|
Прежде всего, кто такой Шеффер? В литературе сведений о нем мало.
Выходец из Германии, в 1808 году защитил в Геттингенском
университете звание «доктора медицины, хирургии и повивального
искусства». Прибыв в следующем году в Россию, по крылатому выражению
поэта, «на ловлю счастья и чинов», для начала устроился врачом в
московскую полицию. По его словам, принимал участие в «в воинских
предприятиях», против Наполеона, во всяком случае – в изготовлении
некоего аэростата для поражения французских боевых порядков. В 1813
году, по-видимому заскучав в Москве без «воинских предприятий»,
устроился лекарем на уходящем в американские колонии корабле
«Суворов». Шеффер, как «лицо, нетерпимое на судне», был высажен в
Ситхе. Ну что же, в колониях – как врач, как «доктор медицины» – он
был вполне ко двору. К тому же у него сложились доверительные
отношения с Барановым. Настолько доверительные, что Баранов как раз
и поручил ему эту самую «миссию» на Гавайские острова, к тамошнему
королю Камеамеа.
История добрососедских отношений Русской Америки с Гавайями
насчитывала к тому времени уже лет десять. В 1805 году на островах,
во время своего первого кругосветного плавания, побывала «Нева». В
1809 году на той же «Неве» сюда наведывался с миссией доброй воли и
исследовательскими целями Л. А. Гагемейстер. Ему предписывалось, в
частности, изучить здесь политическое положение, возможности
расширения торговли, закупок продовольствия, в котором так нуждались
русские колонии в Америке, и т. п. Гагемейстер возвратился в Ситху,
имея на борту «Невы» 1200 пудов соли и ценное сандаловое дерево.
В 1812 году Баранов посылает на Гавайи своего уполномоченного
Слободчикова. Камеамеа принял его весьма дружественно.
Такова была ситуация, когда Баранов, пытаясь закрепить
добрососедские обоюдовыгодные связи с Гавайями, направил туда в 1814
году на компанейском судне «Беринг» очередную торговую экспедицию.
Но «Беринг» был выброшен штормом на берег острова Кауаи (Атувай)
вместе со всем грузом стоимостью в 100 тысяч рублей. По
установившемуся на Гавайях обычаю, все, что выбрасывало море,
становилось добычей островитян. «Беринг» не стал исключением. Его
груз был растащен. Король острова Томари (Каумуалии) не очень-то
спешил возвратить этот груз.
Вот для того чтобы выручить злополучный груз или получить за него
какую-либо компенсацию, и был послан Барановым на попутном
американском судне «Изабелла» «доктор медицины, хирургии и
повивального искусства», весьма даже энергичный Георг Шеффер. В его
пользу говорило и то, что он знал иностранные языки. И вообще, не
так уж велик был у Баранова выбор людей, способных возглавить
подобное предприятие.
В условиях противоречивой политической обстановки на Гавайях
предприятие это было действительно довольно сложным. Здесь к тому
времени окопалось много иностранцев – беглых матросов, купцов,
предпринимателей и авантюристов всех мастей. Они имели немалое
влияние как на «великого короля» Камеамеа, так и на его вассала,
владетеля всего двух островов из этой группы Томари. Например,
беглый матрос Джон Юнг подвизался при Камеамеа в должности
губернатора острова Оаху и первого его советника. Вот он-то, да еще
американские шкиперы Дж. Эббетс и У. Хант, опасаясь конкуренции,
упорно настраивали Камеамеа против Шеффера, называли его «русским
шпионом», запугивали предстоящим прибытием из Новоархангельска
компанейских судов «с неприязненными намерениями».
Баранов по старой доброй памяти послал Камеамеа кое-какие подарки,
серебряную медаль и письмо с просьбой о возмещении убытков,
понесенных при крушении «Беринга» у острова Кауаи (Атувай). Камеамеа,
соответственно подготовленный своими «советниками», возвратил письмо
не читая, подарки и медаль не принял. Да и вообще на берег Шеффера
не пустил. Тем не менее на берег Шеффер проник, с Камеамеа
повстречался, медаль вручил (тот «церемониально» принял ее, «стоя на
коленях»). В дальнейшем сблизился с ним, но более посредством того,
«что попустил самовольно брать у него из его гардероба и из
компанейского имущества вещи, какие хотел». Немало помогла Шефферу и
медицинская подготовка. Он лечил короля «от болезни сердца», а
любимую жену, королеву Каауману, «выпользовал» от жестокой
лихорадки. В благодарность за эти услуги Камеамеа подарил Шефферу
земельный участок под плантации на острове Оаху (Овагу). Шеффер, ни
дня не медля, построил здесь несколько домиков и начал разводить
табак, овощные, фруктовые и злаковые культуры, в то же время
расширяя границы фактории за счет скупаемых у аборигенов земель. Он
имел виды и на монопольную торговлю всем сандаловым деревом острова.
