земли обетованной, а
именно острова с богатой и ласковой природой, и там обосноваться.
Договорено было так: Наплавков во время своего дежурства в крепости
с одним из сообщников войдет как бы по делу к Баранову, двери домика
которого были всегда и для всех открыты, убьет правителя, а другие
тем временем овладеют оружием, захватят казарму, и тогда бунтовщики
свершат все, что ими замыслено.
Среди участников заговора были и люди, которые не могли согласиться
с тем, что Александра Андреевича и его детей, прижитых здесь, в
Русской Америке, от дочери вождя племени Танаина – сына Антипатра и
дочь Ирину – убьют, и трое из них, Лещинский, Березовский и Сидоров,
каждый по отдельности, донесли Баранову о черном замысле Наплавкова
и Попова, а также о том, что смышленые сии уголовники решили
повязать всех общею виною: составить подписку, где будут оговорены
все условия бунта, имя каждого, написанное собственною рукою, не
позволит никому потом, даже в случае провала, представить себя
правым.
26 июля 1809 года заговорщики собрались у Лещинского, которому
заранее Баранов тайком выдал водки для угощения сотоварищей,
Наплавков стал диктовать задуманную письменную клятву, а Попов
записывал ее, хозяин же обносил собравшихся доброй чаркой водки, а
потом, как бы захмелев, едва подписка была составлена и занесена на
бумагу, запел старую воровскую песню – это был сигнал.
С вооруженными людьми Баранов ворвался в комнату, Наплавков, в руках
которого был заряженный пистолет, да еще сабля, оторопел. Попов в
клочки разорвал бумагу, но ее сложили, и вина преступников была
доказана.
Ни один из преступников не мог привести серьезной причины своего
умысла, Баранов же не мог найти себе места, ибо бунт был учинен
русскими. Он почувствовал себя уже стариком, усталым, потрепанным
жизнью, и с большим рвением стал просить компанию о присылке ему
смены.
«Прежние неудачи и несчастия, – пишет его биограф – К. Т. Хлебников,
– он переносил мужественно и с твердостию, в чаянии, неутомимым
прилежанием оные исправить и улучшить; но теперь всякая неприятность
усугубляла расслабление сил и повергала если не в отчаяние, то в
грусть и уныние, которых ни поверить, ни облегчить было некому.
Богатства он не наживал, но почестей и отличий имел довольно для
звания, в котором родился (кстати сказать, вскоре после отъезда
Резанова он был награжден орденом Св. Анны второй степени. – М. С.);
давно хотел отдохновения от беспрерывных забот и тяжких трудов,
жаждал только спокойствия на родине в кругу родных».
18
Наконец компания вняла просьбам своего давнего сотрудника, на смену
Баранову был послан Иван Гаврилович Кох, который служил в 1792 году
начальником Охотского порта, но, будучи в годах, новый Главный
правитель добрался лишь до Петропавловска-на-Камчатке и там
скончался. Баранов был огорчен и потому, что опять вынужден остаться
здесь на неведомый срок, и потому, что хорошо знал Ивана
Гавриловича, дружески к нему относился. Вместе с грустным сим
сообщением поступило и радостное: Главное правление разрешило
Баранову основать селение на американском материке. Баранов выбрал
Калифорнию, залив Бодего, и поручил новое дело верному Кускову.
В 1813 году на корабле «Нева» был отправлен в Русскую Америку еще
один компаньон, назначенный на смену Баранову, – Т. С. Борноволоков.
Но, видимо, должность эта была заколдованной: у мыса Эчком «Нева»
потерпела кораблекрушение, причем погибли командир судна штурман
Калинин, один из опытнейших мореходов, жена и сын штурмана Неродова,
боцман, 27 охотников, 4 женщины и вновь назначенный Главный
правитель.
Баранову было уже под семьдесят, 23 года отдал он Русской Америке,
ему было уже тяжело справляться со своими обязанностями, но гибель
двух воспреемников сразила его: он перестал докучать компании своими
просьбами.
19
Через четыре года, в июне 1817-го, пришвартовался в Ситхинской
гавани корабль «Суворов», а осенью, в ноябре – «Кутузов».
Капитан-лейтенант Гагемейстер Леонтий Андреанович, тридцати семи лет
от роду, командир одного из судов, бывал здесь и прежде, хорошо знал
Баранова и, более того, имел разрешение Главного правления принять у
старика дела. Но сообщить об этом Александру Андреевичу все не
решался, пока тот не стал жаловаться на компанию, которая не
хочет-де его уволить в отставку. Новость, открытая ему
Гагемейстером, и обрадовала его и огорчила: обрадовала, ибо пришел
конец его мучениям, огорчила, ибо мы всегда с трудом расстаемся с
делом, если отданы ему и сердце, и мысли, и силы, которых осталось
так мало. Некая ревность возникает в сердце: как-то оно все тут
будет без тебя?
