О ВОЛОГДЕ И ВОЛОГЖАНАХ
По легенде, начало истории Вологды связано с монахом Герасимом, который, придя из Киева в 1147 г., нашел на Ленивой площадке «средний посад малого Торжку» (№ 1). Археологические же данные пока не подтверждают существования здесь в XII в. городского поселения. Поэтому вопрос о времени основания города все еще остается открытым.
О начальном времени существования города очень мало свидетельств в письменных источниках. Мы знаем, что в XIII – XIV вв. шел ожесточенный спор за Вологду между Новгородом и Москвой, который окончился в пользу последней. Во второй четверти XV в. Вологда оказалась вовлечена в междоусобную борьбу между великим князем московским Василием II и князьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой. Потерпев поражение, Василий II временно оказался удельным князем в Вологде. Однако, вырвавшись из рук Д. Шемяки, сразу же забыл свои клятвы не искать московского престола и вновь начал борьбу со своими противниками (№ 5).
В 1461 г. Вологда досталась в удел младшему сыну Василия II Андрею, прозванному Меньшим (№ 6). Андрей княжил 20 лет и умер в 1481 г., «приказав» отчину свою старшему брату великому князю московскому Ивану III (№ 12).
В конце XV в. город был уже достаточно крупным поселением. Только на посаде имелось более 300 дворов и несколько церквей (№ 14). Судя по их названиям, город имел и свою заречную часть; застроен был левый берег от Сретенской церкви до Никольской слободы. Отряды, посылавшиеся московским князем для обложения данью приуральских племен, отправлялись из Вологды на судах. Для строительства же судов требовались значительные людские и материальные ресурсы. Собственно, значение Вологды и заключалось тогда в том, что она находилась на пути из центра государства в Поморье и Сибирь.
При Иване Грозном произошли серьезные изменения в планировке города. Центр Вологды с Ленивой площадки был перемещен юго-восточнее. Не исключено, что там уже находилось Архиерейское подворье, около которого царь повелел выстроить громадный Софийский собор. Он же приказал обнести город каменными стенами (№ 16). Размеры крепости фактически были заданы размерами холма, на котором ее стали возводить. Естественными ограждениями холма были: с севера – река Вологда, с запада – ручей, который превратили в ров (ныне – пруды в парке ВРЗ), с юга – река Чернавка. Русло реки Содемки спрямили, прокопав ров до реки Вологды, и крепость со всех сторон оказалась окружена водой. Правда, саму крепость так до конца и не достроили, хотя по тем временам она, судя по ее размерам, могла бы представлять собой довольно внушительное сооружение.
Вологжанам реализация строительных проектов царя давалась нелегко. Как сообщает летописец, «тогда были вологжанам великие налоги от строения града и судов».
По местной легенде, Иван Грозный хотел перенести в Вологду столицу государства. Однако сама судьба была против этого проекта. Сначала, когда царь зашел осмотреть практически уже возведенный Софийский собор, со свода по легенде упала «плинфа красная», затем «грех ради наших бысть посещением божиим... мор велики». Как и все средневековые люди грозный царь был очень внимателен к знакам, подаваемым высшими силами, и подобные предзнаменования он, видимо, счел недобрыми и поэтому, не завершив строительства, «изволил итти в царствующий град Москву» (№ 16).
Смутное время – особая страница в истории Русского государства. Оно очень ярко показало, что власть держится не столько на силе, сколько на представлениях в обществе о том, какой она должна быть.
События, связанные с вступлением на престол Лжедмитрия I, почти не затронули Вологду. Однако после его убийства в мае 1606 г. и образования нескольких группировок, начавших борьбу за провинцию, Вологда тоже оказалась втянута в эту кровавую, а порой и малопонятную для рядового горожанина борьбу. Единственными нравственными ориентирами оставались православная вера и семья.
Первоначально вологодский воевода Никита Пушкин «целовал крест» Лжедмитрию II и привел вологжан к присяге (№ 219). Однако приехавший через несколько дней в город в качестве представителя самозванца Ян Поляк «со многими паны и с детьми боярскими», вызвал гнев горожан тем, что, как они писали тотьмичам: стали нас «побивати и животы наши грабить, и жен наших, и детей в полон имати». Вологжане отказались быть на стороне Лжедмитрия II, «государевых изменников» заточили в тюрьму, обратились к соседним городам за поддержкой, и стали готовиться к военным действиям (№ 221). «Два острога на Вологде сделали, и город укрепили, и башни на городе и по острогам поделали, и снаряд по башням большой поставили, и зачали около острогу ров копати, да надолбы делати», – писал современник (№ 222). В городе был сформирован отряд ратных людей, который, однако, в начале 1609 г. ушел из города «промышлять над воровскими людьми». В апреле 1609 г. этот отряд участвовал в освобождении Ярославля. Царь Василий Шуйский прислал в Вологду грамоту, в которой благодарил и обещал «жаловати и любити свыше прежнего» и восполнить все понесенные убытки (№ 227).
Вологда стала важным центром по мобилизации сил в борьбе против «воров и изменников». Из других городов сюда стекались воинские припасы и ратные люди. По дорогам были выставлены сторожевые заставы и сделаны засеки (№ 226). Это был период, когда в городе особенно активно действовало городское самоуправление и воевода вынужден был считаться с мнением всех слоев горожан. Даже царь Василий Шуйский обращался в своих грамотах не только к воеводе и детям боярским, но к посадским и «всяким жилецким людям» (№ 227).
Принятые меры по охранению подступов к городу несколько усыпили бдительность его военных руководителей. Кроме того, новая обстановка под Москвой и опустошение в результате длительной борьбы центральных уездов Русского государства привели к тому, что целью многих соперничавших отрядов становится не столько борьба за власть, сколько откровенный грабеж населения. 22 сентября 1612 г. «на останошном часу ночи... польские и литовские люди, и черкасы, и козаки, и русские воры пришли на Вологду безвестно изгоном и город Вологду взяли, и людей всяких посекли, и церкви Божия опоругали, и город и посады выжгли до основания». Пришедший в город отряд грабил город три дня. «И ныне... город Вологда, – писал архиепископ Сильвестр, – зженое место» (№ 231). О величине людских потерь свидетельствует тот факт, что только священников и дьяконов погибло тогда 49 человек, т. е. около половины (№ 234). В декабре 1612 г. к городу подошел еще один отряд, но напасть, видимо, не решился, так как воевода Григорий Пушкин успел собрать в ближайшей округе ратных людей с самопалами и пищалями для защиты города. Был разорен лишь Спасо-Прилуцкий монастырь (№ 233). Весь 1613 г. город находился практически в осаде, так как в округе бродили многочисленные шайки «воров», грабя деревни и села, разоряя монастыри.
Нужно сказать, что посланные к городу «для обереганья» отряды московского правительства для самих вологжан тоже были тяжелым бременем. Как писал в челобитной игумен Спасо-Прилуцкого монастыря Кирилл, в январе 1614 г. «пришел на Вологду... сибирский царевич Араслан Алеевич с дворяны, и с детьми боярскими, и с татары, и с казаки и учал на нас, нищих твоих государевых богомольцев, кормы правити, и мучить на правеже черезо весь день нещадно...». В феврале 1614 г. у города стоял Барай мурза Кутумов «с татары и казаки», которые тоже «служек и крестьянишек грабили и жгли огнем, из денег, и платье всякое, и подвореную рухлядь, и хлеб всякой, насыпая в возы, имали, и на Вологде продавали, и к себе в Романов и в Галич отсылали...» (№ 237). Впрочем, правительство это интересовало мало. Оно требовало уплаты налогов в полном объеме (№ 237).
