К. К. Случевский. По северу России(3)

      Поездка на Кивач

      Село Шуя. Олонецкий пейзаж. Добывание руды. Кончезерский завод. Карелы. Предания и поверья. Водопад Кивач. Воспоминание о Державине. Марциальные воды.

      В 8-м часу утра семь экипажей ожидали нас для довольно утомительной поездки на водопад Кивач, утомительной потому, что предстояло вернуться к 8 часам вечера, сделав 130 верст, и присутствовать в городском саду на гуляньи, устроенном, в честь Высоких Гостей, а затем сесть на пароходы и немедленно отплыть от Петрозаводска. День обещал быть жарким.

      Первая перекладка лошадей была в 17 верстах, в селе Шуя. По обоим берегам широкой реки Шуи, состоя из 13 отдельных деревень, раскинулось богатое село, очень людное и древнее, на много лет более старое, чем Петрозаводск, потому что оно поминается в писцовых книгах XVII века. Маленькие куполы и шпили двух старинных церквей-погостов высились над гладью широкой долины, обрамленной олонецкими лесистыми холмами, и терявшихся вдали и по сторонам бессчетных, хорошо обстроенных, крестьянских дворов. Великий Князь с Великою Княгиней переехали реку в лодке, прибывшей с парохода «Онега», остальные на лодке с местными гребцами, в красных рубахах: экипажи переправлены на пароме. Население с хлебом-солью, песнями, богато разряженное, толпилось по обоим берегам. Под флагами, развевавшимися вдоль берегов, мелькало очень много малиновых шелковых сарафанов и кокошников, поднизей, серег и монист, украшенных местным жемчугом. Шуя – село торговое, ярмарочное, дома прочные, большею частью двухэтажные: над верхними балкончиками некоторых из них, под длинными сетями, виднелось вяле

Кончезерский завод

      ное мясо – весьма почитаемый здесь способ заготовки для рабочих.

      Вслед за Шуей местный олонецкий пейзаж проступает с полною яркостью: бесконечно много озер, гранитные и диоритовые обнажения древних скал, поросших густым чернолесьем. Дубов здесь нет уже совсем, клены очень редки, зато царствуют вечно зеленая хвоя, береза и множество осин.

      Осина, как известно, то дерево, на котором, по оригинальному преданию, повесился Иуда, и этому обязана она своими местными особенными качествами, – так: против заклятых, то есть против таких людей, чрез которых влияет на смертных нечистая сила, действует осиновый лист; осиновый кол вбивается в спину умершему заклятому, чтоб он не вставал; на Вознесенской пристани, где мы будем через два дня, в случай пожара, на котором-нибудь из множества скученных судов, необходимо бывает потопить судно, для чего обязательно сделать в нем пробоину и воткнуть в нее непременно осиновый кол. Все это местные поверья Олонецкого края, и осин в нем действительно очень много, и разных сортов, что нетрудно заметить всякому проезжающему. Гораздо труднее убедиться в том, что однообразные пологи мхов и лишаев – от белых и желтых, до красных и темно-бурых, одевающие скалы, вовсе не так однообразны, как кажется: их неисчислимое количество сортов; они составляют большинство местной флоры как по числу пород, так и по распространению неделимых. Они так живучи, так цепки, эти маленькие тайнобрачные создания, что покрывают даже самые плотные породы кварца, гранита и яшмы.

      При перекладке лошадей в Косалме Великий Князь осмотрел добычу руды на Укше-озере. Озерная руда, состоящая из более или менее крупных катышков, образовалась вероятно от разложения серных колчеданов; она залегает по дну озер на большей или меньшей глубине слоями различной мощи и поднимается из воды деревянным черпаком на плоты. Добыча ее составляет один из существенных заработков местного населения; озера обезрудевшие снова не наполняются, но запасы руды все-таки необозримо велики. Такая же руда есть и в болотах. Ее поднимают со дна озера на плоты, как сказано, простыми черпаками и тут же промывают на грохоте.

      Его Высочество проехал к плоту на небольшой лодчонке.

      Кончезерский завод – третья станция. Это тот единственный завод, который в 1783 году, когда закрыты были все заводы Олонецкого края, продолжал свою доменную работу. Раскинут он очень красиво. Три озера: Укшезеро, Кончеозеро и Пертозеро, составляя как бы одно целое, расположены тут террасами, одно выше другого – Пертозеро лежит на четыре сажени выше Кончезера; скалистые перешейки, как горбы чудовищных допотопных животных, высятся между ними, отделяя их водные равнины.

      Завод расположен на самом высоком центральном месте, и новая церковь его, в которой Августейшие Путешественники прослушали молебен, видна издали. Видимое водное пространство, перерезанное лесами и островами, очень велико;

Кончезерский завод. Вид на церковь

      обрамленное бесконечною бахромой зелени лесов, расположенных по изогнутой линии холмов и ложбин, оно образует светлые перспективы вдаль и самые характерные первые планы пейзажа.

      На Кончезере, говорят, столько островов, сколько дней в году, и все они расположены вдоль озера и носят имена святых; один только остров, Бог знает почему, лег поперек и за это кличка ему «Дурак». Это обязательно рассказывают всякому проезжающему. В этнографическом отношении любопытно то, что Кончезеро отделяет корельские поселения от русских, и на двух берегах его звучат два разных языка.

      Пертозеро, вдоль которого шел наш дальнейший путь, окружено диоритами – замечательными жильными месторождениями медных руд, когда-то разрабатывавшихся. В этих местах население главным образом корельское. Корелов считается в крае всего около 40 000 человек; корельские элементы попадались нам и ранее по пути, в Новгородской губернии. Оттесненные новгородцами, обращенные в христианство 600 лет тому назад, корелы отодвинулись в более глухие места края, предоставив лучшие русским. Они люди робкие и довольно терпеливо выносят данные им клички: «корешки», «белоглазые корехи»; деревни их большею частью бедны, не людны, 2-6 дворов; церквей, часовен, крестов – множество: это память пустынножителей, что не мешает, однако, ставить свечу «празднику», не ведая имени святого. Попадаются в крае избы, построенные 200 лет назад; избы корелов большей частью двухэтажные, благодаря обилию леса прочны, хороши; но это почти единственное, что свидетельствует о благосостоянии: хлеб пополам с соломой и соснового корой не редкость. Охота и рыбная ловля здесь существенное подспорье крестьянского быта: оно и немудрено, так как у часть края – вода, 5/6 – лес. Рыбные ловли бывают очень обильны: ловят рыбу неводами, мутниками, мережами, мердами; уловы на удочку дают иногда до двух пудов в день: язь, сиг, плотва, снетки, щука, окунь, ерш – главная добыча.

      Близость к воде обусловливала сильную веру в водяников и целый цикл легенд и песен. Тут, на севере, нельзя, конечно, ожидать яркости южно-русских сказок, где дева вдевает в иглу солнечные лучи и вышивает ими на основе, сделанной из юнацких кос; тут больше сходства с финским эпосом, где певец «Калевалы» говорит, что он «срывает песни свои с вересков», что «мороз учил его песням и дождь приносил слова».

      Невидимый мир существ, по мнению местных людей, населяет наш мир и чудесно сжился с христианскими понятиями. По океану-морю, говорит одна из былин, плавали два гоголя: один белый – Господь, другой черный – Сатана. По повелению Бога и благословению Богородицы Сатана поднял со дна моря горсть земли; из нее Бог сотворил ровные места и поля, а Сатана – непроходимые пропасти и овраги. Ударил Господь в камень, и создал силы небесные; ударил Сатана – и создал свое воинство. Была великая война, и воинство Сатаны попадало на землю: кто в лес – стал лесо

Водопад Кивач

      виком, в дом – домовиком, в баню – банником, во двор – дворовиком, в воду – водяным.

      И крепка эта местная вера в бессчетную нечистую силу, залегающую повсюду; на человека может она действовать только чрез посредство злых людей, так называемых «заклятых». Живут эти заклятые и особых становищах; Иш-горах и Мянь-горах; там в темную ночь – белый день, нет конца строению, пляскам, игрищам, яствам и питию. Не дай Бог попасть к ним!