Однако Баранов сдавал дела, по счету вручал ценности и меха, то
улыбаясь, то вздыхая, словно прощался с каждым строением, с каждой
пересчитываемой шкуркою, с каждым кораблем. Да так оно и было:
разлука, вечная разлука с этими безрадостными и так полюбившимися
ему ландшафтами, гулом океана за стеной его дощатого домика, лесом,
низбегающим с холма, улицей, в которую успели выстроиться казармы,
со всеми двадцатью восемью полными бед и азарта годами, предстояла
старому Главному правителю.
И он вдруг заболел и от дел удалился.
Неожиданная радость: один из офицеров корабля «Суворов» С. И.
Яновский, человек дельный и предприимчивый, посватался к дочери
Баранова, и скромная свадьба скрасила предотъездное время.
В год, когда Баранов покидал Русскую Америку, ему было уже семьдесят
два года. Известный советский историк и географ Александр Иванович
Алексеев в книге, посвященной отважным сынам России, героям Тихого
океана, приводит фрагмент из дневника известного российского
мореплавателя Ф. П. Литке, который, будучи членом экспедиции В. М.
Головина, видел Александра Андреевича Баранова буквально в последние
дни его пребывания в Ситхе, в 1818 году: «Когда мы сидели за обедом,
– пишет Литке, – то возвестили нам прибытие г-на Баранова.
Необыкновенная жизнь и дела сего необыкновенного человека появили во
мне великое любопытство видеть его. Он – более малого, нежели
среднего роста. Старость и понесенные труды оставили в нем все же
мало следов того огня, который его в прежние годы одушевлял. Лицо
его покрывают морщины, он лишился совершенно волос, поступь его
колеблющаяся, но со всем тем нельзя ему сказать 80-ти». Ему и не
восемьдесят, а на восемь лет меньше, но он болен, и дни его сочтены.
И вот он неуверенной походкой поднимается по трапу «Кутузова». На
берегу плачут седые его сотоварищи, столько пережившие вместе бурь и
тревог, молодые его ученики, которых он и крестил, и учил, и любил,
работные лица, привыкшие к нему, как к отцу, тойон Котлеан,
по-своему любивший Баранова, хоть и доставил ему столько бед.
Куда ему плыть? На Кадьяк, где есть у него домик, чтобы окончить дни
свои близ вечного своего дела, близ дочери, вдруг она одарит
внуками? На Сандвичевы острова, где благородный король Тамеамеа ждет
его не дождется и где лежит, благоухая южными травами и шумя
пальмами, подаренный ему остров? В Ижигу, к брату, единственному
близкому из оставшихся там, в России? Нет, в объятия Петербурга, где
юным купцом начинал он свои первые коммерческие сделки, туда, где
будет он, знаток колоний российских, полезен и делом, и советом.
Сказать, что дорога его была радостной? Это было бы неправдой.
Баранов, а теперь у него был, наконец-то, досуг для спокойного
размышления, понимал, что не случайно Гагемейстер был готов принять
у него дела, хотя вестей о смене из компании ему не приходило, не
суеверны же настолько чиновники, чтобы побояться гибели и третьего
сменщика.
Можно представить, сколько у Баранова было врагов среди чиновников
Русской Америки, ведь он пресекал воровство, казнокрадство, леность
самым жестоким образом, он сам оставался до конца дней своих почти
что неимущим, хотя имел восемнадцать паев в доходах компании, но
почти все тратил на школы, на церковь, на поощрение достойных, не
дожидаясь даров Главного управления. От других он требовал столь же
честного служения России. Он не давал подняться и захватить
руководящие должности в Русской Америке карьеристам, алчущим
неимоверных богатств, которые могла бы нечистоплотному–человеку дать
земля сия в океане, он не подпускал к себе–людей нечестных и
бесчеловечных. И этого ему не простили. В 1817 году враги Баранова
распустили слух, что именно он наживается в колониях, что не с
отсутствием времени и заботами связано его неаккуратное доставление
отчетов в Петербург, а с тем, чтобы половчее упрятать хищения, хотя
именно от тех, кто распускал эти слухи, как раз и зависела отсылка и
составление отчетов. Такова уж особенность человеческая, что мы
зачастую так легко верим наветам, словно ждали и вот дождались пока
нам «откроют глаза».