Короче говоря, размахнулся широко, мало сообразуясь или даже не
сообразуясь с существующей здесь конъюнктурой. А на Оаху между тем
еще до появления здесь Шеффера, держали плантации американцы братья
Виншеп. Им не понравился чересчур активный конкурент. Не терпел его
и «губернатор» Оаху Джон Юнг. Все они вместе по-прежнему нашептывали
Камеамеа всякую правду и неправду о представителе
Российско-Американской компании, «расстраивали короля ... и даже
довели до согласия...убить Шеффера».
Но тут в мае 1816 года на рейде Оаху весьма своевременно положил
якорь солидно вооруженный корабль «Открытие» под началом Подушкина.
Шеффер вместе с Подушкиным отправился на остров Гавайи для
дальнейших переговоров с Камеамеа относительно расхищенного
компанейского груза. Камеамеа встретил нашего доктора отнюдь не с
распростертыми объятиями.
Переговоры зашли в тупик. И Шеффер вдруг круто меняет ориентацию. Он
идет на «Открытии» к острову Кауаи и вступает в прямой контакт с
Томари. В сложившейся обстановке подобное решение Шеффера имело свою
логику и причинность. Он закоренелую вражду двух гавайских королей,
один из которых, Томари, был в зависимом от другого положении, – в
зависимом и униженном. Чувствуя непрочность своей власти перед лицом
более сильного соперника, но не желая сдаваться, он искал
могущественных покровителей, вооруженной поддержки, короче, пушек,
ядер, пороха...
Шеффер нашел у Томари самый радушный прием. Томари вдруг согласился
возвратить Компании ту часть груза, которую удалось спасти. Он
предоставил русским монопольное право на торговлю сандаловым
деревом. Он разрешил им устраивать на своей земле фактории. Он
подписал некий тайный трактат», по которому обязался выделить
Шефферу пятьсот человек для возвращения «ему принадлежавших и силою
отнятых» островов Оаху, Ланаи, Науи, Молокаи и других. Томари
подписывал договоры и обязательства, что называется, очертя голову.
Что уже само по себе должно было насторожить Шеффера и его вольного
или невольного сподвижника Подушкина... И самым важным из этих
подписанных документов был акт, в котором излагалась просьба Томари
к Александру I «принять его помянутые острова под свое
покровительство». Впоследствии Томари выпросил у Подушкина мундир
морского офицера – для соблюдения, так сказать, полного протокола.
Для Томари политика была во многом острой игрой, впрочем, на грани
опасного риска. Но имел ли он об этом четкое представление, трудно
сказать. Пока что его тешила внешняя, праздничная сторона
происходящих с его ведома и позволения событий на Кауаи: церемония
поднятия русского флага, сопровождавшаяся пушечной пальбой, криками
«ура» и массовым гуляньем. Шеффер и Подушкин тешились всем этим
маскарадным и мнимым не меньше, наверное, чем Томари.
Тем не менее Шеффер получил на Кауаи большие привилегии и свободу.
Строил здесь оборонительные редуты. С поистине неуемной энергией
заводил все новые плантации. Кое-что по заключенным «трактатам» и
договорам он обещал и островитянам: например, «завести фабрики и
лучшую экономию, через которую бы здешние жители просветились и
обогатились». И все же, не чувствуя здесь над собой твердой руки, он
утратил всякое представление о реальном порядке вещей. Налево и
направо расходовал компанейские средства. Захотелось Томари иметь
свою шхуну – Шеффер тотчас присмотрел подходящую, «несколько
военную», у американцев и купил ее. Заодно у американцев же приобрел
корабль «Авон» и отправил его в Новоархангельск с отчетом о своих
действиях. А Баранов, мол, заплатит по счету...
Баранов за голову схватился! Он не одобрил действий Шеффера, его
неумеренных трат, превышения полномочий, тем более необоснованной
покупки судов – и платить за них отказался. Вообще запретил Шефферу
«входить в какие-либо дальнейшие спекуляции» на Гавайях и настаивал
на его возвращении в колонии с обстоятельным отчетом. Но поздно!