Выгодное в торговом отношении положение Вологды помогло горожанам сравнительно быстро ликвидировать последствия Смутного времени. Более того, XVII в. можно с полным основанием считать временем расцвета города. Если в 1617 г. в Вологде имелось всего лишь около 250 жилых и почти в 2 раза больше пустых дворов и «мест дворовых», то уже через 10 лет, в 1627 г., количество жилых дворов превысило тысячу, а пустых сократилось в 2 раза. Население города составляло в 1627 г. около четырех тысяч человек и на протяжении всего XVII в. постоянно увеличивалось. Лишь эпидемия «моровой язвы» (чумы) в 1654 г., которая унесла жизни более половины вологжан, несколько замедлила рост численности населения города, и тем не менее в начале XVIII в. его население составляло около 10 тысяч жителей (№ 241).
Собственно «городом» в тот период называлась территория, огражденная крепостными стенами. Вокруг нее располагались посады: Верхний – центром его была Ленивая площадка, Нижний – начинавшийся от реки Золотухи и простиравшийся до Новинковской и Козленской слобод, Заречный – тянувшийся по левому берегу реки Вологды. Административный центр города находился на Соборной площади, здесь стоял двор воеводы, «изба съезжая дьячья», губная, казенная и таможенная избы, опальная тюрьма и тюремный двор.
Бальтазар Койэтт, посетивший Вологду в 1670-х гг., свидетельствует, что она была «по сравнению с другими городами русскими... большим городом». Здесь имелось несколько торговых площадей, было выстроено много дворов русских и иностранных купцов (№ 25). Значение города определялось тем, что через него проходили все товары, идущие в Архангельск для отправки за границу (№ 33).
Вологда была не только крупным торговым, но и ремесленным центром. Для перевозки грузов здесь строились суда. На посаде было несколько слободок, где жили и работали кузнецы. С большой долей уверенности можно говорить о том, что кузнечное ремесло было одним из самых распространенных среди горожан. По данным писцовой книги 1627 г., в городе имелось около 50 кузниц. Изготовление судовой железной оснастки, ремонт тысяч саней и телег, на которых привозили товары в город, ремонт и изготовление оружия, металлических предметов для бытовых нужд – этим и многим другим занимались вологодские кузнецы. Видимо, они были не последними в своем мастерстве на Руси, так как их даже приглашали в Москву к «государеву ствольному делу» (№ 88). То же самое можно сказать и о вологодских иконописцах, которых «высылали» к великому государю для «иконнаго и стенного... письма» (№ 93). В Вологде, где было большое количество церквей, а в округе много монастырей, иконописное ремесло было довольно распространенным. Существовала система обучения ремеслу. За качеством продукции пристально следили. Сохранился интересный документ, обязывавший Артемия Софонова сына Фонаркова «доучиться у мастера икон добро и мастерски писать», а не доучась, иконы не писать (№ 89). В документах называются также хлебники, пирожники, кожевники, овчинники, дегтяри, прядильщики, серебряники, пуговичники, сапожники, плотники и представители других профессий.
В XVII в. в городе имелось несколько кирпичных заводов. Однако каменных зданий было немного, в основном церкви. Первыми стали строить гражданские здания из кирпича иностранцы, в первую очередь для хранения товаров. В деревянном городе это было немаловажной мерой предосторожности.
Летописи фиксируют с 1632 по 1719 год пять крупных пожаров (№ 19). Как правило, выгорал если не весь город, то довольно значительная его часть. Нужно иметь в виду, что почти до конца XVIII в. застройка города никак не регулировалась, расстояния между зданиями выбирались произвольно, а учитывая большое количество во дворах мелких хозяйственных построек, можно констатировать, что пожароопасность была довольно высокой. Если же вспыхивал пожар, это было страшным бедствием. В считанные часы люди теряли почти все свое имущество.
Характерно, что деревянными были постройки и зажиточных горожан, которые, казалось бы, могли себе позволить большие затраты на возведение жилья. Если же приходила беда – пожар, то она одинаково касалась и бедных и богатых. Богатых даже в большей степени, потому что им было что терять. К чести средневековых горожан и преодолевали беду всем миром. Значительные массы погорельцев находили приют («по чюжим подворьишкам скитаются на время») и пропитание у родственников, соседей, знакомых. Причем эта помощь оказывалась довольно значительное время. В отношении питания это должно было продолжаться по крайней мере до нового урожая. Государство практически не участвовало в оказании какой-либо помощи погорельцам.
Город жил во многом на самообеспечении. Хлеб, правда, привозили из уездов, но мололи его на месте. На реке Золотухе стояло несколько мельниц.
Население города не было единым, а подразделялось на многочисленные профессиональные и сословные группы. Нахождение в той или иной группе было для человека чаще всего не только пожизненным, но и наследственным. Однако, несмотря на различия в положении сословных групп, всех их объединяло одно: они должны были или нести службу в пользу государства, или платить подати. Несомненно, более высоким был социальный статус у служилых людей. Наиболее многочисленными в этой категории были «служилые люди по отечеству» – дворяне-помещики, которые в военное время обязаны были нести военную службу в городе или отправляться в поход. В писцовой книге 1627 г. в Вологде имелось 142 принадлежавших им двора. Большинство из них были «осадными дворами» и стояли пустыми, а их владельцы проживали в своих поместьях. В категорию «служилых людей по прибору» входили стрельцы, которых имелось в городе больше 100 человек, пушкари, воротники – около 30 человек. К служилому сословию, видимо, необходимо отнести дьяков и подьячих, в обязанности которых входило осуществление процесса делопроизводства в государственных учреждениях. Представители этих категорий населения находились на содержании у государства.
Довольно специфическую группу служилых людей составляли ямщики и «розсыльщики». Еще со времен Ивана Грозного в городе имелись две ямские слободы. Одна находилась на Московской дороге, другая на Кирилловской. В слободах на жаловании у государства жили ямщики. В год они получали по 5 руб. Но это была не только их «зарплата». На эти деньги они должны были содержать «гонибных лошадей» и всякую другую «ямскую порядню» (№ 35).
Посадское население обязано было нести «государево тягло». Лишь на этом условии оно пользовалось землей в городе, на которой стояли дома и хозяйственные постройки. В середине XVII в. оклад с посадских людей составлял около 1 рубля в год.
Помимо названных сословных групп были, однако, и такие, которые по разным причинам не платили окладных сборов. Это, прежде всего, помещичьи и архиерейские крестьяне и холопы, которых довольно много проживало в Вологде. Некоторые из них имели в городе свои лавки или занимались промыслами. Не платили окладных сборов и жившие на посаде нищие. Особую группу населения составляло духовенство.
Конечно, в небольшом очерке просто невозможно охарактеризовать всю специфику положения тех или иных сословных групп, тем более, что оно со временем менялось. Сложно также охарактеризовать и существовавшую систему налогов. Посадские, например, в 1630 г. должны были платить «казачьи хлебные запасы и корма», ямские деньги, деньги на городовое и острожное дело, «стрелецкие хлебные запасы» и др. Архиепископ, назначая в 1628 г. тиуна на Вологду и Вологодский уезд, перечисляет следующие налоги, которые тот должен был собирать с подвластного архиепископу населения: судные пошлины по гривне с рубля, за три праздника в году по 1 алтыну, за выдачу дочерей замуж по гривне, за женитьбу сына по 2 алтына, за прием подворников (т. е. за наем на работу) по алтыну с человека, за продажу дворов и келий с продавца по алтыну с рубля, за назначение на место дьячков, пономарей и прочих по 1 гривне с человека, за варку пива по алтыну с четверти, за службу безместных попов по 8 денег с человека, «хоронные пошлины», за возведение в сан игуменов смотря по месту (№ 150). Налоги не просто собирали, а «правили», т. е. в прямом смысле слова выколачивали. Неуплата налогов или пошлин зачастую приводила к тому, что человек попадал за решетку (№ 43). Если не мог заплатить отец, то требовали с сына, если неплатежеспособен был один брат, то требовали с другого брата. Земский староста Иван Емельянов из-за неуплаты оброка иконописцем Ермолаем Сергеевым с одобрения воеводы сажал в тюрьму его брата и мать, вламывался в дом Сергеева и грозился его убить. Речь шла о 3 – 4-х рублях долга. Ермолаю даже пришлось бежать из Вологды (№ 94).
