Крупнейший советский фольклорист, большой знаток песенного русского творчества и других народов. Ученый-собиратель. Эта работа («Интонационные связи») — центральная. Широкий охват, тщательное изучение материала, строго продуманные обобщения, лаконизм в изложении. Критикует рутинные взгляды, выдвигает новые. Научно обоснованные (создатель науки) — точность почти математическая, логика, закономерность почти математическая. (Ленин — чем в науке больше математики, тем более она наука).
Особенно ценно исследование жизненных истоков и выразительного значения народно-песенных интонаций и ладов, а также путей их развития. Работа имеет революционизирующее действие на все СЛАВЯНОВЕДЕНИЕ (как науку), а не только на фольклористику, и ВООРУЖАЕТ подлинно научным методом исследования + образность (связь с образностью, опора на нее). Задает верный тон стратегии и тактике, вообще всему музыковедению + величайшая научная скромность и мудрость; не швыряется словами — каждый термин, каждый оборот, каждое слово несет колоссальную смысловую нагрузку (СОПРОМАТ[1][1 Сопромат (сопротивление материалов) — наука, изучающая прочность элементов сооружений, машин и механизмов, а также их деформации в зависимости от нагрузки]), испытание на прочность слов и мысли (образ и смысл — неразрывны). У него начисто отсутствуют построения (так часто принятые в музыковедении) из сильных слов (из которых каждое — на вес планеты), которые, будучи взятыми вместе, создают неимоверные перегрузки для смысла, который так и теряется, его не видно.
Тема актуальна (названа точно): I — подтверждается общеславянское единство, II — проблема взаимосвязи музыки и слова как проблема возникновения МУЗЫКИ вообще, раскрытие ее первородных законов; возможность в связи с этим постичь и понять их смысл интеллектом современного музыканта, несущего в себе музыкальный опыт, накопленный столетиями; дать ему возможность испить из родника, подарившего [нрзб.] музыкальное море, волнами своими перехлестнувшее через эпохи и формации в наше сегодня, чтобы живая влага напоила его сердце простотой, освежила его душу мудростью, чтобы заложил он новое море, волны которого побегут в наше веселое и умное завтра.
1. Оператор отошел в сторонку и стал вертеть рукой — быстро, быстро, еще быстрее. Он хотел выработать прием — разработать трюк сверхбыстрой съемки и тренировал руку (Тиссэ). Хотя в таком качестве, в каком он владел этим приемом, это так ему и не понадобилось за всю жизнь. Но зато степень этого качества помогла более медленные веши делать блистательно.
2. Я знаю цирковых артистов, которые на тренировках делают вещи умопомрачительные, а в выступлениях — все гораздо менее трудно. Но сверхчеловеческие трюки помогают им более легко чувствовать себя в трюках человеческих.
3. Тальма, блистательный актер, потрясавший своим искусством тысячи людей, узнав о кончине любимого единственного сына, подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, какие именно морщины вызваны на его лице истинною скорбью. Казалось бы, поступок бесчеловечный. На самом же деле — профессионализм.
4. Каждая отрасль человеческой деятельности предполагает нечто высшее, главную точку. Высшая умственная деятельность — покамест практически бесполезная, бесполезны абстрактные ее идеи, но они необходимы, как иголка необходима для того, чтобы стачать любую вещь, хотя главное — нитка, она все держит.
Сколько идей, открытий, теорий в физике, химии, математике, теорий такого рода, которые неизвестно когда будут применены, в какой науке.
5. Надо тренировать свою технику, средства выражения. Мы не можем отставать в технике, в техническом мышлении от музыкального мирового уровня. Надо тренировать нашу логику на любой системе писания. В этом есть своя красота.
6. Традиционалисты и модернисты — точильные камни друг для друга. Во взаимной борьбе — оттачивается мастерство, отыскивается с большей тщательностью содержание музыки, расширяются поиски того, как «быть более интересными».
7. Поэтому сочинения модернистов должны не только существовать, но и исполняться — тех и других.
8. Самое прекрасное, но непривычное встречает отрицательный прием. Не знаю, много ли людей выдержат и поймут крестьянскую музыку в тех формах, в каких она была открыта за последнее десятилетие.
9. Позволю сослаться на свой опыт. «Русская тетрадь» — мое сочинение, которое считают очень простым и доходчивым.
Позвольте зачитать одно полученное мною письмо: письмо В. П. Водоводовой аспиранту Гаврилину.
«Слушала Вашу песнь "Калина-малина", вызвавшую у меня и досаду, и возмущение по поводу так искаженно переданного в музыке горя девушки. Разве она, измученная горем, будет выть по-собачьи, визжать на высоких нотах, а затем, перейдя сразу на самые низкие, издавать дикие звуки точно бы прямо из живота, нисколько не затрагивая слушателя. А горестная песнь, талантливо написанная, не может не взволновать слушателя. Водоводова. 7/II-1966г.».