      На нашем пути подобных становищ нам не попадалось, но зато во всю дорогу встречали мы людей, желавших видеть Великого Князя с Великою Княгиней; у нескольких крутых спусков и подъемов, например, у Сулажгоры, коляски сдерживались и накатывались людьми; во время остановок первую коляску, в которой сидели Августейшие Путешественники, народ на станциях, в полном смысле слова, окружал вплотную до колес и дверец. Великая Княгиня расспрашивала крестьянок об их житье-бытье, ласкала детей. Весело глядели лица по сторонам коляски, и долго, долго будет жить память в народе об этом посещении.

      К часу пополудни, в самый жар, коляска Великого Князя, а вслед за нею и все остальные, остановились в лесу, в глубоком облаке пыли, на краю спуска с высокой горы. Подле нас, где-то из-за деревьев, ревел Кивач. Это было хорошо, что мы спустились к Кивачу не в экипажах, а пешком, потому что иначе мы были бы лишены удовольствия видеть, как мало-помалу влево от нас, из-за густой листвы и стволов деревьев, сквозь прозрачные полуденные тени, залегавшие в лесу, местами пронизанные яркими снопами лучей солнца, проступали одни за другими, сначала белыми клочьями, а потом колоссальными бешеными белыми массами вихрившиеся стремнины Кивача.

      Еще несколько шагов, и лес отступил совсем, и свирепый «падун» во всей дикой красе своей явился перед нами, влево от моста, перекинутого через Суну. Моста этого еще недавно не было, и не было поэтому лучшего вида на Кивач, с расстояния каких-нибудь ста сажен, прямо лицом к лицу с водопадом, во всей совокупности богатого пейзажа скал и лесов, обрамляющих его, с большим павильоном, поставленным справа, и небольшою беседкой с левой стороны.

      Под ногами нашими уносились под мост истерзанные пенящиеся струи воды, только что побывавшей в водовороте; множество столбиков белой пены, которые по утрам и в свежие ночи бывают очень характерны и высоки, точно плавающие башенки, двигались перед нашими глазами с замечательною быстротой, вальсируя по струям и группируясь самым фантастическим образом...

      А влево, в блеске полуденного солнца, высился сам падун, неумолкаемый, вечный, чудесный, точно белый царь этой глухой, далекой местности, изрекающий какие-то неведомые, все покрывающие своими звуками законы.

      Чтобы подойти к падуну вплотную, надо перейти Суну по мосту и взойти по деревянным сходням, влево от моста, к павильону, построенному в 1858 году к приезду императора Александра II. Павильон возвышается почти над самым водопадом, чуть-чуть пониже главной стремнины его.

На балконе павильона перед водопадом Кивач (слева направо): вел. князь Владимир Александрович, вел. кн. Мария Павловна, наследный герцог Иоганн Альбрехт фон Мекленбург-Шверин

      Вблизи Кивач страшнее, величественнее своею семисаженною высотой, своими сердитыми, белыми кудрями, но вы как-то не овладеваете им, вы его не окидываете взглядом, в той несокрушимой рамке, которая ему назначена и которая так бесподобна хороша при взгляде на него от моста. Желтоватая вода Суны, точно ничего не ведая, плавно, хотя и быстро подкатывается сверху к водопаду; у самого края его вы видите, как во всю ширину реки ее точно вздувает: слегка запузыриваясь, мощно изгибаясь, наливаясь широкою, круглою грудью, струи реки сразу попадают в стремнину, в острый угол, образуемый двумя главными утесами. Что происходит там, между этих двух утесов, этого не описать. Всех глаголов русского языка, изображающих стук и действие, не хватит для этого описания. Между молотами и наковальнями всех сил и величин дробится вода в падун. Лодка с куклами, спущенная в него, громадный плот с зажженными на нем грудами хвои, десятки балок – все это уходит в него, поглощается. Говорят, что был когда-то такой смертный, который, попав в водопад, увидел, пройдя его, свет Божий вторично. Трудно поверить. Должно быть, в самом центре водопада русло реки изрыто чрезвычайно глубоко, потому что огромные пятисаженные балки, попав в него, пробыв более или менее долго под водой, выскакивают из каких-то неведомых глубин на ? своей длины, точно небольшие карандашики.

      Отвести реку Суну человек может, но узнать, что делается в холодном кипеньи падуна – никогда!

      Налюбовавшись вволю красотой Кивача, по обеим сторонам которого, вдоль скал, по деревьям везде виднелся народ, Великий Князь и Великая Княгиня с лицами, их сопровождавшими, завтракали в павильоне. На этот раз хозяйкой была супруга губернатора.

      Еще несколько лет тому назад подле Кивача находили много орудий каменного века: топорики, молотки, так называемые «громовые стрелы» из змеевика, обсидана и гранита; в настоящее время, говорят, их больше не находят. Каменный век, как полагают, окончился за 3000 лет до нас; что же это за люди жили здесь в те далекие годы? Богатейший в мире музей древностей каменного века в Стокгольме изобилует предметами того времени; но там искали их и находили; у нас часто находят, не искав; уж нет ли здесь, подле Кивача, чего-либо сходного с найденными в Дании «kjokkenmoddinge» [13 Кьёккенмединги (дат. «кухонные кучи») из скоплений раковин моллюсков сохранились на месте многих неолитических стоянок, относящихся к археологической культуре маглемозе (эпоха мезолита).], со следами прежней жизни, прежних пиршеств?

      Кивач, как известно, послужил Державину, бывшему олонецким губернатором, темою для знаменитого стихотворения его «Водопад». Особенной «алмазности» в желтых водах Суны нет, но это не мешает красоте стихотворения. Следует напомнить о том, что в архивных делах Петрозаводска хранятся следы «пресмешного дела» о приводе медведя в присутствие верхнего земского суда; казусная история эта осталась не бесследною и в служебной карьере самого Державина, бывшего, как говорят, губернатором не знаменитым.

      На обратном пути от Кивача в Петрозаводск Августейшие Путешественники присутствовали в Кончезерском заводе при выпуске из доменной печи чугуна. Выпущено было около 250 пудов; завод выплавляет ежегодно до 40 000 пудов, но мог бы плавить и свыше 100 000. Недалеко отсюда находятся целебные Марциальные воды. Действие их на себе, на «сердечной болезни», испытал крестьянин Рябоев; Петр I дал ему обильную грамоту, мужики звали его боярином, потомки зовутся Бояриновыми. Открыты воды в 1714 году. Петр I считал их целебнее Спа и Пирмонта [14 Спа (Spa) бальнеологический курорт в Бельгии, Бад-Пирмот (Bad-Pyrmont) курортный город в Германии (Нижния Саксония).] и пользовался ими в 1719 году; здесь издан был манифест о первой народной переписи, регламент коммерц-коллегии и назначены экспедиции в Сибирь, Хиву и Бухару.

      По возвращении к Петрозаводску Их Высочества посетили городской сад, где устроено было гулянье. Народу было множество; в хорошеньком павильоне был сервирован чай и фрукты. Пробыв на гуляньи около одного часа, Высокие Гости направились в дом губернатора для того, чтобы немедленно вслед за тем переехать на пароходы для отплытия. Проводы были настолько же шумны и многолюдны, как встреча. Вся широкая набережная, вся извилистая пристань были усеяны народом. Гудело «ура», сыпались цветы, взлетали шапки.

      Великий Князь выехал к Климецкому острову на охоту на пароходе «Озерной», конвоируемый «Петром»; Великая Княгиня – в открытое озеро на пароходе «Петербург», конвоируемая «Онегой». Последние два должны были бросить якорь, заночевать подле Ивановских островов и идти на следующее утро на соединение с Великим Князем. Охота, предстоявшая нам, обещала большой интерес, так как она сложилась на Климецком острове, так сказать, исторически, сама собою.


      Охота на Климецком острове

      Охота в Олонецком крае. Местные стрелки. Историческое и предания. Облава. Отъезд к Вознесенью.

      К трем часам ночи, после трех часов пути, по выходе из Петрозаводска, пароходы наши бросили якорь саженях в пятидесяти от острова Климец. До схода Великого Князя на берег оставалось два часа, потому что к этому именно времени охотники должны были стать на нумера и ожидать приближения облавы, начавшейся за двое суток до нашего прибытия. Говорили, что в прежние годы здесь имели место обширные бойни волков. Ночь была светлая, чрезвычайно тихая, и первые отблески зари не замедлили обозначиться яркими красными полосками вдоль густого древнего леса, покрывающего эту часть острова. Особенно ярко заалели красные рубахи и красные шапки – не то древнефригийские, не то по образцу современных нормандских рыбачьих – на гребцах спасательной лодки, на которой Великому Князю предстояло съехать на берег. Утро занималось роскошное, и тихо подбиравшийся туман много способствовал фантастичности вида того берега, подле которого мы стояли. На озере лежал полнейший штиль, и не было слышно, не было видно ни малейшего всплеска волны: все кругом, казалось, дремало и будто не хотело проснуться, но заревые огоньки мало-помалу одолевали эту дремоту, и красные стволы сосен алели все сильней и сильней.