Система круговой поруки действовала не только в сфере уплаты налогов. Она была характерна для всей системы общественных отношений того времени. Уже при заключении брака с обеих сторон выступали поручители, чаще всего родственники: за жениха ручались, что он возьмет данную девицу в жены, за невесту – что с ее стороны поступит приданое (№ 117 – 122, 125). Заем денег, заключение договора о выполнении работ тоже проходили под поручительство (№ 95, 97, 112). В последнем случае подтверждалось, что человек владеет своим ремеслом. Отдельный человек являлся прежде всего представителем группы (родственной, профессиональной, территориальной), и группа несла за него ответственность, и если человек вдруг терпел неудачу в коммерческой операции, или отказывался от условий договора, или не мог выполнить принятую на себя работу, то группа расплачивалась за него своим имуществом или несла наказание. Система была жесткой, но, видимо, достаточно действенной, так как иных доказательств платежеспособности, мастерства, честных намерений человека не существовало. Поверить на слово, даже если это слово сказано в церкви, считалось опасным. При наличии же поручителей по крайней мере было с кого спрашивать. Например, посадская вдова Домна Бутусова выдала свою дочь Татьяну за владимирца Стефана Федорова, за которого поручились вологжанин Иван Ларионов с матерью и женой. Через некоторое время С. Федоров заложил все приданое своей жены и «сшел з города», оставив последнюю «скитатца меж двор и помирать голодом». Пришлось Д. Бутусовой подавать архиепископу жалобу на поручителей (№ 126).
Поручительства требовала и отдача в работу или учение (№ 96), поручная запись бралась даже в том случае, если люди отправлялись по распоряжению властей в другой город для выполнения повинностей (№ 88). Человек почти всегда был привязан к какой-либо группе, которая должна была отвечать за него, если он совершит «противные» поступки.
Еще одной специфической чертой общественной жизни того времени было стремление к «поравнению». Особенно ярко это прослеживается в раскладке налогов. Недовольство обычно вызывал не столько факт платежа, сколько то, что этот платеж по какой-то причине был больше, чем у других. Впрочем, уравнительность – примета не только средневековья, но и более позднего времени.
Любопытно, что государство само сбором налогов не занималось, а перекладывало его на посадскую общину. Этим занимались представители городского самоуправления: земские старосты, целовальники, таможенные головы. Должности эти являлись выборными, но служба была очень нелегкая. Дело в том, что выбранный на эти должности человек отвечал всем своим имуществом за сбор налогов и пошлин в полном объеме. Государство требовало показать «службу и радение свое», а если кто-то поступал «противно», то за это учинялось наказание: «большая пеня без пощады», ссылка, а то и смерть. Естественно, это не могло не толкать на жесткие меры при сборе налогов. Конечно же, и отношение к исполнению своих обязанностей было различным: для одних выборная должность была наказанием, для других – возможностью использовать свое положение для того, чтобы свести счеты, для третьих, чтобы поживиться. Последнее, например, явно проглядывает в попытке земского старосты Мартьяна Манойлова переложить выплату денег, занятых для уплаты налогов посадского мира, на предыдущих должностных лиц. Последние подали жалобу, но чем закончилось дело – неизвестно (№ 50).
Надзор за соблюдением государевых интересов в городе осуществлял воевода. Он являлся представителем царя в городе, поэтому круг его полномочий был чрезвычайно широк. Вместе с тем он и не был четко определен. Следствием подобного положения являлось то, что решения во многом зависели от личных качеств человека на этой должности. У нас нет каких-либо сведений об особенных злоупотреблениях вологодских воевод, но в том, что решение тех или иных вопросов зависело от размера «дач», не приходится сомневаться. Таков был общий «порядок» ведения дел, таковы были нравы эпохи. Например, вологжане подали челобитную думному дьяку Г. В. Львову, чтобы архиерейские крестьяне, проживавшие в городе, тоже участвовали в общей раскладке податей. Львов поддержал просьбу горожан, но не бескорыстно. Люди архиепископа, которые тоже начали борьбу «за старину», сообщают об этом так: «а посатцкие... люди... дела делают большими дачами» (№ 41). Впрочем, подобная практика была обычной, особенно в московских приказах, где никакие дела без «почестей» не делались. Стряпчие И. Марков и П. Порфирьев, хлопотавшие в Москве по делам Спасо-Прилуцкого монастыря, с возмущением пишут архимандриту и келарю, что даров для поднесения нужным людям им прислали очень мало («рыжиков, да икры две бочки, и те не вполне, да вина бочечку такову же») и «тем почести чинить добрым людем немногим, а иным, кому тоже доведетца побити челом, того и нечем, а дел много, а рыбы от вас семги ни кости и денег ни полуденьги, а бити челом великому государю о десятой денге велите» (№ 49).
Большую роль в жизни города играл архиепископ. Это был крупный земельный собственник, на Архиерейском дворе имелся большой штат слуг и служителей. В компетенцию архиепископа входили управление церковной жизнью города и всего края, толкование веры, суд над духовенством, а также над мирянами по преступлениям против церкви, веры и нравственности. Если, например, человек пил и бражничал, то его по усмотрению архиепископа могли отправить в монастырь (№ 176). Осуществлялся контроль и за развлечениями вологжан. В одном из документов отмечается, что по распоряжению архиепископа Гавриила «домовые дети боярские» ходили «внутри града Вологды и на посадех по приходам для осмотру и завещания качелей ради бездельной игры и соблазну в народе». Видимо, в качелях усмотрели пережитки язычества (№ 162).
Однако к архиепископу обращались не только по вопросам веры, но и за защитой, как это сделал, например, Тихонко Ермолин сын Дьяконов. Он жаловался на земского старосту и земского «ларешного целовальника», которые требовали у него уплаты не полностью выплаченного налога (№ 42).
Петровская эпоха резко изменила весь строй жизни страны. Даже в далекой от моря Вологде чувствовался отзвук масштабного флотского строительства. Архиепископу было повелено составить «кумпанство» для строительства корабля, с монастырей собирались корабельные припасы в Воронеж, посылались работные люди на Воронежскую и Олонецкую верфи, в самой Вологде строились суда для перевозки ратных людей в Архангельск (№ 61 – 70). И все это «спешно» и «неотложно». Например, указ о строительстве барок пришел в Вологду в начале января 1702 г., а выполнить его нужно было уже к началу марта. Задание же было значительным: с каждых 50 городских дворов нужно было сделать по барке, а всего 28 барок (№ 68). Тексты царских указов, что приходили в Вологду становились все резче: «И великий государь указал... дощаничного промышленника Кирила Киселева за поруками выслать к Москве в Приказ Адмиралтейских дел, а покамест он, Кирило, на Вологде сыскан будет, и до тех мест жену ево и детей на Вологде вэйть в земскую избу и держать как он явитца...» (№ 67). Строже стало отношение государства к сбору налогов и выполнению повинностей. Например, указная грамота Петра I стольнику С. Г. Брянчанинову, который должен был собрать в Вологде и доставить в Петербург работников с подводами, заканчивается такой угрозой: «...А буде ты в высылке тех подвод учинишь мотчание и к указному числу не вышлешь, и за то тебе учинено будет жестокое наказание и сослан будешь на каторгу». Государево дело, по мнению Петра, было дороже человеческой жизни.
Строительство Петербурга и меры Петра по переориентации торговых потоков в новую столицу резко снизили экономическое значение Вологды. Разумеется, приостановился и рост населения в городе. В конце XVIII в. численность его оставалась такой же, как и в начале – около 10 тысяч человек. Вместе с тем изменения, толчок которым дали петровские реформы, уже невозможно было остановить. В провинции, конечно, они шли гораздо медленнее, чем в столицах. Любопытно, что новое входило в русскую культуру и русский быт прежде всего через внешние заимствования.
