|
В центре Алеутского архипелага есть большая группа островов
Андреяновских. Названы они в честь селенгинского купца Андреяна
Толстых, хотя и не все они были открыты только и именно им. В
середине XVIII века освоение архипелага, как мы знаем, велось либо в
смежные годы, либо даже параллельно многими русскими
купцами-мореходами. А один из наиболее крупных Андреяновских
островов – Адах был открыт, например, еще лейтенантом Чириковым,
сподвижником Беринга, когда пакетбот «Св. Павел» возвращался от
берегов Америки. Правда, никто из чириковцев на остров не
высаживался.
И все же есть историческая справедливость в том, что имя русского
морехода Толстых причастно к списку значительных географических
открытий и попало на карту мира. Ибо Толстых стремился не столько к
наживе в своих путешествиях (что ему, купцу, отнюдь было не чуждо),
сколько к открытию новых земель и тщательному их исследованию.
Историк-моряк контр-адмирал Д. М. Афанасьев писал о нем: «...плавал
на авось, едва понимая значение компаса, без научных средств к
кораблевождению». Полувеком раньше Василий Берх называл его
«неученым, но предприимчивыми разумным мореплавателем». Неученым – в
каком смысле? Конечно, он и впрямь обходился «без научных средств к
кораблевождению», какие уж в ту пору средства! Но вряд ли Толстых,
будучи купцом, совсем не знал грамоты. Известным кругозором он
обладал. Причем не только деловым. Не говоря уже о пытливости
натуры, о доброте, обо всем том, что и сделало его, по словам Берха,
именно «разумным мореплавателем».
Начались его путешествия, как и у всех тогдашних мореходов,
обязательного посещения Командорских островов. Только здесь можно
было как следует запастись продовольствием, сшить из грубых тюленьих
мехов обувь, одежду, заранее приобрести необходимые промысловые
навыки. Впервые он пришел сюда на шитике «Иоанн» в 1747 году.
Фактическим руководителем этого плавания был Толстых, хотя с ним шел
мореходом достаточно опытный, знающий и состоятельный, теперь уже
окончательно рассорившийся с Басовым Евтихий Санников. Кстати, и
Басов в это время тоже был на Командорах, но его теперь не столько
привлекал промысел бобров и котиков, сколько неудержимо манила
самородная медь.
Толстых же рвался к открытиям, к новым землям. Перезимовав на
острове Беринга, в мае 1748 года он на «Иоанне» проведал Медный, а
оттуда повернул к югу и юго-востоку. Целью он имел поиски Земли
Хуана де Гамы, которую в свое время по указу сената должна была
искать экспедиция Беринга. Известно, что многие ее беды отчасти были
предопределены пустой тратой времени в поисках заведомо
несуществующей земли. Но поскольку легенда о ней уже прочно
укоренилась в сознании мореходов, не один из них лелеял мечту
прославить себя ее открытием.
Естественно, не нашел этой земли и Андреян Толстых. Был он
относительно молод, любопытен, мужествен, к тому же не беден (хотя и
без особых капиталов), и неудача не обескуражила его, не отвратила
от желания плавать в неизведанных морях. Годом позже он отправляется
с Камчатки на том же шитике и с той же командой в качестве ее
начальника и морехода. Путь его привычно лежит через Командоры, где
команда зазимовала, а в 1750 году он надолго обосновался на острове
Атту. Небезынтересно отметить, что в порядке опыта он захватил с
острова Беринга пару голубых песцов и выпустил их на Атту. Прошло не
так много лет, и, как сообщает один из последующих мореходов, песцы
здесь «размножились до тысячи, и оттуль ныне промышленниками
улавливаютца...». Собственно, Толстых как раз и преследовал цель
добиться размножения этих животных в новых местах, поскольку на
Командорах они подверглись чересчур неумеренному промыслу и
истреблению. (Есть курьезное свидетельство штурмана И. Ф. Васильева,
касающееся песцов на острове Атха. Он пишет, что там тоже был
произведен подобный опыт: «Песцы завезены сюда частными компаниями
лет 20 тому назад с Командорских островов и теперь так расплодились,
что составляют немаловажную ветвь промышленности. Меха их пушисты,
голубого цвета и отменной доброты... Алеуты жалуются на размножение
их: ибо они отогнали с острова птиц, коих прежде было здесь великое
множество и которыми жители кормились». Не будем опровергать эту
давнюю жалобу, скажем лишь, что возможности песцов явно
преувеличены.)