10. Мне кажется, что вопрос в целом нужно ставить не так, чтобы критиковать те или иные стихи как таковые. Нужно, чтобы композиторы почувствовали ответственность за жизнь музыки в массах, чтобы они открыто и прямо пошли на то, чтобы служить народу, быть демократичными и во всех поисках прежде всего обращаться к жизни народа, его радостям и болестям и прежде всего через это стараться быть интересными.
И думать тут надо о жанрах — возможно, совершенно новых жанрах, о полифонии — возможно, совершенно новой полифонии и т. д., но идти надо от того, чтобы ярче выразить ее содержание вообще интересное и интересное для каждого в отдельности слушателя. Я не стесняюсь слова СОДЕРЖАНИЕ, хотя оно сейчас не модно. Нельзя допустить, чтобы сохранялся разрыв, какой имеется сейчас между музыкой и широчайшими человеческими массами. Этот разрыв, образовавшийся из-за нашей нечуткости к жизни, из-за немобильности, из-за излишнего профпижонства, из-за ревности к системе и профлюдям, конечно, заполняется — мир не терпит пустоты, — но далеко не всегда высокохудожественно (могу назвать современных менестрелей).
Теперешний момент очень серьезен. Надо музыкой агитировать за музыку. Нужны музыкальные агитки в высоком смысле слова. Хирурги тренируют свои пальцы, развязывая шелковые узлы, они могут их не развязывать, нельзя запретить хирургам развязывать шелковые узлы, но плохо, если бы их деятельность только бы к этому и сводилась и они не помогали бы людям против их недугов. Нельзя стоять в позе человека перед зеркалом, даже если этот человек и красив, и мышцы у него налитые, и высок, и статен, и лоб умный, и сил много — а на что полезное способен, что сделает, когда отойдет от зеркала, — неизвестно.
Нельзя пижонить перед людьми, которые нас кормят, которые делают за нас грязную работу. Нужно помнить о молоденьких пареньках, часами болтающихся по городу, покупающих водку.
11. Однажды в ТЮЗ шли полиомиелитные дети. Они опаздывали и торопились и от этого шли еще медленнее. Воспитательница, пожилая, скромно одетая женщина, успокаивала их, улыбалась им, а в глазах была боль, когда она время от времени поднимала их на уличные часы. И глаза эти, и вся ее фигура, казалось, кричали: «Остановите, остановите пьесу!» Люди торопились на встречу с искусством. Надо бы, чтобы на встречу с нашим искусством шли вот так же. Надо, чтобы было много-много произведений теплых, парных, свежих, с иголочки, с кровиночкой, надо, чтобы каждый сочинитель, садясь к инструменту, к бумаге, помнил и видел всегда, как шли в театр полиомиелитные дети.
12. Еще несколько слов. Каков вывод из всего сказанного? Не запрещая отдельных стилей сочинения, нужно требовать от композиторов более совестливого отношения к тематике своего творчества, не только писать музыку для гурманов, для «толстых» от музыки (перефразируя Горького), но и выполнить свой гражданский долг. Не нужно запрещать эксперимент, не имеющий практического значения, как не запрещаем мы деятельность спортсменов-медалистов, рекордсменов, хотя их достижения в прыжках, метании гранат и шайб также ничего не дают практически полезного, а ценны прежде всего потому, что являются отражением высшего расцвета, высшего уровня развития возможностей человеческого тела. Так и в музыке нельзя запретить то, что Асафьев метко назвал «игрой», за которую, в сущности, ругают сегодня сочинения Успенского и Тищенко. В истории развития музыки слишком многое в формировании стилей, жанра (формы) идет от «игры». Кто хорошо знает, к примеру, клавирные сонаты Скарлатти, тот знает, что каждая из этих одночастных сонат может быть в четыре раза короче — ведь принцип построения формы у Скарлатти паков: одна фраза систематически проводится во всех октавах (регистрах). Даже сейчас этот прием тяжело воспринимается с непривычки. Откуда он? Он есть порождение «игры», еще наивной, но именно от нее произошел новый клавирный стиль, приемы использования этого инструмента породили во многом новую структуру формы. А что такое секвенции, так волнующие нас в Вагнере и — во многом через него — в Чайковском? Это тоже порождение «игры». Где, в каком простонародном пении найдется основа, повод для возникновения секвенций? Нигде. Это результат развития гармонии и инструментализма, результат преувеличения, то есть «игры».
Я по своему опыту знаю, как часто прием рождается, придумывается прежде содержания. Потом начинаешь думать, что бы такое он мог значить. (Бетховенские крайние октавы — их стали понимать лучше после Прокофьева.) Не случайно, что прием — вещь, обуславливающая всякое искусство. Не случайно поэтому Белинский разделял музыку на «простонародное пение» и на музыкальное искусство. Простонародное пение не искусство. Наша задача — сделать «простонародное пение» предметом искусства.
13. О пропаганде кучкистов, их опыта в консерватории. Фольклор.
Дополнение.
Игра — утрирование, подражание, преувеличение, множественное использование (развитие) того, что единично существует в реальной действительности; явление, предполагающее бесконечное повторение, возобновление того, что в реальности не повторяется (война, папа-мама, эстафета).