      Охота и Олонецкий край – эти понятия нераздельные. Леса Олонецкой губернии более лесной поверхности всей Франции. По непроглядным дебрям, трущобам, разреженным только по лядинам и вдоль сплавных рек, между различных хвойных деревьев, березы, осины, ольхи, в кустах шильника, крушины и волчьего лыка, в глубоких логовинах, по оврагам и болотам, в целых поколениях никем не подбираемых ветвей и остатков сухоподстоя зверю живется вольготно и хорошо. Главными являются тут медведь, волк, лисица; есть барсуки, рысь и росомахи; очень редок песец, так хорошо знакомый нам по дамским дорогим ротондам!.. Всем им есть пожива в крестьянском скоте; медведя зовут здесь «помещиком», овец – «волчьими просвирками».

      Главное место в промышленном отношении занимает векша-белка; по сведеньям, за точность которых ручаться нельзя, за десятилетнюю сложность, ее убивается около 150 000 штук ежегодно. На нее, как и на хлеб, бывает урожай и неурожай; есть белки «таборные», остающиеся на месте; есть «ходовые», предпринимающие большие путешествия и не стесняющиеся при этом в выборе пути: они идут по крышам изб и, по-видимому, согласно уверениям местных людей, переплывая озера на хворостинках, действительно пользуются хвостами своими как парусами.

      Много тут оленей, лосей, а птиц видимо-невидимо. Как белка в числе грызунов, так рябчик между куриными занимает первое место. Цена ему здесь 15 копеек; направляясь гужом в Петербург зимой, он, как известно, доходит в цене до 70 и более копеек. За десятилетие рябчиков добывается в год до 100 000 штук. На долю ружья приходится мало, а все больше работают петлями, поножами, ловят их в кузовы или ступы.

      Олончане, у которых хлеба дозревают далеко не всегда, в большинстве охотники, особенно в Повенецком уезде – чуть не все поголовно. Между ними есть стрелки, бьющие белку в глаз, для того чтобы не испортить шкурки. Но бьют они больше с подставок, «виланов», чтобы не тратить даром пороха, да и ружья-то их – «ствол со Щукина, ложе с Лыкина, замок с Казани, курок с Рязани, а забойник дядя с полена сделал». Такими ружьями стрелять страшно. Так как олончане предпочитают стрелять с подставок и на близкие дистанции, то из них, по отзывам военных людей, стрелки выходит посредственные. Это не мешало, однако, тому, что в 1812 году, когда 570 олонецких стрелков составили дружину и им дали тирольские штуцера, на смотру императора Александра I один посадил пулю в яблоко, другой – пулю в пулю, а третий расщепил их пополам.

      Относительно птиц здесь есть все, что угодно; большинство водяных зимуют в полыньях, водохожах. По лесам попадается множество избушек; это места пристанищ для охотников: один поставил, а десятки пользуются: ориентируются охотники по коре деревьев; кто посмелее, тот отваживается и дальше от дона, и тогда вооружается компасом, так называемою «маткой»; подле избушек на деревьях устраиваются для хранения добычи и пищи «лавасы»; с этих лавасов бьют на падаль медведей.

      На Аксинью-полузимницу, говорят, медведь переворачивается в своей берлоге. Относительно медведя есть тут один рассказ, напоминающий пушкинского «Рыбака и Рыбку».

      Вот он: в Кривом Поясе, Пудожского уезда, жил старик со старухой, и она вела над мужем «болынину»; старик начал рубить дерево; оно взмолилось и исполнило два его желания; третьим желанием старухи было то, чтобы «все их боялись», и дерево обратило обоих в медведя и медведицу; так они и гуляют до сих пор, и все их боятся.

      Есть и другой рассказ, но уже не касающийся охоты, имеющий значительное сходство с гоголевским «Вием»: это об Иване, купецком сыне. В нем имеет место смерть одного из двух товарищей, чтение над ним молитв, поползновение мертвого съесть живого и просьба его открыть ему глаза, чтоб увидеть. Действие происходит на Груманте.

      Говоря об олонецкой охоте, невозможно не вспомнить об удивительной местной собаке – «лайке», сильно смахивающей по внешности на волка и являющейся незаменимою при ее своеобразных нападениях на медведя. Она подлаивает также глухарей и белок, гонит оленя и лису; завидя птицу, собака занимает ее своим лаем, а охотник тем временем подкрадывается и бьет. С 1862 по 1872 год в Лисино было отправлено 18 лаек.

      Как ни орудуют местные люди против зверя, он все-таки сильно хозяйничает. Полезнее ружей являются тут всяческие капканы, пасти, кляпцы, ямы, огородки, иногда очень остроумные, тем не менее на бедную Олонецкую губернию ежегодный убыток от зверя ложится довольно крупною сум

Климецкий монастырь

      мой в 50 000 руб. Эта сумма вовсе нешуточная там, где до сих пор существуют берестяные сапоги, сбруя, домашняя утварь, любопытные образцы которых есть в этнографическом музее, находящемся в доме губернатора и составленном по почину нынешнего начальника губернии. Однако ж – к самой охоте.

      Климецкий остров, на юго-западной оконечности которого находится небольшой монастырь, имеет около 30 верст длины; при значительно меньшей ширине от 400 до 10 верст, жителей на острове 2500 человек. Монастырь основан в начале XVI века сыном новгородского посадника, торговавшим беломорскою солью, постригшимся в монахи и признанным святым под именем Ионы Климецкого. Он был выброшен бурей на «Луду», где и обрел на можжевеловом кусту святую икону. В 1865 году местные крестьяне, выведенные из терпения хищничеством волков, остающихся на острове, по вскрытии озера решили делать ежегодные облавы. На острове много сенокосов и много скота. Облава собирается обыкновенно на самом северном краю острова, становится поперек его и гонит на юг в течение двух дней; к концу этого времени люди подходят к месту, называемому Волчьею Смертью; это самое узкое место острова, – кажется, не более полуверсты шириной. Зверь весь загнан на юг, к монастырю. Облава останавливается, загораживает остров во всю ширину изгородью, оставляя посредине ее свободное место сажен во сто ширины, на котором в три ряда расставляются сети. Исполнив это, облава идет в монастырь всею громадой помолиться и затем гонит зверя обратно с юга на север, прямо в сети. Говорят, что в прежнее время в сетях убивали палками до 50 волков.

      В 5 часов утра Великий Князь съехал на берег и прошел болотистою тропинкой до самых сетей у Волчьей Смерти. Для пяти стрелков приготовлены были места: на первом нумере встал Великий Князь, на пятом герцог Мекленбург-Шверинский. Долгое время царствовала на острове глубочайшая тишина, так что жужжание комаров слышалось совершенно явственно; защиты от них не было никакой; обмахивание ветками, обрызганными росой, не приносило пользы; мы рассчитывали, что при солнечных лучах они пропадут, но это не сбылось, хотя солнце начинало сильно припаливать, и мы ожидали с нетерпением первых звуков облавы, окруженные смолистым запахом просыпающегося леса.

      Наконец, где-то очень далеко, послышались первые гугуканья, посвист и пощелкивания палками о стволы деревьев. Почти при первых звуках облавы вышла лисица; осторожно, тихо, вкрадчиво шла она; выстрел – и лисица повалилась, будто ученая собака по данному знаку в цирке, и не шелохнулась. Со стороны Великого Князя, в густой чаще деревьев, послышалось потрескиванье веток: звуки эти перебегали с места на место, подвигались вперед, отходили. Опять выстрел – и треск веток прекратился; Великим Князем убит был волк.

