|
В первой половине XIX в. русские мореплаватели продолжали
исследование побережья Северной Америки. Во времена Баранова
основной поток исследователей, промышленников и поселенцев был
направлен на юг, к берегам Калифорнии, в погоне за уходившим туда
морским зверем, в стремлении создать на плодородных землях к Югу от
р. Колумбии продовольственную базу Русской Америки. Но во второй
четверти XIX в. Российско-Американская компания приступила к
организации исследований полярного побережья Америки, прилегающего к
Берингову проливу.
Район Берингова пролива издавна привлекал исследователей. Лучшие умы
предшествующих столетий обдумывали проблему достижения Индии из
России Ледовитым океаном. И Берингов пролив рассматривался как
восточные ворота великого морского пути.
Честь открытия этого пролива принадлежит Семёну Дежневу, обогнувшему
в 1648 г. «Чукотский Нос» на пути из устья р. Колымы в устье р.
Анадырь. Спустя почти 100 лет, в 1728 г., в нём побывал Витус
Беринг, имя которого с тех пор и носит пролив. Однако Беринг видел
только азиатский его берег.
21 августа 1732 г. произошло событие огромной важности, которое
долгое время оставалось незаслуженно забытым. В тот день небольшое
русское судно «Св. Гавриил» под командой подштурмана Ивана Фёдорова
и геодезиста Гвоздева подошло к американскому побережью с пролива
Беринга.
Честь открытия северо-западного побережья Северной Америки
принадлежит этим двум скромным русским мореходам. Ими впервые были
положены на карту Берингов пролив, острова в нём и часть
американского побережья, вдоль которого «Св. Гавриил» следовал около
|пяти дней. За это время русские встречались с туземцами и собрали
ряд достоверных сведений о природе тех мест.
В 1764 г. по замыслу великого Ломоносова была организована
экспедиция Чичагова, корабли которого должны были выйти из
Архангельска и пройти в Индии через Берингов пролив и Тихий океан. У
Чукотского Носа их должна была встретить экспедиция Креницына и
Левашова, вышедшая в Берингово море из Охотска! Этот замечательный
замысел не удался, так как Чичагов не мог пробиться сквозь льды
Баренцева моря. Однако Креницын и Левашов собрали много ценных
сведений об Алеутских островах и западном побережье полуострова
Аляска и составили подробную карту этого района
Прошли годы. В июле 1780 г. девять чукотских байдар пересекли
пролив, разделяющий Азию и Америку. В одной из них плыл казачий
сотник Иван Кобелев. Это был пытливый и отважный человек. Вместе с
чукчами он высадился на Большой Земле, как тогда сибиряки называли
Америку, и двинулся на юг. Сибирский землепроходец внимательно
изучал неведомый край и наносил его на карту. Иван Кобелев проделал
огромный путь и первым из русских достиг устья Юкона.
В 1778 г. в районе Берингова пролива появилась первая иностранная
экспедиция – англичанина Кука. Он вслед за русскими мореходами
обошел азиатское и американское побережье Берингова моря. Со
свойственным большинству английских мореплавателей неуважением к
правам других народов он переименовал ряд известных уже русским мест
на побережье, дав им английские названия и тем пытаясь присвоить
себе честь первого открытия тех мест. Кук прошел Берингов пролив и,
произведя очень поверхностную опись побережья, дошел до мыса
Ледяного, где принуждён был повернуть обратно: льды и стужа полярных
районов показались ему непреодолимыми.
В 1815 г. к северному побережью Америки была отправлена первая
русская научная экспедиция. «Кругосветный» бриг «Рюрик» под командой
О. Е. Коцебу прошёл Берингов пролив и двинулся вдоль американского
побережья на север. Отважным мореплавателем были открыты остров
Сарычева, залив Шишмарёва, обширный залив Коцебу, названный так
«вследствие общего желания всех моих спутников» – пишет О. Е. Коцебу,
– и к северу от этого залива – мыс Крузенштерна. Таким образом
русская экспедиция сделала ряд важных открытий, мимо которых прошел
Кук.
Спустя три года вышел в свой смелый пеший поход Пётр Корсаковский Он
двигался к Юкону с юга, из Кенайского залива, и, преодолев огромные
трудности и опасности, достиг устья великой аляскинской реки. Поход
Корсаковского сомкнулся с маршрутом Ивана Кобелева, пришедшего к
устью Юкона с севера, от Берингова пролива.
Через пять лет после Коцебу, в 1821 г., северные берега Аляски снова
увидели русских мореплавателей. Военные корабли «Открытие» под
командой капитана Васильева и «Благонамеренный» под командой
капитана Шишмарёва, производя подробную опись побережья Берингова
моря, прошли далеко за Берингов пролив, миновали мыс Крузенштерна и
двинулись дальше вдоль покрытых тундрой берегов. Вскоре к северу от
мыса Крузенштерна был открыт мыс Головнина. Васильев прошел вдоль
американского побережья более чем на 60 км дальше Кука.
На этом состязание русских и английских мореходов не окончилось. В
1826-1827 гг. в Беринговом проливе появился английский корабль «Блоссом»
под командой капитана Бичи. Английскому мореходу удалось достигнуть
самой северной точки Американского материка, мыса Барроу, пройдя
вдоль побережья на 200 с лишним км дальше капитана Васильева. Он
составил карту побережья Аляски от Берингова пролива до мыса Барроу
и опять не постеснялся переименовать открытые русскими места
(например, мыс Головнина, открытый и названный Васильевым).
Но победу в состязании одержали русские мореходы, дальше англичан
проникшие с запада вдоль полярного побережья Северной Америки. Честь
этой победы принадлежит поручику Александру Филипповичу Кашеварову.
В 1838 г. он совершил байдарочный поход, пройдя от залива Коцебу до
мыса Врангеля около тысячи километров и описав побережье более чем
на 50 км дальше мыса Барроу. Подвиги и открытия целой плеяды смелых,
опытных и настойчивых русских путешественников, их карты, отчёты,
путевые записки и судовые журналы дали возможность Александру
Кашеварову предпринять этот замечательный поход, который явился,
таким образом, как бы завершением коллективного народного подвига
ряда поколений русских открывателей.
Крупный успех русского исследователя был по заслугам оценён русской
общественностью и печатью. Журнал «Сын Отечества» первым в 1840 г.
