|
В истории русских географических открытий и освоения нашего
Северо-Востока Емельян Софронович Басов – личность примечательная и
в должной мере еще не оцененная. По происхождению тобольский
крестьянин, на службу он поступил в 1726 году под начало казачьего
головы землепроходца А. Ф. Шестакова. В том же году, подобрав
десятка три забубенных головушек, жаждавших какой-нибудь новизны и
поживы, Басов первым из первых сплыл по Лене к Ледовитому океану, –
правда, не до конца. Судно его было разбито, и пришлось добираться
до устья реки на шитиках. Задачей Басова было проведать, «куда
возможно впредь большими морскими судами иметь плаванием, то есть
прежде всего искать морской путь на Камчатку.
В 1733 году Басов был направлен из Якутска в только еще строящийся
Охотский порт. Его начальником был Григорий Скорняков-Писарев –
фигура весьма любопытная. Достаточно сказать, что образование он
получил в Италии и Германии, знал немецкий язык, был изрядно для
того времени сведущ в инженерном искусстве, математике и механике
(написал, например, книгу «Наука статическая, или Механика» – первую
такого рода в России). При Петре достиг больших государственных
постов и генерал-майорского чина, возглавлял Морскую академию, был
обер-прокурором сената, принимал участие в суде над царевичем
Алексеем, но... но все же впал в немилость, а за ссоры с всесильным
Меншиковым угодил в Сибирь в ссылку.
Человек такого ранга и знаний не мог сгинуть в безвестности даже в
Сибири. И вот Скорняков-Писарев – уже, увы, не прежний «птенец
гнезда Петрова», уже пообтерхавшийся в невзгодах и пьянках,
ощутивший вдруг власть и возможность злоупотреблять ею, чинящий
препятствия даже экспедиции Беринга, любитель развлечений, всяких
там ледяных горок и катания на них «с девками и бабами» – этот
Скорняков-Писарев многие годы вершит дела в Охотске и во всем
прилегающем крае, вплоть до Камчатки. Впрочем, плох он или хорош, у
него можно было и уму-разуму поучиться! Басов же находился при нем
«для разных поручений» пять лет, вырос в чине до сержанта...
Утверждать после этого, что Басов был почти неграмотен, едва ли
нужно. (По А. Полонскому, «Не грамотный, а только подписывающий свой
чин, имя и прозвание».) Грамоту кое-какую он знал, а общение с
такими людьми, как жесткий деловой Шестаков, энергичные и сведущие
офицеры экспедиции Беринга, как тот же Скорняков-Писарев, наконец,
уже приобретенный вкус к первопроходчеству питали в нем честолюбивое
стремление быть впереди других на нехоженых тропах, развивали
пытливый от природы ум. К тому же упорства ему было не занимать.
Скорняков-Писарев не держал его при себе неотлучно, а, как сказано,
«для разных поручений», в кои вошла и длительная поездка на Камчатку
по ясачным и прочим делам. В 1738 году он уже в Якутске –
понадобился сметливый человек для ускорения продвижения оттуда в
Охотск разного провианта. Вскоре его посылают в Москву в Сибирский
приказ с лисьими и собольими мехами. Басов воспользовался случаем,
чтобы добиться разрешения снарядить на Курильские «и прочие
незнаемые острова» экспедицию. Интерес к Курилам возбудило в нем,
видимо, известное плавание Игнатия Козыревского, возникшие в этой
связи слухи и легенды... Разрешение было дано. На обратном пути
Басов получил в Иркутске «для подарков неясачным» двадцать медных
котлов, сукно, бисер, иглы, два пуда китайского табака (так
называемой «шары») и «для обережи 15 ружей и 1 п. пороху».
Однако помощи в Охотске Басову не оказали. Может, еще и потому, что
его прежний покровитель Скорняков-Писарев по указу императрицы Анны
Иоанновны небеспричинно был отправлен в прежнюю сибирскую ссылку.
