Эта же песня напоминает о греческой торговле,  о судах, приходивших в
Киев с греческими товарами: "Говорил Соловей таково слово:/ "Гой еси вы,
гости корабельщики/ И все целовальники любимые!/ Как буду я в  городе  в
Киеве,/  У ласкова князя Владимира,/ Чем мне-то будет князя дарить,/ Чем
света  жаловати?"/  Отвечают  гости  корабельщики/  И  все  целовальники
любимые:/   "Ты   славный,   богатый   гость,/   Молодой   Соловей,  сын
Будимирович!/ Есть,  сударь,  у вас золота казна,/ Сорок сороков  черных
соболей,/  Вторые сорок бурнастых лисиц;/ Есть,  сударь,  дорога камка,/
Что не дорога камочка - узор хитер;/  Хитрости  были  Царя-града,/  А  и
мудрости  Иерусалима,/ Замыслы Соловья Будимировича;/ На злате,  серебре
не погневаться"./ Прибежали корабли под славный Киев-град,/ Якори метали
в Днепр-реку./ Сходни бросали на крут бережок..."
   Мы знаем из летописи,  что новгородцы славились плотничеством;  песня
говорит, что они славились уменьем строгать стрелы: "...тем стрелам цены
не  было/  Колоты  они  были  из  трость-дерева,/  Строганы те стрелки в
Новгороде".
   Летописец знает о дунайском городке Киевце,  который основан будто бы
нашим  же Кием полянским;  песня знает также Киевец:  "Чурила живет не в
Киеве,/ А живет он пониже малого Киевца."
   Мы знаем,  что дружинники переходили от одного владельца  к  другому,
служили то в одной,  то в другой стране;  таковы и богатыри песни, таков
знаменитый Дунай Иванович,  который говорит о себе: "Служил я, Дунай, во
семи Ордах,/ В семи Ордах, семи королям."
   В Галицкой  Руси  теперь  еще  поется  об  этих дружинниках,  о наших
старинных руссах,  которые сбирались идти на тихий  Дунай  служить  царю
болгарскому или в Константинополь к императору:
   "В чистом поле шатер стоит;  в шатре сидят добры молодцы,  сидят они,
думу думают:  как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные челна,
медные челна, золотые весла: как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная
под Царь-город.  Ой,  чуем там доброго пана,  что платит щедро за службу
молодецкую:  дает,  что  год,  по сту червонных;  по сту червонных да по
вороному коню;  по вороному коню да  по  сабельке;  по  сабельке  да  по
кафтанчику;  по  кафтанчику  да  по  шапочке;  по  шапочке да по красной
девице".
   Мы видели влияние христианства на древние наши богатырские  предания,
видели, как под этим влиянием переделывался характер богатырей, характер
их поступков.  Но есть еще целый  ряд  произведений  народной  фантазии,
которые   отзываются   также   глубокою   древностию   и  которые  своим
существованием обязаны уже почти исключительно новой религии: мы говорим
о  духовных наших песнях или стихах,  которые обыкновенно поются слепыми
нищими.  Мы видели в предании о принятии  Владимиром  христианства,  что
князя  всего  более  поразил  рассказ греческого проповедника о начале и
конце мира;  мы видели также,  что эти вопросы занимали сильно языческие
народы  севера;  и  вот  народная  фантазия овладевает этими вопросами и
решает   их   по-своему,   под   непосредственным,   однако,    влиянием
христианства.  Так  произошли  важнейшие  стихи  - о Голубиной книге и о
Страшном суде.  В первой песне говорится,  как  из  грозной  тучи  вышла
исполинская  книга,  как  из  многочисленного  собора всякого рода людей
никто не мог  разогнуть  ее,  как  мог  это  сделать  один  царь  Давид,
совопросником  которого  о тайнах творения является наш Владимир.  Здесь
можно видеть связь песни с преданием о том,  как  Владимир  спрашивал  у
греческого проповедника о содержании Ветхого и Нового завета.