напечатал описание путешествия, отметив в предисловии, что
Кашеваров, вступив в состязание с Куком, Васильевым и Бичи, успешно
выиграл его. Российское Географическое общество опубликовало журнал
путешествия, «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили в 1845 г.
своим читателям, что в столицу после 12-летнего пребывания в Русской
Америке приехал отважный исследователь А. Ф. Кашеваров; газета в
течение месяца печатала отрывки из его дневника.
* * *
А. Ф. Кашеваров родился 28 декабря 1809 г. в Павловской гавани на
о-ве Кадьяк. Он был сын русского учителя и алеутки. О первых годах
жизни А. Ф. Кашеварова известно очень немного. Двенадцати лет он был
привезён в Петербург и за счёт компании в числе нескольких других
способных креолов был отдан на воспитание, в пансион, а затем в
Кронштадтское штурманское училище. Уже в 1824 г., будучи ещё
кадетом, он ходил в далёкие плавания к немецким и английским
берегам. По окончании училища в 1828 г. он ушёл в кругосветное
плавание на компанейском судне «Елена» в должности штурмана. Под
конец плавания капитан судна назначил способного юношу нести
обязанности вахтенного офицера.
В 1831 г. Кашеваров был зачислен прапорщиком в корпус флотских
штурманов и отправился на военном судне «Америка» на службу в
Русскую Америку.
Знающим и опытным моряком начал Кашеваров службу в
Ново-Архангельском порту. Шесть лет он командовал кораблями
компании, избороздил ими воды Русской Америки, Берингова и Охотского
морей, побывал у берегов Калифорнии.
В 1838 г. правитель русских колоний в Америке капитан-лейтенант
Куприянов поручил этому опытному и смелому моряку командовать
байдарочной экспедицией по исследованию полярного побережья Америки
к северу от Берингова пролива.
* * *
23 июня 1838 г. Кашеваров на компанейском судне «Полифем» оставил
редут Св. Михаила в заливе Нортон и взял курс на север. Через
несколько дней мореходы прошли Берингов пролив и вступили в воды
Ледовитого океана. Три дня плыли вдоль американского берега, не
встречая льдов; на четвёртый в дымке тумана все увидели неясные
очертания первых пловучих льдин. К вечеру туман сгустился, и судно
еле двигалось, боясь столкновений со льдинами. Туман держался пять
дней, и за это время добрались только до мыса Лисбурн.
Здесь на берегу Кашеваров заметил толпу туземцев-эскимосов и,
захватив толмача, немедленно в лодке поехал к ним. Толмач, которого
звали Утуктак, к большой радости Кашеварова, свободно объяснился с
эскимосами. Он выяснил, что дальше вдоль берега льды преграждают
путь кораблю, но байдары могут плыть свободно.
Возвратясь на бриг, Кашеваров предложил капитану высадить экспедицию
на мысе Лисбурн.
5 июля экспедиция на пяти трехлючных байдарках* [Трёхлючная
(трёхместная) байдарка – узкая лодка с обтянутым тюленьими шкурами
деревянным остовом, которая имеет три круглых отверстия (люка) для
гребцов], и на одной шестивесельной байдаре, – большой плоскодонной
открытой лодке – в составе 30 человек высадилась на берег. Гулко
прозвучали на пустынном берегу пушечные залпы: «Полифем», прощаясь,
салютовал смелым путешественникам.
Мрачным и суровым показался людям этот дикий пустынный берег.
Высокие серые каменистые утёсы вздымались над седым волнующимся
морем – их разделяла только широкая песчаная «кошка»* [Кошка –
низменная полоса берега, образовавшаяся под действием волн,
выбрасывающих со дна песок и мелкий камень], на которой местами
темнели стволы выброшенных морем деревьев.
Пронзительно выл ветер в расселинах скал и вдруг со свистом
вырывался из-за утёсов, поднимая на море высокие волны. Вою ветра
вторили жалобные крики морских птиц, гнездившихся в утёсах.
Люди разбили палатки, вытащили на берег лодки. В это время к ним
подошли несколько эскимосов. Это были рослые крепкие люди в одежде
из оленьих шкур. Но первая беседа с ними не дала результатов.
Сколько ни бился Кашеваров, ни потчевал эскимосов табаком, – они
только улыбались и на все вопросы отговаривались незнанием.
Позже Кашеваров объяснил себе их странную сдержанность. Месяц спустя
он писал в дневнике: «Только тогда открываются для путешественника
некоторые черты характера и свойств дикарей, когда они находятся в
своём селении или бывают многочисленны. Поверья свои они вообще не
передают легко; только случайные обстоятельства или продолжительное
наблюдение знакомят с ними».
7 июля в 5 часов утра экспедиция выступила в путь. Байдарки одна за
другой легко скользили вдоль утёсистого берега; за ними медленно
двигалась на вёслах тяжело нагружённая байдара.
Сильный ветер с берега, которого люди не чувствовали под защитой
утёсов, отогнал льды в море. Когда лодки проходили мимо расселин
скал, сильные порывы ветра оттуда поднимали высокую волну, и
байдарки легко взлетали на её гребни. Но тяжёлой плоскодонной
байдаре приходилось тогда плохо: её относило от берега, и сильный
ветер и волнение мешали приблизиться к нему обратно.
Карта района путешествия Кашеварова.
Кашеваров распорядился повести байдару на бечеве. Несколько человек
из её экипажа вышли на берег, им бросили с байдары верёвки, и они
разом потянули лямку.
Через несколько миль утёсы, шедшие вдоль берега, склонились внутрь
материка. Ровная пустынная тундра открылась перед глазами людей. Её
поверхность была покрыта зелёными пятнами травы и пёстрыми цветами,
да бесчисленные небольшие озерки мутными оловянными каплями блестели
вдали. На горизонте стояла тёмная гряда ушедших от берега утёсов.
Вскоре утёсы опять подошли к берегу, образовав на пройденном
расстоянии от мыса Лисбурн подобие буквы «П».
У небольшого ручья, спадавшего с одной из скал, решили сделать
привал. В устье ручья мелкие камни и песок образовали между его
берегами высокую кошку. Здесь наткнулись на летнее поселение
эскимосов – два конусообразных шалаша из жердей, связанных наверху
ремнём и обтянутых оленьими шкурами.
Вытащив лодки на берег, Кашеваров приказал развести костёр и
приготовить еду, а сам с двумя алеутами пошёл к шалашам туземцев.