Сменивший его на посту начальника порта Антон Девиер, некогда тоже
сосланный в Сибирь, и рад был бы помочь напористому сержанту, но чем
и как? Чем и как, если от предшественника, то-то пожившего всласть,
он получил при сдаче порта «12 р. денег и три пуда муки»? Да и
казаки Басову в команду понадобятся, а где их взять? И без того
службу нести некому... Впрочем, Басов был волен построить судно и
отправиться на Курилы «своим коштом». Но выгодной торговлей он
прежде не занимался, будучи человеком служивым, и средствами не
располагал. Как тут быть? Все-таки не утерпел, дал Девиеру
обязательство построить для задуманного вояжа два суденышка. Строит
их по инструкции, полученной от Девиера, предстояло на Камчатке.
Попутно Басову было поручено отконвоировать туда «важных
государственных преступников».
Живя осенью 1741 года в Большерецке, он мучительно раздумывал, каким
же образом, не имея никакого капитала, совершить желанное плавание
для «призыва» неясачных курильцев в российское подданство. Дал
обязательство – надо его выполнять! Но ничего иного не придумал,
как, пригласив компаньоном своего брата Василия, идти на ближний
курильский остров Шумшу пассажиром казенной байдары сборщиков ясака.
Был, правда, расчет взять на Шумшу байдару у курильцев и уже на ней
идти дальше вдоль гряды на юг, от острова к острову. Но помешал
вздорный и склочный Мартын Шпанберг, как на грех оказавшийся здесь
со своим плавучим отрядом. В экспедиции Беринга он играл немалую,
хотя и несколько зловещую роль. Шпанберг дал понять, что, пока он
здесь, Басову на Курилах делать нечего. И байдары ему не видать.
Сержанту ничего не оставалось, как, проглотив обиду, возвратиться на
той же казенной лодке назад.
Ранней осенью 1742 года возвратились зимовавшие на острове Беринга
участники Второй Камчатской экспедиции, чей пакетбот «Св. Петр»
потерпел там крушение. Они привезли много мехов и, естественно,
много пошло разговоров о вновь открытых и еще неоткрытых землях,
богатых пушниной, населенных «дикими» народами. Басову все эти
разговоры бередили душу. Конечно, он думало наживе, о дорогих мехах,
о реальной возможности разбогатеть, развязать себе руки, стать
независимым, но его донимало и любопытство, жажда поиска,
исследования «незнаемого»...
Каким же путем и на чьи средства отправиться бедному сержанту в
дальний вояж, в суровое и лихое плавание? В те времена это было не
так просто. Да, не просто, и все же Басов не унимался. Он едет в
Нижнекамчатск, где, как ни странно, ему удается организовать «складственную
компанию». В нее вошли такие же неимущие, как и он сам. Да еще
решено было взять одного-двух провожатых из числа участников
экспедиции Беринга. И снова дело стало за судном. На чем угодно,
хоть на бревне, только бы оторваться поскорее от берега! Выручил
мастер Колокольников, согласившийся построить «господам компанионам»
суденышко в долг: уплатите, мол, когда возвратитесь... Поверил он им
потому, что слава о богатой добыче беринговцев уже разошлась по всей
Камчатке. Таким образом, басовцы заполучили шитик «Петр» (по имени
его создателя) с «гребями», то есть веслами, и «парусами». Название
типа суденышка происходило от глагола «шить», и на самом деле его в
некотором роде «сшивали» ремнями и китовым усом (как
свидетельствовали сами мореходы: «. походы свои начали... хотя на
палубных, однако гораздо ненадежных судах, по самому их наименованию
«шитики», кое им дано по причине, что вместо железных укреплений
шиты они прутьями»). Шпаклевался шитик пенькой, а поскольку ее было
в обрез, в ход чаще шла камчатская крапива («на конопать» басовского
шитика пошло 50 пудов крапивы!). Несмотря на такую, казалось бы,
«гораздую ненадежность» постройки шитики убывали довольно прочны и
выдерживали по нескольку плаваний. Они к тому же имели еще одно
качество, немаловажное у неразведанных, усеянных рифами скалистых
берегов, – малый вес и, стало быть, малую осадку. Такой кораблик под
силу было взять на «ура» и вытащить на берег даже горстке людей. А
уж там первоначально он мог служить и жильем, и защитой от дождей и
стужи.