Из этого вояжа Толстых возвратился в июле 1752 года со «знатной»
добычей.
Ввиду отсутствия хозяина шитика Толстых уже полностью по своей
инициативе снарядил «Иоанна» в очередное плавание. В рукописи
историка А. Полонского, хранящейся в архиве ВГО, есть фраза, которую
можно толковать и так и эдак. Он пишет: «В мореходы был назначен
казак Венедикт Обухов, и Толстых обязался за него исправлять службу,
стоять в карауле, но, по незнанию им (то есть Обуховым. – Л. П.)
учения и грамоты, он оставался простым работником из полупая». Так
где обязался нести за него службу и стоять в карауле Толстых?
Оставаясь в этот раз на Камчатке или же все-таки в промысловом
вояже? Впрочем, большого значения для нас это не имеет – в любом
случае Толстых был организатором и вдохновителем плавания.
Морехода, не знающего «учения и грамоты», вскоре пришлось заменить,
но тем не менее судно, попав в полосу штормов, чуть не затонуло
вместе с людьми. Однако все обошлось благополучно, и в 1755 году оно
возвратилось с грузом в 1600 морских бобров.
Толстых разбогател. Торговля пушниной позволила ему построить новое,
более прочное и, главное, собственное судно «Андреян и Наталия».
Если он оставался на Камчатке, то все же успел на берегу
затосковать: море звало его, неоткрытые земли с огнедышащими горами,
с медью и золотом, с «халкидонами» и яшмой, отороченные лежбищами
морского зверя, стояли перед глазами как фантастические миражи.
Перезимовав на острове Беринга, Толстых загрузился продовольствием и
летом 1757 года достиг уже знакомого Атту. Здесь у него еще прежде
установились добрые отношения с алеутами, и своему принципу «мирного
обхождения» с ними он никогда не изменял. Не исключено, что именно
поэтому, именно благодаря помощи алеутов его добыча значительно
превысила добычу первого вояжа сюда: он увез 5360 бобровых и 1190
песцовых шкур (впрочем, песцов он мог промышлять лишь во время
зимовки на острове Беринга).
Триумфальным оказалось очередное плавание Толстых, продолжавшееся
четыре года. Для начала он опять заглянул на Атту – проведать
друзей-алеутов, разузнать обстановку и виды на промысел. Но ему не
повезло: здесь уже «отстояли жительством за промыслом без
отлучения... на дальние острова» команды купеческих судов
Чебаевского, Постникова и Трапезникова. Многовато получалось для
группы Ближних островов промыслового люда... Знакомый Андреяну
старшина острова (тойон) умер. Однако Андреян посчитал нужным
одарить заменившего тойона «тамошнего лутчего мужика Бакутана «с ево
командою алеутами, которых доволно знает он Толстых... как
компанейски так и собственными вещами, аднем коштом заводским фунтов
в восемь... правиантом арженым пятнадцатью фунтами... каждому по
одной дабинной и холщовой рубашке, холстом и иглами, четырми
камзолами теплыми подбои мерлушечьи, каждому по однем перчаткам
замшевым теплым и холодным, да по кушаку... да тоену Бакутану адне
сапоги козловые без всякаго от них истребования».
Тем не менее что же было делать? По всему выходило, что остается
плыть дальше на восток, искать новые земли. Таким образом, Толстых
вскоре оказался в самом центре Алеутской гряды. Помимо промысла в
его задачу входило лаской склонять алеутов к тому, чтобы «быть во
верноподданнической ее императорскому величества должности и в
вечном подданстве и в ясашном платеже и познавать российского
государства людей совершенными приятелями». Имел он на сей предмет
выданную в Большерецке-на-Камчатке «за казенной той канцелярии
печатью и снуром» книгу.