   Рассмотрев события начального периода и внутреннее состояние общества
в это время,  постараемся вникнуть в главные,  характеристические  черты
эпохи. Прежде всего представляются нам племена, разбросанные на огромных
пространствах и живущие под формами родового  быта.  На  севере  племена
эти,   по   всем   вероятностям,   вследствие   столкновения  с  другими
историческими народами сознают необходимость выйти из родового быта, для
чего призывают власть извне, призывают князя из чужого рода. Соединенные
посредством  нового  начала,  силы  действуют;  князь  северных   племен
пользуется  силами  последних и подчиняет себе остальные племена на всем
огромном пространстве великой восточной равнины. Племена эти, вследствие
означенного подчинения,  сосредоточения постепенно переходят из родового
быта в областной;  в городах, вследствие деятельности правительственного
начала,  вследствие переселений и нового разделения жителей, родовой быт
ослабевает.  Между тем является новое могущественное начало  -  церковь;
князья  северных  племен  движутся  на  юг  по  великому водному пути из
Балтийского моря в Черное,  утверждают свое пребывание в  Киеве,  откуда
начинаются   частые  сношения  с  Византиею;  вследствие  этих  сношений
является на Руси христианство,  торжествует над  язычеством  в  Киеве  и
отсюда  мало-помалу  распространяется  во  все стороны.  Влияние церкви,
духовенства на общественный строй оказывается немедленно,  особенно  при
необходимом    столкновении    с   семейным   началом;   ясно   начинают
обнаруживаться действия новой религии в конце периода,  когда  выступает
новое поколение грамотных христиан.  Главные условия, которые определяли
при этом  дальнейший  ход  русской  истории,  были,  во-первых,  природа
страны,  во-вторых,  быт  племен,  вошедших  в  состав  нового общества,
в-третьих,  состояние соседних народов и государств. Равнинность страны,
а  главное,  величина  и  обилие рек условили быстрое очертание огромной
государственной  области,  первоначальные  основы  которой  положены  по
великому водному пути из Северной Европы в Южную,  из Балтийского моря в
Черное;  путь шел,  по выражению летописца,  "от Варягов к Грекам"; этим
условились  два  явления,  имевшие решительное влияние на жизнь русского
общества:  от варягов  пришло  правительственное  начало,  от  греков  -
христианство. Быт племен родовой условил явления, побудившие к призванию
князей,  он условил и отношения между призванным началом  и  призвавшими
его,  князь  мог  явиться  не иначе,  как в значении родоначальника;  по
отсутствию наследственности родового старшинства в одной линии  старшины
родов  не  могли  выдвинуться  на первый план с ограничивающим княжескую
власть  значением,  и  дружина  необходимо  получает   характер   только
служебный.  Природа  страны  и  быт  племен  условили  и особенную форму
распространения русской государственной области,  именно -  колонизацию,
которую  мы  замечаем  с  самого  начала;  при этом замечаем также,  что
движение отправляется преимущественно с севера на юг,  замечаем  больший
прилив  жизненных  начал  на севере:  три раза вступает север в борьбу с
югом и три раза остается победителем;  но север не  только  дает  победу
князьям своим над князьями юга, он посылает часть своего народонаселения
на постоянную защиту юга от степных варваров.  Третьим главным условием,
определившим  изначала  ход  русской  истории,  назвали  мы  отношения к
соседним государствам и народам.  Русское  государство  образовалось  на
девственной  почве,  на  которой история,  цивилизация другого народа не
оставила  никаких  следов;  никаких  преданий,  никаких  учреждений   не
досталось  в  наследство  юному  русскому обществу,  которое должно было
начать свою историческую жизнь с одними собственными средствами.  Но при
таких   обстоятельствах  важно  было  то,  что  новорожденное  общество,
находясь на краю восточной Европы,  вследствие  отдаленности,  уединения
своего,  избегло чуждых сильных влияний со стороны народов, поставленных
в более  благоприятные  обстоятельства  относительно  гражданственности.