Бывший петровский соратник Ф. И. Соймонов, тоже хлебнувший
каторжного лиха на солеварнях в Охотске, убедительно описал
впоследствии преимущества шитиков. Если надо, стоят они на берегу на
балках хоть всю зиму. А придет пора – и их таки спускают на воду без
всякого препятствия и когда же де на таковых судах подойдут к земле
блиско, востребуетца отойти от земли в море то отходят гребью
веслами, или же востребуетца с моря подойти к земле, то приходят
таковым же случаем гребь, да и в море никакой опасности на тех судах
от сильных штюрмов и ветров не имеетца и вал морской никогда на
судно, как то на протчие морские суда, не восходит».
После пятидневного плавания шитик «Петр» был выброшен на лайду
острова Беринга. Собственно, потому, что не держали якоря, взятые на
Камчатке от разбитой японской бусы («японски якоря весьма плохи, да
и снасти не выдерживали»). Стянуть шитик обратно на воду не было
возможности из-за отсутствия в округе подходящих лесин «на покати»,
и лишь поэтому решили не продолжать плавание, а остаться здесь
зимовать для промысла.
Теперь было когда и осмотреться. Невдалеке за проливом проступал
заснеженными вершинами еще безымянный в ту пору остров Медный. На
севере же видели иногда «великую и высокую землю, и, когда дул от
нее ветер, оттуда приносило рубленый лес, еловый и сосновый,
рукоделия и резаных морских коров, но нельзя признать чем резаны».
Эта «великая и высокая земля» и поныне часто фигурирует в работах
историков, и лишь В. И. Греков в весьма добротных «Очерках из
истории русских географических исследований в 1725-1765 гг.»
посчитал нужным, цитируя эту фразу, привести оговорки: «как им
казалось», «по их мнению»... Достаточно ведь беглого взгляда на
карту, чтобы определить, что никакой высокой земли, кроме острова
Медного, басовцы видеть не могли. Да и никто нигде не мог «резать»
морских коров, кроме как на острове Беринга.
По весне они возвратились, привезя 1200 шкур морских бобров и 4000
песцовых... Это была удача, которая позволила Басову в 1745 году
опять снарядиться в вояж. Он упорно стремился уйти от Командор и
проплыть дальше, к островам «непроведанным». На сей раз шитик
вынесло к острову Медному. Впервые высадились на мрачный утесистый
берег. Осуществилась тайная мечта Басова самому открыть новую землю!
Тем не менее Басов поспешил дальше. Но, проблуждав в море дней
двадцать-тридцать, шитик неожиданно вышел. . . к острову Беринга.
Пришлось здесь снова зазимовать. Басов использовал «вынужденный
простой», с одной стороны, для промысла, с другой – для
исследований. Определил протяженность и ширину острова, описал
съедобные растения, ягоды, зверей и рыб: «А кругом того острова в
море имеется зверей морских, бобров, кошлаков, котов, нерп, сиучей
доволно и коров морских премножество. Ежели де оных промышлять, то
де упователно множества народа прокормить можно». Разыскал землянки,
служившие недавно пристанищем людям Беринга, а также поблизости от
выброшенного морем днища пакетбота «анбар, построенный из боковых
досок разбившегося судна, покрытый парусами, а в нем судовые
припасы». Немало вещей было далеко разбросано по берегу. А ведь
каждый предмет здесь, будь то фляга для воды, медная скоба или
пушечное ядро, был еще свежим напоминанием о недавнем драматическом
событии, нес на себе печать принадлежности мужественным мореходам –
первооткрывателям Северной Америки. Басов распорядился все собрать,
снести в одно место, к анбару-магазину», сделал всему найденному
опись. Проявил, прямо скажем, государственное отношение к казенному
имуществу, хотя в кое-каких предметах быта, снастях и прочем
промышленники испытывали нужду. Но – «взять смелости не имели»!