      По мере приближения облавы, надвигавшейся отовсюду очень равномерно, что было трудно вследствие бугроватости и болотистости леса, выстрелы повторялись, но стрелять приходилось, против ожидания, далеко немного. Зато мож

Охота

      но было наслаждаться картиной замечательно оригинальною, в значительной степени искупавшею недостаток красного зверя. Зайцы, десятки зайцев, припугиваемые с одной стороны облавой, с другой встречаясь с изгородью, метались между охотников самым забавным образом. Тут были зайцы решительно всех величин и колеров. Застигнутые врасплох в своем безмятежном покое, при приближении неистовых голосов, постукивании, игре дудочек, посвистах и гугуканьи облавы, они направлялись в ту сторону, где царствовало совершенное безмолвие, к стрелкам. Завидя нас, одни из них бросались опрометью в сторону, другие проносились между стрелков в расстоянии одного, двух шагов от них и благополучно утекали сквозь довольно широкие петли сетей; третьи, более смелые, садились перед нами на задние лапки, настораживали уши и почесывали мордочки, поворачивая их в ту сторону, от которой с наибольшею настойчивостью доносились рев, свист и стук. Эта пестрядь бессчетных зайцев по свежей зелени леса была чрезвычайно забавна; видеть что-либо подобное едва ли кому придется.

      Последовало еще несколько выстрелов, и из-за стволов мохнатых елей стали мелькать загонщики; они вышли на нас большою плотною цепью. Постукивания и посвистывания замолкли сразу; последние зайцы после данного ими редкого, очень хорошенького представления юркнули в сторону, и охота кончилась.

      Как сказано, Великим Князем убит был волк; кроме того, пять лисиц и – большая редкость в крае, особенно на острове – песец. Песец был наполовину белый, наполовину дымчатый, величиной с лисицу; он шел в момент безвременной смерти своей по повалившемуся стволу старой березы.

      Первым желанием всех загонщиков было, конечно, видеть Великого Князя, немедленно вслед за окончанием охоты направившегося в сторону лодок. Точно из-под земли вырастали они, забегая вперед, и вплотную, живою стенкой, обступили низменный берег острова и вошли в воду, когда Его Высочество сел в лодку для отплытия на пароход. «Ура» не замедлило раздаться и гудело долго-долго вслед за тем, как пароходы снялись с якоря и двинулись навстречу Великой Княгине. Пароходы Ее Высочества были видны издали, и чрез весьма непродолжительное время Великий Князь пересел на «Петербург», для дальнейшего следования с Августейшею Супругою.

      День был прекрасный, теплый, тихий; на озере почти штиль. Вдали, на севере, легкий туман заволакивал водяную равнину. Именно на севере, там, где сгущался туман, находится Палеостровсий монастырь, известный самосожжением 2000 раскольников. Еще дальше, но по тому же направлению, процветали когда-то Даниловский и Лексинский раскольничьи монастыри. Это теперь почти такой же миф, как и онежский водяной царь, к которому, как говорить легенда, ходит играть в кости царь Кушмозера, в те дни, когда Кушмозеро от поры до времени высыхает.

      Наш путь лежал на Вознесенье, к истоку Свири. Около полудня легкий ветер зарябил дремавшую до того волну; все четыре парохода шли один за другим полным ходом.


      Вознесенье. Лодейное Поле

      Значение Вознесенья для наших водных систем. Характер реки Свири. Лоцмана. Историческое о 1812 годе. Лодейное Поле, родина балтийского флота.

      Приблизительно около 6 часов вечера 16 июня вся флотилия, сопровождавшая Великого Князя и Великую Княгиню, четыре парохода, подошла к истоку Свири, к Вознесенью. Собственно говоря, до вечера было далеко, потому что солнце стояло еще очень высоко, и великая гладь лежавшего за нами Онежского озера, безмолвный, светлый, голубой штиль и низменные берега, где песчаные, где поросшие мелким кустарником, были залиты горячим светом.

      Под общим именем Вознесенья разумеют как Вознесенскую слободу на правом берегу начинающейся тут Свири, так и Намойные Пески, лежащие на левом, южном берегу. Население совершенно соответствует последнему названию: оно тоже намывается сюда во время хода караванов. Постоянно новое, движущееся, пестрое, оно проскальзывает по пути к Петербургу со всего неоглядного бассейна Мариинской системы. Больше чем на 30 миллионов рублей проходит здесь всякого добра, главным образом хлеба. От Кавказа и Урала протягиваются сюда, к этому узлу, нити из 16 хлебороднейших губерний, и как-то странно, невероятно видеть в таком важном путейском пункте такие маленькие деревянные дома, такую утлую обстановку. С устройством Онежского обводного канала в 1851 году вся судоходная деятельность перешла из Вытегры в Вознесенье. Есть тут три каменные церкви, телеграфная и спасательная станции и Вознесенский мореходный класс, и почтовое отделение, и Вознесенское образцовое училище, и тем не менее это все-таки наша «деревянная» Россия. Чувствуется, что глубокая восьмимесячная зима покрывает это место неоглядными сугробами снега, и тогда от летнего Вознесенья нет и помину.

      К приезду Великого Князя все принарядилось; набережная и пристань зеленили в гирляндах, пестрели флагами и множеством народа. С пристани Его Высочество на спасательной лодке проехал прямо в местную воинскую команду, казарма которой находится на самом краю слободы, подле Свири. Вслед за тем была произведена пожарная тревога. Хорошее устройство речной пожарной части в таком пункте, где паузят сотни судов и до полусотни буксиров, при условии небрежности русского человека вообще и пестроте проплывающего народа, – не просто большой важности. По данному свистку путейский пароход, находящийся всегда под парами, двинулся по указанному направлению, буксируя паровую машину. В воде недостатка не было, и машина, дающая до 600 ведер в минуту, и брандспойт парохода, ее подтянувшего, не замедлили окатить целыми массами воды одну из барок, крытую деревянного кровлею. Брандспойт путейского парохода «Ледокол» выкидывал до 1000 ведер в минуту. Понятно, что вовремя захваченному огню трудно распространиться. Значительною помощью являются имеющиеся налицо в достаточном количестве казенные войлоки, очень приличных размеров, назначенные для покрышки судов в защиту от искр. Оттаскивание загоревшегося судна не всегда может удаться, вследствие загромождения и целой сети якорных канатов и причалов соседних судов; кроме того, именно канаты сгорают быстро, и напор судов, лишенных якорей, на другие, нижестоящие, при быстром течении Свири, может причинить не меньшую беду, чем пламя; остается потопить судно, к чему и прибегают. К счастью, благодаря, конечно, предупредительным мерам, в Вознесенье крупных случаев пожаров не бывало, а тревога, при которой мы присутствовали, была не только картинна, но и показала воочию силу противодействия огню, если бы представилась надобность. Досталось от воды и барке, и войлокам, и людям.

      Свирь у самого истока своего кажется рекою могучею, способною поспорить в размерах с Невою; но это только кажется, потому что она несет 85 кубических сажен воды, тогда как Нева проносит их вчетверо – 340. Когда-то, но уже очень давно, Свирь была страшна своими порогами; теперь их почти не существует, и обозначаются они только стремнинами; наиболее интересный из порогов так называемый Седяха с двумя рядами камней; самые сильные – Сиговец и Медведец; слабее их – Пупырыши и Собачья Дыра.

      Лоцман, явившейся к нам на пароход и не отходивший более от руля, был одним из представителей «лоцманского общества». Учреждены лоцмана со времени Петра, поселившего их подле Свири; при Екатерине II были они освобождены от воинской повинности и правами этими пользуются и до сих пор; они приписаны к станциям, поступают сначала в ученики, становятся лоцманами только при открывшейся вакансии и получают деньги по таксе; за провод парохода по Свири в оба конца лоцман берет 50 руб., за большую барку в конец – 26 руб.; заведует лоцманами выборный сотский.

      По мере движения нашего парохода по Свири наступала довольно свежая, туманная ночь, и у Пижмы пришлось остановиться. С близкого берега слышались дергачи и коростели. Рассчитано было двинуться дальнейшим путем утром, так чтобы поспеть в Лодейное Поле к обедне, в воскресенье, 17 июня.

      К воскресенью народонаселение Свири разрядилось особенно пестро и обрамляло почти сплошь оба берега. Взглянув на эти праздничные одеяния, слушая эти клики, нельзя было не вспомнить, что и над Свирью проходили тяжелые минуты в нашей исторической жизни. Правда, Свирь лежала всегда далеко в стороне от прогулок шведов; никаких крупных сражений тут не происходило; но когда в 1812 году совершались судьбы Бородина и Москвы и от высоты престола обещано было не влагать меча в ножны, доколь не останется ни одного врага в Отечестве, когда вовсе еще не было известно, на Петербург или Москву пойдет Наполеон, в Олонецкую губернию были отправлены из Петербурга разные сокровища. На 24 ластовых судах прошли Свирью в Вытегру вещи из Эрмитажа и Кабинета; в Петрозаводск переведены были педагогический институт и гимназия; в Петрозаводск же на одном бриге, четырех доншкоутах и одной сойме


Село Вознесенье. Исток Свири	Лодейное Поле

      отравлены были дела и вещи департамента народного просвещения, медицинской академии, академии наук и публичной библиотеки.