Появились новые названия для обозначения категорий населения. Одно из них – мещанин. Если исходить из этимологии слова, которое вошло в русский язык в начале XVIII в., мещанин – это горожанин. Чуть позднее этим словом стали обозначать принадлежность к определенному сословию. К мещанам относили не записанных в цехи ремесленников, не состоящих в гильдиях торговцев и пр. В 1792 г. они составляли более четверти всего городского населения. Довольно значительными были прослойки гильдейского купечества (1813 человек) и цеховых ремесленников (935 человек). Такое большое количество купцов (приведенная выше цифра, без сомнения, включала и членов семей купцов) свидетельствует о том, что и в XVIII в. преимущественное торговое значение Вологды продолжало сохраняться (№ 241).
С превращением города в наместнический и губернский центр Вологда стала наполняться административными органами, а значит, чиновниками и военными. Много в городе проживало «священноцерковнослужителей» (850 человек), а также дворовых людей, крестьян и бобылей (1962 человека). Последние были связаны с дворянскими усадьбами, которых в то время было много в заречной части города.
В обывательской книге г. Вологды 1792 г., этой своеобразной переписи населения, называются «градские службы», которые исполнял тот или иной домохозяин: бургомистр, городской голова, купеческий староста, «в кузнечном цеху староста», «у таможенного сбору целовальник», «слободчик», «выборный в словесном суде», «в приказе общественного призрения заседатель», «у кабацкого сбору ларечный», «градских дел зборщик», сотский, пятидесятский и др. Как видим, значительная часть должностных лиц местного самоуправления ведала вопросами сбора налогов, в первую очередь государственных. Были и экзотические службы: служба купца Андрея Сергеевича Блазнова состояла в «кормлении приносимых до отправления в Москву соколов и за содержание их на квартире». Причем должность эта состояла в номенклатуре центральных ведомств (№ 242).
Выборные должности замещались «ис купцов, мещан и цеховых добрых и неподозрительных людей». Как уже говорилось ранее, выборные должности были скорее обузой, чем почетной обязанностью, особенно для купцов, которым нужно было разъезжать по своим торговым делам, в то время как, находясь на службе «по выборам», им запрещалось отлучаться из города.
Знакомясь с обывательской книгой, отмечаешь одну характерную особенность. Составителям было важно не столько назвать количество построек, сколько указать, где они находятся. Каждая из построек в их представлении конкретна, и превратить ее в некое отвлеченное число они затрудняются. Это же относится и к составителям анкет. Человек XVIII в. очень трудно воспринимал абстракцию. Статистические отчеты появились значительно позднее – лишь в 30-х гг. XIX в.
Хозяйственная жизнь вологжан в XVIII – XIX вв. изменилась по сравнению с предыдущим периодом незначительно. Промышленные предприятия, именовавшиеся громко «заводами», были не более чем ремесленными мастерскими. Производились свечи, кузнечные и столярные изделия, башмаки, рукавицы и прочая нехитрая продукция. Город жил в основном торговлей с уездами. Производилось то, что пользовалось спросом в сельской округе и очень мало на общероссийский рынок. Единственным товаром, которым славилась Вологда по всей стране, были сальные свечи. Крупные купцы имели главный свой торг «за морем», причем перечень вывозимых товаров был не очень велик, в основном это сырье, или полуфабрикаты. Преимущественно велись посреднические операции: российские и «немецкие» товары везли в Сибирь, а из Кяхты – китайские (№ 243).
В 1788 г. в Вологде впервые в России был создан городской общественный банк (№ 301). О роли этого учреждения в экономической жизни города известно очень мало. Главной целью банка было накопление капиталов для торгово-промышленной деятельности. Купец в тот период был и торговцем, и промышленником, сам производил товары и сам их сбывал. Из крупных купцов-фабрикантов рубежа XVIII – XIX вв. можно назвать Ф. Федорова, владевшего «белильной, суриковой, сургучной и шелковой» фабриками, на которых работали крепостные крестьяне (216 душ), С. Митрополова, владевшего прядильно-канатным заводом (№ 309), Мартьяновых, имевших сахарный завод (№ 305), П. П. Ягодникова, владевшего довольно крупным по тем временам кожевенным заводом (№ 311), и др. Большинство промышленных предприятий работали на привозном сырье: пеньку закупали в Тамбовской губернии, холст – в Петербурге или на ярмарке в Вологде, медь и олово для литья колоколов – в Ярославле и Петербурге.
В начале XIX в. монополия крупных купцов на оптовые операции стала подрываться мелкими торговцами, что особенно заметно проявилось в торговле хлебом. В борьбе с конкурентами крупным купцам даже пришлось призвать на помощь органы городского самоуправления и апеллировать к общественному мнению, доказывая, что «бесправные» действия мелких купцов ведут к повышению цен на хлеб в городе (№ 297). Чем закончилась эта борьба – неизвестно. Ясно, однако, что в торговой деятельности вологодских купцов происходили в тот период какие-то важные изменения, которые повлияли и на их персональный состав, и на характер деятельности.
Торговых лавок в городе в конце XVIII в. было очень много (в 1782 г. – 380), но набор товаров в них довольно специфичен: имелся большой выбор тканей – до 20-ти видов, кож – до 4-х видов, посуда, меха, кожи, изделия из железа, свечи, чай, сахар, мука, крупа, мясо, рыба, овощи и пр. Причем значительную часть продуктов и даже посуду продавали пудами, что свидетельствует о преобладании мелкооптовой торговли (№ 240). Нет в перечне продуктов таких, казалось бы, «ходовых товаров», как капуста, морковь, свекла, огурцы. Это становится понятным, если учесть, что около домов даже крупных купцов имелась земля под огороды. Иными словами, почти все жители вели свое натуральное хозяйство и большую часть продуктов питания получали со своего участка. Кстати отметим, что картофель в Вологде в XVIII в. был еще очень экзотическим продуктом.
Вероятно, натуральное хозяйство горожан дало трещину под действием рыночных отношений только примерно с середины XIX в., потому, что именно с указанного времени начинается торговля овощами, фруктами, молоком. Однако лишь с открытием железной дороги розничная торговля приобретает более или менее регулярный характер.
О патриархальности быта и приверженности вологжан православию свидетельствует большое количество церквей в городе. В статистическом отчете за 1836 г. специально подчеркивается: «Вологда числом церквей пропорционально числу жителей превосходит самую Москву. Между тем, как в сей последней на 309 324 жителей считается 389 церквей, в Вологде 50 церквей на 16 278 человек, все они каменные» (№ 244). Нетрудно подсчитать, что одна церковь в Москве приходилась на 795 человек, а в Вологде – на 325 человек. И это при том, что, как подчеркивал один из благочинных в отчете, жители Вологды сравнительно с другими губернскими городами имели «беднейшее благосостояние». В конце XVIII в. средний размер прихода составлял 41 двор, а часть церквей вообще была бесприходскими (№ 385). Повторю также, что в указанное время все церкви в. городе были каменными, в то время как жилых каменных зданий насчитывалось всего 42. Иными словами свои небольшие накопления вологжане вкладывали не в обустройство собственного быта, а в храмы. К. П. Победоносцев, посетивший город в 1891 г. отозвался о нем так: «Вологда – город святой, и жители его святы» (№ 395). Церковь была не только домом молитвы, но и общественным местом. Все, что в ней находилось, принадлежало «обществу», все собиралось по крупицам, порой отрывая средства от собственных нужд. Это свидетельствовало о том, что стремление к личному обогащению не входило в чиЙло основных жизненных установок вологжан. Оно было скорее исключением, чем правилом.