Толстых описал шесть островов, первым привел в этих описаниях
подробности жизни и быта алеутов, то есть собрал обширнейший
географический и этнографический материал. В плане этнографическом
тем более ценный, что в ту пору обычаи, нравы, образ жизни алеутов
еще не испытали русского влияния, оставаясь во всем своем
первоначальном естестве. Ему помогали казаки Петр Васютинский
(«хорошо писавший») и Максим Лазарев («неграмотный, но смышленый»),
бывавший прежде в этих местах с мореходом Башмаковым. Впрочем, это
обнаружилось совершенно случайно: на острове Адах его встретили как
старого знакомого. Лазарев между тем имел кое-какие основания
опасаться всяких «старых знакомств». Дело в том, что
мореход-архангелогородец Петр Башмаков в плавании 1756-1758 годов не
умел или не захотел ладить с местными жителями. Обоюдно лилась
кровь. За внезапное нападение на промышленных в одной из гаваней
острова Канага алеуты жестоко поплатились: Башмаков распорядился
ограбить и сжечь их селение, причем были и «страшные убийства», и
изощренные пытки. Лазарев, в то время сборщик ясака, при всем его
старании не мог склонить жителей платить ясак, и неудивительно (как
резонно замечает историк). Зла на него алеуты не держали – и то
хорошо. Следует отметить все же, что зверства Башмакова и его
приспешников привели к неудовольствию в «самой компании». От него
сбежали двенадцать промышленников-камчадалов, и Башмаков преследовал
их довольно долго к востоку, хотя, кажется, безуспешно.
(Власти порицали самоуправство и жестокости иных мореходов, судили
их, но, надо сказать, чисто символически, зачастую оставляя в
ссылке» на той же Камчатке, с использованием в тех же морских
работах и плаваниях.)
Нет, не таков Андреян Толстых! Тойонов он всегда встречал с великой
честью», щедро одаривал, предпочитал, чтобы помощь свою и содействие
мореходам они оказывали добровольно, а не по принуждению. Он
присматривался к ним внимательно и с любопытством: «Жительствующие
люди... видом грубы, а по разговорам и обхождениям ласковы и
приятны, а при том ко всему понятны и смысленны». Удивлялся их
неприхотливости в быту, презрению к неудобствам и боли: «Оные народы
не токмо в летнее, но и в зимнее, в самое студеное время, кроме...
птичьих парок и кишечьих камлей (одежды) не имеют, чулков, обуви,
шапок и рукавиц не знают, ходят всегда и везде по каменистым высоким
горам босыми ногами. А ежели случится где ногу или на другом месте
тело повредить и об острый камень порезать, то, взяв поврежденное
место, рукою захватит, а другой человек, у того поврежденного тело
взявше, костяною зделанною иглою, вдев во оную жиленую нить,
зашивает рану, прихватывая тела столь отважно, как бы какую кожу; а
тот поврежденной, улыбаясь, сидит и держит рукою рану с удивительною
терпеливостью, как не чувствует, – в чем они свою крепость и
мужество доказывают».
Это, нужно отметить, подтверждается и другими источниками, в
частности И. Вениаминовым в его более поздних знаменитых «Записках
об островах Уналашкинского отдела».
Когда пришла пора уходить с островов, собрал Андреян тойонов и
спросил напрямик, не в обиде ли они на русских. На что тойоны
«единогласно при всех тогда находящихся людях объявили, что как
тойонам, так и прочим никакой обиды, кроме одного оказуемого им во
всем всякого благосклонного благодеяния и приязни, чинено не было».
На прощание русские подарили им несколько котлов и одежду, сшитую из
котиковых шкур. Алеуты же выделили на дорогу мореходам тресковой
юколы...
История плаваний таких мореходов, как Андреян Толстых, доказывает,
что добрым словом и поступком на «новооткрытых» островах можно было
достичь большего взаимопонимания и благоприятствования со стороны
алеутов, чем враждой и притеснениями. По крайней мере это касается
островов Ближних, Крысьих, Андреяновских, где жители по своей
природе были скорее миролюбивы, чем воинственны, понимали и ценили
ласковое обращение.
...Очередное возвращение Толстых на Камчатку шло под несчастливой
звездой. Еще на одном из Ближних островов судно штормовым напором
выбросило на камни, и оно было основательно повреждено. Починили,
поплыли дальше, вошли в устье Камчатки, где и стали на двух якорях.