      Дальнейшие судьбы войны показали, что это было напрасно, но хорошо должно было быть впечатление, произведенное этими отправками на жителей тогдашнего речного побережья? Это время давно минувшее; самые имена судов, на которых перевоз совершался – бриг, донгакоут, – стали антиками, но воспоминание об этих тяжких днях, пережитых Россиею так доблестно, возникало само собою, как исторический контраст, при взгляде на расцвеченное флагами и нарядами население Лодейного Поля, встречавшее Великого Князя в воскресный день.

      Лодейное Поле раскинуто довольно высоко по левому берегу Свири и стоящий подле собор окружен тенистыми деревьями: тут же, подле, чугунный памятник, поставленный на том месте, где был дворец Петра Великого. Ничто, ничто решительно не напоминает об историческом, значении Лодейного Поля; жителей в городке с небольшим только 1000 человек, каменных домов 3, деревянных 153; но так как это уездный город, то в нем живут представители административных учреждений. От истории осталось тут только одно – имя, происшедшее от слова «ладья». Отсюда пошли в Балтийское море первые суда, построенные Петром Великим; тут, следовательно, на этом месте, проблески мысли великого монарха сосредоточивались на ладьях, на простых ладьях, которым судьба была вырасти в корабли и преобразить судьбы всего севера. Для тех, кто любит науку о языке, кто верит в органическую силу слова и звука, переживающего камни и железо, имя Лодейное Поле прекрасный образчик; с 1702 года, когда тут поставлена была первая наша верфь, по настоящее время, меньше чем в 200 лет, погибли все следы, все решительно, кроме имени, – и имя это почтенно.

      К 10 часам утра Великий Князь с Великою Княгинею прямо с пристани, направились в собор, где отстояли литургию. Затем были посещены казармы, городская больница, тюремный замок и управление воинского начальника. Его Высочество осмотрел строевую подготовку команды, при ее представлении в составе почетного караула. Бодрый и здоровый вид людей, при твердом и уверенном знании каждым своего дела и щегольском обмундировании, заслужили похвалу августейшего начальника. В управлении Великий

      Князь проверил делопроизводство и лично предложил воинскому начальнику ряд вопросов из круга его обязанностей. Убедясь в исправном состоянии управления, Его Высочество проследовал к завтраку, предложенному от города и служащих в городе, в доме председателя земской управы Ефимова. Приветствовав собравшихся и поблагодарив за хлеб-соль, Их Высочества интересовались местными особенностями уезда. Осведомись, что у хозяина несколько дочерей, Великая Княгиня пожелала их видеть и при представлении – обласкала.

      Во втором часу дня мы продолжали уже свое путешествие вниз по Свири. В Лодейном Поле, последнем городе Олонецкой губернии, Августейшим Путешественникам откланялись сопровождавшие их олонецкий губернатор Григорьев и начальник округа путей сообщения Эйдригевич и представился начальник Петербургской губернии – Лутковский.

      Река Свирь и город Лодейное Поле не могли не вызвать в Великом Князе воспоминаний его раннего детства. Его Высочеству в 1858 году было одиннадцать лет, когда он сопровождал покойную родительницу свою, императрицу Марию Александровну, ехавшую на встречу императора Александра II, посетившего Олонецкую губернию. Вся Августейшая Семья была тогда в полном составе; живы были ныне почивающие родители Великого Князя и старший брат его, цесаревич Николай Александрович! [15 Цесаревич Николай Александрович (1843-1865) – старший сын Александра II, умерший в Ницце от туберкулеза позвоночника.]

      Путь по Свири, так же как по Шексне и каналам, служил наглядным изображением того, как многие десятки тысяч русских людей стремились видеть брата Государева и Великую Княгиню. Это были волны людские, не умолкавшие и вечно прибывающая. Изъявления радости были повсеместны и шумны. При сходе на берег лица, сопровождавшие Их Высочества, едва могли следовать за ними: толпа то и дело отрезывала их. Выражения сочувствия оказывались чрезвычайно разнообразны. Мы упомянули о старухе с блюдцем на Белозерском канале, о подстилке платков, о крестных знамениях. Нельзя не припомнить того, что

Река Свирь. Селение Важины

      имело место при самом входе в Свирь, в Вознесенье. Когда Великий Князь сходил с парохода, он заметил в густой толпе хорошенькую девочку с корзиною цветов; по объяснению матери ее, цветы эти назначались Великой Княгине. Ее Высочество, утомленная поездкою на Кивач, в Вознесенье на берег не сходила. Великий Князь исполнил просьбу матери: взяв девочку с цветами, он вернулся на пароход и провел ее в рубку к Великой Княгине; Ее Высочество нежно обласкала ребенка и сама приколола к платьицу ценную брошку, сняв ее с себя.

      Нельзя сказать, чтобы выход наш в Ладожское озеро не вызывал некоторых опасений; зыбь поднималась довольно сильная и обусловливала качку. Мы направились на [SW – Зюйд-Вест, юго-западный ветер.], по пути к Новой Ладоге, наперерез угла озера, и шли, держась средины между двух еле видневшихся маяков. Справа над темной водою ярко белел Торпачек; влево, на берегу, маяк Стороженский.

      Новая Ладога. Шлиссельбург

      Новая Ладога. Собор. Георгиевская церковь. Память Суворова. Шлиссельбург – древний Орешек. Центр борьбы русских и шведов. Историческое. Осада и взятие Петром I. Осмотр достопримечательностей. Ситценабивная мануфактура. Возвращение в Петербург.

      К вечеру зыбь на Ладожском озере все еще продолжалась, когда на низменном, южном берегу его, к которому мы направлялись и который возникал тоненькой темной полоской, обозначились белыми точками, одна подле другой, церкви Новой Ладоги и Сясьских Рядков. Между ними десять верст расстояния, а оне казались так близки одна к другой.

      К 9 часам вечера вошли мы в реку Волхов, и на пристань Новой Ладоги, на левый берег, брошены были причалы с нашего парохода. На берегу, как и везде, множество народа; клики, цветы, гирлянды, блестящая встреча августейших гостей. Тут же представился начальник 1-й местной бригады генерал-майор Жеванов, район которого с этой стороны начинается от Новой Ладоги. Прежде всего посещен был собор и отслушано молебствие; поклонились чудотворной иконе Святого Николая, вделанной почему-то в наружную часть собора на очень значительной высоте, так что снизу ничего не видно; этому необыкновенному помещению иконы должна быть своя историческая причина, разъяснение которой было бы желательно. В самом храме несколько очень древних икон XIV, XV и XVI столетий. По надписям на двух из них видно, что оне сооружены в самых первых годах XVI века. Церковь на этом месте существует от времен незапамятных, так как об урочище Медведке, от которого носил свое имя здесь стоявший монастырь Медведский, упоминается в договорных документах очень рано. Это урочище Медведка, которому теперь нет и следов, было крайним пунктом старинных владений Новгородских, на восток.

      От собора наш путь лежал в Георгиевскую церковь, во имя Святых Апостолов Петра и Павла, построенную в 1764 году полковым командиром Суздальского пехотного полка Александром Васильевичем Суворовым. Это довольно оригинальное совпадение имени Суворова с именами древнейших вождей русских на тех местах, которые мы посещали. Там, в Новгородской губернии, село Кошнашанское и Синеусова столица на Белоозере; тут – церковь, построенная будущим генералиссимусом, и очень недалеко от нее, к югу, только в 13 верстах, Рюрикова крепость, подле Старой Ладоги. И в Суворовской церкви отслушали Августейшие Путешественники молебен. В церкви имеется, между прочим, гипсовый бюст Суворова, поставленный вправо от входа, лицом к алтарю. Сходства решительно никакого; изображение, не тот, всем нам знакомый характерный, почтенный, сухощавый облик предводителя екатерининских орлов, «резавшего» правду-матку, а лицо какого-то чрезвычайно довольного собою, сытого, откормленного, офранцуженного вельможи! Новая Ладога – город купеческий, каменными постройками изобилующий: тут выход судов из систем Вышневолоцкой и Тихвинской, тут большая дорога свирских, сясьских и ладожских каналов. Можно было бы приобрести бюст Суворова из камня или бронзы.