Образовательный уровень вологжан в XVIII в. трудно определить. Самыми образованными были церковнослужители. Не случайно первым средним учебным заведением в Вологде стала духовная семинария. Несмотря на свою бюрократическую сущность, определенный вклад в развитие образования внес приказ общественного призрения. Им было создано Главное народное училище, преобразованное в 1804 г. в мужскую гимназию. Интересно, что учителя гимназии обязаны были вести «научную работу». Учителю математики ставили в заслугу, если он писал и публиковал литературные произведения (№ 355). Женское образование берет начало с пансиона для благородных девиц Генриетты Дозе, преобразованного в 1858 г. в перворазрядное училище для девиц, а в 1862 г. в женскую гимназию (№ 357). В 1910-е гг. количество начальных школ было уже вполне достаточным, чтобы ввести в городе всеобщее начальное образование.
Довольно долго продолжало сохраняться и домашнее образование, однако с ростом количества учебных заведений оно постепенно сокращалось. Более половины домашних учителей были иностранцы, как правило, без всякого специального образования (№ 356).
Классическое образование, которое давали в гимназиях, имело своим продолжением дальнейшую учебу в университете, откуда, в свою очередь, путь выпускников лежал в основном в чиновничьи канцелярии. Однако для детей мещан и купечества эта перспектива не всегда была приемлема. Образование, по мнению торгово-промышленного сословия, должно быть «приспособленное к практическим потребностям и приобретению технических сведений». Поэтому в 1876 г. было открыто реальное училище, в котором большее внимание уделялось «естественным» дисциплинам (№ 359).
Поведение учащихся как внутри, так и вне стен учебного заведения строго регламентировалось. Воспрещалось «составлять... сборища или сходки, ведущие к разрушению порядка», выражать протесты или требования против начальства и пр. Определялись даже книги, которые дозволялось читать учащимся. Однако правила эти плохо соблюдались (№ 360, 362).
С начала XIX в. начинает меняться организация городского пространства. Город в ночное время стал освещаться фонарями, которых, правда, было очень мало: у будок полицейских (12), на заставах, на мостах, на площади у губернаторского дома. Инициатива в освещении города исходила не от органов городского самоуправления, а от полиции, которая, в свою очередь, получила указание сверху (№ 246). Подобной «инициативе» не приходится удивляться. Для местных жителей сложившийся порядок представлялся привычным и естественным. Нужен был свежий взгляд нового человека, чтобы что-то изменить. Например, вступивший в должность вице-губернатор Н. Е. Чемесов был неприятно удивлен тем, что «в здешнем городе разного состояния люди, шатаясь в ночное и даже необыкновенное время по улицам в пьяном образе, чинят разные бесчинства и производят шум с песнями...» (№ 246). Видимо, там, где он ранее служил, подобного не наблюдалось, и он требует бездействующую вологодскую полицию навести порядок. Вологда же еще живет сама в себе, своей традиционной устоявшейся культурой. Лишь позднее город научится смотреть на себя со стороны, а значит, и быстрее меняться.
Также по инициативе губернских властей в начале XIX в. городская дума приняла решение, «чтоб при каждом обывательском доме иметь приличную дощечку, на коей бы означалось имя и фамилия владельца дома» (№ 248). Эта система продержалась до конца XIX в. В 1897 г. предприняли первую попытку ввести нумерацию домов (№ 257). Однако это новшество прижилось не сразу, т. к. власти все пустили на самотек и новое строительство только запутывало дело. В 1909 г. городская дума вновь вернулась к этому вопросу и выпустила «обязательное постановление», в котором давались соответствующие разъяснения (№ 266).
Мощение улиц булыжным камнем тоже началось в начале XIX в. Подобный способ был дешев, но с точки зрения удобства передвижения явно далек от совершенства. Булыжником выкладывали лишь не очень широкую полосу посредине улицы, что обеспечивало передвижение в сырое время года, а в сухую погоду обычно старались ездить по обочинам, где не так трясло. И хотя в конце XIX в. был поднят вопрос о необходимости вымостить и обочины, но всерьез он даже не обсуждался (№ 256). На это потребовались бы значительные деньги. Вместе с тем огромная площадь города не позволяла даже замостить все улицы, и многие из них оставались грунтовыми.
При губернаторе Брусилове был устроен бульвар по улице Большой Дворянской, разбит сад на Соборной горке. Интересно, что губернатор занимался этим сам, и даже пытался вовлечь в свое «предприятие» генерал-губернатора (№ 249).
В 1880-х гг. рассматривался вопрос об ограничении выпаса скота на улицах, тогда же городская дума стала обсуждать необходимость закрытия проезда по некоторым улицам, так как поднимающаяся пыль от езды на лошадях причиняла гуляющим большие неудобства (№ 254, 255). Город пытается отделить себя, хотя бы внешне, от деревни и это явная предпосылка нового качественного изменения и его функций. Город уже не хочет быть продолжением деревни, превосходящим ее лишь в количественном отношении. Он начинает ощущать, что превращается в перекресток общения, где сталкиваются новые формы быта, развлечений, управления, производства и где, в конечном итоге, выплавляется новая культура.
Как свидетельствует ведомость Вологодского городового магистрата за 1795 г., «особливых стоялых дворов здесь не имеется, а времянно приезжают из разных городов люди [и] постой имеют у живущих в здешнем городе обывателей в одних с ними, а иногда и особых покоях» (№ 243). Однако в отчете за 1836 г. уже отмечается наличие в городе 54 постоялых дворов и 8 гостиниц (№ 244). Полагаю, это очень важный показатель тех изменений, которые начинают происходить в городе. Он становится более открытым для иной бытовой культуры. Известно, что, останавливаясь «на квартире», приходится подчиняться тем нормам и распорядкам, которые устоялись в данной местности, в то время как гостиница позволяет сохранять известную свободу.
Вместе с тем стремление к новой организации городского пространства вполне уживалось со старыми традициями. Например, центральная площадь города – Сенная, вплоть до 1899 г. была торговой. На ней крестьяне из окрестных сел продавали сено и дрова. Можно представить себе состояние территории, на которой несколько дней в неделю стояли многие десятки лошадей. И именно на этой площади находились лучшие гостиницы города, 4 церкви и сад для гуляний. Наконец, в 1899 г. городская дума решила, что так продолжаться не может, и перенесла рынок на Золотушную набережную (№ 261). Но и там он продолжал оставаться практически в центре города.
Технический прогресс стал ощущаться в городе с начала 1870-х гг., когда провели железную дорогу. Губернатор Хоминский при ее открытии констатировал: «С этого дня расстояние между Вологдой и Ярославлем будет определяться не несколькими днями мучительного пути, а несколькими часами пути удобного и дешевого» (№ 315). Это было действительно так. Правда, другое предсказание губернатора, что «отныне производительность нашего края при его обильных природных богатствах возвысится в значительной степени», исполнилось не сразу. Этого пришлось ждать еще долго. Лишь в конце XIX в. железная дорога соединила Вологду с Архангельском, а в начале XX в. – с Петербургом и Вяткой.
Превращение города в крупный железнодорожный узел сопровождалось созданием ряда сопутствующих предприятий: железнодорожных мастерских при депо и вагоностроительных мастерских (Главные железнодорожные мастерские). Был также построен ректификационный завод (Казенный винный склад), несколько расширились и старые предприятия: кожевенные, кирпичные, колбасные заводы. Все это способствовало увеличению населения в городе, численность которого на 1 января 1907 г. превысила 30 тыс. человек.
В 1898 г. началось строительство водопровода и телефонных линий в городе, а в 1899 г. – электрической станции и электрических сетей (№ 258, 262, 264). Электрическая станция была, Пожалуй, первым городским сооружением, рассчитанным не только на сегодняшний день, а и на перспективу. При необходимости ее мощность можно было удвоить. Водопровод и электричество стали еще одним качественным рубежом в жизни города. Технический прогресс стал оказывать влияние не только на производство, но вошел в дома и квартиры вологжан, улучшая их бытовые условия.