При виде их оттуда с криком выскочили несколько женщин и, схватив на
руки детей, бросились со всех ног в тундру.
Мужчины в растерянности суетились около своих жилищ. Кашеваров, как
только мог, постарался их успокоить,
Часа два спустя экспедиция тронулась в путь. Небо было покрыто
облаками, ветер дул тихо и ровно. Отдохнувшие гребцы сильно работали
вёслами, а байдара распустила парус.
Плыли вдоль высокого утёсистого берега. У основания утёсов всё тех
же, от самого мыса Лисбурн, шла песчаная кошка, только теперь она
была завалена толстым, смёрзшимся льдом, выброшенным на берег. Лёд у
самого берега был тоньше, и край его уходил в воду, образуя острую
ледяную закраину. К ней лодки не могли пристать без риска прорезать
лафтаки * [Лафтак – тюленья шкура]. По9тому Кашеваров приказал
грести изо всех сил, чтобы быстрее миновать опасное место.
Ледяные горы (ископаемый лёд) на берегу залива Коцебу,
Но вскоре ветер неожиданно переменился и с поразительной быстротой
начал крепчать. Он пригнал с востока тяжёлые тучи. Стало темно.
Вскоре хлынул проливной дождь, сменившийся мокрым снегом. На байдаре
срубили мачту. По морю пошла большая волна, а у берега ревел
огромный пенистый бурун. Начиналась буря.
Положение лодок было тяжёлое. Пристать к ледяной закраине было
невозможно. Около неё кипела вода и волны с грохотом откатывались от
ледяного козырька. Пришлось повернуть обратно и плыть к недавно
покинутому месту у ручья.
Миновав опасное место, которое объезжали далеко от берега, лодки
приблизились к свободной от льда кошке, где стояли шалаши туземцев.
Но тихое побережье преобразилось. На нём яростно рассыпался большой
бурун. Стена клокочущей в белой пене воды то взвивалась вверх, то с
грохотом рассыпалась по берегу.
Алеуты на своих байдарах
При таком волнении приставать было очень опасно, и Кашеваров
приказал остановиться, и все стали наблюдать, где бурун
раскатывается длиннее, и там искать спасения.
Эскимосы, увидев вернувшиеся байдарки, вышли из шалашей и знаками
стали указывать место, где бурун спокойнее перекатывался на берег.
Люди в байдарках сделали последние приготовление перед смертельно
опасным делом: следовало уловить момент и дать волне выбросить лодки
на берег. Кашеваров, зная уменье, опыт и особое мореходное чутье
алеутов, уже не вмешивался в их маневры у берега и только приказал
байдаре бросить якорь и ожидать, пока пристанут маленькие лодки.
Приготовления алеутов заключались в том, что каждый носовой гребец
освободил себя от обтяжки, которая не давала воде залиться в
байдарку. Другие же гребцы, наоборот, зашнуровывались обтяжкой
плотнее. После этого лодки подплыли ближе к берегу, и алеуты с
величайшим вниманием стали наблюдать бурун.
Как бы жесток и постоянен ни был ветер, но в волнах, ревевших у
берега, в беспрестанном изменении их силы и величины замечалась
некоторая правильность. Так, за самой большой, вкатывавшейся на
берег сильнее и дальше предшествовавших, следующие постепенно
уменьшались и потом, увеличиваясь, снова достигали максимума. Между
двумя огромнейшими бурунами иногда случался промежуток в 20-30
секунд. Опытный алеут точно предвидит его, и умеет им
воспользоваться. Как только алеуты увидели, что поднимается самая
большая волна, они изо всех сил начали грести к берегу. Байдарки
понеслись по кипевшей воде, всплыли на пенистый, вздымающийся бурун
и на рассыпающемся его гребне стрелою полетели к берегу, уходя от
следующего, который с шумом гнался за лодкой и, казалось, каждую
минуту мог обрушиться на неё.
Едва байдарка Кашеварова носом коснулась берега, как передний гребец
быстро соскочил в воду. Одной рукой он держал весло, а другой
схватил байдарку за люк. Второй гребец упёрся веслом о грунт,
сохраняя положение байдарки в разрез волне. В ту же минуту на них
обрушился следующий бурун; он окатил кормового гребца, поднял
байдарку и тем помог носовому гребцу с помощью подобжавших эскимосов
подтащить ее на берег.
Так пристали три байдарки. Остальные две – по оплошности или
неопытности гребцов – рассчитали неверно, промахнулись мимо места
высадки п по необыкновенному счастью были переброшены через узкую
песчаную кошку в тихий ручей, текущий вдоль берега.
Теперь нужно было спасать байдару, стоявшую якоре. В ней находилось
15 человек, вся провизия, огнестрельные припасы и другое имущество
экспедиции.
Мысль потерпеть несчастье на первом же шагу ужасала Кашеварова.
Очень выразительно он сам описывает впоследствии это состояние: «В
жизнь мою много раз я встречался с морскими опасностями, но никогда
не изгладится из памяти моей та минута, когда, стоя твёрдо на берегу
и смотря на гибельное положение байдары, я обдумывал средства, как
спасти её; в то же время встречал я и взоры людей, обращённые ко мне
с покорностью и упованием – людей, находящихся между жизнью и
смертью и вверенных моему попечению».
Медлить было нельзя – волны уже начали заливать байдару.
Кашеваров принял единственно возможный план её спасения. Приказав
байдаре приблизиться к берегу как можно ближе, он велел бросить с
носа и кормы канаты людям на берегу. Ухватившись за них, все стали
подтягивать байдару боком к берегу. Туземцы помогали изо всех сил.
Тут ударила в байдару волна и, подняв, бросила на отмель. Все бывшие
на берегу устремились вводу и, защищённые от волн байдарой, схватили
её за борт, стоя по грудь в воде. Гребцы в байдаре почти машинально
перешли на тот же борт. Этим дружным усилием не дали тяжело
нагружённой лодке перевалиться в сторону моря, куда её потянула
стремительно отхлынувшая с берега вода.
За 15 минут часть груза, не боявшаяся порчи, была выброшена в воду,
а остальная перетаскана на берег. После этого с огромным трудом
байдару вытянули изводы. Буруном весь брошенный в воду груз был
скоро выкинут на берег.
Все люди, лодки, весь груз были спасены. Страшная усталость свалила
всех на землю, и только усилием воли Кашеваров заставил себя встать
и поднять людей, чтобы немедленно развести костёр, обсушиться,
поесть и разбить палатки.