      После осмотра земской больницы и острога, Их Высочества направились в казармы местной команды, переделанные из здания, служившего прежде винным магазином; вид людей и их выправка были безукоризненны, обмундировка исправна, чистота помещения безупречна. Затем Великая Княгиня возвратилась на пароход, а Великий Князь посетил управление воинского начальника.

      Во время его отсутствия, со стороны реки, на лодке подъехал к пароходу парнишка лет семнадцати и просил взять от него для Великого Князя корзину с зеленью; в корзине оказались разные огородные овощи. Когда доложено было Ее Высочеству о просьбе парня, она отложила книгу, которую читала, и подошла к нему. Парню сказали, что это сама Великая Княгиня; он безмолвно начал креститься, и корзина была принята из рук в руки.

      Великий Князь тем временем поверил в управление уездного воинского начальника делопроизводство, обратив внимание на порядок составления маршрутов для следования призывных, сбор административных данных, порядок административных местной команды и вообще подготовительные работы к обеспечению быстроты формирования и отправления маршевых команд в военное время. Некоторые из данных вопросов имели особенно важное местное значение ввиду того, что с объявлением мобилизации новоладожский уездный воинский начальник должен без потери времени заменить командой призывных расположенную в Новой Ладоге роту 1-го резервного батальона. Возвратясь на пароход, Его Высочество удостоил приглашения к чаю предводителя дворянства, городского голову и других сопровождавших его лиц и милостиво с ними беседовал, интересуясь местными особенностями края. Около 11 часов пароход при неумолкаемом «ура» отошел от пристани.

      Был поздний час вечера, когда мы выходили снова в открытое озеро, для следования в Шлиссельбург. Влево от парохода, на ярком красно-желтом, искрившемся фоне долгого заката вырисовывались острые, высокие профили собора и церкви Святого Климента, шпили их колоколен и куполочки. Мотив подобной окраски неба не раз бывал схвачен нашими художниками Мещерским, Лагорио и другими и относится к числу лучших в нашей северной природе, в наших белых летних ночах, что заметил Великий Князь, расположившись на мостике отъезжавшего парохода. Плавание по Ладожскому озеру было удачно; ветер стих и качки не было. По словам лоцмана, в июне вода бывает «мягкая», ветер скользит по ней и мутить не может.

      Около 8 часов утра приблизились мы к Шлиссельбургу, последнему исторически-важному пункту в кончавшемся путешествии Великого Киязя. Идя на створ маяков, мы подошли очень близко к северо-западному берегу озера, покружась достаточно между вехами, обозначающими ломаный фарватер. Шлиссельбургская крепость с ее древними башнями и стенами на острове, часовенка влево с чудотворною иконой, стоящая у входа в каналы, павильон над реликвиями, оставшийся после Петра I, город с его церквами, а в глубине знаменитая Преображенская гора и здешняя ситценабивная мануфактура обрисовывались перед нами одни за другими. Набережная, пристань, суда, стоявшие на рейде, все это пестрело народом и флагами. Перезвон церквей несся нам навстречу: ближе всех и яснее всех откликались невидимые колокола старинной церкви крепости.

      Здесь, у древнего Орешка, мы стояли снова на такой же древней почве, как в Боровичах и Устюжне. Уже в XI веке Ижора, Воть, Ямь и Короли принадлежали Великому Новгороду, под именем Вотской пятины. История гласит, что всякий новгородец делался владельцем земли, взятой им с оружием в руках или купленной; позже частные владения перешли к Великому Новгороду. Уже в 1164 году шведы напали на местных финнов, что и послужило первою причиною столкновения их с русскими, и столкновения эти продолжались – легко сказать – пятьсот пятьдесят семь лет!

      Орешек – Нотеборг по-шведски – повторяется в сказаниях летописных с 1323 года, когда новгородцы заложили здесь деревянную крепость, при первых нападениях шведов на корельские волости с явным намереньем утвердиться на Неве. Значение Невы для своих торговых оборотов хорошо понимали граждане древнего Новгорода и употребляли все зависевшие от них средства, чтобы не допустить шведов укрепиться на Неве. С 1300 года шведы предпринимают, однако, систематически ряд походов как из Выборга, основанного 1293 году, так и из западной Финляндии и прямо из Швеции, с очень значительными силами, для овладения Невою. Невский бой на Ижоре 15 июля 1240 года был началом этой упорной борьбы их с русскими; основание Ландскроны, 1300 года, было вторым действием четко определившегося предприятия, а укрепление, поставленное новгородцами на Ореховом островке с целью запереть прорыв шведов в Ладожское озеро, служит доказательством сознания новгородцами того, что если входа в Неву с моря, при своим тогдашних средствах, они запретить не могут, то могут сделать – и сделали – иное. В те дни держать войско постоянное еще не было в обычае ни у кого, кроме монгольского хана; оставалось одно – укрепляться.

      Осенью в 1323 года на новгородское укрепление Корелу (Кексгольм по-шведски) шведы напали без объявления войны, тайком, но не могли взять его. В отместку за это князь Юрий Данилович с новгородцами в 1323 году предпринял поход к Выборгу. Русские поставили 6 батарей, по тогдашнему «пороков», построенных «порочными мастерами», и вооружили их таранами; пушек и пороха в те дни не было; разбить массивные стены они не могли, но перебили из луков множество народа во многих боях и схватках осады, продолжавшейся целый месяц. Возвращаясь от невзятого Выборга, князь Юрий построил на островке, поросшем орешником, в истоке Невы из Ладожского озера, небольшое деревянное укрепление, назвав его Ореховым, по местности. Не успели еще отойти отсюда новгородские силы, как прибыли послы шведские просить мира, и он заключен был в только что построенной крепостце на основании прежних трактатов. Спустя десять лет новгородцы посадили в Ореховом остроге правителем окрестных волостей и защитником Невской стороны литовского князя Нариманта Гедиминовича, а в 1338 году пришлось им сосредоточить значительные силы, когда явившиеся в Неву шведы чуть не овладели острогом на острове и сделали набег на Ладогу. В 1347 году явился в Неву шведский король Магнус и овладел 1 августа Ореховом. Но новгородцы осадили в нем шведов и взяли крепость приступом 25 февраля 1348 года. В 1350 году к крепости еще раз подходили шведы, и новгородцы, прогнав их, в 1352 году заложили прочные каменные башни и соединили их стеною. Благословить сооружение и помогать строить приезжал архиепископ Василий. Крепкие стены защищали до 1610 года, когда в лихолетье попавший в шведские руки Орешек оставался во владении их девяносто два года.

      В 1702 году воздвиглась, для того чтобы никогда не гаснуть в воспоминании народном, чудесная картина взятия Орешка Петром Великим. Вот что произошло.

      Петр I, пройдя дебрями олонецкими и протащив посуху на 200-верстном расстоянии два фрегата, явился со своими гвардейцами в Ладогу в сентябре, откуда и двинул силы к Орешку. Осада началась с южного берега, позже – с обоих берегов.

      Крупная фигура царя-бомбардира так и рисуется подле почтенного облика фельдмаршала Шереметева, начальствующего над осаждающими город войсками. Войска эти молодые, войска эти воодушевленные, и какой бомбардир подле них! Который день, однако, длилась осада; стены и башни Орешка, освященные архиепископом Василием, оказывались совсем крепкими, гарнизон стоек и опытен, и Шлиппенбах, им начальствовавший, тоже не промах. Тратилась наша боевая сила, порох и чугунная казна, а со стороны Невы, открытой шведам, то и дело прибывали к ним и припасы, и подкрепления.

      Тогда возникает в Петре I исключительно смелая мысль перетащить свои ладьи с Ладожского озера в Неву и отрезать шведов. Как в былое, далекое время славяне перетаскивались при звуках труб и песен различными волоками по северным дебрям, так потянулись и теперь наши петровские ладьи сухим путем, по южному берегу Невы к Преображенской горке; нелегка была эта работа, но нелегко было и крепостному гарнизону. На третий день осады, гласит журнал осады, когда все в крепости, что могло гореть, горело, жена коменданта выслала просить Петра I дозволить выйти из крепости многочисленным женам осажденных. Бомбардир отвечал, что фельдмаршал не пожелает, конечно, опечаливать храбрых шведов разлукой с их женами и что он ничего не будет иметь против того, чтобы оне оставили крепость с мужьями вместе.