Провинциальная жизнь до конца XIX в. не изобиловала разнообразием общественных развлечений, особенно светских. Кроме того, для различных сословий они были свои. Долгое время для верхушки городского общества основными публичными развлечениями были балы, театр, экзамены в гимназиях. К театру, как пишет Н. П. Титов, вологжане имели «наследственную склонность», и с начала XIX в. постановки спектаклей (домашних, публичных) в Вологде почти не прекращались (№ 366). Экзамены в гимназии, особенно до середины XIX в., тоже были не рядовым событием. Как правило, на них собиралось все высшее губернское чиновничество, духовенство во главе с архиереем, представители дворянства, купечества. Иногда для инспекции приезжали столичные профессора или чиновники. Первоначально экзамены имели форму спектакля, на котором свои умения должны были демонстрировать не только дети, но и учителя: стихотворение собственного сочинения, перевод иностранного автора, торжественная речь и пр. (№ 355). Постепенно форма менялась, но еще очень долго экзамены сдавались перед большой аудиторией.
Грань между развлечениями различных слоев горожан постепенно стиралась. В подражание дворянскому собранию появился купеческий клуб, театром в конце XIX в. стали интересоваться все слои общества. Наконец, в начале XX в. появилась новая демократическая форма развлечения – кинематограф.
Посещение города каким-нибудь известным лицом тоже превращалось в общегородской праздник. Тем более, если таким лицом был император. В 1824 г. в Вологду приезжал Александр I (№ 250 – 251). Посмотреть на царя собирались толпы вологжан. Стоя на набережной, сотни горожан смотрели на дом Витушешникова, где разместился император со свитой, в надежде, что государь выйдет на балкон и они смогут его лицезреть. Кстати, подготовка города к приезду августейшей особы была минимальной: отремонтировали и покрасили мосты, укрепили подъезды к ним, у застав сделали шлагбаумы, а у домов, где должны были пребывать царь и лица из его свиты, поставили несколько «форменных» будок для солдат.
В 1858 г. город посетил Александр II (№ 367). Целью его приезда было стремление побудить местное дворянство активно включиться в разработку проектов отмены крепостного права. Однако вологжан, как явствует из документов, политическая цель визита волновала мало. Для них это был, прежде всего, праздник, уникальная возможность хоть на короткий миг приобщиться к высшему свету. Царь пробыл в городе один день. Он посетил службу в Софийском соборе, произвел смотр батальона, составлявшего гарнизон Вологды, посетил учебные заведения и «выставку сельскохозяйственных произведений». Толпы любопытных сопровождали императора при его перемещении по городу. Визит царя завершился балом, устроенным местным дворянством. Дежурные любезности, которые говорил вологжанам император, были восприняты как искреннее и неподдельное восхищение увиденным. Царь покинул город в 11 часов вечера. Уехал он в карете. Приходится только удивляться спартанским привычкам Александра II; до Архангельска путь был не близкий, а приличествующих императору мест для отдыха севернее Вологды практически не было.
Если к зрелищным мероприятиям вологжане проявляли большой интерес, то долгое время этого нельзя было сказать о книге. По крайней мере, первый порыв в 1833 г. высших чинов губернии инициировать создание публичной библиотеки быстро угас и собранные книги пылились в одной из комнат дома дворянского собрания (№ 368). Почти 30 лет уездные предводители дворянства, в чьем ведении находилась библиотека, не заглядывали туда. Случайные посетители, видимо, библиотекой все же «пользовались», так как при ее освидетельствовании в 1861 г. оказалось, что часть книг растащена. Имелись еще библиотеки при церквях, но их тоже, как писали сами священники, использовали мало. «Суеверия и предрассудки занимают среди низшего и бедного класса... видное место. Толки снов, встреч, примет и подобное служат едва ли не главным предметом разговоров...» (№ 393).
В массовом порядке книга оказалась востребована, очевидно, с конца 1870-х – начала 1880-х гг., так как именно тогда стали появляться первые библиотеки с кабинетами для чтения (№ 370). Тогда же начали открываться и книжные магазины. Любопытно, что в большинстве случаев они принадлежали чиновникам или членам их семей. Именно эта, самая, пожалуй, образованная в условиях провинции социальная группа первая почувствовала потребность в книге и занялась ее пропагандой. Вместе с тем, призывы некоторых гласных городской думы в начале 1880-х гг. к созданию городской бесплатной библиотеки были встречены довольно равнодушно и дело закончилось созданием комиссии по изысканию средств. Городская публичная библиотека была открыта только в 1907 г.
Хочется отметить, что начиная со второй половины XIX в. общественная активность образованной части общества постепенно начала возрастать (№ 337, 339 – 347). Учителя, врачи, чиновники, священники начинают создавать различные общественные организации, которые пытались как-то компенсировать «прорехи» в социальной политике государства. То, чего не понимало правительство, начинает осознавать общество. Причем образованные его слои вели общественную работу часто совершенно бескорыстно, более того, даже вкладывая в нее свои собственные средства.
Общественная активность развивалась в нескольких направлениях. Одним из них являлась благотворительность. Помощь малоимущим, престарелым и больным почти полностью являлась делом общественной инициативы. Купеческие пожертвования являлись определенной заявкой на общественное признание и оправдание своего богатства.
Своеобразными памятниками крупным купцам были основанные на их средства и носившие их имена богадельни: Скулябинская, Немирова-Колодкина, Леденцова, Колесникова. Интеллигенция участвовала в благотворительности также и своим личным трудом.
Вторым направлением общественной активности стало просветительство в широком смысле слова. Появился целый ряд обществ, которые целенаправленно занимались этой работой. Одно из таких обществ – «Помощь» – даже построило в городе свой дом, ставший на короткое время центром всей просветительской и культурной жизни города (№ 374). Большой популярностью, особенно в низших слоях населения, пользовались «чтения с туманными картинками», лекции, самодеятельные спектакли и концерты. В 1906 г. был создан Северный кружок любителей изящных искусств, сумевший организовать довольно представительные выставки в городе.
Впрочем, был и другой полюс общественной активности. Некоторые представители образованного общества считали, что необходимо выстраивать совершенно новую систему власти в России, а для начала необходимо сломать старую. Такие обычно вступали в конфликт с правительством, составляя либеральный или революционный лагерь общественного движения.
Большинство провинциальных городов, особенно северных, традиционно использовалось центральной властью в качестве мест ссылки. Вологда в этом отношении не была исключением. Но если до XIX в. наличие здесь ссыльных было спорадическим, то начиная с указанного времени присутствие в городе людей, неугодных режиму, становится более или менее регулярным. В 1830-е годы в Вологде проживали ссыльные поляки (№ 280), литератор Н. И. Надеждин (№ 281), поэт В. И. Соколовский (№ 282), позднее представители народничества, а с конца XIX в. ссылка становится постоянной: эсеры, социал-демократы и пр. Положение ссыльных было довольно противоречивым. С одной стороны, за ними пристально надзирали местные жандармы и надзор этот постоянно совершенствовался. В начале XX в. жандармы контролировали передвижение ссыльных, их круг общения, выясняли у прислуги, чем они занимаются. Не оставляет, однако, впечатление, что весь надзор был не более чем внешней оболочкой, конечно сковывающей, досадной, но отнюдь не непреодолимой для тех, за кем велось гласное и негласное наблюдение. Да и как, скажите на милость, могли малообразованные унтер-офицеры понять, чем занимаются их высокоэрудированные опекаемые. В то время, как А. А. Малиновский, Н. А. Бердяев и др. на своих встречах спорили по принципиальным вопросам марксизма, жандармы сообщали в своих донесениях, что названные лица «никаких противоправительственных чтений не читают» (№ 283). На уровне лозунгов полиция еще могла как-то контролировать ссыльных, но на уровне теории, естественно, нет.