Но вместе с усталостью людьми овладело такое торжество победы,
которое всегда тем больше, чем большие трудности преодолены. Это
торжество человеческой силы и стойкости перед слепой яростью
разбушевавшейся стихии.
На следующий день погода выдалась прекрасная. На бирюзовом небе – ни
облачка. Солнце щедро светило, и суровая тундра под его
ослепительными лучами изменила свой вид. Песок, трава, сверкающие
осколки озёр вдали – всё было умыто и свежо по-весеннему. На море
появились льдины, ветер гнал их к берегу. Ослепительно сверкая на
солнце, причудливые белые громады медленно покачивались на волнах.
Иногда раздавался оглушительный треск – это столкнулись две льдины.
Волны выбрасывали на берег груды ледяных осколков. I
Два дня отдыхала экспедиция. Люди чинили байдару, сушили вещи,
ждали, когда изменится ветер и отгонит лёд от берега. Нескольких
человек Кашеваров послал в тундру на охоту за оленями.
Утром 9 июля ветер изменился и подул с берега. К 5 часам вечера море
очистилось, и Кашеваров дал команду готовиться к выступлению.
Через час лодки отвалили от берега. На байдаре поставили парус, и
скоро байдарки, шедшие на вёслах, стали отставать от неё. Тогда
Кашеваров приказал своему помощнику Малахову идти на байдаре вперёд
и в случае появления льда или поселения туземцев пристать к берегу и
дожидаться байдарок. Вскоре байдара скрылась из виду.
Десять миль проплыли вдоль ледяной закраины и, миновав её, больше не
встретили льда ни в воде, ни на берегу. Море было спокойно, как
озеро. Вдоль берега, отделённые от воды узкой каменистой кошкой,
стояли высокие горные хребты; в их глубоких извилистых трещинах
сверкал вечный снег, а голые скалы кое-где поросли лишайником.
На следующий день в 6 часов утра прошли мыс Бофор. Берег принял
здесь направление к северу, а хребет стал уходить на восток. Низкое
илистое побережье незаметно переходило в поросшую травой и покрытую
озёрами тундру. Через два часа ветер начал свежеть, поднимая у
берега высокий бурун, седые барашки волн стали расти. Байдарки
начало сильно бросать. Кашеваров решил пристать к берегу, тем более,
что давно следовало дать отдых гребцам после 15-часовой почти
беспрерывной работы.
К берегу пристали с большим трудом; байдару два раза захлестнуло
волной, и только ловкость и проворство людей спасло груз от порчи.
Уже несколько дней продолжалось плавание. Лёд нигде не преграждал
дорогу, и путешественники успешно продвигались вперёд. Ночью было
так же светло, как и днём, так как солнце на этих широтах в летнее
время не скрывалось за горизонтом. Поэтому экспедиция могла свободно
двигаться и ночью, сообразуясь, лишь с силами людей и состоянием
льдов. В пути Кашеваров составлял тщательную опись берега, вёл
дневник, делал съёмку береговой полосы, сверяясь с картами Бичи и
выправляя ошибки на них.
На широте 70°00' миновали расположенное у моря на низменной кошке
летнее селение эскимосов. Море здесь было чисто ото льда, и все
мужчины ушли на промысел. Путешественников встретили женщины и
несколько стариков. Попытка расспросить их опять не удалась. «На
вопрос мой вдруг отвечали десять и более женщин, – пишет Кашеваров в
своём дневнике, – шум и разногласие их в ответах заставили меня
прекратить любопытство».
На следующий день показался вдали Ледяной мыс. Весь берег и море
здесь были забиты льдом. Огромные ледяные глыбы самой удивительной
формы – от взгромождённых на них с разных сторон мелких льдин –
напоминали фигуры различных животных и предметов. Растопленные
солнцем куски льда иногда с шумом скатывались с льдины. Вся белая её
громада начинала тогда колыхаться и, потеряв равновесие, с грохотом
опрокидывалась, подняв каскады воды и выставив на поверхность свою
подводную часть.
Всё тесней и извилистей становились проходы среди льдин. Наконец
настал момент, когда широкая байдара не могла уже пройти по ним.
Следовало или пристать к берегу и ждать неопределённое время, пока
ветер не очистит море ото льда, или продолжать путь без байдары,
хотя при этом численность экспедиции уменьшилась вдвое, что было
опасно в случае столкновения с эскимосами.
Кашеваров смело решил лучше рисковать, чем терять драгоценное время.
Он велел приказчику Кулишеву отвести байдару назад, к югу, и у устья
речки на широте 69° 25’ ждать возвращения байдарок.
14 июля экспедиция разделилась. Кулишев на байдаре ушёл на юг, а
Кашеваров со своим помощником Малаховым, толмачом Утуктаком и
десятью алеутами тронулся на север.
Плыли весь день и всю ночь, пока внезапно опустившийся густой туман
не заставил пристать к берегу. Только к утру туман разнесло в клочья
сильным ветром; этот же ветер отогнал от берега и льды. Байдарки
снова взяли курс на север. I
Вскоре все увидели у самого берега высокие «вешала», сделанные из
выкидного леса в виде буквы «П». Эскимосы на них обычно сушили мясо,
чтобы собаки, волки и другие звери не могли его достать. Судя по
тому, что «вешал» стояло много, селение было большое. Скоро на
слегка всхолмленном зелёном берегу показались круглые своды
землянок. Но селение было пусто, все жители разбрелись на лето по
тундре и жили в летниках * [Летники – селение, где эскимосы живут
летом, в отличие от зимников – зимних селений].
Воспользовавшись случаем, Кашеваров пристал к берегу и внимательно
осмотрел и зарисовал зимнее жилище эскимосов.
Оно было устроено в яме глубиной около 4 футов. Снаружи крыша была
обложена несколькими слоями дёрна. В стороне Кашеваров заметил
отверстие в земле, служившее спуском в узкий коридор, который вёл в
хижину. В нём по сторонам были вырыты два небольших углубления, судя
по многочисленным остаткам – кладовая и кухня. Стены, пол и потолок
хижины были сделаны из грубо обтёсанного выкидного леса. С одной
стороны, вдоль стены помешались нары. На правой покатости крыши –
квадратное окно, затянутое тонкими, сшитыми жилами, полосками из
кишок морских животных. Весь пол был покрыт водой, выступившей из
прогретой солнцем земли; стены и потолок тоже были покрыты каплями
соды. Видимо поэтому летом никто из эскимосов и не жил в своих
«зимниках».