      Когда бомбы пробили брешь в башне, Петр I решил взять крепость штурмом. Полезли гвардейцы. Штурмовые лестницы не доходили, однако, до верха, пришлось навязывать на них прибавки стремянок. Шведы оборонялись целый день, и только к вечеру проник в крепость с Семеновским полком князь Михаил Михайлович Голицын; когда Государь, уже не надеясь на достижение цели, видя большую потерю людей, приказал было оставить приступ, – «скажи Государю», ответил князь Голицын посланному, «что я не его, а Божий теперь слуга», и вместо отбоя удвоил усилия и овладеть окровавленными твердынями. Приступ длился 35 часов!

      По сходе с парохода на берег Августейшие Путешественники прошли в павильон, в котором хранится ботик Петра Великого, небольшой, плотный, удачно сопротивляющийся усилиям времени разрушить его; два знамени ладожского батальона, лопаты Петра Великого и Анны Иоанновны и катер императора Александра II.

      Для переезда в крепость Великому Князю был подан катер. Вошли в крепость сквозь Государевы ворота и направились прямо в церковь, где отстояли молебен и рассматривали многие древние вещи, между прочим великолепное Евангелие с рисунками, потребованное сюда Петром I из придворной кремлевской церкви, в которую положено оно было от царя Алексея Михайловича. Затем была осмотрена вновь отстроенная, совершенно готовая тюрьма на 50 человек арестантов.

      Могучие стены крепости были перестроены в XVIII веке и, конечно, не дают права относить ту или другую часть их, особенно верхи, к первоначальному сооружению. Мы прошли по ним. Шлиссельбург, как известно, служил местом заточения многим важным лицам: князю Дмитрию Голицыну, члену верховного совета при императрице Анне, князю Василию Долгорукому, генерал-фельдмаршалу той же императрицы, герцогу Бирону, просидевшему здесь один год, до ссылки его в Пелым в 1741 году. Здесь же печально окончил дни свои в 1764 году Иоанн Антонович Ульрих. Есть основание полагать, что помещение, в котором он сидел, не уничтожено, но только заделано; оно находится в Светичной башне, второй от северного угла крепости, между Угловою и Государевыми воротами.

      По возвращении из крепости посещена была часовня, стоящая у входа в канал, с чудотворною иконою Казанской Божией Матери, найденною в стене шлиссельбургского крепостного собора. Время написания иконы неизвестно; может быть, она от времени Иоанна Грозного. Замурована она была в стену в то время, когда шведы думали окатоличить страну. Этой иконе обязательно молится весь бесчисленный народ, прибывающий в Неву с водных систем всей России. В часовне Великий Князь и Великая Княгиня отслушали многолетие. Затем они проехали в собор, где присутствовали при молебствии.

      По посещении острога Их Высочества направились к Преображенской горке, на которой назначено было учение с порохом расположенной в Шлиссельбурге; роты 1-го резервного пехотного батальона, уже встречавшей своего командующего войсками в составе почетного караула у пароходной пристани. В большом порядке и с уверенным знанием каждым своего дела ведена была атака кладбища, за которую нижние чины удостоились «спасибо». На этой самой горе, во время осады, разбита была палатка императора Петра Великого и шатры Преображенского полка; отсюда имя горы.

      По окончании учения Его Высочество, возвратись в город, обошел казармы, испробовал пищу и произвел поверку делопроизводства управления местного уездного воинского начальника, оставив свое особенное внимание на пересыльной части, нуждающейся в усовершенствовании. Оставшись совершенно доволен обстоятельным докладом уездного воинского начальника и представленным им мобилизационным планом, Его Высочество благодарил его.

      В довершение пребывания в Шлиссельбурге предстояло посетить находящуюся на Екатерининском острове ситценабивную мануфактуру «Губбарт и К0». Остров этот был подарен императрицей Екатериной II иностранцам Сирициусу и Лиману для устройства фабрики. В то время на нем стоял дом, в котором иногда останавливался Петр Великий при выездах своих для осмотра работ каналов. В этом же доме, уничтоженном за ветхостью, бывала и Екатерина II, и вероятно Елизавета Петровна. Об одном из посещений Екатериною II в 1784 году свидетельствует имеющаяся на стене надпись.

      Еще в 1720 году была в Шлиссельбурге суконная фабрика, преобразованная позже в ситценабивную. От первых владельцев фабрика перешла к Битепажу, затем к Адаму, но только с 1864 года дела ее пошли блестящим образом, со времени утверждения товарищества и перехода к нынешним владельцами мануфактура почти всецело принадлежит семейству Губбард, имеющему дела в России с конца прошлого столетия. Глава семейства Джон Губбард, член государственного совета Англии, член парламента от Лондона, состоит директором государственного банка Англии. Мануфактура производит до 600 000 кусков ситца, коленкора и платков, стоимостью до 3 1/4 миллиона рублей; на ней действуют 11 печатных машин; рабочих 500 человек. Городу Шлиссельбургу мануфактура служит большим подспорьем, что было засвидетельствовано года два тому назад представителями города при постановке в соборе колокола, пожертвованного мануфактурой.

      Великая Княгиня прибыла на мануфактуру в то время, когда Великий Князь еще не возвращался с осмотра казарм и из управления воинского начальника. Ее Высочество была встречена владельцами фабрики. Согласно чрезвычайно удачному выражению одного из них, посол королевы великобританской, сэр Эдвард Торнтон «приехал помочь владельцам», приветствовать Высоких Посетителей.

      После бесчисленного количества мундиров, виденных нами за все путешествие, было очень оригинально встретить гражданское одеяние любезных хозяев; букетики ландышей виднелись у них в петличках вместо орденов. Под руку с послом, лордом Торнтоном, Ее Высочество осматривала все отделения фабрики и слушала объяснения. Великий Князь и герцог Мекленбург-Шверинский по возвращении с учения продолжали осмотр. Трудно представить себе что-либо изящнее, чище, красивее всех устройств механизмов и лучше распорядков фабрики. Вслед за осмотром состоялся роскошный завтрак. Первый тост предложен был английским послом за здоровье Их Величеств, второй – Великим Князем, за здоровье королевы Великобритании, ее представителя и английской нации; третий провозглашен сэром Эдвардом Торнтоном за Августейших Гостей.

      Посещением мануфактуры в Шлиссельбурге и громким «ура» рабочих, раздавшимся с пристани во время отхода парохода, собственно говоря, окончилось путешествие Их Высочеств. В 3-м часу дня загудело еще одно «ура», но уже на пристани в Петербурге, у Смольного монастыря, где Августейшие Путешественники были встречены представителями военных и гражданских властей.

      Во многих отношениях знаменательно было путешествие Их Высочеств. Именно здесь, в заключение, уместно будет повторить те слова, который были сказаны Великим Князем в Череповце, когда он прощался с многочисленными выборными от города, взявшими на себя труд сохранения порядка во время его пребывания и имевшими на груди бантики красных ленточек: «Спасибо вам, господа, – сказал Великий Князь, – за радушный прием, которым глубоко тронут; хорошо сознаю, что я им обязан тому, что Бог даровал мне счастье быть братом возлюбленного Государя нашего. Благодарю вас от всего сердца за выраженные мне чувства горячей любви и искренней преданности к Нему. Только этими чувствами к Царю, повторяю, могу я объяснить оказанные мне здесь, как и везде, привет и почет». <...>

1885

      Очерк пути

      Перечень и характеристика того, что предстояло посетить в 1885 году.

      Великий князь Владимир Александрович, обозрев в июне 1884 года юго-западную часть Петербургского военного округа, Высочайше ему вверенного, посетил в мае и июне 1885 года чрезвычайно обширную северо-восточную область его. Архангельскую губернию и части Олонецкой, Новгородской и Псковской. Кроме того, по Высочайшему повелению, Великий Князь осмотрел войска московского военного округа, расположенные по пути его следования на Архангельск, в губерниях Тверской, Ярославской и Вологодской. Затем, в конце августа, Его Высочество, в сопровождении великой княгини Марии Павловны, посетил Нижний Новгород, и ярмарку, и состоявшую под покровительством Великого Князя кустарно-промышленную и сельскохозяйственную выставку, и, на обратном пути, древнепрестольный Владимир и его глубоко знаменательные святыни. Как в предпрошлом году, так и в истекшем, главная цель и интерес поездки сосредоточивались исключительно на осмотре войск и военных учреждений.

