Десять с лишним веков празднуют у нас Рождество, и нет другого такого праздника, который пробуждал бы в душе столько таинственных, удивительных надежд, несказанного ожидания добра, счастья, чуда, как будто вслед за звездой Христовой приплывет по небу и твоя звездочка, и высветит колдовски прекрасную твою судьбу, и поведет тебя через черёд великого множества отпущенных тебе, заманчиво влекущих лет жизни, где за каждым годом будет стеречь что-то загадочное, неслыханное, волнующее кровь и очень-очень хорошее, где ты любишь всех, все любят тебя.
Бог — это любовь, и праздник его рождения столь заразительно могуч, что подчиняет себе души и верующих и неверующих. Не спрашиваясь и не объясняясь, тесня суетное, мелкое, завистливое и злое, поселяется в человеке непривычное, явственно жгучее ощущение родства, братства со всеми, кто жил, живет и еще будет жить на белом свете...
Чудная музыка звучит тогда в Божьих храмах. Ее, ясную, незамутненную никаким именным ячеством, нужно слушать только там, в сиянии свечей, блеске праздничных риз, в окружении святых икон, среди истовой толпы молящегося народа. Слушать парящей высоко под сводами, в облаках синих кадильных благовоний и улетающей затем на волю, через купола, нацеленные антеннами крестов в поднебесье.
Да сама храмовая архитектура, рассчитанная так, чтобы оттягивать от дома молитвы черную энергию земли и космоса, придает песнопениям нигде больше недостижимое величие и особую чистоту, усиливает значимость и утверждает непреложность совершающегося. «Рождество твое, Христе Боже наш, возсия мърови свет разума», — гласит Рождественский тропарь. История доказала и продолжает со всей силой доказывать: чем ближе люди в делах и помыслах своих к тому, чему учил Христос, тем разумнее, благополучнее жизнь на земле. И потому нет предела человеческой любви к сыну Божьему. «Солнце правды, — поется в икосах Иисусу Сладчайшему, — цвете благовонный, свете святой». И просьба: «Освети мя, облагоухай мя, облистай мя». И совсем трогательно, злободневно на все времена: «Отжени от меня уныние». И не менее современное, необходимое: «Просвети мои чувствия, потемненная страстьми, исцели мое тело, острупленное грехми, сохрани сердце мое от похотей лукавых». Такое поется действительно только тому, кто воссияет как свет мирового разума...
У каждого человека своя память о праздниках, о первой встрече с ними. Первое запомнившееся мне Рождество было в 1946 году. Страшная, голодная послевоенная зима. В нашей деревне только женщины и дети. Еда — сушеная крапива, кора, перемороженная гнилая картошка, выбитая ломами из земли, залитой сильнющими осенними дождями и тут же схваченной небывало ранними злыми морозами, которые сжигали все живое и неживое. Трещали от ледяной боли и люди, и скот, и дерево, и бревно, и воздух. Ветра дули день и ночь не переставая. Нищих выморозило в эту зиму начисто.
Колхозный председатель под натиском баб отпустил желающих помолиться в церковь за шестьдесят верст. Отправились в ночь — все наличное женское население, в том числе моя крестная мать Асклиада Алексеевна Кондратьева. Мы, дети, оставшиеся вместе с немощными старухами, единственными стражами деревни, ждали своих обратно весь следующий день, всю ночь и рано поутру дождались. Я помню — крёстная вошла, разделась и, не обращая на мои восторги внимания, принялась затоплять печь. И только покончив с этим делом и поставив к огню громадный чугун с водой, села на табуретку и подозвала меня: «Глядика-ко, чего покажу». И из развернутой белой тряпицы достала длинную, блестящую, белую палочку с хвостиком. Я никогда такого прежде не видел. «Что это? — спросил я пораженный. — А можно мне потрогать?» — «Это божья свечка. Можно». — «А откуда она у тебя?» — спросил я, трогая и влюбляясь в необыкновенную вещь. «Бог послал ко святому Рождеству Христову. С пирогами народ будет. Бог послал...» Весь день мы, ребятишки, бегали из дома в дом и смотрели, как хозяйки из крапивы, коры и черной склизкой картошки делали тесто, доставали и чистили проржавевшие и «опаутинившие» за годы войны противни, разогревали их на огне, смазывали их Божьей свечкой, от которой по избе разливался чудесный, голубой, ароматный дым, и, уложив раскатанное тесто в стрекающую и прыгающую аппетитную жижу, задвигали противни в печь. В этот день деревня пировала — завтра родится Христос.
Ночью, когда в доме стало совсем светло от луны и сон неожиданно прошел, я перебрался с полатей на печку к крёстной и, обхватив руками ее шею, спросил: «Крёсна, а зачем Христос сделал, чтобы все стали с пирогами?» — «Потому что он людей жалеет и за правду стоит. Спи». — «А почему он людей жалеет?» — «А потому, что если он не пожалеет, так людей кривда одолеет. Спи». — «Крёсна, а почему людей кривда одолеет?» — «А потому, что правда ушла на небеса, к самому Христу, Царю небесному. Спи. А кривда пошла у нас по всей земле, горе ты мое, не спишь, и мне сна нету». И, поглаживая меня по нестриженой голове, тихонько запела:
От кривды стал народ неправильный,
Неправильный стал, злопамятный.
Они друг друга обмануть хотят,
Друг друга поесть хотят.
Кто не будет кривдой жить,
Тот припаянный ко Господу,
Та душа и наследует
Себе Царство небесное.