Западные  славянские  государства основались также на девственной почве,
но они  немедленно  должны  были  подчиниться  влиянию  чужого  племени,
германского,  которое действовало с помощью римских начал,  усвоенных им
на почве Империи.  Это могущественное влияние чуждой народности,  против
которого    славянская    народность   не   могла   выставить   сильного
сопротивления,   нанесло   при    самом    начале    решительный    удар
самостоятельности  западных славян во всех отношениях,  при самом начале
условило их будущую судьбу.  Но влияние германского племени прекратилось
Польшею,  не  могло  достигнуть России вследствие самой ее отдаленности,
уединения; свободная от влияния чуждых племен, Русь могла сохранить свою
славянскую  народность;  она  приняла христианство от Византии,  которая
вследствие этого обнаружила сильное  влияние  на  жизнь  юного  русского
общества,  но  это  влияние  не  было  нисколько  вредно  для славянской
народности последнего,  потому что Восточная империя по  самой  слабости
своей не могла насильственно втеснять русскую жизнь в формы своего быта,
навязывать русским свой язык,  высылать к  ним  свое  духовенство,  свои
колонии;   византийская   образованность   действовала   не   чрез  свой
собственный орган,  но чрез орган русской народности, чрез русский язык,
и  таким  образом  вместо  удушения,  содействовала только к утверждению
славянской народности на Руси;  Греция обнаруживала свое влияние на Русь
не во столько,  во сколько сама хотела обнаружить его, но во столько и в
таких формах,  в каких сами русские  хотели  принимать  ее  влияние;  ни
светская,   ни   духовная   власть  Восточной  империи  не  могли  иметь
решительного  влияния  на  явления  древней  русской  жизни,  не   могли
выставить начала,  равносильного господствовавшим в ней началам, которые
потому и развивались свободно и независимо; византийские государственные
понятия,  проводимые  на  Руси  чрез  духовенство,  могли  только  тогда
способствовать окончательному сокрушению некоторых форм жизни, когда эти
формы  были  уже  решительно  поколеблены  вследствие внутренних причин.
Безопасная  от  насильственного  влияния  империй   Римско-Греческой   и
Римско-Германской,   древняя  Русь  была  безопасна  от  насильственного
влияния и других соседних народов: Польша и во времена могущества своего
постоянно сдерживалась Западом,  принуждена была постоянно смотреть в ту
сторону,  притом же силы двух юных государств были одинаковы,  Польше не
удалось утвердить своего влияния на востоке и при Болеславе Храбром, тем
менее она могла иметь средств к тому после его смерти.  Дикие литовцы  и
ятвяги могли только беспокоить русские границы своими набегами. В Швеции
вследствие  появления  там  христианства  началось  разложение   древних
языческих    форм    жизни,   сопровождаемое   внутренними   волнениями,
уничтожившими  для  народа  и   князей   его   возможность   действовать
наступательно на соседние страны.  С Востока, от степей Азии, нет так же
сильных  напоров,  могущих  вырвать  с  корнем   основы   новорожденного
общества,  как некогда наплыв гуннский уничтожил в этих странах владение
готов.  Так с самого начала уже  оказывалось,  что  из  всех  славянских
государств  одному русскому суждено было самостоятельное существование в
Европе.
   В заключение мы  должны  обратиться  к  вопросу,  который  так  долго
господствовал  в  нашей  исторической  литературе,  именно  к  вопросу о
норманском  влиянии.  Участие  скандинавских  племен,  или  варягов,   в
начальном  периоде  нашей истории,  несомненно,  ясно с первого взгляда.
Первоначально областью Русского государства был путь от варягов в Грецию
и бесспорно,  что этот путь открыт варягами задолго до половины IX века;
бесспорно также,  что явление,  знаменующее в  истории  Северо-Восточной
Европы половину IX века, соединение северных племен славянских и финских
под  одну  власть,  произошло  вследствие  столкновения  этих  племен  с
племенем  скандинавским  вследствие  владычества варягов в этих странах.