Совсем по иному относились к ссыльным местные чиновники. Губернатор Д. Н. Болговский называет сосланных в Вологду Н. И. Надеждина и В. И. Соколовского «страдальцами» и ходатайствует об их прощении (№ 281, 282). Начальник ВГЖУ полковник Самарин докладывал своему начальству в 1903 г. о покровительстве, которое оказывал ссыльным председатель губернской земской управы В. Кудрявый, и всевозможных послаблениях в отношении ссыльных со стороны губернатора Князева. «...Установился совершенно ненормальный режим касательно политических ссыльных, – пишет Самарин. – Оказывая им всевозможные послабления, губернатор даже высказывал желание некоторым чинам губернской администрации и полиции ни в чем не стеснять ссыльных». Можно подумать, что Князев был исключением. Ничуть не бывало. Сменивший его губернатор Лодыженский тоже не очень притеснял ссыльных (№ 284). Он позволял им делать в городе практически все, что они хотели. Можно с уверенностью утверждать, что без определенного сочувствия со стороны общества, в том числе и со стороны бюрократии, противоправительственное движение никогда бы не получило того размаха, какой имел место в России во второй половине XIX в. Сочувствие ссыльным – это тоже своего рода скрытая оппозиция правительству. Столыпин считал, что именно бессилие власти привело к общественным потрясениям 1905 г. Оценки вологодских жандармов вполне это подтверждают. Ссыльные практически открыто вели агитацию за свержение существующей власти.
Только благодаря материальной поддержке городской думы в Вологде была создана городская милиция, получившая название «Союз охраны». Это уже была попытка противопоставить государству альтернативные вооруженные формирования. Милиция, которую возглавлял большевик Окулов, по численности почти в 2 раза превышала городскую полицию. Состояла она в основном из ссыльных, но принимали туда и мальчишек из различных учебных заведений, которые были просто орудием в руках радикалов. У всех кружилась голова от безнаказанности (№ 412). Гимназисткам и гимназистам казалось очень смелым подойти к жандарму, крикнуть «Долой!» и потребовать снять фуражку во время пения революционного похоронного марша.
Любопытно как организовывались забастовки в 1905 г. Почти обязательным элементом «агитации» были угрозы тем, кто не хотел оставлять работу. Занимались этим некие инициативные группы. Сами рабочие были скорее пешками, чем сознательными участниками борьбы различных политических сил. Об их конкретных нуждах практически никто не думал. Рабочие слушали представителей разных политических направлений, но поведение их обуславливалось не доводами сторон, а воздействием на их эмоции (№ 409, 410). Клич «Бей!» срабатывал почти всегда, причем бить могли как тех, кто был против власти, так и тех, кто был за нее. Это и понятно. Профсоюзные организации рабочих только-только начали появляться, и требовалось время, чтобы рабочие начали осознавать свои собственные интересы.
События 1 мая 1906 г. в Вологде чрезвычайно показательны для всего революционного периода в России. В Вологде члены местных революционных групп, не считаясь с настроениями в обществе, вознамерились отметить День международной солидарности трудящихся 1 мая проведением антиправительственной демонстрации и однодневной забастовкой. В городе давно уже росло раздражение в отношении левых, которые претендовали на роль выразителей интересов городских низов и вели себя здесь как хозяева. Центром деятельности радикалов являлось здание местного просветительского общества «Помощь». 1 мая приходилось на «торговый день», и в город должны были съехаться сотни окрестных крестьян. Опасаясь столкновений, власти уговорили левых не будоражить город, а провести свой праздник за его пределами, в так называемых «лагерях». Казалось, ничто не предвещало бури. Однако утром небольшая группа «студентов» и ссыльных явилась в семинарию и потребовала у администрации семинарии отпустить учащихся на празднование 1 мая. Группа действовала довольно бесцеремонно и сумела увлечь за собой семинаристов. То же самое произошло и в мужской гимназии; уроки там прекратились. Затем толпа молодежи прошла по центру города, принуждая владельцев лавок и магазинов закрывать свои заведения. Цель левых радикалов была достигнута – большинство лавок и магазинов в центре города не работали. Это вызвало недовольство обывателей и особенно крестьян.
Первое столкновение произошло на Гостинодворской площади. Возмущенные и возбужденные крестьяне забросали толпу молодежи камнями и палками. В ответ раздались выстрелы. Применила оружие вологодская милиция, созданная по инициативе левых. Это окончательно дестабилизировало обстановку. Крестьяне «бросились на милиционеров и, разогнав их, стали преследовать их по всем направлениям». Ситуация стала неуправляемой. Попытки полицмейстера и прибывшего на площадь губернатора успокоить крестьян успеха не имели. Все дома, куда пытались спрятаться «революционеры», подвергались разгрому. Молодые люди, хоть чем-то похожие на студентов, избивались. Затем разгрому подверглись Народный дом, типография газеты «Северная земля» и, наконец, толпа осадила дом городского головы Клушина, потому что, по их мнению, он был «тоже революционер». Купец Клушин, конечно, никаким революционером не был, но именно благодаря либерализму гласных городской думы левые чувствовали себя в городе так свободно. Более того, по инициативе городской думы были выделены деньги на вооружение незаконной городской милиции, созданной радикалами. Эта милиция и спасла дом Клушина от разгрома. По просьбе губернатора милиционеры прибыли к дому и дали несколько залпов в воздух. После этого толпа погромщиков рассеялась (№ 411).
События 1 мая 1906 г. получили большой резонанс по всей стране, о них писала центральная и местная пресса, их обсуждали депутаты в Государственной думе. Новым губернатором был назначен А. Н. Хвостов, который начал свою деятельность с жестких мер; он распустил «Союз охраны», закрыл общество «Помощь» и им подобные организации, запретил проведение несанкционированных митингов и демонстраций, установил контроль над продажей оружия в городе, ввел систему наказании за невыполнение его распоряжений и т. д.
Подобные меры позволили вернуть политическую обстановку в городе в норму. Однако поддерживать общественный порядок становилось все труднее и труднее. В город после революции «хлынул» поток ссыльных, социальный состав которых разительно отличался от дореволюционного. Вместо высокообразованных интеллектуалов среди ссыльных стали преобладать мастеровые, крестьяне, мещане, т. е. те, кто в годы революции громче всех кричал на митингах, был среди зачинщиков уличных беспорядков, участвовал в порубках лесов на частновладельческих землях и т. д. Они и в ссылке вели себя дерзко и вызывающе и часто сами не понимали различий между политическими и уголовными преступлениями. К этому их подталкивало и тяжелое материальное положение, в котором они оказались. Полицмейстер В. С. Четыркин в 1908 г. отмечал: «Некоторые политические ссыльные существуют единственно на получаемое от казны пособие, что действительно далеко не хватает на содержание, а потому готовы идти на совершение разных преступлений, ввиду чего в г. Вологде появились [такие] преступления, как убийства с целью ограбления, вымогательства... денег, грабежи и совершение крупных краж». Тем самым Четыркин обосновывал необходимость увеличения штатов городской полиции: «...Штат полицейских служителей ...должен состоять, согласно высочайшего повеления [от] 31 января 1906 г., полагая на каждого городового по 400 душ обоего пола, не менее [чем из] 90 человек городовых», в то время как в действительности в Вологде имелось только 69 городовых (№ 295). Учитывая многообразные обязанности полицейских, которые заключались не только в обеспечении общественного порядка, это было крайне мало для такого города, как Вологда.
Патриархальная тишина уходила в прошлое. Помимо ссыльных в город приехало много мастерового люда для работы на новых крупных промышленных предприятиях. После революционных событий стали образовываться профессиональные организации, на деятельность которых власти хотя и смотрели с подозрением, но вынуждены были терпеть. Растет количество учебных заведений в городе. В общественной и личной жизни все более на второй план отходит церковь. По отношению к последней еще в конце XIX в. среди вологжан наметилось какое-то отчуждение. И хотя священники в летописях и благочинные в отчетах рисуют весьма благостную картину, тем не менее иногда прорываются и слова озабоченности. Отмечается, что чиновники пренебрегают своими христианскими обязанностями, что для исповеди и причастия жители города больше стали посещать монастыри, чем свои приходские храмы (№ 393, 395).