Казалось бы, все, конец, родная земля, плавание завершилось! Вот
тут-то налетевший шквал и швырнул судно на берег. Был проломлен
борт. Тем же шквалом уволокло и оттащило назад в море... Все же
груз, меха в основном были спасены, даже кожаную байдарку с
коллекцией разного рода алеутских предметов удалось спасти, а вот
ящичек с драгоценным описанием четырехлетнего плавания, всех
открытых островов, алеутских обычаев и т. д. утонул. Впоследствии
сибирский губернатор Д. И. Чичерин представил Екатерине II описание
Андреяновских островов не в подлиннике, а записанное со слов
Васютинского и Лазарева. Царица оное «прочла с удовольствием»,
огорчившись, однако, «что обстоятельные всему описания и жителям
переписанные книги пропали (от разбития судна)». Толстых она
наградила деньгами, а Лазарева и Васютинского произвела в «тамошние
дворяне».
Неугомонному Андреяну между тем всё еще не давала покоя неоткрытая «Дегамова»
(то есть Хуана де Гамы) земля. А так как плавание к островам,
названным впоследствии его именем, кончилось потерей собственного
судна, то как тут быть, если не наняться в службу к другим купцам!
Его слава, а в целом и удачливость прельстили купцов Лапина и
Шилова. Василий Шилов, кстати сказать, был не из тех купцов, которые
довольствовались сидением на охотском либо камчатском берегу в
ожидании прибылей от добытых мехов, он и сам ходил с промышленниками
на острова, присматривался к их положению, к укладу живущих на них
людей. Немудрено поэтому, что в конце концов он составил карту
Алеутского архипелага – от Камчатки до Аляски, – и в Петербурге в
Адмиралтейств-коллегии ее смотрели и по достоинству оценили. Да и не
только адмиралы интересовались – видела ее и Екатерина, и за работу
сию, за усердие для блага отечества был награжден ею купец-мореход
Шилов Золотой медалью на голубой ленте.
Сергей Марков в книге «Земной круг» говорит: «Можно думать, что к
этой работе приложил руку и Андреян Толстых, так как Шилов упоминал
о недавнем походе к острову Амля, где как раз в 1761–1764 годах
побывал Андреян, после чего он и перешел на службу к Шилову». И,
сославшись на подлинно обнаруженную в архиве ГУВМФ «Карту вновь
сочиненную от Камчатского на восток лежащего берега, с расстоянием
по Тиховосточному океану положения островов, сысканных и приведенных
в подданство селенгинским купцом Андреяном Толстых», решительно
высказался за то, чтобы сравнить эту карту с картой Шилова.
Что же, Шилова и Толстых связывало давнее знакомство, а может быть,
и дружба. Весной 1755 года Шилов попал у острова Мед-1ного в
кораблекрушение и провел долгих полтора года в холоде и голоде,
прежде чем был взят на судно «Андреян и Наталия»
(«Толстых принял к себе купца Шилова и еще 8 человек, прочим за
утеснением отказано»), Прочих взяли другие мореходы...
Не исключено, что уже в ту пору сметливые купцы делились опытом
своих плаваний, приобретенными навыками мореходства, уточняли и
карты друг друга.
Так что Лапин и Шилов знали, кому под начало отдают бот с
шестьюдесятью тремя членами команды. Само собой, надеялись на добрую
наживу. Вот только бы найти «Дегамову» землю, – должна же она где-то
здесь обретаться, раз столько о ней суждений и легенд! В 1766 году
Толстых начал поиски «Дегамовой» земли к югу от Камчатки, плывя
вдоль Курильской гряды. Два месяца рыскал он в этих водах
безрезультатно. И решил возвратиться. Но настиг его у Шипунского
мыса на Камчатке жестокий шторм. Выбросило бот на скалы, разбило в
щепки. Вокруг бушевали воистину страсти господни. До берега, кто мог
и умел, добирались вплавь через рифы. Но из шестидесяти трех
спаслось только трое.
Погиб и замечательный русский мореход Андреян Толстых, вписавший
славную страницу в историю наших географических открытий, всемерно
способствовавший установлению дружественных связей с «незнаемыми
народами».
|