В этот же день, к вечеру, байдарки подплыли к небольшому летнику.
Завидя их, женщины и дети, схватив вещи, бросились в тундру, а
несколько мужчин, вооружившись луками и стрелами, стали кричать,
чтобы путешественники не смели приставать к берегу.
Утварь и оружие жителей залива Коцебу.
Кашеваров знал, что не только бессознательный страх руководил
туземцами; он слышал о жестоком обращении с эскимосами со стороны
побывавших здесь несколько лет назад англичан под командой Бичи.
Неудивительно, что после этого эскимосы в каждом европейце видели
врага.
Утуктак, став во весь рост в байдаре, горячо убеждал туземцев не
бояться, но те ничего не хотели слушать, а самые нетерпеливые уже
пустили поверх голов прибывших несколько стрел.
Тогда Кашеваров велел Утуктаку предложить им табаку. Туземцы,
услышав о табаке, обрадовались как дети и громкими возгласами «Тавакин!..
Тавакин!..» остановили бегущих в тундру жён и детей.
Как только путешественники вышли на берег, туземцы схватили их за
плечи и стали усердно тереться своими носами и щеками о лица
приехавших, время от времени ударяя гостей по спине и восклицая на
разные лады: «Э-э-э!.. э-э-э!». Это был обычный дружеский знак
приветствия.
Неожиданно Утуктак нашёл здесь своего родственника – Кибишека,
который считался в селении лучшим стрелком. Кибишек немедленно
предложил показать своё искусство. Он указал пальцем на тёмное пятно
около фута в диаметре на высоком песчаном откосе. Утуктак быстро
измерил расстояние – до цели оказалось 67 шагов. Все обратили
внимание, что Кибишек стреляет при боковом ветре. Он внимательно
прицелился, учёл снос от ветра и пустил стрелу, которая, со свистом
разрезая воздух, описала дугу и вонзилась в самый центр пятна.
Кибишек тут же сообщил восхищенным гостям, что с 20-25 шагов хороший
охотник пробивает стрелой оленя. Потом он попросил гостей показать
своё искусство.
Лучший стрелок из гребцов-алеутов выступил вперёд, долго искал цель
и наконец, указав изумлённым эскимосам на причудливую вершину одной
из льдин, шагах в 200 от берега, одним выстрелом сбил её. От
сотрясения обрушилось несколько других льдин. Кибишек после этого
вдруг обиделся на путешественников.
На следующее утро экспедиция снова тронулась в путь. Несколько
туземцев вызвались проводить её на байдарах до следующего селения
своего племени. Вовремя плавания Кибишек, стоя во весь рост в
байдаре, пускал вперёд стрелы, которые со свистом улетали вдаль и
скрывались из виду.
Солнце ярко светило, и под его лучами весело плескались прозрачные
волны. Льды ушли к горизонту и белели там неровной сверкающей
полосой. Берег всё время шёл на север; к самой воде подступал
зелёный ковёр тундры, усеянный бесчисленными озёрами.
Озёра эти доставили Кашеварову большое разочарование. Ещё перед
отплытием в экспедицию он, изучая карту Бичи, обратил внимание, что
порой озёра узкими длинными полосами тянулись вдоль берега моря.
И Кашеваров рассчитывал воспользоваться ими как водным путём, если
льды на море преградят ему путь.
Но глубина озёр оказалась ничтожно малой, и плыть по ним нечего было
и думать.
Жители залива Коцебу.
Исследуя как-то одно из этих озёр, Кашеваров заметил, что откуда-то
из глубины тундры к воде приближается огромное стадо оленей.
Красивыми прыжками они легко неслись по равнине, и только резкие
движения головой и хвостом указывали на то, что их что-то беспокоит.
Кашеваров притаился на противоположном берегу.
Когда стадо приблизилось к озеру и животные с разбегу влетели в
воду, стало видно, как тучи комаров и слепней поднялись над ними.
В этот момент из-за небольшого мыса показалась целая флотилия лёгких
маленьких байдарок. Неповоротливые в воде олени не успевали сделать
и двух шагов, как подъехавшие почти вплотную к ним эскимосы
всаживали им копья в шею или под лопатку. Добыча была богатой, и
туземцы тут же на берегу устроили танец в честь удачной охоты.
Олени часто попадались на берегу. Они спасались здесь от множества
комаров, так как ветер с моря отгонял тучи насекомых и прохладная
его сырость успокаивала искусанное, зудящее тело.
Утром 16 июля экспедиция прибыла в устье залива Тутагвик. Быстро
разбили палатки. Пока Кашеваров определялся по солнцу, расторопные
алеуты зажгли костёр и приготовили еду. Весь день люди отдыхали.
Кашеваров не выходил из своей палатки, делая записи в дневнике и
путевом журнале, приводя в порядок коллекцию эскимосской утвари,
которую он тщательно собирал.
В 7 часов вечера приплыли на двух больших байдарах около 40
эскимосов – мужчин, женщин и детей. Первыми медленно вышли из байдар
два их предводителя. Они были одеты в новые оленьи парки с
капюшонами, отороченные пёстрой каймой из меха разных цветов, а к
поясу, сзади, были привязаны по 2-3 волчьих хвоста. Тут же была
выполнена во всех тонкостях церемония приветствия: потёрли щёки,
носы, похлопали друг друга по спине и т.д.
Затем эскимосы, шумно выражая свою радость, начали готовиться курить
розданный им табак. Каждый достал из мешочка на поясе трубку, продул
её, положил сначала в неё щепотку оленьей шерсти, вырванную тут же
из парки, чтобы табак не проскакивал в рот, потом положил табак. Все
туземцы, мужчины inженщины, уселись в кружок на берегу и начали
раскуривать трубки.
Курили туземцы молча и долго, причём совали трубки 4-5-летним детям,
и те тоже тянули дым и кашляли. При этом матери с гордостью смотрели
на своих детей.
Кашеваров отмечает необычайную привязанность и нежную любовь
эскимосов к своим детям. Случилось так, что один малыш споткнулся и
упал в лужу. На его крик тут же бросились все бывшие вокруг
эскимосы. Одни стали его раздевать, другие успокаивать, третьи
совали ему в рот свои трубки. «Одним словом, – пишет Кашеваров, –
сделалась такая кутерьма, как будто ребёнок совершенно погибал».