Взяли только казенный лом, согнули его в крюк, с помощью которого
удачно промышляли морских коров. За этот лом, впрочем, Басову
пришлось держать ответ в Охотске, куда его специально впоследствии
вызвали...
На Камчатку возвратились с непревзойденной по тем временам добычей,
всполошившей всех мореходов и купцов: она составила 1670 бобровых
шкур, почти столько же бобровых хвостов, по две тысячи котиковых и
опять же песцовых шкурок. Еще раньше, в первое плавание, Басов
сообщал, что «выходившего во время великой погоды из моря зверя били
палками, а на песцов ставили пасти, и случалось достать в день
бобров пятьдесят, а песцов 100 и более». Ну как тут не всполошиться
корыстному люду!
И вот тут-то самое время сказать, что прежняя компания Басова почти
распалась из-за начавшихся еще в плавании разногласий с ним. Было
даже так, что старый дружок и единомышленник Евтихий Санников,
единственный, кто умел пользоваться компасом намеренно отворачивал в
море при появлении признаков какой-либо земли (а есть основания
считать, что во втором вояже басовцы подходили к Ближним островам
Алеутского архипелага, но помешали туманы, «к тому же де и знающего
человека не было, а данной де за штюрмана казак Санников в морском
вояже ненадежен». Да что там – все «компанионы» стремились
продолжать промысел именно на острове Беринга: добыча там богатая
обеспечена, и морские коровы есть «с удовольствием», и Камчатка на
худой конец близко... Поэтому по возвращении шитика большинство паев
было перекуплено вошедшими в заманчивое дело состоятельными купцами,
особенно Никифором Трапезниковым.
В третьем вояже шитик был поврежден у острова Медного, и
волей-неволей здесь впервые пришлось зазимовать. Вот тогда-то и была
обнаружена медь, давшая острову название. Наткнулись на нее мореход
Наквасин и камчадал Илья Пирожников. Басов тотчас загорелся и
ринулся сам к указанным утесам на другой конец острова. В один день
он собрал пятнадцать фунтов меди, потом еще и еще, нашел жильный
выход, от которого отбил молотом изрядно... Даже брусок чистой
самородной меди отыскался на берегу. После чего лишился Басов покоя
окончательно. Было уже не до промысла. Рисовалось ему обеспеченное
будущее, богатые медные разработки. Вместе с его донесением часть
найденной меди попала сначала в Иркутск, а затем и в Петербург, где
куски ее держал в руках М. В. Ломоносов. Он дал прекрасное
заключение о ней, хотя и заметил, что было бы лучше, «кабы толь
богатая медь где-нибудь ближе в отечестве нашем открылась».
Между тем, пока Басов оправдывался за взятый на острове Беринга
казенный лом, пока обивал пороги охотских присутственных мест,
хлопоча о скорейшем снаряжении на Медный экспедиции (в свое время
туда действительно был послан горный мастер Яковлев, увы, не
подтвердивший заверений о богатстве месторождения), – так вот, пока
Басов только и помышлял что о меди, дела его в компании шли все
хуже. «Все были вольножелающие и имели свои права и нравы», –
замечает историк. Да, публика в таких компаниях подбиралась весьма
пестрая. Басову угрожали расправой «за притеснения и обиды». Пуще же
всего не ладил он с богатеями, взявшими в компании верх, особенно с
Трапезниковым. И когда, например, тот недвусмысленно дал понять о
желании возглавить компанию, Басов добился запрета Большерецкой
канцелярией вообще всяких промысловых плаваний на Командоры, кроме
плаваний под его началом. Предлог был таков, что, мол, на острове
Беринга находятся вещи Второй Камчатской экспедиции, и они могут
быть расхищены. Сами-то басовцы – помните? – взять из этого
имущества ничего не посмели!