Первые  призванные  князья  были  из  рода  варяжского,  первая  дружина
состояла  преимущественно из их соплеменников;  путем варяжским движутся
северные князья на юг;  в борьбе с югом,  с греками, восточными степными
варварами,   Польшею   русские  князья  постоянно  пользуются  варяжскою
помощию; варяги - первые купцы, первые посредники между Северною и Южною
Европою и Азиею,  между славянскими племенами и греками,  они же главным
образом посредничают и при введении христианства в  Русь.  Но  при  этом
должно  строго отличать;  влияние народа от влияния народности:  влияние
скандинавского племени на древнюю нашу историю было сильно, ощутительно,
влияние скандинавской народности на славянскую было очень незначительно.
При столкновении двух народов, при определении степени их влияния одного
на   другой   должно   обратить   прежде  всего  внимание  на  следующие
обстоятельства:  один народ господствует ли над другим, один народ стоит
ли  выше  другого  на ступенях общественной жизни,  наконец,  формы быта
одного народа,  его религия,  нравы,  обычаи резко ли отличаются от форм
быта другого, религии, нравов, обычаев?
   Мы видим,   что   у   нас   варяги   не   составляют  господствующего
народонаселения  относительно  славян,  не  являются   как   завоеватели
последних,  следовательно,  не могут надать славянам насильственно своих
форм быта,  сделать их господствующими,  распоряжаться как полновластные
хозяева в земле.  Мы видим,  что при Владимире в советах о строе земском
подле бояр являются старцы, следовательно, если мы даже предположим, что
сначала,  тотчас  после  призвания,  дружина преимущественно состояла из
варягов,  то  ее  влияние  не  могло  быть  исключительно,  потому   что
перевешивалось     влиянием    старцев,    представителей    славянского
народонаселения;  что было в стольном городе княжеском,  то самое должно
было  быть  и  в  других городах,  где место князя занимали мужи княжие.
Варяги, составлявшие первоначально дружину князя, жили около последнего,
так  сказать,  стояли  подвижным  лагерем  в  стране,  а  не врезывались
сплошными колониями в туземное народонаселение; многие из них оставались
здесь  навсегда,  женились  на славянках,  дети их были уже полуварягами
только, внуки - совершенными славянами.
   Варяги не  стояли  выше  славян  на  ступенях   общественной   жизни,
следовательно,  не  могли  быть среди последних господствующим народом в
духовном,  нравственном смысле;  наконец,  что всего важнее,  в  древнем
языческом быте скандинаво-германских племен мы замечаем близкое сходство
с древним языческим бытом славян;  оба племени не успели еще  выработать
тогда   резких   отмен  в  своих  народностях,  и  вот  горсть  варягов,
поселившись среди славянских  племен,  не  находит  никаких  препятствий
слиться с большинством.
   Так должно  было  быть,  так  и  было.  В  чем можно заметить сильное
влияние скандинавской народности на славянскую?  В языке?  По  последним
выводам,  добытым филологиею, оказывается, что в русском языке находится
не более десятка  слов  происхождения  сомнительного  или  действительно
германского. После того как древнейший памятник нашего законодательства,
так  называемая  Русская  Правда,  сличена   была   с   законодательными
памятниками  других  славянских народов,  не может быть речи не только о
том,  что Русская Правда есть скандинавский закон,  но  даже  о  сильном
влиянии  в ней скандинавского элемента.  Даже те исследователи - юристы,
которые  предполагают  несколько  значительное  влияние   скандинавского
элемента в Русской Правде,  видят,  однако, в последней собрание обычаев
преимущественно славянских и частью только  германских.  Но  для  ясного
понимания событий первого периода нашей истории мало еще определить, что
степень влияния народности пришлого  элемента  на  народность  туземного
была  незначительна;  нужно тотчас же обратить вопрос и следить,  какому
влиянию с самого начала стал подвергаться пришлый элемент от  туземного,
от  новой  среды,  в  которой  он  нашелся,  надобно  следить  за обоими
элементами в их взаимодействии,  а не брать каждый порознь, заставляя их
действовать  от  начала до конца в полной особности с их первоначальным,
чистым характером,  какой они имели до своего соединения. Если Рюрик был
скандинав,  морской король,  то следует ли отсюда,  что внуки и правнуки
его,  князья многих племен,  владельцы  обширной  страны,  должны  также
носить характер морских королей?  Разве новая среда, в которой они стали
вращаться,  нисколько не могла содействовать к изменению  их  характера?