Когда все наконец успокоились, Кашеваров угостил «пострадавшего»
сахаром, и тем инцидент был окончательно исчерпан.
Насладившись курением, эскимосы предложили посмотреть их пляску.
Они встали в ряд и в такт унылого напева стали наклоняться то
вправо, то влево. Следующая пляска совершалась с ножами в поднятых
руках и была живее.
После окончания пляски эскимосы стали прощаться.
Плавание продолжалось. 17 июля байдарки прошли мимо высокого
каменистого мыса Бельчер. Одиноко маячил он над низким берегом и
обширной, ровной тундрой.
Через два дня, в полдень, приплыли к заливу Пеард. плотный лёд
преградил здесь экспедиции дорогу на север.
Байдарки пристали к берегу, и Кашеваров забрался на высокую скалу,
одиноко стоявшую у берега среди мелких скалистых обломков. Но
насколько хватал глаз, всё море было забито льдом, не видно было
никакого прохода на север. Кашеваров с трудом спустился по
осыпающимся камням и отправился дальше осматривать берег.
К вечеру Кашеваров вернулся в сопровождении нескольких эскимосов,
которых он встретил по дороге.
Маленький и юркий старик, их тойон, по имени Кивок, рассказал, что
он вместе со своими родственниками возвращается с мыса Барроу, куда
ещё весной они уехали на санях, везя байдары с собой. Он сказал, что
нынешнее лето началось необыкновенно поздно, что много дней, как
солнце уже не уходило в воду, а морозы здесь всё ещё стояли очень
сильные. Летом всегда виден в море лёд, но около берега можно ездить
свободно. А в этом году забило всё льдом, и Кивок принуждён со своей
семьёй сидеть на берегу и ждать, когда ветер переменится и угонит
лёд подальше в море.
Кивок говорил необыкновенно быстро. Старательный Утуктак не успевал
переводить и часто переспрашивал к большому неудовольствию старика.
Кашеваров попросил тойона начертить на песке направление здешних
берегов.
Подвижное лицо Кивок стало очень серьёзным. Он взял длинную стрелу у
одного из эскимосов и стал рисовать, одновременно поясняя Кашеварову
то, что он изображает.
По его словам, от мыса Барроу (по-местному – Киаллю) берег резко
поворачивает на восток, идёт сперва прямо – на один день пути на
байдаре, а потом продолжается большими изгибами. Так берег тянется
на восток до устья большой реки, впадающей в Ледовитое море.
Жители залива Коцебу.
Кивок сообщил, что позапрошлым летом на мыс Барроу с востока
приплывали люди. Они торговали с туземцами и на память оставили
исчерченные листки.
Кашеваров насторожился и начал выспрашивал, что это были за листки,
но Кивок не мог толком объяснить.
В это время один из эскимосов сообщил, что он купил такую бумажку у
одного из жителей мыса Барроу, и, порывшись за пазухой, протянул
белый клочок Кашеварову.
Эго оказался листок из русского календаря за 1835 г. и на нём, к
великому изумлению Кашеварова, была сделана его собственной рукой
какая-то пометка.
Он застыл с бумажкой в руке совершенно ошеломлённый этим открытием,
но вдруг неожиданно понял, как это всё могло произойти.
В 1835 г., за три года до отправления Кашеварова в экспедицию, шхуна
«Квихпак» под его командой зашла в Александровский редут, где
начальником был известный знаток дальних районов Аляски Фёдор
Колмаков, участник экспедиции Корсаковского, снаряжённой ещё
Барановым. Тогда Кашеваров подарил Колмакову свой календарь.
В тот же год Колмаков переслал его своему приятелю Лукину,
начальнику торгового редута Российско-Американской компании на р.
Кускоквим. Лукин, как и Колмаков, совершал далёкие и отважные походы
для торговли с индейскими племенами.
В середине июля 1836 г. Лукин отправился в очередную экспедицию на
север. Он достиг полярного побережья Аляски и, двигаясь вдоль него
на запад, дошёл до мыса Барроу. Там Лукин решил оставить память о
том, что русские первыми из европейцев побывали на этом участке
Аляскинского побережья, и, не имея бумаги и чернил, чтобы составить
записку, роздал прилежным туземцам листки бывшего при нём русского
календаря. Об этом путешествии Кашеваров слышал от Колмакова.
И вот теперь Кашеваров держал в руках как свидетельство отваги и
предприимчивости русских открывателей истрёпанный листок календаря,
около двух лет путешествовавший по дебрям Аляски.
Только через несколько дней, 22 июля, в 3 часа утра сильный южный
ветер немного развёл льды, и по узкому извилистому проходу байдарки
устремились дальше на север. Вскоре встретили огромное ледяное поле
с двадцатифутовыми отвесными склонами. Канал между этим полем и
берегом был около мили шириной и чист ото льда.
К вечеру прошли мыс Смита и в 4 часа утра 23 июля достигли мыса
Барроу, самой северной точки Аляски и крайнего пункта, до которого
добралась с запада английская экспедиция Бичи. Обогнув мыс Барроу,
Кашеваров с радостью увидел, что к востоку вода свободна ото льда.
Внезапно к отряду Кашеварова приблизились две большие туземные
байдары с тридцатью вооружёнными мужчинами. Кашеваров распорядился
подарить эскимосам табак и ласково с ними разговаривал, стараясь
расположить их к себе. Однако они держались враждебно и стали звать
Утуктака к себе, уверяя, что приезжих всё равно ждёт смерть. Когда
тот, дрожа всем телом, всё-таки отказался, они обнаружили явное
намерение напасть на байдарки путешественников.
Кашеваров немедленно приказал приготовить ружья, а байдаркам
рассредоточиться. В качестве предупреждения он велел дать залп в
воздух. Туземцы после этого заколебались и с угрозами поплыли
обратно к берегу. Думая, что опасность миновала, Кашеваров приказал
продолжать путь.
Однако ещё не раз ему пришлось столкнуться с враждебностью туземцев,
которые по милости «цивилизованных» английских мореплавателей
становились врагами европейцев. Кашеваров понимал, что ему теперь во
многом приходится пожинать плоды «просвещённой» деятельности
англичан.
К востоку от мыса Барроу в нескольких километрах от берега тянулся
ряд небольших, низменных, песчаных островков. Лодки шли вдоль них
несколько миль.