      Первое путешествие длилось более двух недель, причем сделано было 2000 верст; вторая поездка заняла шесть недель, и мы сделали 6200 верст. Тогда посещены были такие, лежащие в стороне от больших путей, места, как Боровичи, Устюжна, Кириллов, Белозерск, Вытегра; теперь предстояли такие же забытые путины на Холм, Новоржев, Демянск и еще более пустынные дебри от Сумского посада на Белом море до Повенца, и оттуда на лежащий совершенно в стороне Пудож, никогда не видавший ни одного из лиц Царствующего Дома, как и многие из предстоящих к посещению мест.

      Кроме этих сухопутных объездов, Великий Князь из Соловецкого монастыря плыл Белым морем и Ледовитым океаном, осмотрел Мурманский берег вплоть до Колы и далее до Норвежской границы и посетил прибрежные города Белого моря: Кемь, Онегу и Мезень.

      Вот маршрут по городам, отметить который на карте очень любопытно: Остров, Новоржев, Холм, Демянск, Валдай, Вышний Волочок, Бежецк, Рыбинск, Романов-Борисоглебск, Ярославль, Ростов Великий, Вологда, Тотьма, Великий Устюг, Сольвычегодск, Холмогоры, Архангельск, Соловки, Кемь, Кола, Онега, Мезень, Сумской Посад, Повенец, Пудож, Лодейное Поле. Шлиссельбург. Разнообразие впечатлений, которые ожидали путников, сказывается вполне наглядно в этом простом, но довольно длинном и очень пестром перечне. Если прибавить к этому перечню места, посещенные в предпрошлом году, то это будет действительно путь «По северу России».

      В 1884 году Его Высочество проезжал по древним стогнам Новгорода и Пскова, по пепелищу древнейших славянских народностей, мимо Рюриковой крепости, Ольгиных погостов и Синеусова кургана, где жили весь и меря; в 1885 году посещены те страны, где жили чудь и финны, страны, которые назывались в Новгороде и на Москве «Заволочьем». В этих местах сидели и правили вполне самостоятельно новгородские и враждовавшие с ними местные двинские бояре; тут не было никогда крепостного права, зато бессовестно хозяйничала новгородская вольница, ушкуйники, эти Василии Буслаевы нашей народной песни, «не верившие ни в сон, ни в чох». На судьбах Заволочья яснее чем где-нибудь видно, с каким умением, с какою последовательностью Москва, собирательница земли Русской, сумела наконец оттеснить могущественное новгородское влияние и сесть на место Новгорода сама.

      В титулах Русского Царя значатся имена земель Обдорской, Угорской и Кандийской. Путешествие коснулось если не самих земель, составляющих в настоящее время не более как три стана с тремя становыми, то прошло вдоль и подле тех пунктов, где купцы этих сгинувших стран, со своими соболями и серебром, кречетами и железом, как например в Лампожне, сходились с купцами новгородскими. Путь Великого Князя прошел по древней Биармии, по тем именно местам в соседстве нынешней Пермской земли, где, по Геродоту, жили таинственные гипербореи, где и Тацит, и наш Нестор, и византийские и норвежские источники гласят о таинственных чародеях и хранителях кладов. Хвастливые новгородцы говорили, что они бывали дальше: они видели рай земной!

      Если в 1884 году Его Высочество видел нашу Мариинскую систему с Шексной, Ковжой и Вытегрой, в 1885 году увидел он часть Волги и все течение Сухоны и Северной Двины, из которых последняя, как река государственного, а не только местного значения, в недалеком будущем, с проведением волго-двинского железного пути, будет играть несравненно большую роль, чем прежде, и оживит весь наш дремлющий север.

      Путь наш коснулся таких центров древнего зодчества, как Ярославль и Ростов Великий, из «Затвора» которого вышла и совершилась деятельность просветителя Пермской земли, Стефана Пермского, создателя зырянской азбуки, умевшего победить волхва Пама и ходившего по языческим весям, «обухом в лоб бияше идолов и сокрушаше им носы». В этом же Ростове составлял свои духовные, мелодичные песни святитель Димитрий, отошедший в вечность, став на молитву и «согревшись сердцем», при слушании хора певчих, исполнявших эти песни. Здесь же выработался главным образом наш родной самостоятельный архитектурный стиль, известный под именем московского, или, если хотите, суздальского.

      За день до прибытия в Холмогоры посетили мы обитель Сийскую, где томился долгие годы преследуемый Годуновым Филарет Никитич, впоследствии патриарх московский, отец молодого царя Михаила Феодоровича, без сомнения, одна из самых выдающихся личностей нашей истории; до заточения, говорит Костомаров, был он самым видным щеголем в Москве; можно представить себе, что вытерпел он в заточении, под надзором годуновских соглядатаев!

      На половине нашего пути встретили мы Холмогоры и Архангельск. Холмогоры были богатым торговым и правительственным городом севера, когда Москва еще не начиналась. Тут был когда-то духовный центр чуди и высилось капище Иомалы и его изображение. Но дни Холмогор были сочтены: случай разбивает английское судно в половине XVI века близ устья Двины; возникшая с иностранцами торговля не довольствуется более Холмогорами, лежащими во 112 верстах от моря; ей нужно море, ей нужен прибрежный город, – возникает Архангельск. Столетье спустя Петр Великий дает Архангельску значение первенствующее, создает свою собственную торговлю с заграницей, под фирмой купца Соловьева, сам торгует, устраивает верфи, флот, но затем государственное соображение говорит ему, что возникшему Петербургу мешает Архангельск, и он сам, своею царственною рукой, останавливает развитие этого своего детища.

      Судьбы Архангельска, после Петра, были чрезвычайно переменчивы: его временные расцветы, его славная служба русскому флоту, кораблями на верфях его построенными, как например «Азовом»; характерные личности наших самоучек-строителей этих флотов – Курочкина, Ершова, Загуляева – все это очень живые страницы не только нашего севера, но и вообще истории России, и все они глянули на нас. Правда, иго было давно, это было в те дни, когда матросы, встречая начальство, кричали не «ура!» а какое-то непостижимое, нам непонятное «гузе! гузе!». След этого замолкнувшего клича имеется в наших старых морских уставах.

      В вечно подвижных устьях Двины, сносящей и созидающей острова, в ряду других воспоминаний, навстречу путникам вырисовалась колоссальная фигура нашего крепыша-помора Ломоносова, со всеми его заслугами и удивительными пререканиями с академическими Винцгеймами и Трускотами. Словно для уравновешения ей, в начале нашего пути, в Святых Горах, посетил Великий Князь могилу Пушкина, посетил в самый день рождения гениального поэта нашего, выражая тем уважение к его великому таланту; мы провели ночь в том самом Михайловском, где, согласно новейшим исследованиям, Пушкин стал Пушкиным, отрешившись от байронизма и приблизившись к народу, к его памятникам, к его духу, то есть к тому именно роднику, из которого всегда била и будет бить действительная, непогрешимая народная жизнь.

      В 1884 году посетил Великий Князь святыню Кирилло-Белозерского монастыря; в 1885 году объехал он несколько монастырей и между ними ставропигальный Соловецкий – красивую, окруженную темным морем твердыню нашего севера, имеющую свой флот, свои мастерские, свои школы, доки, не раз отстаивавшую грудью своих монахов северное побережье ото всяких врагов, отваживавшихся нападать на нас от стран полуночных.

      Если в Ростове Великом гудели навстречу Великому Князю знаменитые своею музыкальностью соборные колокола, в Соловках подал свой голос колокол «Благовестник», звучащий только в великие торжества, пожертвованный покойным Государем и отлитый из медных украшений, служивших в печальной церемонии похорон императора Николая I. С именем Соловков связаны два крупные исторические имени. Келарь Троицко-Сергиевой Лавры Авраамий Палицын, один из великих, заслуженных деятелей России в годину лихолетий, покоится в Соловках, в ограде монастырской; еще более славно имя московского митрополита Филиппа, вызванного отсюда Иоанном Грозным на метрополию, говорившего Царю страшную правду, измученного им и удушенного Малютой Скуратовым. Весьма любопытно было вспомнить, хотя вкратце, знаменитую историю соловецкого раскольничьего мятежа; царское войско стояло пред оградой его в течении семи лет, и взят он был только хитростью в 1676 году; павшие за это время воины почивают не вдали от главного храма. Могилу их мы посетили.