Вологда вместе со всей страной входила в новый век – век социальных потрясений и культурных разломов.
* * *
Данный очерк не преследовал цели систематического изложения истории Вологды. Автор лишь стремился показать некоторые возможности использования собранных в сборнике документов. Затронуты лишь отдельные сюжеты и в очень общей и схематичной форме. Потенциал документов сборника, безусловно, выше. Вместе с тем, даже самый объемный сборник не может исчерпать всей источниковой базы по истории г. Вологды. К счастью, до нас дошли многие тысячи документов, которые в настоящее время хранятся в архивах, но издать их все пока нереально. Будем надеяться, что настоящий сборник документов привлечет внимание всех интересующихся историей нашего города и будет способствовать дальнейшему ее изучению.
Ф. Я. Коновалов
О Вологде и вологжанах
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Настоящий сборник документов является наиболее полной тематической публикацией документов Государственного архива Вологодской области по дореволюционной истории города Вологды. При подготовке публикации, учитывая отсутствие документальных источников по истории Вологды до начала XVI в. и их неполноту с XVI по XVIII в. включительно, составители привлекли некоторые из опубликованных материалов, в частности, акты, изданные И. Н. Суворовым [1], отдельные публикации из справочных изданий и местной периодической печати. Однако основу сборника составляют ранее неопубликованные документы. Выявление и отбор документов проводились по 85 архивным фондам, в том числе: органов местного государственного управления (Канцелярии вологодского губернатора, губернского правления, губернского по земским и городским делам присутствия), органов городского, земского и сословного самоуправления (Вологодской городской думы, губернской земской управы, городской управы, ремесленной и мещанской управ, губернского предводителя дворянства), органов жандармерии и полиции (губернского жандармского управления, вологодского полицмейстера, городского полицейского управления), органов суда и прокуратуры (губернского и городового магистратов, прокурора Вологодского окружного суда), учреждений статистики, финансово-налоговых и кредитных учреждений (губернского статистического комитета, Вологодской казенной палаты, банков), учреждений промышленного и строительного надзора, промышленных предприятий и транспорта (губернской строительной и дорожной комиссий, фабричной инспекции, Вологодских главных мастерских тяги, паровозного депо и железнодорожной станции «Вологда», Управления Вологодского почтово-телеграфного округа), учреждений образования и учебных заведений, здравоохранения и медицинских учреждений (Директора народных училищ Вологодской губернии, гимназий, училищ, губернского комитета общественного здравия, больниц, лечебниц), общественных и благотворительных учреждений и организаций (Вологодского общества сельского хозяйства, общества изучения Северного края, местного управления Российского общества Красного Креста, общества взаимного страхования от огня имуществ, Вологодского приказа общественного призрения, Вологодского попечительского совета о богадельнях), учреждений и учебных заведений духовного ведомства (Вологодской духовной консистории, архиерейского дома, семинарии, духовных училищ, церквей и монастырей), личным фондам краеведов Н. И. и И. Н. Суворовых, помещика А. И. Дружинина, а также коллекции столбцов XV – начала XVIII в.
При формировании сборника составители были ограничены его объемом, поэтому из огромного количества выявленных документов читателям предлагаются наиболее интересные и информативные. При отборе документов для публикации учитывалась их историческая значимость, происхождение, степень полноты в освещении событий. Составители стремились представить историю города, используя не только официальные документы (указы, донесения, предписания, отчеты), но и документы личного происхождения (сговорные и венечные записи и т. д.). Включение в сборник ряда однотипных документов (например, духовных завещаний, купчих, закладных и т. п.) обусловлено желанием представить информацию о разных слоях городского населения.
Некоторые темы, в частности, историю вологодской ссылки, уже получившие документальное освещение [2], составители намеренно отразили в сборнике кратко, отсылая читателя к имеющимся публикациям. География документов сборника охватывает территорию города в ее современных границах.
___________________
1 Описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древнехранилище. Вып. I – XIII. Вологда, 1899-1917.
2 Марксисты-ленинцы в вологодской ссылке. Сборник документов и материалов. Архангельск, 1977.
___________________
Публикуемые в сборнике документы подразделены, исходя из хронологического принципа, на две главы. В первую главу вошли документы и материалы, отражающие, главным образом, жизнь и деятельность Вологды уездной и провинциальной, во вторую – Вологды как центра наместничества и губернии. Внутри глав документы сгруппированы по тематическим разделам в хронологической последовательности. Все документы датированы по старому (юлианскому) календарю, так как время их создания не выходит за рамки 1917 г.
Научно-справочный аппарат сборника документов «Старая Вологда» состоит из предисловия, списка сокращений, приложений, примечаний, именного указателя и оглавления. Оглавление включает перечень всех опубликованных в сборнике документов. Приложения в значительной степени дополняют основную часть сборника, хотя и носят справочный характер. Они включают списки вологодских воевод, городских голов и архиереев, с указанием периода пребывания в должности, списки городских церквей и переименованных улиц, переулков, набережных и площадей.
В сборник включен 421 документ и более 500 документов использованы для составления примечаний.
Археографическая обработка и передача текстов документов проведены в соответствии с «Правилами издания исторических документов в СССР» (М., 1990). Для унификации текстов вышедшие из употребления буквы, а также твердый и мягкий знаки в конце слов во фрагментах русских летописей, публикуемых в сборнике, приводятся в соответствии с современной орфографией. Надписи и пометы на столбцах, произведенные значительно позже их написания, не воспроизводятся. Тексты, вписанные между строк, включены в тексты документов без оговорок. В целях компактного расположения материала документы № 242, № 243, № 341, имевшие в оригинале табличную форму, публикуются в форме анкет.
Значительная часть документов публикуется в извлечениях. Опущенные части текстов либо повторяют информацию, либо не отвечают тематике издания. Пропущенные в документах и восстановленные по смыслу слова или части слов воспроизводятся в квадратных скобках. Текстуальные примечания обозначены буквами и помещены после документов. Примечания по содержанию пронумерованы арабскими цифрами подокументно и размещены в конце сборника. Они содержат информацию о фактах, лицах, учреждениях, событиях, раскрывают значение вышедших из употребления слов, дополняют публикуемые документы важными сведениями из выявленных, но не включенных в издание, источников.
Подготовку документов к публикации и их научное комментирование осуществили составители: 1-й главы Л. Н. Мясникова, заместитель директора ГАВО по науке, 2-й главы – Ю. А. Смирнов и О. В. Якунина, старшие научные сотрудники ГАВО. Сборник имеет научно-популярный характер и рассчитан на широкий круг читателей – ученых, краеведов, преподавателей и учащейся молодежи, всех интересующихся историей Вологды.
Составители выражают благодарность и признательность за содействие в работе над сборником д. и. н., профессору М. А. Безнину, к. и. н. Р. А. Малахову, к. и. н. И. В. Пугачу, старшему преподавателю ВГПУ Е. Р. Дружинину, бывшим сотрудникам архива Р. В. Беляевой и Т. М. Вор$пановой за участие в выявлении и отборе документов для публикации, а также Вологодскому государственному историко-архитектурно-му и художественному музею-заповеднику за предоставленные для публикации фотографии.
Л. Н. Мясникова
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВОЛОГДА В XII – XVIII вв.
I. СВЕДЕНИЯ О ГОРОДЕ XII – XV вв.
№ 1
1147 г. – Из «Летописца Ивана Слободского [1]» – о приходе на Вологду преподобного Герасима
В лето 6655. Преподобный отец наш Герасим прииде на Вологду и во имя Пресвятыя Троицы монастырец возгра-ди от реки Вологды полпоприща [2] на ручью, зовомом Касаров [3]; рождением же бе града Киева, постриженик Глушицкого манастыря, преставися 6686 марта в 4 день [a], на память преподобнаго отца нашего Герасима, иже на Иордане.