Вскоре небо покрылось тучами. Резкий ветер и большие волны стали
швырять лёгкие байдарки в разные стороны. Кашеваров дал сигнал
пристать к одному из островков. За спустившимся туманом не стало
видно ни льдов, ни берега.
Вдруг из тумана вынырнули прежние байдарки под парусами, сшитыми из
кишок морских животных и укреплёнными на двух шестах. Туземцы
высадились на соседний остров и долго там пели и плясали. Всю ночь
люди Кашеварова не смыкали глаз, ожидая нападения, но всё обошлось
благополучно.
Утром небо прояснилось, но море по-прежнему было неспокойно. Всё же
байдарки экспедиции пустились к берегу и вскоре высадились на
небольшом пустынном мысе.
Туземцы не погнались за отрядом, вероятно, опасаясь сильного
волнения. Если бы они решились преследовать байдарки Кашеварова, то
экспедиция оказалась бы в очень опасном положении, так как при
волнении надо было затянуть обтяжки на байдарках, а это бы помешало
пользоваться огнестрельным оружием.
После небольшого отдыха, в полночь 23 июля экспедиция тронулась на
восток вдоль низменного болотистого берега. Всё та же травянистая
тундра с редкими небольшими жёлтыми и голубыми цветочками тянулась
насколько хватал глаз. На глубине 8-10 см залегал уже твёрдый
вечномёрзлый слой почвы.
На широте 71° 13' и долготе 155° 40' от Гринвича экспедиция открыла
узкий длинный залив. Он был мелководен и тянулся около двух миль на
северо-восток. Этот залив – «первое обретение экспедиции», как
выразился Кашеваров в своём дневнике, был назван им заливом
Прокофьева, по имени одного из директоров Российско-Американской
компании – И. В. Прокофьева, «которому, – добавляет Кашеваров, – я
столь много обязан за моё воспитание».
На широте 71°9' и долготе 155° 15' от Гринвича берег вдруг повернул
на юг, образуя узкий невысокий мыс, который Кашеваров назвал мысом
Степового – в честь инспектора корпуса штурманов генерал-лейтенанта
М. С. Степового.
Затем Кашеваров объехал кругом большой залив, ограниченный с запада
мысом Степового. Залив вдавался к югу на семь миль, в него впадала
большая река. Он весь был покрыт банками и очень мелководен.
Кашеваров назвал его именем Куприянова – в честь тогдашнего
правителя русских колоний в Америке.
С востока этот залив был ограничен низменным и узким мысом Врангеля,
«названным мною, – пишет Кашеваров, – по имени бывшего главного
правителя колоний контр-адмирала Ф. П. Врангеля, под лестным
начальством которого прослужил я три первые года колониальной моей
службы в качестве командира судна».
За мысом Врангеля берег вдруг опять поворачивал на юг, образуя ещё
больший залив, восточный берег которого Кашеваров не смог
рассмотреть из-за тумана.
Здесь путешественники встретили небольшое летнее поселение туземцев.
Эскимосы снабдили путешественников олениной. Один из них стал
уверять, глядя на Малахова, что очень похожий на него человек был
среди людей, приезжавших в позапрошлом году к ним и назвавшихся
каглигмютами. Кашеваров решил, что это был Лукин, который ростом и
сложением очень напоминал Малахова. И название – каглигмюты – Лукин,
видимо, выдумал от алеутских слов (каглика – бумага, письмо;
каглигмют – грамотный человек).
Всю ночь эскимосы провели около палаток путешественников. К утру их
уже собралась большая толпа, человек в сорок-пятьдесят. Вместе с
численностью возрастала и их враждебность.
Пока Кашеваров, стоя недалеко от своей палатки, разговаривал через
Утуктака с толпой эскимосов, все члены экспедиции сидели в своей
палатке с ружьями, готовые по первому сигналу броситься на помощь к
своему начальнику.
С большим трудом удалось на этот раз избегнуть
Отряд двинулся дальше, но многочисленность эскимосов, их сила,
ловкость и смелость очень подействовали на алеутов, спутников
Кашеварова, сильно утомлённых многодневной греблей. Они начали
говорить между собой, что их скоро всех убьют, что врагов много и
сопротивляться нет смысла. Как ни старались Кашеваров и Малахов
вселить в них бодрость, ничего не помогало; они совсем упали духом и
только мечтали повернуть обратно.
Положение осложнялось тем, что эскимосы стали теперь открыто
преследовать байдарки экспедиции и не скрывали своей враждебности.
Они смело подплывали и пускали стрелы, не пугаясь ружейной стрельбы.
В конце дня двое алеутов были ранены.
Днём 25 июля, когда отряд собрался в дорогу после небольшого отдыха,
в море появились четыре большие туземные байдары и устремились за
отрядом Кашеварова!
К счастью для путешественников, глубокий туман покрыл в это время
окрестности и дал им возможность обмануть своих преследователей и,
изменив курс, уплыть на несколько миль в открытое море. Скоро
путешественники наткнулись на обширную банку и пристали к ней.
Неожиданно из тумана вынырнула туземная байдара и тоже пристала к
банке недалеко от них.
«При таких обстоятельствах, – пишет в своём дневнике Кашеваров, –
мне осталось одно: возвратиться назад к нашей байдаре. С неизъяснимо
прискорбным чувством, которое не изгладится во мне во всю жизнь мою,
я приказал грести к мысу Барроу». Смелый исследователь мог с
уверенностью сказать себе, что он испытал все средства, прежде чем
отдать этот приказ.
Но ему даже и в голову не пришло силой прокладывать себе путь вперёд
– средство столь обычное для большинства других
путешественников-европейцев. Кровью туземцев открытия не
производятся – таково было неписанное правило всех крупных русских
исследователей.
Знаменитый русский мореплаватель Фёдор Литке, говоря о враждебном
отношении туземцев на одном из открытых им во время кругосветного
плавания островов, писал: «Чтобы удержать островитян на почтительном
расстоянии, оставалось одно средство – дать им почувствовать силу
нашего огнестрельного оружия; но средство это считал я слишком
жестоким и готов был лучше отказаться от удовольствия ступить на
открытую нами землю, нежели купить это удовольствие ценой крови».
Поздно ночью 26 июля, скрываясь во льдах, байдарки экспедиции
благополучно обогнули мыс Барроу. Гребцы, обрадованные возвращением,
неутомимо работали уже около шестнадцати часов и не желали отдыхать.