Закусивший удила Шеффер доносил ему, что не сможет скоро
возвратиться, ибо «данную компании королем землю засеял, засевает и
насаживает всякою огородною зеленью, табаком, хлопчатою бумагою,
сахарным тростником, кокосовыми деревьями, бананами, тарою,
картофелем, арбузами, орехами» и т. д.
Что ж, возможно, все было бы хорошо и прекрасно, не будь на Гавайях
американцев. «Зная сие их недоброжелательство, – писал Шеффер в
одном из своих отчетов, – мы с г-м лейтенантом Подушкиным
руководствовались в торговых наших отношениях на Сандвичевых
островах всякими благоразумными средствами, дружественно и
условливаясь во всем непринужденно с островитянами». Так ли, нет ли,
но американцы не сидели сложа руки, наблюдая за развитием событий на
Кауаи. Их агенты занимали прочные позиции на острове и имели влияние
на Томари. Ведь они были тоже так щедры, еще и пощедрее Шеффера! В
политической конъюнктуре тех дней Томари разбирался смутно, и, так
же, впрочем, как и Камеамеа у себя на Гавайи, склонен был менять
привязанности в зависимости от ситуации, от тех или иных посулов,
заполнивших «край вечной весны» чужеземцев.
Томари занял по отношению к русским резко отрицательную позицию. Да
и что ему оставалось делать, когда все то, что он обязался отдать
русским в погашение ущерба за груз «Беринга», весь годовой запас
провизии для них он изловчился продать и американцам!
Положение создалось отчаянное. Появившийся у островов на бриге «Рюрик»
наш мореплаватель Отто Коцебу не поддержал бедного доктора. В ответ
на жалобы Камеамеа Коцебу, разобравшись в обстановке, вынужден был
долго убеждать гавайского короля в том, что русское правительство
никакого отношения к «деятельности» Шеффера не имеет.
В спешке возвратившись в Европу, Шеффер пытался добиться аудиенции у
Александра I, но ему это не удалось. И все же его «Мемуар о
Сандвичевых островах» с предложением снарядить военную экспедицию
для их колонизации попал в ведомство иностранных дел и был там
внимательно рассмотрен. В качестве главы такой экспедиции, ничуть не
смущаясь, Шеффер предлагал себя: «...хотя я и не воинского звания,
однако ж оружие мне довольно известно, и притом имею столько
опытности и мужества, чтобы отважить мою жизнь для блага
человечества и пользы России».
Но он так и не соблазнил царское правительство своим прожектом – на
то были объективные причины.
Так что, по справедливому замечанию Н. Н. Болховитинова, в книге
которого «Русско-американские отношения 1815-1830 гг.» гавайская
«деятельность» нашего героя рассмотрена довольно подробно, «царское
правительство не имело никакого отношения к авантюре доктора Шеффера
и категорически отвергало саму идею о присоединении Гавайских
островов к Российской империи».
Планида авантюриста оказалась все же снисходительной к Шефферу. Как
некогда к Баранову, он втерся вскоре в доверие к императору Бразилии
Дон-Педро I, стал его лейб-медиком, советником, доверенным лицом,
получил от него титул графа Франкендальского... Словом, дни свои
кончил в достатке.
Ну, а Подушкин? Вышло так, что ему в какой-то мере пришлось
расхлебывать последствия бурной предприимчивости немецкого лекаря на
Гавайях, да отчасти и своей собственной. Он еще раз ходил туда на
«Открытии» с инструкцией постараться «получить платеж за шхуну и пр.
вещи, оставленные Шеффером» у Томари, а Камеамеа убедить в том, что
авантюрист «поступал не по данным ему предписанием». Эта
дипломатическая миссия Подушкина, можно сказать, успеха не имела.
По заданию Баранова ходил Подушкин и к испанцам в Мантерей. Нужно
было вызволить из неволи алеутов, захваченных испанцами на
зверобойном промысле, а заодно договориться с их губернатором о
продаже хлеба для русских колоний.
Между тем Баранов должен был уехать из Русской Америки. Оставаться в
этом далеком краю без своего покровителя Подушкин не захотел и в
конце 1818 года вместе с ним оставил Ситху. Однако в затяжном
плавании, не вынеся его тягот, вдали от родной земли титан Русской
Америки А. А. Баранов скончался. Скончался на руках у признательного
и преданного ему Подушкина. Тогда как первый из них нашел в Русской
Америке огромное и многотрудное поле деятельности, счастье свое и
призвание, второго преследовали в ней злой рок и неудачи. Впрочем,
скорее по его вине. Гибель прославленного фрегата «Нева», как об
этом ни судить, лежит почти целиком на его совести.
|