Говорят, что наши князья, от Рюрика до Ярослава включительно, были истые
норманны, но в чем же состоит их норманство? В том, что они обнаруживают
завоевательный   дух?  Но  таким  духом  обыкновенно  отличаются  князья
новорожденных  обществ:  одновременно  с   Русским   образуется   другое
славянское государство - Польское;  первые Пясты - не норманны, несмотря
на  то,  они  обнаруживают  свою  деятельность  тем  же,  чем  и  первые
Рюриковичи   -   распространением   первоначальной  области  посредством
завоевания.   Первые    Рюриковичи    обнаруживают    свое    норманское
происхождение,  быть  может,  тем,  что совершают походы преимущественно
водою,  на лодьях?  Но причина этого явления заключается не в норманском
происхождении  князей,  а  в  природе страны,  малонаселенной,  покрытой
непроходимыми лесами,  болотами, в которой, следовательно, самый удобный
путь был водный; дружины, распространявшие русские владения за Уральским
хребтом в XVII в.,  не были норманны,  но по природе страны  действовали
так же,  как последние; совершали свои походы водным путем. Обычай наших
князей ходить на полюдье  не  есть  норманский,  он  необходим  во  всех
новорожденных обществах:  так,  мы видим его и в Польше. Военное деление
на десятки, сотни и т. д. есть общее у народов различного происхождения.
Дружинная   жизнь  не  есть  исключительная  принадлежность  германского
племени:  Болеслав польский живет с своею дружиною  точно  так  же,  как
Владимир русский с своею.
   Сделавши всех первых князей наших морскими королями, назвавши их всех
истыми норманнами,  определивши, таким образом, их общий характер, точку
зрения  на них,  исследователи необходимо должны были оставить в стороне
их главное значение относительно той страны,  относительно  тех  племен,
среди  которых  они  призваны  были действовать,  должны были оставить в
стороне различие характеров каждого из них и какое влияние это  различие
производило  на  судьбу  страны.  Обратив  преимущественно  внимание  на
элемент пришлый,  на варягов,  из характера их отношений к князю и Земле
исключительно  старались  определить  главный  характер  нашей  истории,
позабыв,  что характер дружины условился отношениями призванных князей к
призвавшему   народонаселению  и  что  эти  отношения  условились  бытом
последнего. Утверждая, что у нас имело место призвание, а не завоевание,
не  заметили  противоречия,  когда варягам дали характер завоевательный,
заставив все явления  отражать  на  себе  исключительно  их  народность,
заставив   действовать   одно   пришлое   начало,   поразив  совершенным
бездействием туземное.  Таковы  вредные  следствия  того  одностороннего
взгляда,  по  которому  варяги  были  исключительными  действователями в
начальном периоде нашей истории.
   Но если влияние норманской народности  было  незначительно,  если  по
признанию самых сильных защитников норманства влияние варягов было более
наружное,  если такое наружное влияние могли одинаково оказать и дружины
славян  поморских,  столько  же храбрые и предприимчивые,  как и дружины
скандинавские,  то ясно,  что вопрос о  национальности  варягов  -  руси
теряет свою важность в нашей истории.