Через несколько часов около мыса Смита их заметили эскимосы и долго
шли по берегу, угрожая путешественникам стрелами и копьями, но потом
отстали. Только после 20 часов беспрерывной гребли экспедиция из-за
густого льда вынуждена была пристать к берегу.
Но долго задерживаться Кашеваров знал, что вооруженные эскимосы
двигаются на юг и скоро будут у места, где отдыхали его люди. Как
назло льды не расходились, ветер усилился, и у берега уже злился и
ревел высокий бурун.
Несмотря на явную опасность плавания в такую погоду, Кашеваров дал
приказ отправляться.
Так плыли они два дня – всё время узкими извилистыми проходами между
льдов.
28 июля пристали для отдыха к берегу в заливе Пеард. С радостью все
увидели за ним чистое море и ни одной льдины у берега. Экспедиция
быстро двинулась на юг.
На пути заехали в то селение, где тойоном был старый Кивок.
Кашеваров застал его только что вернувшимся с моржовой охоты. Кивок
был возбуждён удачной моржовой охотой и богатой добычей в виде
моржовых клыков, жира и шкур. Он передал заинтересовавшемуся
Кашеварову все подробности, и тот даже успел коротко записать об
этом в дневнике.
Охота на моржей
На моржей эскимосы охотятся следующим образом. В начале несколько
молодых охотников отправляются на поиски моржового лежбища. Как
только они его найдут, выступают на охоту все мужчины посёлка. С
собой они берут только по два копья.
Вот и лежбище. На низком ровном берегу в несколько рядов
расположились сотни огромных зверей. Их косматые морды с длинными
клыками повёрнуты к воде. На суше моржи двигаются только в одном
направлении, прямо перед собой, не сворачивая, вбивая в землю клыки
и подтягивая на них своё огромное туловище.
Самый опасный для охотников момент – это когда они отрежут моржам
дорогу к воде, став к ним фронтом, и направят на них копья, чтобы
встретить моржей на смерть, когда те кинутся на них.
Самое главное – это принять на копья первый ряд зверей, который
необходимо заколоть весь, до последнего моржа. Копьём следует
проткнуть горло зверю, когда он уже совсем рядом и далеко закидывает
назад голову, чтобы со всего размаха всадить свои гигантские клыки в
охотника.
Со вторым рядом моржей справиться уже менее опасно, так как они, не
сворачивая в сторону, лезут прямо на трупы моржей первого ряда,
поднимают при этом голову, и охотникам легче колоть копьями этих
великанов. С последующими рядами моржей справиться уже, так сказать,
из-за баррикады не опасно.
Но если только первый ряд прорвёт фронт охотников, тогда последующие
ряды моржей стремительно, неудержимо поскачут за ним в воду,
растерзав в клочья всех охотников, ибо убежать от зверей уже некуда.
Таков промысел моржей у эскимосов, требующий от охотников большой
смелости, силы и ловкости.
Через несколько часов экспедиция тронулась дальше на юг. Перед
отплытием Кашеваров вручил Кивоку медаль «Союзные России».
4 августа байдарки подошли, наконец, к месту, где их поджидал экипаж
байдары во главе с Кулешовым. Усталые путешественники провели здесь
два дня. Затем, уже в полном составе экспедиция отправилась дальше.
Кашеваров на обратном пути ещё раз проверял свои описи, карту, делал
новые промеры дна у побережья и в заливах, вёл метеорологические
наблюдения, дополняя свои записи новыми сведениями – о
растительности, почвах и животном мире, а также обширным
этнографическим материалом.
11 августа экспедиция достигла мыса Лисбурн. Здесь путешественники
провели два дня, не имея возможности из-за непогоды двинуться
дальше. Проливные дожди сменялись мокрым снегом, пронзительный ветер
сбивал с ног, а у берега неистовствовал огромный бурун.
В заливе Марьет местные эскимосы сообщили им, что у о-ва Шамиссо в
заливе Коцебу стоит судно. Кашеваров решил, что это «Полифем»
поджидает его отряд. Лодки пустились в дальнейший путь. На следующий
день обогнули мыс Головнина и взяли курс на залив Коцебу. Наконец,
миновали гористый мыс Крузенштерна, вокруг острой вершины которого с
жалобными воплями вились тучи морских птиц.
20 августа лодки экспедиции подошли к о-ву Шамиссо. Но радостное
настроение тут же сменилось разочарованием: корабля не было.
Прожив на о-ве Шамиссо три дня, отряд переправился на материк и стал
готовиться к зимовке. Часть людей приступила к постройке избы, а
другие ушли на охоту за оленями.
Рано утром 5 сентября путешественники были разбужены пушечным
выстрелом. Выбежав на берег, все увидели у о-ва Шамиссо бриг
«Полифем». Кашеваров немедленно велел ответить ружейным залпом и
послал двоих алеутов в тундру за охотившимися там людьми. Вскоре
радостные и взволнованные путешественники вступили на борт
«Полифема».
* * *
Ещё пять лет после этой экспедиции Кашеваров командовал кораблями
Российско-Американской компании на Тихом океане. В 1843 г. славный
мореплаватель приехал в Петербург и был причислен к
гидрографическому департаменту с поручением составить большой атлас
морей, омывающих Восточную Сибирь и Аляску. Это задание он выполнил
блестяще. Среди изданных им карт была и карта открытого и описанного
им берега князя Меншикова, как он назвал его.
В 1850 г. в чине капитан-лейтенанта Кашеваров был отправлен
Российско-Американской компанией в Аян. 1854 г. он принимал участие
в отражении английских кораблей, пытавшихся напасть на Камчатку. За
боевую доблесть он был награждён орденом. В 1856 г. Кашеваров
возвратился в Петербург и был назначен начальником чертёжной
гидрографического департамента. В 1862 г. он был отчислен в запас, а
спустя три года -уволен в отставку в чине генерал-майора. 25
сентябре 1870 г. А. Ф. Кашеваров скончался в Петербурге.
Дошедшие до нас путевой журнал славного путешествия Кашеварова,
отрывки из его дневника, записки о жизни эскимосов в Русской Америке
и другие материалы не только сообщают нам подробности одного из
интереснейших путешествий по Аляске, но и рисуют мужественный образ
крупного русского исследователя, отважного моряка и образованного
человека своего времени.
|