Однако в руках Трапезникова мало-помалу сосредоточилось большинство
паев, и в конце концов даже сам шитик перешел в его собственность.
Таким образом, в созданной Басовым компании стал управлять человек,
для которого главной целью была нажива, и только нажива. Басову
пришлось уйти. В двух последних плаваниях шитика на Командоры он не
участвовал, хотя, опираясь на поддержку охотских властей* [которых с
некоторым запозданием наставляла Иркутская провинциальная
канцелярия: «...Я ради того описания (острова Медного и
местонахождений на нем руды, – Л. П.), буде пожелает, отправить
вышереченного Басова, дав ему знающего к сочинению карты человека и
снабдя к тому пути, чем по тамошнему знанию и по указам пристойно»],
имел еще какое-то влияние, право давать мореходу инструкции,
касающиеся все той же меди... Поэтому в отчетах об этих плаваниях
можно обнаружить не только сведения о количестве добытой «мягкой
рухляди», но и сообщения о привезенных девятнадцати фунтах меди,
двадцати цветных камешках, «черном с искрой» песке и... и даже о
подобранном на берегу кокосовом орехе!
Словом, мечта о разведке и добыче там меди Басова не оставляла. И
хотя никто ему в этом особенно не препятствовал, повторялась старая
история: выйти в море было не на чем. К тому времени и шитик был
разбит у алеутских Ближних островов. А после неудачной экспедиции
Яковлева с сержанта, по-видимому, были удержаны и деньги,
истраченные на ее организацию и снаряжение. Обидней всего, что Басов
в сущности уже не имел к ней прямого отношения, так как Яковлев по
ряду причин сразу отмежевался от него.
Таким образом, еще недавно располагавший капиталом от весьма
прибыльной торговли командорскими мехами, он снова стал бедняком.
Как пишет А. Полонский, «выгоды, полученные от промыслов, не подняли
житейского уровня Басова выше бедняков, собратов его, населявших
Нижнекамчатск». И жил он с женой и детьми «постоянно в нищенстве и
убожестве, дошел наконец до такой крайности, что даже нуждался в
денном пропитании».
От полной безысходности Басов решился на отчаянный шаг. Ему
случалось и прежде подрабатывать «деланием оловянных ложек» – теперь
он «измыслил» делать деньги. В несколько ночей перед рождеством 1755
года он вылил в бане из сплава медных и оловянных обломков четыре
фальшивых рублевика и восемь полтинников. Так велико было желание
встретить по-людски приближавшийся праздник, потешить детишек! Ибо и
купил-то он всего лишь ягод на полтинник, табаку, а на весь
остальной жалкий «капитал» – молока и соленой рыбы... Басова
арестовали, перегоны по этапам расследования тянулись несколько лет.
И лишь в 1762 году в Иркутске Басову было «учинено на публичном
месте, при барабанном бое, позорное наказание» с последующим
определением – отправить в Нерчинск на каторжные работы. На каторге
этот неугомонный, искалеченный побоями уже старый человек и умер.
Роль Басова в организации плаваний к «незнаемым землям незаурядна.
Ведь в сущности он первый решился выйти на их розыски на утлом
шитике, – все-таки впереди не речка была, впереди простирался океан!
Его заслуга и в том, что он сумел обойтись без помощи купцов и
составил компанию добытчиков и мореходов из людей неимущих – форма
артели по тем временам необычная! И не чуждый наживе, – позже его
назовут «первым русским аргонавтом за бобрами» – он все же в любом
плавании был истинным открывателем нового, выражалось ли это в
составлении карты острова Медного, посланной им в сенат, либо в
разведке полезных ископаемых, либо в другой полезной
первопроходческой деятельности! Эта его деятельность послужила
примером и толчком к широкому освоению вод и земель к
востоку-юго-востоку от Камчатки, осуществлявшемуся предприимчивыми,
пытливыми и отважными русскими людьми. И по праву историограф
Василий Берх еще в начале XIX века отметил, что «Басов был не только
предприимчивый человек, но умный и полезный сын своего отечества».
|