Впрочем, он и сам замечал, что нет уж прежней прыти, напористости, с
коими он вершил бывало все дела, что старость и болезни поубавили
ртути в крови, жара в сердце. Нет, на покой, на покой! Так-то оно
лучше.
Но покоя не было. Чем дальше уплывал он от своих островов, тем
сильнее обуревала тоска, тем все возрастало ощущение неуютности.
Койка, столик, иллюминатор, – до пространства каюты сузился мир, еще
недавно полный дел и событий, высокой значимости его поприща. Тело
не слушается, грудь давит, как, оказывается, тяжело одеяло, да и сам
воздух, которого мы и не замечаем вовсе. И все же в какой-то из дней
он поднялся, сбросил тяжесть этого невидимого, но жестоко давящего
воздушного столба, медленно, с остановками, вступил на палубу.
Стоял штиль. Паруса обвисали и морщились, будто их тоже одолела
старость. Никого. Лишь вахтенный матрос, сидя в тени на бухте
каната, напевал вполголоса старую песню.
Ум Российский промысла затеял,
Людей вольных по морям рассеял,
Места познавати,
Выгоды искати,
Отечеству в пользу, в монаршую честь.
Стройтесь, зданья, в частях Нова Света,
Русь стремится: Нутка ее мета!
Дикие народы
Варварской природы
Сделались многи друзья теперь нам.
Честью, славою сюда завлеченны,
Дружбой братской здесь соединенны,
Станем создавати,
Дальше занимати
России полезный Америки край...25
Пел матрос, и не знал, что опершись о борт стоит автор этой песни,
сочиненной еще в 1799 году, известный ему лишь как начальник
островов Александр Андреевич Баранов, и слезы текут по его черным от
ветра и солнца щекам.
Близились Сандвичевы острова, чувствуй себя Баранов получше,
возможно, он и выполнил бы свое заветное желание, погостил бы на
благодатной этой земле, но нет, он чувствовал, как уходят силы, и
рвался скорее вперед, на родину. В южных морях болезнь свалила его.
16 апреля 1819 года ему стало на несколько часов лучше, он
взбодрился, опираясь на трость, вышел на палубу. К концу дня
властителя американских земель России не стало. Как и подобает
истинному моряку, его приютом стала не земля, Александра Андреевича
хоронили по-флотски: привязав к ногам пушечное ядро, отдали его
водам Индийского океана.
В старой «Иркутской летописи» сказано:
«Жизнь, проведенная в колониях, при разнообразных превратностях
судьбы, ярко оттеняет подвиги единственного человека своего времени,
каков был Баранов! Он жил более для человечества и потомства, нежели
для себя; был справедлив и строг по службе с подчиненными и
справедливо награждал их заслуги; имея прекрасные качества души,
любил просвещение, читал много книг... изучал многие науки, говорил
мало и медленно, но высказывал много»...26
Что можно еще добавить к этим искренним словам?!
Примечания
1 Марков С. И. Вечные следы. М.: Молодая гвардия, 1973, с. 210.
2 Хлебников К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова,
Главного правителя Российских колоний в Америке. Спб., 1835, с. 4.
3 Т а м же, с. 7-8.
4 Хлебников К. Т. Русская Америка в неопубликованных записках К. Т.
Хлебникова, Л.: Наука, 1979, с. 95.
5 Т а м же, с. 96.
6 Т а м же, с. 97.
7 Хлебников К. Т. Жизнеописание... СПб., 1835, с. 26.
8 Т а м же, с. 15-17.
9 Там же, с. 17.
10 Т а м же, с. 29.
11 Россия и США: Становление отношений, 1765-181S. М.: Наука, 1980,
224.
12 Иркутская летопись, с. 159.
13 Хлебников К. Т. Жизнеописание... с. 51.
14 Там же, с. 53.
15 Россия и США, с. 225-226.
16 Хлебников К. Т. Жизнеописание... с. 60, 61.
17 Т а м же, с. 66
18 Там же, с. 69.
19 К истории Российско-Американской компании. Красноярск, 1957, с.
134.
20 Хлебников К. Т. Жизнеописание... с. 79-80.
21 Лисянский Ю. Ф. Путешествие вокруг света на корабле «Нева» в
1803-1806 годах. М.: Географиздат, 1947, с. 149-158.
22 Там же, с. 161.
23 Хлебников К. Т. Жизнеописание... с. 91-92.
24 Там же, с. 94—95.
25 Песню эту приводит С. Г. Федорова в приложении к книге: Хлебников
К. Т. Ново-Архангельск. М. 1985, с. 221-222.
26 Иркутская летопись, с. 200.
|